Страница:
– Я только хотела найти Алстера! Мне было ужасно Плохо, когда я об этом узнала. Я не понимала! Я не понимала, о чем они все говорят, что они имеют в виду!
Я хотела только разыскать Алстера и выбраться из этого ужасного места.
– Я не собираюсь оспаривать ваши утверждения. Но другие будут.
– Кто? – Джанет дрожала, как лист на ветру.
– Например, суд. Или газеты. – Элизабет разглядывала трясущуюся от страха женщину. – Мои друзья... Даже ваши друзья.
– И вы... И вы позволите использовать против меня всю эту грязную ложь?
Элизабет пожала плечами.
– И против вашего внука?
– А я сомневаюсь, что он будет считаться вашим сыном. Я имею в виду, по закону. Убеждена, что суд назначит на время разбирательства какого-нибудь опекуна, а потом официально передаст его под опеку Чанселлора.
Джанет медленно опустилась на краешек стула. По лицу ее текли слезы.
– Успокойтесь, Джанет. Я не требую, чтобы вы превратились в монахиню. Более того, я даже не прошу вас ограничивать нормальные потребности, свойственные женщинам вашего возраста, и аппетиты. Вы ничем не ограничивали себя в последние месяцы, и я не думаю, что вы станете сдерживать себя в будущем. Единственное, о чем я вас прошу: соблюдайте приличия и будьте осторожнее. Если же вы забудете об этой моей просьбе, уверяю, меры последуют незамедлительно.
Джанет Саксон Скарлетт отвернулась, зажмурив глаза.
– Вы – чудовище, – прошептала она.
– Да, сейчас вы и должны считать меня чудовищем. Но надеюсь, когда-нибудь вы поймете, что это не так. Джанет вскочила.
– Выпустите меня отсюда!
– Бога ради, успокойтесь. Скоро прибудут Чанселлор и Аллисон. Вы мне нужны, дорогая моя.
– Выпустите меня! – Джанет подскочила к двери и принялась ее дергать, совершенно забыв, что она заперта. – Что вы еще от меня хотите?
Элизабет знала, что победа – за ней.
Я хотела только разыскать Алстера и выбраться из этого ужасного места.
– Я не собираюсь оспаривать ваши утверждения. Но другие будут.
– Кто? – Джанет дрожала, как лист на ветру.
– Например, суд. Или газеты. – Элизабет разглядывала трясущуюся от страха женщину. – Мои друзья... Даже ваши друзья.
– И вы... И вы позволите использовать против меня всю эту грязную ложь?
Элизабет пожала плечами.
– И против вашего внука?
– А я сомневаюсь, что он будет считаться вашим сыном. Я имею в виду, по закону. Убеждена, что суд назначит на время разбирательства какого-нибудь опекуна, а потом официально передаст его под опеку Чанселлора.
Джанет медленно опустилась на краешек стула. По лицу ее текли слезы.
– Успокойтесь, Джанет. Я не требую, чтобы вы превратились в монахиню. Более того, я даже не прошу вас ограничивать нормальные потребности, свойственные женщинам вашего возраста, и аппетиты. Вы ничем не ограничивали себя в последние месяцы, и я не думаю, что вы станете сдерживать себя в будущем. Единственное, о чем я вас прошу: соблюдайте приличия и будьте осторожнее. Если же вы забудете об этой моей просьбе, уверяю, меры последуют незамедлительно.
Джанет Саксон Скарлетт отвернулась, зажмурив глаза.
– Вы – чудовище, – прошептала она.
– Да, сейчас вы и должны считать меня чудовищем. Но надеюсь, когда-нибудь вы поймете, что это не так. Джанет вскочила.
– Выпустите меня отсюда!
– Бога ради, успокойтесь. Скоро прибудут Чанселлор и Аллисон. Вы мне нужны, дорогая моя.
– Выпустите меня! – Джанет подскочила к двери и принялась ее дергать, совершенно забыв, что она заперта. – Что вы еще от меня хотите?
Элизабет знала, что победа – за ней.
Глава 16
Мэтью Кэнфилд стоял, прислонясь к стене дома на пересечении Пятой авеню и Шестьдесят третьей улицы, неотрывно следя за парадным подъездом резиденции Скарлетта. Он поплотнее запахнул плащ – лил холодный осенний дождь – и взглянул на часы: без десяти шесть. Он торчал здесь уже больше часа. Молодая женщина вошла в этот дом без четверти пять: неужто она пробудет там до ночи или, не дай Господь, до утра? Он отвел на ожидание два часа, если, конечно, раньше ничего особого не случится. Оснований полагать, что в эти два часа что-то произойдет, не было, но интуиция подсказывала ему: жди! Он уже пять недель занимался этим объектом. Кое-что знал наверняка, кое-что позволял себе домысливать. Послезавтра старая леди отправляется в путь. Одна, без сопровождающих. Весь мир знал, как она скорбит о сыне – дня не проходило, чтобы в газетах не писали об этом. Однако старая дама умело скрывала скорбь и продолжала заниматься делами.
Что же касается жены Скарлетта, то тут все выглядело как-то странно. Судя по ее поведению, не очень-то она оплакивала своего исчезнувшего супруга. Более того, создавалось впечатление, что она не верит в смерть Алстера Скарлетта. Что это там она говорила в «Кантри клубе» на Ойстер-Бей? Хоть она тогда уже и основательно набралась, речь ее звучала вполне внятно.
– Моя дорогая свекровь считает его таким замечательным! Надеюсь, корабль затонет. Найдет она своего сыночка!
Сегодня вечером у нее явно состоялась серьезная встреча со свекровью, и Мэтью Кэнфилд очень хотел бы знать, о чем у них шла речь.
Холод пробирал до костей. Кэнфилд решил перейти через улицу, на ту сторону, где начинался Центральный парк. Достал из кармана газету, расстелил на скамье у ограды и сел.
Вскоре он заметил направлявшуюся к дому Скарлатти пару – мужчину и женщину. Было уже довольно темно, и Кэнфилд не мог различить их лиц. Женщина что-то оживленно говорила, мужчина, похоже, ее не слушал. Он достал из кармана часы и посмотрел, который час. Кэнфилд глянул на свои часы: без двух минут шесть. Медленно встал и спокойно вернулся на прежнее место, в то время как мужчина, сопровождаемый чересчур говорливой женщиной, приблизился к уличному фонарю и еще раз взглянул на часы.
Кэнфилд не удивился, узнав в незнакомце Чанселлора Дрю Скарлетта с женой Аллисон.
