Лей Тамара. Пламя страсти

   Джослин, задумавшись, сдвинула брови. Название показалось ей знакомым.
   Женщина, которая первой рассказывала о больном муже, удивленно воскликнула:
   — Белл-Глен?! Но она же выжжена дотла. Там остались одни руины.
   Только теперь Джослин вспомнила, что впервые услышала название деревни от Эммы. Речь шла о том месте, где Мейнард прятал украденные деньги.
   — Этим летом по распоряжению лорда Фока в Белл-Глен построили несколько домов для больных, — объяснил сэр Хью.
   — Я вместе с лекарем и монахами из монастыря отправлюсь туда, — сказал отец Уоррен. — Мы будем ухаживать за больными и хоронить умерших. — Он указал на трех мужчин, облаченных в монашеские одежды. Они молча стояли посреди зала. Два месяца назад их прислал в Эшлингфорд Лайм.
   — Мы обязаны поступить так, как говорил лорд Фок, — уверенным тоном заявила Джослин, по очереди окидывая взглядом всех присутствующих. — Если мы хотим выжить, мы не должны впадать в панику. Нам следует жить так, как мы жили раньше. При первых признаках чумы необходимо вывозить заболевших из домов. Остальные будут продолжать выполнять свои обязанности. — Хозяйка Эшлингфорда понимала, что требовала от людей слишком много, и понимала, что долго удержать подданных в повиновении — а чума могла свирепствовать два или даже три месяца — будет неимоверно трудно. Джослин осознавала, что ей придется жить рядом со смертью и делать вид, что она не боится смерти.
   — Но разве мы можем знать заранее, что, вывозя всех больных из домов, мы выживем? — с горечью в голосе спросил пожилой крестьянин, которому предстояло потерять единственного сына.
   — Верно. Мы не можем этого знать, — снова вступил в разговор сэр Хью. — Однако одно могу сказать с уверенностью: если мы оставим зараженных чумой в домах, мертвых будет больше. Изолировав больных в Белл-Глен, мы спасем немало жизней.
   Как выяснилось позднее, среди крестьян заболели пока только пятеро. Селяне, стараясь сохранять спокойствие, разошлись из замка по домам и повезли больных в деревню Белл-Глен.
   Джослин стояла у окна и наблюдала за собравшимися во дворе. Отец Уоррен и лекарь направлялись к двум уже оседланным лошадям. Женщина плохо знала лекаря, однако успела заметить, что не ее слова и не утешения отца Уоррена, а именно присутствие в зале этого молчаливого человека успокоило подданных и вселило в их сердца надежду.
   Джослин не сводила глаз с удалявшихся мужчин. Ходили слухи, что многие священники и лекари, страшась болезни, пренебрегали своим долгом и, бросив умирающих больных на произвол судьбы, спасались бегством. Неужели и присланный Лаймом лекарь относится к их числу? Неужели он тоже покинет Эшлингфорд?
   — Умоляю, не уходите. Не оставляйте нас, — прошептала Джослин. Она понимала, что лекарь вряд ли мог справиться с чумой, но в его силах было облегчить страдания людей.
   — Мама, а когда вернется дядя Лайм? — спросил Оливер, возвращая Джослин к реальности.
   Мальчик сидел на краю кровати и вертел в руках волчка. Мать уже в который раз отметила про себя, что ее сын заметно вырос и повзрослел, тело окрепло, руки и ноги удлиннились. Одежда, которую он сейчас носил, стала ему маловата. Оливер понимал то, что в прошлом году было неподвластно его разуму. Господь, не позволь чуме забрать мальчика!
   — Мама!
   — Я не знаю, когда вернется лорд Фок.
   Оливер тяжело вздохнул.
   — Наверное, не скоро. Он очень давно к нам не приезжал.
   Да, время тянулось мучительно медленно. С того дня, когда Лайм прислал ей брошь, прошло три месяца.
