Ладлэм Роберт. Наследие Скарлатти

   «Скаруик фаундейшн» финансировал мемориалы военным героям; индейские резервации; выпуск «Словаря величайших патриотов», который будет распространяться в начальных школах; «Роланд Скарлетт клуб» со множеством летних молодежных лагерей, в которых под неусыпным оком епископата молодые люди станут познавать вечные ценности христианской демократии, столь дорогой сердцу президента фонда, и многое другое. Открывая свежий номер газеты, читатели редко не обнаруживали в нем сообщения о каких-нибудь очередных акциях фонда.
   Зрелище газетных вырезок успокоило Чанселлора, но, увы, ненадолго. Сквозь плотно закрытую дверь он расслышал, что на столе секретарши звонит телефон, и сразу же вспомнил о сердитом звонке матери: она со вчерашнего утра разыскивала Алстера.
   Чанселлор нажал кнопку переговорного устройства.
   – Позвоните моему брату домой еще раз, мисс Несбит.
   – Да, сэр.
   Мать была непреклонна: он должен разыскать Алстера. Алстер обязан появиться у нее еще до вечера.
   Чанселлор сел и снова попытался дышать, как учил массажист. Массажист сказал, что это упражнение полезно делать сидя.
   Он глубоко вдохнул и изо всех сил выпятил живот. Средняя пуговица пиджака отскочила и покатилась по ковру.
   Черт!
   Переговорное устройство ожило.
   – Горничная из дома вашего брата сказала, что он уже в пути. Он едет к вам, мистер Скарлетт. – В голосе мисс Несбит звучала гордость: задание выполнено.
   – Значит, он все это время находился у себя?
   – Я не знаю, сэр. – Мисс Несбит была уязвлена. Через двадцать нескончаемых минут Алстер Стюарт Скарлетт наконец прибыл.
   – Господи! Где ты был? Матушка со вчерашнего утра ищет тебя. Куда мы только не звонили.
   – Я был в Ойстер-Бей. А почему вы не позвонили туда?
   – В феврале? Но кто туда ездит зимой?.. Может, правда, она и звонила, я не знаю.
   – Впрочем, вы все равно не нашли бы меня. Я был в одном из коттеджей.
   – А что ты там, черт побери, делал? В феврале-то...
   – Скажем, осматривал свои владения, дорогой братец... А у тебя здесь очень мило. Уж не помню, когда я здесь был последний раз.
   – Около трех лет назад.
   – А для чего все эти приспособления? – Алстер показал на письменный стол.
   – Новейшее оборудование. Смотри... Вот электрический календарь – световой индикатор указывает, когда у меня запланирована важная встреча. Вот внутреннее переговорное устройство со всеми восемнадцатью находящимися в здании офисами. Это частная телефонная линия...
   – Хватит, хватит, я просто потрясен. Кстати, мне надо спешить. Я подумал, тебе будет приятно узнать... я собираюсь жениться.
   – Что? Алстер, Бог мой, ты женишься?
   – Похоже, пора.
   – Но на ком же, ради Бога?
   – О, не беспокойся. Честь семьи не будет посрамлена.
   Чанселлор холодно глянул на брата: он был готов к тому, что Алстер выберет какую-нибудь бродвейскую танцовщицу или, быть может, одну из этих ужасных женщин-писательниц в черных свитерах и с мужской стрижкой, что часто посещали его вечеринки.
   – То есть?
   – Мне было среди кого выбирать.
   – Так кто же она? Меня не интересует твоя сексуальная жизнь!
   – О, но она должна тебя интересовать... Между прочим, большинство подружек твоей жены, как замужние, так и незамужние, обыкновенные шлюхи. Предупреждаю.
   – Может, скажешь, кого это ты собрался осчастливить?
   – Что скажешь насчет дочки Саксонов?
   – Джанет!.. Джанет Саксон! – радостно воскликнул Чанселлор.
   – Думаю, она подойдет, – пробормотал Алстер.