Кэнфилд сделал вид, что направляется к Шестьдесят третьей улице, а Чанселлор Дрю взял жену под руку и повел вверх по ступенькам. Когда они собирались уже было войти в дом Элизабет Скарлатти, дверь широко распахнулась и из нее выскочила Джанет.
Она мчалась по ступенькам, почти в самом низу поскользнулась, быстро поднялась на ноги и ринулась дальше по улице. Кэнфилд бросился за ней – она, видно, ушиблась, подвернулся случай помочь.
Он находился уже ярдах в тридцати от нее, когда из-за угла вдруг выехал двухместный с открытым верхом роскошный черный автомобиль «пирс-эрроу».
Кэнфилд замедлил шаг. Сидевший за рулем человек, нагнувшись вперед, вглядывался в бегущую женщину. В свете уличного фонаря Кэнфилд увидел сидевшего за рулем господина лет пятидесяти приятной наружности с тщательно ухоженными усами – явно из того круга, в котором вращалась Джанет. Кэнфилд подумал, что этот человек оказался там не случайно.
Машина резко затормозила, человек распахнул дверцу, быстро обошел автомобиль и направился к Джанет.
– Это вы, миссис Скарлетт? Садитесь. Джанет, наклонившись, терла разбитое колено. Кэнфилд притаился в тени поблизости.
– Что? Это же не такси... Нет! Я вас не знаю...
– Садитесь! Я отвезу вас домой. Ну, быстренько! – Человек говорил тревожным, но властным тоном. Он взял Джанет Скарлетт за локоть.
– Нет! Нет! Я не хочу! – Она начала вырываться. Кэнфилд выступил из тени.
– Привет, миссис Скарлетт! Я узнал вас. Чем могу быть полезен?
Господин с ухоженными усами настороженно взглянул на Кэнфилда. Он был раздосадован и зол. Не говоря ни слова, он поспешил к машине и вскочил на сиденье.
– Эй, минутку, мистер! – Кэнфилд подбежал к автомобилю и схватился за ручку дверцы. – Подвезите нас, пожалуйста!
Автомобиль рванул с места, и Кэнфилд, не удержавшись на ногах, с размаху упал. Только по счастливой случайности ему удалось избежать серьезной травмы.
Корчась от боли, он все-таки поднялся.
– Ваш приятель как-то странно себя ведет! – обратился он к Джанет.
Она смотрела на него с благодарностью.
– А я никогда его раньше не видела... По крайней мере, не могу вспомнить... Простите, но я и вашего имени не помню.
– Не стоит извиняться. Мы встречались только раз. Пару недель назад в клубе на Ойстер-Бей.
– О! – похоже, молодая женщина не хотела вспоминать тот вечер.
– Нас познакомил Крис Ньюленд. Меня зовут Кэнфилд.
– О да...
– Мэтью Кэнфилд. Я из Чикаго. – Ах да, теперь я вспомнила.
– Пойдемте возьмем такси.
– У вас рука в крови.
– А у вас колено.
– Ну, у меня только ссадина.
– И у меня тоже. Это только на вид страшно.
– Может, лучше все-таки обратиться к врачу?
– Все, что мне надо – носовой платок да немного льда. Платок на руку, а лед в виски. – Они дошли до угла, и Кэнфилд взял такси. – Вот и все лечение, миссис Скарлетт.
Джанет Скарлетт неуверенно улыбнулась.
– Кажется, эти лекарства и я могу предоставить.
Джанет Скарлетт заметила недоумение Кэнфилда.
– Режет глаз, не так ли?
– Я не заметил, – вежливо ответил он.
– Мой муж настаивал почему-то на красном, я подобрала портьеры в тон, так он заменил их на черные. А когда я попробовала возражать, закатил мне ужасную сцену. – Она открыла двери, прошла вперед и зажгла настольную лампу.
Кэнфилд последовал за ней в причудливо обставленную огромную гостиную – площадью она была в пять теннисных кортов. И всюду кресла, кушетки, канапе. Силуэты бесчисленных ламп на бесконечных маленьких столиках. Все это было как-то беспорядочно разбросано по огромному пространству, лишь напротив гигантского камина вырисовывался четкий полукруг диванов. Привыкнув к полумраку, Кэнфилд разглядел над камином множество фотографий в черных рамках. Они расходились веером от висевшего в центре какого-то документа в золотой рамке.
Джанет заметила взгляд Кэнфилда, но предпочла ничего не объяснять.
– Здесь напитки и лед, – сказала она, указывая на бар. – Налейте себе сами. Я отлучусь на минутку? Переодену чулки. – И она исчезла в холле.
Кэнфилд подошел к стеклянному столику на колесах и налил два небольших бокала виски. Достал из кармана чистый носовой платок, окунул в ледяную воду и перевязал руку. Потом зажег еще одну лампу, поближе к камину, и стал разглядывать фотографии. И буквально остолбенел.
Фотографии тщательно документировали военную карьеру Алстера Стюарта Скарлетта. От офицерской школы до посадки на корабль, от прибытия во Францию до боевых окопов. Здесь же висели расцвеченные красными и синими линиями карты сражений. И на всех фотографиях Алстер Скарлетт был в центре событий.
Ему и прежде доводилось видеть фотографии Скарлетта, но то были в основном моментальные снимки, сделанные на различных светских раутах или спортивных соревнованиях по теннису, поло или плаванию. На тех снимках он выглядел настоящим денди – магазин «Брукс бразерс» мог гордиться таким клиентом. Здесь же он был запечатлен среди солдат, и, что ужасно раздражало Кэнфилда, всегда оказывался на полголовы выше самых рослых своих соратников – военных всех рангов и званий. Неуклюжие ополченцы, предъявляющие оружие для осмотра, усталые сержанты перед строем таких же усталых солдат, опытные полевые командиры, серьезно чему-то внимающие, – и все они служили лишь статистами, фоном для энергичного, стройного лейтенанта. Все они – антураж, удачное обрамление для того, кто дарит их своим общением. На иных фотографиях высокий лейтенант представал в кругу робко улыбающихся офицеров: положив руки им на плечи, он словно уверял их: ничего, старые добрые денечки еще вернутся!
