Страница:
Коротышка-итальянец кивком подозвал Кэнфилда. Достал из кармана пачку денег, отсчитал несколько банкнотов. Говорил он с сильным акцентом.
– Это ты новичок?
– Да, сэр.
– С озера Эри? Правильно?
– Да, сэр.
– И как тебя зовут?
– Кэннон.
Итальянец глянул на человека в белой шляпе. Тот пожал плечами.
– Держи. – Итальянец протянул Кэнфилду две пятидесятидолларовые бумажки. – Будь хорошим мальчиком... Мы всегда заботимся о хороших мальчиках, не так ли, Моджоре?.. Мы также заботимся о мальчиках, которые не хотят быть хорошими... Понятно?
– Еще бы! Спасибо боль...
Тем временем два охранника подвели капитана к первому из автомобилей. Судя по тому, как крепко они держали его за руки, было ясно, что тащили они его силой.
– Отпустите! Отпустите меня! – Капитан тщетно пытался вырваться.
Коротышка итальянец отодвинул Кэнфилда в сторону. Охранники подтащили к нему капитана. И капитан, и охранники что-то одновременно говорили по-итальянски, коротышка спокойно слушал.
И тогда второй человек, тот, что оставался на заднем сиденье, наклонился вперед. Лица его по-прежнему не было Видно.
– Что происходит? – спросил он по-английски. – О чем это они вопят, а, Витоне?
– Этому капитану не нравится, как мы ведем дело, падроне. Он говорит, что запретит дальнейшую разгрузку.
– Почему?
Капитан продолжал что-то кричать – он не понимал слов, но понимал, что происходит что-то важное.
– Он говорит, что никого из нас не знает. Говорит, что это не его груз. Хочет позвонить кому-то по телефону.
– Понимаю, – тихо произнес сидевший в машине человек. – Я даже знаю, кому именно.
– И вы ему позволите? – спросил коротышка.
– Не валяйте дурака, Витоне... Говорите с ним спокойно. Улыбайтесь. Помашите – эй, вы, все там, – помашите тем, на корабле... Это же пороховая бочка, вы, кретины! Пусть думают, что все идет как надо.
– Конечно, конечно, падроне.
Они все заулыбались, кроме капитана, который по-прежнему пытался вырваться. Это было даже смешно, и Кэнфилд улыбнулся бы, если б вдруг не увидел прямо перед собой того, кто оставался в автомобиле: человек повернулся к окну. Это было интересное лицо, даже красивое. И хотя на человеке тоже была широкополая шляпа, Кэнфилд разглядел четко очерченный овал лица с огромным носом.
Но больше всего его поразили глаза. Они были светло-голубые, тем не менее, коротышка называл этого человека «падроне». Кэнфилд допускал, что итальянцы могут быть и голубоглазые, но пока таких он еще не встречал. Это было очень необычно.
– Что нам теперь делать, падроне? – спросил коротышка.
– Как что, Витоне... Этот человек – гость нашей страны, будь с ним вежлив. Проводи капитана за пределы порта, чтобы он имел возможность позвонить. – Человек со светло-голубыми глазами понизил голос. – И убей.
Коротышка кивком показал на выход с причала. Двое гангстеров подтолкнули капитана и повели его к воротам. В ночь.
– Иди, звони своему дружку, – сказал по-итальянски один из гангстеров.
Но капитан сопротивлялся. В неровном свете фонарей Кэнфилд разглядел, что ему удалось оттолкнуть одного, тот потерял равновесие и упал. Капитан тут же накинулся с кулаками на второго. Он что-то кричал по-итальянски.
Первый вскочил и выхватил что-то из кармана. Сначала Кэнфилд не понял, что именно.
А потом разглядел.
Нож.
Первый гангстер – он как раз был сзади – вонзил нож в спину капитана.
Мэтью Кэнфилд пониже надвинул форменную фуражку и медленно, осторожно двинулся в сторону будки таможенников.
– Эй! Ты! Таможенник! – окликнул его голубоглазый. – Ну ты! С озера Эри! – завопил коротышка. Кэнфилд повернулся.
– Я ничего не видел! Ничего! – Он пытался улыбнуться, но улыбка не получилась...
Человек изучал Кэнфилда своими светло-голубыми глазами. Мэтью наклонил голову, чтобы козырек скрыл лицо. Коротышка кивнул водителю первого автомобиля.
Водитель вышел и встал позади Кэнфилда. А потом подтолкнул его к выходу с причала.
– Послушайте, что вы делаете? Я ничего не видел!.. Чего вы от меня хотите? Пожалуйста, ради Бога!..
Мэтью Кэнфилд и не ждал ответа – он знал, чего они хотят. Им нужна его маленькая, ничего не значащая жизнь.
Водитель продолжал подталкивать его в спину. Вперед, вперед, за служебное здание, к пустырю.
В нескольких ярдах впереди метнулась пара крыс. С причала доносились возбужденные голоса. Воды Гудзона мерно рокотали между сваями.
Кэнфилд остановился. Он не знал почему. Он просто не мог больше сделать ни шагу. Все внутри у него похолодело.
– Не останавливаться! – приказал человек и ткнул Кэнфилда револьвером в бок.
– Послушайте! – Кэнфилд попытался придать своему голосу жесткость. – Я сотрудник правительственного органа. Если со мной что-нибудь случится, вас обязательно найдут. И никто из ваших дружков помочь вам не сможет... Они и делать этого не станут, как только узнают, кто я.
– Иди!
Послышался сигнал вошедшего в Гудзон парохода. Ему вторил другой.
А затем на борту «Генуи-Стеллы» прозвучал пронзительный свисток. Это был отчаянный крик о помощи.
Этот звук отвлек внимание человека с револьвером.
Кэнфилд схватил его за руку, в которой был зажат пистолет, и принялся изо всех сил ее выкручивать. Свободной рукой тот ударил Кэнфилда кулаком по лицу и стал теснить к железной стене склада. Продолжая выкручивать водителю руку, Кэнфилд изловчился, вцепился второй рукой в лацканы его пальто и что было силы рванул на себя. В последний момент проворно отклонился в сторону, и голова водителя врезалась в стену.
Револьвер выпал из рук гангстера, и Кэнфилд ударил его коленом в низ живота.
Тот вскрикнул от невыносимой боли и рухнул на колени. Попытался было ползти назад, в сторону причала, но Кэнфилд схватил его за волосы и несколько раз сильно ударил лбом о валявшуюся рядом толстую доску. Хлынула кровь.
Все было кончено.
Палач Мэтью Кэнфилда был мертв.
Пронзительный свисток на «Генуе-Стелле» продолжал реветь, голоса на причале становились все громче и громче, пока не превратились в сплошной вопль.
