Ли Венедикт. Гроза над Миром

   "Спасибо и на этом. Видно, Эгваль, в самом деле, обречена, если ты останавливаешь свой разящий удар и предоставляешь мою страну ее собственной участи..." Не стал отвечать, обнаружив вдруг, что театральные ужимки Эны меня больше не трогают. Ригли, вот настоящий человечек. Я обнял ее за тонкую талию, но девочка моя как окаменела. Личико ее выражало невыносимое страдание.
   - Не могу... Нат, не смогу! Она останется совсем одна!
   Будь проклята Хозяйка! Будь проклята ты, Эна! Пусть когда-нибудь твоя власть над людьми обрушится на тебя саму и ты нигде не найдешь покоя и утешения. А сейчас ты торжествуешь. Недавние страшненькие речи, обращенные к Ригли, не имели целью ее запугать. Глаза Хозяйки, ласковый голос говорили в это время другое. Люблю тебя, Ригли. Жажду тебя. Будь со мной, мой единственный верный друг. Во мне найдешь то, чего не достало тебе в жизни. Хозяйка входила в мою девочку, овладевала ее душой, незаметно заставляла на многое взглянуть по-другому.
   - Успокойся, родненькая... - от ужаса, что сейчас на моих глазах Ригли сойдет с ума, я перешел на шепот.
   А Хозяйка довязывала узелки своего чародейства.
   - Любви твоей к солдату, Ригли, осталось полгода. Неграмотная девочка, ты скоро надоешь своему мужчине. Будущее твое: кухарка, прачка, какой-нибудь вечно пьяненький муж - жалкое и жестокое ничтожество. Он будет измываться над тобой, чтобы возвыситься в собственных глазах. Ты станешь рожать ему детей, одного за другим и умрешь молодой. Но я отведу висящий над тобой рок, верь мне, Ригли!
   И часть своей силы направила на меня:
   - А тебе ни к чему обуза. Но... кто знает? Разлука - хорошее испытание. Вдруг вы, в самом деле, любите друг друга? Тогда письмо в Вагнок, Двор Хозяйки, Реджине - всегда найдет адресата.
   Прощанье с Ригли вышло душераздирающим и отняло у меня последние силы. Бредя наверх по трапу, я взмолился про себя: "Ну что же ты? Одно твое слово, взгляд... Оставляешь Реджину, останови и меня!" Последний взгляд: Хозяйка стоит, опустив голову, рядом худенькая фигурка - Ригли обхватила себя руками, словно ей холодно.
   Я потерял обеих своих женщин.
   - Не говори ничего, знаю! - Элиза обняла меня, не стесняясь сидевших здесь же троих инженеров, руководивших восстановлением разрушенных районов нового Тира. Она принимала их доклад, когда заявился я. Троица, поняв ситуацию, культурно удалилась.
   - Все знаю. Не мучь себя, не рассказывай. И... она зовет меня к себе. Боюсь.
   У меня не повернулся язык предупредить Элизу. Все та же работа Хозяйки - о некоторых вещах или не думаешь или не скажешь вслух. Но и Хозяйка сумела здорово промахнуться, забыв о Ригли или не приняв ее всерьез. И моя девочка, оставшись вне ее воздействия, Хозяйку раскусила. Догадка Ригли верна, без сомнения. Но пусть Элиза ничего не знает, иначе жизнь ее окончательно превратиться в ад. Также, как моя. Впрочем, здесь я виноват сам. На дверях в это теплое место написано: "Вход свободный". Никто меня не заманивал и в шею не подталкивал. По собственной воле пришел, увидел, получил. Даже удивительно, как Хозяйка выпустила меня из своих нежных рук живым. В любом случае в Тире оставаться опасно.
   - Плюнь на все! - сказал я Элизе, - Едем со мной, ты мне нужна.
   Она долго обдумывала ответ, и мне снова стало нехорошо.
   - Я стара для тебя.
   К видимому ее возрасту я добавил еще немного.
   - Тридцать девять - тоже мне, старушка нашлась.
