Страница:
Здесь, на Дальнем Востоке, я познакомился с маршалом Василием
Константиновичем Блюхером.
О Блюхере я впервые услышал, будучи курсантом военно-морского училища.
В октябре 1925 года наша рота выехала в Москву на похороны М.В. Фрунзе.
После печальной церемонии мы присутствовали на большом митинге частей
гарнизона Московского военного округа. Мы прибыли туда строем, значительно
раньше назначенного часа. Хозяева встретили нас гостеприимно. Зал еще был
пуст, и мы под руководством местного политработника осматривали помещение.
Наше внимание привлекла витрина. Мы увидели портреты К.Е. Ворошилова, М.Н.
Тухачевского, С.М. Буденного, А.И. Егорова, В.К. Блюхера и других
военачальников, героев гражданской войны. Наш гид коротко рассказывал о
каждом из них. Из всего сказанного о Блюхере почему-то запомнилось, что в
1918 году он был награжден орденом Красного Знамени э 1. И еще меня удивила
фамилия. "Почему Блюхер? Василий Константинович - и Блюхер?" - подумал я.
Позже я узнал, что В.К. Блюхер воевал на Урале и в Сибири против
Колчака, сыграл выдающуюся роль в штурме Перекопа и освобождении Крыма.
Потом громил интервентов на Дальнем Востоке. Какое-то время о Блюхере ничего
не было слышно. Но позже узнали: маршал Блюхер и генерал Галин, бывший в
1924 - 1927 годах советником при Сунь Ятсене в Китае, - одно и то же лицо. В
1929 году его назначили командующим ОДВА. Конфликт на советско-китайской
границе заставил тогда нас взяться за оружие, и В.К.Блюхер, отлично знавший
Дальний Восток, возглавил оборону этого края. Тогда о нем много писали и
говорили. Я узнал, что немецкая фамилия дана его предкам по прихоти
помещика. На самом деле он сын ярославского крестьянина. Блюхер начал
военную службу рядовым солдатом, а в годы гражданской войны вырос в крупного
военачальника.
Несколько лет спустя, уже будучи в Испании, я снова услышал о маршале
Блюхере. Однажды меня вызвали из Картахены в Валенсию, где в то время
находились республиканское правительство, наше посольство и главный военный
советник Г.М.Штерн. С Григорием Михайловичем мы были друзьями. Покончив со
служебными делами, мы разговорились. Штерн, долгое время служивший в
Наркомате обороны, хорошо знал многих наших военачальников. С особой
теплотой он говорил о Блюхере, высоко оценивал его военный талант,
подчеркивал, что на Дальнем Востоке Василий Константинович пользуется
огромным авторитетом. "Когда маршал Блюхер на востоке, там можно иметь войск
на один корпус меньше", - так, по словам Штерна, сказал однажды Парком
обороны К.Е.Ворошилов.
Я и не ведал тогда, что через несколько месяцев окажусь во
Владивостоке. Да и Штерн не предполагал, что в начале 1938 года мы
встретимся с ним в Хабаровске, а маршал Блюхер будет нашим непосредственным
оперативным начальником.
Моя первая встреча с В.К.Блюхером произошла во время флотских учений.
Он прибыл на корабль вечером. В кают-компании руководство флота докладывало
ему, как прошел первый день учений. Пока сухопутные части развертывались в
районе Сучана и продвигались па север к перевалу, занимая ключевые позиции,
подводные лодки должны были наносить удары по "противнику". Я еще не вошел в
курс дела и сидел поодаль, слушая и наблюдая. Мне запомнилось лицо маршала,
спокойное, мужественное. Блюхер слушал доклад начальника штаба флота
А.Попова, делал время от времени замечания, задавал вопросы. Было нетрудно
заметить, что маршал прекрасно знает Тихоокеанский флот. Уточнив, где
ожидает флотское командование высадку десанта и почему именно там, а не в
другом месте, Блюхер одобрил действия моряков.
- Вот мой новый первый заместитель, - представил меня маршалу
командующий флотом Г.П.Киреев.
- Капитан первого ранга Кузнецов, - назвал я себя.
Маршал спросил, где я служил раньше и откуда прибыл.
- Значит, все больше на юге плавали. А как смотрите на службу на
Востоке, да еще Дальнем?
Я ответил, что с удовольствием воспринял это назначение.
На следующий день Блюхер вышел с нами в море, наблюдал за действиями
кораблей. Потом, сойдя в бухте Находка на берег, мы сели в газики и
помчались по Суданской долине, не раз пересекая мелководную в то время года
речку. Мимо проходили пушки, танки и горнострелковые части с навьюченными
лошадьми. Части занимали позиции на перевале. По плану учений, "противник"
должен был высадить десант в заливе Владимира и попытаться прорваться в
Сучанскую долину.
Для меня все было ново - местность, люди, техника. Я присматривался к
работе походного армейского штаба и самого маршала Блюхера.
Недалеко раздались один за другим несколько очень громких выстрелов.
- Какая пушка, по-вашему, стреляет? - спросил меня неожиданно Василий
Константинович.
- Вероятно, калибром в сто двадцать миллиметров, - ответил я.
- Нет, вот это как раз и невероятно, - улыбнулся Блюхер. - Здесь таких
пушек нет. Это бьет трехдюймовка. Но ничего, - как бы желая сгладить мой
конфуз, сказал он. - Даже армейские товарищи иногда не могут по звуку
определить калибр орудий: в горах это особенно трудно. И все-таки надо
научиться.
Два дня я провел при штабе Блюхера. Мне бросилось в глаза, что,
задерживаясь в городах и селах, маршал всегда интересовался жизнью
населения, расспрашивал, как идут дела, а временами и журил кое-кого за
недостатки.
Когда вернулись во Владивосток, в Доме Красной Армии и Флота состоялся
разбор закончившихся учений. Блюхер разобрал их, можно сказать, по
косточкам. Он критиковал моряков за то, что они подпускали "противника"
слишком близко к нашим берегам, и требовал использования авиации и
подводного оружия на предельных дистанциях. Особое внимание он обратил на
действия самолетов и подводных лодок, а также торпедных катеров, которых
было достаточно на Тихоокеанском флоте. Затем он перешел к разбору
совместных операций армии и флота, придавая огромное значение их
взаимодействию.