Судя по выражению лиц тех, кого он стремился утешить, они не очень-то верили в возвращение доброго старого времени. Однако сам он излучал бесконечный оптимизм. Холодный, самоуверенный тип, подумал Кэнфилд. В центре в золотой рамке красовался наградной лист. Серебряная звезда за доблесть, проявленную при Мез-Аргонне. Судя по этой экспозиции, Алстер
Скарлетт был прирожденным героем, которому крупно повезло: на его век выпала большая война. Тревожило другое – сам факт сей экспозиции. Она была бы более уместна в тихом кабинете отставного генерала, увенчанного полувековой славой, а не здесь, на Пятьдесят четвертой улице, в роскошной гостиной человека, озабоченного исключительно поисками удовольствий.
– Интересное зрелище, не так ли? – Джанет вернулась в гостиную.
– Впечатляющее, если не сказать больше. Да, Алстер Скарлетт – незаурядный человек.
– С этим трудно спорить. А если кто-нибудь и забывал об этом, достаточно было пригласить забывчивого в гостиную.
– Полагаю... Полагаю, эта замечательная экспозиция на тему выигранной войны – не ваша идея? – Он протянул Джанет бокал и заметил, как поспешно она его схватила и как жадно поднесла к губам.
– Естественно, не моя. – Она выпила неразбавленный скотч одним глотком. – Присядьте. Кэнфилд быстро глотнул виски.
– Позвольте повторить? – Он указал на бокал. Она села на один из диванов возле камина, а он направился к бару.
– Никогда не думал, что ваш муж до такой степени подвержен... военному похмелью. – Он кивнул в сторону камина.
– Очень точное определение: похмелье после большого праздника. А вы философ.
– Вот уж не считал себя таковым. Но я не предполагал, что ваш муж принадлежит к такому типу людей. – Он подал ей бокал и остался стоять.
– А вы разве не читали его военных воспоминаний? По-моему, газеты сделали все, чтобы развеять последние сомнения в том, кто именно победил кайзера. – Она выпила.
– О, газетчики! Они напишут что угодно, лишь бы платили. Я никогда не относился к их сообщениям всерьез. Да и ваш муж тоже.
– Вы говорите так, будто были знакомы с моим мужем.
Кэнфилд изобразил удивление и даже отставил поднесенный было ко рту бокал.
– А вы разве не знаете?
– Что?
– Конечно же мы были с ним знакомы. Я знал его достаточно хорошо. Мне казалось, что вам о нашем знакомстве известно. Извините.
Джанет свое удивление скрыла.
– Что вы, незачем извиняться. У Алстера было много знакомых. Возможно, я знаю далеко не всех. Вы что, познакомились с ним в Нью-Йорке? Не помню, чтобы он когда-либо называл ваше имя.
– О нет, мы встречались лишь время от времени, когда мне случалось бывать на востоке.
– Ах да, вы ведь из Чикаго?
– Совершенно верно. Но, откровенно говоря, по характеру моей профессии мне приходится много ездить. – Что правда, то правда: Кэнфилду действительно приходилось ездить по всей стране.
– А чем вы занимаетесь? Кэнфилд пригубил виски и сел.
– Если убрать все словесные украшения, я, считайте, разъездной торговец. Но словесные украшения убирать как-то не принято.
– А чем вы торгуете? Я знаю множество людей, которые занимаются торговлей, и они как-то не беспокоятся по поводу словесных украшений.
– Ну, они же продают ценные бумаги, акции или недвижимость, даже мосты. Я же торгую теннисными площадками.
Джанет рассмеялась – у нее был приятный смех.
– Вы шутите!
– Нет, серьезно. Я продаю теннисные корты. Он поставил стакан и сделал вид, что роется в карманах.
– Дайте-ка поглядеть, сдается мне, я тут один с собой прихватил... Нет, я продаю отличные корты. Уимблдонский стандарт, правда, за исключением газона. Так наша компания и называется: «Уимблдон». Говорю вам как на духу: у нас отличные корты. Вы наверняка играли на дюжине наших кортов, только не знаете, кому обязаны этим удовольствием.
– Потрясающе! А почему люди покупают ваши корты? Неужели они не могут построить собственные?
– Могут, конечно. Но мы убеждаем их, что их корты ни к черту не годятся. И вот мы сносим выстроенный ими самими корт и на его месте делаем новый.
– Вы надо мной издеваетесь! Теннисный корт – это всего лишь теннисный корт.
– А газон? Разве это не существенно? Обычно трава весной еще слишком короткая, а осенью желтеет. Наши же корты вечнозеленые.
Она снова засмеялась.
– На самом деле все просто. Наша компания разработала асфальтовое покрытие, от которого мяч отскакивает, как от газона. Это покрытие не плавится под солнцем и не трескается от мороза. Хотите купить такое? Через три дня мы подошлем грузовики, они завезут первый слой гравия. У нас здесь есть отделение. Вы и оглянуться не успеете, как у вас будет лучший теннисный корт на всей Пятьдесят четвертой улице.
Теперь рассмеялись они оба.
– Наверное, вы и сами играете, как чемпион.
– Вот уж нет. Я играю, но не очень хорошо. Да и не очень-то люблю теннис. Мы платим нескольким игрокам международного класса за то, что они рекламируют наши корты. Когда заканчиваем укладку, проводим показательные матчи – вам я организую такой бесплатно. Можете пригласить всех своих друзей, устроите вечеринку. На наших кортах прошло множество замечательных вечеринок – они, как видите, выдерживают и коктейли. А для нас это выгодно: на вечеринках мы получаем новые заказы.
– Очень интересно!
– От Атланты до залива Бар! Лучшие корты, лучшие вечеринки. – И он поднял стакан.
– Так, значит, вы продали Алстеру корт?
– И даже не пытался продать. Хотя стоило. Насколько мне известно, однажды он даже купил дирижабль. Что такое теннисный корт по сравнению с таким мощным приобретением?
– Чепуха, конечно. – Она хихикнула и в очередной раз протянула ему свой пустой бокал. Кэнфилд направился к бару, по пути снял повязку с руки и спрятал платок в карман. Она загасила сигарету в пепельнице.
– Но если вы не принадлежите к нью-йоркскому кругу, как вы познакомились с моим мужем?
– Мы встречались еще в колледже. Но наше знакомство было мимолетным – я ушел с середины первого курса. – Интересно, подумал Кэнфилд, позаботились ли в Вашингтоне поместить мое личное дело в архив Принстонского университета?
– Что, потянуло к книгам?
– Потянуло к деньгам: дело в том, что все деньги достались другой ветви моей семьи. А потом наши пути пересеклись на войне – и тоже ненадолго.
– Вы служили?
– Служил. Но не столь блистательно. – Он кивнул в сторону камина.
– То есть?
