Страница:
Буквально через час от него пришла записка, написанная его собственной рукой».
Я прямо сказал ему, что Хэкеру миссис Уэйнрайт явно понравилась, но этот аргумент, похоже, его не убедил. „Самсону тоже нравилась Далила“, коротко заметил он. К счастью, в кабинете, кроме нас, никого не было, так как Хамфри предусмотрительно зашел ко мне в самом конце рабочего дня, поэтому я мог не стесняться в определениях. Прежде всего сказал ему, что, на мой взгляд, Дороти не представляет серьезной опасности хотя бы потому, что не очень много знает. Мы всегда старались держать ее как можно дальше от наиболее важных и деликатных документов.
Секретаря Кабинета моя точка зрения явно не устроила. Он тут же напомнил мне, правда, вполне корректно, что главная обязанность государственного аппарата заключается в обеспечении надежного правления Британией, в то время как единственная обязанность миссис Уэйнрайт – обеспечить переизбрание Хэкера на следующий срок.
Лично мне казалось, что если Хэкеру удастся править Британией, принимая популярные решения, он практически наверняка будет переизбран. В этом-то, собственно, и состояла суть наших разногласий с секретарем Кабинета. Он до конца своих дней упорно настаивал на том, что популярные решения и правильные решения не только не одно и тоже, а наоборот – вряд ли вообще хоть в чем-нибудь совпадают. По его глубочайшему убеждению, если бы Хэкер принимал нужные или „правильные“ решения, он бы с треском провалился на выборах. Поэтому каждый раз, когда мы будем подводить ПМ к правильному решению, Дороти неизбежно будет предупреждать его о потенциальной потере голосов. Тем самым практически сводя нашу работу на нет.
Короче говоря, основной тезис сэра Хамфри Эплби заключался в следующем: политике не место в работе правительства, в силу чего Дороти Уэйнрайт самое место не рядом с кабинетом ПМ, а на „чердаке“!
Он не успел закончить свою последнюю фразу, как двойные двери позади него вдруг открылись, и из кабинета ПМ вышла… Дороти Уэйнрайт. Собственной персоной. Вот уж поистине: „Вспомни о черте, и он тут же появится“. Впрочем, сэр Хамфри справился с этой весьма неожиданной ситуацией. Со свойственным ему апломбом.
– О, это вы! Добрый вечер, госпожа главный политический советник, – произнес он, оборачиваясь к ней. – Какая приятная встреча…
На нее это не произвело ровно никакого впечатления.
– Привет, Хамфри. Ждете, когда вас пригласят к ПМ?
– Увы, жду, само собой разумеется.
– А почему не в приемной?
Ответить ему было нечего. Мне этот маленький диалог показался весьма забавным, но я, как всегда, должен был скрыть свое удовольствие.
Чтобы достойно выйти из неудобного положения, секретарь Кабинета повернулся ко мне и проинформировал, что не далее как вчера в Номере 10 был обнаружен „чужак“. Причем этим „чужаком“ оказался член избиркома округа Хэкера, которому удалось проникнуть сюда без положенного спецпропуска.
На мой взгляд, Хамфри просто валял дурака. Все охранники прекрасно знали этого человека в лицо. Никакой опасности он не представлял. Тем не менее, секретарь Кабинета напомнил мне – скорее, в несколько унизительной манере отчитал, как школьника, – что в мои прямые обязанности входит обеспечение того, чтобы любой визитер, подходящий к воротам Номера 10, имел либо спецпропуск, либо соответствующее официальное приглашение.
Какое-то время миссис Уэйнрайт молча слушала наши препирания, но затем, когда я собирался высказать свои соображения, она меня перебила:
– Бернард, извините, что вмешиваюсь в вашу высокоинтеллектуальную беседу, но господин премьер-министр настоятельно попросил меня сделать все необходимые приготовления для возврата в мой старый кабинет.
И что теперь делать? Хамфри в упор смотрел на меня пронизывающим взглядом, явно ожидая моего решительного отказа. Но как отказать, если просьба исходит лично от самого ПМ?!
Я, конечно, попытался уклониться от прямого ответа, сказав ей, что сначала должен заняться требованием секретаря Кабинета навести порядок со спецпропусками, но она просто отмахнулась. Сказала, что требование Хамфри может подождать. Он тут же возразил, что не может, поскольку речь идет о вопросах безопасности.
– Нет, может! – категорически заявила она.
Сэр Хамфри молча повернулся к ней спиной и вошел в кабинет премьер-министра…
Должен заметить, что за все годы моего пребывания в Уайтхолле мне никогда не приходилось видеть столь откровенной грубости в отношениях между сэром Хамфри и миссис Уэйнрайт. Интересно, это следствие ее прямолинейности? Хамфри, конечно же, ее недолюбливал, но если вначале у него не было для этого особых оснований, то, в конечном итоге, они у него, безусловно, появились».
Не успела она уйти, как до меня донеслись громкие голоса из приемной. И тут же в моем кабинете появился сэр Хамфри.
– Господин премьер-министр, до меня дошли слухи, что у вас появились сомнения относительно наших планов реорганизации, это так? – пристально глядя мне в глаза, спросил он.
– Нет, – твердо ответил я. – Просто я решил вернуть Дороти в ее прежний офис.
– Боюсь, это, увы, невозможно.
– С чего бы это? – поинтересовался я и демонстративно включил свой диктофон, показывая тем самым, что не намерен заниматься глупостями, что у меня нет времени и что я твердо решил продолжить начитку своих деловых материалов.
– Господин премьер-министр, ведь речь идет о реорганизации, ключевым моментом которой является удаление этой дамы от стратегического пункта информации.
– Причем здесь стратегический пункт? Это же всего лишь приемная!
– Нет, не только. – Он подошел к моему письменному столу. – Прежде всего, это жизненно важное место.
– Ждать можно и в нашем холле, – сказал я, не осознавая, что мой магнитофон уже включен. – Или, например, в зале для приемов.