Кэнфилд подумал, что, должно быть, команда корабля восстала, потребовала капитана и, когда тот не явился, поняла, что он убит или, по крайней мере, захвачен.
Послышались одиночные выстрелы, затем автоматная очередь – и крики, крики ужаса.
Бежать Кэнфилду было некуда: отсюда он мог вернуться только к служебному зданию. А вскоре наверняка кто-то явится и за его палачом.
Он столкнул тело злодея в воду, и оно с громким всплеском ушло на дно.
Гудок на «Генуе-Стелле» захлебнулся. Крики начали стихать – похоже, кто-то взял ситуацию под контроль. А со стороны причала показались двое.
– Ла Тона! Эй, Ла Тона, где ты? – кричали они.
Мэтью Кэнфилд прыгнул в вонючие воды Гудзона и быстро-быстро, насколько позволяла намокшая форма, поплыл.
– Знаю, сэр. И благодарен за это судьбе.
– Вы оказались в весьма нестандартной ситуации. Даю вам недельный отпуск. Отдохните.
– Спасибо, сэр.
– Скоро придет Гловер. Время еще раннее. Было действительно рано – четверть седьмого. Кэнфилд прибыл в Вашингтон в четыре и не решился идти к себе домой. Он позвонил Бенджамину Рейнольдсу домой, и тот велел ему идти в офис «Группы 20» и ждать его там.
Открылась входная дверь.
– Гловер, это вы?
– Я, Бен. Господи! Еще совсем рано... Ну и ночка! А у нас как раз внуки гостят... – Голос у Гловера был усталый. – Привет, Кэнфилд. Что, черт побери, с вами случилось?
Следователь Мэтью Кэнфилд подробно сообщил обо всем случившемся.
– Я позвонил в таможню на озеро Эри, – сказал Рейнольдс, обращаясь к Гловеру. – Его личное дело изъято. Ребята в Нью-Йорке постарались сделать все, чтобы его прикрыть. Там личное дело не тронуто. Нам нужно еще что-нибудь предпринять для прикрытия?
Гловер задумался.
– Да. Вероятно... В случае, если личное дело на озере Эри исчезло именно из-за этой истории, мы постараемся распространить слух, что Кэнфилд... Кэннон был не тем человеком, за которого себя выдавал. И что его пристрелили. Где-нибудь в Лос-Анджелесе или Сан-Диего. Я об этом позабочусь.
– Хорошо... А сейчас, Кэнфилд, я покажу вам несколько фотографий. Кто они, говорить не буду... Посмотрите, может, узнаете кого-нибудь. – Бенджамин Рейнольдс открыл сейф. Вынул папку, вернулся к столу. – Вот. – Он разложил перед ним пять снимков, три газетных и два из судебных дел.
Уже через секунду Кэнфилд воскликнул:
– Вот он! Вот тот, кого коротышка итальянец называл «падроне»!
– La Scarlatti padrone, – тихо произнес Гловер.
– Вы абсолютно уверены? – спросил Рейнольдс.
– Да... И голубые глаза, ну прямо-таки лик Господень.
– Вы могли бы подтвердить все это в суде?
– Конечно.
– Эй, Бен, подождите! – Гловер понимал, что тем самым Мэтью Кэнфилд подпишет себе смертный приговор.
– Я только задал вопрос.
– Кто это? – спросил Кэнфилд.
– Да... Кто это... Кто он на самом деле. Я не стану отвечать вам даже на первый вопрос, но если вы попытаетесь узнать это сами, – а вы непременно попытаетесь, то учтите, что знание это смертельно опасно. – Рейнольдс перевернул фотографию. На обороте было написано: «Алстер Стюарт Скарлетт».
– Алстер Стюарт Скарлетт, он же Скарлатти, – произнес следователь Кэнфилд. – Герой войны, не так ли? И миллионер.
– Да. Герой войны и миллионер, – ответил Рейнольдс. – Эта информация секретна. Я подчеркиваю: совершенно секретна. Понятно?
– Конечно.
– Как вы думаете, после вчерашнего вас могут опознать?
– Вряд ли. Было темно, а я к тому же нахлобучил фуражку на глаза и старался изъясняться в их же манере... Нет, не думаю.
– Хорошо. Вы прекрасно справились с заданием. Теперь отправляйтесь спать.
– Благодарю вас. – Следователь вышел и закрыл за собой дверь.
Бенджамин Рейнольдс разглядывал лежащую перед ним фотографию.
– Падроне Скарлатти, Гловер. Вот так.
– Передайте все в министерство финансов. Мы свое дело сделали.
– Уж не думаете ли вы... Да мы никому ничего сообщить не можем, если только вы не решили пожертвовать Кэнфилдом... Да даже если мы и бросим его на съедение, чего мы добьемся? Скарлетт явно ничего не подписывал. Его всегда смогут отмазать: «Мистера Скарлетта видели в компании...» Какой? И кто свидетель? Какой-то мелкий государственный служащий против прославленного героя войны? Сына Скарлатти?.. Нет, мы можем только пригрозить. Предупредить. Вероятно, этого и достаточно.
– Кому вы собираетесь пригрозить?
Бенджамин Рейнольдс откинулся в кресле и сложил пальцы домиком.
– Я должен поговорить с Элизабет Скарлатти... Мне хочется знать: почему? Почему?!
– Это ты новичок?
– Да, сэр.
– С озера Эри? Правильно?
– Да, сэр.
– И как тебя зовут?
– Кэннон.
Итальянец глянул на человека в белой шляпе. Тот пожал плечами.
– Держи. – Итальянец протянул Кэнфилду две пятидесятидолларовые бумажки. – Будь хорошим мальчиком... Мы всегда заботимся о хороших мальчиках, не так ли, Моджоре?.. Мы также заботимся о мальчиках, которые не хотят быть хорошими... Понятно?
– Еще бы! Спасибо боль...
Тем временем два охранника подвели капитана к первому из автомобилей. Судя по тому, как крепко они держали его за руки, было ясно, что тащили они его силой.
– Отпустите! Отпустите меня! – Капитан тщетно пытался вырваться.
Коротышка итальянец отодвинул Кэнфилда в сторону. Охранники подтащили к нему капитана. И капитан, и охранники что-то одновременно говорили по-итальянски, коротышка спокойно слушал.
И тогда второй человек, тот, что оставался на заднем сиденье, наклонился вперед. Лица его по-прежнему не было Видно.
– Что происходит? – спросил он по-английски. – О чем это они вопят, а, Витоне?
– Этому капитану не нравится, как мы ведем дело, падроне. Он говорит, что запретит дальнейшую разгрузку.
– Почему?
