Лей Тамара. Пламя страсти

   Тяжело вздохнув, Джослин начала рассказ.
   — Ты не ошибался полагая, что Мейнард нуждался во мне лишь как в особе женского пола, способной выносить и произвести на свет наследника. С помощью моего сына он намеревался отобрать у тебя Эшлингфорд. Я знала об этом еще до свадьбы, поэтому не испытывала боли, когда мой муж погиб. Я никогда не любила его.
   Лайм прикоснулся кончиками пальцев к ее руке.
   — Почему твой отец согласился на ваш брак? Не сомневаюсь, он мог бы найти для тебя и более подходящего мужчину, который сделал бы тебя счастливой.
   — У отца не было выбора. Видишь ли, папа — такой же страстный игрок, как Мейнард. — Почувствовав, что нервная дрожь охватила ее тело, Джослин попыталась подавить ее, но попытка не увенчалась успехом.
   Решив, что женщина замерзла, Лайм натянул на себя и на нее одеяло.
   — Что ты имеешь в виду, говоря о том, что у твоего отца не было выбора? — уточнил он.
   — Они с Мейнардом познакомились в Лондоне. Разумеется, во время очередной игры. Вскоре твой брат нанес первый кратковременный визит в Розмур. Хотя он вместе с отцом и другими мужчинами дни и ночи напролет не отходил от игорного стола, я частенько ловила на себе его похотливый взгляд. Удивительно, что при этом ему еще удавалось выигрывать. На следующий день отец сообщил мне, что Мейнард интересовался, помолвлена ли я с кем-нибудь, а узнав, что нет, попросил моей руки.
   — И Гемфри согласился?
   Джослин, поежившись, закуталась в одеяло.
   — Он хотел бы согласиться, но перед смертью моей матери дал ей обещание, что позволит мне выйти замуж по любви.
   — Значит, ты сама приняла предложение Мейнарда?
   — Нет, я отказала ему. Я не любила Мейнарда и не сомневалась в том, что никогда не полюблю. Отец, конечно, огорчился, но он чтил память мамы и не посмел нарушить данную клятву, поэтому от моего имени отказал твоему брату.
   — Тогда почему же ты впоследствии изменила решение?
   — Каждый раз, когда Мейнард появлялся в Розмуре, отец проигрывал ему все больше и больше. И вот в один прекрасный день у него не осталось ни гроша, чтобы заплатить долг.
   Некоторое время Лайм задумчиво молчал.
   — Теперь я понимаю, — проронил он.
   — Я не могла поступить по-другому, — с отчаянием в голосе сказала Джослин. — Если бы я не согласилась на этот брак, мой отец разорился бы. В обмен Мейнард обещал простить ему долг: половину — после нашей свадьбы, вторую половину… когда я произведу на свет ребенка мужского пола.
   Потрясенный до глубины души, Лайм невольно воскликнул:
   — О, Боже!
   На глазах женщины заблестели слезы.
   — Что еще я могла сделать? Я не имела права позволить отцу разориться.
   — Нет, Джослин, ты поступила правильно. — Во взгляде Лайма светились понимание и нежность. — Ты не должна винить себя. Во всем виноват только Мейнард. Именно он заставил тебя страдать.
   Она испытала такое облегчение, словно гора упала с ее плеч. Неужели Лайм не презирает ее за то, что она продала себя Мейнарду? Господи, неужели это возможно? Ей хотелось объяснить все до конца, и Джослин смущенно добавила:
   — Я была с ним близка лишь один раз.
   Лайм нахмурился.
   — Не понимаю, что ты имеешь в виду.
   — Я согласилась на брак при условии, что, как только я забеременею, Мейнард перестанет докучать мне своим вниманием. Поэтому после рождения сына муж больше ни разу не разделил со мной ложе. Его это раздражало, но ему пришлось смириться.
   — Значит, вы зачали Оливера в первую брачную ночь? — удивленно спросил мужчина.