– Мы вместе проходили подготовку в Нью-Джерси. Он отправился во Францию, к славе, а меня откомандировали в Вашингтон, к скуке кабинетной службы. – Кэнфилд наклонился к ней и постарался придать голосу хмельную интимность. – Но мы успели немножко повеселиться. Хотя, конечно, подписав брачный контракт, он оставил холостяцкие повадки.
– Да нет, Мэтью Кэнфилд, не оставил. Он пристально посмотрел на нее: голос ее звучал твердо, с отчетливо ощущаемым оттенком горечи.
– Тогда он еще больший идиот, чем я думал. Она смотрела на него так, как смотрят на письмо, стараясь понять, что написано между строк.
– Вы очень симпатичный человек. – С этими словами она быстро поднялась, но пошатнулась и поставила бокал на маленький столик. – Вы извините, я сегодня не ужинала, и если сейчас не поем, боюсь, алкоголь подействует не лучшим образом.
– Позвольте пригласить вас на ужин.
– Чтобы вы залили кровью ни в чем не повинного официанта?
– Да крови уже нет. – Кэнфилд показал ей руку. – Поверьте, мисс, очень хотелось бы поужинать с вами.
– Да, я знаю. Она взяла бокал и шатающейся походкой приблизилась к дивану, на котором сидел Кэнфилд. – Вы знаете, что я чуть было сейчас не сделала?
– Нет. – Он остался сидеть.
– Я чуть было не попросила вас уйти. Кэнфилд начал протестовать.
– Подождите! Я хотела остаться одна и кое-что обдумать, но потом решила, что это не такая уж хорошая идея.
– Это чертовски плохая идея.
– Так что я вас не прогоню.
– Отлично.
– Но мне не хочется выходить из дому. Не согласитесь ли вы остаться и поужинать со мной, как говорится, чем Бог послал?
– А это не очень вас затруднит?
Джанет дернула шнур звонка.
– Если кого это и затруднит, так только экономку. А с тех пор как мой муж... покинул нас, она не очень-то перегружена.
Экономка явилась на зов с такой быстротой, что Кэнфилд подумал: уж не подслушивала ли она под дверью? Мэтью Кэнфилд был поражен неприглядной внешностью экономки.
– Слушаю вас, мадам. Мы не готовили сегодня ужин. Вы ведь сказали, что поужинаете у мадам Скарлатти.
– Значит, я передумала, Ханна. Мы с мистером Кэнфилдом будем ужинать здесь. Я предупредила его, что нам, вероятно, придется довольствоваться тем, что Бог пошлет.
– Хорошо, мадам.
У нее среднеевропейский, скорее всего, шведский или немецкий акцент, отметил Кэнфилд. Лицо с тяжелым подбородком, обрамленное затянутыми в узел седыми волосами, должно было бы излучать дружелюбие. Но оно не излучало дружелюбия, напротив, было жестким, даже суровым.
Тем не менее, она проследила, чтобы кухарка приготовила отличный ужин.
– Это естественно. Насколько я понимаю, она заправляет всем делом сама. Неудивительно, что никто не смеет ее ослушаться. Наверное, и я бы ей подчинялся безоговорочно.
– А вот мой муж так не считал, – сказала она тихо, – поэтому она так злилась на него.
– Правда? – Кэнфилд сделал вид, что это его совершенно не интересует.
– Правда.
– Никогда бы не подумал, что между ними могли быть какие-то стычки.
– О нет, никаких стычек не было. И проблем никаких не было тоже. Алстер просто никогда ни с чем не считался. Потому она так и злилась. Он не вступал с матерью в споры. Он просто делал что хотел, и все. Он был единственным, на кого она не имела никакого влияния, и из-за этого она его ненавидела.
– Но она могла перестать давать ему деньги, разве нет? – наивно спросил Кэнфилд.
– У него был свой собственный капитал.
– Ну, тогда управлять им было невозможно. Он, наверное, сводил ее с ума.
Молодая женщина пристально смотрела на огонь в камине.
– Он и меня до безумия довел. Так что она не единственная, – произнесла она как бы про себя. – Но ведь она его мать...
– А я – жена. – Она была уже совершенно пьяная и с ненавистью смотрела на фотографии. – Она не имеет права загонять меня в капкан, словно я зверь какой-то! Угрожать мне глупыми сплетнями! Ложью! Все это сплошная ложь! Это были друзья моего мужа, не мои! Да если б это были и мои друзья, она все равно не смеет!
– Да, у Алстера всякие приятели водились, это я хорошо помню. Но даже если они и вели себя дурно по отношению к вам – забудьте. Они вам не нужны.
Джанет расхохоталась.
– Именно так я и сделаю! Отправлюсь в Париж, в Каир, черт знает куда еще, и дам объявление в газетах: «Вы, дружки этого ублюдка, Алстера Скарлетта, я плевать на вас хотела! Подпись: Дж. Саксон Скарлетт, вдова». Надеюсь, вдова.
Следователь решил немного надавить:
– Она что, собирала о вас сведения... во всех этих местах?
– О, ей всегда все известно. Если у знаменитой мадам Скарлатти нет на вас досье – считайте, вы никто. Вы разве этого не знали?
И так же быстро, как чуть раньше, теперь Джанет вошла в раж.
– Но это все не важно. Пусть она катится ко всем чертям, – весело заявила она.
– А зачем она едет в Европу?
– А вам-то какое дело?
Кэнфилд пожал плечами.
– Просто прочел об этом в газете.
– Понятия не имею.
– А может, все дело в сплетнях, дошедших до нее из Парижа и прочих мест? – Он старался делать вид, что основательно набрался.
– Спросите у нее сами. Кстати, а бренди ничего. Она допила остатки и поставила бокал на стол. Следователь глянул в свой бокал – он был почти полон. Он сделал глубокий вдох и выпил.
– Вы правы. Она старая сука. – Джанет откинулась назад, на руку Кэнфилда, лежавшую на спинке дивана и заглянула ему в глаза. – Но вы ведь не старая сука?
– Нет, во-первых, я не старый, а во-вторых, мужского рода. Так зачем она едет в Европу?
– Я и сама уже тысячу раз задавала себе этот вопрос, но ответа найти не могу. Да мне все равно. А вы хороший человек?
– Лучший из лучших.
– А я вот вас сейчас поцелую, и тогда пойму. Я всегда могу определить по первому же поцелую...
– Неужели у вас такой опыт?
– О, опыт не опыт, а я умею узнавать. – Она обняла Кэнфилда за шею и притянула к себе. Она вся дрожала.