– Кто-то, возможно, и может, – сухо ответил Хамфри. – Но некоторым необходимо ждать в таком месте, где другие не могут видеть тех некоторых, которые ждут там. Те, которые приходят раньше других, должны ждать там, где они не могут видеть тех, которые пришли позже них, но были приглашены к ПМ раньше них. Кроме того, те, которые пришли снаружи, должны находиться там, где они не могут видеть тех, кто пришел изнутри, чтобы сообщить вам, с какой именно целью эти снаружи пришли на прием. А те, которые пришли в то время, когда вы заняты с другими, и которым не следует знать, что вы с этими другими заняты в настоящее время, должны находиться в определенном месте до тех пор, пока не уйдут те, о визите которых им не следует знать…
Запомнить всю эту галиматью, конечно, было невозможно, хотя суть его путанной тирады была предельно ясна.
– Вы хотите сказать, что пока я здесь спокойно занимаюсь текущими делами, там, за дверями моего кабинета, происходит весь этот фарс Уайтхолла? («Фарс Уайтхолла» был расхожим термином, используемым для описания целого ряда вполне аналогичных фарсов, вполне реально имевших место в театре Уайтхолла. Ведь Уайтхолл было также названием улицы, соединявшей Даунинг-10 с Парламент-сквер, на которой располагались наиболее значимые министерства и департаменты правительства Великобритании. – Ред.)
– Понимаете, господин премьер-министр, Номер 10 – это нечто вроде железнодорожного узла. Он не может функционировать без должного набора депо, запасных путей, разъездов и точно выверенных расписаний. Кабинет миссис Уэйнрайт – один из таких жизненно важных разъездов.
– Вы что, намерены убрать ее с путей? – как мне казалось, не без иронии поинтересовался я.
– Да упаси господь, господин премьер-министр!
– И все-таки, Хамфри, по-вашему, она всем мешает? Только по-честному.
– Ни в коем случае. Милая, прекрасная женщина. Прямая, открытая, решительная…
Что ж, в словах секретаря Кабинета на самом деле время от времени проскальзывает некая романтическая поэзия. В чем, в чем, а в этом ему не откажешь.
– И тем не менее, помеха, не так ли? – настойчиво спросил я, не желая терять явного преимущества.
– Видите ли, – осторожно признал он. – Были случаи, когда ее критика нашей службы была, э-э-э, как бы это поточнее сказать, чересчур откровенной. А ее встречи с прессой были… э-э-э… потрясающе полными и исчерпывающими. Кроме того, ее требования в отношении информации и поддержки могли бы быть чуть менее агрессивными и настойчивыми. Моему персоналу, большая часть которого за последние три года благодаря этому пережила немало нервных срывов, пришлось пройти и через это.
– Да, но ее советы и рекомендации стоят того, разве нет? – напомнил я ему.
– Конечно же стоят, господин премьер-министр, – понимающе согласился Хамфри. – Вы их и будете получать. Только на бумаге. А какая, собственно, разница?
– А как о них будете узнавать все вы? – спросил я и тут же понял, что сам себя подставил, потому что он тут же поинтересовался, уж не собираюсь ли я держать такие вещи в секрете от секретаря Кабинета.
Ответить мне на это, естественно, было нечего, поэтому оставалось только еще раз повторить суть аргумента.
– Она хочет быть там, где происходят события.
– Господин премьер-министр, подумайте, пожалуйста, а справедливо ли это будет по отношению к ней самой?
Странный вопрос. К чему это он клонит? Впрочем, его разъяснение не заставило себя ждать.
– Кроме миссис Дороти Уэйнрайт, все остальные в этой части Номера 10 – абсолютно карьерные госслужащие. Лояльные. Преданные своему делу. Заслуживающие полного доверия и, главное, надежные. Их предусмотрительность и осторожность в решении самых щепетильных, самых деликатных, самых взрывоопасных государственных вопросов доказана десятилетиями. Если среди нас по тем или иным причинам окажется «госслужащий со стороны», то в случае любой утечки секретной информации подозрение, прежде всего, падет на нее. Для женщины, какой бы милой и привлекательной она ни была, это, поверьте, слишком тяжелое бремя.
Интересно, так ли это на самом деле? На первый взгляд, его аргументация выглядит вполне правдоподобно. Они, конечно же, постараются свалить все именно на нее. И тем не менее, я настойчиво повторил Хамфри, что ценность ее политических рекомендаций не вызывает ни малейших сомнений.
– Само собой разумеется, господин премьер-министр, никто и не спорит, но, – он выдержал многозначительную паузу, – но ведь для политических рекомендаций в вашем полном распоряжении весь Кабинет министров.
– Единственно, что они мне рекомендуют, причем с завидным постоянством, это давать деньги их собственным министерствам. Хамфри, мне нужен кто-нибудь, кто был бы на моей стороне!
Он мило улыбнулся.
– Но, во-первых, на вашей стороне, как вам прекрасно известно, лично я и, кроме того, весь аппарат. Шестьсот восемьдесят тысяч честных, лояльных и, главное, надежных профессионалов. По-моему, более чем достаточно.
Сильный аргумент, ничего не скажешь, но лучше в него не влезать. Надо твердо стоять на своем. Но теперь, боюсь, уже слишком поздно. Они втянули меня туда, откуда выбраться практически невозможно. Хотя попробовать стоит.
– Вы все даете мне одни и те же рекомендации, – с ноткой безнадежности сказал я.
– Но это же прекрасно, – с радостной готовностью подтвердил он. – Значит, все мы даем вам правильные рекомендации, разве нет? Поэтому, господин премьер-министр, давайте лучше вернемся к нашему первоначальному плану.
Я умею проигрывать. Поэтому молча кивнул головой.
Довольный Хамфри тут же постарался подсластить пилюлю комплиментом.
– Как же приятно иметь дело с решительным премьером, который всегда точно знает, что делает…
Я попросил Бернарда пригласить ко мне Дороти. Оказалось, она дожидалась в моей приемной и тут же вошла. Но секретарь Кабинета, несмотря на мой выразительный взгляд, и не думал выходить. Пришлось деликатно объяснить ему, что мне хотелось бы поговорить с моим политическим советником наедине.
Он только мило улыбнулся.
– Вы можете свободно говорить в моем присутствии. У нас ведь друг от друга нет секретов, правда ведь?
Дороти сразу же поняла, откуда ветер дует.