   – Подойдет! Да это замечательно! Мама будет так довольна! Джанет – чудесная девушка.
   – Да, мама будет довольна. – Алстер был странно спокоен.
   – Алстер, даже сказать не могу, как я рад. Ты, конечно, уже сделал предложение. – Это был не вопрос, а утверждение.
   – Зачем, Чанселлор, как ты можешь так думать?.. Я боялся, что ее кандидатура не будет утверждена.
   – Понимаю, понимаю... Конечно... Но я уверен, что все будет в порядке! Ты уже говорил маме? Поэтому она в такой истерике?
   – Никогда не видел маму в истерике. Это, наверное, зрелище.
   – Ты должен прямо сейчас позвонить ей.
   – Позвоню, позвоню. Через пару минут... Я хочу еще кое-что тебе сказать. – Алстер Скарлетт небрежно опустился в стоявшее перед письменным столом кресло.
   Алстер редко вел с братом доверительные беседы, поэтому Чанселлор решил, что речь пойдет о чем-то серьезном, сел напротив и приготовился слушать.
   – В чем дело?
   – Я дразнил тебя. Ну, насчет шлюх.
   – Рад слышать это.
   – О, пойми меня правильно. Дело не в том, кто эти дамы на самом деле. А в том, что с моей стороны было бестактностью говорить об этом... Просто мне хотелось досадить тебе. Не принимай это близко к сердцу, у меня есть причины... Я подумал, что так ты серьезнее воспримешь мое дело.
   – Какое дело?
   – Вот почему я отправился на остров... Чтобы подумать в одиночестве... С бесцельной, пустой жизнью надо кончать. В одночасье не получится, но мне пора постепенно менять образ жизни.
   Чанселлор во все глаза смотрел на брата.
   – Я никогда прежде не слышал от тебя ничего подобного.
   – Наедине с собой так хорошо думается. Никто не звонит, никто от тебя ничего не хочет... О, я не стану давать обещаний, которые не смогу сдержать. Но я хочу попробовать... И ты единственный человек, к которому я могу обратиться.
   Чанселлор Дрю был растроган и проникновенным голосом произнес:
   – Что я могу для тебя сделать?
   – Я бы хотел приобрести какой-то статус. Сначала, может быть, не вполне официальный, без каких-либо четко очерченных обязанностей, чтобы иметь возможность осмотреться и понять, что действительно меня интересует.
   – Конечно! Ты получишь работу здесь! Как здорово нам будет работать вместе.
   – О нет, только не здесь. Это был бы еще один подарок. Нет, я хочу заняться тем, чем мне давным-давно следовало бы заняться. Пойти по твоим стопам. С самых азов. Дома, в семье.
   – Дома. Ну и как ты это себе представляешь?
   – Фигурально выражаясь, я хотел бы изучить все, что касается нас. Семьи Скарлатти. Ее доходы, бизнес, все прочее... Короче, повторить твой путь, а я всегда тобой восхищался.
   – Правда? – Чанселлор был необыкновенно серьезен.
   – Да... Я взял с собой на остров массу бумаг. Отчеты, прочие документы из маминого кабинета. У нас же очень большие дела с этим банком, да? Как, черт побери, он называется?
   – "Уотерман траст". Они уже много лет осуществляют все наши финансовые операции.
   – Может, мне устроиться туда?.. Ну, как бы неофициально. На пару часов в день.
   – Никаких проблем! Я сегодня же все улажу.
   – И еще... Ты не мог бы позвонить маме?.. В порядке одолжения. Скажи ей, что я уже еду. Можешь упомянуть о нашем разговоре. И скажи ей о Джанет, если хочешь. – Алстер Скарлетт поднялся. Он напустил на себя благопристойный героический вид, ни дать ни взять странствующий рыцарь, пытающийся восстановить свою родословную.
   Чанселлор растрогался. Он встал и протянул ему руку.
   – Добро пожаловать домой, Алстер. Ты начинаешь новую жизнь. Запомни мои слова.