   — Возможно, он навестит нас в ближайшем будущем, — попыталась ободрить сына Джослин, хотя в глубине души не верила в сказанное. Она понимала, что теперь, когда чума нагрянула в Эшлингфорд, Торнмид тоже находился под угрозой ужасной болезни. Лайм ни за что не покинет свое баронство в такой решительный момент.
   — Мама!
   — Что?
   — А почему дядя Лайм не женится на тебе?
   Вопрос сына привел Джослин в смятение. Она мучительно подыскивала слова, чтобы объяснить все Оливеру, но он был слишком мал, чтобы понять то, что происходило между ними. Уклоняясь от прямого ответа, женщина спросила:
   — Он тебе нравится, и ты хотел бы, чтобы он стал твоим папой, да?
   Положив волчка на колени, мальчик посмотрел на мать.
   — Да. Тогда мы могли бы жить вместе, и я бы играл с Майклом и Эмрисом… и с той девочкой тоже.
   — С Гертрудой?
   — Угу.
   Джослин невольно улыбнулась.
   — Это было бы замечательно, не правда ли?
   Оливер кивнул головой.
   — Тогда почему же он никак не женится на тебе?
   Мать знала, что теперь сын не позволит ей уйти от ответа.
   — Понимаешь, это невозможно, Оливер.
   — Но почему?
   Осознавая, что ей вряд ли удастся объяснить все сыну, Джослин пожала плечами.
   — Я и сама не понимаю. Просто невозможно и все.
   Задумавшись, мальчик некоторое время хранил молчание, затем неожиданно спросил:
   — Ты любишь дядю Лайма?
   Солги она, ей бы удалось прекратить тяжелый для нее разговор, но она не хотела лгать. Подойдя к сыну, мать села рядом.
   — Да.
   Словно услышав подтверждение своим мыслям, Оливер просиял.
   — Он тебя тоже любит, — удовлетворенно заключил он. — Теперь вы можете пожениться.
   Джослин нахмурилась.
   — Но откуда ты знаешь, что он любит меня?
   — Я спросил у него.
   — Когда?
   Ребенок задумчиво провел кончиком пальца по волчку, лежавшему на его коленях.
   — Давно.
   — Ты уверен, что он сказал, что любит меня?
   Надув губы, Оливер, обиженный недоверием, с важным видом подтвердил:
   — Да. Он так говорил.
   Джослин смутилась. О, если бы Лайм сказал это не Оливеру, а ей! Она мысленно одернула себя, напомнив, что не стоило воспринимать всерьез слова сына. Разве мог Лайм ответить мальчику что-нибудь другое?
   — Ну теперь-то вы можете пожениться? — упрямо настаивал ребенок.
   Мать печально покачала головой.
   — Сожалею, Оливер, но не можем.
   На детском личике отразилось такое разочарование, что материнское сердце судорожно сжалось от жалости.
   — Значит, у меня никогда не будет папы? — чуть не плача, спросил он.
   Джослин вдруг захотелось закричать на сына и заставить его замолчать. Да, он нуждался в отце, в отцовской любви и ласке, но она не хотела даже думать о том, чтобы выйти замуж за кого-нибудь, кроме Лайма.
   — Не расстраивайся, — попыталась успокоить его она, с трудом проглотив ком, застрявший в горле. — Не торопись с выводами. Возможно, со временем все изменится. — Поднимаясь на ноги, Джослин добавила: — Давай-ка лучше умоемся перед едой.
   Оливер еще больше помрачнел, уголки его рта огорчено опустились. Подняв волчка с колен, он молча соскользнул с кровати и последовал за матерью к тазу с водой. И также молча вымыл и вытер полотенцем руки.
 
   Лайм сидел в седле, возглавляя отряд из четырех рыцарей, когда во двор замка вбежал запыхавшийся крестьянин.
   — Чума, мой господин! — переводя дыхание, выпалил он. — Мой отец слег. У него появились опухоли в паху и нарывы на груди. — Молодой человек устало провел рукой по вспотевшему лбу. — Думаю, и сестра заболела.
   Рыцари начали испуганно перешептываться.