– Может, господин премьер-министр и может, а вот я нет! – тут же резко отреагировала она.
– А мне почему-то кажется, можете, – невозмутимо ответил Хамфри.
Иначе чем ужасной и крайне неудобной возникшую ситуацию назвать было просто невозможно. Причем, прежде всего, по моей вине – надо было более решительно возразить Хамфри! Дороти резко развернулась и стремительно пошла к двери, бросив через плечо моему главному личному секретарю:
– Бернард, надеюсь, вас не затруднит дать мне знать, когда господин премьер-министр будет свободен?
Я остановил ее, попросил немедленно вернуться и, повернувшись к секретарю Кабинета, предложил ему оставить нас одних.
Он даже не пошевелился.
– Да, естественно, господин премьер-министр. Если вы, конечно, считаете это на самом деле необходимым. Но, как мне представляется, вам с ней надо обменяться всего лишь несколькими фразами, а нам с вами – обсудить много срочных и по-настоящему важных вопросов.
Срочных? Важных? Каких это, кроме его упорного желания выселить миссис Уэйнрайт из офиса рядом с моим кабинетом? Пока я мучительно размышлял, какое решение все-таки принять, Дороти повернулась к секретарю Кабинета.
– Простите, Хамфри, – буравя его глазами, сказала она. – По-моему, я отчетливо слышала, как сам премьер-министр попросил вас оставить нас одних, я не ослышалась?
Я задумчиво продолжал молчать. Поняв, что другого выхода у него просто нет, Хамфри, раздраженно пожав плечами, повернулся и вышел из кабинета. Следуя моему выразительному взгляду, Бернард послушно последовал за ним.
Двери закрылись. Дороти уселась напротив меня. Ситуация была ей прекрасно известна, поэтому она сразу же перешла к сути дела.
– Знаете, господин премьер-министр, у него нет никакого права вести себя таким образом!
Пытаясь сохранить хорошую мину при плохой игре, я поинтересовался, что, собственно, она имеет в виду. Дороти с готовностью пояснила, что имеет в виду его привычку бесцеремонно входить и выходить из моего кабинета, не потрудившись даже попрощаться, и указывать мне, что я могу или не могу делать, включая трату времени на разговоры со своим главным политическим советником.
– Он секретарь Кабинета, – напомнил я ей.
– Вот именно, секретарь.
Теперь, похоже, надо было «спасать лицо» Хамфри.
– Он глава государственной службы…
Она криво усмехнулась.
– Знаете, просто смешно видеть, как люди, которые считаются кроткими государственными служащими, ведут себя совсем как надменные хозяева.
Теперь, похоже, надо было снова «спасать лицо». Только теперь самому себе.
– Что вы имеете в виду? Я здесь хозяин! – без излишнего апломба, но как можно серьезнее произнес я.
– Да, само собой разумеется, – с готовностью согласилась она.
Воодушевленный такой готовностью, я подтвердил свою готовность быть твердым и решительным и сказал ей, что готов поговорить об ее офисе и что фактически уже переменил свою точку зрения.
Дороти упрямо переспросила, насколько твердо и решительно. Это просто возмутительно! Я потребовал объяснений, что все это может значить. Она, столь же упрямо, ответила:
– Вы сами переменили свою точку зрения, или вам кто-нибудь помог?
– Нам нужна приемная, – прямо сказал ей я
Она спросила, почему.
– Видите ли, – начал я, но тут же понял, что вряд ли смогу вспомнить точное определение Хамфри. Но, тем не менее, попробовал. – Потому что если те, кто приходит, могут увидеть тех, о приходе которых они не знают, или если они увидят тех, которые пришли раньше и могут увидеть их самих, то… короче говоря, пароход государственной машины может сесть на мель. Вот так! Хотя…
Я внезапно остановился. Дороти в упор посмотрела на меня своими пронзительными голубыми глазами. Как бы оценивая.
– Скажите, вы сами все это придумали?
– Послушайте, ведь должна же быть справедливость! – воскликнул я, пытаясь хоть как-нибудь защититься. – Не может же премьер-министр заниматься каждой деталью. Мне, хочешь не хочешь, приходится полагаться на советы моих подчиненных, неужели не понятно?
– Да, вполне, – почему-то неожиданно легко признала она. Но при этом отметила, что мне совсем не следует так уж полагаться на советы и рекомендации только своих подчиненных. Особенно из госслужбы. По ее мнению, Хамфри пытается перекрыть все независимые каналы информации. И прежде всего ее! Потому что хочет быть единственным источником такой информации.
Звучит несколько забавно, хотя… У нее наверняка куда больше опыта в подковерных делах Номера 10, чем у меня, и к тому же она на моей стороне. По крайней мере, не на стороне Хамфри, что, кстати, совсем не одно и то же.
Да, но как, интересно, секретарь Кабинета может быть единственным источником информации, если весь Кабинет регулярно собирается каждый четверг? Не говоря уж о его бесчисленных комитетах и подкомитетах…
На этот вопрос мне легко ответить и самому – члены моего Кабинета практически всегда почему-то высказывают точку зрения своих постоянных заместителей. То есть на самом деле – аппарата! Такое же, кстати, нередко случалось и со мной. Потому что Хамфри неформально встречается с ними ровно за день до заседания Кабинета, предположительно для того, чтобы согласовать точки зрения соответствующих министров. Отсюда и все проблемы с моим «великим почином» – госслужба против! Да, но ведь у нас есть «Мозговой банк»! (Центр политического анализа. – Ред.) Я немедленно напомнил Дороти, что он работает только на премьер-министра, то есть на меня.
– «Мозговой банк»? Не удивлюсь, если Хамфри сначала «уговорит» их работать на него, – пожав плечами, скептически заметила она, – а затем потребует для них больше места в Номере 10.
– Причем тут Номер 10? – недоуменно спросил я. – Ведь «Мозговой банк» должен находиться в здании Кабинета (отдельное здание, примыкающее к Даунинг-10, войти в которое возможно только с улицы Уайтхолл – Ред.).