Опыт Великой Отечественной войны показал, насколько был прав
талантливый полководец. В войне нет ничего более необходимого и более
сложного, чем взаимодействие родов оружия и видов Вооруженных Сил. Чтобы
правильно распределять между ними задачи, согласовывать планы совместных
действий, надо еще в мирную пору много поработать. Во время учений некоторые
оперативные ошибки еще можно исправить. Иное дело в боевых условиях: здесь
каждый промах в организации взаимодействия грозит тяжелыми последствиями.
В конце января 1938 года, когда я уже командовал флотом, меня вызвали в
Хабаровск на совещание военных руководителей. На нем разбирались вопросы
боевой подготовки, дисциплины, политико-морального состояния частей.
Флотские вопросы почти не затрагивались, но мне было полезно послушать все
выступления и познакомиться с людьми.
После совещания Блюхер пригласил меня к себе на квартиру; в тот вечер
мы обстоятельно поговорили о флотских делах.
В большом кабинете на стене висела сухопутная карта всего
Дальневосточного театра. - Ну как, познакомились с флотом? - Да, кое-что
посмотрел.
Я рассказал о поездке в Советскую Гавань, Ольго-Владимирский район и
соседние с Владивостоком бухты и заливы.
- Это вам не Черное море, - пошутил Василий Константинович. - Вот что
такое наш Дальневосточный театр. - Маршал взял указку и подошел к карте.
На тысячи километров протянулись здесь наши сухопутные и морские
границы. Ровная линия делила тогда остров Сахалин на советскую и японскую
части. Курильская гряда, на которой хозяйничали японцы, простираясь от
острова Хоккайдо на север до самой Камчатки, запирала нашему флоту выход из
Охотского моря. Множество отдельных участков на советском побережье были еще
заштрихованы в красно-желтый цвет. Это - рыбные концессии японцев,
навязанные нам по договору. На ежегодных "торгах" мы отвоевывали их
понемногу, но японцы упорно цеплялись за каждый метр нашего побережья.
С указкой в руках Блюхер продолжал путешествие вначале по сухопутным
границам, остановившись на таких пунктах, как Чита, Куйбышевка,
Благовещенск, Спасск-Дальний, затем перешел к морским рубежам. Он очертил
концом указки Камчатский полуостров, побережье Охотского моря, несколько
задержался на Магадане, Охотске, Советской Гавани - в то время эти районы мы
только начали обживать. Подробно рассказав о стратегическом значении
Советской Гавани, он перешел к Ольго-Владимирскому укрепленному району.
- Этому району мы придаем особое значение, - сказал Блюхер и спросил
меня, чем мы там располагаем.
Я достал из портфеля морскую карту и подробно рассказал, какие силы мы
здесь имеем и что ожидаем в недалеком будущем.
В районы Ольга, Владимир, Тетюхе можно было в те времена добраться
только летом, да и то в сухую погоду. Выручало в основном море, по которому
доставляли туда все необходимое. Но противник был опасен именно со стороны
моря, и реальное сопротивление ему могли оказать лишь морские силы. Поэтому
мы, моряки, считали оборону Ольго-Владимирского района своим первостепенным
делом.
Отойдя от карты, Василий Константинович сел в свое кресло.
- А теперь я вас слушаю. Как вы понимаете свои задачи в этой
обстановке?
Сначала я дал оценку японскому флоту, могущему произвести самые крупные
операции на море.
- Очевидно, японцы считают Квантунскую армию своей основной силой в
борьбе за Приморье, но, по всей вероятности, готовятся и к высадке десантов.
В те годы у нас еще не было достаточно ни сил, ни средств для надежной
обороны морских рубежей. Действия подводных лодок на море и авиации в
воздухе ограничивались временем и расстоянием. Поэтому мы могли
сосредоточить свои силы лишь в районе сухопутных границ с Манчжурией да
неподалеку от Владивостока. А такие районы, как Сахалин, Камчатка, были
защищены довольно слабо. Вслух мы об этом не говорили, но мысленно понимали
друг друга и пришли к единому мнению: в первую очередь будем оборонять самые
важные районы.
Последовательно по каждому району докладывал я о количестве кораблей -
подводных и надводных, об авиации и береговых батареях. Блюхер меня не
перебивал. Видимо, хотел составить правильное впечатление о новом, к тому же
еще молодом, командующем флотом.
Самым верным козырем моряков я считал подводные лодки. Их насчитывалось
в ту пору около сотни. А это сила! Они могли атаковать любого противника в
открытом море самостоятельно и во взаимодействии с авиацией. Но наиболее
мощный удар по противнику мы могли нанести только при подходе его к нашим
берегам, когда можно было привести в действие все доступные нам средства,
вплоть до торпедных катеров береговой обороны и авиации.
Мы перешли в соседнюю комнату. Было уже поздно. Из членов семьи маршала
я никого не увидел. Только молодой адъютант появлялся на звонок Блюхера и
снова исчезал за дверью.
За чаем мы уже не вели служебных разговоров. Маршал интересовался тем,
как я устроился. Затем долго расспрашивал о событиях в Испании, в частности
о действиях республиканского флота. Я рассказал о Северном походе эскадры
республиканцев из Картахены в Кантабрику, в котором мне довелось
участвовать, об обеспечении морских коммуникаций, по которым поставлялись
грузы из Советского Союза. Судя по вопросам, Блюхер внимательно следил за
войной в Испании и такие события, как разгром итальянского корпуса под
Гвадалахарой, прекрасно знал.
- А Владимира Ефимовича Горева вы знали в Испании? - неожиданно спросил
маршал.
Я перечислил всех, с кем из армейских товарищей мне приходилось
встречаться там. С В.Е.Горевым я виделся несколько раз. Он как советский
военный атташе прибыл в Мадрид в конце августа 1936 года вместе с нашим
первым послом М.И.Розенбергом. Я прилетел несколькими днями позже. Именно
Горев давал мне первые советы, о чем я уже писал. Откуда знал Блюхер Горева,
я не поинтересовался. Не были ли они вместе в Китае? Не буду гадать...
- А ведь мне работать с моряками не впервые, - вдруг произнес Василий
Константинович.
Я подумал, что он говорил о Тихоокеанском флоте и Амурской флотилии,
которые так хорошо знал. Оказывается, он вспомнил гражданскую войну и
моряков первого морского Кронштадтского полка, созданного из экипажей
"Гангута" и "Петропавловска". Вместе с ними он сражался против колчаковцев
на Урале и в Сибири.