   — Да, опытная повивальная бабка помогла мне выбрать подходящий день для свадьбы. Она же напоила меня настоем особых трав и произнесла заклинание, чтобы родился мальчик.
   — И Мейнард сдержал данное слово?
   — На следующий день после свадьбы он покинул Розмур и вернулся лишь тогда, когда я уже была на пятом месяце беременности. В то время я еще только начинала полнеть, и Мейнард, не поверив, что я носила под сердцем дитя, снова предпринял попытку сблизиться со мной. Мой отец, чтобы убедить его, позвал повивальную бабку. Но и ее слова не образумили твоего брата. Он попытался нарушить клятву, но отец помешал ему.
   Лайм ласково убрал прядь жгуче-черных волос со лба молодой вдовы.
   — Я искренне сожалею.
   — А я нет. Благодаря случившемуся, у меня появился Оливер.
   «И ты, Лайм, — мысленно добавила она. — Пусть хоть на одну ночь, но ты мой».
   Наклонив голову, мужчина пробежал губами по ее шее и прильнул к ее губам.
   Женщину снова охватило желание. Ей вновь захотелось оказаться на вершине блаженства. И они не стали противиться сжигающей их страсти. Влюбленные наслаждались друг другом до тех пор, пока их тела не устали от любви. И лишь с первыми лучами солнца, прокравшимися в спальню, Джослин погрузилась в сон.
   Женщина не удивилась, проснувшись одна. Время близилось к полудню, когда она оторвала голову от подушки.
   Джослин оперлась на руку и осмотрелась по сторонам. На кровати царил беспорядок: простыни и одеяла были смяты и разбросаны по широкой постели, несколько из них переплелись друг с другом так же, как ночью переплетались их с Лаймом тела.
   Вспомнив о случившемся, женщина улыбнулась. Эта ночь не была похожа на все остальные. Этой ночью она, вдова Мейнарда, окончательно потеряла голову от любви к брату Мейнарда. Да, Джослин давно любила Лайма, но, разделив с ним ложе, она поняла, что уже не разлюбит его никогда.
   Еще несколько минут Джослин наслаждалась воспоминаниями о прошедшей ночи и новыми, пока непривычными ощущениями. Сейчас ей казалось, что ее жизнь стала совершенной и прекрасной. Затем она медленно вернулась к реальности, вспомнив, что эта волшебная ночь может больше никогда не повториться. Но даже если им суждено еще несколько раз познать блаженство, у них с Лаймом нет будущего, нет будущего не только потому, что их отношения не признавала церковь, но и потому, что один из них действительно любил, а другой лишь желал близости.
   И все-таки же в глубине души Джослин была благодарна Лайму. Благодарна за то, что он дал ей больше, чем она ожидала получить, и за то, что не отверг ее любовь.
   Счастливо улыбаясь, женщина выскользнула из-под одеяла и опустила ноги на пол. Зная, что лорд Фок, скорее всего, уже уехал на поля, она быстро умылась холодной водой из кувшина, оделась и причесалась, потом неторопливо спустилась в зал.
   В зале не было ни души. По крайней мере так показалось Джослин. Окинув огромную комнату беглым взглядом, хозяйка направилась на кухню, надеясь там найти кусочек хлеба и ломтик сыра, чтобы утолить голод. Но неожиданно шелест пергамента, донесшийся от камина, заставил ее остановиться. Оглянувшись, она увидела Эмму. Служанка стояла к ней спиной и ворошила угли.
   Сгорая от любопытства, молодая вдова бесшумно направилась к старой женщине. Подойдя достаточно близко, она услышала, что Эмма тихо напевала детскую песенку. Джослин часто пела ее в детстве мать. Что-то о потерянной детской игрушке, которую нашли, а затем снова потеряли.
   — Эмма! — позвала хозяйка Эшлингфорда.
   Старая женщина вздрогнула и резко повернулась на голос.
   — О, моя госпожа! — воскликнула она, прижав руки к груди. — Я не знала, что вы проснулись.