Капитан продолжал что-то кричать – он не понимал слов, но понимал, что происходит что-то важное.
– Он говорит, что никого из нас не знает. Говорит, что это не его груз. Хочет позвонить кому-то по телефону.
– Понимаю, – тихо произнес сидевший в машине человек. – Я даже знаю, кому именно.
– И вы ему позволите? – спросил коротышка.
– Не валяйте дурака, Витоне... Говорите с ним спокойно. Улыбайтесь. Помашите – эй, вы, все там, – помашите тем, на корабле... Это же пороховая бочка, вы, кретины! Пусть думают, что все идет как надо.
– Конечно, конечно, падроне.
Они все заулыбались, кроме капитана, который по-прежнему пытался вырваться. Это было даже смешно, и Кэнфилд улыбнулся бы, если б вдруг не увидел прямо перед собой того, кто оставался в автомобиле: человек повернулся к окну. Это было интересное лицо, даже красивое. И хотя на человеке тоже была широкополая шляпа, Кэнфилд разглядел четко очерченный овал лица с огромным носом.
Но больше всего его поразили глаза. Они были светло-голубые, тем не менее, коротышка называл этого человека «падроне». Кэнфилд допускал, что итальянцы могут быть и голубоглазые, но пока таких он еще не встречал. Это было очень необычно.
– Что нам теперь делать, падроне? – спросил коротышка.
– Как что, Витоне... Этот человек – гость нашей страны, будь с ним вежлив. Проводи капитана за пределы порта, чтобы он имел возможность позвонить. – Человек со светло-голубыми глазами понизил голос. – И убей.
Коротышка кивком показал на выход с причала. Двое гангстеров подтолкнули капитана и повели его к воротам. В ночь.
– Иди, звони своему дружку, – сказал по-итальянски один из гангстеров.
Но капитан сопротивлялся. В неровном свете фонарей Кэнфилд разглядел, что ему удалось оттолкнуть одного, тот потерял равновесие и упал. Капитан тут же накинулся с кулаками на второго. Он что-то кричал по-итальянски.
Первый вскочил и выхватил что-то из кармана. Сначала Кэнфилд не понял, что именно.
А потом разглядел.
Нож.
Первый гангстер – он как раз был сзади – вонзил нож в спину капитана.
Мэтью Кэнфилд пониже надвинул форменную фуражку и медленно, осторожно двинулся в сторону будки таможенников.
– Эй! Ты! Таможенник! – окликнул его голубоглазый. – Ну ты! С озера Эри! – завопил коротышка. Кэнфилд повернулся.
– Я ничего не видел! Ничего! – Он пытался улыбнуться, но улыбка не получилась...
Человек изучал Кэнфилда своими светло-голубыми глазами. Мэтью наклонил голову, чтобы козырек скрыл лицо. Коротышка кивнул водителю первого автомобиля.
Водитель вышел и встал позади Кэнфилда. А потом подтолкнул его к выходу с причала.
– Послушайте, что вы делаете? Я ничего не видел!.. Чего вы от меня хотите? Пожалуйста, ради Бога!..
Мэтью Кэнфилд и не ждал ответа – он знал, чего они хотят. Им нужна его маленькая, ничего не значащая жизнь.
Водитель продолжал подталкивать его в спину. Вперед, вперед, за служебное здание, к пустырю.
В нескольких ярдах впереди метнулась пара крыс. С причала доносились возбужденные голоса. Воды Гудзона мерно рокотали между сваями.
Кэнфилд остановился. Он не знал почему. Он просто не мог больше сделать ни шагу. Все внутри у него похолодело.
– Не останавливаться! – приказал человек и ткнул Кэнфилда револьвером в бок.
– Послушайте! – Кэнфилд попытался придать своему голосу жесткость. – Я сотрудник правительственного органа. Если со мной что-нибудь случится, вас обязательно найдут. И никто из ваших дружков помочь вам не сможет... Они и делать этого не станут, как только узнают, кто я.
– Иди!
Послышался сигнал вошедшего в Гудзон парохода. Ему вторил другой.
А затем на борту «Генуи-Стеллы» прозвучал пронзительный свисток. Это был отчаянный крик о помощи.
Этот звук отвлек внимание человека с револьвером.
Кэнфилд схватил его за руку, в которой был зажат пистолет, и принялся изо всех сил ее выкручивать. Свободной рукой тот ударил Кэнфилда кулаком по лицу и стал теснить к железной стене склада. Продолжая выкручивать водителю руку, Кэнфилд изловчился, вцепился второй рукой в лацканы его пальто и что было силы рванул на себя. В последний момент проворно отклонился в сторону, и голова водителя врезалась в стену.
Револьвер выпал из рук гангстера, и Кэнфилд ударил его коленом в низ живота.
Тот вскрикнул от невыносимой боли и рухнул на колени. Попытался было ползти назад, в сторону причала, но Кэнфилд схватил его за волосы и несколько раз сильно ударил лбом о валявшуюся рядом толстую доску. Хлынула кровь.
Все было кончено.
Палач Мэтью Кэнфилда был мертв.
Пронзительный свисток на «Генуе-Стелле» продолжал реветь, голоса на причале становились все громче и громче, пока не превратились в сплошной вопль.
Кэнфилд подумал, что, должно быть, команда корабля восстала, потребовала капитана и, когда тот не явился, поняла, что он убит или, по крайней мере, захвачен.
Послышались одиночные выстрелы, затем автоматная очередь – и крики, крики ужаса.
Бежать Кэнфилду было некуда: отсюда он мог вернуться только к служебному зданию. А вскоре наверняка кто-то явится и за его палачом.
Он столкнул тело злодея в воду, и оно с громким всплеском ушло на дно.
Гудок на «Генуе-Стелле» захлебнулся. Крики начали стихать – похоже, кто-то взял ситуацию под контроль. А со стороны причала показались двое.
– Ла Тона! Эй, Ла Тона, где ты? – кричали они.
Мэтью Кэнфилд прыгнул в вонючие воды Гудзона и быстро-быстро, насколько позволяла намокшая форма, поплыл.
* * *
– Вы настоящий счастливчик, – сказал Бенджамин Рейнольдс.– Знаю, сэр. И благодарен за это судьбе.
– Вы оказались в весьма нестандартной ситуации. Даю вам недельный отпуск. Отдохните.
– Спасибо, сэр.
– Скоро придет Гловер. Время еще раннее. Было действительно рано – четверть седьмого. Кэнфилд прибыл в Вашингтон в четыре и не решился идти к себе домой. Он позвонил Бенджамину Рейнольдсу домой, и тот велел ему идти в офис «Группы 20» и ждать его там.
Открылась входная дверь.
– Гловер, это вы?
