Страница:
В заключение нашего короткого разговора Бернард выразил сожаление в связи с предстоящим уходом из Кабинета нашего министра занятости. Да, конечно же, жаль! Но иного способа остановить его чудовищный план, полагаю, просто не было».
Я сидел в кабинете, в очередной раз просматривая свое пресс-коммюнике, которое должно выйти в ответ на крайне раздраженное выступление Дадли Беллинга и представить меня как сильного, уверенного, мудрого и по-настоящему заботливого государственного деятеля.
Один из абзацев текста, подготовленного нашим пресс-атташе Малькольмом Уорреном, пришлось переделать, и теперь он звучал приблизительно следующим образом:
– Хамфри, – подчеркнуто спокойным тоном обратился я к секретарю Кабинета. – А ведь теперь, когда министра занятости уже больше нет, нам ничто не мешает вернуться к его плану, вам не кажется?
Вначале ему, похоже, так не казалось. Равно как и моему главному личному секретарю, поскольку на их лицах одновременно отразилось выражение крайнего недоумения и ужаса. Полагаю, их неприятно поразило, что на самом деле великолепная мысль пришла не им первым, а мне!
– Неужели вы не видите? – терпеливо начал я им объяснять. – Мы же можем приступить к его практической реализации. Причем теперь это будет выглядеть не как моя слабость, а, скорее, как проявление твердости и решительности.
– Да, но весь смысл заключался в том… – начал было Хамфри и тут же остановился. Вид у него был на редкость смущенный.
– Заключался в чем? – бросив на него пристальный взгляд, поинтересовался я. – Надеюсь, не в том, чтобы похоронить план перемещения, так ведь?
– Нет! Конечно же, нет, весь смысл заключался в том… в том, чтобы укрепить ваш авторитет!
– Вот именно! – сказал я.
Наконец-то до него дошло. Иногда не сразу, но рано или поздно до него всегда доходит.
Итак, все разрешилось как нельзя лучше. Вернув тот самый план, я смогу самым убедительным образом доказать всем, что никогда не был против него. И к тому же это наглядно продемонстрирует всему миру полную бессмысленность демонстративной отставки Дадли. Не говоря уж о том, что избавившись от этого предателя, я недвусмысленно дам понять всем остальным, что становиться мне поперек пути – дело бесперспективное и весьма опасное.
– Внесите вопрос о перемещении части наших вооруженных сил в повестку следующего заседания Кабинета, – попросил я Хамфри твердым и уверенным тоном человека, не терпящего никаких возражений!
– Да, господин премьер-министр, – ответил он, задумчиво глядя на меня…
11
Всего неделя, а передо мной уже новая и не менее серьезная угроза, причем на этот раз оттуда, откуда я ее меньше всего ожидал: мой предшественник, бывший премьер-министр, представил последнюю главу своих мемуаров в аппарат секретаря Кабинета для получения разрешения на опубликование, и эту публикацию надо во что бы то ни стало предотвратить!
В самом начале утреннего заседания комитета Кабинета к нам присоединился сэр Робин Эванс – заместитель генерального прокурора, пара младших чиновников из его департамента, сэр Хамфри и Бернард, мой главный личный секретарь.
(Заместитель генерального прокурора был одним из двух высших представителей органов правосудия в правительстве. Вторым был сам генеральный прокурор. Сэр Робин был известен своим пристрастием к буквально казуистическому толкованию поступков своих политических коллег, за что и получил от них вполне заслуженное прозвище «святоша Эванс». – Ред.)
Сегодня его определения, впрочем, как и всегда, были предельно точными и не вызывающими ни малейших сомнений.
– Как вам хорошо известно, коллеги, мы уже одобрили главы с первой по седьмую. Глава восемь лично у меня также не вызывает никаких сомнений, поэтому…
– Позвольте, позвольте, – перебил я его. – А вот лично мне кажется, в ней содержатся некоторые в высшей степени сомнительные положения.
– Такие как?… – не скрывая удивления, спросил Робин.
Поскольку я накануне весь вечер и даже часть ночи провел, снова и снова перечитывая эту чертову главу, мне не пришлось ничего вспоминать – ответ был у меня под рукой.
– Такие как, например, на странице двести одиннадцать, – и я подвинул эту страницу через полированный стол Робину.
Он пробежал глазами выделенный мной отрывок и холодно посмотрел на меня поверх своих узеньких очков в позолоченной оправе.
