Страница:
Бальян истолковал эти взоры по-своему:
– Если ты голоден, могу угостить тебя лепешкой, только она черствая. Я сам хлеба не пеку, беру у горняков в поселке. Для меня нарочно делают лишние.
– А разве это не запрещено? – удивился Егамин.
– Почему запрещено? – в свою очередь удивился Бальян.
– У ваших в поселках такие обычаи, – пояснил Егамин. – Я нарочно интересовался. Все по счету. Мука по счету, лепешки – тоже.
– Не знаю. – Бальян пожал плечами. – У меня есть собственные деньги, так что я просто размещаю там заказ.
– Заказ?
– Ну да. Нет ничего проще. Договариваешься с мастером и размещаешь заказ, а потом оплачиваешь. Осталось ли что-то из того, что тебе непонятно?
– Да, – сказал Егамин. – Откуда у тебя собственные деньги?
– А что?
– Молод еще! – отрезал гном.
Бальян немного поразмыслил над его словами, а потом спросил:
– Разве деньги и молодость каким-то образом противоречат друг другу?
– Не знаю, – сказал гном, явно нервничая. – Откуда мне знать? Я не человек. Ваши обычаи остаются для меня непонятной белибердой. Абракадаброй – если угодно.
– Да нет, не угодно, – сказал Бальян и помрачнел.
Он видел, что его собеседник чем-то сильно взволнован, но не решался задавать вопросы. Из обрывочных сведений о гномах, которые ему удалось получить от горняков, Бальян знал, что этот народец не любит распространяться о своих делах, особенно перед посторонними. Требуется затратить очень много сил и времени для того, чтобы войти в доверие к ним. Обычно людям это не удается – гномы отвергают любые предложения дружбы и строго придерживаются того договора о мире и сотрудничестве, который первый герцог Вейенто, Мэлгвин, заключил с их вождями.
– Стало быть, у тебя есть собственные деньги, хоть ты и молокосос, – сказал Егамин.
– Ну да. Я ведь только что тебе об этом рассказывал.
– Ага. Значит, ты – знатный молокосос.
– Можно выразить и так.
Егамин воззрился на него с возмущением.
– А теперь скажи мне, Бальян, против чего ты протестуешь: против «знатного» или против «молокососа»?
– По большому счету неверно и то, и другое. Я не так уж молод, коль скоро в состоянии жить один, сам могу поймать зайца или договориться с другими людьми о том, чтобы для меня выпекали хлеб.
– Кстати, дай его сюда, – оборвал Егамин.
Он схватил черствую лепешку и в мгновение ока сглодал ее желтыми квадратными зубами.
– С другой стороны, – неторопливо продолжал Бальян, – трудно считать меня знатным…
Егамин застыл с последним недожеванным куском за щекой. Потом его бородатая челюсть медленно задвигалась вновь.
– Так ты – ублюдок герцога? – выговорил наконец Егамин. – О тебе болтали. И люди в поселке, и наши – тоже.
– Вот против слова «ублюдок» я намерен протестовать, – сказал юноша.
– Почему? Разве оно неточное?
– Слишком уж точное… и к тому же оскорбительное.
– Прости. Прости. – Гном забегал глазками, о чем-то поспешно размышляя. Потом удивленно спросил: – А как тебя называть?
– Просто по имени. Бальян.
– Но герцог – твой отец?
– Да.
– Ты с ним знаком?
– Нет.
– Придется познакомиться, – сказал Егамин.
– Но я вовсе не хочу знакомиться с моим отцом! – возмутился Бальян. – Для чего мне это? Шестнадцать лет он не желал ничего слышать обо мне, и вдруг я к нему явлюсь: «Милый папа, я – твой ублюдок… Позволь тебя обнять!»
– Ага! – возликовал гном. – Ты сам себя так называешь.
– Мне можно, тебе нельзя.
Гном опять насупился, потом махнул рукой:
– Меня предупреждали, что понять человека практически невозможно. Занятие для слабоумных. А я – один из самых умных. – Он понизил голос и добавил: – Я посещал специальные курсы «Основы человечьих повадок, их обычаи, бытовое поведение и представления о хорошем». У нас организовали несколько лет назад для желающих.
– Здорово! – восхитился Бальян. – А кто там преподает?
– Самые мудрые гномы, разумеется.
– Вам лучше бы пригласить в качестве консультанта какого-нибудь человека, – посоветовал Бальян.
Егамин сильно замахал руками.
– Ты что! Ты что! Людям запрещен вход в наши города. Ты разве не знал? Это предусмотрено договором с герцогами Вейенто. Твой отец, кстати, подтвердил эту договоренность. Ни один человек… кроме некоторых особых случаев… – Он задумался. – Впрочем, в виде учебного пособия человек был бы на таких курсах очень кстати.
– В виде консультанта.
– Нет, – сказал гном тоном, не терпящим возражений.
– Хорошо, – согласился Бальян. И вдруг вскинулся: – Не меня ли ты хочешь пригласить на эту должность?
Гном замялся.
– Ну, раз уж ты об этом заговорил… Впоследствии можно было бы подумать и о такой форме сотрудничества… Нет, вообще-то я пришел по совершенно другому делу. Необходимо поговорить с герцогом.
– Вот ты и поговори. Гномам не запрещен вход в человеческие поселения. И в замок Вейенто – тоже. Входи да разговаривай сколько душе угодно.
Бальян снял зайца с огня и, положив на глиняное блюдо, начал разделывать. Гном нервно поглядывал то на мясо, то на выход из хижины, то на спокойное лицо юноши. Наконец Егамин снова решился нарушить молчание:
– Видишь ли, я не могу.
– Ну так пусть этим займется кто-нибудь из ваших мудрейших.
– Невозможно.
Бальян отложил нож, уселся удобнее, уставился в лицо своему собеседнику.
– Егамин, у тебя есть какое-то важное дело к моему отцу. Я так и не понял, кто все-таки должен обсуждать его с герцогом Вейенто.
– Ты, – сказал Егамин.
– Кажется, я достаточно ясно высказался по последнему вопросу. Нет.
– Да, – упрямо заявил Егамин.
– Почему?
– Я открою тебе… – Егамин облизнулся. – Нет, сперва давай поедим.
– Может быть, сначала все-таки объяснишь?
– Я боюсь, что после этого объяснения ты меня выгонишь и не видать мне зайчатины, а она на удивление хорошо пахнет. Обычно человечья кухня жутко смердит.
Бальян рассмеялся.
– Это потому, что в поселке чаще всего пахнет подгоревшей кашей. Угощайся. Давай разговаривать за едой.
– Ты действительно волнуешься? – удивился гном.
– По правде сказать, да, – кивнул Бальян.