   - Сорок шесть, Нат. У меня двое взрослых детей. Дочка замужем, я скоро бабушкой стану... Несколько лет, Нат, и я начну стремительно стариться - такова, в итоге, судьба каждой женщины. Но счастье, которое ты мне подарил, останется со мной навсегда. Не хочу... замутить его. Поэтому вовремя останавливаюсь. Сегодня... если ты хочешь - наша последняя ночь.
   Ночью она плакала, говорила, что мечтает о невозможном: снова быть молодой. Так я потерял третью мою женщину.
   Не стану распространяться о том, как добирался я до Эгваль, Где, обходя карантинные посты, где, давая взятки, где, принимая помощь случайных попутчиков - я легко схожусь с людьми. К сути моего рассказа это ничего не добавит, хотя и вышла б тоже интересная, полная приключений повесть. В день, когда я - никому не известный и не вызывающий подозрений гражданин, прибыл в Майю, газеты пестрели траурными заголовками. Вчера от сердечного приступа скоропостижно скончался глава КНС полковник Авель Орьега.
   Денег у меня хватало: неожиданно счет мой в банке Магистрата оказался полон, что года на четыре избавляло от нужды. То, что Хозяйка молча выплатила причитающееся мне жалованье, выглядело не любезностью, а очередным плевком в физиономию. Забирай гроши и вали.
   Поселился я в очень приличной гостинице, где меньше шансов нарваться на всякую шваль, да и центр Майи контролировался полицией сравнительно хорошо, не то, что бедняцкие кварталы. И в номере было радио! Антенна гордо торчала на островерхой крыше - знай наших. Хозяин сего гостиного дома - состоятельный человек, айда к нам! Заодно и Остров послушаете. Чем они там живут и дышат, о чем говорят и поют, как успешно загнивают и морально разлагаются.
   С розовыми жилками рассвета в окнах в комнату ворвались позывные:
   Вставай!
   Слушай зов, летящий над землей,
   Этот новый мир, он - твой и мой.
   Сбрось свои оковы, вставай!
   Но не резкие музыкальные аккорды, а задушевный голос Эны вытряхнул меня из постели. Хозяйка обращалась к народу Эгваль. Немногие услышат ее сразу, как я, но известие постепенно распространится. Встревоженная и до крайности огорченная бедой, распростершей злые крыла над прекрасной страной, Хозяйка Острова протягивает руку помощи. Вакцина от страшной болезни. Сотни врачей-добровольцев. И воздушный флот, способный вовремя доставить помощь в самый отдаленный уголок страны. Все это - дорого. Очень дорого. Но ее высочество бескорыстна и полна сочувствия. А доброе дело - само по себе награда...
   Какой изощренный и коварный ум! В ближайшие годы имя Хозяйки будет в Эгваль очень популярно. "Мы передавали обращение Хозяйки Острова. Теперь последние известия. Вчера в Норденке прошли успешные испытания летательного аппарата тяжелее воздуха. В отличие от дирижабля, аэроплан обладает рядом преимуществ..."
   Древние знания... Ящик Пандоры открыт. А Хозяйка молода и дерзка. Что еще с видом фокусника достанет она из него на своем пути к мировому господству?
   Городской парк Майи представлял собой остаток когда-то обширной дубовой рощи и тщательно оберегался властями в близком к первозданности виду. Я бросил сумку на скамью - грубо обтесанный ствол упавшего дерева и уселся, вытянув гудящие от усталости ноги. Побегал сегодня. День закруглялся к вечеру, косые лучи проникали местами сквозь плотные кроны. Я потянулся, достав руками шершавый ствол за спиной. Толстая, наполовину сухая ветвь нависала над головой.
   Четвертый год я жил в Майе, подвизаясь в "Голосе Эгваль" обозревателем по разной всячине. Или всяким разностям, по большей части, связанным с Островом. Мои очерки о первых воздушных кораблях имели успех. А теперь я разрабатывал новый проект: взять интервью у нескольких завалящих политиков... Суть в том, что кто-то из них обязательно скоро пойдет в гору, тут-то моя репутация еще упрочится. "Ты, Нат, редкий пройдоха. От твоей естественности и непринужденности у людей языки сами развязываются", - так недавно сказал мой редактор. Я достал блокнот, пролистал заметки. И... положил обратно, заслышав шаги.