   – Да, и я так думаю. Не сразу, конечно, но постепенно.

* * *

   Элизабет Скарлатти встала и ударила ладонью по столу.
   – Ты сожалеешь? Сожалеешь? Ну, меня тебе обмануть не удастся. Да ты просто перепугался до смерти! И правильно! Ты, чертов дурак! Осел! Ты что думал, это игрушки? Детские забавы?
   Алстер Скарлетт вцепился в подлокотник дивана и повторял про себя: «Генрих Крюгер, Генрих Крюгер».
   – Я требую объяснений!
   – Я уже сказал тебе. Мне было скучно. Просто скучно.
   – Как глубоко ты погряз?
   – О Господи! Да говорю же тебе, что я ни в чем не замешан! Просто я дал им деньги. На доставку. Это все.
   – Кому ты давал деньги?
   – Ну... знакомым. По клубу.
   – Это преступники?
   – Не знаю. А сегодня все преступники. Да, полагаю, что они были преступниками. И остаются ими. Поэтому я порвал с ними. Полностью вышел из этого дела!
   – Ты когда-нибудь что-нибудь подписывал?
   – Господи, конечно нет! Я же не сумасшедший.
   – Нет, сумасшедшим, я тебя не считаю. Я считаю, что ты просто идиот.
   «Генрих Крюгер, Генрих Крюгер, Генрих Крюгер...» Алстер Скарлетт встал с дивана и закурил. Подошел к камину, швырнул спичку в потрескивающие поленья.
   – Я не идиот, мама, – ответил он серьезно. Элизабет не обратила на эту реплику никакого внимания.
   – Ты всего лишь давал деньги? И ты не замешан ни в каком насилии?
   – Нет! Конечно нет!
   – Тогда кто этот капитан? Человек, которого убили?
   – Не знаю. Слушай, я уже говорил. Да, признаю, я был там. Ребята сказали, что это очень забавно: посмотреть, как выгружается контрабанда. И все, клянусь тебе. Там начались какие-то беспорядки. Команда затеяла драку, и я быстро ушел.
   – И больше ничего? Это все?
   – Да. А чего ты от меня ждала? Чтобы руки и ноги у меня были в крови?
   – Только этого еще не хватало. – Элизабет вышла из-за стола и приблизилась к сыну. – А как насчет женитьбы? Ты женишься тоже от скуки?
   – Я думал, ты одобришь мой шаг.
   – Одобрю? Когда это мое одобрение или неодобрение тебя волновало?
   – Всегда.
   – Мне нравится эта девочка Саксон, но вовсе не потому, почему, как полагает Чанселлор, ока должна мне нравиться. Я ее видела, она кажется мне очень милой... Но я не уверена, что одобряю тебя. Ты любишь ее?
   Алстер Скарлетт искоса глянул на мать.
   – Я полагаю, из нее получится хорошая жена.
   – Поскольку ты не ответил на мой прямой вопрос, задам тебе другой: а ты уверен, что из тебя получится хороший муж?
   – Ну, мама, я читал в «Вэнити фэр», что я самый завидный жених Нью-Йорка!
   – Хорошие мужья и завидные женихи зачастую понятия взаимоисключающие... Почему ты хочешь жениться?
   – Пора.
   – Я бы приняла такое объяснение от твоего брата, но от тебя не приму.
   Скарлетт подошел к окну. Момент назрел. Момент, который он планировал, который не раз репетировал наедине с собой. Он должен сказать просто, как будто эти слова ничего не значат. Он произнесет их, он сделает все как надо, и в один прекрасный день Элизабет поймет, как она ошиблась.
   Нет, он не идиот, не глупец; он – гений.