– Это хорошо… Дело очень деликатное. Видишь ли, ваши горняки добрались до одного места, которое им представляется богатым месторождением берилла.
– Что-то я не слышал об этом.
– Еще услышишь. Они близки к цели. Завтра-послезавтра отыщут.
– Если это месторождение находится на землях, которые, согласно договору, людям разрешено разрабатывать, не вижу проблемы, – сказал Бальян. – Уверяю тебя, герцог Вейенто не нарушит ваших прав ни на йоту.
– Так-то оно так, да это мы хотим нарушить ваши права… – вздохнул гном. – Просить об этом герцога лично мы не можем. В герцогстве все по закону. В обход закона можно пойти только в одном случае: если действовать через родственников.
– Это ваши мудрейшие на курсах «Основ человечьего поведения» тебе рассказали?
– Да нет, просто так делаются дела во всем мире и у всех народов, не только у людей, но и у гномов, и у драконов – если таковые существуют… вообще у всех.
Бальян рассмеялся.
– Я – не самый удачный выбор родственника. А что это за бериллы, если вы не хотите, чтобы мы их разрабатывали?
Гном замялся.
– Если ты хочешь, чтобы я переступил через себя и явился знакомиться с отцом, имея на руках гномскую просьбу, – сказал Бальян строго, – то тебе тоже придется переступить через себя и открыть мне тайну.
– Даже постыдную?
– Ничего не поделаешь. Я – друг.
– Да, ты друг, – согласился Егамин, жуя зайчатину. – Еще какой друг! Ладно, слушай. Как тебе известно, каждый гном после смерти превращается в камень… Мне продолжать? – с откровенной надеждой на отрицательный ответ спросил он.
Бальян сделал строгое лицо и кивнул.
– Ладно, – сдался гном. – В зависимости от нрава, степени добродетельности, законопослушности, мудрости, трудолюбивости и других качеств гном превращается в гранит, рубин, изумруд, кварц… Мне продолжать?
– Перечисление камней можно остановить, – сказал Бальян. – Продолжай о главном.
– Жил среди нас мудрый по имени Алестир, – вздыхая на все лады, сказал гном. – Нрав у него был тяжелый, но он многое знал, а чего не знал, то провидел. Словом, он насмерть разругался со старейшинами, нарушил подряд десяток законов, если не более, и в конце концов был изгнан. По слухам, он жил с любовницей из человечьего рода. По счастью, у него не было детей, не то мы бы вообще не знали, куда деваться от стыда!
– Так может, и любовницы не было? – предположил Бальян.
– Нет, любовница была… – Егамин тяжело вздохнул несколько раз подряд и потянулся за новым куском мяса. – Когда настала Алестиру пора умирать… Мне продолжать?
Бальян молча кивнул.
Разразившись новой серией хриплых вздохов, Егамин наконец подступился к главному:
– Великая мудрость превратила плоть Алестира в берилл. Гигантский монокристалл берилла. Почти без трещин. Перед смертью старый хрыч решил подарить гномское каменное бессмертие и своей любовнице. Он попросил ее обнять себя в последний раз. Доверчивая дура так и сделала – и застыла внутри кристалла, как муха в янтаре!
– Стало быть, не сегодня-завтра наши горняки найдут огромный монокристалл берилла, внутри которого находится тело женщины?
Бальян, казалось, не мог поверить услышанному. Егамин кивнул.
– Ты выразил в нескольких словах то, о чем мы на большом совете всего народа пытались сказать в течение пяти суток непрерывного совещания!
– И этот кристалл находится на человеческой земле?
– Точно. Ведь Алестир умер в изгнании!
– Кошмарная ситуация.
– Весь наш позор выйдет наружу! – Гном разволновался так, что забегал по тесной хижине, мелко жуя на ходу. – Люди узнают о том, что мы изгнали мудреца! Люди будут глазеть на застывшую женщину! Люди поймут, что гном взял себе любовницу из вашего племени! Словом, это будет общий крах нравственности.
– Ты хочешь, чтобы я отправился к Вейенто и шепнул ему на ухо просьбу – не разрабатывать участок, который я ему укажу?
– Точнее не выразишь… От имени нашего совета старейшин я приглашаю тебя на наши курсы «Основ человечьего поведения» в качестве учебного пособия. Оплата почасовая.
Бальян сказал:
– Я выполню вашу просьбу. Мне очень хотелось бы дружить с народом гномов, потому что общение с людьми почему-то мне не дается, а жить в одиночестве иногда бывает утомительно.
Гном остановился посреди хижины. Глянул на Бадьяна совершенно обезумевшим взором, а затем преспокойно произнес:
– А, ну вот и хорошо. Я знал, что ты согласишься.
Первая встреча Бальяна с отцом состоялась, таким образом, по просьбе народа гномов. Герцогу Вейенто доложили, что его желает видеть представительство его союзников по совершенно личному, конфиденциальному и, можно сказать, тайному делу. Вейенто, чрезвычайно дороживший отношениями с подземным народом, сразу отложил все дела и согласился принять их представителя.
Каково же было удивление герцога, когда к нему ввели не бородатого гнома с могучими ручищами, а юного представителя рода человеческого! Юноша, костлявый, крепкий, со скуластым лицом и волосами цвета соломы, очень просто одетый, поклонился герцогу, и по этому поклону Вейенто сразу понял: паренек кланяться не привык.
– Я ждал гнома, – сказал Вейенто вместо приветствия. – Кто ты?
– Меня зовут Бальян, – ответил юноша спокойно, – и я действительно представляю перед вашей милостью интересы народа гномов.
– Кто ты? – снова спросил герцог. – Гномский выкормыш? Я слыхал о том, что иногда гномы подбирают человеческих детей и позволяют им вырасти в подземных городах. Такие люди становятся потом посредниками между двумя мирами.
– Если таковые и бывают, то мне о них ничего не известно, – ответил юноша. – Нет, ваша милость, я вырос среди самых обычных людей.
– В таком случае объясни, почему гномы обратились к тебе с просьбой говорить передо мной от их имени, – потребовал герцог. – У тебя есть какие-то особые заслуги перед ними?
Юноша покачал головой.
– Они надеялись, что ваша милость прислушается ко мне, потому что… – Он набрал в грудь побольше воздуха и замолчал. Он и не подозревал о том, как трудно будет ему выговорить эти слова, но наконец решился: – Потому что я ваш сын, ваша милость. Я – Бальян, сын Эмеше. Разве вы забыли о ней?
Вейенто сдвинул брови.
– Разумеется, я не забыл Эмеше. Она была… чудесная. Замечательная. Она любила меня. Не мой титул, а меня. Старалась во всем угодить, не требовала ничего… – Он вздохнул. – Сказать по правде, я до сих пор частенько о ней жалею. Как она живет?