Маршал посмотрел на часы и встал. Мы вернулись в его кабинет. Блюхер,
не сказав ни слова по поводу моих взглядов на морскую войну, начал излагать
свою точку зрения.
- Вы только ничего не записывайте, - попросил он, когда я взялся было
за блокнот и карандаш.
Из тех цифр, которые маршал назвал, я сделал вывод, что он хорошо знал
не только наш Тихоокеанский флот, но и флот Японии.
- Мы на море значительно слабее, чем на суше, - заметил он. Затем
согласился со мной, что Владивосток должен надежно охраняться и обороняться
до последних сил.
- Я вполне разделяю вашу точку зрения: любая военно-морская база,
потерянная хотя бы на несколько дней, надолго останется непригодной.
Особое значение Блюхер придавал разведке и своевременному обнаружению
противника.
- До сих пор мы ждали противника у своих берегов, предоставляя ему
инициативу. Настало время более активных действий флота. Для этого теперь
достаточно сил и средств.
Очень осторожно, в тактичной форме Василий Константинович высказывал
свои взгляды на морские операции. Как я понял, он принимал во внимание две
реальные силы, которыми располагал флот: авиацию и подводные лодки. Но
пальму первенства отдавал все же самолетам. Надводные корабли почти совсем
не брал в расчет - возможно, потому, что их было еще мало; торпедные катера
относил к средствам прибрежного использования главным образом в ночное
время.
Я не возражал против такой оценки, хотя моя душа моряка рвалась
выдвинуть на первое место подводный флот. - фланги, фланги, - помнится,
несколько раз повторил маршал, показывая то на Посьет, то на Сучанскую
долину. Он, как и я, считал маловероятными удары в лоб Владивостоку. Сильные
укрепления и остров Русский надежно прикрывали город. На флангах же
действительно можно было ожидать высадки десанта. Обширные заливы Посьет,
Америка и Восток являлись удобным для этого местом и были слабо защищены.
- Здесь все зависит от умения взаимодействовать, - подчеркнул Блюхер и
перечислил все возможные средства Тихоокеанского флота и сухопутных частей.
С большим знанием дела он описал вероятный ход мыслимой десантной
операции.
- Если флот не выполнит своей задачи и противник захватит побережье,
сухопутные начальники быстро соберут силы и сбросят его в море...
Он особо подчеркнул начало фразы "если флот не выполнит своей, задачи"
и многозначительно посмотрел на меня, видимо желая задеть мое самолюбие.
Когда Василий Константинович закончил описание вероятных сухопутных
операций, у меня не осталось ни капли сомнения: он совершенно ясно
представлял себе реальные возможности флота, не питал иллюзий по поводу
него, ставил перед ним практически осуществимые задачи. Но рассчитывал он
главным образом на сухопутные силы.
В конце нашей беседы я узнал, что осенью в одном из районов будет
проведено крупное учение. Блюхер мне посоветовал более тщательно
подготовиться к нему.
Мы расстались. Я отправился на вокзал. Маршал пообещал в феврале -
марте непременно побывать во Владивостоке и продолжить наш разговор.
В самом конце 1937 года был создан отдельный Наркомат Военно-Морского
Флота. У себя, на Дальнем Востоке, эту крупную реорганизацию мы ощутили не
сразу: Тихоокеанский флот пользовался большой самостоятельностью. Как и
прежде, моим оперативным начальником оставался командующий ОКДВА. Однако со
временем разъединение стало давать себя знать. Раньше тяжелая авиация,
базировавшаяся на прибрежных аэродромах, была подчинена командующему
Тихоокеанским флотом. Теперь ее передали сухопутным войскам. Самолеты стали
реже летать в море, хуже взаимодействовать с флотом. Раньше горнострелковые
полки флота были теснее связаны с сухопутными дивизиями и корпусами,
призванными оборонять побережье.
Зима 1937/38 года выдалась беспокойной. Японская военщина вела себя
дерзко, то тут, то там нарушая сухопутные и морские границы, прощупывая наши
силы. Авиацию и береговые батареи приходилось держать постоянно в повышенной
боеготовности. В море, на подходах к Главной базе, круглосуточно дежурили
подводные лодки.
По мере того как я вникал в мало знакомые мне обязанности командующего
флотом, возникали все новые проблемы.
Немало хлопот доставляло огромное строительство на побережье. На
протяжении нескольких тысяч километров от Владивостока до бухты Провидения
строились базы, аэродромы, береговые батареи. Неустроенные воинские части
страдали от холода, жаловались на плохое снабжение, а новые войска
продолжали прибывать. Строители работали с большим напряжением, но заткнуть
все дыры не удавалось. Я собирал даже по воскресеньям командиров
строительных частей и вместе с ними определял, какие звенья отстали, как их
подтянуть.
Командиром строительного корпуса был комбриг И.П.Шевчук - в прошлом
дальневосточный партизан. - Работал он не щадя своих сил, во ему не хватало
специальной подготовки. Только необычайное спокойствие помогало Ивану
Павловичу выдерживать напор и сверху и снизу.
Как бы трудно ни приходилось, мы старались не снижать темпов боевой
учебы. Особенно напряженно работала авиация. Пользуясь ясной зимней погодой,
летчики совершали дневные и ночные полеты.
Мы с облегчением вздохнули, когда в марте - апреле очистилась ото льда
бухта Золотой Рог, а за ней и Амурский залив. Соединения кораблей одно за
другим выходили из Владивостока и базировались в разных пунктах залива Петра
Великого.
Продолжая знакомиться с Главной базой флота, я много разъезжал.
Однажды, когда мы выехали из города по старой крепостной дороге, встретилась
машина, груженная квадратными бетонными плитами. - Откуда везете? - спросил
я водителя. Все, что касалось строительных материалов, меня очень
интересовало.
- Да вот чиним в городе мостовую, а камня не хватает, мы и добываем эти
плиты на старых фортах.
Прекрасная дорога привела нас на один бывший форт старой крепости,
строившейся еще до первой мировой войны. Об этой крепости я слышал и раньше,
но не представлял себе подлинных ее масштабов. Мы остановились около входа в
форт. Это было крупное сооружение. Казематы для орудий и жилья личного
состава располагались в два этажа. Их связывал подземный ход. В одном из
казематов трое рабочих с ломиками трудились над плитами. Часть плит им
удавалось извлечь в целости, но многие ломались. Битые плиты лежали целой
горой.