   Молодая женщина с девочкой лет трех неторопливо шли по тропинке к выходу в город. Похоже, мое место они заранее облюбовали для короткого отдыха. Поравнявшись со мной, женщина вдруг резко остановилась и малышка, скорее играя, чем споткнувшись, повисла у ней на руке.
   - Нат?!
   Смутное воспоминание всколыхнулось во мне. Лида! Моя подруга в поселке строителей Тира. В глазах удивление и легкий испуг. Я хлопнул ладонью по гладкому, теплому дереву скамейки.
   - Привет, Лида! Присядь...
   Девочка доверчиво просилась на руки, а Лида была заметно смущена.
   - Говорят, ты... ты?..
   - Сделал карьеру там? Чуть-чуть. Потом - коленом под зад, как когда-то и ты мне заделала. Но я рад. Не всякий уходит оттуда с головой, сидящей на плечах.
   Коротко обрисовал свое нынешнее положение и принялся расспрашивать ее. Ничего впечатляющего. Жизнь слегка помотала Лиду по свету. Со своим вторым за три года мужем (я не в счет!) она развелась совсем недавно. Разговор постепенно иссяк, и мы какое-то время сидели молча.
   - Мы пойдем,... пожалуй, - молвила, наконец, Лида.
   Я ссадил девочку с колен, она смотрела на меня снизу вверх блестящими, серо-зелеными глазищами.
   - Идем, Анита... - Лида встала, взяла девочку за руку.
   Мою дочь зовут Анита.
   - Лида... - я помедлил, - В свое время я оказался невезучим. Подцепил эту дрянь.
   - Я тоже болела, - тихо ответила она.
   Лида оказалась мне хорошей и верной женой, и мы в согласии прожили двадцать шесть лет до нежданной разлуки в 1366 году. Детей больше у нас не было.
   Осталось досказать немногое. Ригли ответила на мое письмо - ее смешные каракули я получил в первый свой год в Майе. И дальше мы обменивались "посланиями", хотя нечасто. И почерк Ригли становился все уверенней, а тон писем серьезнее и темы глубже. И она постепенно отдалялась от меня. И никогда ни она, ни я, по обоюдному молчаливому согласию, не упоминали о Хозяйке.
   Последнее письмо я получил в канун ее восемнадцатилетия. Она писала:
   "Нат! Я буду в Гане с 4 по 10 июля. Если вдруг ты выберешь время, ты очень занят, я знаю... Но в каждый из этих семи дней я буду ждать с тринадцати до полудня в летнем кафе "Ардан". Хотя очень боюсь этой встречи..."
   Я не поехал. Во-первых, уже был женат на Лиде, о чем не писал, но Ригли всегда была очень чуткой к интонациям. И... я тоже боялся. Увидеть незнакомую девушку, непохожую на ту Ригли, которую я знал. Да и я стал не тот молодец, что когда-то ее увлек. И все же я жалел о своей трусости. Много лет подряд мне снился один и тот же сон.
   Хлопающие на ветру цветастые тенты, почему-то нет людей, кроме маленькой девочки, одиноко и грустно сидящей за столиком. И даже во сне я понимал, что эта картина неверна в своей основе - ведь Ригли давно уже взрослая. На этом месте обрывается рукопись Натаниэля Гарига, бывшего военного министра Эгваль 11. ПРОКЛЯТЫЙ ГОРОД
   Последним днем режима Ваги принято считать 5 сентября 1327 года. Но я, глубоко изучивший период потрясений в жизни Острова, настаиваю, что тремя днями раньше Бренда и Вагариус Картиги сами опрокинули лодку, в которой сидели.
   Ян Тон-Картиг, "Лекции по новейшей истории"
   Пини пошарила в ящике туалетного столика, вынула маленький кинжал с узким лезвием, прикинула в руке. Нахмурившись, примерилась острием под левой грудью, презрительно скривила губы. Сунула кинжал в рукав и распахнула дверь.
   Двое часовых преградили ей путь.
