Страница:
свернула, успев осуществить лишь малую ее часть, особенно это относится к
строительству крупных кораблей. Все же Военно-Морской Флот к 1941 году был в
общем новым - почти весь он строился после революции.
Каковы же были наши морские силы? Мы имели к 1941 году около 600 боевых
кораблей. Па разных морях плавало 3 линкора, 7 крейсеров, 59 эсминцев, 218
подводных лодок. Иной раз приходится слышать разговоры о том, что огромная
роль подводных лодок в войне стала ясна лишь в послевоенные годы. Это далеко
не так. Конечно, теперь, став атомными, подводные лодки приобрели особое
значение. Их скорость превышает скорость надводных кораблей, а район
плавания практически не ограничен. За много лет службы на флоте я не
встречал ни одного адмирала, который не оценил бы по достоинству подводные
корабли.
Я не устану повторять, что лишь разумное и научно обоснованное
сочетание различных родов морских сил и классов кораблей может обеспечить
выполнение задач, стоящих перед флотом.
На Севере н Дальнем Востоке наш флот был численно невелик, но на Черном
и Балтийском морях советские подводные и надводные силы значительно
превосходили по своей ударной мощи флоты других государств да этих же
театрах.
Авиация на море мало чем отличалась от сухопутной. Всего мы имели 2581
самолет. Много сухопутных бомбардировщиков переоборудовали под торпедоносцы
и для постановки мин. Существовала, правда, специальная морская авиация, в
частности разведывательная, но малочисленная, гидросамолеты были
преимущественно устаревших типов. Маловато имела мы скоростных
бомбардировщиков и истребителей, вовсе не имели пикировщиков и штурмовиков,
которые наиболее пригодны для нападения на движущиеся корабли.
Зато в артиллерии мы были сильны. Стоит вспомнить нашу
130-миллиметровую пушку для эсминцев с дальностью боя около 25 километров
или созданную в 1937 году 180-миллиметровую трехорудийную башню для
крейсеров типа "Киров", стрелявшую на расстояние свыше 45 километров. Ни
один флот не имел тогда таких совершенных орудий. Отличными орудиями
оснащались и береговые батареи.
Хуже обстояло дело с противовоздушной обороной. Наши зенитки не могли
вести эффективный огонь по пикировщикам. Не хватало радиолокационных средств
для кораблей и военно-морских баз.
Хороши были наши торпеды для надводных и подводных кораблей, но в
минном оружии и по тралам мы отставали.
В общем, хотя мы и не успели создать крупный флот, оснастить наши
морские силы всеми новейшими средствами борьбы, все же это был флот
боеспособный, полный решимости защищать Родину вместе со всеми ее
Вооруженными Силами.
Мы готовились встретить врага согласованными ударами подводных и
надводных кораблей, авиации и береговой обороны. Стремление использовать
совместно разнородные силы сказалось и на самой организации флота. У нас
были созданы маневренные соединения - эскадры и отряды, состоявшие из
кораблей различных классов. Мы уже тогда формировали соединения не по
классам кораблей, как раньше, а в зависимости от оперативных и тактических
задач, которые им предстояло решать. Времена классических морских битв,
когда крейсера сражались с крейсерами, а миноносцы с миноносцами, миновали.
Понятно, что готовность флота к войне - это прежде всего готовность его
людей. Подготовка рядовых и старшин шла успешно. Флот всегда получал хорошее
пополнение. На корабли, как правило, направляли призывников, близких флоту
по своей гражданской специальности: рыбаков, торговых моряков, жителей
приморских районов. Они легче осваиваются с военно-морской службой. Однако
чем больше флот оснащался новой техникой, тем выше становились требования
даже к рядовым краснофлотцам.
Еще в 1939 году в правительстве подробно обсуждали, как лучше
обеспечить флот специалистами - рядовыми и старшинами. Было два пути:
увеличить срок службы или набирать больше людей на сверхсрочную; в конце
концов решили использовать и тот и другой. Срок службы увеличили до пяти
лет, одновременно усилили вербовку на сверхсрочную, заинтересовав
сверхсрочников материально. И число их стало расти из года в год. Вскоре они
уже занимали все основные старшинские должности на кораблях. Особенно много
сверхсрочников было в подводном флоте - на некоторых лодках до трех
четвертей всего экипажа. Это был поистине наш золотой фонд.
Последние учения сорок первого года показали высокую выучку матросов и
старшин. Любой из них мог, как правило, не только обслуживать машины и
приборы, но и устранять их неисправности.
Вспоминается показательный случай. Во время войны советские команды
принимали в Англии несколько кораблей, которые передавались нам за счет
трофейного итальянского флота: линкор, эсминцы, подводные лодки. Там,
конечно, с пристальным вниманием наблюдали за действиями советских моряков.
Скоро распространился слух, будто мы прислали команды, специально
подобранные из одних офицеров и старшин. На самом же деле это были обычные
советские моряки, к тому же наспех собранные с различных кораблей. В течение
нескольких недель они приняли и освоили незнакомую технику, а затем отлично
привели корабли в Мурманск.
Весь личный состав флота был воспитан в духе преданности своей Родине.
В этом - огромная заслуга наших командиров и политработников. Я уже писал о
том, что политработники в мирные дни помогали командирам успешно решать
задачи боевой и политической подготовки. А когда грянула война, они вместе с
командирами всегда оказывались там, где было опасно, своей находчивостью,
выдержкой, отвагой воодушевляя моряков на подвиг.
Много мы заботились о подготовке командного состава. Командиры и
специалисты - механики, артиллеристы, связисты, минеры - в общем-то всегда
заняты своим сравнительно узким делом, изо дня в день совершенствуются в
нем. Но круг обязанностей строевого командира очень широк. Строевой командир
обязан иметь и специальные знания, должен заботиться об организации службы и
дисциплины, о воспитании своих подчиненных. Этим он занят с утра до позднего
вечера. А вот как растет командир теоретически, как умеет он применять в бою
свои знания, в мирное время не так заметно. Поэтому оперативно-тактическая
подготовка командиров зачастую отставала.
Кроме них один крейсер был получен от США.