– Я, Бен. Господи! Еще совсем рано... Ну и ночка! А у нас как раз внуки гостят... – Голос у Гловера был усталый. – Привет, Кэнфилд. Что, черт побери, с вами случилось?
Следователь Мэтью Кэнфилд подробно сообщил обо всем случившемся.
– Я позвонил в таможню на озеро Эри, – сказал Рейнольдс, обращаясь к Гловеру. – Его личное дело изъято. Ребята в Нью-Йорке постарались сделать все, чтобы его прикрыть. Там личное дело не тронуто. Нам нужно еще что-нибудь предпринять для прикрытия?
Гловер задумался.
– Да. Вероятно... В случае, если личное дело на озере Эри исчезло именно из-за этой истории, мы постараемся распространить слух, что Кэнфилд... Кэннон был не тем человеком, за которого себя выдавал. И что его пристрелили. Где-нибудь в Лос-Анджелесе или Сан-Диего. Я об этом позабочусь.
– Хорошо... А сейчас, Кэнфилд, я покажу вам несколько фотографий. Кто они, говорить не буду... Посмотрите, может, узнаете кого-нибудь. – Бенджамин Рейнольдс открыл сейф. Вынул папку, вернулся к столу. – Вот. – Он разложил перед ним пять снимков, три газетных и два из судебных дел.
Уже через секунду Кэнфилд воскликнул:
– Вот он! Вот тот, кого коротышка итальянец называл «падроне»!
– La Scarlatti padrone, – тихо произнес Гловер.
– Вы абсолютно уверены? – спросил Рейнольдс.
– Да... И голубые глаза, ну прямо-таки лик Господень.
– Вы могли бы подтвердить все это в суде?
– Конечно.
– Эй, Бен, подождите! – Гловер понимал, что тем самым Мэтью Кэнфилд подпишет себе смертный приговор.
– Я только задал вопрос.
– Кто это? – спросил Кэнфилд.
– Да... Кто это... Кто он на самом деле. Я не стану отвечать вам даже на первый вопрос, но если вы попытаетесь узнать это сами, – а вы непременно попытаетесь, то учтите, что знание это смертельно опасно. – Рейнольдс перевернул фотографию. На обороте было написано: «Алстер Стюарт Скарлетт».
– Алстер Стюарт Скарлетт, он же Скарлатти, – произнес следователь Кэнфилд. – Герой войны, не так ли? И миллионер.
– Да. Герой войны и миллионер, – ответил Рейнольдс. – Эта информация секретна. Я подчеркиваю: совершенно секретна. Понятно?
– Конечно.
– Как вы думаете, после вчерашнего вас могут опознать?
– Вряд ли. Было темно, а я к тому же нахлобучил фуражку на глаза и старался изъясняться в их же манере... Нет, не думаю.
– Хорошо. Вы прекрасно справились с заданием. Теперь отправляйтесь спать.
– Благодарю вас. – Следователь вышел и закрыл за собой дверь.
Бенджамин Рейнольдс разглядывал лежащую перед ним фотографию.
– Падроне Скарлатти, Гловер. Вот так.
– Передайте все в министерство финансов. Мы свое дело сделали.
– Уж не думаете ли вы... Да мы никому ничего сообщить не можем, если только вы не решили пожертвовать Кэнфилдом... Да даже если мы и бросим его на съедение, чего мы добьемся? Скарлетт явно ничего не подписывал. Его всегда смогут отмазать: «Мистера Скарлетта видели в компании...» Какой? И кто свидетель? Какой-то мелкий государственный служащий против прославленного героя войны? Сына Скарлатти?.. Нет, мы можем только пригрозить. Предупредить. Вероятно, этого и достаточно.
– Кому вы собираетесь пригрозить?
Бенджамин Рейнольдс откинулся в кресле и сложил пальцы домиком.
– Я должен поговорить с Элизабет Скарлатти... Мне хочется знать: почему? Почему?!
Глава 7
Алстер Стюарт Скарлетт вылез из такси на углу Пятой авеню и Пятьдесят четвертой улицы и направился к своему роскошному дому. Взбежал по ступенькам, открыл массивную дверь, вошел. На мгновение задержался в огромном холле, потопал ногами – февраль выдался холодный. Швырнул в кресло пальто, затем распахнул высокие двустворчатые двери, ведущие в просторную гостиную, и зажег настольную лампу... Четыре часа, а уже темно.
Подошел к камину и с удовольствием заметил, что слуги уложили поленья как надо. Он разжег камин и наблюдал, как пламя начинает пожирать дерево. Положил руки на решетку, наклонился к теплу. Перед глазами оказался приказ о награждении его Серебряной звездой – приказ висел в золотой рамочке под стеклом. Надо будет здесь кое-что поменять, подумал он. Скоро он сможет повесить здесь нечто совсем иное.
А затем его мысли снова вернулись к недавним событиям.
Дураки! Тупоголовые болваны! Ничтожества!
Дерьмо! Мусор!
Четверо из команды «Генуи-Стеллы» убиты. Тело капитана найдено на заброшенной барже.
На это-то ему наплевать. И на бунт на корабле ему наплевать. Доки – опасное место, это все знают.
Но вот труп Ла Тоны, всплывший в нескольких ярдах от парохода. Парохода, доставившего контрабандный спирт...
Ла Тона!
Кто же его прикончил? Не тот же тупой косноязычный таможенник... Господи, только не это!.. Ла Тона – прирожденный убийца, он справился бы с любым. Жестокий, хитрый, надежный.
Эта история дурно пахнет. Очень дурно пахнет. И ничем этот запах не заглушить: пять трупов на причале тридцать семь, пятеро убитых за одну ночь.
А через Ла Тону они могут выйти на Витоне. Маленького дона Витоне Дженовезе. Грязный ублюдок, генуэзская свинья, подумал Скарлетт.
Да, пора выходить из игры.
Он получил все, что хотел. Даже больше. Штрассер будет в восторге. Все они будут потрясены.
Алстер Скарлетт закурил и направился к маленькой узкой двери слева от камина. Достал ключ, открыл дверь и вошел.
Комната тоже была маленькой. Когда-то это был винный погребок, сейчас здесь располагался небольшой кабинет: стол, стул, два массивных стальных сейфа.
Скарлетт зажег лампу на столе и подошел к первому сейфу. Набрал шифр, открыл один из ящиков. Достал толстую тетрадь в кожаном переплете и сел за стол.
Это была его «домашняя работа». Пять лет упорного труда.
Он листал страницы, скрепленные металлическими кольцами. Все аккуратно, четко, записи сделаны разборчиво. После каждого имени, если данное лицо казалось ему перспективным, следовала краткая характеристика, адрес, биография, положение в обществе, доходы и семья...