– Тут говорится только о том, что на заседаниях Кабинета министр административных дел всячески поддерживал предложение о расширении селлафилдской ядерной электростанции, но публично выступал против него.
Неужели он не способен увидеть суть проблемы?!
– Но ведь речь там идет обо мне! Я был тем самым министром!
– Но, господин премьер-министр, речь ведь не идет об утечке, связанной с безопасностью…
– Речь идет о том, что это неправда! – с негодованием в голосе произнес я.
– Да нет, документация вполне впечатляющая, – бесстрастно возразил он. («Вполне впечатляющая» на языке Уайтхолла означала «неопровержимая». – Ред.)
Его ледяные голубенькие глазки, казалось, поблескивали в предвкушении чего-то необычайно забавного. Хотя лично мне все это забавным отнюдь не казалось.
– При всем уважении к вам, господин премьер-министр, – как ни в чем ни бывало, продолжил Робин, – если здесь содержится некое клеветническое заявление против вас, то это предмет судебного расследования после публикации соответствующего материала, но никак не решения о степени отношения к вопросам государственной безопасности до того. Так что…
Я снова решительно перебил его:
– Но аналогичные проблемы имеются не только там! На двести двадцать четвертой странице вы найдете совершенно абсурдное заявление, обвиняющее меня в том, что я, дескать, наложил вето на известный проект модернизации химического завода только из-за совершенно необоснованного страха перед возможными протестами прессы. Не говоря уж о недопустимо оскорбительном отрывке, специально посвященном моей особе, на странице двести тридцать первой.
Хамфри воспользовался последовавшей паузой, чтобы зачитать этот пассаж вслух, в чем не было никакой необходимости.
Выждав, пока легкий шум за столом (то есть легкие смешки – Ред.) утихнет, Робин продолжил:
– Господин премьер-министр, как вы, надеюсь, заметили, в мои намерения никоим образом не входит ни поддерживать бывшего премьер-министра, ни осуждать его. Просто все эти вопросы не имеют отношения к утечкам секретной информации, только и всего. Кстати, как вы помните, некоторые материалы из пятой главы появились в прессе без нашей санкции, однако мы не предприняли никаких шагов…
Он опять совершенно не понял суть дела. Пришлось в очередной раз объяснить:
– В главе пять приводились очень хорошие отзывы о моем триумфе в связи с кумранским контрактом. Равно как и о моих рекомендациях в отношении компьютерной безопасности.
– Но, господин премьер-министр, в ней также содержалось немало конфиденциальных материалов, – упрямо возразил Робин. – А вы даже и не подумали потребовать официального расследования этой, с позволения сказать, утечки.
Все, как по команде, повернулись ко мне. Неужели им известно?
– Но ведь устроить утечку этой главы мог кто угодно, – пожав плечами, заметил я, стараясь, чтобы мои слова звучали как можно более нейтрально.
– Кто угодно! – многозначительно подтвердил секретарь Кабинета.
Считая вопрос с пятой главой благополучно улаженным, я решил привлечь внимание к самому началу рукописи.
– Вы только посмотрите на заголовок вот этой главы!
Хамфри зачитал его вслух:
– Два лица Джима Хэкера!
– Но ведь это, кажется, нельзя считать государственной тайной, разве нет? – невинно поинтересовался мой главный личный секретарь, очевидно, пытаясь меня поддержать, и даже хотел продолжить, но я выразительным взглядом заставил его замолчать и, переходя в наступление, решительно заявил:
– Простите, но, по-моему, там есть материалы, безусловно относящиеся к вопросам безопасности. Селлафилд – это ядерное предприятие!
Заместитель генерального прокурора покачал головой.
– Но наш министр энергетики, который непосредственно отвечает за Селлафилд, лично знакомился с этой главой и не увидел там ничего проблематичного.
Конечно же, не нашел. Ведь он там представляется как самый способный и деятельный министр Кабинета! Что само по себе можно считать попыткой бросить тень на премьер-министра. О чем я не преминул заметить Робину, однако тот, в свойственной ему казуистической манере, заявил, что не видит в этом сколь-либо законных оснований для подобного обвинения.
Все, хватит! Их упрямое нежелание понимать очевидное вконец меня утомило, и я категорическим тоном сказал:
– Давайте внесем во все это ясность. Мы, кажется, имеем право отказать в разрешении на публикацию того или иного материала, разве нет?