– Она сошла с ума, – спокойно ответил Бальян и с удивлением увидел, что герцог вздрогнул. – Неужели вашей милости не доносили об этом? Я думал, вы знаете обо всем, что происходит в герцогстве.
– Да… Но я не верил, – пробормотал герцог. – Она всегда была такая… здравомыслящая. Любила красивые вещи. Твердо стояла на земле. Как-то не верится…
– Ну так пусть поверится. Моя мать сошла с ума, потому что слишком сильно любила вашу милость. – Бальян помолчал немного, потом добавил со всей силой молодой искренности: – Впрочем, если хотите знать мое мнение, ваша милость, она, по всей вероятности, и прежде была не вполне нормальна. Я думаю, она потеряла бы рассудок в любом случае. Только это приняло бы какие-то другие формы. Она слишком страстная, так мне объяснял мой воспитатель. Он говорил, что у некоторых женщин дурная кровь плохо влияет не только на поведение, но и на умственные способности.
Вейенто пробормотал:
– Благодарю…
Как ни был он взволнован известиями об Эмеше, он продолжал внимательно наблюдать за своим незаконным сыном. За юным незнакомцем. Отметил его речь – спокойную, правильную, временами даже книжную. Речь образованного человека. Хорошо, что его обучили читать.
– Но почему же гномы облекли тебя таким доверием?
– Вероятно, у них больше никого под рукой не оказалось…
И Бальян рассказал историю о гноме-изгнаннике. Вейенто выслушал без улыбки, вполне серьезно, и в заключение кивнул:
– Согласен. Я выполню их просьбу. Сегодня же отправлю письмо с запрещением исследовать этот район. Без всяких объяснений, разумеется.
Вейенто встал. Несколько секунд он колебался – не следует ли ему обнять сына, но затем ограничился тем, что протянул ему руку для поцелуя. Бальян взял отца за руку, подержал немного и отпустил.
– Я был рад встретиться с вашей милостью, – просто сказал он. – Прощайте. Благодарю вас за понимание.
Глава шестая
– Если ты голоден, могу угостить тебя лепешкой, только она черствая. Я сам хлеба не пеку, беру у горняков в поселке. Для меня нарочно делают лишние.
– А разве это не запрещено? – удивился Егамин.
– Почему запрещено? – в свою очередь удивился Бальян.
– У ваших в поселках такие обычаи, – пояснил Егамин. – Я нарочно интересовался. Все по счету. Мука по счету, лепешки – тоже.
– Не знаю. – Бальян пожал плечами. – У меня есть собственные деньги, так что я просто размещаю там заказ.
– Заказ?
– Ну да. Нет ничего проще. Договариваешься с мастером и размещаешь заказ, а потом оплачиваешь. Осталось ли что-то из того, что тебе непонятно?
– Да, – сказал Егамин. – Откуда у тебя собственные деньги?
– А что?
– Молод еще! – отрезал гном.
Бальян немного поразмыслил над его словами, а потом спросил:
– Разве деньги и молодость каким-то образом противоречат друг другу?
– Не знаю, – сказал гном, явно нервничая. – Откуда мне знать? Я не человек. Ваши обычаи остаются для меня непонятной белибердой. Абракадаброй – если угодно.
– Да нет, не угодно, – сказал Бальян и помрачнел.
Он видел, что его собеседник чем-то сильно взволнован, но не решался задавать вопросы. Из обрывочных сведений о гномах, которые ему удалось получить от горняков, Бальян знал, что этот народец не любит распространяться о своих делах, особенно перед посторонними. Требуется затратить очень много сил и времени для того, чтобы войти в доверие к ним. Обычно людям это не удается – гномы отвергают любые предложения дружбы и строго придерживаются того договора о мире и сотрудничестве, который первый герцог Вейенто, Мэлгвин, заключил с их вождями.
– Стало быть, у тебя есть собственные деньги, хоть ты и молокосос, – сказал Егамин.
– Ну да. Я ведь только что тебе об этом рассказывал.
– Ага. Значит, ты – знатный молокосос.
– Можно выразить и так.
Егамин воззрился на него с возмущением.
– А теперь скажи мне, Бальян, против чего ты протестуешь: против «знатного» или против «молокососа»?
– По большому счету неверно и то, и другое. Я не так уж молод, коль скоро в состоянии жить один, сам могу поймать зайца или договориться с другими людьми о том, чтобы для меня выпекали хлеб.
– Кстати, дай его сюда, – оборвал Егамин.
Он схватил черствую лепешку и в мгновение ока сглодал ее желтыми квадратными зубами.
– С другой стороны, – неторопливо продолжал Бальян, – трудно считать меня знатным…
Егамин застыл с последним недожеванным куском за щекой. Потом его бородатая челюсть медленно задвигалась вновь.
– Так ты – ублюдок герцога? – выговорил наконец Егамин. – О тебе болтали. И люди в поселке, и наши – тоже.
– Вот против слова «ублюдок» я намерен протестовать, – сказал юноша.
– Почему? Разве оно неточное?
– Слишком уж точное… и к тому же оскорбительное.
– Прости. Прости. – Гном забегал глазками, о чем-то поспешно размышляя. Потом удивленно спросил: – А как тебя называть?
– Просто по имени. Бальян.
– Но герцог – твой отец?
– Да.
– Ты с ним знаком?
– Нет.
– Придется познакомиться, – сказал Егамин.
– Но я вовсе не хочу знакомиться с моим отцом! – возмутился Бальян. – Для чего мне это? Шестнадцать лет он не желал ничего слышать обо мне, и вдруг я к нему явлюсь: «Милый папа, я – твой ублюдок… Позволь тебя обнять!»
– Ага! – возликовал гном. – Ты сам себя так называешь.
– Мне можно, тебе нельзя.
Гном опять насупился, потом махнул рукой:
– Меня предупреждали, что понять человека практически невозможно. Занятие для слабоумных. А я – один из самых умных. – Он понизил голос и добавил: – Я посещал специальные курсы «Основы человечьих повадок, их обычаи, бытовое поведение и представления о хорошем». У нас организовали несколько лет назад для желающих.
– Здорово! – восхитился Бальян. – А кто там преподает?
– Самые мудрые гномы, разумеется.
– Вам лучше бы пригласить в качестве консультанта какого-нибудь человека, – посоветовал Бальян.
Егамин сильно замахал руками.
– Ты что! Ты что! Людям запрещен вход в наши города. Ты разве не знал? Это предусмотрено договором с герцогами Вейенто. Твой отец, кстати, подтвердил эту договоренность. Ни один человек… кроме некоторых особых случаев… – Он задумался. – Впрочем, в виде учебного пособия человек был бы на таких курсах очень кстати.