– Потому что им вдруг потребуется намного больше места, – мрачно предрекла Дороти. – Под этим предлогом ваш секретарь Кабинета будет методично отвоевывать метр за метром именно здесь, в Номере 10. Зачем? Затем, что это даст ему право считать вашу территорию своей! Равно как и весь Уайтхолл. А догадываетесь, что за этим последует? Он начнет медленно, но верно, так сказать, «убирать вас со своего пути».
Невероятно! Может, миссис Дороти Уэйнрайт слегка того?…
– Вы на самом деле предполагаете, что он сам хочет стать премьер-министром? – встревожено спросил я.
– Да нет, конечно же нет, – нетерпеливо ответила она. – Ему не нужны ни пост, ни ответственность. Ему нужна власть! Реальная власть! Поэтому, сделав себя фактически единственным источником правительственной информации и, соответственно, рекомендаций, он начнет настойчиво и вроде бы достаточно аргументировано отправлять вас в длительные зарубежные вояжи. А пока вас здесь не будет, ему придется принимать ряд важных решений, простите, рекомендовать их Кабинету, и тому придется фактически принимать их, поскольку физически вас здесь не будет. Равно как и членам Кабинета, потому что они, собственно, будут получать те же самые рекомендации от своих постоянных заместителей.
Чудовищный сценарий! В него даже трудно поверить. И тем не менее, нашего секретаря Кабинета надо несколько укоротить. На всякий случай. Значит, не далее как завтра же я верну Дороти в ее прежний кабинет.
Прежде всего, я вызвал к себе Дороти. Твердо и решительно сообщил ей, что снова передумал – ей вернут ее старый кабинет!
Затем поинтересовался ее мнением относительно Хамфри. Но только мнением, не более того. Мне было очень интересно узнать, не решится ли она порекомендовать мне просто взять и уволить его.
Мое предположение буквально повергло ее в ужас. Зато у нее тут же возникло другое предложение – не хотелось бы мне слегка подрезать ему крылышки? Более того, она знает, как это можно сделать. Будучи секретарем Кабинета, Хамфри одновременно является главой государственной службы, отвечающим за кадровые вопросы – назначения, перемещения и тому подобное, оплата и обеспечение которых находятся в руках сэра Фрэнка. Тем самым, две важнейшие функции госаппарата успешно разделены между сэром Хамфри и сэром Фрэнком. В полном соответствии с традиционным британским правилом – разделяй и властвуй. Предложение Дороти, кстати, потрясающе простое и более чем понятное, заключалось в следующем: отобрать у Хамфри половину его обязанностей и передать их сэру Фрэнку!
Правда, потенциальная опасность от такого шага оставалась – не сделает ли это сэра Фрэнка таким же всесильным, как Хамфри? А мне от этого будет лучше или хуже? Трудно сказать. Честно говоря, я его не слишком-то хорошо знаю. Но серьезно ввязываться во все это, думаю, пока не стоит. Достаточно слегка напугать секретаря Кабинета. Дать ему знать, что это может случиться. Чего, в каком-то смысле, своим последним решением я, как мне кажется, все-таки добился.
Я попросил пригласить ко мне секретаря Кабинета. Он вошел, когда Дороти еще не успела уйти. Прежде всего, я без всяких церемоний сообщил ему, что окончательно решил вернуть моему политическому советнику ее законный кабинет.
Он попытался было возражать, но мой выразительный жест заставил его замолчать. Тогда он сказал, что хотел бы переговорить со мной с глазу на глаз. Дороти, криво усмехнувшись, мстительно заметила, что он может свободно говорить в ее присутствии.
Такое в его планы явно не входило. Я спросил Хамфри, не собирается ли он оспаривать мое решение.
– Естественно, нет, господин премьер-министр. Как только это станет решением, – осторожно ответил он.
– Прекрасно, – довольно произнес я, закрывая тему. – Тогда давайте обсудим другие неотложные вопросы. – И кивком головы я попросил Дороти оставить нас одних. Они мило улыбнулась мне и с видом триумфатора направилась к двери.
А Хамфри, даже не дав мне возможности высказать свою угрозу передать часть его полномочий сэру Фрэнку, вдруг заявил такое, чему трудно было поверить. Во всяком случае, сразу.
– Прежде всего, господин премьер-министр, – начал он, как только за миссис Уэйнрайт закрылась дверь, – мне хотелось бы подумать о нашем «Мозговом банке».
Господи, неужели Дороти точно знала об этом? Или это была ее интуитивная догадка, основанная на ее хорошем знании нашего секретаря Кабинета? Так или иначе, но теперь все подозрения в том, что она, возможно, «слегка не в себе», в любом случае отпадают.
– А что, мой «Мозговой банк» уже не в состоянии сам за себя подумать? – как можно равнодушнее поинтересовался я.
– Честно говоря, господин премьер-министр, меня несколько беспокоят их методы передачи важнейшей государственной информации.
– С чего бы? – удивленно спросил я. – Они ведь, кажется, подчиняются лично мне!
– В оперативном плане – да. Но в административном – мне.
Поскольку Хамфри, похоже, усматривал во всем этом серьезную аномалию, мне надо было сделать вид, будто я не совсем понимаю, что он, собственно, имеет в виду.
– Так, понятно, значит, вы хотите, чтобы их переподчинили мне также и в административном плане?
«28 февраля(К счастью для историков, сэр Бернард Вули, неизвестно почему, не выполнил настоятельную просьбу сэра Хамфри немедленно уничтожить эту записку. – Ред.)
Бернард, объяснению подлежит все. Мы несколько лет безуспешно пытались выселить эту невыносимую женщину из ее стратегического офиса, а теперь, когда нам это почти удалось, вы превращаете нашу настоящую победу в пиррову победу! Тот факт, что этого потребовал ПМ, ничего не означает. Не стоит потакать каждому капризу премьер-министра. Ваша задача – доходчиво объяснить ему, что далеко не все его желания соответствуют его собственным интересам, хотя большинство из них таковыми являются.
Проследить за тем, чтобы ПМ не запутался в понятиях, наша прямая обязанность. Политики – довольно простые люди. Они предпочитают простые решения и четкие наставления. Им не свойственны ни сомнения, ни противоречия. А эта женщина заставляет его сомневаться во всем, что мы ему говорим.