   — Да, я встала совсем недавно, — пояснила Джослин, переводя взгляд с остатков пергамента, уже обуглившегося в пламени, на одинокий, видимо, последний листок, оставшийся в руке Эммы. — Что вы сжигаете?
   Служанка беспокойно переступила с ноги на ногу.
   — Вы не проголодались, моя госпожа? Уверена, повар найдет для вас что-нибудь вкусненькое.
   Вдова покачала головой.
   — Это и есть те записи? — уточнила она. — Ведь именно их хотел получить Иво?
   Эмма судорожно сжала пальцами листок пергамента, который еще не успела сжечь.
   — Не стоит беспокоиться о них, моя госпожа, — охрипшим от напряжения голосом заявила она.
   Обычно Джослин предпочитала не уговаривать людей, но сейчас внутренний голос подсказал ей, что то, из-за чего Эмма получила власть над Иво, имело отношение не только к ним двоим.
   — Расскажите мне, Эмма, — с мольбой в голосе попросила она. — Теперь, когда Иво мертв, ваше признание никому не причинит зла.
   Словно опасаясь, что госпожа выхватит пергамент из ее рук, служанка попятилась назад.
   — Нет, теперь эти бумаги уже бесполезны. В них нет толка. Ни для меня, ни для других, — с трудом переводя дыхание, ответила она. — Иво очень хотел заполучить их, поэтому… поэтому я решила вслед за ним отправить их в ад.
   Судя по всему, Эмма была перепугана до смерти. Осознав, что именно из-за нее старая женщина так разволновалась, Джослин пошла на попятную.
   — Ну хорошо. Вам виднее, что делать. Не стану мешать.
   Несколько секунд служанка сосредоточенно вглядывалась в лицо госпожи, словно пытаясь определить, не готовит ли она ей западню, потом, немного успокоившись, свернула пергамент и бросила в огонь. Ее лицо слегка порозовело. А желто-оранжевые язычки пламени, жадно ухватившись за листок, пустились в безумный пляс. В мгновение ока бумага сморщилась, став похожей на бутон цветка, так и не успевший распуститься весной, и почернела.
   — Теперь ваша тайна в надежных руках, — заметила Джослин.
   — Да, — прошептала Эмма, не сводя глаз с обуглившихся кусочков пергамента, — она там, где должна быть.
   В воцарившейся тишине каждая из женщин думала о своем. На лице старой служанки лежала печать скорби. Но Джослин знала, что она переживает не из-за смерти Иво. Возможно, Эмма огорчена чем-то еще, но не гибелью коварного священника.
   — А где Оливер? — очнувшись от раздумий, спросила молодая мать.
   — Вместе с Лаймом на полях, — тихо ответила старая няня. — Он так просил дядю взять его с собой, что Лайму пришлось согласиться. Лорд Фок сказал, что в такой прекрасный день мальчику не повредит прогулка на свежем воздухе.
   Хотя Джослин не считала поле, тем более во время распахивания, подходящим местом для игр ребенка, она полностью доверяла Лайму, зная, что он не позволит Оливеру попасть в беду. Успокоившись, женщина направилась на кухню, но, не сделав и пары шагов, оглянулась.
   — Присоединитесь ко мне?
   — Нет, благодарю за приглашение. Я, пожалуй, пойду отдохну.
   — Вам нездоровится? — обеспокоенно поинтересовалась Джослин.
   Эмма покачала головой.
   — Нет, просто я устала.
   День без Лайма тянулся бесконечно долго. Но даже тогда, когда мужчины наконец вернулись с полей и сели за стол, Джослин не удалось поговорить с ним. В зале царила такая суета, что они не обмолвились ни словом. Лишь изредка, перехватив ее взгляд, Лайм отвечал на него усталой улыбкой.