   – Я говорил об этом Чанселлору. Теперь скажу тебе. Я действительно хочу жениться. И еще я хочу заняться чем-то серьезным... Ты спросила, люблю ли я эту девушку. Думаю, да. Или полюблю. Для меня сейчас важно другое – я хочу успокоиться, начать нормальную жизнь. – Он повернулся к матери. – Я хотел бы узнать, что вы с отцом создали для нас. Я хочу понять, что, в сущности, представляет собой семья Скарлатти. Это знают, кажется, все, кроме меня. Пора узнать и мне, мама.
   – Да, пора узнать и тебе. Но должна предостеречь тебя. Не поддавайся иллюзии, что уже одно только имя Скарлатти гарантирует участие в управлении делом. Прежде чем тебе будет предоставлено право решать, ты должен доказать, что достоин этого. Учти, я действую так во имя Скарлатти.
   – Да. Ты всегда давала мне это ясно понять. Элизабет Скарлатти обошла стол и снова уселась в свое кресло.
   – Я никогда не придерживалась мнения, что в мире ничего не меняется. На самом деле меняется все. Может быть, у тебя есть таланты. Ты – сын Джованни Скарлатти, и, возможно, я поступила глупо, переменив вам фамилию. Потому что он был гением... Приступай к работе, Алстер. Посмотрим, что из этого выйдет.
   Алстер Стюарт Скарлетт шел по Пятой авеню. Выглянуло солнце, он расстегнул пальто. Он улыбался. Прохожие смотрели на этого высокого человека, который в феврале вышагивал в расстегнутом пальто. Он был вызывающе красив, этот человек, ему сопутствовал успех. Да, некоторые рождены для успеха. Некоторые.
   Алстер Скарлетт ловил завистливые взгляды мелких людишек и соглашался с их мыслями.
   Генрих Крюгер шел вперед.

Глава 10

   Когда президент «Уотерман траст компани» Гораций Бутье ознакомился с распоряжением Чанселлора по поводу «образовательной программы» для Алстера Скарлетта, он недолго раздумывал над тем, кого назначить ответственным за исполнение столь высокой миссии.
   Третьего вице-президента Джефферсона Картрайта.
   Картрайту уже приходилось встречаться с Алстером Скарлеттом – всякий раз, когда возникали какие-то деловые вопросы, для их решения с этим отпрыском славного рода призывали именно Картрайта. И для того были веские основания: похоже, он был единственным из высокопоставленных официальных лиц «Уотерман траст», кто не вызывал у Алстера Скарлетта мгновенного раздражения. В значительной, степени это объяснялось весьма неортодоксальной личностью Картрайта. Да, он совершенно не походил на традиционного банкира.
   Ибо Джефферсон Картрайт – высокий светловолосый господин уже не первой молодости – был прежде всего типичным продуктом футбольных и прочих спортивных полей Вирджинского университета. И он достаточно рано понял, что качества, делавшие его столь популярным на зеленом поле и среди обитателей студенческого кампуса, великолепно могут служить ему и на ином поприще.
   Вкратце эти качества можно было бы сформулировать так: надо заранее составить себе достаточно четкое представление о составе команды и о каждом игроке в отдельности, чтобы оказываться в нужном месте в нужное время, а далее все зависит от твоей пробивной способности.
   Эти необходимые на футбольном поле качества, по мнению Картрайта, вполне были пригодны и для любой другой сферы деятельности. Изучи основополагающие формулы, не вдаваясь в обременительные для ума подробности, а далее все зависит от умения обаять и вообще произвести нужное впечатление на партнеров и собеседников.
   Эти принципы в комбинации с обаянием южанина превратили службу Картрайта в «Уотерман траст» в настоящую синекуру. Более того, благодаря этим выдающимся достоинствам имя Картрайта значилось на фирменных бланках деловых бумаг.
   И хотя Картрайта едва ли можно было считать экспертом в банковском деле, его краткие, но успешные адюльтеры с самыми богатыми дамами Манхэттена, Лонг-Айленда и южного Коннектикута все же приносили компании определенный прибыток в виде новых вкладчиков. А совет директоров банка прекрасно понимал, что их чудо-мальчик не представляет серьезной угрозы для крепких, основанных на совместном капитале браков. Картрайт как нельзя лучше подходил для «мимолетного увлечения», столь освежающего размеренную семейную жизнь.