X. Э.
P. S. Пожалуйста, уничтожьте эту записку сразу же после прочтения».
Вспоминает сэр Бернард Вули:
«Но я ее, конечно же, не уничтожил, поскольку счел своим долгом встать на защиту интересов ПМ. Предчувствуя это, сэр Хамфри немедленно заскочил ко мне в офис, чтобы, так сказать, продолжить разговор… Похоже, ему явно не понравился мой, с его точки зрения, слишком независимый подход.Я прямо сказал ему, что Хэкеру миссис Уэйнрайт явно понравилась, но этот аргумент, похоже, его не убедил. „Самсону тоже нравилась Далила“, коротко заметил он. К счастью, в кабинете, кроме нас, никого не было, так как Хамфри предусмотрительно зашел ко мне в самом конце рабочего дня, поэтому я мог не стесняться в определениях. Прежде всего сказал ему, что, на мой взгляд, Дороти не представляет серьезной опасности хотя бы потому, что не очень много знает. Мы всегда старались держать ее как можно дальше от наиболее важных и деликатных документов.
Секретаря Кабинета моя точка зрения явно не устроила. Он тут же напомнил мне, правда, вполне корректно, что главная обязанность государственного аппарата заключается в обеспечении надежного правления Британией, в то время как единственная обязанность миссис Уэйнрайт – обеспечить переизбрание Хэкера на следующий срок.
Лично мне казалось, что если Хэкеру удастся править Британией, принимая популярные решения, он практически наверняка будет переизбран. В этом-то, собственно, и состояла суть наших разногласий с секретарем Кабинета. Он до конца своих дней упорно настаивал на том, что популярные решения и правильные решения не только не одно и тоже, а наоборот – вряд ли вообще хоть в чем-нибудь совпадают. По его глубочайшему убеждению, если бы Хэкер принимал нужные или „правильные“ решения, он бы с треском провалился на выборах. Поэтому каждый раз, когда мы будем подводить ПМ к правильному решению, Дороти неизбежно будет предупреждать его о потенциальной потере голосов. Тем самым практически сводя нашу работу на нет.
Короче говоря, основной тезис сэра Хамфри Эплби заключался в следующем: политике не место в работе правительства, в силу чего Дороти Уэйнрайт самое место не рядом с кабинетом ПМ, а на „чердаке“!
Он не успел закончить свою последнюю фразу, как двойные двери позади него вдруг открылись, и из кабинета ПМ вышла… Дороти Уэйнрайт. Собственной персоной. Вот уж поистине: „Вспомни о черте, и он тут же появится“. Впрочем, сэр Хамфри справился с этой весьма неожиданной ситуацией. Со свойственным ему апломбом.
– О, это вы! Добрый вечер, госпожа главный политический советник, – произнес он, оборачиваясь к ней. – Какая приятная встреча…
На нее это не произвело ровно никакого впечатления.
– Привет, Хамфри. Ждете, когда вас пригласят к ПМ?
– Увы, жду, само собой разумеется.
– А почему не в приемной?
Ответить ему было нечего. Мне этот маленький диалог показался весьма забавным, но я, как всегда, должен был скрыть свое удовольствие.
Чтобы достойно выйти из неудобного положения, секретарь Кабинета повернулся ко мне и проинформировал, что не далее как вчера в Номере 10 был обнаружен „чужак“. Причем этим „чужаком“ оказался член избиркома округа Хэкера, которому удалось проникнуть сюда без положенного спецпропуска.
На мой взгляд, Хамфри просто валял дурака. Все охранники прекрасно знали этого человека в лицо. Никакой опасности он не представлял. Тем не менее, секретарь Кабинета напомнил мне – скорее, в несколько унизительной манере отчитал, как школьника, – что в мои прямые обязанности входит обеспечение того, чтобы любой визитер, подходящий к воротам Номера 10, имел либо спецпропуск, либо соответствующее официальное приглашение.
Какое-то время миссис Уэйнрайт молча слушала наши препирания, но затем, когда я собирался высказать свои соображения, она меня перебила:
– Бернард, извините, что вмешиваюсь в вашу высокоинтеллектуальную беседу, но господин премьер-министр настоятельно попросил меня сделать все необходимые приготовления для возврата в мой старый кабинет.
И что теперь делать? Хамфри в упор смотрел на меня пронизывающим взглядом, явно ожидая моего решительного отказа. Но как отказать, если просьба исходит лично от самого ПМ?!
Я, конечно, попытался уклониться от прямого ответа, сказав ей, что сначала должен заняться требованием секретаря Кабинета навести порядок со спецпропусками, но она просто отмахнулась. Сказала, что требование Хамфри может подождать. Он тут же возразил, что не может, поскольку речь идет о вопросах безопасности.
– Нет, может! – категорически заявила она.
Сэр Хамфри молча повернулся к ней спиной и вошел в кабинет премьер-министра…
Должен заметить, что за все годы моего пребывания в Уайтхолле мне никогда не приходилось видеть столь откровенной грубости в отношениях между сэром Хамфри и миссис Уэйнрайт. Интересно, это следствие ее прямолинейности? Хамфри, конечно же, ее недолюбливал, но если вначале у него не было для этого особых оснований, то, в конечном итоге, они у него, безусловно, появились».
(Продолжение дневника Хэкера. – Ред.)
28 февраля
Сегодня после очередной встречи с Дороти я начитывал на диктофон обычные деловые письма. Миссис Уэйнрайт была очень раздражена тем, что ее до сих пор не вернули в ее старый офис. Хотя, с чего бы? Ведь мое распоряжение было отдано только вчера! В Уайтхолле так быстро важные дела не делаются. Но по ее твердому убеждению, госслужба намеренно чинит ей преграды…Не успела она уйти, как до меня донеслись громкие голоса из приемной. И тут же в моем кабинете появился сэр Хамфри.
– Господин премьер-министр, до меня дошли слухи, что у вас появились сомнения относительно наших планов реорганизации, это так? – пристально глядя мне в глаза, спросил он.
– Нет, – твердо ответил я. – Просто я решил вернуть Дороти в ее прежний офис.
– Боюсь, это, увы, невозможно.