   Откровенно скучая за ужином — как хозяйка замка Джослин не могла не присутствовать в зале — она делала вид, что внимательно слушает восторженные рассказы Оливера о быках, которые, по словам мальчика, были в десять раз больше лошади Лайма, и о плугах, которые «жевали» землю. Несмотря на то, что страсть к Лайму расцвела в ее сердце, как весенний цветок, любовь к Оливеру не ослабела. И все-таки женщина испытывала смешанные чувства. С одной стороны, она не могла не любоваться, видя горящие глаза и счастливую улыбку сына, с другой, ее взгляд невольно устремлялся к Лайму, сидевшему неподалеку в окружении рыцарей. Когда ужин, наконец, закончился, Джослин вздохнула с облегчением.
   Вскоре они снова остались вдвоем в ее спальне. И возлюбленный принадлежал только ей.
   Подняв голову с его плеча, женщина оперлась на локоть и прижалась щекой к широкой груди мужчины.
   — Лайм! — прошептала она. — Ты не спишь?
   В ответ не прозвучало ни слова. Подождав еще несколько секунд, Джослин с неохотой начала отстраняться от него.
   — Не сплю, — неожиданно ответил Лайм. — Тебе тоже не спится?
   Она улыбнулась.
   — Надеюсь, то, что с нами происходит, не сон.
   Протянув руку, он провел пальцем по ее щеке.
   — Я тоже подумал об этом.
   Его признание удивило женщину. Повернув голову, она прикоснулась губами к его мозолистой ладони.
   — Какие чувства ты испытываешь ко мне, Лайм? — осознавая, что идет на риск, спросила молодая вдова.
   Лицо мужчины осталось непроницаемым, но тело напряглось.
   — Я думаю и беспокоюсь о тебе, Джослин, — после непродолжительной паузы ответил он.
   Думает и беспокоится? Но любит ли он ее?
   — И все? — не удержалась она от вопроса.
   Лайм снова замолчал, затем, неожиданно повернувшись на бок, прижал ее к себе и, склонив голову, прильнул губами к ее губам.
   Сердце женщины затрепетало. Он любит ее! Ее тело и душа ликовали, отвечая поцелуем на поцелуй, лаской на ласку. Его губы и руки сводили Джослин с ума, умелые неторопливые движения вызывали приглушенные стоны. Лайм медленно подвел ее к пику блаженства и, только когда она закружилась в водовороте блаженства, последовал за ней.
   Спустя некоторое время они лежали рядом, уставшие и счастливые. Прижавшись спиной к груди Лайма, Джослин наслаждалась покоем в его теплых объятиях и размышляла о происходящем. Она больше не сомневалась в том, что лорд Фок любит ее. Его губы еще молчали, но его тело уже доказало это.
   — Когда ты вернешься? — спросила молодая вдова, зная, что на рассвете барон отправится в Торнмид. До восхода солнца оставалось лишь несколько часов.
   — Надвигается зима. Урожай уже собран, сев озимых скоро будет закончен. Мне незачем приезжать в Эшлингфорд. Раньше весны мне здесь делать нечего.
   Джослин, представив долгую одинокую зиму, невольно вздрогнула.
   — Но ты ведь все равно вернешься, правда?
   Молчание Лайма ошеломило и огорчило ее.
   — Я не могу давать никаких обещаний, Джослин, — в конце концов тихо вымолвил он. — Многое зависит от того, какой урон нанесет Торнмиду чума.
   — Но мы еще сможем быть вместе, как сейчас? — затаив дыхание, спросила она.
   — Нам нельзя быть вместе, как сейчас, — с горечью напомнил мужчина.
   Нельзя!
   — Я знаю.
   Обвив рукой талию женщины, Лайм еще крепче прижал ее к себе и прошептал:
   — А теперь спи, — оставив ее один на один с болью в душе, он откинулся на подушку и мгновенно заснул.
   Их окутала тишина ночи. Закрыв глаза, Джослин попыталась заснуть, но беспокойные мысли упрямо будоражили ее сознание. Она лежала рядом с возлюбленным, перебирая в памяти воспоминания о встречах с ним. Молодая вдова снова увидела его въезжающим в Розмур верхом на огромном коне, вспомнила, как постепенно ее страх перерастал в любовь. В любовь, которая сейчас поглотила ее всецело, которая делала ее счастливой и в то же время заставляла страдать. Боже, неужели ничто нельзя изменить? Почему они с Лаймом не могут прожить остаток дней вместе? Оставалось лишь надеяться на чудо. Но сейчас Господь, судя по всему, разгневался и не собирается помогать рабам своим.