Робин согласно кивнул.
– Да, имеем. Однако если наше решение будет проигнорировано и таковой материал будет так или иначе опубликован, то опротестовать это через суд, с юридической точки зрения, у нас практически нет никаких шансов.
Это удар. Самый настоящий удар! В тот момент у меня не было иного выбора, кроме как предложить обратиться к издателям. (То есть оказать на них давление. – Ред.)
– На каких, интересно, основаниях? – поинтересовался заместитель генерального прокурора.
– На основании защиты национальных интересов, – коротко ответил я.
Он попытался было снова возразить, однако я и на этот раз не дал ему договорить.
– Послушайте, неужели вам до сих пор не ясно, что это возмутительная, непристойная, мерзкая и в высшей степени оскорбительная пачкотня? Она откровенно противоречит национальным интересам Британии и подрывает доверие к законно избранному лидеру нации. Публиковать эту главу просто недопустимо!
Все молча потупили взоры. Никто из них не сказал «да» или «нет», но они все точно знали, что надо делать.
(Последующие события развивались на редкость стремительно. Буквально через неделю лондонская газета «Дейли пост» в своем утреннем выпуске достаточно подробно сообщила читателям о том, что действующий премьер-министр пытался запретить к публикации одну из глав мемуаров своего предшественника. При этом почти буквально воспроизводя пассажи, против которых Хэкер больше всего возражал.
На следующее утро, практически сразу же после появления этой статьи, в офисе главного личного секретаря ПМ состоялось срочное совещание, на котором присутствовали сам Бернард Вули, секретарь Кабинета сэр Хамфри Эплби и пресс-атташе Номера 10 Малькольм Уоррен. Запись этой встречи нам посчастливилось найти в личных дневниках сэра Эплби. – Ред.)
– Ну? – сердито и требовательно спросил я.
В ответ последовало не совсем понятное молчание.
– Ну? – еще более требовательно спросил я.
Они пристально уставились на носки своих безукоризненно начищенных туфель.
– Ну скажите же хоть что-нибудь! – почти выкрикнул я.
После очередной, но, слава богу, уже не такой длительной паузы Бернард все-таки соизволил не совсем внятно пробормотать:
– Доброе утро, господин премьер-министр.
– Доброе утро, – хором поддержали его остальные, явно благодарные моему главному личному секретарю за то, что ему удалось найти что-то достаточно нейтральное для начала неприятного разговора.
Я постучал пальцем по лежавшей на столе «Дейли пост».
– А вот это вы читали?
Вместо ответа они тут же достали из-за спин свои экземпляры.
– Надеюсь, вам всем понятно, что это такое? – спросил я, тыча пальцем в статью.
– Да, конечно же, господин премьер-министр, это утренняя газета «Дейли пост», – с готовностью ответил Бернард.
– Утренняя газета? Нет, это катастрофа! Вот что это такое!
Сэр Хамфри негромко прочистил горло.
– При всем уважении к вам, господин премьер-министр…
Я прервал его.
– При полном отсутствии уважения, Хамфри. Уважения к личной жизни! Уважения к безопасности! Уважения к национальным интересам. И даже уважения к законно избранному лидеру нации! Это просто недопустимо! И кто, позвольте поинтересоваться, автор этой непозволительной утечки!
Очередное молчание. Я терпеливо ждал. Затем последовал, как всегда уклончивый и неопределенный, ответ сэра Хамфри:
– Кто же это может знать, господин премьер-министр?
– Кто может? Вы, Хамфри! Вы можете и должны мне сказать… иначе… Я хочу выяснить это. Немедленно! Это явно кто-то из тех, кто присутствовал на том заседании, и мне надо знать, кто.
Секретарь Кабинета согласно кивнул.
– Я немедленно создам комиссию по расследованию причин утечки.
– Мне не нужна никакая комиссия по расследованию! – потеряв самообладание, выкрикнул я. – Вы что, плохо меня расслышали? Я хочу знать, кто это сделал!
(Эмоциональная вспышка Хэкера объяснялась его пониманием того, что подобные комиссии по расследованию создаются, как правило, совсем не для того, чтобы найти виновных или причины утечек. В тех редких случаях, когда требуется на самом деле обнаружить источник, следует обращаться к помощи Специального отдела. – Ред.)