   В руководстве почти всех крупных банков непременно наличествовал хотя бы один такой Джефферсон Картрайт. И платили им соответственно – правда, редко приглашали на клубные встречи или деловые обеды «в присутствии супруг». Так, на всякий случай... От греха подальше.
   Именно этот легкий душок остракизма, «неуместности» и привлекал Алстера Скарлетта. Частично потому, что он знал, как возник этот запашок, и это знание его развлекало, и частично потому, что Картрайт, хотя ему и приходилось несколько раз информировать Алстера о его финансовом положении, никогда не пытался наставлять его по поводу расходования денег.
   Директора банка тоже были прекрасно об этом осведомлены. И когда потребовалось назначить кого-то в менторы Алстеру Скарлетту (хотя бы для того, чтобы успокоить Элизабет), решено было поручить эту трудную работу Джефферсону Картрайту. Раз уж никому не дано справиться с Алстером, так зачем расходовать время и силы кого-то из более ценных и занятых работников?
   Во время первого же «сеанса» (как Картрайт именовал их занятия) выяснилось, что Алстер Скарлетт не видит разницы между дебетом и активом. Поэтому для начала был подготовлен толковый словарь банковских терминов, дабы Алстер Скарлетт знал, с чем ему предстоит иметь дело; затем был составлен специальный лексикон, касающийся биржевых операций, и со временем Алстер начал осваивать этот труднодоступный язык.
   – Следовательно, мистер Картрайт, как я понимаю, у меня имеются два раздельных источника доходов. Так ли это?
   – Совершенно верно, мистер Скарлетт. Первый фонд, состоящий из ценных бумаг, предназначен для покрытия ваших обычных ежегодных расходов. Домашние расходы, одежда, поездки за рубеж, различного рода приобретения... Конечно, вы имеете право при желании инвестировать эти средства. Вкладывать их во что-то для вас интересное... – И Джефферсон Картрайт улыбнулся про себя, вспомнив некоторые из последних экстравагантных инвестиций Алстера. – Второй же фонд – это как бы фонд развития. Он предназначен для реинвестиций, банковских и биржевых операций – именно такова была воля вашего отца. Естественно, допускаются определенные передвижки. Но в определенных пределах.
   – Что вы имеете в виду под «передвижками»?
   – Это довольно трудно объяснить, мистер Скарлетт, но если ваши ежегодные расходы превысят доходы от первого фонда, вы могли бы перемещать капитал из второго фонда в первый. Но, конечно, это вряд ли желательно.
   – Естественно.
   На этот раз Джефферсон Картрайт рассмеялся вслух и многозначительно подмигнул своему ученику.
   – Ведь однажды нам уже пришлось так поступить, не правда ли?
   – Что?
   – Неужели вы не помните? Дирижабль... Дирижабль, который вы приобрели несколько лет назад.
   – О да! Вас, насколько помнится, это тогда весьма огорчило.
   – Как банкир я несу ответственность за «Скарлатти индастриз». К тому же я являюсь вашим финансовым советником. Я облечен определенной ответственностью... Да, нам пришлось покрыть расход на эту покупку из второго фонда, но это было неприятно. Весьма неприятно. Поскольку приобретение дирижабля вряд ли можно считать капиталовложением.
   – Я вновь приношу свои извинения.
   – Вам следует лишь запомнить, что, по завещанию вашего отца, мистера Скарлатти, деньги, поступающие с открытых ценных бумаг, должны быть реинвестированы.
   – А как это можно определить?
   – Очень просто: по банковским релизам, которые вы подписываете каждые полгода.
   – А, это те сотни подписей, что мне приходится ставить?
   – Совершенно верно. Мы конвертируем эти бумаги, а затем вкладываем капитал.
   – Во что?