   Лайм резко натянул поводья. Боже, а он-то надеялся, что чума подарит ему несколько дней и что он еще успеет провести несколько дней в Эшлингфорде. Лорд Фок намеревался помочь сэру Хью справиться с неотложными делами и увидеть Джослин. Но теперь, когда страшная болезнь добралась и до его подданных, он не мог покинуть Торнмид. Он должен остаться здесь. Лайма утешало лишь то, что в последнем послании, полученном накануне из Эшлингфорда, сэр Хью сообщал, что большинство жителей поместья сохраняют спокойствие.
   — Есть другие больные? — уточнил барон.
   — В моей деревне пока нет, мой господин. Что нам теперь делать?
   Лайм лихорадочно обдумывал услышанное. Он не сомневался, что в других селениях со дня на день появятся первые жертвы чумы. Значит, вскоре к замку потянутся вереницы людей, желающих получить помощь.
   — Больных нужно немедленно вывезти из домов и поместить в отдельное помещение, — распорядился лорд Фок. — К вечеру туда придут священник и лекарь.
   Спешившись и передав поводья слуге, Лайм обратился к рыцарям:
   — Возьмите этого человека с собой и поезжайте в деревню. Надеюсь, вы поможете перевезти его семью.
   На лицах рыцарей появилось выражение неуверенности. Барон невольно напрягся. Видимо, наступил момент, когда предстояло определить, удалось ли ему, Лайму Фоку, завоевать за прошедшие месяцы доверие настолько, чтобы подданные безоговорочно выполнили любой его приказ.
   — Да, мой господин, — после непродолжительной паузы ответил один из рыцарей. — Мы сделаем это.
   Остальные, подтверждая его слова, кивнули головами.
   Лайм настороженно вглядывался в их мрачные лица, пытаясь определить, не лгут ли рыцари. В конце концов он окончательно убедился в том, что мужчины не посмеют ослушаться. Спустя несколько минут все четверо покинули замок.
   Обмениваясь взглядами с капитаном стражников, стоявшим возле открытых ворот, лорд Фок уже не скрывал беспокойства и тревогу, которые до сих пор не выдал ни единым жестом. Затем он повернулся и вошел в главную башню.
   Торопливо поднявшись по ступенькам, Лайм оказался на чердаке. Там он нашел Ахмеда. Он молился, стоя на коленях перед фигуркой идола.
   — О, Аллах Акбар! — бормотал араб.
   Аллах велик и всемогущ! Лорд Фок уже знал эти слова. Их он слышал не раз за месяц, проведенный Ахмедом в Торнмиде.
   Еще некоторое время араб продолжал молиться, потом опустил голову и выпрямился. Спустя мгновение с его губ сорвались еще какие-то слова, и он как подкошенный рухнул на пол. Его тело было распростерто таким образом, что и лоб, и колени, и руки, и кончики пальцев ног касались пола. Повторив молитву еще раз, Ахмед снова поднялся и сел.
   Барону пришлось заплатить кругленькую сумму за право привезти Ахмеда в Торнмид после того, как поиски опытного и знающего врача-англичанина оказались безуспешными. Теперь оставалось надеяться на то, что араб действительно окажется лекарем, умеющим возвращать к жизни безнадежно больных, как о нем говорили.
   Ахмед был немногословным человеком и предпочитал не тратить время на пустые разговоры, но в те немногие слова, которые изредка срывались с его губ, он вкладывал глубокий смысл. Он был мудр, как старец, однако ему еще не исполнилось и тридцати пяти лет. Но самое важное заключалось в том, что, по слухам, ему удавалось не только избежать чумы после многочисленных встреч с ее жертвами, но и спасти немало жизней.
   — Она пришла? — с акцентом, отчего его английская речь звучала нараспев, поинтересовался Ахмед.
   — Да, пришла, — подтвердил Лайм.
   Араб неторопливо встал на ноги, наклонился и скрутил коврик, на котором молился, после чего сунул ноги в туфли и заметил:
   — Значит, пришло мое время. Сколько их?
   — Двое.
   — Каковы признаки болезни?
   — Опухоли, у одного нарывы.
   Ахмед удовлетворенно кивнул головой.