– В виде консультанта.
– Нет, – сказал гном тоном, не терпящим возражений.
– Хорошо, – согласился Бальян. И вдруг вскинулся: – Не меня ли ты хочешь пригласить на эту должность?
Гном замялся.
– Ну, раз уж ты об этом заговорил… Впоследствии можно было бы подумать и о такой форме сотрудничества… Нет, вообще-то я пришел по совершенно другому делу. Необходимо поговорить с герцогом.
– Вот ты и поговори. Гномам не запрещен вход в человеческие поселения. И в замок Вейенто – тоже. Входи да разговаривай сколько душе угодно.
Бальян снял зайца с огня и, положив на глиняное блюдо, начал разделывать. Гном нервно поглядывал то на мясо, то на выход из хижины, то на спокойное лицо юноши. Наконец Егамин снова решился нарушить молчание:
– Видишь ли, я не могу.
– Ну так пусть этим займется кто-нибудь из ваших мудрейших.
– Невозможно.
Бальян отложил нож, уселся удобнее, уставился в лицо своему собеседнику.
– Егамин, у тебя есть какое-то важное дело к моему отцу. Я так и не понял, кто все-таки должен обсуждать его с герцогом Вейенто.
– Ты, – сказал Егамин.
– Кажется, я достаточно ясно высказался по последнему вопросу. Нет.
– Да, – упрямо заявил Егамин.
– Почему?
– Я открою тебе… – Егамин облизнулся. – Нет, сперва давай поедим.
– Может быть, сначала все-таки объяснишь?
– Я боюсь, что после этого объяснения ты меня выгонишь и не видать мне зайчатины, а она на удивление хорошо пахнет. Обычно человечья кухня жутко смердит.
Бальян рассмеялся.
– Это потому, что в поселке чаще всего пахнет подгоревшей кашей. Угощайся. Давай разговаривать за едой.
– Ты действительно волнуешься? – удивился гном.
– По правде сказать, да, – кивнул Бальян.
– Это хорошо… Дело очень деликатное. Видишь ли, ваши горняки добрались до одного места, которое им представляется богатым месторождением берилла.
– Что-то я не слышал об этом.
– Еще услышишь. Они близки к цели. Завтра-послезавтра отыщут.
– Если это месторождение находится на землях, которые, согласно договору, людям разрешено разрабатывать, не вижу проблемы, – сказал Бальян. – Уверяю тебя, герцог Вейенто не нарушит ваших прав ни на йоту.
– Так-то оно так, да это мы хотим нарушить ваши права… – вздохнул гном. – Просить об этом герцога лично мы не можем. В герцогстве все по закону. В обход закона можно пойти только в одном случае: если действовать через родственников.
– Это ваши мудрейшие на курсах «Основ человечьего поведения» тебе рассказали?
– Да нет, просто так делаются дела во всем мире и у всех народов, не только у людей, но и у гномов, и у драконов – если таковые существуют… вообще у всех.
Бальян рассмеялся.
– Я – не самый удачный выбор родственника. А что это за бериллы, если вы не хотите, чтобы мы их разрабатывали?
Гном замялся.
– Если ты хочешь, чтобы я переступил через себя и явился знакомиться с отцом, имея на руках гномскую просьбу, – сказал Бальян строго, – то тебе тоже придется переступить через себя и открыть мне тайну.
– Даже постыдную?
– Ничего не поделаешь. Я – друг.
– Да, ты друг, – согласился Егамин, жуя зайчатину. – Еще какой друг! Ладно, слушай. Как тебе известно, каждый гном после смерти превращается в камень… Мне продолжать? – с откровенной надеждой на отрицательный ответ спросил он.
Бальян сделал строгое лицо и кивнул.
– Ладно, – сдался гном. – В зависимости от нрава, степени добродетельности, законопослушности, мудрости, трудолюбивости и других качеств гном превращается в гранит, рубин, изумруд, кварц… Мне продолжать?
– Перечисление камней можно остановить, – сказал Бальян. – Продолжай о главном.
– Жил среди нас мудрый по имени Алестир, – вздыхая на все лады, сказал гном. – Нрав у него был тяжелый, но он многое знал, а чего не знал, то провидел. Словом, он насмерть разругался со старейшинами, нарушил подряд десяток законов, если не более, и в конце концов был изгнан. По слухам, он жил с любовницей из человечьего рода. По счастью, у него не было детей, не то мы бы вообще не знали, куда деваться от стыда!
– Так может, и любовницы не было? – предположил Бальян.
– Нет, любовница была… – Егамин тяжело вздохнул несколько раз подряд и потянулся за новым куском мяса. – Когда настала Алестиру пора умирать… Мне продолжать?
Бальян молча кивнул.
Разразившись новой серией хриплых вздохов, Егамин наконец подступился к главному:
– Великая мудрость превратила плоть Алестира в берилл. Гигантский монокристалл берилла. Почти без трещин. Перед смертью старый хрыч решил подарить гномское каменное бессмертие и своей любовнице. Он попросил ее обнять себя в последний раз. Доверчивая дура так и сделала – и застыла внутри кристалла, как муха в янтаре!
– Стало быть, не сегодня-завтра наши горняки найдут огромный монокристалл берилла, внутри которого находится тело женщины?
Бальян, казалось, не мог поверить услышанному. Егамин кивнул.
– Ты выразил в нескольких словах то, о чем мы на большом совете всего народа пытались сказать в течение пяти суток непрерывного совещания!
– И этот кристалл находится на человеческой земле?
– Точно. Ведь Алестир умер в изгнании!
– Кошмарная ситуация.
– Весь наш позор выйдет наружу! – Гном разволновался так, что забегал по тесной хижине, мелко жуя на ходу. – Люди узнают о том, что мы изгнали мудреца! Люди будут глазеть на застывшую женщину! Люди поймут, что гном взял себе любовницу из вашего племени! Словом, это будет общий крах нравственности.
– Ты хочешь, чтобы я отправился к Вейенто и шепнул ему на ухо просьбу – не разрабатывать участок, который я ему укажу?
– Точнее не выразишь… От имени нашего совета старейшин я приглашаю тебя на наши курсы «Основ человечьего поведения» в качестве учебного пособия. Оплата почасовая.
Бальян сказал:
– Я выполню вашу просьбу. Мне очень хотелось бы дружить с народом гномов, потому что общение с людьми почему-то мне не дается, а жить в одиночестве иногда бывает утомительно.
Гном остановился посреди хижины. Глянул на Бадьяна совершенно обезумевшим взором, а затем преспокойно произнес:
– А, ну вот и хорошо. Я знал, что ты согласишься.