   Тяжело вздохнув, Джослин еще ближе придвинулась к Лайму.
   — Я люблю тебя, — прошептала она. — И всегда буду тебя любить.

Глава 24

   Умерла принцесса Джоанна!
   Об этой новости, впрочем, как и обо всем остальном, связанном с чумой, говорили только шепотом. Однако в Дорсете, где сейчас свирепствовала болезнь, о кончине дочери короля Эдуарда и королевы Филиппы кричали во весь голос. Люди были перепуганы до смерти: на что могли надеяться простые смертные, если чума не щадила даже особ, приближенных к Богу?
   Запустив пальцы в волосы, Лайм замедлил шаг. Теперь он понял, почему королева Филиппа не ответила на его последнее послание. Ей, несомненно, требовалось время на то, чтобы прийти в себя после постигшей ее тяжелой утраты.
   Пересекая двор, лорд Фок шел в кузницу Торнмида, но, узнав о смерти принцессы, направился к человеку, от которого услышал о случившемся.
   Торговец, разложив на столе свой товар, рассказывал о постигшем королевскую семью несчастье собравшимся вокруг него служанкам. Женщины, затаив дыхание, слушали его рассказ.
   — Я говорю чистую правду, — настаивал он. — Бедняжка заболела чумой в августе, когда посещала Францию.
   — Францию? — удивленно переспросила Мейв.
   Торговец с важным видом кивнул головой.
   — Принцесса ездила во Францию для того, чтобы обручиться с сыном короля Кастилии.
   «Итак, прошло три месяца», — подумал Лайм. Хотя любые новости распространялись по Англии медленно, было все же странно, что столь важное известие добралось до Торнмида так поздно.
   Торговец, заметив подошедшего Лайма, учтиво поклонился.
   — Добрый день, лорд Фок! Вас заинтересовал мой товар? Что я могу вам показать?
   Лайм собирался отказаться, но вдруг заметил среди вещей брошь. Подойдя ближе, он поднял ее к свету. Простая, но изящная брошь представляла собой цветок, серебряные лепестки которого обрамляли четыре небольшие рубина. Розы!
   — Прелестная вещица, не правда ли? — спросил торговец.
   Лайм покрутил ее в руках, расстегнул, затем снова застегнул булавку.
   Ему в голову пришла неожиданная мысль. Интересно, нашла ли Джослин замену той броши, которую потеряла, когда спасалась бегством от Иво. Но тут же барон молча выругался и заставил себя не думать об этом, решив, что пока он не получит ответ от королевы, не следует посылать молодой вдове подарки.
   — Да, красивая брошь, — согласился Лайм, возвращая ее на место.
   — Я продам вам ее совсем недорого, мой господин, — не унимался торговец.
   Покачав головой, лорд Фок отвернулся от стола и направился дальше. Однако появление маленькой Гертруды вновь остановило его. Ему следовало бы догадаться, что она окажется где-нибудь поблизости, так как, в отличие от своих сводных братьев Майкла и Эмриса, предпочитавших играть подальше от взрослых, девочка почти не отходила от Мейв. Малышка одарила Лайма ослепительной улыбкой, от которой на ее щеках заиграли очаровательные ямочки и перед которой он никогда не мог устоять. Она улыбалась так всегда, когда хотела посидеть на коленях у дяди, или покататься на его широких плечах, или выбрать на его тарелке самый лакомый кусочек. И ей всегда удавалось добиться желаемого.
   — Тебе что-нибудь понравилось? — улыбаясь в ответ, поинтересовался лорд Фок.
   На мгновение задумавшись и прикусив губу, Гертруда поспешно шагнула к нему и взяла его за руку.
   — Иди сюда, дядя Лайм.