Страницы переложены цветными закладками с указанием города и штата, выходцами из которых являются все поименованные в тетради лица.
Досье на всех важных и не важных персон, которые получали выгоду от созданной Алстером Скарлеттом организации. На конгрессменов, бравших взятки от своих подчиненных, на глав корпораций, «вкладывавших» средства в незаконные операции, которые вел он, Алстер Скарлетт, через подставных лиц. О нет, сам он никогда не был замешан – он лишь давал деньги. Мед. На который слетались пчелы.
Политики, банкиры, юристы, врачи, архитекторы, писатели, гангстеры, чиновники, полицейские, таможенники, пожарные, букмекеры... Список профессий и занятий бесконечен.
«Сухой закон» служил становым хребтом коррупции, но были и другие предприятия, не менее прибыльные.
Проституция, подпольные абортарии, нефть, золото, политические кампании, протекционизм, фондовая биржа, незаконная торговля спиртными напитками, ростовщичество... И этот список можно продолжать до бесконечности.
Аппетиты алчных людей неуемны. Это был главный постулат его теоретических изысков.
Жадное быдло!
Все задокументировано. Все указаны.
Домыслам, догадкам здесь нет места – все точно. Когда настанет время, они не отвертятся.
Толстая тетрадь в кожаном переплете содержала досье на 4263 человека. В восьмидесяти одном городе двадцати четырех штатов... Двенадцать сенаторов, девяносто восемь конгрессменов, три члена кабинета Кулиджа.
Список лиц, виновных в должностных преступлениях.
Алстер Стюарт Скарлетт снял телефонную трубку и набрал номер.
– Позовите Витоне... Что значит «Кто звонит»! Этот номер он дал мне лично!
Скарлетт смял в пепельнице сигарету. Ожидая, пока позовут Дженовезе, он рисовал на листе бумаги какие-то линии. Улыбнулся, заметив, что они, словно ножи, сходились в центральной точке. Нет, все же не как ножи. Как молнии.
– Витоне? Это я... Я точно знаю... А разве мы что-то можем сделать? Делать нам особенно нечего... Если будут спрашивать, придумай что-нибудь. Ты был в Вестчестере. Ты понятия не имеешь, где был Ла Тона... Обо мне ни слова! Понял? Не старайся быть умником... У меня есть для тебя предложение. Тебе понравится... Забирай себе все дело. И все, что вложено. Теперь это твое. Я выхожу.
Витоне в ответ не проронил ни слова. Алстер Скарлетт рисовал теперь елку и, так и не дождавшись реакции Витоне, продолжал:
– Нет, нет, никакой компенсации. Все твое. Мне ничего не нужно. Вся организация переходит к тебе, вся сеть... Еще раз повторяю: мне ничего не нужно, я выхожу! Если тебе это не интересно, передам дело кому-нибудь еще, скажем, в Бронксе или в Детройте. Повторяю, мне ничего не нужно, ни цента. Только одно: ты меня не знаешь. В глаза не видел, понятно? Такова моя цена.
Дон Витоне Дженовезе разразился наконец длинной тирадой на итальянском. Скарлетт отвел трубку от уха. Единственным словом, которое он понял во всем этом пространном монологе, было без конца повторяемое «спасибо».
Алстер Скарлетт повесил трубку, закрыл тетрадь в кожаном переплете. Посидел минуту, затем выдвинул верхний ящик письменного стола. Достал письмо, полученное от Грегора Штрассера. Перечитал его – в двадцатый раз. Или в сотый?
«Фантастический план... смелый план... маркиз Жак Луи Бертольд... Лондон... В середине апреля».
Неужели время настало! Наконец-то!
Если так, то у Крюгера должен быть свой собственный план в отношении Алстера Стюарта Скарлетта.
Он, этот план, был не таким уж смелым, но он был весьма достойным. Респектабельным. Да, это более точное слово. Респектабельный – Алстер Стюарт Скарлетт рассмеялся от удовольствия.
Наследник империи Скарлатти, обаятельный красавец, выпускник престижного университета, герой битвы при Мез-Аргонне, самый завидный холостяк высшего нью-йоркского общества, собирался жениться.
Подошел к камину и с удовольствием заметил, что слуги уложили поленья как надо. Он разжег камин и наблюдал, как пламя начинает пожирать дерево. Положил руки на решетку, наклонился к теплу. Перед глазами оказался приказ о награждении его Серебряной звездой – приказ висел в золотой рамочке под стеклом. Надо будет здесь кое-что поменять, подумал он. Скоро он сможет повесить здесь нечто совсем иное.
А затем его мысли снова вернулись к недавним событиям.
Дураки! Тупоголовые болваны! Ничтожества!
Дерьмо! Мусор!
Четверо из команды «Генуи-Стеллы» убиты. Тело капитана найдено на заброшенной барже.
На это-то ему наплевать. И на бунт на корабле ему наплевать. Доки – опасное место, это все знают.
Но вот труп Ла Тоны, всплывший в нескольких ярдах от парохода. Парохода, доставившего контрабандный спирт...
Ла Тона!
Кто же его прикончил? Не тот же тупой косноязычный таможенник... Господи, только не это!.. Ла Тона – прирожденный убийца, он справился бы с любым. Жестокий, хитрый, надежный.
Эта история дурно пахнет. Очень дурно пахнет. И ничем этот запах не заглушить: пять трупов на причале тридцать семь, пятеро убитых за одну ночь.
А через Ла Тону они могут выйти на Витоне. Маленького дона Витоне Дженовезе. Грязный ублюдок, генуэзская свинья, подумал Скарлетт.
Да, пора выходить из игры.
Он получил все, что хотел. Даже больше. Штрассер будет в восторге. Все они будут потрясены.
Алстер Скарлетт закурил и направился к маленькой узкой двери слева от камина. Достал ключ, открыл дверь и вошел.
Комната тоже была маленькой. Когда-то это был винный погребок, сейчас здесь располагался небольшой кабинет: стол, стул, два массивных стальных сейфа.
Скарлетт зажег лампу на столе и подошел к первому сейфу. Набрал шифр, открыл один из ящиков. Достал толстую тетрадь в кожаном переплете и сел за стол.
Это была его «домашняя работа». Пять лет упорного труда.
Он листал страницы, скрепленные металлическими кольцами. Все аккуратно, четко, записи сделаны разборчиво. После каждого имени, если данное лицо казалось ему перспективным, следовала краткая характеристика, адрес, биография, положение в обществе, доходы и семья...
Страницы переложены цветными закладками с указанием города и штата, выходцами из которых являются все поименованные в тетради лица.