– Господин премьер-министр, – необычно мягким тоном обратился ко мне Хамфри, явно пытаясь меня успокоить. – Когда происходит утечка такого уровня, мы обычно не очень-то стремимся найти виновника. А вдруг им окажется один из ваших коллег по Кабинету?
К счастью, на этот раз меня это меньше всего беспокоило, поскольку на заседании присутствовали всего два члена Кабинета – заместитель генерального прокурора и я. Он этого сделать не мог, так как ничего от этого не выигрывал, да и вообще эти законники крайне редко прибегают к утечкам. Что же касается меня, то мне, само собой разумеется, было точно известно, что это не я. Тогда это был кто-то из присутствовавших там чиновников. Значит, мы должны найти его и подать на него в суд! О своем решении я тут же сообщил секретарю Кабинета. Кроме того…
Тут меня нетерпеливо перебил Малькольм:
– Простите, господин премьер-министр, но мне на самом деле надо срочно сделать заявление для прессы. Они все давно уже ждут меня в офисе. Не говоря уж о четырех интервью для телеканалов и одиннадцати для радио.
Я только развел руками. И не без горечи, как бы размышляя, по-своему жалобно пробормотал:
– Прекрасно! Просто прекрасно, ничего не скажешь. Я всю прошлую неделю пытался выйти в эфир, чтобы рассказать британцам о том, каких успехов мне удалось добиться на переговорах с Советами в области разрядки напряженности, но им, видите ли, это не казалось актуальным. А тут такая мелочь, и они набрасываются на нее, словно изголодавшиеся вампиры! Всей ненасытной сворой… Послушайте, Малькольм, неужели наша пресса перестала верить в Британию? (Обычный риторический вопрос. – Ред.) Почему их интересуют только катастрофы и чужое грязное белье? И почему, интересно, так упорно не желают писать о наших успехах?
Пресс-атташе задумчиво пожевал губами.
– Каких именно?
Действительно, каких? Я тоже задумался.
– Ну, таких как… – но, слава богу, ненадолго. – Ну, таких как, скажем, успех моих переговоров с русскими о разрядке…
– Да, конечно же, – с готовностью согласился он. – Но, видите ли, мы видим готовность Кремля и постоянно слышим от них множество благих пожеланий, однако ничего более-менее реального пока не имеем, так ведь?
– Все еще будет, Малькольм, будет. Должно быть! Такие дела требуют осмотрительности и терпения, сами понимаете.
Он бросил нетерпеливый взгляд на часы.
– Простите, господин премьер-министр, но меня уже ждут. И меня, и комментарии насчет этого обвинения.
Он прав. Мы должны, нет, просто обязаны что-то им сказать. Я посоветовал ему говорить якобы неофициально, так сказать, «не для публикации», ссылаясь на некие «близкие к премьер-министру» источники, и постараться не сообщить им ничего, что имело бы хоть какое-либо практическое отношение к делу.
Пресс-атташе быстрыми, неуловимыми движениями открыл блокнот, приготовил карандаш…
Я слегка откашлялся.
– Прежде всего, объясните им, что слова моего предшественника обо мне – это не более, чем набор лживых заявлений. Далее…
Бернард перебил меня:
– Простите, господин премьер-министр, но… м-м-м… включая такие, как «его пугали любые всплески»… ну и так далее и тому подобные?
– Естественно, – ответил я, не понимая, в чем, собственно, проблема.
– Да, но это всего лишь частное мнение автора, – настойчиво продолжал Бернард. – Не можем же мы называть лжецом того, кто не более чем выражает свое собственное мнение.
Хотя лично мне было не совсем понятно, почему бы и нет, я милостиво видоизменил свое определение.
– Хорошо, пусть набором лживых заявлений будут аргументы за селлафилдский проект в Кабинете, а в публичных выступлениях – против.
– М-м-м… – Судя по всему, у моего главного личного секретаря образовалась еще одна проблема. Мои глаза неодобрительно сузились. – Единственная загвоздка здесь, что в определенном смысле все это правда, разве нет, господин премьер-министр?
– Заткнитесь, Бернард! – коротко прервал я его.
Увы, этого оказалось недостаточно для него.
– Но тогда как мы сможем называть это лживыми заявлениями? – с непонятной решительностью спросил он.