Он ответил на поцелуй с неким изумлением. Она была полна отчаяния, и, по непонятной причине, он вдруг почувствовал, что больше всего на свете желает защитить ее.
– Пойдемте наверх, – сказала она. На лестнице они вновь поцеловались, и Джанет Скарлетт погладила его по щеке.
– Она сказала... Она сказала, что это очень здорово – быть Скарлетт, когда Скарлетта рядом нет... Вот что она сказала.
– Кто? Кто это сказал?
– Матушка-сука. Вот кто.
– Его мать?
– Хоть бы она его не нашла... Тогда я свободна! Возьми меня, Мэтью, пожалуйста, возьми меня, ради Бога!
Помогая ей добраться до постели, Кэнфилд думал о том, что должен во что бы то ни стало убедить начальство отправить его в Европу на том же корабле.
Что же касается жены Скарлетта, то тут все выглядело как-то странно. Судя по ее поведению, не очень-то она оплакивала своего исчезнувшего супруга. Более того, создавалось впечатление, что она не верит в смерть Алстера Скарлетта. Что это там она говорила в «Кантри клубе» на Ойстер-Бей? Хоть она тогда уже и основательно набралась, речь ее звучала вполне внятно.
– Моя дорогая свекровь считает его таким замечательным! Надеюсь, корабль затонет. Найдет она своего сыночка!
Сегодня вечером у нее явно состоялась серьезная встреча со свекровью, и Мэтью Кэнфилд очень хотел бы знать, о чем у них шла речь.
Холод пробирал до костей. Кэнфилд решил перейти через улицу, на ту сторону, где начинался Центральный парк. Достал из кармана газету, расстелил на скамье у ограды и сел.
Вскоре он заметил направлявшуюся к дому Скарлатти пару – мужчину и женщину. Было уже довольно темно, и Кэнфилд не мог различить их лиц. Женщина что-то оживленно говорила, мужчина, похоже, ее не слушал. Он достал из кармана часы и посмотрел, который час. Кэнфилд глянул на свои часы: без двух минут шесть. Медленно встал и спокойно вернулся на прежнее место, в то время как мужчина, сопровождаемый чересчур говорливой женщиной, приблизился к уличному фонарю и еще раз взглянул на часы.
Кэнфилд не удивился, узнав в незнакомце Чанселлора Дрю Скарлетта с женой Аллисон.
Кэнфилд сделал вид, что направляется к Шестьдесят третьей улице, а Чанселлор Дрю взял жену под руку и повел вверх по ступенькам. Когда они собирались уже было войти в дом Элизабет Скарлатти, дверь широко распахнулась и из нее выскочила Джанет.
Она мчалась по ступенькам, почти в самом низу поскользнулась, быстро поднялась на ноги и ринулась дальше по улице. Кэнфилд бросился за ней – она, видно, ушиблась, подвернулся случай помочь.
Он находился уже ярдах в тридцати от нее, когда из-за угла вдруг выехал двухместный с открытым верхом роскошный черный автомобиль «пирс-эрроу».
Кэнфилд замедлил шаг. Сидевший за рулем человек, нагнувшись вперед, вглядывался в бегущую женщину. В свете уличного фонаря Кэнфилд увидел сидевшего за рулем господина лет пятидесяти приятной наружности с тщательно ухоженными усами – явно из того круга, в котором вращалась Джанет. Кэнфилд подумал, что этот человек оказался там не случайно.
Машина резко затормозила, человек распахнул дверцу, быстро обошел автомобиль и направился к Джанет.
– Это вы, миссис Скарлетт? Садитесь. Джанет, наклонившись, терла разбитое колено. Кэнфилд притаился в тени поблизости.
– Что? Это же не такси... Нет! Я вас не знаю...
– Садитесь! Я отвезу вас домой. Ну, быстренько! – Человек говорил тревожным, но властным тоном. Он взял Джанет Скарлетт за локоть.
– Нет! Нет! Я не хочу! – Она начала вырываться. Кэнфилд выступил из тени.
– Привет, миссис Скарлетт! Я узнал вас. Чем могу быть полезен?
Господин с ухоженными усами настороженно взглянул на Кэнфилда. Он был раздосадован и зол. Не говоря ни слова, он поспешил к машине и вскочил на сиденье.
– Эй, минутку, мистер! – Кэнфилд подбежал к автомобилю и схватился за ручку дверцы. – Подвезите нас, пожалуйста!
Автомобиль рванул с места, и Кэнфилд, не удержавшись на ногах, с размаху упал. Только по счастливой случайности ему удалось избежать серьезной травмы.
Корчась от боли, он все-таки поднялся.
– Ваш приятель как-то странно себя ведет! – обратился он к Джанет.
Она смотрела на него с благодарностью.
– А я никогда его раньше не видела... По крайней мере, не могу вспомнить... Простите, но я и вашего имени не помню.
– Не стоит извиняться. Мы встречались только раз. Пару недель назад в клубе на Ойстер-Бей.
– О! – похоже, молодая женщина не хотела вспоминать тот вечер.
– Нас познакомил Крис Ньюленд. Меня зовут Кэнфилд.
– О да...
– Мэтью Кэнфилд. Я из Чикаго. – Ах да, теперь я вспомнила.
– Пойдемте возьмем такси.
– У вас рука в крови.
– А у вас колено.
– Ну, у меня только ссадина.
– И у меня тоже. Это только на вид страшно.
– Может, лучше все-таки обратиться к врачу?
– Все, что мне надо – носовой платок да немного льда. Платок на руку, а лед в виски. – Они дошли до угла, и Кэнфилд взял такси. – Вот и все лечение, миссис Скарлетт.
Джанет Скарлетт неуверенно улыбнулась.
– Кажется, эти лекарства и я могу предоставить.
* * *
Холл в особняке Алстера Скарлетта был именно таким, каким ему и положено быть: высокие потолки, массивная входная дверь, прямо против двери лестница, ведущая на второй и третий этажи. В простенках – зеркала в золоченых рамах. По обе стороны холла – двухстворчатые стеклянные двери. Левая дверь была открыта, за ней виднелась парадная столовая. Правая, закрытая, дверь явно вела в гостиную. Дорогие восточные ковры на натертом паркете... Да, таким и должен быть холл в доме Алстера Стюарта Скарлетта. Но что поразило скромного следователя – так это нелепое, на его взгляд, сочетание цветов. Обои – цвета дамасской розы – ярко-алые, а на дверях – черные из тяжелого бархата портьеры. Это вульгарное сочетание красного и черного никак не вязалось с изящной французской мебелью.Джанет Скарлетт заметила недоумение Кэнфилда.