   - Нельзя, - сказал один, плотный, с кошачьими усиками.
   - Дочь первого адмирала под арестом, да?
   - Он просил вас побыть у себя.
   - Я сама спрошу отца об этом.
   - Он сильно устал, его нельзя беспокоить.
   Второй часовой, худой, как жердь (и где Джено набирает этот сброд?) мерзко осклабился. Пини в ответ растерянно улыбнулась и отвернулась, отступив. Часовые умиротворились, поняв, что скандала не будет, но тут Пини стремительно крутанулась на месте. Похожий на кота тип охнул, согнувшись от удара ногой в пах. Пини крепко хлопнула его ладонями по ушам и, схватив оглушенного за уши, изо всех сил выкрутила ему голову в сторону и вниз. Хрустнули позвонки и "кот" кулем свалился на пол.
   Худой его товарищ вместо помощи, с тихим изумлением стоял у стены, затем сполз на пол. Маленький кинжал Пини сидел у него в груди по самую рукоятку.
   Бренда в меланхолии стояла у окна с частым переплетом и смотрела на старую горию. Дерево это жило и до ее рождения, видело другие времена, других людей. "А выжили лишь подлость и трусость". Дальше неухоженные садовые деревья сменяла поросль миусса, за которой открывался вид на рощу зонтичных деревьев. В полупрозрачной паутине тонких ветвей запутался крупный желток заходящего солнца. "Не могу позволить себе сломаться". Медленно стянула через голову платье и легла на диван. Необходим хотя бы короткий отдых. Веки Бренды медленно сомкнулись, сильное тело расслабилось.
   Прошло полчаса, свет в широком окне все больше краснел, затем неуловимо стал приобретать сиреневый оттенок. Тело овевали теплые токи, и в них растворились накопившиеся за день усталость и тревога. В дверь осторожно постучали и Бренда, потянувшись, встала.
   - Мо-о-жно... - протянула лениво.
   Служанка вошла, пряча в глазах испуг. Но с обязанностями своими управилась, как всегда ловко. Отточенными движениями поставила на стол чайный прибор и, с легким поклоном, удалилась.
   Бренда задумчиво взяла с подноса серебряную ложечку, до половины заполненную тягучей темной, массой. Мед орхи. Золотистые струйки извивались, тая в кипятке, от чашки поднимался пахнущий свежим сеном пар. Благоговейно поднесла к губам драгоценный напиток. За окном крикнула слепоглазка, кто-то незримый прошагал внизу через двор. Нёбо ощутило терпкую горечь. Сейчас... Сейчас. Риск оправдан. Когда последние капли ядовитого чая растворятся в крови Бренды, видение вернется к ней.
   В дверь стукнули снова, на этот раз дерзко, решительно. Пини?! Стук повторился, и Бренда крикнула:
   - Да войди, открыто!
   Пини производила впечатление абсолютной замкнутости. Матово-бледное, спокойное лицо, не скажешь, что эта девушка, волнуясь, легко краснеет.
   - Я - тоже преступница, тетя? Мне не доверяют.
   - Сядь. И слушай: я заботилась только о тебе.
   - Я - малое дитя? Слабонервная девочка?
   - Нет, разумеется. Но...
   - Тетя, бросьте трепаться и прикажите убрать трупы. Я замочила двоих, что меня стерегли.
   Бренда с трудом скрыла замешательство. Разыскала по переговорнику Джено, он, узнав, в чем дело, начал орать, чем помог Бренде окончательно успокоиться.
   - Не вопи так громко. Двое твоих идиотов подрались и порезали друг друга вот все, что было. Давай, займись, - и, обернувшись к Пини, добавила:
   - Отцу говорить незачем. Он и так не совсем здоров. Замяли и дело с концом. Я так понимаю: ты хочешь присутствовать при экзекуции...
   - Я даже смогу сама казнить ее. Не сомневайтесь во мне.
   - А вот это - неправильно. Человека хорошо знакомого, с кем был дружен, нельзя убивать самолично. Доведись (это я так, к слову...) наказать тебя, то поручу кому-то другому. Обоим от этого было бы легче.