Откуда мне знать? Зато, слава богу, знал Малькольм. Он уже торопливо писал в свой блокнот журналистский вариант сказанного, но на правильном языке:
– …Конкретные воспоминания господина премьер-министра о неких предыдущих событиях значительно отличаются от тех, которые приводил его предшественник…
Его слова моего главного личного секретаря явно успокоили.
– Это же другое дело, – довольно произнес он и, закинув ногу за ногу, откинулся на спинку викторианского стула.
– Тогда доведите до их сведения, – посоветовал я Малькольму, – что протокол того заседания Кабинета, само собой разумеется, меня целиком и полностью оправдывает, но при этом, к сожалению, его содержание попадает под правила известного «Закона о секретности», то есть не подлежит оглашению по меньшей мере еще 28 лет. Что делает мемуары моего предшественника в высшей степени несправедливыми и совершенно не отвечающими фактическому содержанию событий.
Малькольм мгновенно взял все это на карандаш. Его умение и скорость стенографирования достойны самой высшей похвалы. Как же иногда удобно иметь бывшего журналиста в качестве пресс-атташе! Браконьер тут же становится егерем!
– А как насчет клеветнических замечаний, дискредитирующих лично вас? – поинтересовался он, закончив фразу.
– Дискредитирующих лично его, – подчеркнул я. – Объясните им, что этот старый дурак пытается переписать историю, чтобы его премьерство не выглядело таким катастрофичным, каким оно было на самом деле. И не забудьте прозрачно намекнуть: он медленно, но верно впадает в старческий маразм.
– Тогда, может, так? – Малькольм пожевал тупой конец карандаша. – Время и неизбежная удаленность от официально зарегистрированных событий, очевидно, помутили его память.
Что ж, по-моему, совсем неплохо.
– А как насчет маразма?
– Не больший, чем следовало бы ожидать от человека его возраста, господин премьер-министр.
– Думаете, этого достаточно? – спросил я их всех.
По мнению пресс-атташе, вполне достаточно для опровержения сути этой злополучной главы.
– Ну, а как насчет обвинения в попытке запрета на публикацию? – спросил он.
– Назовите это тоже набором лживых заявлений.
Малькольм довольно улыбнулся.
– Искаженный отчет о вполне рутинном заседании. Ни о каком запрете вопрос там даже не ставился.
Не услышав возражений ни от секретаря Кабинета, ни от своего главного личного секретаря, я сказал пресс-атташе, что никаких интервью на данную тему давать не намерен, но зато разрешаю ему прибегнуть к прямому цитированию. Что-то вроде: «Незначительный вопрос, не имеющий национального значения. Типичный случай тривиализации политических событий средствами массовых коммуникаций».
– Кого назначить автором этой цитаты? Лично вас, господин премьер-министр?
– Конечно же нет! – Господи, как же мне надоело объяснять очевидное. – Припишите это… ну, скажем, близкому коллеге по Кабинету.
Малькольм, откланявшись, торопливо ушел, а мы продолжили обсуждение кризиса, и, как мне показалось, они восприняли его слишком уж легко. Лично мне это представлялось почти катастрофой, а по мнению секретаря Кабинета – все это не так уж серьезно.
– Не так уж серьезно? – Я не поверил своим ушам. – Говорить британскому народу, что им не следует доверять слову их собственного премьер-министра, не так уж серьезно?
Мои слова, казалось, не произвели на Хамфри ни малейшего впечатления.
– Они все равно этому не поверят, – спокойным, чуть ли не равнодушным тоном заверил он меня. И я готов был ему поверить, когда в разговор вдруг вмешался Бернард.
– Нет, почему же? Вполне могут и поверить. Иначе, логически говоря, им не следовало бы доверять слову их собственного экс премьер-министра!
Сэр Хамфри вежливо поблагодарил Бернарда. (Другими словами, секретарь Кабинета вполне красноречиво дал ему понять, что тот сказал более чем достаточно. – Ред.)
Мне почему-то показалось, что в случае выбора между моим словом и словом моего предшественника британцы предпочтут верить мне. Кому-кому, а ему они в любом случае никогда не верили, это уж точно. Как же им повезло, что мне все-таки удалось вернуть в политическую жизнь Британии хоть чуточку честности! (Способность Хэкера к самообману, как и у большинства политиков, являлась одной из наиболее существенных составляющих его успешной карьеры. Если, конечно, принимать его фразу «хоть чуточку честности» за чистую монету. – Ред.)