– Режет глаз, не так ли?
– Я не заметил, – вежливо ответил он.
– Мой муж настаивал почему-то на красном, я подобрала портьеры в тон, так он заменил их на черные. А когда я попробовала возражать, закатил мне ужасную сцену. – Она открыла двери, прошла вперед и зажгла настольную лампу.
Кэнфилд последовал за ней в причудливо обставленную огромную гостиную – площадью она была в пять теннисных кортов. И всюду кресла, кушетки, канапе. Силуэты бесчисленных ламп на бесконечных маленьких столиках. Все это было как-то беспорядочно разбросано по огромному пространству, лишь напротив гигантского камина вырисовывался четкий полукруг диванов. Привыкнув к полумраку, Кэнфилд разглядел над камином множество фотографий в черных рамках. Они расходились веером от висевшего в центре какого-то документа в золотой рамке.
Джанет заметила взгляд Кэнфилда, но предпочла ничего не объяснять.
– Здесь напитки и лед, – сказала она, указывая на бар. – Налейте себе сами. Я отлучусь на минутку? Переодену чулки. – И она исчезла в холле.
Кэнфилд подошел к стеклянному столику на колесах и налил два небольших бокала виски. Достал из кармана чистый носовой платок, окунул в ледяную воду и перевязал руку. Потом зажег еще одну лампу, поближе к камину, и стал разглядывать фотографии. И буквально остолбенел.
Фотографии тщательно документировали военную карьеру Алстера Стюарта Скарлетта. От офицерской школы до посадки на корабль, от прибытия во Францию до боевых окопов. Здесь же висели расцвеченные красными и синими линиями карты сражений. И на всех фотографиях Алстер Скарлетт был в центре событий.
Ему и прежде доводилось видеть фотографии Скарлетта, но то были в основном моментальные снимки, сделанные на различных светских раутах или спортивных соревнованиях по теннису, поло или плаванию. На тех снимках он выглядел настоящим денди – магазин «Брукс бразерс» мог гордиться таким клиентом. Здесь же он был запечатлен среди солдат, и, что ужасно раздражало Кэнфилда, всегда оказывался на полголовы выше самых рослых своих соратников – военных всех рангов и званий. Неуклюжие ополченцы, предъявляющие оружие для осмотра, усталые сержанты перед строем таких же усталых солдат, опытные полевые командиры, серьезно чему-то внимающие, – и все они служили лишь статистами, фоном для энергичного, стройного лейтенанта. Все они – антураж, удачное обрамление для того, кто дарит их своим общением. На иных фотографиях высокий лейтенант представал в кругу робко улыбающихся офицеров: положив руки им на плечи, он словно уверял их: ничего, старые добрые денечки еще вернутся!
Судя по выражению лиц тех, кого он стремился утешить, они не очень-то верили в возвращение доброго старого времени. Однако сам он излучал бесконечный оптимизм. Холодный, самоуверенный тип, подумал Кэнфилд. В центре в золотой рамке красовался наградной лист. Серебряная звезда за доблесть, проявленную при Мез-Аргонне. Судя по этой экспозиции, Алстер
Скарлетт был прирожденным героем, которому крупно повезло: на его век выпала большая война. Тревожило другое – сам факт сей экспозиции. Она была бы более уместна в тихом кабинете отставного генерала, увенчанного полувековой славой, а не здесь, на Пятьдесят четвертой улице, в роскошной гостиной человека, озабоченного исключительно поисками удовольствий.
– Интересное зрелище, не так ли? – Джанет вернулась в гостиную.
– Впечатляющее, если не сказать больше. Да, Алстер Скарлетт – незаурядный человек.
– С этим трудно спорить. А если кто-нибудь и забывал об этом, достаточно было пригласить забывчивого в гостиную.
– Полагаю... Полагаю, эта замечательная экспозиция на тему выигранной войны – не ваша идея? – Он протянул Джанет бокал и заметил, как поспешно она его схватила и как жадно поднесла к губам.
– Естественно, не моя. – Она выпила неразбавленный скотч одним глотком. – Присядьте. Кэнфилд быстро глотнул виски.
– Позвольте повторить? – Он указал на бокал. Она села на один из диванов возле камина, а он направился к бару.
– Никогда не думал, что ваш муж до такой степени подвержен... военному похмелью. – Он кивнул в сторону камина.
– Очень точное определение: похмелье после большого праздника. А вы философ.
– Вот уж не считал себя таковым. Но я не предполагал, что ваш муж принадлежит к такому типу людей. – Он подал ей бокал и остался стоять.
– А вы разве не читали его военных воспоминаний? По-моему, газеты сделали все, чтобы развеять последние сомнения в том, кто именно победил кайзера. – Она выпила.
– О, газетчики! Они напишут что угодно, лишь бы платили. Я никогда не относился к их сообщениям всерьез. Да и ваш муж тоже.
– Вы говорите так, будто были знакомы с моим мужем.
Кэнфилд изобразил удивление и даже отставил поднесенный было ко рту бокал.
– А вы разве не знаете?
– Что?
– Конечно же мы были с ним знакомы. Я знал его достаточно хорошо. Мне казалось, что вам о нашем знакомстве известно. Извините.
Джанет свое удивление скрыла.
– Что вы, незачем извиняться. У Алстера было много знакомых. Возможно, я знаю далеко не всех. Вы что, познакомились с ним в Нью-Йорке? Не помню, чтобы он когда-либо называл ваше имя.
– О нет, мы встречались лишь время от времени, когда мне случалось бывать на востоке.
– Ах да, вы ведь из Чикаго?
– Совершенно верно. Но, откровенно говоря, по характеру моей профессии мне приходится много ездить. – Что правда, то правда: Кэнфилду действительно приходилось ездить по всей стране.
– А чем вы занимаетесь? Кэнфилд пригубил виски и сел.
– Если убрать все словесные украшения, я, считайте, разъездной торговец. Но словесные украшения убирать как-то не принято.
– А чем вы торгуете? Я знаю множество людей, которые занимаются торговлей, и они как-то не беспокоятся по поводу словесных украшений.
– Ну, они же продают ценные бумаги, акции или недвижимость, даже мосты. Я же торгую теннисными площадками.
Джанет рассмеялась – у нее был приятный смех.
– Вы шутите!
– Нет, серьезно. Я продаю теннисные корты. Он поставил стакан и сделал вид, что роется в карманах.