В конце сорокового и в начале сорок первого года мы сосредоточили свои
усилия на том, чтобы командиры учились не только за книгой или на
оперативных играх по картам, но прежде всего - в море. Черноморцам это было
проще: они плавали круглый год. И на Балтике флот в 1941 году начал плавать
очень рано. Правда, зима в том году выдалась лютая, лед долго оковывал даже
такую обычно не замерзающую базу, как Таллин. Но корабли при первой
возможности выходили на морские просторы.
В 1941 году все наши флоты учились в условиях, близких к боевым. В
таких условиях неизбежно повысилось и число аварий. Это, вероятно, помнят
все, кто служил на флоте в то время.
Аварии и катастрофы вообще надолго врезаются в память. Иногда они даже
становятся для флотских людей своего рода ориентирами во времени. "Помнишь,
это было в то дето, когда Миша Москаленко, командуя эсминцем, таранил
лодку", - вспомнит кто-нибудь, желая уточнить дату давнего события.
Аварии переживаются тяжело. Виноватыми чувствуют себя не только те, кто
непосредственно совершил ошибку, но и окружающие, особенно командиры. Да и
спрос со всех - это понятно. За крупными авариями иной раз следовали
постановления правительства, приказы народного комиссара. Они сопровождались
нередко оргвыводами "в назидание потомству". От флота требовали извлечь
уроки, еще и еще раз проверить организацию службы, добиться, чтобы подобное
никогда не повторялось.
Требования, конечно, справедливые, но их категоричность имела и
обратную сторону: получив такие приказы из Москвы, командование на местах
начинало упрощать маневры, проводило их в облегченных условиях. Признаться,
а мы в наркомате порой потворствовали этому. Кому хочется подучить лишнюю
неприятность?
Больше всего ограничений устанавливали для подводных лодок. Сложные
маневры с их участием часто чреваты происшествиями, порой тяжелыми. Не один
командующий поплатился за них званием и должностью. В результате подводников
ограничивали в маневрировании при выходе в атаку. Надводные корабли-цели
старались позировать им на меньших скоростях и при постоянных курсах, хотя
все понимали, что на войне будет по-другому.
Как-то я беседовал на эту тему в А.А.Ждановым. Доказывал, что
чрезмерная боязнь аварий мешает нам готовит" настоящих, смелых подводников,
а на войне мы поплатимся за это. Разговор шел вскоре после гибели подводной
лодки на Северном флоте.
Жданов рассердился;
- Так вы хотите, чтобы я одобрил безнаказанность за аварии и, значит,
поощрял их?
Убедить Андрея Александровича мне не удалось, да я, честно говоря, сам
я был не очень готов отказаться от практики, которая прочно установилась.
Понимал, какими "фитилями" это грозит мне самому.
Немало в предвоенные годы случалось несчастий и с самолетами. В
бытность мою командующим Тихоокеанским флотом мы имели достаточно авиации, и
самолеты летали очень много. Но не все проходило гладко. Случались серьезные
происшествия. Отдашь после них строгий приказ о борьбе с авариями, в люди
начинают побаиваться. А это ох как опасно на войне! В бою чрезмерная
осторожность и боязливость куда хуже, чем отчаянный риск. Понимать мы это
понимала, но и не наказывать за аварии не могли. Трудно тут найти золотую
середину. А надо было.
После финской кампании мы старались не допускать никаких лишних
ограничений на учениях. Командиры кораблей и соединений стали действовать
днем в ночью в сложных условиях куда смелее. Мелкие неполадки и происшествия
им никто не ставил "в строку".
Учеба на море шла с нарастающим напряжением вплоть до того дня, когда
разразилась война. На Балтике в мае и июне 1944 года учеба проходила уже в
совсем необычных условиях. Выходя в море, флот выставлял дозоры, увеличивал
и боевое ядро. Авиация вела усиленную воздушную разведку. Все это делалось
на случай не условного, а действительного нападения, настоящего, а не
воображаемого врага.
Некоторые теперь утверждают, якобы И.В.Сталин не придавал значения
повышению боевой готовности Вооруженных Сил. Больше того, будто бы он просто
запрещал этим заниматься. С этим я согласиться не могу. Ему, конечно,
сообщали о повышенной готовности флотов и тех мерах, которые мы
предпринимали в последние четыре - шесть предвоенных месяцев. По этому
поводу мы посылали доклады н оперативные сводки в правительство и
Генеральный штаб и никаких возражений оттуда не получали.
Но то, что моряки не получали никаких указаний о повышении
боеготовности флотов непосредственно от правительства, я отношу к большому
промаху. Ведь нашу страну нельзя было считать в ту пору слабой морской
державой. Не случайно в роковую ночь на 22 июня фашисты обрушились на
главную базу Черноморского флота - Севастополе а также на наши морские базы
Балтики и пытались вывести из строя корабли.
Так повелось, что, говоря о начальном периоде войны, обычно
подчеркивают внезапность нападения на нас гитлеровской Германии и те
преимущества, которые враг получил благодаря этому.
Безусловно, напасть внезапно, врасплох - очень важно и выгодно для
агрессора. Но объяснять наши неудачи только этой причиной нам, военным
людям, не к лицу.
Мы не имеем права быть застигнутыми врасплох. Еще на школьной скамье
нам внушали, что войны теперь начинаются без предупреждения: "Иду на вы".
Рыцарские времена миновали. Любая агрессия готовится тайно, и об этом
забывать нельзя.
Внезапность принято делить на стратегическую, оперативную и
тактическую. О стратегической внезапности нападения 22 июня 1941 года не
может быть и речи. Ибо повадки немецкого командования нам были хорошо
известны. Немецкие генералы издавна считали непременным условием успеха не
только внезапность нападения, но и силу первых ударов. Они давно делали
ставку на блицкриг. Так, германский генеральный штаб, действуя по
пресловутому плану Шлиффена - Мольтке, собирался в первой мировой войне
разгромить Францию за полтора-два месяца, то есть раньше, чем Россия успеет
развернуть свои войска.
Последующие агрессивные действия немцев были особенно характерны
"молниеносными" ударами и внезапными наступлениями. Перед нашими глазами в
предвоенные годы прошла серия таких операций: Гитлер оккупировал Австрию,
Чехословакию, захватил Польшу, разгромил Францию. Мы видели, в каком темпе
все это совершалось.