* * *
Первая встреча Бальяна с отцом состоялась, таким образом, по просьбе народа гномов. Герцогу Вейенто доложили, что его желает видеть представительство его союзников по совершенно личному, конфиденциальному и, можно сказать, тайному делу. Вейенто, чрезвычайно дороживший отношениями с подземным народом, сразу отложил все дела и согласился принять их представителя.
Каково же было удивление герцога, когда к нему ввели не бородатого гнома с могучими ручищами, а юного представителя рода человеческого! Юноша, костлявый, крепкий, со скуластым лицом и волосами цвета соломы, очень просто одетый, поклонился герцогу, и по этому поклону Вейенто сразу понял: паренек кланяться не привык.
– Я ждал гнома, – сказал Вейенто вместо приветствия. – Кто ты?
– Меня зовут Бальян, – ответил юноша спокойно, – и я действительно представляю перед вашей милостью интересы народа гномов.
– Кто ты? – снова спросил герцог. – Гномский выкормыш? Я слыхал о том, что иногда гномы подбирают человеческих детей и позволяют им вырасти в подземных городах. Такие люди становятся потом посредниками между двумя мирами.
– Если таковые и бывают, то мне о них ничего не известно, – ответил юноша. – Нет, ваша милость, я вырос среди самых обычных людей.
– В таком случае объясни, почему гномы обратились к тебе с просьбой говорить передо мной от их имени, – потребовал герцог. – У тебя есть какие-то особые заслуги перед ними?
Юноша покачал головой.
– Они надеялись, что ваша милость прислушается ко мне, потому что… – Он набрал в грудь побольше воздуха и замолчал. Он и не подозревал о том, как трудно будет ему выговорить эти слова, но наконец решился: – Потому что я ваш сын, ваша милость. Я – Бальян, сын Эмеше. Разве вы забыли о ней?
Вейенто сдвинул брови.
– Разумеется, я не забыл Эмеше. Она была… чудесная. Замечательная. Она любила меня. Не мой титул, а меня. Старалась во всем угодить, не требовала ничего… – Он вздохнул. – Сказать по правде, я до сих пор частенько о ней жалею. Как она живет?
– Она сошла с ума, – спокойно ответил Бальян и с удивлением увидел, что герцог вздрогнул. – Неужели вашей милости не доносили об этом? Я думал, вы знаете обо всем, что происходит в герцогстве.
– Да… Но я не верил, – пробормотал герцог. – Она всегда была такая… здравомыслящая. Любила красивые вещи. Твердо стояла на земле. Как-то не верится…
– Ну так пусть поверится. Моя мать сошла с ума, потому что слишком сильно любила вашу милость. – Бальян помолчал немного, потом добавил со всей силой молодой искренности: – Впрочем, если хотите знать мое мнение, ваша милость, она, по всей вероятности, и прежде была не вполне нормальна. Я думаю, она потеряла бы рассудок в любом случае. Только это приняло бы какие-то другие формы. Она слишком страстная, так мне объяснял мой воспитатель. Он говорил, что у некоторых женщин дурная кровь плохо влияет не только на поведение, но и на умственные способности.
Вейенто пробормотал:
– Благодарю…
Как ни был он взволнован известиями об Эмеше, он продолжал внимательно наблюдать за своим незаконным сыном. За юным незнакомцем. Отметил его речь – спокойную, правильную, временами даже книжную. Речь образованного человека. Хорошо, что его обучили читать.
– Но почему же гномы облекли тебя таким доверием?
– Вероятно, у них больше никого под рукой не оказалось…
И Бальян рассказал историю о гноме-изгнаннике. Вейенто выслушал без улыбки, вполне серьезно, и в заключение кивнул:
– Согласен. Я выполню их просьбу. Сегодня же отправлю письмо с запрещением исследовать этот район. Без всяких объяснений, разумеется.
Вейенто встал. Несколько секунд он колебался – не следует ли ему обнять сына, но затем ограничился тем, что протянул ему руку для поцелуя. Бальян взял отца за руку, подержал немного и отпустил.
– Я был рад встретиться с вашей милостью, – просто сказал он. – Прощайте. Благодарю вас за понимание.
Глава шестая
НАМЕКИ И НЕДОМОЛВКИ
Теперь Гайфье обедал в обществе Пиндара. По-видимому, компаньон считал своей обязанностью развлекать молодого господина беседой во время вкушения пищи. Сам Пиндар трапезничал весьма умеренно и при том являл столь изысканные манеры, что у Гайфье кусок застревал в горле.
Мальчик привык есть быстро, хватая мясо руками и орудуя ножом, вилку же оставляя в пренебрежении. Пиндар находил это недопустимым, однако сказать о том прямо не осмеливался и потому решил представлять собою воплощенный укор ухваткам королевского брата.
– Вы уже побывали на псарне? – спросил Гайфье своего компаньона. Мальчик говорил с набитым ртом, потому что но обыкновению торопился.
– Нет, мой господин, – отозвался Пиндар степенно. – Пока что не нашлось времени. Хотя я непременно загляну туда, коль скоро вы на этом настаиваете.
– Да нет, не настаиваю, – пробормотал Гайфье. – Я думал, вам охота поглядеть на рыжего. Помните, я рассказывал?
– Разумеется, – молвил Пиндар. – Однако я прогуливался по саду в поисках достойных тем для разговора. Изысканные застольные беседы – необходимость для…
– Да бросьте вы! – перебил Гайфье. – Для меня нет никакой такой необходимости. Я – просто Гайфье, помните?
– Возможно, когда-нибудь ее величество захочет видеть вас рядом с собой, – сказал Пиндар многозначительно. – И тогда вам непременно пригодится все то, чему вы были обучены в юные годы.
– Ее величество усадит рядом с собой на трон своего мужа, когда придет ее время, – сказал Гайфье. – А меня ждет веселая жизнь, полная приключений. И собак, – добавил он, лукаво блеснув глазами. – В моем положении есть кое-что хорошее. Да что говорить, я считаю его наилучшим!
– Вы это всерьез? – осведомился Пиндар.
– Конечно!
– В таком случае у вас счастливый характер, мой господин, – заявил Пиндар и отрезал ножичком маленький кусочек от мяса, лежавшего у него в тарелке. Он нацепил кусочек на зубчик вилочки и деликатно отправил его в рот.
Гайфье вдруг ощутил отвращение. Он не понимал, откуда взялось это чувство, но оно было однозначным. Вид пса, лопающего из миски, никогда не пробуждал в мальчике подобных эмоций, наоборот. А аккуратно жующий Пиндар с полузакрытыми глазами и отставленным мизинцем почему-то вызывал прямо противоположную реакцию.
