Страница:
Палангена (Паланга) и на Севере - от Архангельска до полуострова Рыбачий.
Наши западные морские границы укреплялись на всем их протяжении. Государство
отпускало для этих целей много средств в техники. Даже часть крупных орудий,
предназначенных для кораблей, срочно переоборудовали для береговых батарей.
В Германии заказали мощные подъемные краны для установки тяжелых
орудий. Фирма "Демаг" тогда еще формально выполняла свои обязательства.
Мое сообщение было принято к сведению. После доклада собрался было
уходить, но мне предложили задержаться. Вышел на минутку в приемную,
переговорил о текущих делах с Л. М. Галлером, и он уехал в наркомат. Я
остался ждать, прикидывая, какие еще вопросы могли возникнуть у начальства.
- Мне кажется, Галлера на посту начальника Главного морского штаба
следует заменить Исаковым, - сказал И.В.Сталин. - Галлер - хороший
исполнитель, но недостаточно волевой человек, да и оперативно Исаков
подготовлен, пожалуй, лучше.
К тому времени я уже достаточно хорошо знал того и другого. Л.М.Галлер
был безупречным исполнителем, обладал огромным жизненным опытом, дольше, чем
Исаков, командовал кораблями и флотом, но с годами стал чрезмерно осторожным
и не всегда действовал уверенно, инициативно. Исаков отличался более высокой
теоретической подготовкой и большими волевыми качествами. У меня и самого
сложилось мнение, что И.С.Исаков в качестве начальника Главного морского
штаба был бы на своем месте. - Думаю, получится хорошо, - ответил я. Так и
было решено. И.С.Исакова назначили начальником Главного морского штаба,
Л.М.Галлера - моим заместителем по судостроению.
О разговоре со Сталиным я сразу же рассказал Галлеру. Замена произошла
без всяких шероховатостей. Л.М.Галлер был тогда уже в годах, честолюбием не
страдал. Приказ есть приказ - так воспринял он новость.
- Приложу все силы, чтобы помочь вам и на этой работе, - сказал
чистосердечно Лев Михайлович.
И.С.Исаков назначением был доволен. Новая должность больше
соответствовала его активной натуре.
В ноябре 1940 года советская делегация во главе с В.М.Молотовым уезжала
в Берлин. На проводы было приглашено много ответственных работников. Среди
них был и я. За час до отъезда на перроне Белорусского вокзала собралось
много провожающих. Всем бросились в глаза военные, одетые в серые шинели
немецкого образца с блестящими золотыми погонами. Только военно-морской
атташе Германии фон Баумбах был в черном. Завидя меня, он подошел и щелкнул
каблуками. Немец сиял. Надо признаться, к тому было достаточно оснований.
Легкие победы в Европе следовали одна за другой. Дания, Норвегия, Бельгия,
Голландия... Обойдя линию Мажино, немцы вклинились во Францию и вынудили ее
капитулировать. Снимки, на которых ухмыляющийся Гитлер поднимается в
исторический вагон в Компьенском лесу, где некогда Германия подписала
капитуляцию, печатались во всех немецких газетах. Англия, пережив тяжелое
поражение в Дюнкерке, опасалась высадки немецкого десанта на островах.
Педантичный, на английский манер, Черчилль приказал нарушить его покой в
любое время суток, если вдруг появится опасность. Кое-кто уже рисовал
мрачную картину эвакуации англичан с острова далеко за океан. Победа над
основным противником - Англией, казалось, была близка, и Гитлер рисовал себе
радужную картину завоевания и раздела мира. Вот почему Баумбах не мог скрыть
своего превосходного настроения. Он познакомил меня с теми немецкими
военными, которых я еще не знал. Видно, они прибыли в СССР с особыми
полномочиями.
Фон Баумбах начал хвастливый разговор о легких победах немецкого флота
при захвате Осло и Нарвика, о новом выгодном положении немецких подводных
лодок при базировании их в портах Франции, об огромном тоннаже пущенных ими
на дно в последние месяцы торговых судов.
Тем временем перрон уже заполнился высокопоставленными лицами. Толпа
гудела, как улей. Не за горами была зима, но вечер выдался тихий, ясный и
теплый.
Советская делегация ехала в Берлин, чтобы заявить Гитлеру о его
непонятном и недопустимом поведении в Румынии, Болгарии и Финляндии.
Назревал дипломатический конфликт и охлаждение в отношениях. Заключенный
договор уже не выдерживал испытания временем. Однако тонкости этого дела
знали еще немногие. Только в папке В.М.Молотова да работников НКИД были под
большим секретом подобраны материалы, говорящие о нарушениях договора, и
тезисы предлагаемых переговоров.
Когда поезд тронулся, все стали разъезжаться. Я проехал в наркомат, где
меня ждали срочные дела...
Бывая в Кремле, я мельком слышал отдельные замечания И.В.Сталина или
В.М.Молотова, что немцы стали вести себя по отношению к нам хуже, чем
раньше. Однако серьезного значения этому пока не придавалось.
Мне было известно, что в Германию мы поставляем зерно, нефть, марганец.
Наши представители закупали у нее нужные нам механизмы, оборудование и
приборы. Для Военно-Морского Флота приобретались большие плавучие краны. Они
были необходимы для установки корабельной и береговой артиллерии крупного
калибра. Правда, фирма "Демаг" еще не успела поставить нам ни одного крана.
Одним словом, провожая делегацию, я не думал, что именно ее поездка станет
переломным моментом в наших отношениях с Германией и что договор вскоре
превратится в простой клочок бумаги. Гитлер уже начал свои
разглагольствования о мировом господстве, о неизбежном поражении Англии... А
Молотову, высказавшему удивление по поводу посылки немецкой миссии в Румынию
и концентрации немецких войск в Финляндии, фюрер объяснил: дескать, миссия в
Румынию послана по просьбе Антонеску, а войска через Финляндию следуют в
Норвегию. Но факты говорили о другом. Немцы прочно оседали на наших
границах.
И. В. Сталин в ту пору стал более открыто высказывать недовольство
поведением Гитлера: мол, немцы просят больше поставок, а сами нарушают свои
обязательства да к тому же еще ведут подозрительную возню на границах.
Наши представители - моряки - доносили из Германии, что их стали
ограничивать в передвижении по стране, отказались показать те объекты,
которые раньше сами предлагали осмотреть.