В середине 1940 года германский генеральный штаб, предвидя, что борьба
с Англией может быть длительной и упорной - за спиной Англии стояла
Америка,- принял решение напасть на Советский Союз. Пусть мы доподлинно
тогда еще не знали этого, хотя тревожных сигналов поступало все больше, но в
том, что гитлеровцы стремились сделать свои первые удары неожиданными и
сокрушительными, не было ничего удивительного. Более того, немцы открыто
сосредоточивали свои дивизии на наших границах. Значит, тучи сгущались над
нами давно, и молния готова была ударить в любую минуту.
Чтобы избежать стратегической внезапности нападения, требовалась
длительная подготовка. Стратегические планы трудно разрабатывать и менять на
ходу. Поэтому очень важно своевременно определить вероятного противника и
сделать правильный прогноз о его намерениях, и прежде всего о наиболее
вероятных направлениях ударов.
Противнику удалось добиться оперативной внезапности - на рассвете 22
июня 1941 года он застал советские пограничные части врасплох и вторгся на
нашу территорию.
Причин тому много. Одна из них - недооценка всей международной
обстановки, и в частности возросшей угрозы со стороны самой агрессивной в ту
пору страны - фашистской Германии. Другая - недостаточная наша готовность к
отражению первых атак врага.
Мы немало сделали для повышения боевой готовности. Но, по-видимому,
далеко не все, что следовало.
В самом деле. Еще во второй половине дня 21 июня стало известно: в
ближайшую ночь можно ожидать нападения немцев... Что помешало и тогда
привести в полную боевую готовность все приграничные войска от самых
северных широт до самых южных? Теперь известно, что к полуночи 22 июня
советская авиация потеряла 1200 самолетов, из них на земле было уничтожено
800...
Я специально привел пример из авиации. Ведь нашим авиационным войскам
не требовалось передислоцироваться, как, скажем, пехоте. А на готовность
подняться в воздух у авиаторов ушло бы не более пятнадцати - двадцати минут.
Во всяком случае, это неоспоримо в части истребителей.
К сожалению, все говорило за то, что проявилась оперативная, а вместе с
нею и тактическая неподготовленность многих наших соединений к возможному
вражескому нападению. Иногда мне доводилось слышать такое утверждение: наше
отступление было неизбежным потому, что немцы имели большой военный опыт.
Подобное утверждение я отвергал ранее и отвергаю сейчас как незаслуженный
упрек в адрес наших мужественных солдат и командиров.
Не берусь судить, почему и насколько внезапным оказалось нападение
фашистской Германии на наших сухопутных границах. Расскажу о готовности
Военно-Морского Флота.
Еще в Испании я убедился в способности авиации наносить неожиданные
мощные удары по кораблям. Готовность флота всегда должна быть высокой. Нужны
быстрые действия всех средств ПВО, рассредоточение кораблей, затемнение
объектов и многое другое. Прозевал несколько минут - и понес тяжелые потери.
Это крепко засело в моей памяти.
Над повышением готовности флота мы усиленно работали еще на Дальнем
Востоке во время хасанских событий. Надо было считаться с возможностью
налета на Владивосток. У нас не было тогда гарантии, что удастся
локализовать бои у озера Хасан. Смысл наших мер заключался в том, чтобы в
любом случае, отпарировав первый удар врага, обеспечить себе дальнейшее
развертывание сил.
Подлинным энтузиастом создания четкой системы готовности на
Тихоокеанском флоте, как я уже говорил, был начальник оперативного отдела
штаба флота М.С.Клевенский. Война с Германией застала его в должности
командира Либавской военно-морской базы. Ночью он был предупрежден о
возможном нападении немцев, а уже через два-три часа отражал один налет
фашистской авиации за другим. И отражал уверенно, без паники, до последней
возможности защищая передовую базу.
Так произошло не в одной Либаве, а и в остальных базах флота, потому
что те меры, которые мы начали применять на Тихом океане на случай
внезапного нападения, позднее разрабатывались в масштабе всех военно-морских
флотов.
Конечно, нужно учитывать, что главный удар враг наносил по нашим
сухопутным войскам. Им, безусловно, было намного труднее, чем морякам, и я
вовсе не хочу умалять героизма и самоотверженности наших пехотинцев: им
первым пришлось встать на пути стальной лавины фашистских танков. Речь
пойдет только о некоторых организационных вопросах.
Не могу утверждать, что все у нас было детально отработано, но мы
стремились подготовиться как можно лучше, постоянно об этом думали. Когда
фашистская Германия напала на Советский Союз, "военно-морское командование
смогло значительно быстрее, чем командование Красной Армии, привести свои
силы в боевую готовность",- сказано в "Истории Великой Отечественной войны
Советского Союза. 1941-1945". Наш флот в роковую ночь на 22 июня не потерял
ни одного корабля. Думается, этот факт представляет интерес не только для
истории.
Мне неоднократно приходилось слышать, что более высокая готовность
флота объясняется якобы лишь спецификой морской службы.
- В чем же заключается эта специфика? - допытывался я, но резонного
ответа не получал.
Некоторые, объясняя "специфику" морской службы, ссылались на то, что,
мол, личный состав кораблей легче собрать. Ошибочное представление. На
корабли, стоящие на рейде, труднее доставить людей, если они уволены на
берег. И привести в готовность флот с его кораблями и частями, разбросанными
на огромном пространстве, вряд ли легче, чем сухопутные войска.
Специфика, о которой идет речь, в предвоенный период была для всех
одна: внимательно следи за противником и не опоздай, иначе он нанесет мощный
удар, от которого трудно будет оправиться.
Мне хочется привести несколько примеров, когда флоты с присущей им
"спецификой" были застигнуты врасплох и понесли большие потери. В 1904 году,
когда отношения России с Японией обострились до предела и возможность
военного столкновения стала неизбежной, русская эскадра в Порт-Артуре могла
обезопасить себя от внезапного удара. Для этого достаточно было убрать часть
кораблей с внешнего рейда, рассредоточиться и выставить надлежащие дозоры.