Гайфье поскорее проглотил то, что держал за щекой. Схватил кубок, выхлебал сильно разбавленное вино.
– Ну ладно, я пойду, – сказал он, вскакивая.
Пиндар с кроткой укоризной принялся отрезать новый кусочек.
– Желаю вам приятного дня, мой господин. Если я понадоблюсь, позвоните. Я буду у себя.
– Угу, – сказал Гайфье, спасаясь бегством.
«В принципе, он не так уж и плох, – думал мальчик, направляясь к приемной королевы. – Над ним можно подшучивать, подсовывать ему лягушек в постель, высмеивать его эстетические принципы… или завести разговор о прелестях гниения во время обеда – интересно, поперхнется он или нет? В общем, есть где разгуляться. С няней Горэм такой фокус бы явно не прошел».
Ему хотелось поделиться с сестрой своими наблюдениями. Может быть, она захочет принять участие в розыгрышах, которые ожидали ничего не подозревающего компаньона.
Гайфье вошел в приемную и первым делом сунул жирные пальцы в фонтан. Прополоскав их в прозрачных струях, мальчик вытер руки об одежду и крикнул:
– Эскива! Ваше величество!
Он обошел все двери, выходившие в круглую приемную, и постучал в каждую по очереди.
– Эскива! Ты здесь?
Она находилась в своем кабинете.
– Входи.
Дверь распахнулась. Гайфье ввалился в рабочую комнату сестры и остановился посреди развала. Везде лежали раскрытые коробки с красками, на полу подсыхали только что законченные рисунки.
На одном была изображена летящая девичья фигурка с раскинутыми руками и море кинжалов под ней. Другая представляла девочку с крыльями, танцующую на ножах. Танцовщица стояла, поднявшись на пальцы и едва прикасаясь кончиками пальцев ног к задранным остриям ножей, а крылья ее напряженно трепетали.
Третья работа еще не была закончена. Она явно не получалась; Эскива быстро перечеркнула ее кистью крест-накрест и бросила на пол.
– Хорошо, что ты пришел, – сказала она брату.
Она держалась странно. Напряженно и отстраненно. Как будто у нее имелась какая-то нехорошая тайна, в которую она ни за что не посвятит Гайфье, даже если он сильно попросит.
Ему сразу расхотелось делиться с нею своими планами касательно превращения жизни Пиндара в сплошную клоунаду. Он наклонился над готовыми рисунками. Нехорошее предчувствие закралось в его душу. Он не мог найти определения этому. Просто стало тяжело на сердце. Как будто детство закончилось, и ему только что сообщили об этом.
Эскива внимательно наблюдала за братом.
– Нравятся картинки? – кивнула она на еще влажные рисунки.
Он пожал плечами.
– Немного зловеще. Но в общем и целом – да, пожалуй, нравятся.
И тут поймал ее взгляд. Она смотрела прямо ему в глаза, так пристально, что ему стало совсем не по себе.
– НРАВЯТСЯ? – переспросила Эскива так, словно вкладывала в это слово какой-то дополнительный смысл. И он, Гайфье, обязан был понять, что это за смысл и что все это означает.
Но он ничего не понимал.
– Ну да, – протянул он растерянно. – Ты рисуешь все лучше и лучше… Таинственно и волшебно. Совершенно в духе Эльсион Лакар. – И с отчаянием добавил: – Эскива, я не знаю, что еще сказать! Мне просто нравится.
– И форма, и содержание? – уточнила она.
– Скорее форма, чем содержание, – признал Гайфье.
– Да? Почему?
– Эскива, не наседай на меня так – довольно с меня и Пиндара! – взмолился Гайфье. – По-моему, сюжеты немного пугают…
– Тебя это пугает? – наседала Эскива.
– Вы оба сегодня взялись меня мучить! – Гайфье взмахнул руками и едва не своротил на пол коробку с красками. Эскива успела ее поймать в последний момент. – И ты, и Пиндар! Видела бы ты, как он кушает! Стошнить может.
– А, – протянула девочка с подчеркнуто рассеянным видом. – Ну, конечно. Кстати, я тут нашла случайно. Забери.
Она положила перед ним кинжал. Гайфье взял его в руки, повертел.
– Нашла? – удивился он. – Где?
– В галерее.
– Что он там делал?
– Не знаю, он не говорит. Лежал.
– Странно, – пробормотал Гайфье. – Лежал в галерее? Но я не был в галерее, ни сегодня, ни вчера.
– Ну, не знаю уж, когда ты его там обронил, – сказала Эскива. – Во всяком случае, забери, чтобы никто не поранился.
Гайфье машинально потрогал острие и, конечно, тут же наколол палец. Он сунул палец в рот, скорчил гримасу.
– Шуточки у тебя, – пробормотал он. – Что еще?
– Не знаю. – Она передернула острым плечиком. – До конца дня многое может случиться. Или ничего.
– Ладно, я пойду, – сдался Гайфье. Он утратил всякую надежду понять, куда клонит Эскива. Иногда на сестрицу нападало такое настроение, что безопаснее было держаться от нее подальше.
– А, ну хорошо, иди, если тебе надо, – с подчеркнутым равнодушием сказала она.
Гайфье выскочил из ее комнаты.
Держа кинжал в руке, он отправился бродить по дворцу. Придворные дамы сестры провожали его насмешливыми взглядами.
Некоторые из этих девушек уже заглядывались на пригожего сынка Талиессина. Он выглядел старше своих четырнадцати, так что вполне мог стать парой и для шестнадцатилетней девушки, и для семнадцатилетней и даже для восемнадцатилетней. Ни одна из них пока что не была удостоена его вниманием, но они продолжали вести осаду и порой просто не давали ему прохода.
Когда по дворцу распространилась весть о том, что Уида вовсе не мать Гайфье, интерес фрейлин к мальчику отнюдь не уменьшился. Напротив, стал сильнее. Коль скоро Гайфье – не только не наследник трона, но и вообще не Эльсион Лакар, а всего лишь внебрачный отпрыск регента, шансы заполучить его в мужья существенно возросли.
Он продолжал не замечать их взглядов, их перемигиваний и двусмысленных улыбок. Совсем другие мысли занимали королевского брата. Дурное предчувствие, появившееся у него при виде новых рисунков Эскивы, с каждой минутой усиливалось. Он уселся на скамью, что стояла у стены галереи, напротив окна, и принялся рассматривать свой кинжал.
Что-то не складывалось. Он брал с собой кинжал, это точно. Ему нравилось чувствовать себя вооруженным. Красивая и коварная рукоять, прочное острое лезвие. И ножны под стать.
Когда же он обронил кинжал? Как это могло случиться?