   – Вы располагаете каталогом всех вложений, мы его Регулярно высылаем. Но мы сами выбираем, куда именно направлять капиталовложения, поскольку вы – человек чрезвычайно занятой – никогда не находили возможности известить нас о своих предпочтениях в данном опросе.
   – Да я никогда и не понимал, что от меня требуется'
   – Но теперь мы преодолеем это непонимание, не так ли?
   – А что, если бы я не подписывал эти релизы?
   – Ну... Это, конечно, было бы нежелательно... В таком случае ценные бумаги оставались бы в сейфах до конца года.
   – Где-где?
   – В сейфах. В сейфах семьи Скарлатти.
   – Понятно.
   – Когда мы вынимаем оттуда ценные бумаги, к ним прикрепляются ваши релизы.
   – А без моих релизов вы не имеете права изымать эти ценные бумаги... Понятно. Без моей подписи вы не можете обратить этот капитал в наличные деньги.
   – Совершенно верно. Подписав релиз, вы таким образом дозволяете нам вложить капитал.
   – А предположим – только предположим, – что не было бы вас, не было бы никакого банка. Как тогда эти ценные бумаги могли бы быть обращены в деньги?
   – Вновь в силу вступает ваша собственноручная подпись. Эти бумаги, после того как вы их подписываете, могут быть превращены в наличные деньги любым, кому вы их передаете.
   – Понятно.
   – Когда вы глубже войдете в суть банковского дела, вам, безусловно, покажут эти сейфы. Семья Скарлатти занимает все левое крыло. И отделения сейфов обоих наследников – ваше и Чанселлора – находятся рядом. В этом есть нечто трогательное!
   Алстер задумался.
   – Да, – произнес он наконец. – Я буду рад увидеть сейфы... Конечно, когда обрету большую осведомленность в банковском деле.

* * *

   – Господи, не понимаю: Саксоны готовятся к свадьбе или к приему в честь архиепископа Кентерберийского? – Элизабет Скарлатти пригласила к себе старшего сына, чтобы обсудить различные, посвященные предстоящему бракосочетанию газетные публикации, а также громоздящуюся на ее столе стопку приглашений.
   – Ну, мама, вряд ли их стоит упрекать: наш Алстер – неординарная партия.
   – Это-то я понимаю. С другой стороны, Саксоны, похоже, намерены пригласить половину Нью-Йорка. – Элизабет встала и поплотнее прикрыла дверь библиотеки. Повернулась, посмотрела на старшего сына: – Чанселлор, я хотела бы кое-что обсудить с тобой. Очень коротко. И полагаю, ты достаточно разумный человек, чтобы никому не рассказывать о том, что я тебе скажу.
   – Разумеется!
   Элизабет продолжала разглядывать сына. Чанселлор, подумала она, на самом деле гораздо лучше, чем она прежде считала. Все дело во внешности: Чанселлор выглядел таким провинциальным, а во время этих «конференций» вид у него все время отсутствующий, и кажется, что он ничего не понимает – прямо болван какой-то!
   «Конференции». По-видимому, слишком много этих «конференций». И мало обычного человеческого общения. Наверное, она сама в этом виновата.
   – Чанселлор, ты, вероятно, понимаешь, что я не очень хорошо представляю себе интересы сегодняшних молодых людей. Эта вседозволенность... В мои годы такого не было. Видит Бог, я одобряю шаги, которые молодые люди предпринимают, чтобы добиться большей свободы, но порой мне кажется, что шагают они слишком уж быстро.
   – Полностью с тобой согласен! – с горячностью воскликнул Чанселлор. – Этот эгоизм и самовлюбленность теперешней молодежи... Нет уж, я сделаю все, чтобы моих детей не поразил этот вирус!