Радиосвязи тогда еще не существовало, но ведь достаточно было бы простого
флажного сигнала, допустим с мачты сопки Золотой. Но этого сделано не было,
и японские миноносцы надолго вывели из строя ряд крупных кораблей.
Всем памятен разгром американского флота в Перл-Харборе 7 декабря 1941
года. Тогда у американцев тоже были все основания ожидать нападения. К 1940
году накопился немалый опыт неожиданных наступлений немцев в Польше,
Норвегии, Дании, Бельгии, Голландии и Франции, имелись прекрасные средства
связи и была известна роль авиации в начале войны. Между тем американские
моряки не приняли мер предосторожности: Перл Харбор не был затемнен, корабли
стояли, как обычно, борт о борт, телеграмма, посланная на Гавайские острова,
вовремя не поспела, средства ПВО не были приведены в полную готовность. И
вот результат: японцы вывели из строя почти весь линейный флот, более трех с
половиной тысяч человек погибли. А получи американцы за два-три часа до
атаки японцев предупреждение, все сложилось бы совсем иначе.
Можно привести еще один пример: 11 ноября 1940 года самолеты с
английского авианосца "Илластриес" атаковали итальянский флот в базе
Таранто. Три линкора - "Кейвор", "Литторио" и "Дуилио" - были выведены из
строя. Англичане потеряли всего два самолета.
Иными, гораздо большими, могли быть потери в первые дни войны и у нас в
Севастополе, Измаиле, Кронштадте, Таллине и Полярном, если бы командование
на местах не приняло всех мер предосторожности. "Специфика" заключалась в
том, что почти два года на всех флотах шла разработка документов по системе
готовностей. Их настойчиво вводили в жизнь, проверяли и отрабатывали на
сотнях учений - общих и частных.
Было точно определено, что следует понимать под готовностью э 3, под
готовностью э 2, под готовностью э 1.
Номером три обозначалась обычная готовность кораблей и частей,
находящихся в строю. В этом случае они занимаются повседневной боевой
подготовкой, живут обычной жизнью, но сохраняют запасы топлива, держат в
исправности и определенной готовности оружие и механизмы.
Готовность э 2 более высокая. Корабли принимают все необходимые запасы,
приводят в порядок материальную часть, устанавливается определенное
дежурство. Увольнения на берег сокращаются до минимума. Личный состав
остается на кораблях. В таком состоянии корабли могут жить долго, хотя такая
жизнь требует известного напряжения.
Самая высокая готовность - э 1. Она объявляется, когда обстановка
опасная. Тут уже все оружие и все механизмы должны быть способны вступить в
действие немедленно, весь личный состав обязан находиться на своих местах.
Получив условный сигнал, каждый корабль и каждая часть действует в
соответствии с имеющимися у них инструкциями.
Поначалу не все получалось гладко. Первые проверки и учения на кораблях
вскрыли массу недостатков. Не меньше года понадобилось, чтобы флоты
научились быстро и точно переходить на повышенную готовность. Не буду
перечислять все, что пришлось проделать в штабах, на кораблях и в частях.
Большая это была работа, шла упорная борьба за время - не только за часы, но
и за минуты, даже секунды с момента подачи сигнала до получения доклада о
готовности флота. Такая борьба за время в военном деле чрезвычайно важна.
Гитлеровцы не могли все время держать свой совершенно секретный план
"Барбаросса" запертым в сейфах генерального штаба. План надо было
осуществлять, давать конкретные директивы нижестоящим штабам. Немецкие
генералы должны были торопиться. Время не ждало.
В соответствии с "Барбароссой" гитлеровцы готовили против СССР огромную
армию и флот. Германия договаривалась о взаимодействии со своими союзниками.
Как уже рассказывалось, еще в начале 1941 года немцы совершили ряд грубых
нарушений нашего воздушного пространства на Балтике и в районе Мурманска.
Немецкие самолеты "ошибались" все чаще и норовили летать над нашими базами,
аэродромами и береговыми батареями. В конце января мне стало известно об
интересном разговоре японского военно-морского атташе Ямагути с начальником
отдела внешних сношений ВМФ. Ямагути перед тем только что вернулся из
Берлина и настойчиво добивался приема в нашем наркомате. Прибыв в отдел
внешних сношений, он как бы доверительно стал делиться своими берлинскими
впечатлениями.
- Немцы очень недовольны Италией,- говорил он.- Один друг по "оси"
осрамился.
Ямагути имел в виду поражения итальянской армии в войне против Греции.
Муссолини развязал эту войну, рассчитывая легко захватить большую часть
Балканского полуострова. Он спешил перебежать дорогу Гитлеру, который тоже
зарился на Балканы. Но Муссолини переоценил свои силы. Маленькая Греция дала
ему мужественный отпор и отбросила итальянские армии в глубь Албании. Там
они и топтались не в состоянии изменить положение.
- А как Германия думает помочь Италии? - поинтересовался начальник
отдела внешних сношений.
- Гитлер будет искать развязки в другом месте - на Востоке,- заявил
Ямагути.
Тут же он пояснил, что имеется в виду движение на проливы - Босфор,
Дарданеллы и дальше - на колониальные владения Англии. Японский атташе явно
хотел отвести нам глаза. Дескать, не обращайте внимания на то, что немцы
подбираются к Болгарии, это направление не против вас. Но тут же почему-то
оговорился:
- Не исключено столкновение между Берлином и Москвой. 30 января мы
официально донесли об этом любопытном разговоре заместителю Председателя
Совнаркома К.Е.Ворошилову.
В то время я взял себе за правило собирать в отдельной папке все
мелкие, но подозрительные факты поведения немцев, чтобы при случае
докладывать лично Сталину. О более крупных фактах мы сразу же сообщали
письменно.
В начале февраля одно за другим поступило несколько сообщений о том,
что в болгарские порты Варну и Бургас прибывают немецкие военные
специалисты, доставляются береговые орудия и зенитные пушки. 7 февраля я
письменно сообщил об этом И.В.Сталину и Председателю Совнаркома
В.М.Молотову.