– С чего бы это? – поинтересовался я и демонстративно включил свой диктофон, показывая тем самым, что не намерен заниматься глупостями, что у меня нет времени и что я твердо решил продолжить начитку своих деловых материалов.
– Господин премьер-министр, ведь речь идет о реорганизации, ключевым моментом которой является удаление этой дамы от стратегического пункта информации.
– Причем здесь стратегический пункт? Это же всего лишь приемная!
– Нет, не только. – Он подошел к моему письменному столу. – Прежде всего, это жизненно важное место.
– Ждать можно и в нашем холле, – сказал я, не осознавая, что мой магнитофон уже включен. – Или, например, в зале для приемов.
– Кто-то, возможно, и может, – сухо ответил Хамфри. – Но некоторым необходимо ждать в таком месте, где другие не могут видеть тех некоторых, которые ждут там. Те, которые приходят раньше других, должны ждать там, где они не могут видеть тех, которые пришли позже них, но были приглашены к ПМ раньше них. Кроме того, те, которые пришли снаружи, должны находиться там, где они не могут видеть тех, кто пришел изнутри, чтобы сообщить вам, с какой именно целью эти снаружи пришли на прием. А те, которые пришли в то время, когда вы заняты с другими, и которым не следует знать, что вы с этими другими заняты в настоящее время, должны находиться в определенном месте до тех пор, пока не уйдут те, о визите которых им не следует знать…
Запомнить всю эту галиматью, конечно, было невозможно, хотя суть его путанной тирады была предельно ясна.
– Вы хотите сказать, что пока я здесь спокойно занимаюсь текущими делами, там, за дверями моего кабинета, происходит весь этот фарс Уайтхолла? («Фарс Уайтхолла» был расхожим термином, используемым для описания целого ряда вполне аналогичных фарсов, вполне реально имевших место в театре Уайтхолла. Ведь Уайтхолл было также названием улицы, соединявшей Даунинг-10 с Парламент-сквер, на которой располагались наиболее значимые министерства и департаменты правительства Великобритании. – Ред.)
– Понимаете, господин премьер-министр, Номер 10 – это нечто вроде железнодорожного узла. Он не может функционировать без должного набора депо, запасных путей, разъездов и точно выверенных расписаний. Кабинет миссис Уэйнрайт – один из таких жизненно важных разъездов.
– Вы что, намерены убрать ее с путей? – как мне казалось, не без иронии поинтересовался я.
– Да упаси господь, господин премьер-министр!
– И все-таки, Хамфри, по-вашему, она всем мешает? Только по-честному.
– Ни в коем случае. Милая, прекрасная женщина. Прямая, открытая, решительная…
Что ж, в словах секретаря Кабинета на самом деле время от времени проскальзывает некая романтическая поэзия. В чем, в чем, а в этом ему не откажешь.
– И тем не менее, помеха, не так ли? – настойчиво спросил я, не желая терять явного преимущества.
– Видите ли, – осторожно признал он. – Были случаи, когда ее критика нашей службы была, э-э-э, как бы это поточнее сказать, чересчур откровенной. А ее встречи с прессой были… э-э-э… потрясающе полными и исчерпывающими. Кроме того, ее требования в отношении информации и поддержки могли бы быть чуть менее агрессивными и настойчивыми. Моему персоналу, большая часть которого за последние три года благодаря этому пережила немало нервных срывов, пришлось пройти и через это.
– Да, но ее советы и рекомендации стоят того, разве нет? – напомнил я ему.
– Конечно же стоят, господин премьер-министр, – понимающе согласился Хамфри. – Вы их и будете получать. Только на бумаге. А какая, собственно, разница?
– А как о них будете узнавать все вы? – спросил я и тут же понял, что сам себя подставил, потому что он тут же поинтересовался, уж не собираюсь ли я держать такие вещи в секрете от секретаря Кабинета.
Ответить мне на это, естественно, было нечего, поэтому оставалось только еще раз повторить суть аргумента.
– Она хочет быть там, где происходят события.
– Господин премьер-министр, подумайте, пожалуйста, а справедливо ли это будет по отношению к ней самой?
Странный вопрос. К чему это он клонит? Впрочем, его разъяснение не заставило себя ждать.
– Кроме миссис Дороти Уэйнрайт, все остальные в этой части Номера 10 – абсолютно карьерные госслужащие. Лояльные. Преданные своему делу. Заслуживающие полного доверия и, главное, надежные. Их предусмотрительность и осторожность в решении самых щепетильных, самых деликатных, самых взрывоопасных государственных вопросов доказана десятилетиями. Если среди нас по тем или иным причинам окажется «госслужащий со стороны», то в случае любой утечки секретной информации подозрение, прежде всего, падет на нее. Для женщины, какой бы милой и привлекательной она ни была, это, поверьте, слишком тяжелое бремя.
Интересно, так ли это на самом деле? На первый взгляд, его аргументация выглядит вполне правдоподобно. Они, конечно же, постараются свалить все именно на нее. И тем не менее, я настойчиво повторил Хамфри, что ценность ее политических рекомендаций не вызывает ни малейших сомнений.
– Само собой разумеется, господин премьер-министр, никто и не спорит, но, – он выдержал многозначительную паузу, – но ведь для политических рекомендаций в вашем полном распоряжении весь Кабинет министров.
– Единственно, что они мне рекомендуют, причем с завидным постоянством, это давать деньги их собственным министерствам. Хамфри, мне нужен кто-нибудь, кто был бы на моей стороне!
Он мило улыбнулся.
– Но, во-первых, на вашей стороне, как вам прекрасно известно, лично я и, кроме того, весь аппарат. Шестьсот восемьдесят тысяч честных, лояльных и, главное, надежных профессионалов. По-моему, более чем достаточно.
Сильный аргумент, ничего не скажешь, но лучше в него не влезать. Надо твердо стоять на своем. Но теперь, боюсь, уже слишком поздно. Они втянули меня туда, откуда выбраться практически невозможно. Хотя попробовать стоит.
– Вы все даете мне одни и те же рекомендации, – с ноткой безнадежности сказал я.