- Это же никому не нужно, - ответил один из рабочих на вопрос, кто
разрешил добывать таким способом строительный материал.
Комендант береговой обороны А.Б.Елисеев, когда мы с ним поговорили об
этом, согласился: такую добычу надо запретить. А по выражению его лица было
видно, что все происходящее особой бедой и он не считал.
- У нас таких сооружений много, - доложил комендант. - Тут лишь один
форт, а всего их восемь.
- И все заброшены, как этот?! - изумленно спросил я.
- Только форт номер один приспособлен для использования.
Мы поднялись выше. Перед нами раскинулась панорама когда-то задуманного
и начатого строительства укрепленного района. По сопкам между Амурским и
Уссурийским заливами проходила тыловая полоса обороны крепости Владивосток.
Она создавалась с учетом опыта Порт-Артура и должна была сделать крепость
неприступной также на случай, если противник попытается овладеть ею с суши.
Все артиллерийские сооружения и помещения для.людей были укрыты под толщей
бетона. Дороги, которые никто давно уже не ремонтировал, тем не менее
сохранились, и мы свободно проезжали по ним с одного форта на другой.
Сами форты к началу первой мировой войны не были достроены. Их так и
покинули. Кое-где уже успели снять стальные двери, разрушить полы и
переборки. Все же и в таком состоянии подземные помещения были очень ценны,
если не для использования по прямому назначению, то уж во всяком случае как
укрытия от вражеской авиации людей и техники. По испанскому опыту я знал,
как дорог бывает каждый метр подземных помещений во время бомбежки.
Крепко выругал весьма уважаемого мной А.Б.Елисеева и решил всерьез
заняться случайно обнаруженным хозяйством. В одно из воскресений мы с
комендантом осмотрели другие сооружения бывшей крепости. Ездили целый день,
и нашим открытиям не было конца. Я обнаружил места, оборудованные под
артиллерийские батареи, видел подземные штольни, склады для боеприпасов...
На Эгершельде огромные бетонные подземелья использовались рестораном
морского пароходства. В них хранили скоропортящиеся продукты: там прохладно!
Много удивительного увидели и на острове Русский: подземные склады,
фундаменты старых батарей, колодцы для воды, забитые японцами при уходе из
Владивостока.
Потом нам показали чертежи сооружений - несколько книг, содержащих
описание крепости. Было видно, что работа проделана колоссальная.
Да, русские военные инженеры умели строить! Многое было сделано с
большим искусством, в соответствии с требованиями своего времени.
Нет, это богатство бросать нельзя! По моему указанию специальная
комиссия разработала план использования пустующих сооружений. Добротные
подземные помещения весьма пригодились флоту.
В конце февраля 1938 года В.К.Блюхер, как и обещал, прибыл во
Владивосток, но столь откровенного и задушевного разговора, как в первую
нашу встречу, не получилось. Мне удалось поговорить с ним всего несколько
минут. Из вагона поезда он не выходил, ссылался на свою болезнь "Беспокоят
старые раны".
В июне мне довелось еще раз побывать в Хабаровске. Маршал был в
отъезде, и я ограничился встречами с Г.М.Штерном. Его назначили на Дальний
Восток начальником штаба ОКДВА. Приятель по Испании, комкор Штерн встретил
меня, как старого друга, и мы долго засиделись у него на квартире, вспоминая
его резиденцию в Валенсии на улице Альборайя, 8, мое пребывание в Картахене.
Обрадованные неожиданной встречей, мы поражались тому, что судьба снова
свела нас. И где? На Дальнем Востоке, в штабе маршала Блюхера, о котором мы
так много говорили на берегах Средиземного моря! Я был очень доволен
назначением Штерна на этот пост. Знал, что с ним легко можно сработаться, и
убедился в этом окончательно, когда немного спустя он оказался моим соседом,
командуя армией.
По старой привычке Штерн звал меня дон Николас и прощался не иначе, как
по-испански: "Салуд, компанеро", "аста луэго", то есть пока, пока...
Туманы, столь обычные для первых летних месяцев в заливе Петра
Великого, в том году были особенно густыми и устойчивыми. Владивосток,
словно тропический город, весь был пропитан влагой. Даже в квартирах
отсырели одежда, продукты. Иногда нельзя было закурить папиросу - спички не
зажигались. На машинах по горным дорогам приходилось ездить на ощупь, на
глазок. С мостика корабля едва просматривался его нос. Того и гляди,
какой-нибудь корабль коснется грунта или столкнется с другим. Опасности
подстерегали на каждом шагу. Но время не ждало, и командиры соединений,
принимая дополнительные меры предосторожности, выводили подводные лодки и
надводные корабли в море. Сначала робко и одиночками выходили они на
тренировки. От простых учений перешли к более сложным, от одиночного
плавания - к учениям в составе соединений.
В июне флоту удалось провести первое небольшое учение. В один из ясных
дней соединения развернулись от залива Владимира до Посьета. Перед тем я
позвонил в Хабаровск и по сложившемуся порядку информировал об этом Блюхера
и Штерна. От приглашения посетить флот они отказались, мотивируя свой отказ
беспокойным поведением соседей на границах.
В назначенный час минный заградитель, изображавший "противника",
двинулся в район вероятной высадки десанта. Авиация и подводные лодки без
особого труда обнаружили этот тихоходный корабль и нанесли по нему точные
торпедно-бомбовые удары.
На этот раз действия корабельных соединений и авиации отрабатывались
совместно с частями Сучанского сектора береговой обороны.
Когда в действие вступили береговые батареи и сухопутные части флота,
руководство перебралось на эсминец и двинулось к месту "боя".
Горнострелковый полк И.Г.Костикова, защищая кромку берега в заливе
Восток, упорно держался, ожидая подкрепления. Отличный это был командир.
Перед самой войной Костиков был переведен на Балтику, в дни осады Таллина
храбро сражался и героически погиб, выполнив свой долг до конца. Кстати, это
брат конструктора А.Г.Костикова, с которым я тоже был знаком. Во время войны
Андрей Григорьевич смело взялся за разработку торпеды особого типа, в
которую тогда мало кто верил. В 1943 году он показал мне свои первые модели
этого оружия.
Как было положено, после учений начали их разбор. Выводы сделали
утешительные, ничуть не сомневались в высоких боевых качествах людей и
полезности проведенных тренировок.