(Продолжение дневника Хэкера. – Ред.)
20 июля
Сегодня мне в голову неожиданно пришла великолепная идея!Я сидел в кабинете, в очередной раз просматривая свое пресс-коммюнике, которое должно выйти в ответ на крайне раздраженное выступление Дадли Беллинга и представить меня как сильного, уверенного, мудрого и по-настоящему заботливого государственного деятеля.
Один из абзацев текста, подготовленного нашим пресс-атташе Малькольмом Уорреном, пришлось переделать, и теперь он звучал приблизительно следующим образом:
«…предложенный им план находился в стадии детального изучения, в ходе которого выяснилась опасность, что его реальная стоимость окажется намного выше того, что ожидалось, не гарантируя при этом адекватного выполнения поставленных целей в важнейшей области снижения уровня безработицы. Поэтому столь внезапная, собственно, ничем особым не мотивированная отставка нашего министра занятости лично меня одновременно и глубоко озадачивает, и искренне печалит».Мы с Хамфри пили утренний кофе и с удовольствием смотрели в окно: прекрасная погода, ласковое солнце, великолепный парад королевских конных гвардейцев на плацу прямо под нами… Тем не менее, меня все еще немного печалила потеря в общем-то совсем неплохого коллеги и, самое главное, отличного плана, плана, который на самом деле мог бы помочь нам снизить уровень безработицы. И тут меня вдруг осенило!
– Хамфри, – подчеркнуто спокойным тоном обратился я к секретарю Кабинета. – А ведь теперь, когда министра занятости уже больше нет, нам ничто не мешает вернуться к его плану, вам не кажется?
Вначале ему, похоже, так не казалось. Равно как и моему главному личному секретарю, поскольку на их лицах одновременно отразилось выражение крайнего недоумения и ужаса. Полагаю, их неприятно поразило, что на самом деле великолепная мысль пришла не им первым, а мне!
– Неужели вы не видите? – терпеливо начал я им объяснять. – Мы же можем приступить к его практической реализации. Причем теперь это будет выглядеть не как моя слабость, а, скорее, как проявление твердости и решительности.
– Да, но весь смысл заключался в том… – начал было Хамфри и тут же остановился. Вид у него был на редкость смущенный.
– Заключался в чем? – бросив на него пристальный взгляд, поинтересовался я. – Надеюсь, не в том, чтобы похоронить план перемещения, так ведь?
– Нет! Конечно же, нет, весь смысл заключался в том… в том, чтобы укрепить ваш авторитет!
– Вот именно! – сказал я.
Наконец-то до него дошло. Иногда не сразу, но рано или поздно до него всегда доходит.
Итак, все разрешилось как нельзя лучше. Вернув тот самый план, я смогу самым убедительным образом доказать всем, что никогда не был против него. И к тому же это наглядно продемонстрирует всему миру полную бессмысленность демонстративной отставки Дадли. Не говоря уж о том, что избавившись от этого предателя, я недвусмысленно дам понять всем остальным, что становиться мне поперек пути – дело бесперспективное и весьма опасное.
– Внесите вопрос о перемещении части наших вооруженных сил в повестку следующего заседания Кабинета, – попросил я Хамфри твердым и уверенным тоном человека, не терпящего никаких возражений!
– Да, господин премьер-министр, – ответил он, задумчиво глядя на меня…
11
Государственные тайны
27 июля
Прошла всего неделя с тех пор, как мне пришлось уволить Дадли Беллинга, человека, которого я считал старым другом и доверенным соратником. Трудно даже представить, какую горечь и боль мне пришлось испытать, когда сэр Хамфри открыл мне глаза на моего «верного друга». На то, что он плел против меня заговор!Всего неделя, а передо мной уже новая и не менее серьезная угроза, причем на этот раз оттуда, откуда я ее меньше всего ожидал: мой предшественник, бывший премьер-министр, представил последнюю главу своих мемуаров в аппарат секретаря Кабинета для получения разрешения на опубликование, и эту публикацию надо во что бы то ни стало предотвратить!
В самом начале утреннего заседания комитета Кабинета к нам присоединился сэр Робин Эванс – заместитель генерального прокурора, пара младших чиновников из его департамента, сэр Хамфри и Бернард, мой главный личный секретарь.