   – Возможно, твое негодование чрезмерно... В конце концов, наши дети таковы, какими мы сами – вольно или невольно – их создаем. Впрочем, это лишь вступление. – Элизабет села за свой письменный стол. – В последние несколько недель я пристально наблюдала за Джанет Саксон. Ну, наблюдала – не совсем точно сказано; я видела ее раз пять-шесть в связи с предстоящей абсурдной свадьбой... Да... И меня удивило, что она не пренебрегает спиртным. На мой взгляд, даже наоборот. Хотя она очень миленькая девушка. Образованная, остроумная. Так что, может быть, я и не права?
   Чанселлор Дрю Скарлетт был поражен – он и предположить не мог подобного. Особенно в отношении Джанет Саксон. В наши дни все пьют – это один из элементов молодежной культуры «самопотакания», но хотя он лично этого и не одобрял, он все же не склонен был драматизировать ситуацию.
   – Я и понятия об этом не имел, мама.
   – Тогда, скорее всего, я ошибаюсь и забудем об этом. Вероятно, мои взгляды действительно устарели.
   Элизабет улыбнулась и впервые за очень долгое время нежно поцеловала старшего сына. И все же что-то беспокоило Джанет Саксон, и Элизабет это понимала.
   Церемония бракосочетания Джанет Саксон и Алстера Стюарта Скарлетта прошла с триумфом. Чанселлор Дрю, естественно, был шафером своего брата, а пятеро детей Чанселлора несли шлейф невесты. Жена Чанселлора, Аллисон Демерст Скарлетт, на бракосочетании не присутствовала, так как находилась в пресвитерианском госпитале – пришло время появиться на свет очередному их отпрыску.
   Свадьба состоялась в апреле, из-за чего между Джанет Саксон и ее родителями возникли серьезные трения. Они бы предпочли июнь, ну, в крайнем случае, май, но Джанет была непреклонна. Жених настаивал на том, чтобы в середине апреля они уже отправились в свадебное путешествие в Европу, и Джанет во всем шла у него на поводу.
   Кроме того, у нее были собственные причины ускорить свадьбу.
   Джанет была беременна.
   Джанет понимала, что ее мать об этом догадывается, как понимала и то, что она не осуждает ее за это: с точки зрения матери, подобная «уловка» лишь доказывала, что и у женщин есть свое оружие. А умение воспользоваться этим оружием и результат – то есть поимка достойного и завидного мужа – были достаточно весомыми аргументами в пользу ускорения свадьбы. И мать Джанет, Мэриан Саксон, согласилась на апрель. Да она согласилась бы и на свадьбу в синагоге, к тому же в Страстную пятницу на Страстной неделе, лишь бы заполучить в зятья наследника богатств Скарлатти.
   Алстер Скарлетт взял отпуск от «сеансов». Предполагалось, что после продолжительного медового месяца в Европе он с удвоенной энергией вернется к постижению тайн финансового мира. Особенно растрогало и поразило Джефферсона Картрайта то, что Алстер взял в поездку (в «святое путешествие любви», как величал ее истинный вирджинский кавалер) большое количество деловых бумаг для более детального изучения. Алстер прихватил с собой сотни отчетов, касавшихся разнообразных финансовых интересов империи Скарлатти, и пообещал Картрайту, что по возвращении сам сможет решать проблемы, связанные с подтверждением сделанных в его отсутствие капиталовложений.
   Джефферсон Картрайт был настолько тронут новыми, столь серьезными намерениями Алстера, что на прощанье подарил ему кожаный портфель ручной работы.

* * *

   Первой неприятностью, омрачившей путешествие новобрачных, была тяжелая морская болезнь Джанет – так, по крайней мере, определил ее состояние корабельный врач, который был немало удивлен тем, что «морская болезнь» завершилась выкидышем. Так что весь путь до Саутгемптона Джанет провела в каюте.
   Прибыв в Англию, молодые обнаружили, что британская аристократия научилась проявлять изрядную терпимость к заокеанским гостям. Нетерпимость стала неразумной: неотесанные, но богатые «колонисты» созрели для того, чтобы быть принятыми в обществе, и их приняли. С особенной охотой принимали таких,. как Алстер Скарлетт и его молодая жена.