Да и в чем было сомневаться? "Противник" следовал по нашему приказу в
Константиновичем Блюхером.
О Блюхере я впервые услышал, будучи курсантом военно-морского училища.
В октябре 1925 года наша рота выехала в Москву на похороны М.В. Фрунзе.
После печальной церемонии мы присутствовали на большом митинге частей
гарнизона Московского военного округа. Мы прибыли туда строем, значительно
раньше назначенного часа. Хозяева встретили нас гостеприимно. Зал еще был
пуст, и мы под руководством местного политработника осматривали помещение.
Наше внимание привлекла витрина. Мы увидели портреты К.Е. Ворошилова, М.Н.
Тухачевского, С.М. Буденного, А.И. Егорова, В.К. Блюхера и других
военачальников, героев гражданской войны. Наш гид коротко рассказывал о
каждом из них. Из всего сказанного о Блюхере почему-то запомнилось, что в
1918 году он был награжден орденом Красного Знамени э 1. И еще меня удивила
фамилия. "Почему Блюхер? Василий Константинович - и Блюхер?" - подумал я.
Позже я узнал, что В.К. Блюхер воевал на Урале и в Сибири против
Колчака, сыграл выдающуюся роль в штурме Перекопа и освобождении Крыма.
Потом громил интервентов на Дальнем Востоке. Какое-то время о Блюхере ничего
не было слышно. Но позже узнали: маршал Блюхер и генерал Галин, бывший в
1924 - 1927 годах советником при Сунь Ятсене в Китае, - одно и то же лицо. В
1929 году его назначили командующим ОДВА. Конфликт на советско-китайской
границе заставил тогда нас взяться за оружие, и В.К.Блюхер, отлично знавший
Дальний Восток, возглавил оборону этого края. Тогда о нем много писали и
говорили. Я узнал, что немецкая фамилия дана его предкам по прихоти
помещика. На самом деле он сын ярославского крестьянина. Блюхер начал
военную службу рядовым солдатом, а в годы гражданской войны вырос в крупного
военачальника.
Несколько лет спустя, уже будучи в Испании, я снова услышал о маршале
Блюхере. Однажды меня вызвали из Картахены в Валенсию, где в то время
находились республиканское правительство, наше посольство и главный военный
советник Г.М.Штерн. С Григорием Михайловичем мы были друзьями. Покончив со
служебными делами, мы разговорились. Штерн, долгое время служивший в
Наркомате обороны, хорошо знал многих наших военачальников. С особой
теплотой он говорил о Блюхере, высоко оценивал его военный талант,
подчеркивал, что на Дальнем Востоке Василий Константинович пользуется
огромным авторитетом. "Когда маршал Блюхер на востоке, там можно иметь войск
на один корпус меньше", - так, по словам Штерна, сказал однажды Парком
обороны К.Е.Ворошилов.
Я и не ведал тогда, что через несколько месяцев окажусь во
Владивостоке. Да и Штерн не предполагал, что в начале 1938 года мы
встретимся с ним в Хабаровске, а маршал Блюхер будет нашим непосредственным
оперативным начальником.
Моя первая встреча с В.К.Блюхером произошла во время флотских учений.
Он прибыл на корабль вечером. В кают-компании руководство флота докладывало
ему, как прошел первый день учений. Пока сухопутные части развертывались в
районе Сучана и продвигались па север к перевалу, занимая ключевые позиции,
подводные лодки должны были наносить удары по "противнику". Я еще не вошел в
курс дела и сидел поодаль, слушая и наблюдая. Мне запомнилось лицо маршала,
спокойное, мужественное. Блюхер слушал доклад начальника штаба флота
А.Попова, делал время от времени замечания, задавал вопросы. Было нетрудно
заметить, что маршал прекрасно знает Тихоокеанский флот. Уточнив, где
ожидает флотское командование высадку десанта и почему именно там, а не в
другом месте, Блюхер одобрил действия моряков.
- Вот мой новый первый заместитель, - представил меня маршалу
командующий флотом Г.П.Киреев.
- Капитан первого ранга Кузнецов, - назвал я себя.
Маршал спросил, где я служил раньше и откуда прибыл.
- Значит, все больше на юге плавали. А как смотрите на службу на
Востоке, да еще Дальнем?
Я ответил, что с удовольствием воспринял это назначение.
На следующий день Блюхер вышел с нами в море, наблюдал за действиями
кораблей. Потом, сойдя в бухте Находка на берег, мы сели в газики и
помчались по Суданской долине, не раз пересекая мелководную в то время года
речку. Мимо проходили пушки, танки и горнострелковые части с навьюченными
лошадьми. Части занимали позиции на перевале. По плану учений, "противник"
должен был высадить десант в заливе Владимира и попытаться прорваться в
Сучанскую долину.
Для меня все было ново - местность, люди, техника. Я присматривался к
работе походного армейского штаба и самого маршала Блюхера.
Недалеко раздались один за другим несколько очень громких выстрелов.
- Какая пушка, по-вашему, стреляет? - спросил меня неожиданно Василий
Константинович.
- Вероятно, калибром в сто двадцать миллиметров, - ответил я.
- Нет, вот это как раз и невероятно, - улыбнулся Блюхер. - Здесь таких
пушек нет. Это бьет трехдюймовка. Но ничего, - как бы желая сгладить мой
конфуз, сказал он. - Даже армейские товарищи иногда не могут по звуку
определить калибр орудий: в горах это особенно трудно. И все-таки надо
научиться.
Два дня я провел при штабе Блюхера. Мне бросилось в глаза, что,
задерживаясь в городах и селах, маршал всегда интересовался жизнью
населения, расспрашивал, как идут дела, а временами и журил кое-кого за
недостатки.
Когда вернулись во Владивосток, в Доме Красной Армии и Флота состоялся
разбор закончившихся учений. Блюхер разобрал их, можно сказать, по
косточкам. Он критиковал моряков за то, что они подпускали "противника"
слишком близко к нашим берегам, и требовал использования авиации и
подводного оружия на предельных дистанциях. Особое внимание он обратил на
действия самолетов и подводных лодок, а также торпедных катеров, которых
было достаточно на Тихоокеанском флоте. Затем он перешел к разбору
совместных операций армии и флота, придавая огромное значение их
взаимодействию.