– Но это же прекрасно, – с радостной готовностью подтвердил он. – Значит, все мы даем вам правильные рекомендации, разве нет? Поэтому, господин премьер-министр, давайте лучше вернемся к нашему первоначальному плану.
Я умею проигрывать. Поэтому молча кивнул головой.
Довольный Хамфри тут же постарался подсластить пилюлю комплиментом.
– Как же приятно иметь дело с решительным премьером, который всегда точно знает, что делает…
Я попросил Бернарда пригласить ко мне Дороти. Оказалось, она дожидалась в моей приемной и тут же вошла. Но секретарь Кабинета, несмотря на мой выразительный взгляд, и не думал выходить. Пришлось деликатно объяснить ему, что мне хотелось бы поговорить с моим политическим советником наедине.
Он только мило улыбнулся.
– Вы можете свободно говорить в моем присутствии. У нас ведь друг от друга нет секретов, правда ведь?
Дороти сразу же поняла, откуда ветер дует.
– Может, господин премьер-министр и может, а вот я нет! – тут же резко отреагировала она.
– А мне почему-то кажется, можете, – невозмутимо ответил Хамфри.
Иначе чем ужасной и крайне неудобной возникшую ситуацию назвать было просто невозможно. Причем, прежде всего, по моей вине – надо было более решительно возразить Хамфри! Дороти резко развернулась и стремительно пошла к двери, бросив через плечо моему главному личному секретарю:
– Бернард, надеюсь, вас не затруднит дать мне знать, когда господин премьер-министр будет свободен?
Я остановил ее, попросил немедленно вернуться и, повернувшись к секретарю Кабинета, предложил ему оставить нас одних.
Он даже не пошевелился.
– Да, естественно, господин премьер-министр. Если вы, конечно, считаете это на самом деле необходимым. Но, как мне представляется, вам с ней надо обменяться всего лишь несколькими фразами, а нам с вами – обсудить много срочных и по-настоящему важных вопросов.
Срочных? Важных? Каких это, кроме его упорного желания выселить миссис Уэйнрайт из офиса рядом с моим кабинетом? Пока я мучительно размышлял, какое решение все-таки принять, Дороти повернулась к секретарю Кабинета.
– Простите, Хамфри, – буравя его глазами, сказала она. – По-моему, я отчетливо слышала, как сам премьер-министр попросил вас оставить нас одних, я не ослышалась?
Я задумчиво продолжал молчать. Поняв, что другого выхода у него просто нет, Хамфри, раздраженно пожав плечами, повернулся и вышел из кабинета. Следуя моему выразительному взгляду, Бернард послушно последовал за ним.
Двери закрылись. Дороти уселась напротив меня. Ситуация была ей прекрасно известна, поэтому она сразу же перешла к сути дела.
– Знаете, господин премьер-министр, у него нет никакого права вести себя таким образом!
Пытаясь сохранить хорошую мину при плохой игре, я поинтересовался, что, собственно, она имеет в виду. Дороти с готовностью пояснила, что имеет в виду его привычку бесцеремонно входить и выходить из моего кабинета, не потрудившись даже попрощаться, и указывать мне, что я могу или не могу делать, включая трату времени на разговоры со своим главным политическим советником.
– Он секретарь Кабинета, – напомнил я ей.
– Вот именно, секретарь.
Теперь, похоже, надо было «спасать лицо» Хамфри.
– Он глава государственной службы…
Она криво усмехнулась.
– Знаете, просто смешно видеть, как люди, которые считаются кроткими государственными служащими, ведут себя совсем как надменные хозяева.
Теперь, похоже, надо было снова «спасать лицо». Только теперь самому себе.
– Что вы имеете в виду? Я здесь хозяин! – без излишнего апломба, но как можно серьезнее произнес я.
– Да, само собой разумеется, – с готовностью согласилась она.
Воодушевленный такой готовностью, я подтвердил свою готовность быть твердым и решительным и сказал ей, что готов поговорить об ее офисе и что фактически уже переменил свою точку зрения.
Дороти упрямо переспросила, насколько твердо и решительно. Это просто возмутительно! Я потребовал объяснений, что все это может значить. Она, столь же упрямо, ответила:
– Вы сами переменили свою точку зрения, или вам кто-нибудь помог?
– Нам нужна приемная, – прямо сказал ей я
Она спросила, почему.
– Видите ли, – начал я, но тут же понял, что вряд ли смогу вспомнить точное определение Хамфри. Но, тем не менее, попробовал. – Потому что если те, кто приходит, могут увидеть тех, о приходе которых они не знают, или если они увидят тех, которые пришли раньше и могут увидеть их самих, то… короче говоря, пароход государственной машины может сесть на мель. Вот так! Хотя…
Я внезапно остановился. Дороти в упор посмотрела на меня своими пронзительными голубыми глазами. Как бы оценивая.
– Скажите, вы сами все это придумали?
– Послушайте, ведь должна же быть справедливость! – воскликнул я, пытаясь хоть как-нибудь защититься. – Не может же премьер-министр заниматься каждой деталью. Мне, хочешь не хочешь, приходится полагаться на советы моих подчиненных, неужели не понятно?
– Да, вполне, – почему-то неожиданно легко признала она. Но при этом отметила, что мне совсем не следует так уж полагаться на советы и рекомендации только своих подчиненных. Особенно из госслужбы. По ее мнению, Хамфри пытается перекрыть все независимые каналы информации. И прежде всего ее! Потому что хочет быть единственным источником такой информации.
Звучит несколько забавно, хотя… У нее наверняка куда больше опыта в подковерных делах Номера 10, чем у меня, и к тому же она на моей стороне. По крайней мере, не на стороне Хамфри, что, кстати, совсем не одно и то же.
Да, но как, интересно, секретарь Кабинета может быть единственным источником информации, если весь Кабинет регулярно собирается каждый четверг? Не говоря уж о его бесчисленных комитетах и подкомитетах…
На этот вопрос мне легко ответить и самому – члены моего Кабинета практически всегда почему-то высказывают точку зрения своих постоянных заместителей. То есть на самом деле – аппарата! Такое же, кстати, нередко случалось и со мной. Потому что Хамфри неформально встречается с ними ровно за день до заседания Кабинета, предположительно для того, чтобы согласовать точки зрения соответствующих министров. Отсюда и все проблемы с моим «великим почином» – госслужба против! Да, но ведь у нас есть «Мозговой банк»! (Центр политического анализа. – Ред.) Я немедленно напомнил Дороти, что он работает только на премьер-министра, то есть на меня.