Баумбаха, еще более любезного, чем прежде, начали вдруг подозрительно
интересовать сведения о нашем флоте. Однажды он "поинтересовался" данными об
условиях плавания по Северному морскому пути. Я приказал морякам впредь
отказывать в удовлетворении подобного любопытства.
Исходя из международной обстановки, партия и правительство принимали
самые энергичные меры для укрепления обороноспособности страны. На нужды
обороны выделялись, по существу, неограниченные средства. Промышленность
резко увеличила выпуск новых самолетов, танков, различных орудий и кораблей
(кроме крупных). Это сыграло большую роль в годы войны и в конечном итоге
обеспечило нашу победу, несмотря па трудности, связанные с перебазированием
заводов в восточные районы. Однако, заботясь об укреплении
обороноспособности страны, наш наркомат и Главный морской штаб все еще не
имели четких указаний относительно повышенной боевой готовности флотов, о
предполагаемых совместных действиях флота с другими родами войск.
В самом конце 1940 года я докладывал правительству о базировании
кораблей на Балтике. Зима стояла на редкость суровая. Все базы, включая
Таллин, замерзли. Речь шла об использовании Балтийским флотом Либавы.
Пользуясь случаем, я попытался выяснить точку зрения руководства на
возможность конфликта с гитлеровской Германией, сказав, что флоту нужна
ориентировка в этом вопросе.
- Когда надо будет, получите все указания, - коротко ответил Сталин.
По характеру работы мне приходилось встречаться с иностранными
дипломатами. Летом 1940 года, в дни поражения Франции, к нам в наркомат
приехал французский военный атташе генерал Пети. Я не знал его близко, но не
раз беседовал с ним на дипломатических приемах. Пети был общительным
человеком, и я чувствовал, что он относится к Советскому. Союзу
доброжелательно. В лице фашистской Германии он видел не только военного
противника Франции - он искренне ненавидел фашизм.
Генерал Пети тяжело переживал национальную катастрофу своей страны.
Когда суверенной Франции не стало, он был вынужден оставить дипломатический
пост в Москве и возвратиться на родину.
Когда Пети вошел в мой кабинет - он приехал проститься, - лицо его было
бледным. Я пригласил его сесть. Хотелось сказать что-нибудь утешительное.
- Понимаю, что вам приходится ехать домой в печальной обстановке, но вы
солдат и, надеюсь, мужественно перенесете все испытания.
Пети встал. На глазах его появились слезы. Он не скрывал их. Мы
попрощались.
В дальнейшем, оставив военную службу, Пети не изменил своего отношения
к Советскому Союзу.
Бывали разговоры и совсем иного плана. Вечером 7 ноября 1940 года - в
этот день обычно устраивались большие приемы в особняке НКИД на
Спиридоньевке - к подъезду одна за другой подкатывали машины. В большом зале
и в боковых комнатах собралось много народа. Здесь были и дипломаты воюющих
стран и нейтралы. События в Европе давали о себе знать: преобладали военные
мундиры. Гости размещались по неписаному правилу: ближе к хозяину -
представители крупных держав, подальше - представители малых стран. Наше
положение было выгодным и вместе с тем щекотливым: Советский Союз тогда не
участвовал в войне, и мы могли, следовательно, беседовать с представителями
той и другой стороны. Надо было держаться учтиво, однако никому не выражать
открытого сочувствия.
Я знал, что ко мне непременно подойдут военно-морские атташе Англии и
Германии. Каждый постарается рассказать какую-нибудь новость,
характеризующую его страну с наиболее благоприятной стороны, и будет
внимательно следить, какое это произведет впечатление.
Ко мне действительно подошел немецкий военно-морской атташе фон
Баумбах, поздравил с праздником, а самого, вижу, так и распирает от желания
похвастаться немецкими победами: время для этого было подходящее. Английский
флот переживал тогда тяжелые дни. Немецкая авиация бомбила его, ставила мины
в английских водах. Флот искал убежища в отдаленных портах империи. Баумбах
начал выкладывать свои "новости". Помнится, я прервал его вопросом: -А вы не
жалеете, что вам не приходится принимать непосредственного участия в морских
операциях?
Передо мной был далеко не молодой человек, с морщинами на лице, редкими
волосами, с погонами капитана первого ранга. Вероятно, он давно мечтал об
адмиральском чине. - Морское командование считает этот пост сейчас очень
важным и едва ли согласится на мой перевод, - ответил фон Баумбах.
В толчее не заметив немца, ко мне приблизился английский морской
атташе. Он столкнулся с Баумбахом лицом к лицу и резко повернул в сторону:
противнику не полагается подавать руки, надо делать вид, что не замечаешь
его. Я видел, что англичанин остановился вблизи нас и ждал возможности
отдать долг вежливости. Закончив разговор с Баумбахом, я пошел навстречу
англичанину: ничего не поделаешь, дипломатия! Английский атташе был сдержан,
не то что фон Баумбах, который готов был долго еще рассказывать о
необыкновенных успехах немцев в Атлантике и Средиземном море.
Баумбах покинул нашу страну накануне нападения немецкой армии на
Советский Союз. Адмиральской карьеры он так и не сделал. В годы войны в
печати проскользнула заметка, в которой говорилось, что капитан фон Баумбах
расстрелян по приказу Гитлера за то, что неправильно информировал его о
действительной мощи советского флота.
Насколько достоверна была эта заметка, судить не берусь, но больше о
Баумбахе ничего не слышал.
На том же приеме ко мне подошел наш известный генерал, бывший граф,
А.А.Игнатьев. Он был в форме. По-военному вытянулся, щелкнул каблуками и
доложил:
- Генерал-майор Игнатьев.
Неподалеку от нас с кем-то беседовала его жена. - Наташа, иди сюда, -
обратился к ней Игнатьев. В то время он уже был достаточно известен своей
книгой "50 лет в строю". Привязанность к Родине у бывшего графа пересилила
его подозрительное отношение к большевикам. А. А. Игнатьев тесно сблизился с
определенными кругами нашей интеллигенции и до конца своих дней оставался
горячим патриотом своей Отчизны.
- А ведь мы с вами, кажется, знакомы? - спросил я Игнатьева. -
Извините, запамятовал.
- Однажды случай свел меня с вами в Париже, - пояснил я.