Опыт Великой Отечественной войны показал, насколько был прав
талантливый полководец. В войне нет ничего более необходимого и более
сложного, чем взаимодействие родов оружия и видов Вооруженных Сил. Чтобы
правильно распределять между ними задачи, согласовывать планы совместных
действий, надо еще в мирную пору много поработать. Во время учений некоторые
оперативные ошибки еще можно исправить. Иное дело в боевых условиях: здесь
каждый промах в организации взаимодействия грозит тяжелыми последствиями.
В конце января 1938 года, когда я уже командовал флотом, меня вызвали в
Хабаровск на совещание военных руководителей. На нем разбирались вопросы
боевой подготовки, дисциплины, политико-морального состояния частей.
Флотские вопросы почти не затрагивались, но мне было полезно послушать все
выступления и познакомиться с людьми.
После совещания Блюхер пригласил меня к себе на квартиру; в тот вечер
мы обстоятельно поговорили о флотских делах.
В большом кабинете на стене висела сухопутная карта всего
Дальневосточного театра. - Ну как, познакомились с флотом? - Да, кое-что
посмотрел.
Я рассказал о поездке в Советскую Гавань, Ольго-Владимирский район и
соседние с Владивостоком бухты и заливы.
- Это вам не Черное море, - пошутил Василий Константинович. - Вот что
такое наш Дальневосточный театр. - Маршал взял указку и подошел к карте.
На тысячи километров протянулись здесь наши сухопутные и морские
границы. Ровная линия делила тогда остров Сахалин на советскую и японскую
части. Курильская гряда, на которой хозяйничали японцы, простираясь от
острова Хоккайдо на север до самой Камчатки, запирала нашему флоту выход из
Охотского моря. Множество отдельных участков на советском побережье были еще
заштрихованы в красно-желтый цвет. Это - рыбные концессии японцев,
навязанные нам по договору. На ежегодных "торгах" мы отвоевывали их
понемногу, но японцы упорно цеплялись за каждый метр нашего побережья.
С указкой в руках Блюхер продолжал путешествие вначале по сухопутным
границам, остановившись на таких пунктах, как Чита, Куйбышевка,
Благовещенск, Спасск-Дальний, затем перешел к морским рубежам. Он очертил
концом указки Камчатский полуостров, побережье Охотского моря, несколько
задержался на Магадане, Охотске, Советской Гавани - в то время эти районы мы
только начали обживать. Подробно рассказав о стратегическом значении
Советской Гавани, он перешел к Ольго-Владимирскому укрепленному району.
- Этому району мы придаем особое значение, - сказал Блюхер и спросил
меня, чем мы там располагаем.
Я достал из портфеля морскую карту и подробно рассказал, какие силы мы
здесь имеем и что ожидаем в недалеком будущем.
В районы Ольга, Владимир, Тетюхе можно было в те времена добраться
только летом, да и то в сухую погоду. Выручало в основном море, по которому
доставляли туда все необходимое. Но противник был опасен именно со стороны
моря, и реальное сопротивление ему могли оказать лишь морские силы. Поэтому
мы, моряки, считали оборону Ольго-Владимирского района своим первостепенным
делом.
Отойдя от карты, Василий Константинович сел в свое кресло.
- А теперь я вас слушаю. Как вы понимаете свои задачи в этой
обстановке?
Сначала я дал оценку японскому флоту, могущему произвести самые крупные
операции на море.
- Очевидно, японцы считают Квантунскую армию своей основной силой в
борьбе за Приморье, но, по всей вероятности, готовятся и к высадке десантов.
В те годы у нас еще не было достаточно ни сил, ни средств для надежной
обороны морских рубежей. Действия подводных лодок на море и авиации в
воздухе ограничивались временем и расстоянием. Поэтому мы могли
сосредоточить свои силы лишь в районе сухопутных границ с Манчжурией да
неподалеку от Владивостока. А такие районы, как Сахалин, Камчатка, были
защищены довольно слабо. Вслух мы об этом не говорили, но мысленно понимали
друг друга и пришли к единому мнению: в первую очередь будем оборонять самые
важные районы.
Последовательно по каждому району докладывал я о количестве кораблей -
подводных и надводных, об авиации и береговых батареях. Блюхер меня не
перебивал. Видимо, хотел составить правильное впечатление о новом, к тому же
еще молодом, командующем флотом.
Самым верным козырем моряков я считал подводные лодки. Их насчитывалось
в ту пору около сотни. А это сила! Они могли атаковать любого противника в
открытом море самостоятельно и во взаимодействии с авиацией. Но наиболее
мощный удар по противнику мы могли нанести только при подходе его к нашим
берегам, когда можно было привести в действие все доступные нам средства,
вплоть до торпедных катеров береговой обороны и авиации.
Мы перешли в соседнюю комнату. Было уже поздно. Из членов семьи маршала
я никого не увидел. Только молодой адъютант появлялся на звонок Блюхера и
снова исчезал за дверью.
За чаем мы уже не вели служебных разговоров. Маршал интересовался тем,
как я устроился. Затем долго расспрашивал о событиях в Испании, в частности
о действиях республиканского флота. Я рассказал о Северном походе эскадры
республиканцев из Картахены в Кантабрику, в котором мне довелось
участвовать, об обеспечении морских коммуникаций, по которым поставлялись
грузы из Советского Союза. Судя по вопросам, Блюхер внимательно следил за
войной в Испании и такие события, как разгром итальянского корпуса под
Гвадалахарой, прекрасно знал.
- А Владимира Ефимовича Горева вы знали в Испании? - неожиданно спросил
маршал.
Я перечислил всех, с кем из армейских товарищей мне приходилось
встречаться там. С В.Е.Горевым я виделся несколько раз. Он как советский
военный атташе прибыл в Мадрид в конце августа 1936 года вместе с нашим
первым послом М.И.Розенбергом. Я прилетел несколькими днями позже. Именно
Горев давал мне первые советы, о чем я уже писал. Откуда знал Блюхер Горева,
я не поинтересовался. Не были ли они вместе в Китае? Не буду гадать...
- А ведь мне работать с моряками не впервые, - вдруг произнес Василий
Константинович.
Я подумал, что он говорил о Тихоокеанском флоте и Амурской флотилии,
которые так хорошо знал. Оказывается, он вспомнил гражданскую войну и
моряков первого морского Кронштадтского полка, созданного из экипажей
"Гангута" и "Петропавловска". Вместе с ними он сражался против колчаковцев
на Урале и в Сибири.