Досье на всех важных и не важных персон, которые получали выгоду от созданной Алстером Скарлеттом организации. На конгрессменов, бравших взятки от своих подчиненных, на глав корпораций, «вкладывавших» средства в незаконные операции, которые вел он, Алстер Скарлетт, через подставных лиц. О нет, сам он никогда не был замешан – он лишь давал деньги. Мед. На который слетались пчелы.
Политики, банкиры, юристы, врачи, архитекторы, писатели, гангстеры, чиновники, полицейские, таможенники, пожарные, букмекеры... Список профессий и занятий бесконечен.
«Сухой закон» служил становым хребтом коррупции, но были и другие предприятия, не менее прибыльные.
Проституция, подпольные абортарии, нефть, золото, политические кампании, протекционизм, фондовая биржа, незаконная торговля спиртными напитками, ростовщичество... И этот список можно продолжать до бесконечности.
Аппетиты алчных людей неуемны. Это был главный постулат его теоретических изысков.
Жадное быдло!
Все задокументировано. Все указаны.
Домыслам, догадкам здесь нет места – все точно. Когда настанет время, они не отвертятся.
Толстая тетрадь в кожаном переплете содержала досье на 4263 человека. В восьмидесяти одном городе двадцати четырех штатов... Двенадцать сенаторов, девяносто восемь конгрессменов, три члена кабинета Кулиджа.
Список лиц, виновных в должностных преступлениях.
Алстер Стюарт Скарлетт снял телефонную трубку и набрал номер.
– Позовите Витоне... Что значит «Кто звонит»! Этот номер он дал мне лично!
Скарлетт смял в пепельнице сигарету. Ожидая, пока позовут Дженовезе, он рисовал на листе бумаги какие-то линии. Улыбнулся, заметив, что они, словно ножи, сходились в центральной точке. Нет, все же не как ножи. Как молнии.
– Витоне? Это я... Я точно знаю... А разве мы что-то можем сделать? Делать нам особенно нечего... Если будут спрашивать, придумай что-нибудь. Ты был в Вестчестере. Ты понятия не имеешь, где был Ла Тона... Обо мне ни слова! Понял? Не старайся быть умником... У меня есть для тебя предложение. Тебе понравится... Забирай себе все дело. И все, что вложено. Теперь это твое. Я выхожу.
Витоне в ответ не проронил ни слова. Алстер Скарлетт рисовал теперь елку и, так и не дождавшись реакции Витоне, продолжал:
– Нет, нет, никакой компенсации. Все твое. Мне ничего не нужно. Вся организация переходит к тебе, вся сеть... Еще раз повторяю: мне ничего не нужно, я выхожу! Если тебе это не интересно, передам дело кому-нибудь еще, скажем, в Бронксе или в Детройте. Повторяю, мне ничего не нужно, ни цента. Только одно: ты меня не знаешь. В глаза не видел, понятно? Такова моя цена.
Дон Витоне Дженовезе разразился наконец длинной тирадой на итальянском. Скарлетт отвел трубку от уха. Единственным словом, которое он понял во всем этом пространном монологе, было без конца повторяемое «спасибо».
Алстер Скарлетт повесил трубку, закрыл тетрадь в кожаном переплете. Посидел минуту, затем выдвинул верхний ящик письменного стола. Достал письмо, полученное от Грегора Штрассера. Перечитал его – в двадцатый раз. Или в сотый?
«Фантастический план... смелый план... маркиз Жак Луи Бертольд... Лондон... В середине апреля».
Неужели время настало! Наконец-то!
Если так, то у Крюгера должен быть свой собственный план в отношении Алстера Стюарта Скарлетта.
Он, этот план, был не таким уж смелым, но он был весьма достойным. Респектабельным. Да, это более точное слово. Респектабельный – Алстер Стюарт Скарлетт рассмеялся от удовольствия.
Наследник империи Скарлатти, обаятельный красавец, выпускник престижного университета, герой битвы при Мез-Аргонне, самый завидный холостяк высшего нью-йоркского общества, собирался жениться.
Глава 8
– Вы все это придумали, мистер Рейнольдс! – Элизабет Скарлатти была в ярости. И не стесняясь изливала свой гнев на стоящего перед ней человека. – Я не потерплю ни подобных предположений, ни сознательной лжи!
– К сожалению, я говорю правду. Впрочем, кое в чем я действительно солгал.
– Вы обманным путем добились возможности встретиться со мной! Сенатор Браунли сказал, что вы представляете Агентство по землепользованию и что дело касается каких-то участков, которые министерство внутренних дел хотело бы приобрести у «Скарлатти индастриз».
– Он был абсолютно в этом уверен.
– Тогда он еще больший идиот, чем я думала! Значит, вы мне угрожаете? Как вы смеете высказывать мне какие-то гнусные, ничем не подтвержденные сплетни! Надеюсь, вы готовы к вызову в суд?
– А вы именно этого хотите?
– Вы вынуждаете меня поступить именно так!.. Я знаю в Вашингтоне многих, а вот о вас не слышала никогда! И если бы действительно ходили такие слухи, они уже были бы и другим известны. Да, вы вынуждаете меня обратиться в суд. Я не намерена терпеть оскорбления!
– А если это правда?
– Это неправда, и вы это знаете не хуже меня! Моему сыну не надо лезть в такие дела... У него собственное состояние, и немалое! Оба мои сына обладают собственностью, которая ежегодно приносит им – будем откровенны – весьма солидные суммы.
– Значит, мотив наживы исключается, не так ли? – спросил Бенджамин Рейнольдс, испытующе глядя на Элизабет.
– Мы ничего не исключаем, потому что и исключать-то нечего. Если мой сын в чем-то согрешил – что ж, его следует за это пожурить, а не провозглашать преступником! А если вы делаете все это только для того, чтобы замарать имя Скарлатти, то вы настоящий подлец, и я позабочусь, чтобы вас выкинули вон.
Бенджамина Рейнольдса трудно было вывести из себя, но сейчас он почувствовал, что его раздражение приближается к критической точке. Ему пришлось напомнить себе, что старая дама защищает честь семьи, и вряд ли можно было ждать от нее чего-либо иного в подобной ситуации.
– Я не хочу, чтобы вы считали меня врагом. Я не враг и не шантажист. Откровенно говоря, второе предположение даже более оскорбительно для меня.
– И снова вы исходите из ложной посылки, – перебила его Элизабет Скарлатти. – Да кто вы такой, чтобы быть моим врагом? Вы всего лишь ничтожный человечишка, использующий мерзкие корыстные цели.
– Приказ убить человека – это не «какие-то сплетни».
– Что? Что вы такое говорите?!
– Это самое серьезное из имеющихся у нас обвинений... Но есть и смягчающие обстоятельства, если это способно хоть немного утешить вас.