(Заместитель генерального прокурора был одним из двух высших представителей органов правосудия в правительстве. Вторым был сам генеральный прокурор. Сэр Робин был известен своим пристрастием к буквально казуистическому толкованию поступков своих политических коллег, за что и получил от них вполне заслуженное прозвище «святоша Эванс». – Ред.)
Сегодня его определения, впрочем, как и всегда, были предельно точными и не вызывающими ни малейших сомнений.
– Как вам хорошо известно, коллеги, мы уже одобрили главы с первой по седьмую. Глава восемь лично у меня также не вызывает никаких сомнений, поэтому…
– Позвольте, позвольте, – перебил я его. – А вот лично мне кажется, в ней содержатся некоторые в высшей степени сомнительные положения.
– Такие как?… – не скрывая удивления, спросил Робин.
Поскольку я накануне весь вечер и даже часть ночи провел, снова и снова перечитывая эту чертову главу, мне не пришлось ничего вспоминать – ответ был у меня под рукой.
– Такие как, например, на странице двести одиннадцать, – и я подвинул эту страницу через полированный стол Робину.
Он пробежал глазами выделенный мной отрывок и холодно посмотрел на меня поверх своих узеньких очков в позолоченной оправе.
– Тут говорится только о том, что на заседаниях Кабинета министр административных дел всячески поддерживал предложение о расширении селлафилдской ядерной электростанции, но публично выступал против него.
Неужели он не способен увидеть суть проблемы?!
– Но ведь речь там идет обо мне! Я был тем самым министром!
– Но, господин премьер-министр, речь ведь не идет об утечке, связанной с безопасностью…
– Речь идет о том, что это неправда! – с негодованием в голосе произнес я.
– Да нет, документация вполне впечатляющая, – бесстрастно возразил он. («Вполне впечатляющая» на языке Уайтхолла означала «неопровержимая». – Ред.)
Его ледяные голубенькие глазки, казалось, поблескивали в предвкушении чего-то необычайно забавного. Хотя лично мне все это забавным отнюдь не казалось.
– При всем уважении к вам, господин премьер-министр, – как ни в чем ни бывало, продолжил Робин, – если здесь содержится некое клеветническое заявление против вас, то это предмет судебного расследования после публикации соответствующего материала, но никак не решения о степени отношения к вопросам государственной безопасности до того. Так что…
Я снова решительно перебил его:
– Но аналогичные проблемы имеются не только там! На двести двадцать четвертой странице вы найдете совершенно абсурдное заявление, обвиняющее меня в том, что я, дескать, наложил вето на известный проект модернизации химического завода только из-за совершенно необоснованного страха перед возможными протестами прессы. Не говоря уж о недопустимо оскорбительном отрывке, специально посвященном моей особе, на странице двести тридцать первой.
Хамфри воспользовался последовавшей паузой, чтобы зачитать этот пассаж вслух, в чем не было никакой необходимости.
«… Хэкера интересовали не столько принципы, сколько голоса избирателей. Его пугали любые, даже чисто гипотетические всплески падения популярности. Он заметно повысил средний возраст своего Кабинета и одновременно не менее заметно понизил средний интеллектуальный уровень его членов».– Благодарю вас, сэр Хамфри, но мы все это читали, – саркастически заметил я. Хотя мое явное смущение, как мне показалось, почему-то доставляло присутствующим определенное удовольствие…
Выждав, пока легкий шум за столом (то есть легкие смешки – Ред.) утихнет, Робин продолжил:
– Господин премьер-министр, как вы, надеюсь, заметили, в мои намерения никоим образом не входит ни поддерживать бывшего премьер-министра, ни осуждать его. Просто все эти вопросы не имеют отношения к утечкам секретной информации, только и всего. Кстати, как вы помните, некоторые материалы из пятой главы появились в прессе без нашей санкции, однако мы не предприняли никаких шагов…
Он опять совершенно не понял суть дела. Пришлось в очередной раз объяснить:
– В главе пять приводились очень хорошие отзывы о моем триумфе в связи с кумранским контрактом. Равно как и о моих рекомендациях в отношении компьютерной безопасности.
– Но, господин премьер-министр, в ней также содержалось немало конфиденциальных материалов, – упрямо возразил Робин. – А вы даже и не подумали потребовать официального расследования этой, с позволения сказать, утечки.
Все, как по команде, повернулись ко мне. Неужели им известно?