   Девочка потянула его влево, к другому торговцу. Приподнявшись на носки, она дотянулась до края стола и, быстро отыскав то, что уже выбрала, указала пальчиком на пару маленьких изящных туфелек, сделанных из козлиной кожи и окрашенных в ярко-красный цвет.
   — Ты думаешь, они тебе подойдут? — спросил Лайм у девочки.
   Гертруда посмотрела на свои ноги, обутые в простые потертые башмаки. Несколько минут она молча разглядывала их, потом, подняв глаза на Лайма, кивнула головой.
   Лорд Фок взял туфли со стола.
   — Если я куплю их для тебя, то что, по-твоему, мне следует купить для Майкла и Эмриса?
   — Майкл хочет иметь такой кинжал, как у тебя, дядя Лайм, — не колеблясь ни секунды, затараторила Гертруда, осторожно прикоснувшись к ножнам, пристегнутым к поясу Лайма. — А Эмрис хотел бы получить ремень.
   — Ты уверена?
   Девочка, не раздумывая, подтвердила:
   — Уверена.
   Лайм окинул взглядом двор и быстро нашел Майкла. Он стоял перед торговцем, чей стол был завален разнообразным оружием. Эмрис находился чуть подальше. Он сосредоточенно пытался застегнуть широкий мужской ремень с ножнами на своей тонкой мальчишечьей талии.
   — Хорошо, — согласился барон, поворачиваясь к тучной женщине, стоявшей за столом.
   Та ответила ему широкой беззубой улыбкой.
   — Туфельки для вашей маленькой девочки, да, господин? — уточнила она.
   Лайм призадумался. Для его маленькой девочки?
   — Да.
   Женщина назвала цену. Лорд Фок предложил ровно половину — даже больше их реальной стоимости.
   Женщина попыталась торговаться, но Лайм упрямо стоял на своем. Вскоре он уже помогал Гертруде надеть новые туфельки. Затем они вместе — девочка гордо вышагивала впереди — направились к Майклу, с надеждой наблюдавшему за их приближением, и купили для него кинжал с остро наточенным клинком. Потом Лайм приобрел для Эмриса ремень, который пришлось обмотать вокруг его тельца дважды, чтобы застегнуть.
   — Когда я вырасту, он будет мне в самый раз, — объяснил Эмрис, отвергая предложение торговца укоротить пояс.
   — Ты прав, — подтвердил Лайм с улыбкой.
   Майкл восхищенно осмотрел ремень брата, они о чем-то пошептались и умчались прочь.
   — Я могу остаться с тобой, дядя Лайм? — снова напомнила о себе Гертруда, все еще не желавшая отходить от него.
   — Сожалею, моя принцесса, но у меня много дел.
   Девочка, будучи не в силах оторвать глаз от ярко-красных туфелек, не стала возражать.
   Лайм отвел Гертруду к Мейв. Няня терпеливо ожидала ее у стола первого торговца.
   Женщина взяла девочку за руку.
   — Пойдем, малышка. Мы с тобой сейчас будем делать пирожки.
   — О-о, и я смогу делать их? — взволнованно спросила она.
   — Конечно, но обещай не рассказывать дяде Лайму, что я позволила тебе, ладно? — лукаво взглянув на барона, Мейв повела девочку к башне.
   Проводив их взглядом, Лайм не смог удержаться и снова посмотрел на брошь с рубинами.
   — У этой вещицы, кроме всего прочего, хороший вес, мой господин, — сказал торговец. — И рубины превосходного качества.
   Взяв брошь в руки, лорд Фок провел кончиком пальца по изгибу лепестков.
   — Вы, кажется, направляетесь в Эшлингфорд, не так ли? — уточнил он.
   — Да, мой господин. Завтра мы будем в Эшлингфорде.
   Удовлетворенно кивнув головой, Лайм отдал брошь торговцу.
   — Передайте ее леди Джослин Фок, — попросил он.
   Лицо торговца просияло.
   — Я с удовольствием сделаю это. Вы желаете что-нибудь еще передать? Может, письмо?