   - Вы всегда добры ко мне, тетя.
   Бренда не заметила сарказма в ее словах. Пообещав, что никаких посягательств на ее свободу больше не будет, она проводила Пини до дверей, предварительно запросив Джено, управились ли его подчиненные с небольшой неприятностью, о которой они только что говорили.
   - Жмуриков убрали, - без обиняков ответил Джено, - Но больше так не выделывайтесь, иначе за последствия я не ручаюсь.
   -Ладно тебе... - миролюбиво отозвалась Бренда, решив, что как только с Арни и его сворой будет покончено, надобность в Джено отпадет.
   Так и нетронутый, остывший чай Бренда выплеснула в окно. "Лягу спать. Завтра трудный день".
   Сутками позже.
   Вага осторожно провел ладонью по отливающим красным в свете ночника волосам Тонки, и она, перестав стонать во сне, затихла, задышала ровно. Они с Брендой вернулись в Гнездо промокшими до нитки, и Тонка от усталости не могла вымолвить ни слова.
   - Все хорошо, - ответила тогда на его невысказанный вопрос Бренда, - Она не доставила нам хлопот.
   Следовало понимать, что Наоми перед смертью вела себя пристойно.
   - Погода чертова... - и Бренда, ворча, ушла к себе.
   А Тонку Вага почти силой заставил снять мокрую, грязную одежду и усадил в ванну. После, натянув одеяло до подбородка, она лежала, глядя в потолок. Вага наполнил высокий бокал доверху.
   - Пей.
   Тонка послушно выпила и скоро забылась тяжелым сном. А Вага так и не уснул, обдумывая, что скажет завтра Пини. Дочь тяжело переживала последние события. Если б эта сумасбродка не влезла так глубоко ей в душу! Теперь для Пини лучше всего - сменить обстановку. Норденк? Там Боло, хитрый лис... Присмотрит. Но в Норденке часто бывала Левки, не хватает еще пробудить в Пини память о рано умершей старшей сестре. Остается Гана. Большой, веселый, богатый город. Там умеют радоваться жизни...
   Сон все не шел. Вага поднялся с тяжелым вздохом, накинул халат. Зашел в туалет, помочился - не зря же вставал, и вышел. Часовые привыкли, что первый адмирал порой расхаживает ночами по коридорам - стариковская бессонница. Остановился у окна в темном проеме. Неожиданно припомнил, как однажды встретил здесь Наоми. Видение предстало необычайно ясно: расстегнутый ворот рубахи открывает ямку на шее, обе руки в карманах просторных брюк из мягкой ткани (дался ей этот фасон!), на ногах - порядком стоптанные сандалии. Прическа, как всегда сделана простым встряхиванием головы. Вид скучающий и одновременно добродушно-насмешливый. О чем они тогда говорили? Он помнил, что его отвлекли и он не получил ответа на свой вопрос. И забыл заново спросить ее. О чем?
   "Я никогда не спрошу ее больше, и она никогда мне не ответит". Такая простая мысль вдруг поразила его. Почему раньше он не подумал об этом? Зачем так поспешно ее убил? Затряс головой. Дело сделано, и оно было необходимым. Никому не дозволено раскачивать корабль его государства, ставить под сомнение двадцать лет борьбы и труда... "Прости, девочка. Твоя жизнь не пригодилась мне. А смерть - урок остальным. Прости меня". Угрюмо сутулясь, спустился по парадной лестнице на первый этаж и свернул в боковой коридор.
   Навстречу шла Бренда, в просторном домашнем халате и шлепанцах, чисто вымытые волосы блестели. В ней Вага уловил тревогу.
   - Ты не видел... Ах, извини, впрочем...
   И она торопливо прошла мимо.
   Разговор с охраной на время успокоил Бренду: конечно, Пини укрылась от непогоды в Ратуше, по крайней мере, Джено точно там. И надо спокойно дожидаться утра. Бренда спустилась в холл, руки в карманах халата... вдруг спохватилась: так ходила она. Неужто стала перенимать ее манеры?!