Старая дама презрительно взирала на Бенджамина Рейнольдса. Он игнорировал этот взгляд.
– Человек, которого убили, точнее, которого приказал убить ваш сын, сам был убийцей... Капитан парохода, команда которого сплошь состоит из преступников и занимается грязными делами. Да, на его счету много грязи.
Элизабет Скарлатти встала.
– Вот этого я точно не потерплю, – спокойно произнесла она. – Вы выдвинули чудовищное обвинение, а потом излагаете якобы смягчающие вину обстоятельства. Это чудовищно.
– Мы живем в странные времена, мадам Скарлатти. Наши сотрудники не могут всюду поспеть. Мы не сокрушаемся по поводу гангстерских разборок, пусть их. Но иногда гангстеры оказываются сильнее нас.
– И вы... И вы причисляете моего сына к этой категории?
– Не я. Он сам причислил себя к этой категории.
Элизабет Скарлатти медленно вышла из-за стола и подошла к окну. Она стояла спиной к Рейнольдсу и смотрела на улицу.
– И сколько еще человек в Вашингтоне... знают эту сплетню?
– Все, что я вам рассказал?
– Хоть что-нибудь.
– Ходили определенные разговоры в министерстве финансов. Но ничего определенного, ничего, что побудило бы их к расследованию. Что касается убийства, то знают только мой помощник и человек, явившийся невольным свидетелем.
– Их имена!
– О нет.
– Мне ничего не стоит их выяснить.
– Это не принесет вам никакой пользы.
– Посмотрим! – Элизабет повернулась к Рейнольдсу.
– Ну и что же вы сделаете?
– А чего вы ждете? Я не дура. Я не верю ни одному вашему слову. Но я не хочу, чтобы имя Скарлатти трепали какие-то подлецы... Сколько, мистер Рейнольдс?
Шеф «Группы 20» спокойно смотрел в глаза Элизабет Скарлатти.
– Нисколько. Ни пенни, благодарю вас... Но я пойду дальше. Вы вынуждаете меня выдвинуть обвинение и против вас.
– Старый дурак!
– Черт побери, хватит!.. Мне нужна только правда! Нет, не только правда. Я хочу, чтобы вы все это прекратили до того, как пострадает кто-нибудь еще. Разве это не уступка знаменитому герою войны? Особенно в наши сумасшедшие времена... И еще я хочу знать: почему?
– Если я стану тут с вами размышлять о причинах, я дам вам повод уверовать в ваши обвинения. Отказываюсь говорить на эту тему!
– Господи Боже мой! Ну вы и штучка!
– Да. И вы меня еще плохо знаете.
– Неужели вы не способны понять?.. Так продолжаться не может. Это конец! Это будет концом, если вы не сумеете остановить сына. А мы предполагаем, что вы в состоянии это сделать... Но я думаю, что и вы хотели бы знать – почему. Мы оба знаем, что ваш сын богат. Так почему же?
Элизабет смотрела на него, и Рейнольдс понял, что она не ответит, не станет отвечать. Что ж, он сделал все, что мог. Остальное зависит от нее.
– Прощайте, мадам... Но предупреждаю: я глаз не спущу с падроне Скарлатти.
– С кого?
– Спросите вашего сына сами, пусть он скажет, что значат эти слова.
Рейнольдс повернулся и вышел из комнаты. Люди вроде Элизабет Скарлатти ужасно утомляли его. Может, потому, думал он, что такие люди не стоят его внимания. Да, все эти магнаты не стоят его внимания.
По-прежнему стоя у окна, Элизабет наблюдала, как пожилой человек закрыл за собой дверь. Подождала, пока он вышел на улицу и повернул направо, к Пятой авеню.
Проходя мимо окна, у которого стояла Элизабет, он на минуту остановился. Их глаза встретились.
Но они даже не кивнули друг другу.
– К сожалению, я говорю правду. Впрочем, кое в чем я действительно солгал.
– Вы обманным путем добились возможности встретиться со мной! Сенатор Браунли сказал, что вы представляете Агентство по землепользованию и что дело касается каких-то участков, которые министерство внутренних дел хотело бы приобрести у «Скарлатти индастриз».
– Он был абсолютно в этом уверен.
– Тогда он еще больший идиот, чем я думала! Значит, вы мне угрожаете? Как вы смеете высказывать мне какие-то гнусные, ничем не подтвержденные сплетни! Надеюсь, вы готовы к вызову в суд?
– А вы именно этого хотите?
– Вы вынуждаете меня поступить именно так!.. Я знаю в Вашингтоне многих, а вот о вас не слышала никогда! И если бы действительно ходили такие слухи, они уже были бы и другим известны. Да, вы вынуждаете меня обратиться в суд. Я не намерена терпеть оскорбления!
– А если это правда?
– Это неправда, и вы это знаете не хуже меня! Моему сыну не надо лезть в такие дела... У него собственное состояние, и немалое! Оба мои сына обладают собственностью, которая ежегодно приносит им – будем откровенны – весьма солидные суммы.
– Значит, мотив наживы исключается, не так ли? – спросил Бенджамин Рейнольдс, испытующе глядя на Элизабет.
– Мы ничего не исключаем, потому что и исключать-то нечего. Если мой сын в чем-то согрешил – что ж, его следует за это пожурить, а не провозглашать преступником! А если вы делаете все это только для того, чтобы замарать имя Скарлатти, то вы настоящий подлец, и я позабочусь, чтобы вас выкинули вон.
Бенджамина Рейнольдса трудно было вывести из себя, но сейчас он почувствовал, что его раздражение приближается к критической точке. Ему пришлось напомнить себе, что старая дама защищает честь семьи, и вряд ли можно было ждать от нее чего-либо иного в подобной ситуации.
– Я не хочу, чтобы вы считали меня врагом. Я не враг и не шантажист. Откровенно говоря, второе предположение даже более оскорбительно для меня.
– И снова вы исходите из ложной посылки, – перебила его Элизабет Скарлатти. – Да кто вы такой, чтобы быть моим врагом? Вы всего лишь ничтожный человечишка, использующий мерзкие корыстные цели.
– Приказ убить человека – это не «какие-то сплетни».
– Что? Что вы такое говорите?!
– Это самое серьезное из имеющихся у нас обвинений... Но есть и смягчающие обстоятельства, если это способно хоть немного утешить вас.
Старая дама презрительно взирала на Бенджамина Рейнольдса. Он игнорировал этот взгляд.
– Человек, которого убили, точнее, которого приказал убить ваш сын, сам был убийцей... Капитан парохода, команда которого сплошь состоит из преступников и занимается грязными делами. Да, на его счету много грязи.