Невольно приходилось сопоставлять новые факты с тем, что говорил
японский атташе. Конечно, этот опытный разведчик не собирался предупреждать
строительству крупных кораблей. Все же Военно-Морской Флот к 1941 году был в
общем новым - почти весь он строился после революции.
Каковы же были наши морские силы? Мы имели к 1941 году около 600 боевых
кораблей. Па разных морях плавало 3 линкора, 7 крейсеров, 59 эсминцев, 218
подводных лодок. Иной раз приходится слышать разговоры о том, что огромная
роль подводных лодок в войне стала ясна лишь в послевоенные годы. Это далеко
не так. Конечно, теперь, став атомными, подводные лодки приобрели особое
значение. Их скорость превышает скорость надводных кораблей, а район
плавания практически не ограничен. За много лет службы на флоте я не
встречал ни одного адмирала, который не оценил бы по достоинству подводные
корабли.
Я не устану повторять, что лишь разумное и научно обоснованное
сочетание различных родов морских сил и классов кораблей может обеспечить
выполнение задач, стоящих перед флотом.
На Севере н Дальнем Востоке наш флот был численно невелик, но на Черном
и Балтийском морях советские подводные и надводные силы значительно
превосходили по своей ударной мощи флоты других государств да этих же
театрах.
Авиация на море мало чем отличалась от сухопутной. Всего мы имели 2581
самолет. Много сухопутных бомбардировщиков переоборудовали под торпедоносцы
и для постановки мин. Существовала, правда, специальная морская авиация, в
частности разведывательная, но малочисленная, гидросамолеты были
преимущественно устаревших типов. Маловато имела мы скоростных
бомбардировщиков и истребителей, вовсе не имели пикировщиков и штурмовиков,
которые наиболее пригодны для нападения на движущиеся корабли.
Зато в артиллерии мы были сильны. Стоит вспомнить нашу
130-миллиметровую пушку для эсминцев с дальностью боя около 25 километров
или созданную в 1937 году 180-миллиметровую трехорудийную башню для
крейсеров типа "Киров", стрелявшую на расстояние свыше 45 километров. Ни
один флот не имел тогда таких совершенных орудий. Отличными орудиями
оснащались и береговые батареи.
Хуже обстояло дело с противовоздушной обороной. Наши зенитки не могли
вести эффективный огонь по пикировщикам. Не хватало радиолокационных средств
для кораблей и военно-морских баз.
Хороши были наши торпеды для надводных и подводных кораблей, но в
минном оружии и по тралам мы отставали.
В общем, хотя мы и не успели создать крупный флот, оснастить наши
морские силы всеми новейшими средствами борьбы, все же это был флот
боеспособный, полный решимости защищать Родину вместе со всеми ее
Вооруженными Силами.
Мы готовились встретить врага согласованными ударами подводных и
надводных кораблей, авиации и береговой обороны. Стремление использовать
совместно разнородные силы сказалось и на самой организации флота. У нас
были созданы маневренные соединения - эскадры и отряды, состоявшие из
кораблей различных классов. Мы уже тогда формировали соединения не по
классам кораблей, как раньше, а в зависимости от оперативных и тактических
задач, которые им предстояло решать. Времена классических морских битв,
когда крейсера сражались с крейсерами, а миноносцы с миноносцами, миновали.
Понятно, что готовность флота к войне - это прежде всего готовность его
людей. Подготовка рядовых и старшин шла успешно. Флот всегда получал хорошее
пополнение. На корабли, как правило, направляли призывников, близких флоту
по своей гражданской специальности: рыбаков, торговых моряков, жителей
приморских районов. Они легче осваиваются с военно-морской службой. Однако
чем больше флот оснащался новой техникой, тем выше становились требования
даже к рядовым краснофлотцам.
Еще в 1939 году в правительстве подробно обсуждали, как лучше
обеспечить флот специалистами - рядовыми и старшинами. Было два пути:
увеличить срок службы или набирать больше людей на сверхсрочную; в конце
концов решили использовать и тот и другой. Срок службы увеличили до пяти
лет, одновременно усилили вербовку на сверхсрочную, заинтересовав
сверхсрочников материально. И число их стало расти из года в год. Вскоре они
уже занимали все основные старшинские должности на кораблях. Особенно много
сверхсрочников было в подводном флоте - на некоторых лодках до трех
четвертей всего экипажа. Это был поистине наш золотой фонд.
Последние учения сорок первого года показали высокую выучку матросов и
старшин. Любой из них мог, как правило, не только обслуживать машины и
приборы, но и устранять их неисправности.
Вспоминается показательный случай. Во время войны советские команды
принимали в Англии несколько кораблей, которые передавались нам за счет
трофейного итальянского флота: линкор, эсминцы, подводные лодки. Там,
конечно, с пристальным вниманием наблюдали за действиями советских моряков.
Скоро распространился слух, будто мы прислали команды, специально
подобранные из одних офицеров и старшин. На самом же деле это были обычные
советские моряки, к тому же наспех собранные с различных кораблей. В течение
нескольких недель они приняли и освоили незнакомую технику, а затем отлично
привели корабли в Мурманск.
Весь личный состав флота был воспитан в духе преданности своей Родине.
В этом - огромная заслуга наших командиров и политработников. Я уже писал о
том, что политработники в мирные дни помогали командирам успешно решать
задачи боевой и политической подготовки. А когда грянула война, они вместе с
командирами всегда оказывались там, где было опасно, своей находчивостью,
выдержкой, отвагой воодушевляя моряков на подвиг.
Много мы заботились о подготовке командного состава. Командиры и
специалисты - механики, артиллеристы, связисты, минеры - в общем-то всегда
заняты своим сравнительно узким делом, изо дня в день совершенствуются в
нем. Но круг обязанностей строевого командира очень широк. Строевой командир
обязан иметь и специальные знания, должен заботиться об организации службы и
дисциплины, о воспитании своих подчиненных. Этим он занят с утра до позднего
вечера. А вот как растет командир теоретически, как умеет он применять в бою
свои знания, в мирное время не так заметно. Поэтому оперативно-тактическая
подготовка командиров зачастую отставала.
Кроме них один крейсер был получен от США.