   — Больных отвезли в отдельный дом?
   — Именно сейчас их туда перевозят.
   — В таком случае, мне следует немедленно отправиться к ним. — Опустив глаза, Ахмед прошел мимо Лайма и направился к лестнице.
   — Вам будут помогать монахи, — напомнил барон, затем, немного помедлив, добавил: — И наш священник.
   Ахмед на ходу оглянулся.
   — Как пожелаете, — согласился он и начал спускаться вниз.
   Чувствуя себя уставшим и постаревшим на несколько лет, Лайм последовал за арабом. Шагая по тускло освещенной лестнице, он подумал о Джослин. Ему хотелось бросить все и поехать к ней немедленно. Разлука с любимой угнетала его, лишая радости и счастья. В послании, полученном из Эшлингфорда накануне, сэр Хью сообщал о том, что в баронстве свирепствует чума. Это мрачное известие еще больше усилило тревогу и тоску Лайма. О, если бы он мог найти возможность быть с Джослин! Если бы только мог.
   Мужчина печально покачал головой. Да, ему следовало бы наведаться в Эшлингфорд, но сейчас он не имеет права оставить Торнмид.
   Словно в подтверждение того, как важно его присутствие в баронстве, в зале собралась толпа селян. Едва барон переступил порог комнаты, как взоры присутствующих мгновенно обратились к нему. На лицах многих из них Лайм прочел тревогу и страх, которые усиливались с каждым прожитым днем. Он направился было к подданным, но, поймав пристальный взгляд выразительных глаз Ахмеда, остановился рядом с ним. Араб стоял у лестницы, ведущей в кладовую.
   — Что случилось, Ахмед?
   — Вы не забыли о порошках?
   Разве он мог забыть? Лорд Фок сомневался в их чудодейственной силе, но, уступив настойчивым уговорам лекаря, приобрел огромное количество разнообразных порошков, в том числе серы и мышьяка.
   — Я помню.
   Подняв руку, Ахмед показал Лайму пакеты.
   — Я возьму их с собой. Что же касается всех остальных… — он протянул барону свернутый пергамент, — я записал, как и в каких количествах смешивать порошки.
   Лайм взял пергамент.
   — И что я должен делать?
   — Четыре раза в день смесь следует бросать в камины, расположенные в зале и на кухне. Часть необходимо раздать селянам, чтобы они тоже бросали порошки в огонь.
   Об использовании мышьяка и серы в борьбе с чумой ходили разные слухи. Одни говорили, что благодаря им можно было уменьшить риск заболеть, другие, напротив, утверждали, что сжигание подобной смеси не дает ничего, кроме запаха. В любом случае, нельзя сказать, что сера, с чем бы ее не смешали, пахла приятно.
   Почувствовав сомнение лорда Фока, араб с непривычной горячностью схватил его за руку.
   — Доверься мне, друг мой. Многие надо мной смеялись, но мои методы приносили облегчение.
   — Вы хотите сказать, что это поможет удержать чуму на расстоянии и не допустить сюда? — поинтересовался Лайм.
   Ахмед печально покачал головой.
   — Нет, к сожалению, она все равно придет. Но зато заберет с собой меньше людей, чем могла бы. Вы сделаете то, о чем я прошу?
   Решив, что ничего не потеряет, если выполнит просьбу араба, Лайм согласился.
   — Сделаю.
   Лекарь благодарно улыбнулся и молча покинул зал.
   Задумчиво глядя ему вслед, барон похлопал свернутым пергаментом по ладони. Еще несколько недель назад селянам сообщили, что их станет лечить араб. Тогда никто не стал возражать, но сейчас Лайм почувствовал, что многие не доверяют Ахмеду.
   — Я искренне сожалею, Джослин, — пробормотал он, понимая, что без него ей придется туго. В следующее мгновение мужчина чуть не рассмеялся вслух. Из всех женщин, которых он когда-либо знал, ни одна не могла бы сравниться с Джослин по силе духа.
   С ней ничего не случится, она выдержит все. А когда худшее останется позади, он, Лайм, снова будет рядом с ней, даже если королева Филиппа так и не ответит на его прошение.