Пришлось напомнить, как на улице Гренель, где размещалось советское
посольство, меня представил ему секретарь атташе Бяллер. А.А.Игнатьев, как
посредниц нашего торгпредства, спешил в какую-то французскую фирму.
Алексей Алексеевич рассмеялся и, кажется, готов был рассказать о своей
деятельности в Париже, но, метнув в сторону взгляд и заметив кого-то,
извинился и, выпрямив свою еще довольно статную фигуру, направился туда.
Старые дипломаты не могут подолгу задерживаться на одном месте: это
непроизводительная трата времени. Им требуется всех повидать, со всеми
поздороваться, переброситься с каждым хотя бы двумя-тремя словами. Таким я
видел его еще не один раз. Мы договорились с Игнатьевым как-нибудь
встретиться и поподробнее поговорить. Но такая встреча не состоялась. А
жаль! Этот на редкость любознательный человек мог бы рассказать много
интересного. Я виделся с ним еще несколько раз в дни больших приемов.
Найти правильную, наиболее целесообразную форму руководства военными
делами непросто: все в ней должно подчиняться единой цели - защите
отечества. Без четкой, ясной, отработанной в мирные дни системы организации
во всех звеньях, начиная от высших и кончая низшими, не может быть успеха в
войне. Я подразумеваю узаконенные уставными положениями взаимоотношения
между командованием различными родами войск, согласованное взаимодействие
всех видов оружия, стратегическую, тактическую и оперативную готовность
наших войск в любую минуту отразить нападение врага. Все - от наркома до
солдата - должны знать, что им надлежит делать в случае вражеского
нападения.
"Вот, дескать, товарищ глаголет давно всем известные, банальные
истины", - вероятно, подумают некоторые. Но я хочу остановиться на этих всем
известных истинах.
К сожалению, мы очень редко поднимаем этот вопрос и слишком мало
говорим о прошлых недостатках в организации. Видно, это происходит,
во-первых, потому, что тема эта сама по себе скучная, у многих мемуаристов
нет аппетита к ней. Во-вторых, почему-то бытует неправильное представление:
дескать, вопросы организации относятся к области бюрократизма. (К слову
сказать, бюрократу раздолье именно там, где нет порядка.)
В своей жизни мне не раз приходилось слышать; "Не так уж важно, кто
кому подчинен. Все люди грамотные, и все одинаково стремятся выполнить
порученное дело как можно лучше..." Глубокое заблуждение!
Вопросы воспитания личного состава, сознательного выполнения своих
обязанностей каждым бойцом, организации службы в армейских частях и на
кораблях всегда стояли в центре внимания нашей партии.
Насколько сложно обучать и воспитывать командира и бойца, как их
воспитание тесно связано с дисциплиной в воинских частях, мне довелось
услышать от М.В.Фрунзе еще в 1924 году, когда он выступал на гарнизонном
собрании командного состава в Ленинграде.
Помню, еще во время службы на Черном море я убедился в том, что вопросы
организации корабельной службы играют исключительно важную роль. Мне
пришлось на крейсере "Красный Кавказ", по существу, создавать ее заново. Это
было вызвано тем, что наш корабль недавно поднял Военно-морской флаг, а его
вооружение, Которое следовало быстро освоить, резко отличалось от того,
каким были оснащены другие крейсера.
У меня появился интерес к лучшей отработке всех деталей повседневной
боевой службы. Во всех этих делах большую поддержку оказывал мне помощник
командира корабля А.В.Волков. До предела аккуратный, организованный, он
творчески разрабатывал всевозможные мероприятия на крейсере. Ходит, бывало,
по верхней палубе с блокнотом и карандашом в руках и подсчитывает, сколько
старшин и матросов должны обслуживать различные приборы, механизмы,
устройства. Затем мы сводили воедино все части сложного корабельного
организма, составляли множество расписаний, дополняли их десятками
инструкций - отдельно для механиков, отдельно для артиллеристов и т. д.
На "Красном Кавказе" имелась типография. Мы сами издавали различные
инструкции и брошюры об организации службы на корабле. Наша главная задача
состояла в том, чтобы научить весь личный состав действовать по этим
инструкциям, как иногда говорят, автоматически. Только тогда матрос не
допустит в бою ошибок, сумеет даже в темноте, на ощупь, найти среди
бесчисленных механизмов нужный ему клапан или трубопровод и исправить его.
Уже значительно позже на флотах появилось официальное приказание:
"Отрабатывать действия личного состава до автоматизма!"
Эта кропотливая работа потребовала от нас упорства, выдержки, нервов.
Зато служба на корабле стала легче, а сам корабль - боеспособнее.
Лет восемь - десять спустя мне пришлось снова побывать на "Красном
Кавказе", и я видел, как стремительно разбегался личный состав по боевой
тревоге. "Значит, труды наши не пропали даром", - подумал я.
Уже в годы Отечественной войны А.М.Гущин, который в то время командовал
"Красным Кавказом", рассказывал мне, как высокая организация службы на
крейсере помогала его команде с честью выполнять самые ответственные боевые
задания. Он отметил это потом н в своей книге "Курс, проложенный огнем".
Признаюсь, в своем увлечении организацией службы я временами превращал
это в самоцель, недооценивая роль воспитательной работы. Мне хотелось все
уложить в рамки составленных мною расписаний и инструкций. На деле не всегда
так получалось. Устраивает, скажем, флагманский физинструктор спортивные
соревнования по футболу, баскетболу, легкой атлетике и требует отпустить с
корабля побольше народу. А команде по строгому расписанию следовало нести
вахту.
- Ты уж не спорь с ним, пусть матросы позанимаются спортом. Вот выйдем
в море, тогда все встанет на свое место, - уговаривал меня командир крейсера
Н.Ф.Заяц.
Я кипятился, доказывал: дескать, нельзя ради футбола нарушать
дисциплину...
Говорят, любая крайность вредна. Но молодости всегда свойственны
излишняя горячность, неуступчивость. Со временем, повзрослев, я уже не
доводил любое дело до крайности.
Я привел конкретный пример из своей флотской жизни, касающийся
организации службы лишь на одном корабле. Беспорядок или, наоборот, высокая
дисциплина личного состава на одном крейсере снижает или повышает
боеспособность всего соединения. А о значении четкой организации
центрального аппарата Вооруженных Сил и говорить нечего. Но, к сожалению,
иногда у нас не придавалось этому вопросу должного значения. Приведу хотя бы
несколько примеров.