   Прошла под аркой и остановилась на пороге. Пронесшийся днем шквал оставил после себя погоду холодную и ясную. Бренда подняла голову в засеянную звездами высь. Скоро взойдет Обо.
   "Враг мой! Правда ли, что есть жизнь после смерти? Тогда ты там, в недоступной дали. Как странно: мне тебя не хватает..."
   Внутренняя боль возобновилась. Что за нелепый день! И ливень, как ни крути, хлынул не вовремя - едва чертовка испустила дух. Словно сама природа разрыдалась от горя... А толпа под дождем кинулась врассыпную, и, неминуемая, случилась давка при выходе на Адмиралтейскую. Бренду спасла находчивость. Схватив крепко за руку Тонку, она бросилась с ней бежать в обратном направлении, к Ратуше. Видела, как туда пробился Джено с охранниками, но не стала рисковать и нырнула в узкий боковой переулок, через три квартала выйдя к станции фуникулера. Тонка уже едва переставляла ноги и Бренда фактически волокла ее на себе. Через полчаса они были в Гнезде, продрогшие, без сил, но Бренда старательно скрыла от Ваги, что ей тоже плохо.
   И не может... не должно случиться так, что Пини не сумела выбраться из обезумевшего людского стада и ее растоптанное, изуродованное тело лежит где-то в темноте на площади. Старательно внушая себе, что Пини могла вернуться позже в Гнездо, никем не замеченная, Бренда направилась в ее комнату, куда мельком уже заглядывала. По пути столкнулась с братом, чуть не спросила: не видел ли он дочь, но вовремя прикусила язык. Вага не знает, что Пини освободили из-под ареста и уверен, что весь день она провела в Гнезде.
   В спальне Пини все оказалось по-прежнему: никого, тишина. Но... В первый раз не обратила внимания, а сейчас углядела. Что лежит на столе?..
   В бывшую комнату Наоми-служанки много дней никто не заходил. Флуор, лишенный подпитки, давно не горел. А взошедшая Обо высветила на полу косой желтый отпечаток окна. На спинке стула лежал небрежно брошенный халат с рукавом, свисшим до пола - Наоми никогда не была особенно аккуратной. Равнодушная к нарядам, украшениям. Странная - верное слово.
   В светлом сумраке Вага увидел на обоях над постелью Наоми темное пятно. След ее головы. Так часто сидела она, привалившись спиной к стене. О чем думала? Какие замыслы лелеяла? Здесь ли созрел ее дерзкий план? Или все сложилось, склеилось негаданно, из случайных событий и поступков разных людей? А злость и обида придали ее фантазиям силу стать явью? Как нехорошо получилось. Скорее все забыть. Все.
   Он собирался уходить, когда увидел в углу смятой постели белый шейный платок Пини. Она тоже заходила сюда? Или потеряла его давно? Пини. Почему-то за истекший час он перестал думать о ней и вот теперь вспомнил. Вряд ли она в эту минуту, как ни в чем не бывало спит! Он ждал, что она зайдет к нему днем. Но Пини не пришла, и он с облегчением воспринял эту отсрочку до завтрашнего утра, решив тогда уж поговорить с дочерью первым. Лучше сделать это сейчас...
   Бренда сидела на аккуратно застеленной постели Пини, руки на коленях, глаза закрыты - и тихо раскачивалась из стороны в сторону. "Где Пини?" - хотел спросить, но замер, пораженный странным состоянием Бренды. Что с ней? Пьяна?
   Луч Обо касался лежащего на столе плотно исписанного листа бумаги. Свет полной ближней луны позволял читать, и Вага поднес письмо к глазам.
   Моему отцу Вагариусу Картигу.
   Отец! У меня не найдется больше случая говорить с тобой. Поэтому я выскажу все сейчас. Думаю, ты давно в тайне мечтал, что я стану твоей наследницей, хотя понимал всю несбыточность этого. Иначе не могу объяснить, почему уже с ранней юности я была на особом положении. Будь мальчишкой, сказали бы - точно, наследный принц. Это невозможно - Остров не примет правителя-женщину. Я всегда это знала и жалела тебя.