   — Нет, просто скажите, что брошь прислана бароном Торнмида, — не раздумывая, ответил мужчина.
 
   Впервые за несколько недель она получила весточку от Лайма. Душа Джослин ликовала, сердце радостно трепетало, когда она торопливо шагала к башне и, перескакивая через ступеньки, поднималась по лестнице, направляясь в свою комнату. Закрыв дверь, женщина на секунду замерла на месте, устремив горящий взгляд к мешочку. Что там могло быть? Сгорая от нетерпения, она опустилась в ближайшее кресло и начала нетерпеливо развязывать кожаный шнурок.
   В следующее мгновение Джослин раскрыла рот от изумления. Увидев серебряную брошь с четырьмя рубинами, каждый из которых по форме напоминал бутон розы, она восторженно ахнула. Ее лицо засияло от радости. Приподняв брошь к свету, женщина не могла налюбоваться ею. Торговец сказал, что брошь прислал барон Торнмида. Спустившись во двор, чтобы приобрести для хозяйства приправы, свечи и прочую мелочь, хозяйка Эшлингфорда даже близко не подходила к этому торговцу. Но он сам нашел ее и вручил подарок. Джослин не получила ни письма, ни устного послания, но они не были нужны. Она и так прекрасно поняла, о чем думал Лайм, передавая ей брошь.
   Некоторое время Джослин сидела, прижимая подарок любимого к сердцу, затем, сняв брошь, которую ей дала Эмма, пристегнула украшение к накидке.
   На протяжении долгих недель без Лайма, страдая от одиночества, она часто задумывалась над тем, что связывает лорда Фока с ней. Но сейчас, глядя на брошь, переданную лордом Фоком, Джослин знала ответ на вопрос, который не раз задавала себе. Эта безделушка стала символом их взаимной любви. Теперь женщина не сомневалась в том, что Лайм любит ее. Любит, несмотря на то, что не хочет признаваться в своих чувствах.
   В мгновение ока серый мрачный день просветлел, небо, затянутое тучами, прояснилось. На душе у Джослин стало легко. Летящей походкой она вернулась во двор, чтобы завершить покупки.

Глава 25

   Беда, как ночной призрак, пришла с темнотой. А поутру у ворот Эшлингфорда собралась толпа крестьян, надеявшихся получить помощь и поддержку в замке.
   Лица мужчин и женщин, входящих в зал, выражали отчаяние и страх.
   Джослин поспешила отослать Оливера вместе с Эммой в спальню. Со дня на день все обитатели баронства ждали появления первых больных. Теперь же, когда чума пришла, хозяйка Эшлингфорда поняла, что наступил момент, когда ей предстоит сдержать обещание, данное Лайму. Да, она должна предстать перед подданными сильной и бесстрашной. Ради Оливера и его будущего.
   — Чума добралась до Эшлингфорда, — печально сообщила одна из женщин. — Карающий меч Господа обрушился и на нас.
   Подавшись вперед, сэр Хью попросил:
   — Расскажи, женщина, что произошло. Как вы узнали?
   Она шагнула вперед.
   — Вчера вечером у моего мужа на теле появились небольшие пятна. Затем они начали увеличиваться и опухать. А сейчас уже его тело полностью покрыто болячками. Он весь в огне.
   — Сколько больных? — оглядывая собравшихся, спросил сэр Хью.
   — Заболел и мой мальчик, мой сынок, — вступил в разговор пожилой мужчина, несомненно, по возрасту годившийся ребенку в дедушки. Нервно комкая капюшон в руках, он беспокойно добавил: — Мальчик ведь не умрет, правда? Вы же знаете, он у меня один.
   В зале воцарилось гробовое молчание. Все присутствующие и сам старик знали ответ на этот вопрос: того, кто заболел чумой, могло спасти лишь чудо.
   — Твоего сына необходимо как можно скорее забрать из дома, — уйдя от прямого ответа, заявил сэр Хью. — Всех, кого поразила чума, следует перевезти в старую деревню Белл-Глен.