В начале 1946 года на одном из совещаний, где речь шла совсем о других
делах, Сталин вдруг обратился к присутствующим:
- Не следует ли нам упразднить Наркомат Военно-Морского Флота?
Вопрос был поставлен неожиданно, никто не осмелился сразу высказать
свое мнение. Поручили Генеральному штабу продумать его и доложить свои
соображения правительству. Я тоже попросил какой-то срок, чтобы обсудить
этот вопрос в своем наркомате и прежде всего в Главном морском штабе.
Основываясь на опыте Отечественной войны, мы составили доклад. Исходили
из убеждения, что современные операции действительно требуют совместного
участия различных видов и родов Вооруженных Сил и управления ими из одного
центра. Мы считали, что вопрос поставлен правильно и объединение Наркоматов
обороны и Военно-Морского флота целесообразно. Но каждый вид Вооруженных Сил
должен иметь и достаточную самостоятельность. Поэтому, доказывали мы,
разумно оставить бывшему Наркому ВМФ, как бы он ни назывался в дальнейшем,
широкие права, в том числе и право обращаться как в правительство, так и в
другие наркоматы. В Генштабе, как высшем и едином оперативном органе, надо
сосредоточить лишь все оперативные проблемы, планирование развития боевых
сил и средств на случай возможной войны.
Этот доклад был направлен Председателю Совнаркома И.В.Сталину, но нигде
не обсуждался. Вскоре меня вызвали в Наркомат обороны, и я узнал, что
решение уже состоялось. 25 февраля 1946 года вышел Указ об упразднении
Наркомата ВМФ. Так и было сказано - упразднить...
А четыре года спустя Наркомат Военно-Морского Флота был создан вновь.
Многим это показалось непонятным. Опыт прошедшей войны показал, что в стране
должен быть единый орган руководства Вооруженными Силами. На Западе, в
частности в Америке, тогда настойчиво искали новую, более совершенную форму
военной организации, причем считалось бесспорным: должен быть один
руководящий орган. А мы, организовав такое ведомство раньше, чем США, вдруг
от него отказались. Разделив Министерство обороны в 1950 году на два
наркомата, мы, по существу, сделали шаг назад.
Конечно, бывали всякие трения в едином министерстве, но вовсе не
потому, что организация в принципе была неправильной, просто ее недостаточно
отработали.
Прошло время, и пришлось объединять министерства снова.
Думаю, и в 1937 году, когда решался вопрос о руководстве флотом, не
нужно было создавать отдельного наркомата. Тщательно и всесторонне взвесив
все "за" и "против", можно было найти более разумную форму руководства.
Единство управления всеми Вооруженными Силами надо было сочетать с
предоставлением достаточной самостоятельности Военно-Морскому Флоту. Но уж
коль было решено создать отдельный Наркомат ВМФ, то следовало глубже,
серьезнее продумать структуру двух наркоматов, на которые в случае войны
ложилась огромная ответственность за судьбы страны.
По опыту всего нашего народного хозяйства мы давно убедились в том, как
вредны всякого рода скороспелые перестройки, ломки, реорганизации. Чем
сложнее и многообразнее техника, тем больше в народном хозяйстве появляется
новых отраслей, тем труднее объединить их в цельный, слаженный организм, тем
важнее продуманная, научно обоснованная организация. Военное дело
предъявляет в этом смысле наиболее высокие требования. Оно опирается на
самую новую и самую сложную технику, которую надо использовать в бою с
наибольшим успехом. Военная организация должна быть выверена н отработана в
мирное время особо тщательно и строго. Решающий экзамен она держит лишь один
раз - во время войны. Тогда исправлять ошибки уже поздно, расплачиваться за
них приходится кровью.
Мне хочется еще вспомнить, как произошло разделение Балтийского флота
на два: восьмой и четвертый.
Однажды в конце января 1946 года И.В.Сталин приказал мне позвонить ему
по телефону.
- Мне кажется, Балтийский флот надо разделить на два флота, -
неожиданно начал он.
Я попросил два-три дня, чтобы обдумать это предложение. Он согласился.
Посоветовавшись со своими помощниками, я доложил Сталину мнение моряков:
Балтийский морской театр по своим размерам невелик, поэтому на нем
целесообразнее иметь одного оперативного начальника. Имея в своем
распоряжении все боевые корабли, он может эффективнее использовать их в
нужном направлении. Базируясь в Рижском заливе, наши корабли совершенно
свободно могут действовать как в южной части Балтики, так и в Финском
заливе. Но делать это удобнее, когда флот не разделен.
И.В.Сталин ничего не ответил, но явно недовольный повесил трубку.
Неделю-две спустя по указанию Сталина в Наркомате ВМФ было созвано
специальное совещание, на которое прибыли А.И.Микоян и А.А.Жданов. Не
передавая прямого приказания, Андрей Александрович, однако, намекнул
собравшимся, что мнение Сталина расходится с мнением Наркома ВМФ, то есть с
моим. Согласившийся, было, со мной на предварительном совещании, Жданов
занял диаметрально противоположную позицию, узнав мнение Сталина по этому
вопросу. В этой обстановке голоса разделились. Адмирал И.С.Исаков, к моему
большому удивлению, присоединился к мнению Жданова. Так же поступил и
адмирал Г.И.Левченко. Только начальник Главного морского штаба адмирал
С.Г.Кучеров стоял на позициях своего наркома.
В конце совещания я заверил Микояна и Жданова, что мы наилучшим образом
выполним то приказание, которое получим, но считал бы необходимым еще раз
лично доложить И.В.Сталину о нецелесообразности разделения Балтийского
флота. На том и разошлись.
Я впервые почувствовал, что не нахожу поддержки у своих заместителей.
Кое-кто побоялся "взять круто к ветру" и, "потравив шкоты", предпочел "идти
по ветру". Все знали, что мнения, высказанные на совещании, будут известны
Сталину.
На следующий день меня и моих заместителей, И.С.Исакова, Г.И.Левченко и
С.Г.Кучерова, вызвали в кабинет Сталина. Едва мы вошли, я понял: быть грозе.
Сталин нервно мерил шагами кабинет. Не спросив нашего мнения, не выслушав
никого из нас, начал раздраженно: - За кого вы нас принимаете?..