Маршал посмотрел на часы и встал. Мы вернулись в его кабинет. Блюхер,
не сказав ни слова по поводу моих взглядов на морскую войну, начал излагать
свою точку зрения.
- Вы только ничего не записывайте, - попросил он, когда я взялся было
за блокнот и карандаш.
Из тех цифр, которые маршал назвал, я сделал вывод, что он хорошо знал
не только наш Тихоокеанский флот, но и флот Японии.
- Мы на море значительно слабее, чем на суше, - заметил он. Затем
согласился со мной, что Владивосток должен надежно охраняться и обороняться
до последних сил.
- Я вполне разделяю вашу точку зрения: любая военно-морская база,
потерянная хотя бы на несколько дней, надолго останется непригодной.
Особое значение Блюхер придавал разведке и своевременному обнаружению
противника.
- До сих пор мы ждали противника у своих берегов, предоставляя ему
инициативу. Настало время более активных действий флота. Для этого теперь
достаточно сил и средств.
Очень осторожно, в тактичной форме Василий Константинович высказывал
свои взгляды на морские операции. Как я понял, он принимал во внимание две
реальные силы, которыми располагал флот: авиацию и подводные лодки. Но
пальму первенства отдавал все же самолетам. Надводные корабли почти совсем
не брал в расчет - возможно, потому, что их было еще мало; торпедные катера
относил к средствам прибрежного использования главным образом в ночное
время.
Я не возражал против такой оценки, хотя моя душа моряка рвалась
выдвинуть на первое место подводный флот. - фланги, фланги, - помнится,
несколько раз повторил маршал, показывая то на Посьет, то на Сучанскую
долину. Он, как и я, считал маловероятными удары в лоб Владивостоку. Сильные
укрепления и остров Русский надежно прикрывали город. На флангах же
действительно можно было ожидать высадки десанта. Обширные заливы Посьет,
Америка и Восток являлись удобным для этого местом и были слабо защищены.
- Здесь все зависит от умения взаимодействовать, - подчеркнул Блюхер и
перечислил все возможные средства Тихоокеанского флота и сухопутных частей.
С большим знанием дела он описал вероятный ход мыслимой десантной
операции.
- Если флот не выполнит своей задачи и противник захватит побережье,
сухопутные начальники быстро соберут силы и сбросят его в море...
Он особо подчеркнул начало фразы "если флот не выполнит своей, задачи"
и многозначительно посмотрел на меня, видимо желая задеть мое самолюбие.
Когда Василий Константинович закончил описание вероятных сухопутных
операций, у меня не осталось ни капли сомнения: он совершенно ясно
представлял себе реальные возможности флота, не питал иллюзий по поводу
него, ставил перед ним практически осуществимые задачи. Но рассчитывал он
главным образом на сухопутные силы.
В конце нашей беседы я узнал, что осенью в одном из районов будет
проведено крупное учение. Блюхер мне посоветовал более тщательно
подготовиться к нему.
Мы расстались. Я отправился на вокзал. Маршал пообещал в феврале -
марте непременно побывать во Владивостоке и продолжить наш разговор.
В самом конце 1937 года был создан отдельный Наркомат Военно-Морского
Флота. У себя, на Дальнем Востоке, эту крупную реорганизацию мы ощутили не
сразу: Тихоокеанский флот пользовался большой самостоятельностью. Как и
прежде, моим оперативным начальником оставался командующий ОКДВА. Однако со
временем разъединение стало давать себя знать. Раньше тяжелая авиация,
базировавшаяся на прибрежных аэродромах, была подчинена командующему
Тихоокеанским флотом. Теперь ее передали сухопутным войскам. Самолеты стали
реже летать в море, хуже взаимодействовать с флотом. Раньше горнострелковые
полки флота были теснее связаны с сухопутными дивизиями и корпусами,
призванными оборонять побережье.
Зима 1937/38 года выдалась беспокойной. Японская военщина вела себя
дерзко, то тут, то там нарушая сухопутные и морские границы, прощупывая наши
силы. Авиацию и береговые батареи приходилось держать постоянно в повышенной
боеготовности. В море, на подходах к Главной базе, круглосуточно дежурили
подводные лодки.
По мере того как я вникал в мало знакомые мне обязанности командующего
флотом, возникали все новые проблемы.
Немало хлопот доставляло огромное строительство на побережье. На
протяжении нескольких тысяч километров от Владивостока до бухты Провидения
строились базы, аэродромы, береговые батареи. Неустроенные воинские части
страдали от холода, жаловались на плохое снабжение, а новые войска
продолжали прибывать. Строители работали с большим напряжением, но заткнуть
все дыры не удавалось. Я собирал даже по воскресеньям командиров
строительных частей и вместе с ними определял, какие звенья отстали, как их
подтянуть.
Командиром строительного корпуса был комбриг И.П.Шевчук - в прошлом
дальневосточный партизан. - Работал он не щадя своих сил, во ему не хватало
специальной подготовки. Только необычайное спокойствие помогало Ивану
Павловичу выдерживать напор и сверху и снизу.
Как бы трудно ни приходилось, мы старались не снижать темпов боевой
учебы. Особенно напряженно работала авиация. Пользуясь ясной зимней погодой,
летчики совершали дневные и ночные полеты.
Мы с облегчением вздохнули, когда в марте - апреле очистилась ото льда
бухта Золотой Рог, а за ней и Амурский залив. Соединения кораблей одно за
другим выходили из Владивостока и базировались в разных пунктах залива Петра
Великого.
Продолжая знакомиться с Главной базой флота, я много разъезжал.
Однажды, когда мы выехали из города по старой крепостной дороге, встретилась
машина, груженная квадратными бетонными плитами. - Откуда везете? - спросил
я водителя. Все, что касалось строительных материалов, меня очень
интересовало.
- Да вот чиним в городе мостовую, а камня не хватает, мы и добываем эти
плиты на старых фортах.
Прекрасная дорога привела нас на один бывший форт старой крепости,
строившейся еще до первой мировой войны. Об этой крепости я слышал и раньше,
но не представлял себе подлинных ее масштабов. Мы остановились около входа в
форт. Это было крупное сооружение. Казематы для орудий и жилья личного
состава располагались в два этажа. Их связывал подземный ход. В одном из
казематов трое рабочих с ломиками трудились над плитами. Часть плит им
удавалось извлечь в целости, но многие ломались. Битые плиты лежали целой
горой.