   Лайм с надеждой смотрел в будущее и решил вскоре отправить королеве еще одно послание.

Глава 26

   Лайм получил ответ на послание, отправленное в Эшлингфорд вместе с порошками, только через две недели.
   «Наш лекарь сбежал, — писал сэр Хью. — Но нас это не огорчило, так как он не мог сделать ничего для того, чтобы остановить распространение смертельно опасной болезни».
   В Торнмиде дела обстояли иначе. Вначале Ахмеда встретили недоверчиво и враждебно, но отношение к нему быстро менялось. Все больше и больше людей начинали смотреть на лекаря как на избавителя, посланного Богом. Правда, число умерших достигло уже восемнадцати, но зато среди заболевших чумой появились первые семеро, которые благодаря усилиям араба-иноверца полностью выздоровели, что казалось невероятным. Лорд Фок был и рад, и огорчен одновременно. После четырех дней метаний в горячке пришел в сознание Эмрис, несмотря но то, что его тело еще покрывали нарывы. Но Майкл уже покоился в земле. Лайм похоронил его своими руками.
   Воспоминания о том дне причиняли мужчине острую боль. Перед глазами до сих пор стояло безжизненное детское тельце, лежащее на руках Ахмеда. Лайм судорожно зажмурился. Ему хотелось кричать от отчаяния и бессилия. Неимоверным усилием воли он отогнал от себя мысли о Майкле. Хватит терзать душу. Жизнь продолжалась, и его, лорда Фока, ждали другие дела и неразрешенные проблемы. Такие, как Эшлингфорд.
   Итак, что же сейчас самое важное? Сэр Хью сообщал, что порошок бросали в камины замка и деревенских домов. И хотя люди продолжали умирать, заболевших стало значительно меньше. Управляющий просил прислать еще порошка, так как его запасы подходили к концу.
   Утром лорд Фок решил отправиться в Эшлингфорд, зная, что может сделать для жителей баронства нечто большее, чем просто прислать еще чудодейственного лекарства араба. С другой стороны, его решение могло тяжело отразиться на Торнмиде. Но Лайм успокаивал себя тем, что Ахмед, которого он намеревался взять с собой в Эшлингфорд, через несколько дней должен был снова вернуться в Торнмид.
 
   Джослин вошла в спальню и, невольно залюбовавшись увиденным, остановилась на пороге. Оливер лежал на кровати и вполголоса разговаривал с деревянным солдатиком, время от времени изображая фырканье боевого коня. Эмма, сидевшая в кресле напротив камина, казалось, спала. Насторожившись, молодая мать нахмурилась: обычно няня не оставляла мальчика без присмотра, даже если он находился рядом с ней.
   — Эмма! — позвала она старую служанку, торопливо приближаясь к креслу.
   Услышав голос Джослин, Оливер положил голову на вытянутую руку и посмотрел на мать.
   — Она не очень хорошо себя чувствует.
   От дурного предчувствия у женщины перехватило дыхание. «Нет, не может быть, — попыталась успокоить себя она. — Наверное, Эмма что-то съела». И все-таки…
   — Оливер, спустись, пожалуйста, в зал и попроси кого-нибудь подняться сюда, — с трудом скрывая тревогу, попросила мать.
   — Хорошо, — согласился Оливер и начал вставать с кровати.
   — Затем зайди на кухню и скажи повару, что я разрешила тебе съесть что-нибудь сладкое.
   — Ага!
   Снова переведя взгляд на Эмму, Джослин заметила, что лицо женщины раскраснелось. Остановившись перед креслом, хозяйка Эшлингфорда затаила дыхание. Только бы не чума! Что угодно, только бы не чума!
   — Эмма!
   Не получив ответа, Джослин слегка тряхнула служанку за плечо. Та неохотно открыла глаза.
   — Я не знаю, что… — начала она, потом, замолчав, тряхнула головой. — Я тут пригрелась, моя госпожа. Но все мое тело болит так, словно меня избили.