На меня обрушился далеко не вежливый разнос. Я не выдержал:
- Если не пригоден, то прошу меня снять... Все были ошеломлены. В
Наши западные морские границы укреплялись на всем их протяжении. Государство
отпускало для этих целей много средств в техники. Даже часть крупных орудий,
предназначенных для кораблей, срочно переоборудовали для береговых батарей.
В Германии заказали мощные подъемные краны для установки тяжелых
орудий. Фирма "Демаг" тогда еще формально выполняла свои обязательства.
Мое сообщение было принято к сведению. После доклада собрался было
уходить, но мне предложили задержаться. Вышел на минутку в приемную,
переговорил о текущих делах с Л. М. Галлером, и он уехал в наркомат. Я
остался ждать, прикидывая, какие еще вопросы могли возникнуть у начальства.
- Мне кажется, Галлера на посту начальника Главного морского штаба
следует заменить Исаковым, - сказал И.В.Сталин. - Галлер - хороший
исполнитель, но недостаточно волевой человек, да и оперативно Исаков
подготовлен, пожалуй, лучше.
К тому времени я уже достаточно хорошо знал того и другого. Л.М.Галлер
был безупречным исполнителем, обладал огромным жизненным опытом, дольше, чем
Исаков, командовал кораблями и флотом, но с годами стал чрезмерно осторожным
и не всегда действовал уверенно, инициативно. Исаков отличался более высокой
теоретической подготовкой и большими волевыми качествами. У меня и самого
сложилось мнение, что И.С.Исаков в качестве начальника Главного морского
штаба был бы на своем месте. - Думаю, получится хорошо, - ответил я. Так и
было решено. И.С.Исакова назначили начальником Главного морского штаба,
Л.М.Галлера - моим заместителем по судостроению.
О разговоре со Сталиным я сразу же рассказал Галлеру. Замена произошла
без всяких шероховатостей. Л.М.Галлер был тогда уже в годах, честолюбием не
страдал. Приказ есть приказ - так воспринял он новость.
- Приложу все силы, чтобы помочь вам и на этой работе, - сказал
чистосердечно Лев Михайлович.
И.С.Исаков назначением был доволен. Новая должность больше
соответствовала его активной натуре.
В ноябре 1940 года советская делегация во главе с В.М.Молотовым уезжала
в Берлин. На проводы было приглашено много ответственных работников. Среди
них был и я. За час до отъезда на перроне Белорусского вокзала собралось
много провожающих. Всем бросились в глаза военные, одетые в серые шинели
немецкого образца с блестящими золотыми погонами. Только военно-морской
атташе Германии фон Баумбах был в черном. Завидя меня, он подошел и щелкнул
каблуками. Немец сиял. Надо признаться, к тому было достаточно оснований.
Легкие победы в Европе следовали одна за другой. Дания, Норвегия, Бельгия,
Голландия... Обойдя линию Мажино, немцы вклинились во Францию и вынудили ее
капитулировать. Снимки, на которых ухмыляющийся Гитлер поднимается в
исторический вагон в Компьенском лесу, где некогда Германия подписала
капитуляцию, печатались во всех немецких газетах. Англия, пережив тяжелое
поражение в Дюнкерке, опасалась высадки немецкого десанта на островах.
Педантичный, на английский манер, Черчилль приказал нарушить его покой в
любое время суток, если вдруг появится опасность. Кое-кто уже рисовал
мрачную картину эвакуации англичан с острова далеко за океан. Победа над
основным противником - Англией, казалось, была близка, и Гитлер рисовал себе
радужную картину завоевания и раздела мира. Вот почему Баумбах не мог скрыть
своего превосходного настроения. Он познакомил меня с теми немецкими
военными, которых я еще не знал. Видно, они прибыли в СССР с особыми
полномочиями.
Фон Баумбах начал хвастливый разговор о легких победах немецкого флота
при захвате Осло и Нарвика, о новом выгодном положении немецких подводных
лодок при базировании их в портах Франции, об огромном тоннаже пущенных ими
на дно в последние месяцы торговых судов.
Тем временем перрон уже заполнился высокопоставленными лицами. Толпа
гудела, как улей. Не за горами была зима, но вечер выдался тихий, ясный и
теплый.
Советская делегация ехала в Берлин, чтобы заявить Гитлеру о его
непонятном и недопустимом поведении в Румынии, Болгарии и Финляндии.
Назревал дипломатический конфликт и охлаждение в отношениях. Заключенный
договор уже не выдерживал испытания временем. Однако тонкости этого дела
знали еще немногие. Только в папке В.М.Молотова да работников НКИД были под
большим секретом подобраны материалы, говорящие о нарушениях договора, и
тезисы предлагаемых переговоров.
Когда поезд тронулся, все стали разъезжаться. Я проехал в наркомат, где
меня ждали срочные дела...
Бывая в Кремле, я мельком слышал отдельные замечания И.В.Сталина или
В.М.Молотова, что немцы стали вести себя по отношению к нам хуже, чем
раньше. Однако серьезного значения этому пока не придавалось.
Мне было известно, что в Германию мы поставляем зерно, нефть, марганец.
Наши представители закупали у нее нужные нам механизмы, оборудование и
приборы. Для Военно-Морского Флота приобретались большие плавучие краны. Они
были необходимы для установки корабельной и береговой артиллерии крупного
калибра. Правда, фирма "Демаг" еще не успела поставить нам ни одного крана.
Одним словом, провожая делегацию, я не думал, что именно ее поездка станет
переломным моментом в наших отношениях с Германией и что договор вскоре
превратится в простой клочок бумаги. Гитлер уже начал свои
разглагольствования о мировом господстве, о неизбежном поражении Англии... А
Молотову, высказавшему удивление по поводу посылки немецкой миссии в Румынию
и концентрации немецких войск в Финляндии, фюрер объяснил: дескать, миссия в
Румынию послана по просьбе Антонеску, а войска через Финляндию следуют в
Норвегию. Но факты говорили о другом. Немцы прочно оседали на наших
границах.
И. В. Сталин в ту пору стал более открыто высказывать недовольство
поведением Гитлера: мол, немцы просят больше поставок, а сами нарушают свои
обязательства да к тому же еще ведут подозрительную возню на границах.
Наши представители - моряки - доносили из Германии, что их стали
ограничивать в передвижении по стране, отказались показать те объекты,
которые раньше сами предлагали осмотреть.