- Это же никому не нужно, - ответил один из рабочих на вопрос, кто
разрешил добывать таким способом строительный материал.
Комендант береговой обороны А.Б.Елисеев, когда мы с ним поговорили об
этом, согласился: такую добычу надо запретить. А по выражению его лица было
видно, что все происходящее особой бедой и он не считал.
- У нас таких сооружений много, - доложил комендант. - Тут лишь один
форт, а всего их восемь.
- И все заброшены, как этот?! - изумленно спросил я.
- Только форт номер один приспособлен для использования.
Мы поднялись выше. Перед нами раскинулась панорама когда-то задуманного
и начатого строительства укрепленного района. По сопкам между Амурским и
Уссурийским заливами проходила тыловая полоса обороны крепости Владивосток.
Она создавалась с учетом опыта Порт-Артура и должна была сделать крепость
неприступной также на случай, если противник попытается овладеть ею с суши.
Все артиллерийские сооружения и помещения для.людей были укрыты под толщей
бетона. Дороги, которые никто давно уже не ремонтировал, тем не менее
сохранились, и мы свободно проезжали по ним с одного форта на другой.
Сами форты к началу первой мировой войны не были достроены. Их так и
покинули. Кое-где уже успели снять стальные двери, разрушить полы и
переборки. Все же и в таком состоянии подземные помещения были очень ценны,
если не для использования по прямому назначению, то уж во всяком случае как
укрытия от вражеской авиации людей и техники. По испанскому опыту я знал,
как дорог бывает каждый метр подземных помещений во время бомбежки.
Крепко выругал весьма уважаемого мной А.Б.Елисеева и решил всерьез
заняться случайно обнаруженным хозяйством. В одно из воскресений мы с
комендантом осмотрели другие сооружения бывшей крепости. Ездили целый день,
и нашим открытиям не было конца. Я обнаружил места, оборудованные под
артиллерийские батареи, видел подземные штольни, склады для боеприпасов...
На Эгершельде огромные бетонные подземелья использовались рестораном
морского пароходства. В них хранили скоропортящиеся продукты: там прохладно!
Много удивительного увидели и на острове Русский: подземные склады,
фундаменты старых батарей, колодцы для воды, забитые японцами при уходе из
Владивостока.
Потом нам показали чертежи сооружений - несколько книг, содержащих
описание крепости. Было видно, что работа проделана колоссальная.
Да, русские военные инженеры умели строить! Многое было сделано с
большим искусством, в соответствии с требованиями своего времени.
Нет, это богатство бросать нельзя! По моему указанию специальная
комиссия разработала план использования пустующих сооружений. Добротные
подземные помещения весьма пригодились флоту.
В конце февраля 1938 года В.К.Блюхер, как и обещал, прибыл во
Владивосток, но столь откровенного и задушевного разговора, как в первую
нашу встречу, не получилось. Мне удалось поговорить с ним всего несколько
минут. Из вагона поезда он не выходил, ссылался на свою болезнь "Беспокоят
старые раны".
В июне мне довелось еще раз побывать в Хабаровске. Маршал был в
отъезде, и я ограничился встречами с Г.М.Штерном. Его назначили на Дальний
Восток начальником штаба ОКДВА. Приятель по Испании, комкор Штерн встретил
меня, как старого друга, и мы долго засиделись у него на квартире, вспоминая
его резиденцию в Валенсии на улице Альборайя, 8, мое пребывание в Картахене.
Обрадованные неожиданной встречей, мы поражались тому, что судьба снова
свела нас. И где? На Дальнем Востоке, в штабе маршала Блюхера, о котором мы
так много говорили на берегах Средиземного моря! Я был очень доволен
назначением Штерна на этот пост. Знал, что с ним легко можно сработаться, и
убедился в этом окончательно, когда немного спустя он оказался моим соседом,
командуя армией.
По старой привычке Штерн звал меня дон Николас и прощался не иначе, как
по-испански: "Салуд, компанеро", "аста луэго", то есть пока, пока...
Туманы, столь обычные для первых летних месяцев в заливе Петра
Великого, в том году были особенно густыми и устойчивыми. Владивосток,
словно тропический город, весь был пропитан влагой. Даже в квартирах
отсырели одежда, продукты. Иногда нельзя было закурить папиросу - спички не
зажигались. На машинах по горным дорогам приходилось ездить на ощупь, на
глазок. С мостика корабля едва просматривался его нос. Того и гляди,
какой-нибудь корабль коснется грунта или столкнется с другим. Опасности
подстерегали на каждом шагу. Но время не ждало, и командиры соединений,
принимая дополнительные меры предосторожности, выводили подводные лодки и
надводные корабли в море. Сначала робко и одиночками выходили они на
тренировки. От простых учений перешли к более сложным, от одиночного
плавания - к учениям в составе соединений.
В июне флоту удалось провести первое небольшое учение. В один из ясных
дней соединения развернулись от залива Владимира до Посьета. Перед тем я
позвонил в Хабаровск и по сложившемуся порядку информировал об этом Блюхера
и Штерна. От приглашения посетить флот они отказались, мотивируя свой отказ
беспокойным поведением соседей на границах.
В назначенный час минный заградитель, изображавший "противника",
двинулся в район вероятной высадки десанта. Авиация и подводные лодки без
особого труда обнаружили этот тихоходный корабль и нанесли по нему точные
торпедно-бомбовые удары.
На этот раз действия корабельных соединений и авиации отрабатывались
совместно с частями Сучанского сектора береговой обороны.
Когда в действие вступили береговые батареи и сухопутные части флота,
руководство перебралось на эсминец и двинулось к месту "боя".
Горнострелковый полк И.Г.Костикова, защищая кромку берега в заливе
Восток, упорно держался, ожидая подкрепления. Отличный это был командир.
Перед самой войной Костиков был переведен на Балтику, в дни осады Таллина
храбро сражался и героически погиб, выполнив свой долг до конца. Кстати, это
брат конструктора А.Г.Костикова, с которым я тоже был знаком. Во время войны
Андрей Григорьевич смело взялся за разработку торпеды особого типа, в
которую тогда мало кто верил. В 1943 году он показал мне свои первые модели
этого оружия.
Как было положено, после учений начали их разбор. Выводы сделали
утешительные, ничуть не сомневались в высоких боевых качествах людей и
полезности проведенных тренировок.
Да и в чем было сомневаться? "Противник" следовал по нашему приказу в