В конце сорокового и в начале сорок первого года мы сосредоточили свои
усилия на том, чтобы командиры учились не только за книгой или на
оперативных играх по картам, но прежде всего - в море. Черноморцам это было
проще: они плавали круглый год. И на Балтике флот в 1941 году начал плавать
очень рано. Правда, зима в том году выдалась лютая, лед долго оковывал даже
такую обычно не замерзающую базу, как Таллин. Но корабли при первой
возможности выходили на морские просторы.
В 1941 году все наши флоты учились в условиях, близких к боевым. В
таких условиях неизбежно повысилось и число аварий. Это, вероятно, помнят
все, кто служил на флоте в то время.
Аварии и катастрофы вообще надолго врезаются в память. Иногда они даже
становятся для флотских людей своего рода ориентирами во времени. "Помнишь,
это было в то дето, когда Миша Москаленко, командуя эсминцем, таранил
лодку", - вспомнит кто-нибудь, желая уточнить дату давнего события.
Аварии переживаются тяжело. Виноватыми чувствуют себя не только те, кто
непосредственно совершил ошибку, но и окружающие, особенно командиры. Да и
спрос со всех - это понятно. За крупными авариями иной раз следовали
постановления правительства, приказы народного комиссара. Они сопровождались
нередко оргвыводами "в назидание потомству". От флота требовали извлечь
уроки, еще и еще раз проверить организацию службы, добиться, чтобы подобное
никогда не повторялось.
Требования, конечно, справедливые, но их категоричность имела и
обратную сторону: получив такие приказы из Москвы, командование на местах
начинало упрощать маневры, проводило их в облегченных условиях. Признаться,
а мы в наркомате порой потворствовали этому. Кому хочется подучить лишнюю
неприятность?
Больше всего ограничений устанавливали для подводных лодок. Сложные
маневры с их участием часто чреваты происшествиями, порой тяжелыми. Не один
командующий поплатился за них званием и должностью. В результате подводников
ограничивали в маневрировании при выходе в атаку. Надводные корабли-цели
старались позировать им на меньших скоростях и при постоянных курсах, хотя
все понимали, что на войне будет по-другому.
Как-то я беседовал на эту тему в А.А.Ждановым. Доказывал, что
чрезмерная боязнь аварий мешает нам готовит" настоящих, смелых подводников,
а на войне мы поплатимся за это. Разговор шел вскоре после гибели подводной
лодки на Северном флоте.
Жданов рассердился;
- Так вы хотите, чтобы я одобрил безнаказанность за аварии и, значит,
поощрял их?
Убедить Андрея Александровича мне не удалось, да я, честно говоря, сам
я был не очень готов отказаться от практики, которая прочно установилась.
Понимал, какими "фитилями" это грозит мне самому.
Немало в предвоенные годы случалось несчастий и с самолетами. В
бытность мою командующим Тихоокеанским флотом мы имели достаточно авиации, и
самолеты летали очень много. Но не все проходило гладко. Случались серьезные
происшествия. Отдашь после них строгий приказ о борьбе с авариями, в люди
начинают побаиваться. А это ох как опасно на войне! В бою чрезмерная
осторожность и боязливость куда хуже, чем отчаянный риск. Понимать мы это
понимала, но и не наказывать за аварии не могли. Трудно тут найти золотую
середину. А надо было.
После финской кампании мы старались не допускать никаких лишних
ограничений на учениях. Командиры кораблей и соединений стали действовать
днем в ночью в сложных условиях куда смелее. Мелкие неполадки и происшествия
им никто не ставил "в строку".
Учеба на море шла с нарастающим напряжением вплоть до того дня, когда
разразилась война. На Балтике в мае и июне 1944 года учеба проходила уже в
совсем необычных условиях. Выходя в море, флот выставлял дозоры, увеличивал
и боевое ядро. Авиация вела усиленную воздушную разведку. Все это делалось
на случай не условного, а действительного нападения, настоящего, а не
воображаемого врага.
Некоторые теперь утверждают, якобы И.В.Сталин не придавал значения
повышению боевой готовности Вооруженных Сил. Больше того, будто бы он просто
запрещал этим заниматься. С этим я согласиться не могу. Ему, конечно,
сообщали о повышенной готовности флотов и тех мерах, которые мы
предпринимали в последние четыре - шесть предвоенных месяцев. По этому
поводу мы посылали доклады н оперативные сводки в правительство и
Генеральный штаб и никаких возражений оттуда не получали.
Но то, что моряки не получали никаких указаний о повышении
боеготовности флотов непосредственно от правительства, я отношу к большому
промаху. Ведь нашу страну нельзя было считать в ту пору слабой морской
державой. Не случайно в роковую ночь на 22 июня фашисты обрушились на
главную базу Черноморского флота - Севастополе а также на наши морские базы
Балтики и пытались вывести из строя корабли.
Так повелось, что, говоря о начальном периоде войны, обычно
подчеркивают внезапность нападения на нас гитлеровской Германии и те
преимущества, которые враг получил благодаря этому.
Безусловно, напасть внезапно, врасплох - очень важно и выгодно для
агрессора. Но объяснять наши неудачи только этой причиной нам, военным
людям, не к лицу.
Мы не имеем права быть застигнутыми врасплох. Еще на школьной скамье
нам внушали, что войны теперь начинаются без предупреждения: "Иду на вы".
Рыцарские времена миновали. Любая агрессия готовится тайно, и об этом
забывать нельзя.
Внезапность принято делить на стратегическую, оперативную и
тактическую. О стратегической внезапности нападения 22 июня 1941 года не
может быть и речи. Ибо повадки немецкого командования нам были хорошо
известны. Немецкие генералы издавна считали непременным условием успеха не
только внезапность нападения, но и силу первых ударов. Они давно делали
ставку на блицкриг. Так, германский генеральный штаб, действуя по
пресловутому плану Шлиффена - Мольтке, собирался в первой мировой войне
разгромить Францию за полтора-два месяца, то есть раньше, чем Россия успеет
развернуть свои войска.
Последующие агрессивные действия немцев были особенно характерны
"молниеносными" ударами и внезапными наступлениями. Перед нашими глазами в
предвоенные годы прошла серия таких операций: Гитлер оккупировал Австрию,
Чехословакию, захватил Польшу, разгромил Францию. Мы видели, в каком темпе
все это совершалось.