Баумбаха, еще более любезного, чем прежде, начали вдруг подозрительно
интересовать сведения о нашем флоте. Однажды он "поинтересовался" данными об
условиях плавания по Северному морскому пути. Я приказал морякам впредь
отказывать в удовлетворении подобного любопытства.
Исходя из международной обстановки, партия и правительство принимали
самые энергичные меры для укрепления обороноспособности страны. На нужды
обороны выделялись, по существу, неограниченные средства. Промышленность
резко увеличила выпуск новых самолетов, танков, различных орудий и кораблей
(кроме крупных). Это сыграло большую роль в годы войны и в конечном итоге
обеспечило нашу победу, несмотря па трудности, связанные с перебазированием
заводов в восточные районы. Однако, заботясь об укреплении
обороноспособности страны, наш наркомат и Главный морской штаб все еще не
имели четких указаний относительно повышенной боевой готовности флотов, о
предполагаемых совместных действиях флота с другими родами войск.
В самом конце 1940 года я докладывал правительству о базировании
кораблей на Балтике. Зима стояла на редкость суровая. Все базы, включая
Таллин, замерзли. Речь шла об использовании Балтийским флотом Либавы.
Пользуясь случаем, я попытался выяснить точку зрения руководства на
возможность конфликта с гитлеровской Германией, сказав, что флоту нужна
ориентировка в этом вопросе.
- Когда надо будет, получите все указания, - коротко ответил Сталин.
По характеру работы мне приходилось встречаться с иностранными
дипломатами. Летом 1940 года, в дни поражения Франции, к нам в наркомат
приехал французский военный атташе генерал Пети. Я не знал его близко, но не
раз беседовал с ним на дипломатических приемах. Пети был общительным
человеком, и я чувствовал, что он относится к Советскому. Союзу
доброжелательно. В лице фашистской Германии он видел не только военного
противника Франции - он искренне ненавидел фашизм.
Генерал Пети тяжело переживал национальную катастрофу своей страны.
Когда суверенной Франции не стало, он был вынужден оставить дипломатический
пост в Москве и возвратиться на родину.
Когда Пети вошел в мой кабинет - он приехал проститься, - лицо его было
бледным. Я пригласил его сесть. Хотелось сказать что-нибудь утешительное.
- Понимаю, что вам приходится ехать домой в печальной обстановке, но вы
солдат и, надеюсь, мужественно перенесете все испытания.
Пети встал. На глазах его появились слезы. Он не скрывал их. Мы
попрощались.
В дальнейшем, оставив военную службу, Пети не изменил своего отношения
к Советскому Союзу.
Бывали разговоры и совсем иного плана. Вечером 7 ноября 1940 года - в
этот день обычно устраивались большие приемы в особняке НКИД на
Спиридоньевке - к подъезду одна за другой подкатывали машины. В большом зале
и в боковых комнатах собралось много народа. Здесь были и дипломаты воюющих
стран и нейтралы. События в Европе давали о себе знать: преобладали военные
мундиры. Гости размещались по неписаному правилу: ближе к хозяину -
представители крупных держав, подальше - представители малых стран. Наше
положение было выгодным и вместе с тем щекотливым: Советский Союз тогда не
участвовал в войне, и мы могли, следовательно, беседовать с представителями
той и другой стороны. Надо было держаться учтиво, однако никому не выражать
открытого сочувствия.
Я знал, что ко мне непременно подойдут военно-морские атташе Англии и
Германии. Каждый постарается рассказать какую-нибудь новость,
характеризующую его страну с наиболее благоприятной стороны, и будет
внимательно следить, какое это произведет впечатление.
Ко мне действительно подошел немецкий военно-морской атташе фон
Баумбах, поздравил с праздником, а самого, вижу, так и распирает от желания
похвастаться немецкими победами: время для этого было подходящее. Английский
флот переживал тогда тяжелые дни. Немецкая авиация бомбила его, ставила мины
в английских водах. Флот искал убежища в отдаленных портах империи. Баумбах
начал выкладывать свои "новости". Помнится, я прервал его вопросом: -А вы не
жалеете, что вам не приходится принимать непосредственного участия в морских
операциях?
Передо мной был далеко не молодой человек, с морщинами на лице, редкими
волосами, с погонами капитана первого ранга. Вероятно, он давно мечтал об
адмиральском чине. - Морское командование считает этот пост сейчас очень
важным и едва ли согласится на мой перевод, - ответил фон Баумбах.
В толчее не заметив немца, ко мне приблизился английский морской
атташе. Он столкнулся с Баумбахом лицом к лицу и резко повернул в сторону:
противнику не полагается подавать руки, надо делать вид, что не замечаешь
его. Я видел, что англичанин остановился вблизи нас и ждал возможности
отдать долг вежливости. Закончив разговор с Баумбахом, я пошел навстречу
англичанину: ничего не поделаешь, дипломатия! Английский атташе был сдержан,
не то что фон Баумбах, который готов был долго еще рассказывать о
необыкновенных успехах немцев в Атлантике и Средиземном море.
Баумбах покинул нашу страну накануне нападения немецкой армии на
Советский Союз. Адмиральской карьеры он так и не сделал. В годы войны в
печати проскользнула заметка, в которой говорилось, что капитан фон Баумбах
расстрелян по приказу Гитлера за то, что неправильно информировал его о
действительной мощи советского флота.
Насколько достоверна была эта заметка, судить не берусь, но больше о
Баумбахе ничего не слышал.
На том же приеме ко мне подошел наш известный генерал, бывший граф,
А.А.Игнатьев. Он был в форме. По-военному вытянулся, щелкнул каблуками и
доложил:
- Генерал-майор Игнатьев.
Неподалеку от нас с кем-то беседовала его жена. - Наташа, иди сюда, -
обратился к ней Игнатьев. В то время он уже был достаточно известен своей
книгой "50 лет в строю". Привязанность к Родине у бывшего графа пересилила
его подозрительное отношение к большевикам. А. А. Игнатьев тесно сблизился с
определенными кругами нашей интеллигенции и до конца своих дней оставался
горячим патриотом своей Отчизны.
- А ведь мы с вами, кажется, знакомы? - спросил я Игнатьева. -
Извините, запамятовал.
- Однажды случай свел меня с вами в Париже, - пояснил я.
Пришлось напомнить, как на улице Гренель, где размещалось советское
посольство, меня представил ему секретарь атташе Бяллер. А.А.Игнатьев, как
посредниц нашего торгпредства, спешил в какую-то французскую фирму.