   — У вас есть… нарывы или опухоли?
   Старая няня попыталась встать.
   — Нет, моя госпожа, это не чума, — уверенно заявила она. — Просто лихорадка. Думаю, она пройдет через день или два.
   Однако Джослин не разделяла уверенности служанки.
   — Я бы хотела ощупать ваши подмышки. Вы позволите?
   Эмма нахмурилась.
   — Вы не верите мне?
   — Я не обвиняю вас во лжи, — поспешно заверила госпожа. — Я знаю, что вы не стали бы обманывать меня. И все-таки следует убедиться, что мы имеем дело не с чумой.
   Кивнув головой, старая женщина послушно подняла одну руку, позволяя Джослин осмотреть ее.
   Ничего!
   — Теперь поднимите другую, — попросила хозяйка Эшлингфорда.
   Служанка повиновалась.
   Вскоре пальцы Джослин нащупали небольшое уплотнение. Сомнений не оставалось: Эмма стала еще одной жертвой чумы.
   — Ой, осторожнее, — воскликнула она, отказываясь верить в очевидное.
   Усилием воли пытаясь сдержать слезы, набежавшие на глаза, молодая вдова ласково положила руку на плечо старой няни.
   — Нам придется отвезти вас в Белл-Глен.
   Эмма бессильно уронила голову на спинку кресла.
   — Это Господь наказал меня, — пробормотала она. — За ложь.
   Джослин хотела успокоить ее, но за спиной раздался тонкий голосок Оливера, — Мама, а с Эммой ничего не случится?
   Решив, что сын уже вернулся из зала, она оглянулась. К ее великому удивлению, мальчик так и не вставал с кровати.
   — Оливер, я же просила тебя спуститься вниз, — дрожащим от страха голосом напомнила мать.
   — Но мне плохо, — пожаловался ребенок. — У меня тоже лихорадка.
   Слова сына снова и снова звучали в голове Джослин, каждый раз все громче и громче. Ее сердце судорожно сжалось от страшного предчувствия. О, Боже, только не ее мальчик! Господи, только не ее малыш!
   — Лихорадка? — в ужасе переспросила Эмма. — Не может быть!
   В следующее мгновение Джослин почувствовала, что ее ноги стали, словно ватные. Чтобы не упасть, она вцепилась в спинку кресла.
   — Во всем виноваты сладости. Он съел их слишком много утром, — чуть не плача, сказала Эмма.
   У Джослин невольно вырвался стон отчаяния.
   — Мама! — испуганно воскликнул Оливер.
   Джослин так и подмывало броситься к нему, сжать его в объятиях и убежать куда глаза глядят. Но, боясь еще сильнее напугать сына, она усилием воли сдержала порыв. Склонив голову, женщина начала беспокойно покачиваться то вперед, то назад. Нет, она не заплачет! Не имеет права заплакать!
   — Пить! — неожиданно попросил Оливер.
   Вскинув голову, Джослин заставила себя улыбнуться, затем, шагнув к кровати, опустилась на тюфяк и, протянув руку, ласково убрала золотисто-рыжий локон со лба сына. Ее пальцы ощутили жар, исходивший от его тела.
   — Что тебе принести? — с трудом сохраняя самообладание, спросила она.
   Оливер еще крепче прижал деревянного волчка, которого не выпускал из рук, к груди.
   — Молоко с медом, — прошептал он. — Только холодное, мама.
   Улыбка Джослин померкла.
   — Хорошо, милый. Я обязательно принесу тебе молоко, но сначала уложу тебя на подушку.
   Мальчик не стал возражать.
   Подхватив сына под руки, мать повернула сына и опустила его голову на подушку. Ее пальцы не обнаружили уплотнений под мышками Оливера. Однако радоваться было рано, предстояло еще убедиться, что и в паху у него нет опухолей. Старательно скрывая страх и отчаяние, Джослин решила сделать это позднее.
   Прижав губы ко лбу ребенка, она поняла, что у него очень сильный жар.
   — Я вернусь через минуту. С молоком.
   — Я сильно болен, да, мама?