В середине 1940 года германский генеральный штаб, предвидя, что борьба
с Англией может быть длительной и упорной - за спиной Англии стояла
Америка,- принял решение напасть на Советский Союз. Пусть мы доподлинно
тогда еще не знали этого, хотя тревожных сигналов поступало все больше, но в
том, что гитлеровцы стремились сделать свои первые удары неожиданными и
сокрушительными, не было ничего удивительного. Более того, немцы открыто
сосредоточивали свои дивизии на наших границах. Значит, тучи сгущались над
нами давно, и молния готова была ударить в любую минуту.
Чтобы избежать стратегической внезапности нападения, требовалась
длительная подготовка. Стратегические планы трудно разрабатывать и менять на
ходу. Поэтому очень важно своевременно определить вероятного противника и
сделать правильный прогноз о его намерениях, и прежде всего о наиболее
вероятных направлениях ударов.
Противнику удалось добиться оперативной внезапности - на рассвете 22
июня 1941 года он застал советские пограничные части врасплох и вторгся на
нашу территорию.
Причин тому много. Одна из них - недооценка всей международной
обстановки, и в частности возросшей угрозы со стороны самой агрессивной в ту
пору страны - фашистской Германии. Другая - недостаточная наша готовность к
отражению первых атак врага.
Мы немало сделали для повышения боевой готовности. Но, по-видимому,
далеко не все, что следовало.
В самом деле. Еще во второй половине дня 21 июня стало известно: в
ближайшую ночь можно ожидать нападения немцев... Что помешало и тогда
привести в полную боевую готовность все приграничные войска от самых
северных широт до самых южных? Теперь известно, что к полуночи 22 июня
советская авиация потеряла 1200 самолетов, из них на земле было уничтожено
800...
Я специально привел пример из авиации. Ведь нашим авиационным войскам
не требовалось передислоцироваться, как, скажем, пехоте. А на готовность
подняться в воздух у авиаторов ушло бы не более пятнадцати - двадцати минут.
Во всяком случае, это неоспоримо в части истребителей.
К сожалению, все говорило за то, что проявилась оперативная, а вместе с
нею и тактическая неподготовленность многих наших соединений к возможному
вражескому нападению. Иногда мне доводилось слышать такое утверждение: наше
отступление было неизбежным потому, что немцы имели большой военный опыт.
Подобное утверждение я отвергал ранее и отвергаю сейчас как незаслуженный
упрек в адрес наших мужественных солдат и командиров.
Не берусь судить, почему и насколько внезапным оказалось нападение
фашистской Германии на наших сухопутных границах. Расскажу о готовности
Военно-Морского Флота.
Еще в Испании я убедился в способности авиации наносить неожиданные
мощные удары по кораблям. Готовность флота всегда должна быть высокой. Нужны
быстрые действия всех средств ПВО, рассредоточение кораблей, затемнение
объектов и многое другое. Прозевал несколько минут - и понес тяжелые потери.
Это крепко засело в моей памяти.
Над повышением готовности флота мы усиленно работали еще на Дальнем
Востоке во время хасанских событий. Надо было считаться с возможностью
налета на Владивосток. У нас не было тогда гарантии, что удастся
локализовать бои у озера Хасан. Смысл наших мер заключался в том, чтобы в
любом случае, отпарировав первый удар врага, обеспечить себе дальнейшее
развертывание сил.
Подлинным энтузиастом создания четкой системы готовности на
Тихоокеанском флоте, как я уже говорил, был начальник оперативного отдела
штаба флота М.С.Клевенский. Война с Германией застала его в должности
командира Либавской военно-морской базы. Ночью он был предупрежден о
возможном нападении немцев, а уже через два-три часа отражал один налет
фашистской авиации за другим. И отражал уверенно, без паники, до последней
возможности защищая передовую базу.
Так произошло не в одной Либаве, а и в остальных базах флота, потому
что те меры, которые мы начали применять на Тихом океане на случай
внезапного нападения, позднее разрабатывались в масштабе всех военно-морских
флотов.
Конечно, нужно учитывать, что главный удар враг наносил по нашим
сухопутным войскам. Им, безусловно, было намного труднее, чем морякам, и я
вовсе не хочу умалять героизма и самоотверженности наших пехотинцев: им
первым пришлось встать на пути стальной лавины фашистских танков. Речь
пойдет только о некоторых организационных вопросах.
Не могу утверждать, что все у нас было детально отработано, но мы
стремились подготовиться как можно лучше, постоянно об этом думали. Когда
фашистская Германия напала на Советский Союз, "военно-морское командование
смогло значительно быстрее, чем командование Красной Армии, привести свои
силы в боевую готовность",- сказано в "Истории Великой Отечественной войны
Советского Союза. 1941-1945". Наш флот в роковую ночь на 22 июня не потерял
ни одного корабля. Думается, этот факт представляет интерес не только для
истории.
Мне неоднократно приходилось слышать, что более высокая готовность
флота объясняется якобы лишь спецификой морской службы.
- В чем же заключается эта специфика? - допытывался я, но резонного
ответа не получал.
Некоторые, объясняя "специфику" морской службы, ссылались на то, что,
мол, личный состав кораблей легче собрать. Ошибочное представление. На
корабли, стоящие на рейде, труднее доставить людей, если они уволены на
берег. И привести в готовность флот с его кораблями и частями, разбросанными
на огромном пространстве, вряд ли легче, чем сухопутные войска.
Специфика, о которой идет речь, в предвоенный период была для всех
одна: внимательно следи за противником и не опоздай, иначе он нанесет мощный
удар, от которого трудно будет оправиться.
Мне хочется привести несколько примеров, когда флоты с присущей им
"спецификой" были застигнуты врасплох и понесли большие потери. В 1904 году,
когда отношения России с Японией обострились до предела и возможность
военного столкновения стала неизбежной, русская эскадра в Порт-Артуре могла
обезопасить себя от внезапного удара. Для этого достаточно было убрать часть
кораблей с внешнего рейда, рассредоточиться и выставить надлежащие дозоры.