– Дайте-ка поглядеть, сдается мне, я тут один с собой прихватил... Нет, я продаю отличные корты. Уимблдонский стандарт, правда, за исключением газона. Так наша компания и называется: «Уимблдон». Говорю вам как на духу: у нас отличные корты. Вы наверняка играли на дюжине наших кортов, только не знаете, кому обязаны этим удовольствием.
– Потрясающе! А почему люди покупают ваши корты? Неужели они не могут построить собственные?
– Могут, конечно. Но мы убеждаем их, что их корты ни к черту не годятся. И вот мы сносим выстроенный ими самими корт и на его месте делаем новый.
– Вы надо мной издеваетесь! Теннисный корт – это всего лишь теннисный корт.
– А газон? Разве это не существенно? Обычно трава весной еще слишком короткая, а осенью желтеет. Наши же корты вечнозеленые.
Она снова засмеялась.
– На самом деле все просто. Наша компания разработала асфальтовое покрытие, от которого мяч отскакивает, как от газона. Это покрытие не плавится под солнцем и не трескается от мороза. Хотите купить такое? Через три дня мы подошлем грузовики, они завезут первый слой гравия. У нас здесь есть отделение. Вы и оглянуться не успеете, как у вас будет лучший теннисный корт на всей Пятьдесят четвертой улице.
Теперь рассмеялись они оба.
– Наверное, вы и сами играете, как чемпион.
– Вот уж нет. Я играю, но не очень хорошо. Да и не очень-то люблю теннис. Мы платим нескольким игрокам международного класса за то, что они рекламируют наши корты. Когда заканчиваем укладку, проводим показательные матчи – вам я организую такой бесплатно. Можете пригласить всех своих друзей, устроите вечеринку. На наших кортах прошло множество замечательных вечеринок – они, как видите, выдерживают и коктейли. А для нас это выгодно: на вечеринках мы получаем новые заказы.
– Очень интересно!
– От Атланты до залива Бар! Лучшие корты, лучшие вечеринки. – И он поднял стакан.
– Так, значит, вы продали Алстеру корт?
– И даже не пытался продать. Хотя стоило. Насколько мне известно, однажды он даже купил дирижабль. Что такое теннисный корт по сравнению с таким мощным приобретением?
– Чепуха, конечно. – Она хихикнула и в очередной раз протянула ему свой пустой бокал. Кэнфилд направился к бару, по пути снял повязку с руки и спрятал платок в карман. Она загасила сигарету в пепельнице.
– Но если вы не принадлежите к нью-йоркскому кругу, как вы познакомились с моим мужем?
– Мы встречались еще в колледже. Но наше знакомство было мимолетным – я ушел с середины первого курса. – Интересно, подумал Кэнфилд, позаботились ли в Вашингтоне поместить мое личное дело в архив Принстонского университета?
– Что, потянуло к книгам?
– Потянуло к деньгам: дело в том, что все деньги достались другой ветви моей семьи. А потом наши пути пересеклись на войне – и тоже ненадолго.
– Вы служили?
– Служил. Но не столь блистательно. – Он кивнул в сторону камина.
– То есть?
– Мы вместе проходили подготовку в Нью-Джерси. Он отправился во Францию, к славе, а меня откомандировали в Вашингтон, к скуке кабинетной службы. – Кэнфилд наклонился к ней и постарался придать голосу хмельную интимность. – Но мы успели немножко повеселиться. Хотя, конечно, подписав брачный контракт, он оставил холостяцкие повадки.
– Да нет, Мэтью Кэнфилд, не оставил. Он пристально посмотрел на нее: голос ее звучал твердо, с отчетливо ощущаемым оттенком горечи.
– Тогда он еще больший идиот, чем я думал. Она смотрела на него так, как смотрят на письмо, стараясь понять, что написано между строк.
– Вы очень симпатичный человек. – С этими словами она быстро поднялась, но пошатнулась и поставила бокал на маленький столик. – Вы извините, я сегодня не ужинала, и если сейчас не поем, боюсь, алкоголь подействует не лучшим образом.
– Позвольте пригласить вас на ужин.
– Чтобы вы залили кровью ни в чем не повинного официанта?
– Да крови уже нет. – Кэнфилд показал ей руку. – Поверьте, мисс, очень хотелось бы поужинать с вами.
– Да, я знаю. Она взяла бокал и шатающейся походкой приблизилась к дивану, на котором сидел Кэнфилд. – Вы знаете, что я чуть было сейчас не сделала?
– Нет. – Он остался сидеть.
– Я чуть было не попросила вас уйти. Кэнфилд начал протестовать.
– Подождите! Я хотела остаться одна и кое-что обдумать, но потом решила, что это не такая уж хорошая идея.
– Это чертовски плохая идея.
– Так что я вас не прогоню.
– Отлично.
– Но мне не хочется выходить из дому. Не согласитесь ли вы остаться и поужинать со мной, как говорится, чем Бог послал?
– А это не очень вас затруднит?
Джанет дернула шнур звонка.
– Если кого это и затруднит, так только экономку. А с тех пор как мой муж... покинул нас, она не очень-то перегружена.
Экономка явилась на зов с такой быстротой, что Кэнфилд подумал: уж не подслушивала ли она под дверью? Мэтью Кэнфилд был поражен неприглядной внешностью экономки.
– Слушаю вас, мадам. Мы не готовили сегодня ужин. Вы ведь сказали, что поужинаете у мадам Скарлатти.
– Значит, я передумала, Ханна. Мы с мистером Кэнфилдом будем ужинать здесь. Я предупредила его, что нам, вероятно, придется довольствоваться тем, что Бог пошлет.
– Хорошо, мадам.
У нее среднеевропейский, скорее всего, шведский или немецкий акцент, отметил Кэнфилд. Лицо с тяжелым подбородком, обрамленное затянутыми в узел седыми волосами, должно было бы излучать дружелюбие. Но оно не излучало дружелюбия, напротив, было жестким, даже суровым.
Тем не менее, она проследила, чтобы кухарка приготовила отличный ужин.
* * *
– Когда эта старая сука захочет, она душу из всех вытрясет, но своего добьется, – говорила Джанет. Они вернулись в гостиную и, сидя на диване рядом, почти касаясь друг друга, потягивали бренди.– Это естественно. Насколько я понимаю, она заправляет всем делом сама. Неудивительно, что никто не смеет ее ослушаться. Наверное, и я бы ей подчинялся безоговорочно.
– А вот мой муж так не считал, – сказала она тихо, – поэтому она так злилась на него.
– Правда? – Кэнфилд сделал вид, что это его совершенно не интересует.
– Правда.