Гайфье провел пальцами по рукоятке и вдруг нащупал щербину. Не веря открытию, поднес к глазам. Так и есть, свежая царапина на рукоятке. С чего бы ей там взяться?
Он покачал головой. Бедная его голова! Ее как будто набили сырыми опилками – он больше ничего не соображал. И сколько ни пытался заставить себя думать, у него не получалось. Сплошная мыслительная глухота.
Надо будет спросить Пиндара: случается ли с ним нечто подобное. Гайфье подозревал, что подобный ступор – одно из обычных явлений взрослой жизни. Детская острота соображения как будто навек покинула его, и оттого душа вдруг наполнилась мутной тоской.
Гайфье встал и медленно пошел по галерее, осматривая на ходу стены и пол. Он не знал, что именно ищет, но, когда нашел, сразу догадался: вот оно! То, чего здесь быть не должно, и то, что тем не менее имелось. Странно, почему оно никому не бросилось в глаза. Наверное, потому, что никто больше не терял здесь кинжалов.
Гайфье подошел к стене, опустился на колени, осмотрел и даже обнюхал, как пес, обрывок веревочки, прикрепленной к стенке. Веревочка была привязана к кольцу, куда в темное время суток вставлялся держатель для факела. Обрывок, выкрашенный в черный цвет.
Не до конца понимая происходящее, Гайфье повернулся и глянул на противоположную стену. Такое же кольцо для держателя – и такой же обрывок.
Тонкий шнурок, черный, почти неразличимый в рассеянном свете, заливающем галерею. Он был протянут поперек пути с таким расчетом, чтобы об него споткнулись и упали. Учитывая привычку Эскивы бегать по галерее сломя голову и не смотреть под ноги…
Гайфье похолодел. Прошелся поперек галереи, от одного обрывка до другого. И рухнул на колени там, где разглядел щербины в полу. Со стороны могло бы показаться, что мальчик оказывает мистическое поклонение какому-то незримому божеству, что внезапно явилось перед ним в галерее. Дрожащими руками он ощупал пол. Теперь стало понятно, почему шнурок натянули именно здесь. Тот, кто втыкал кинжал рукояткой вниз, искал место, где каменные плиты пола расходились, освобождая достаточно пространства для рукояти. И все же ему пришлось постараться, пристраивая кинжал. На рукоятке и на камнях остались царапины.
Мальчик привык есть быстро, хватая мясо руками и орудуя ножом, вилку же оставляя в пренебрежении. Пиндар находил это недопустимым, однако сказать о том прямо не осмеливался и потому решил представлять собою воплощенный укор ухваткам королевского брата.
– Вы уже побывали на псарне? – спросил Гайфье своего компаньона. Мальчик говорил с набитым ртом, потому что но обыкновению торопился.
– Нет, мой господин, – отозвался Пиндар степенно. – Пока что не нашлось времени. Хотя я непременно загляну туда, коль скоро вы на этом настаиваете.
– Да нет, не настаиваю, – пробормотал Гайфье. – Я думал, вам охота поглядеть на рыжего. Помните, я рассказывал?
– Разумеется, – молвил Пиндар. – Однако я прогуливался по саду в поисках достойных тем для разговора. Изысканные застольные беседы – необходимость для…
– Да бросьте вы! – перебил Гайфье. – Для меня нет никакой такой необходимости. Я – просто Гайфье, помните?
– Возможно, когда-нибудь ее величество захочет видеть вас рядом с собой, – сказал Пиндар многозначительно. – И тогда вам непременно пригодится все то, чему вы были обучены в юные годы.
– Ее величество усадит рядом с собой на трон своего мужа, когда придет ее время, – сказал Гайфье. – А меня ждет веселая жизнь, полная приключений. И собак, – добавил он, лукаво блеснув глазами. – В моем положении есть кое-что хорошее. Да что говорить, я считаю его наилучшим!
– Вы это всерьез? – осведомился Пиндар.
– Конечно!
– В таком случае у вас счастливый характер, мой господин, – заявил Пиндар и отрезал ножичком маленький кусочек от мяса, лежавшего у него в тарелке. Он нацепил кусочек на зубчик вилочки и деликатно отправил его в рот.
Гайфье вдруг ощутил отвращение. Он не понимал, откуда взялось это чувство, но оно было однозначным. Вид пса, лопающего из миски, никогда не пробуждал в мальчике подобных эмоций, наоборот. А аккуратно жующий Пиндар с полузакрытыми глазами и отставленным мизинцем почему-то вызывал прямо противоположную реакцию.
Гайфье поскорее проглотил то, что держал за щекой. Схватил кубок, выхлебал сильно разбавленное вино.
– Ну ладно, я пойду, – сказал он, вскакивая.
Пиндар с кроткой укоризной принялся отрезать новый кусочек.
– Желаю вам приятного дня, мой господин. Если я понадоблюсь, позвоните. Я буду у себя.
– Угу, – сказал Гайфье, спасаясь бегством.
«В принципе, он не так уж и плох, – думал мальчик, направляясь к приемной королевы. – Над ним можно подшучивать, подсовывать ему лягушек в постель, высмеивать его эстетические принципы… или завести разговор о прелестях гниения во время обеда – интересно, поперхнется он или нет? В общем, есть где разгуляться. С няней Горэм такой фокус бы явно не прошел».
Ему хотелось поделиться с сестрой своими наблюдениями. Может быть, она захочет принять участие в розыгрышах, которые ожидали ничего не подозревающего компаньона.
Гайфье вошел в приемную и первым делом сунул жирные пальцы в фонтан. Прополоскав их в прозрачных струях, мальчик вытер руки об одежду и крикнул:
– Эскива! Ваше величество!
Он обошел все двери, выходившие в круглую приемную, и постучал в каждую по очереди.
– Эскива! Ты здесь?
Она находилась в своем кабинете.
– Входи.
Дверь распахнулась. Гайфье ввалился в рабочую комнату сестры и остановился посреди развала. Везде лежали раскрытые коробки с красками, на полу подсыхали только что законченные рисунки.
На одном была изображена летящая девичья фигурка с раскинутыми руками и море кинжалов под ней. Другая представляла девочку с крыльями, танцующую на ножах. Танцовщица стояла, поднявшись на пальцы и едва прикасаясь кончиками пальцев ног к задранным остриям ножей, а крылья ее напряженно трепетали.
Третья работа еще не была закончена. Она явно не получалась; Эскива быстро перечеркнула ее кистью крест-накрест и бросила на пол.
– Хорошо, что ты пришел, – сказала она брату.
Она держалась странно. Напряженно и отстраненно. Как будто у нее имелась какая-то нехорошая тайна, в которую она ни за что не посвятит Гайфье, даже если он сильно попросит.