Алексей Алексеевич рассмеялся и, кажется, готов был рассказать о своей
деятельности в Париже, но, метнув в сторону взгляд и заметив кого-то,
извинился и, выпрямив свою еще довольно статную фигуру, направился туда.
Старые дипломаты не могут подолгу задерживаться на одном месте: это
непроизводительная трата времени. Им требуется всех повидать, со всеми
поздороваться, переброситься с каждым хотя бы двумя-тремя словами. Таким я
видел его еще не один раз. Мы договорились с Игнатьевым как-нибудь
встретиться и поподробнее поговорить. Но такая встреча не состоялась. А
жаль! Этот на редкость любознательный человек мог бы рассказать много
интересного. Я виделся с ним еще несколько раз в дни больших приемов.
Найти правильную, наиболее целесообразную форму руководства военными
делами непросто: все в ней должно подчиняться единой цели - защите
отечества. Без четкой, ясной, отработанной в мирные дни системы организации
во всех звеньях, начиная от высших и кончая низшими, не может быть успеха в
войне. Я подразумеваю узаконенные уставными положениями взаимоотношения
между командованием различными родами войск, согласованное взаимодействие
всех видов оружия, стратегическую, тактическую и оперативную готовность
наших войск в любую минуту отразить нападение врага. Все - от наркома до
солдата - должны знать, что им надлежит делать в случае вражеского
нападения.
"Вот, дескать, товарищ глаголет давно всем известные, банальные
истины", - вероятно, подумают некоторые. Но я хочу остановиться на этих всем
известных истинах.
К сожалению, мы очень редко поднимаем этот вопрос и слишком мало
говорим о прошлых недостатках в организации. Видно, это происходит,
во-первых, потому, что тема эта сама по себе скучная, у многих мемуаристов
нет аппетита к ней. Во-вторых, почему-то бытует неправильное представление:
дескать, вопросы организации относятся к области бюрократизма. (К слову
сказать, бюрократу раздолье именно там, где нет порядка.)
В своей жизни мне не раз приходилось слышать; "Не так уж важно, кто
кому подчинен. Все люди грамотные, и все одинаково стремятся выполнить
порученное дело как можно лучше..." Глубокое заблуждение!
Вопросы воспитания личного состава, сознательного выполнения своих
обязанностей каждым бойцом, организации службы в армейских частях и на
кораблях всегда стояли в центре внимания нашей партии.
Насколько сложно обучать и воспитывать командира и бойца, как их
воспитание тесно связано с дисциплиной в воинских частях, мне довелось
услышать от М.В.Фрунзе еще в 1924 году, когда он выступал на гарнизонном
собрании командного состава в Ленинграде.
Помню, еще во время службы на Черном море я убедился в том, что вопросы
организации корабельной службы играют исключительно важную роль. Мне
пришлось на крейсере "Красный Кавказ", по существу, создавать ее заново. Это
было вызвано тем, что наш корабль недавно поднял Военно-морской флаг, а его
вооружение, Которое следовало быстро освоить, резко отличалось от того,
каким были оснащены другие крейсера.
У меня появился интерес к лучшей отработке всех деталей повседневной
боевой службы. Во всех этих делах большую поддержку оказывал мне помощник
командира корабля А.В.Волков. До предела аккуратный, организованный, он
творчески разрабатывал всевозможные мероприятия на крейсере. Ходит, бывало,
по верхней палубе с блокнотом и карандашом в руках и подсчитывает, сколько
старшин и матросов должны обслуживать различные приборы, механизмы,
устройства. Затем мы сводили воедино все части сложного корабельного
организма, составляли множество расписаний, дополняли их десятками
инструкций - отдельно для механиков, отдельно для артиллеристов и т. д.
На "Красном Кавказе" имелась типография. Мы сами издавали различные
инструкции и брошюры об организации службы на корабле. Наша главная задача
состояла в том, чтобы научить весь личный состав действовать по этим
инструкциям, как иногда говорят, автоматически. Только тогда матрос не
допустит в бою ошибок, сумеет даже в темноте, на ощупь, найти среди
бесчисленных механизмов нужный ему клапан или трубопровод и исправить его.
Уже значительно позже на флотах появилось официальное приказание:
"Отрабатывать действия личного состава до автоматизма!"
Эта кропотливая работа потребовала от нас упорства, выдержки, нервов.
Зато служба на корабле стала легче, а сам корабль - боеспособнее.
Лет восемь - десять спустя мне пришлось снова побывать на "Красном
Кавказе", и я видел, как стремительно разбегался личный состав по боевой
тревоге. "Значит, труды наши не пропали даром", - подумал я.
Уже в годы Отечественной войны А.М.Гущин, который в то время командовал
"Красным Кавказом", рассказывал мне, как высокая организация службы на
крейсере помогала его команде с честью выполнять самые ответственные боевые
задания. Он отметил это потом н в своей книге "Курс, проложенный огнем".
Признаюсь, в своем увлечении организацией службы я временами превращал
это в самоцель, недооценивая роль воспитательной работы. Мне хотелось все
уложить в рамки составленных мною расписаний и инструкций. На деле не всегда
так получалось. Устраивает, скажем, флагманский физинструктор спортивные
соревнования по футболу, баскетболу, легкой атлетике и требует отпустить с
корабля побольше народу. А команде по строгому расписанию следовало нести
вахту.
- Ты уж не спорь с ним, пусть матросы позанимаются спортом. Вот выйдем
в море, тогда все встанет на свое место, - уговаривал меня командир крейсера
Н.Ф.Заяц.
Я кипятился, доказывал: дескать, нельзя ради футбола нарушать
дисциплину...
Говорят, любая крайность вредна. Но молодости всегда свойственны
излишняя горячность, неуступчивость. Со временем, повзрослев, я уже не
доводил любое дело до крайности.
Я привел конкретный пример из своей флотской жизни, касающийся
организации службы лишь на одном корабле. Беспорядок или, наоборот, высокая
дисциплина личного состава на одном крейсере снижает или повышает
боеспособность всего соединения. А о значении четкой организации
центрального аппарата Вооруженных Сил и говорить нечего. Но, к сожалению,
иногда у нас не придавалось этому вопросу должного значения. Приведу хотя бы
несколько примеров.