Радиосвязи тогда еще не существовало, но ведь достаточно было бы простого
флажного сигнала, допустим с мачты сопки Золотой. Но этого сделано не было,
и японские миноносцы надолго вывели из строя ряд крупных кораблей.
Всем памятен разгром американского флота в Перл-Харборе 7 декабря 1941
года. Тогда у американцев тоже были все основания ожидать нападения. К 1940
году накопился немалый опыт неожиданных наступлений немцев в Польше,
Норвегии, Дании, Бельгии, Голландии и Франции, имелись прекрасные средства
связи и была известна роль авиации в начале войны. Между тем американские
моряки не приняли мер предосторожности: Перл Харбор не был затемнен, корабли
стояли, как обычно, борт о борт, телеграмма, посланная на Гавайские острова,
вовремя не поспела, средства ПВО не были приведены в полную готовность. И
вот результат: японцы вывели из строя почти весь линейный флот, более трех с
половиной тысяч человек погибли. А получи американцы за два-три часа до
атаки японцев предупреждение, все сложилось бы совсем иначе.
Можно привести еще один пример: 11 ноября 1940 года самолеты с
английского авианосца "Илластриес" атаковали итальянский флот в базе
Таранто. Три линкора - "Кейвор", "Литторио" и "Дуилио" - были выведены из
строя. Англичане потеряли всего два самолета.
Иными, гораздо большими, могли быть потери в первые дни войны и у нас в
Севастополе, Измаиле, Кронштадте, Таллине и Полярном, если бы командование
на местах не приняло всех мер предосторожности. "Специфика" заключалась в
том, что почти два года на всех флотах шла разработка документов по системе
готовностей. Их настойчиво вводили в жизнь, проверяли и отрабатывали на
сотнях учений - общих и частных.
Было точно определено, что следует понимать под готовностью э 3, под
готовностью э 2, под готовностью э 1.
Номером три обозначалась обычная готовность кораблей и частей,
находящихся в строю. В этом случае они занимаются повседневной боевой
подготовкой, живут обычной жизнью, но сохраняют запасы топлива, держат в
исправности и определенной готовности оружие и механизмы.
Готовность э 2 более высокая. Корабли принимают все необходимые запасы,
приводят в порядок материальную часть, устанавливается определенное
дежурство. Увольнения на берег сокращаются до минимума. Личный состав
остается на кораблях. В таком состоянии корабли могут жить долго, хотя такая
жизнь требует известного напряжения.
Самая высокая готовность - э 1. Она объявляется, когда обстановка
опасная. Тут уже все оружие и все механизмы должны быть способны вступить в
действие немедленно, весь личный состав обязан находиться на своих местах.
Получив условный сигнал, каждый корабль и каждая часть действует в
соответствии с имеющимися у них инструкциями.
Поначалу не все получалось гладко. Первые проверки и учения на кораблях
вскрыли массу недостатков. Не меньше года понадобилось, чтобы флоты
научились быстро и точно переходить на повышенную готовность. Не буду
перечислять все, что пришлось проделать в штабах, на кораблях и в частях.
Большая это была работа, шла упорная борьба за время - не только за часы, но
и за минуты, даже секунды с момента подачи сигнала до получения доклада о
готовности флота. Такая борьба за время в военном деле чрезвычайно важна.
Гитлеровцы не могли все время держать свой совершенно секретный план
"Барбаросса" запертым в сейфах генерального штаба. План надо было
осуществлять, давать конкретные директивы нижестоящим штабам. Немецкие
генералы должны были торопиться. Время не ждало.
В соответствии с "Барбароссой" гитлеровцы готовили против СССР огромную
армию и флот. Германия договаривалась о взаимодействии со своими союзниками.
Как уже рассказывалось, еще в начале 1941 года немцы совершили ряд грубых
нарушений нашего воздушного пространства на Балтике и в районе Мурманска.
Немецкие самолеты "ошибались" все чаще и норовили летать над нашими базами,
аэродромами и береговыми батареями. В конце января мне стало известно об
интересном разговоре японского военно-морского атташе Ямагути с начальником
отдела внешних сношений ВМФ. Ямагути перед тем только что вернулся из
Берлина и настойчиво добивался приема в нашем наркомате. Прибыв в отдел
внешних сношений, он как бы доверительно стал делиться своими берлинскими
впечатлениями.
- Немцы очень недовольны Италией,- говорил он.- Один друг по "оси"
осрамился.
Ямагути имел в виду поражения итальянской армии в войне против Греции.
Муссолини развязал эту войну, рассчитывая легко захватить большую часть
Балканского полуострова. Он спешил перебежать дорогу Гитлеру, который тоже
зарился на Балканы. Но Муссолини переоценил свои силы. Маленькая Греция дала
ему мужественный отпор и отбросила итальянские армии в глубь Албании. Там
они и топтались не в состоянии изменить положение.
- А как Германия думает помочь Италии? - поинтересовался начальник
отдела внешних сношений.
- Гитлер будет искать развязки в другом месте - на Востоке,- заявил
Ямагути.
Тут же он пояснил, что имеется в виду движение на проливы - Босфор,
Дарданеллы и дальше - на колониальные владения Англии. Японский атташе явно
хотел отвести нам глаза. Дескать, не обращайте внимания на то, что немцы
подбираются к Болгарии, это направление не против вас. Но тут же почему-то
оговорился:
- Не исключено столкновение между Берлином и Москвой. 30 января мы
официально донесли об этом любопытном разговоре заместителю Председателя
Совнаркома К.Е.Ворошилову.
В то время я взял себе за правило собирать в отдельной папке все
мелкие, но подозрительные факты поведения немцев, чтобы при случае
докладывать лично Сталину. О более крупных фактах мы сразу же сообщали
письменно.
В начале февраля одно за другим поступило несколько сообщений о том,
что в болгарские порты Варну и Бургас прибывают немецкие военные
специалисты, доставляются береговые орудия и зенитные пушки. 7 февраля я
письменно сообщил об этом И.В.Сталину и Председателю Совнаркома
В.М.Молотову.
Невольно приходилось сопоставлять новые факты с тем, что говорил
японский атташе. Конечно, этот опытный разведчик не собирался предупреждать