Элизабет Скарлатти встала.
– Вот этого я точно не потерплю, – спокойно произнесла она. – Вы выдвинули чудовищное обвинение, а потом излагаете якобы смягчающие вину обстоятельства. Это чудовищно.
– Мы живем в странные времена, мадам Скарлатти. Наши сотрудники не могут всюду поспеть. Мы не сокрушаемся по поводу гангстерских разборок, пусть их. Но иногда гангстеры оказываются сильнее нас.
– И вы... И вы причисляете моего сына к этой категории?
– Не я. Он сам причислил себя к этой категории.
Элизабет Скарлатти медленно вышла из-за стола и подошла к окну. Она стояла спиной к Рейнольдсу и смотрела на улицу.
– И сколько еще человек в Вашингтоне... знают эту сплетню?
– Все, что я вам рассказал?
– Хоть что-нибудь.
– Ходили определенные разговоры в министерстве финансов. Но ничего определенного, ничего, что побудило бы их к расследованию. Что касается убийства, то знают только мой помощник и человек, явившийся невольным свидетелем.
– Их имена!
– О нет.
– Мне ничего не стоит их выяснить.
– Это не принесет вам никакой пользы.
– Посмотрим! – Элизабет повернулась к Рейнольдсу.
– Ну и что же вы сделаете?
– А чего вы ждете? Я не дура. Я не верю ни одному вашему слову. Но я не хочу, чтобы имя Скарлатти трепали какие-то подлецы... Сколько, мистер Рейнольдс?
Шеф «Группы 20» спокойно смотрел в глаза Элизабет Скарлатти.
– Нисколько. Ни пенни, благодарю вас... Но я пойду дальше. Вы вынуждаете меня выдвинуть обвинение и против вас.
– Старый дурак!
– Черт побери, хватит!.. Мне нужна только правда! Нет, не только правда. Я хочу, чтобы вы все это прекратили до того, как пострадает кто-нибудь еще. Разве это не уступка знаменитому герою войны? Особенно в наши сумасшедшие времена... И еще я хочу знать: почему?
– Если я стану тут с вами размышлять о причинах, я дам вам повод уверовать в ваши обвинения. Отказываюсь говорить на эту тему!
– Господи Боже мой! Ну вы и штучка!
– Да. И вы меня еще плохо знаете.
– Неужели вы не способны понять?.. Так продолжаться не может. Это конец! Это будет концом, если вы не сумеете остановить сына. А мы предполагаем, что вы в состоянии это сделать... Но я думаю, что и вы хотели бы знать – почему. Мы оба знаем, что ваш сын богат. Так почему же?
Элизабет смотрела на него, и Рейнольдс понял, что она не ответит, не станет отвечать. Что ж, он сделал все, что мог. Остальное зависит от нее.
– Прощайте, мадам... Но предупреждаю: я глаз не спущу с падроне Скарлатти.
– С кого?
– Спросите вашего сына сами, пусть он скажет, что значат эти слова.
Рейнольдс повернулся и вышел из комнаты. Люди вроде Элизабет Скарлатти ужасно утомляли его. Может, потому, думал он, что такие люди не стоят его внимания. Да, все эти магнаты не стоят его внимания.
По-прежнему стоя у окна, Элизабет наблюдала, как пожилой человек закрыл за собой дверь. Подождала, пока он вышел на улицу и повернул направо, к Пятой авеню.
Проходя мимо окна, у которого стояла Элизабет, он на минуту остановился. Их глаза встретились.
Но они даже не кивнули друг другу.
Глава 9
Чанселлор Дрю Скарлетт вышагивал по толстому восточному ковру, устилавшему его кабинет в доме номер 525 по Пятой авеню. Он глубоко дышал, выпячивая при входе живот. Массажист в клубе сказал, что это отличный способ сбросить напряжение и успокоиться.
Не помогало.
Надо будет сменить массажиста.
Он остановился перед стеной, обшитой панелями из красного дерева. В простенках между окнами, выходившими на Пятую авеню, висели в рамках газетные вырезки, посвященные «Скаруик фаундейпш». И во всех упоминалось лично о нем. А в некоторых его имя было даже вынесено в заголовки.
Когда он бывал чем-то расстроен, а такое случалось часто, он смотрел на эти аккуратно окантованные свидетельства его достижений. И всегда успокаивался.
Чанселлор Скарлетт смирился с ролью мужа при скучной жене. Повинуясь супружескому долгу, зачал пятерых детей. К большому удивлению Элизабет, он также с интересом включился в семейное дело. Как бы в ответ на героические подвиги брата, Чанселлор Дрю удалился в спокойную сень бизнеса. И у него были свои идеи.
Ежегодного дохода предприятий Скарлатти вполне хватило бы на покрытие всех расходов какой-нибудь небольшой страны, и Чанселлор убедил Элизабет, что налоги станут меньше, если они создадут какой-нибудь благотворительный фонд. Предоставив матери неоспоримые данные, он при этом особенно упирал на антитрестовское законодательство[3]и добился согласия Элизабет на создание «Скаруик фаундейшн». Чанселлор занял пост президента, мать – главы совета директоров. Что ж, Чанселлору не суждено было стать героем войны, но зато его дети будут гордиться серьезным вкладом отца в развитие экономики и культуры.
Не помогало.
Надо будет сменить массажиста.
Он остановился перед стеной, обшитой панелями из красного дерева. В простенках между окнами, выходившими на Пятую авеню, висели в рамках газетные вырезки, посвященные «Скаруик фаундейпш». И во всех упоминалось лично о нем. А в некоторых его имя было даже вынесено в заголовки.
Когда он бывал чем-то расстроен, а такое случалось часто, он смотрел на эти аккуратно окантованные свидетельства его достижений. И всегда успокаивался.
Чанселлор Скарлетт смирился с ролью мужа при скучной жене. Повинуясь супружескому долгу, зачал пятерых детей. К большому удивлению Элизабет, он также с интересом включился в семейное дело. Как бы в ответ на героические подвиги брата, Чанселлор Дрю удалился в спокойную сень бизнеса. И у него были свои идеи.
Ежегодного дохода предприятий Скарлатти вполне хватило бы на покрытие всех расходов какой-нибудь небольшой страны, и Чанселлор убедил Элизабет, что налоги станут меньше, если они создадут какой-нибудь благотворительный фонд. Предоставив матери неоспоримые данные, он при этом особенно упирал на антитрестовское законодательство[3]и добился согласия Элизабет на создание «Скаруик фаундейшн». Чанселлор занял пост президента, мать – главы совета директоров. Что ж, Чанселлору не суждено было стать героем войны, но зато его дети будут гордиться серьезным вкладом отца в развитие экономики и культуры.