– «Мозговой банк»? Не удивлюсь, если Хамфри сначала «уговорит» их работать на него, – пожав плечами, скептически заметила она, – а затем потребует для них больше места в Номере 10.
– Причем тут Номер 10? – недоуменно спросил я. – Ведь «Мозговой банк» должен находиться в здании Кабинета (отдельное здание, примыкающее к Даунинг-10, войти в которое возможно только с улицы Уайтхолл – Ред.).
– Потому что им вдруг потребуется намного больше места, – мрачно предрекла Дороти. – Под этим предлогом ваш секретарь Кабинета будет методично отвоевывать метр за метром именно здесь, в Номере 10. Зачем? Затем, что это даст ему право считать вашу территорию своей! Равно как и весь Уайтхолл. А догадываетесь, что за этим последует? Он начнет медленно, но верно, так сказать, «убирать вас со своего пути».
Невероятно! Может, миссис Дороти Уэйнрайт слегка того?…
– Вы на самом деле предполагаете, что он сам хочет стать премьер-министром? – встревожено спросил я.
– Да нет, конечно же нет, – нетерпеливо ответила она. – Ему не нужны ни пост, ни ответственность. Ему нужна власть! Реальная власть! Поэтому, сделав себя фактически единственным источником правительственной информации и, соответственно, рекомендаций, он начнет настойчиво и вроде бы достаточно аргументировано отправлять вас в длительные зарубежные вояжи. А пока вас здесь не будет, ему придется принимать ряд важных решений, простите, рекомендовать их Кабинету, и тому придется фактически принимать их, поскольку физически вас здесь не будет. Равно как и членам Кабинета, потому что они, собственно, будут получать те же самые рекомендации от своих постоянных заместителей.
Чудовищный сценарий! В него даже трудно поверить. И тем не менее, нашего секретаря Кабинета надо несколько укоротить. На всякий случай. Значит, не далее как завтра же я верну Дороти в ее прежний кабинет.
1 марта
Сегодня я с самого утра проявил твердость и решительность. Какое восхитительное чувство!Прежде всего, я вызвал к себе Дороти. Твердо и решительно сообщил ей, что снова передумал – ей вернут ее старый кабинет!
Затем поинтересовался ее мнением относительно Хамфри. Но только мнением, не более того. Мне было очень интересно узнать, не решится ли она порекомендовать мне просто взять и уволить его.
Мое предположение буквально повергло ее в ужас. Зато у нее тут же возникло другое предложение – не хотелось бы мне слегка подрезать ему крылышки? Более того, она знает, как это можно сделать. Будучи секретарем Кабинета, Хамфри одновременно является главой государственной службы, отвечающим за кадровые вопросы – назначения, перемещения и тому подобное, оплата и обеспечение которых находятся в руках сэра Фрэнка. Тем самым, две важнейшие функции госаппарата успешно разделены между сэром Хамфри и сэром Фрэнком. В полном соответствии с традиционным британским правилом – разделяй и властвуй. Предложение Дороти, кстати, потрясающе простое и более чем понятное, заключалось в следующем: отобрать у Хамфри половину его обязанностей и передать их сэру Фрэнку!
Правда, потенциальная опасность от такого шага оставалась – не сделает ли это сэра Фрэнка таким же всесильным, как Хамфри? А мне от этого будет лучше или хуже? Трудно сказать. Честно говоря, я его не слишком-то хорошо знаю. Но серьезно ввязываться во все это, думаю, пока не стоит. Достаточно слегка напугать секретаря Кабинета. Дать ему знать, что это может случиться. Чего, в каком-то смысле, своим последним решением я, как мне кажется, все-таки добился.
Я попросил пригласить ко мне секретаря Кабинета. Он вошел, когда Дороти еще не успела уйти. Прежде всего, я без всяких церемоний сообщил ему, что окончательно решил вернуть моему политическому советнику ее законный кабинет.
Он попытался было возражать, но мой выразительный жест заставил его замолчать. Тогда он сказал, что хотел бы переговорить со мной с глазу на глаз. Дороти, криво усмехнувшись, мстительно заметила, что он может свободно говорить в ее присутствии.
Такое в его планы явно не входило. Я спросил Хамфри, не собирается ли он оспаривать мое решение.
– Естественно, нет, господин премьер-министр. Как только это станет решением, – осторожно ответил он.
– Прекрасно, – довольно произнес я, закрывая тему. – Тогда давайте обсудим другие неотложные вопросы. – И кивком головы я попросил Дороти оставить нас одних. Они мило улыбнулась мне и с видом триумфатора направилась к двери.
А Хамфри, даже не дав мне возможности высказать свою угрозу передать часть его полномочий сэру Фрэнку, вдруг заявил такое, чему трудно было поверить. Во всяком случае, сразу.
– Прежде всего, господин премьер-министр, – начал он, как только за миссис Уэйнрайт закрылась дверь, – мне хотелось бы подумать о нашем «Мозговом банке».
Господи, неужели Дороти точно знала об этом? Или это была ее интуитивная догадка, основанная на ее хорошем знании нашего секретаря Кабинета? Так или иначе, но теперь все подозрения в том, что она, возможно, «слегка не в себе», в любом случае отпадают.
– А что, мой «Мозговой банк» уже не в состоянии сам за себя подумать? – как можно равнодушнее поинтересовался я.
– Честно говоря, господин премьер-министр, меня несколько беспокоят их методы передачи важнейшей государственной информации.
– С чего бы? – удивленно спросил я. – Они ведь, кажется, подчиняются лично мне!
– В оперативном плане – да. Но в административном – мне.
Поскольку Хамфри, похоже, усматривал во всем этом серьезную аномалию, мне надо было сделать вид, будто я не совсем понимаю, что он, собственно, имеет в виду.
– Так, понятно, значит, вы хотите, чтобы их переподчинили мне также и в административном плане?