Ему сразу расхотелось делиться с нею своими планами касательно превращения жизни Пиндара в сплошную клоунаду. Он наклонился над готовыми рисунками. Нехорошее предчувствие закралось в его душу. Он не мог найти определения этому. Просто стало тяжело на сердце. Как будто детство закончилось, и ему только что сообщили об этом.
Эскива внимательно наблюдала за братом.
– Нравятся картинки? – кивнула она на еще влажные рисунки.
Он пожал плечами.
– Немного зловеще. Но в общем и целом – да, пожалуй, нравятся.
И тут поймал ее взгляд. Она смотрела прямо ему в глаза, так пристально, что ему стало совсем не по себе.
– НРАВЯТСЯ? – переспросила Эскива так, словно вкладывала в это слово какой-то дополнительный смысл. И он, Гайфье, обязан был понять, что это за смысл и что все это означает.
Но он ничего не понимал.
– Ну да, – протянул он растерянно. – Ты рисуешь все лучше и лучше… Таинственно и волшебно. Совершенно в духе Эльсион Лакар. – И с отчаянием добавил: – Эскива, я не знаю, что еще сказать! Мне просто нравится.
– И форма, и содержание? – уточнила она.
– Скорее форма, чем содержание, – признал Гайфье.
– Да? Почему?
– Эскива, не наседай на меня так – довольно с меня и Пиндара! – взмолился Гайфье. – По-моему, сюжеты немного пугают…
– Тебя это пугает? – наседала Эскива.
– Вы оба сегодня взялись меня мучить! – Гайфье взмахнул руками и едва не своротил на пол коробку с красками. Эскива успела ее поймать в последний момент. – И ты, и Пиндар! Видела бы ты, как он кушает! Стошнить может.
– А, – протянула девочка с подчеркнуто рассеянным видом. – Ну, конечно. Кстати, я тут нашла случайно. Забери.
Она положила перед ним кинжал. Гайфье взял его в руки, повертел.
– Нашла? – удивился он. – Где?
– В галерее.
– Что он там делал?
– Не знаю, он не говорит. Лежал.
– Странно, – пробормотал Гайфье. – Лежал в галерее? Но я не был в галерее, ни сегодня, ни вчера.
– Ну, не знаю уж, когда ты его там обронил, – сказала Эскива. – Во всяком случае, забери, чтобы никто не поранился.
Гайфье машинально потрогал острие и, конечно, тут же наколол палец. Он сунул палец в рот, скорчил гримасу.
– Шуточки у тебя, – пробормотал он. – Что еще?
– Не знаю. – Она передернула острым плечиком. – До конца дня многое может случиться. Или ничего.
– Ладно, я пойду, – сдался Гайфье. Он утратил всякую надежду понять, куда клонит Эскива. Иногда на сестрицу нападало такое настроение, что безопаснее было держаться от нее подальше.
– А, ну хорошо, иди, если тебе надо, – с подчеркнутым равнодушием сказала она.
Гайфье выскочил из ее комнаты.
Держа кинжал в руке, он отправился бродить по дворцу. Придворные дамы сестры провожали его насмешливыми взглядами.
Некоторые из этих девушек уже заглядывались на пригожего сынка Талиессина. Он выглядел старше своих четырнадцати, так что вполне мог стать парой и для шестнадцатилетней девушки, и для семнадцатилетней и даже для восемнадцатилетней. Ни одна из них пока что не была удостоена его вниманием, но они продолжали вести осаду и порой просто не давали ему прохода.
Когда по дворцу распространилась весть о том, что Уида вовсе не мать Гайфье, интерес фрейлин к мальчику отнюдь не уменьшился. Напротив, стал сильнее. Коль скоро Гайфье – не только не наследник трона, но и вообще не Эльсион Лакар, а всего лишь внебрачный отпрыск регента, шансы заполучить его в мужья существенно возросли.
Он продолжал не замечать их взглядов, их перемигиваний и двусмысленных улыбок. Совсем другие мысли занимали королевского брата. Дурное предчувствие, появившееся у него при виде новых рисунков Эскивы, с каждой минутой усиливалось. Он уселся на скамью, что стояла у стены галереи, напротив окна, и принялся рассматривать свой кинжал.
Что-то не складывалось. Он брал с собой кинжал, это точно. Ему нравилось чувствовать себя вооруженным. Красивая и коварная рукоять, прочное острое лезвие. И ножны под стать.
Когда же он обронил кинжал? Как это могло случиться?
Гайфье провел пальцами по рукоятке и вдруг нащупал щербину. Не веря открытию, поднес к глазам. Так и есть, свежая царапина на рукоятке. С чего бы ей там взяться?
Он покачал головой. Бедная его голова! Ее как будто набили сырыми опилками – он больше ничего не соображал. И сколько ни пытался заставить себя думать, у него не получалось. Сплошная мыслительная глухота.
Надо будет спросить Пиндара: случается ли с ним нечто подобное. Гайфье подозревал, что подобный ступор – одно из обычных явлений взрослой жизни. Детская острота соображения как будто навек покинула его, и оттого душа вдруг наполнилась мутной тоской.
Гайфье встал и медленно пошел по галерее, осматривая на ходу стены и пол. Он не знал, что именно ищет, но, когда нашел, сразу догадался: вот оно! То, чего здесь быть не должно, и то, что тем не менее имелось. Странно, почему оно никому не бросилось в глаза. Наверное, потому, что никто больше не терял здесь кинжалов.
Гайфье подошел к стене, опустился на колени, осмотрел и даже обнюхал, как пес, обрывок веревочки, прикрепленной к стенке. Веревочка была привязана к кольцу, куда в темное время суток вставлялся держатель для факела. Обрывок, выкрашенный в черный цвет.
Не до конца понимая происходящее, Гайфье повернулся и глянул на противоположную стену. Такое же кольцо для держателя – и такой же обрывок.
Тонкий шнурок, черный, почти неразличимый в рассеянном свете, заливающем галерею. Он был протянут поперек пути с таким расчетом, чтобы об него споткнулись и упали. Учитывая привычку Эскивы бегать по галерее сломя голову и не смотреть под ноги…
Гайфье похолодел. Прошелся поперек галереи, от одного обрывка до другого. И рухнул на колени там, где разглядел щербины в полу. Со стороны могло бы показаться, что мальчик оказывает мистическое поклонение какому-то незримому божеству, что внезапно явилось перед ним в галерее. Дрожащими руками он ощупал пол. Теперь стало понятно, почему шнурок натянули именно здесь. Тот, кто втыкал кинжал рукояткой вниз, искал место, где каменные плиты пола расходились, освобождая достаточно пространства для рукояти. И все же ему пришлось постараться, пристраивая кинжал. На рукоятке и на камнях остались царапины.