В начале 1946 года на одном из совещаний, где речь шла совсем о других
делах, Сталин вдруг обратился к присутствующим:
- Не следует ли нам упразднить Наркомат Военно-Морского Флота?
Вопрос был поставлен неожиданно, никто не осмелился сразу высказать
свое мнение. Поручили Генеральному штабу продумать его и доложить свои
соображения правительству. Я тоже попросил какой-то срок, чтобы обсудить
этот вопрос в своем наркомате и прежде всего в Главном морском штабе.
Основываясь на опыте Отечественной войны, мы составили доклад. Исходили
из убеждения, что современные операции действительно требуют совместного
участия различных видов и родов Вооруженных Сил и управления ими из одного
центра. Мы считали, что вопрос поставлен правильно и объединение Наркоматов
обороны и Военно-Морского флота целесообразно. Но каждый вид Вооруженных Сил
должен иметь и достаточную самостоятельность. Поэтому, доказывали мы,
разумно оставить бывшему Наркому ВМФ, как бы он ни назывался в дальнейшем,
широкие права, в том числе и право обращаться как в правительство, так и в
другие наркоматы. В Генштабе, как высшем и едином оперативном органе, надо
сосредоточить лишь все оперативные проблемы, планирование развития боевых
сил и средств на случай возможной войны.
Этот доклад был направлен Председателю Совнаркома И.В.Сталину, но нигде
не обсуждался. Вскоре меня вызвали в Наркомат обороны, и я узнал, что
решение уже состоялось. 25 февраля 1946 года вышел Указ об упразднении
Наркомата ВМФ. Так и было сказано - упразднить...
А четыре года спустя Наркомат Военно-Морского Флота был создан вновь.
Многим это показалось непонятным. Опыт прошедшей войны показал, что в стране
должен быть единый орган руководства Вооруженными Силами. На Западе, в
частности в Америке, тогда настойчиво искали новую, более совершенную форму
военной организации, причем считалось бесспорным: должен быть один
руководящий орган. А мы, организовав такое ведомство раньше, чем США, вдруг
от него отказались. Разделив Министерство обороны в 1950 году на два
наркомата, мы, по существу, сделали шаг назад.
Конечно, бывали всякие трения в едином министерстве, но вовсе не
потому, что организация в принципе была неправильной, просто ее недостаточно
отработали.
Прошло время, и пришлось объединять министерства снова.
Думаю, и в 1937 году, когда решался вопрос о руководстве флотом, не
нужно было создавать отдельного наркомата. Тщательно и всесторонне взвесив
все "за" и "против", можно было найти более разумную форму руководства.
Единство управления всеми Вооруженными Силами надо было сочетать с
предоставлением достаточной самостоятельности Военно-Морскому Флоту. Но уж
коль было решено создать отдельный Наркомат ВМФ, то следовало глубже,
серьезнее продумать структуру двух наркоматов, на которые в случае войны
ложилась огромная ответственность за судьбы страны.
По опыту всего нашего народного хозяйства мы давно убедились в том, как
вредны всякого рода скороспелые перестройки, ломки, реорганизации. Чем
сложнее и многообразнее техника, тем больше в народном хозяйстве появляется
новых отраслей, тем труднее объединить их в цельный, слаженный организм, тем
важнее продуманная, научно обоснованная организация. Военное дело
предъявляет в этом смысле наиболее высокие требования. Оно опирается на
самую новую и самую сложную технику, которую надо использовать в бою с
наибольшим успехом. Военная организация должна быть выверена н отработана в
мирное время особо тщательно и строго. Решающий экзамен она держит лишь один
раз - во время войны. Тогда исправлять ошибки уже поздно, расплачиваться за
них приходится кровью.
Мне хочется еще вспомнить, как произошло разделение Балтийского флота
на два: восьмой и четвертый.
Однажды в конце января 1946 года И.В.Сталин приказал мне позвонить ему
по телефону.
- Мне кажется, Балтийский флот надо разделить на два флота, -
неожиданно начал он.
Я попросил два-три дня, чтобы обдумать это предложение. Он согласился.
Посоветовавшись со своими помощниками, я доложил Сталину мнение моряков:
Балтийский морской театр по своим размерам невелик, поэтому на нем
целесообразнее иметь одного оперативного начальника. Имея в своем
распоряжении все боевые корабли, он может эффективнее использовать их в
нужном направлении. Базируясь в Рижском заливе, наши корабли совершенно
свободно могут действовать как в южной части Балтики, так и в Финском
заливе. Но делать это удобнее, когда флот не разделен.
И.В.Сталин ничего не ответил, но явно недовольный повесил трубку.
Неделю-две спустя по указанию Сталина в Наркомате ВМФ было созвано
специальное совещание, на которое прибыли А.И.Микоян и А.А.Жданов. Не
передавая прямого приказания, Андрей Александрович, однако, намекнул
собравшимся, что мнение Сталина расходится с мнением Наркома ВМФ, то есть с
моим. Согласившийся, было, со мной на предварительном совещании, Жданов
занял диаметрально противоположную позицию, узнав мнение Сталина по этому
вопросу. В этой обстановке голоса разделились. Адмирал И.С.Исаков, к моему
большому удивлению, присоединился к мнению Жданова. Так же поступил и
адмирал Г.И.Левченко. Только начальник Главного морского штаба адмирал
С.Г.Кучеров стоял на позициях своего наркома.
В конце совещания я заверил Микояна и Жданова, что мы наилучшим образом
выполним то приказание, которое получим, но считал бы необходимым еще раз
лично доложить И.В.Сталину о нецелесообразности разделения Балтийского
флота. На том и разошлись.
Я впервые почувствовал, что не нахожу поддержки у своих заместителей.
Кое-кто побоялся "взять круто к ветру" и, "потравив шкоты", предпочел "идти
по ветру". Все знали, что мнения, высказанные на совещании, будут известны
Сталину.
На следующий день меня и моих заместителей, И.С.Исакова, Г.И.Левченко и
С.Г.Кучерова, вызвали в кабинет Сталина. Едва мы вошли, я понял: быть грозе.
Сталин нервно мерил шагами кабинет. Не спросив нашего мнения, не выслушав
никого из нас, начал раздраженно: - За кого вы нас принимаете?..
На меня обрушился далеко не вежливый разнос. Я не выдержал:
- Если не пригоден, то прошу меня снять... Все были ошеломлены. В