   И вдруг - все изменилось. Ты понимаешь, читая эти строки, о ком я говорю. Такой личности как Наоми я не встречала никогда и дружбой с ней гордилась до невозможности. Пока не выяснилось, что тебя она презирает, меня - снисходительно жалеет, как жалеют взрослые умственно отсталых детей.
   С какой яростью я встретила ее замысел: на горбу Арни въехать во власть и править, опираясь на вас с ним - двоих подкаблучников. Мне тоже отводилась роль политической куклы - ты знаешь. "Не таков мой отец" - пыталась я возражать.
   Потом Наоми потерпела случайное (могло не быть!) поражение. И я говорила с ней, ожидая извинений, раскаяния лично передо мной, на остальных мне было плевать. Но я хотела услышать от нее слова сожаления за то, что так обошлась со мной.
   Не стану повторять здесь все те гадости, что выкрикнула она мне в лицо. Я вернулась к себе озверевшая, твердя одно: "Пусть умрет. Пусть она умрет!" Проклятье мое сбылось и завтра в полдень Наоми перестанет жить. Только теперь я поняла, что этого не хочу.
   Странное дело. Наоми порой говорила немыслимые вещи - я, бывало, ненавидела ее за это. Проходило время и... я признавала ее правоту. Так и сейчас. Ведь она - единственная, кто смог бы удержать власть после тебя! Такой человек. Понять бы это раньше! Даже, когда Наоми попалась так глупо, я могла ее выручить, если б не медлила. Теперь - поздно. Охрана не повинуется мне - в Гнезде хозяйничают люди Джено. Отец! Уговори я тебя пощадить Наоми, отменить приговор - уверен ли ты, что твой приказ выполнят? Уверен ли, что все еще правишь?
   Я все ж попыталась - меня к тебе не пустили, даже посадили под арест, ты знаешь? Чтобы выйти, мне пришлось прикончить обоих сторожей и потом нудно объясняться с теткой. Но я ничего не могу сделать! Не могу помешать тому, что скоро случится. Твоя дочь - не наследная принцесса, а пустое место, слабый человек, злобная идиотка. Пусть я казалась Наоми смешной, недалекой. Это не повод, чтобы ее убивать. Поздно я поняла.
   Прощай, отец. Завтра я уйду вслед за Наоми туда, где нет тех боли и ужаса, что сидят во мне последние дни. Туда, где мы с ней сможем, наконец, понять и простить друг друга.
   Подпись Пини была, как всегда, простой и по-детски разборчивой.
   Вага выронил письмо. Сжал лицо в ладонях.
   "Что ж ты наделала? Что ты наделала?" - он обращался не к дочери, а к Наоми, - "Почему не боролась до конца? Зачем позволила себе проиграть?"
   Он ясно увидел ближайшее будущее. Совершенно один. Утративший интерес к жизни старик, заложник дерущихся вокруг него за власть бездарных честолюбцев. Со смертью Наоми распалась и ее "империя" - хрупкий союз Ганы, Норденка и фрондирующей Верены. Теперь нельзя договориться с ними зараз, через Наоми - она умела ловко балансировать меж их противоречивыми интересами. Скорее всего, Гана и Норденк начнут рвать на части ослабленный междоусобицей Остров, торопясь за счет проглоченных кусков усилиться, каждый вперед соперника.
   Нет Наоми. И нет Пини - Наоми забрала ее с собой. Некого любить, некому верить...
   Бренда? Бренда... Бренда! Она настроила его против Наоми. А он поверил в этот бред сходящей с ума от ревности стареющей женщины. Она делала все, чтобы оттолкнуть их друг от друга, она спровоцировала Наоми на разрыв... Она погубила Пини.
   Сжал кулаки. Повернулся к Бренде, бешенство горячей волной поднялось в груди, плеснуло в затылок. Пол закачался под ногами, как палуба корабля в бурю. Успел увидеть очнувшуюся от оцепенения, перепуганную Бренду, когда, цепляясь за столик, попытался удержать равновесие. Успел удивиться, почему такая сильная качка не мешает Бренде двигаться и зачем сестра подставляет ему свое плечо...
   И стало темно.