   Губы Джослин снова изогнулись в фальшивой улыбке.
   — Нет, совсем немножко. Скоро, очень скоро ты поправишься. А теперь я схожу на кухню.
   Направляясь к двери, она оглянулась. Хотя Эмма отвернулась, на ее морщинистом лице молодая мать заметила слезы. Служанка молча рыдала, оплакивая не столько свою участь, сколько жизнь Оливера.
   Не вымолвив больше ни слова, Джослин вышла из комнаты, но, пройдя половину лестницы, остановилась и, повернувшись лицом к стене, медленно опустилась на колени.
   — Почему? — еле сдерживая рыдания, прошептала она. — Почему?
   Слезы, казалось, жгли ей глаза, к горлу подкатил ком. Нет, она не должна плакать, не должна показывать Оливеру свой страх. Мать обязана быть сильной.
   Уронив голову на грудь, Джослин до боли закусила губу. Чем она провинилась перед Господом? За что он наказывал ее? Какой грех она совершила, что Оливер…
   В следующую секунду женщина будто окаменела. Лайм! Сквозь боль, затуманившую рассудок, в сознание проник вкрадчивый голос, напоминавший о грехе.
   Сложив руки в молитве, она горячо зашептала:
   — О, Всемогущий, накажи меня! Возьми мою жизнь, но не жизнь сына.
   Однако в глубине души Джослин осознавала, что никакие мольбы не могли спасти ее мальчика от чумы, как не спасли множество людей, уже умерших от неизлечимой болезни. Поднявшись на ноги, она тяжело вздохнула.
   — Моя госпожа, — послышался откуда-то снизу мягкий неуверенный голос. — Ваш сын?
   Джослин перевела взгляд на служанку, стоявшую в дюжине шагов от нее.
   — Да. И Эмма.
   — Вы хотите, чтобы я позвала на помощь людей?
   Джослин с болью в душе подумала о том, что Эмму и Оливера заберут в Белл-Глен.
   — Сначала я должна принести сыну молоко с медом.
   — Я сама принесу ему пить, моя госпожа.
   — И не забудь что-нибудь для Эммы.
   Служанка поклонилась, торопливо спустилась вниз по ступенькам и скрылась из вида.
 
   — Какое уродливое место для смерти, — прошептала Эмма, с трудом шевеля потрескавшимися губами.
   Хозяйка Эшлингфорда посмотрела на нее.
   — Вы хотите пить? — спросила она.
   Со вчерашнего дня молодая мать не отходила от сына, и сейчас ей не хотелось оставлять Оливера одного, но она понимала, что кроме нее ухаживать за Эммой некому. Отец Уоррен и двое монахов — третий уже умер — пытались, как могли, облегчить страдания других больных.
   — Я ведь должна хотеть пить, не так ли? — задыхаясь, спросила старая служанка. — Наверное, действительно хочу.
   Джослин кивнула головой.
   — Я принесу воды.
   Наклонившись, она разгладила влажную тряпку, лежавшую на горячем лбу Оливера. Хотя жар у мальчика не спадал, он наконец-то заснул. Всю ночь и все утро ребенок беспокойно крутился, а затем, когда на его теле появились нарывы, его начало трясти в лихорадке.
   — Я скоро вернусь, — ласково прошептала Джослин, зная, что сын не слышит ее.
   Подойдя к столу, который стоял между двумя кроватями, она наполнила кружку водой. Однако Эмма сделала только глоток.
   — Вам нужно выпить еще, — посоветовала молодая госпожа.
   — Достаточно, — отказалась старая служанка и отвернулась.
   Тяжело вздохнув, Джослин вернулась к столу и поставила на него кружку. В этот момент ей на глаза попался маленький пакетик с порошком. Вспомнив, что пора бросить смесь в камин, она, желая убедиться в том, что Оливер спит, оглянулась, потом взяла пакетик и направилась к огню. Высыпав часть порошка на ладонь, женщина бросила его в камин. В мгновение ока пламя взметнулось вверх, его язычки радостно заплясали на поленьях. В воздухе появился резкий запах серы.