– Никогда бы не подумал, что между ними могли быть какие-то стычки.
– О нет, никаких стычек не было. И проблем никаких не было тоже. Алстер просто никогда ни с чем не считался. Потому она так и злилась. Он не вступал с матерью в споры. Он просто делал что хотел, и все. Он был единственным, на кого она не имела никакого влияния, и из-за этого она его ненавидела.
– Но она могла перестать давать ему деньги, разве нет? – наивно спросил Кэнфилд.
– У него был свой собственный капитал.
– Ну, тогда управлять им было невозможно. Он, наверное, сводил ее с ума.
Молодая женщина пристально смотрела на огонь в камине.
– Он и меня до безумия довел. Так что она не единственная, – произнесла она как бы про себя. – Но ведь она его мать...
– А я – жена. – Она была уже совершенно пьяная и с ненавистью смотрела на фотографии. – Она не имеет права загонять меня в капкан, словно я зверь какой-то! Угрожать мне глупыми сплетнями! Ложью! Все это сплошная ложь! Это были друзья моего мужа, не мои! Да если б это были и мои друзья, она все равно не смеет!
– Да, у Алстера всякие приятели водились, это я хорошо помню. Но даже если они и вели себя дурно по отношению к вам – забудьте. Они вам не нужны.
Джанет расхохоталась.
– Именно так я и сделаю! Отправлюсь в Париж, в Каир, черт знает куда еще, и дам объявление в газетах: «Вы, дружки этого ублюдка, Алстера Скарлетта, я плевать на вас хотела! Подпись: Дж. Саксон Скарлетт, вдова». Надеюсь, вдова.
Следователь решил немного надавить:
– Она что, собирала о вас сведения... во всех этих местах?
– О, ей всегда все известно. Если у знаменитой мадам Скарлатти нет на вас досье – считайте, вы никто. Вы разве этого не знали?
И так же быстро, как чуть раньше, теперь Джанет вошла в раж.
– Но это все не важно. Пусть она катится ко всем чертям, – весело заявила она.
– А зачем она едет в Европу?
– А вам-то какое дело?
Кэнфилд пожал плечами.
– Просто прочел об этом в газете.
– Понятия не имею.
– А может, все дело в сплетнях, дошедших до нее из Парижа и прочих мест? – Он старался делать вид, что основательно набрался.
– Спросите у нее сами. Кстати, а бренди ничего. Она допила остатки и поставила бокал на стол. Следователь глянул в свой бокал – он был почти полон. Он сделал глубокий вдох и выпил.
– Вы правы. Она старая сука. – Джанет откинулась назад, на руку Кэнфилда, лежавшую на спинке дивана и заглянула ему в глаза. – Но вы ведь не старая сука?
– Нет, во-первых, я не старый, а во-вторых, мужского рода. Так зачем она едет в Европу?
– Я и сама уже тысячу раз задавала себе этот вопрос, но ответа найти не могу. Да мне все равно. А вы хороший человек?
– Лучший из лучших.
– А я вот вас сейчас поцелую, и тогда пойму. Я всегда могу определить по первому же поцелую...
– Неужели у вас такой опыт?
– О, опыт не опыт, а я умею узнавать. – Она обняла Кэнфилда за шею и притянула к себе. Она вся дрожала.
Он ответил на поцелуй с неким изумлением. Она была полна отчаяния, и, по непонятной причине, он вдруг почувствовал, что больше всего на свете желает защитить ее.
– Пойдемте наверх, – сказала она. На лестнице они вновь поцеловались, и Джанет Скарлетт погладила его по щеке.
– Она сказала... Она сказала, что это очень здорово – быть Скарлетт, когда Скарлетта рядом нет... Вот что она сказала.
– Кто? Кто это сказал?
– Матушка-сука. Вот кто.
– Его мать?
– Хоть бы она его не нашла... Тогда я свободна! Возьми меня, Мэтью, пожалуйста, возьми меня, ради Бога!
Помогая ей добраться до постели, Кэнфилд думал о том, что должен во что бы то ни стало убедить начальство отправить его в Европу на том же корабле.
Глава 17
Джефферсон Картрайт завернулся в полотенце и вышел из парной. Прошел в душ, позволил водяным иглам сначала исколоть ему затылок, потом запрокинул лицо и стоял так, пока кожа не начала саднить. Подкрутил кран, вода становилась все прохладней и наконец превратилась в ледяную.
Накануне вечером он здорово выпил. Откровенно говоря, он начал пить сразу после обеда и пил до ночи, а ночью понял, что домой добираться не стоит, и остался ночевать в клубе. У него были веские причины для такого праздника. После победной для него встречи с Элизабет Скарлатти он провел несколько дней за тщательным анализом дел «Скаруик фаундейшн». Сейчас он был готов выступать как равный среди равных. Он все время помнил о заключенном с Элизабет соглашении. Он держал его в своем портфеле, пока не изучил дела «Скаруик фаундейшн» так досконально, что даже его собственные адвокаты будут удивлены. Вода долбила его по затылку – он вспомнил, как запер портфель в багажной ячейке на Центральном вокзале. Многие коллеги уверяли, что багажные ячейки Центрального вокзала надежнее всяких сейфов. И уж точно надежнее сейфов Скарлатти!
После обеда он заберет портфель и отправится к своим поверенным. Они, конечно, будут потрясены и, надеялся он, забросают его вопросами о «Скаруике». А он так скоропалительно обрушит на них поток фактов и цифр, что они обалдеют.
Накануне вечером он здорово выпил. Откровенно говоря, он начал пить сразу после обеда и пил до ночи, а ночью понял, что домой добираться не стоит, и остался ночевать в клубе. У него были веские причины для такого праздника. После победной для него встречи с Элизабет Скарлатти он провел несколько дней за тщательным анализом дел «Скаруик фаундейшн». Сейчас он был готов выступать как равный среди равных. Он все время помнил о заключенном с Элизабет соглашении. Он держал его в своем портфеле, пока не изучил дела «Скаруик фаундейшн» так досконально, что даже его собственные адвокаты будут удивлены. Вода долбила его по затылку – он вспомнил, как запер портфель в багажной ячейке на Центральном вокзале. Многие коллеги уверяли, что багажные ячейки Центрального вокзала надежнее всяких сейфов. И уж точно надежнее сейфов Скарлатти!
После обеда он заберет портфель и отправится к своим поверенным. Они, конечно, будут потрясены и, надеялся он, забросают его вопросами о «Скаруике». А он так скоропалительно обрушит на них поток фактов и цифр, что они обалдеют.