– Но ведь устроить утечку этой главы мог кто угодно, – пожав плечами, заметил я, стараясь, чтобы мои слова звучали как можно более нейтрально.
– Кто угодно! – многозначительно подтвердил секретарь Кабинета.
Считая вопрос с пятой главой благополучно улаженным, я решил привлечь внимание к самому началу рукописи.
– Вы только посмотрите на заголовок вот этой главы!
Хамфри зачитал его вслух:
– Два лица Джима Хэкера!
– Но ведь это, кажется, нельзя считать государственной тайной, разве нет? – невинно поинтересовался мой главный личный секретарь, очевидно, пытаясь меня поддержать, и даже хотел продолжить, но я выразительным взглядом заставил его замолчать и, переходя в наступление, решительно заявил:
– Простите, но, по-моему, там есть материалы, безусловно относящиеся к вопросам безопасности. Селлафилд – это ядерное предприятие!
Заместитель генерального прокурора покачал головой.
– Но наш министр энергетики, который непосредственно отвечает за Селлафилд, лично знакомился с этой главой и не увидел там ничего проблематичного.
Конечно же, не нашел. Ведь он там представляется как самый способный и деятельный министр Кабинета! Что само по себе можно считать попыткой бросить тень на премьер-министра. О чем я не преминул заметить Робину, однако тот, в свойственной ему казуистической манере, заявил, что не видит в этом сколь-либо законных оснований для подобного обвинения.
Все, хватит! Их упрямое нежелание понимать очевидное вконец меня утомило, и я категорическим тоном сказал:
– Давайте внесем во все это ясность. Мы, кажется, имеем право отказать в разрешении на публикацию того или иного материала, разве нет?
Робин согласно кивнул.
– Да, имеем. Однако если наше решение будет проигнорировано и таковой материал будет так или иначе опубликован, то опротестовать это через суд, с юридической точки зрения, у нас практически нет никаких шансов.
Это удар. Самый настоящий удар! В тот момент у меня не было иного выбора, кроме как предложить обратиться к издателям. (То есть оказать на них давление. – Ред.)
– На каких, интересно, основаниях? – поинтересовался заместитель генерального прокурора.
– На основании защиты национальных интересов, – коротко ответил я.
Он попытался было снова возразить, однако я и на этот раз не дал ему договорить.
– Послушайте, неужели вам до сих пор не ясно, что это возмутительная, непристойная, мерзкая и в высшей степени оскорбительная пачкотня? Она откровенно противоречит национальным интересам Британии и подрывает доверие к законно избранному лидеру нации. Публиковать эту главу просто недопустимо!
Все молча потупили взоры. Никто из них не сказал «да» или «нет», но они все точно знали, что надо делать.
(Последующие события развивались на редкость стремительно. Буквально через неделю лондонская газета «Дейли пост» в своем утреннем выпуске достаточно подробно сообщила читателям о том, что действующий премьер-министр пытался запретить к публикации одну из глав мемуаров своего предшественника. При этом почти буквально воспроизводя пассажи, против которых Хэкер больше всего возражал.
На следующее утро, практически сразу же после появления этой статьи, в офисе главного личного секретаря ПМ состоялось срочное совещание, на котором присутствовали сам Бернард Вули, секретарь Кабинета сэр Хамфри Эплби и пресс-атташе Номера 10 Малькольм Уоррен. Запись этой встречи нам посчастливилось найти в личных дневниках сэра Эплби. – Ред.)
«Пятница 3 августа
БВ, МУ и я специально собрались, чтобы обсудить ту самую статью в „Дейли пост“. Мы понимали, что даже если ПМ еще не прочитал выжимки из нее в своем ежедневном обзоре прессы, то наверняка уже услышал о ней в утренних теленовостях, которые он всегда смотрит во время завтрака. БВ заметил, что он тоже уже ее видел и что ведущий, судя по всему, съел Хэкера на завтрак.
Мы все отнеслись к этому, как к некоему не лишенному забавности, но довольно мелкому неудобству, которому не следует придавать особого значения. Единственная проблема, исключая моральные неудобства Хэкера (что вообще не могло считаться проблемой), заключалась в том, что в данной утечке не только содержались конкретные выдержки из указанной главы мемуаров, но и указывалось на то, что Хэкер всячески старался ее „закрыть“. А это могло означать только одно – эту утечку организовал тот, кто присутствовал на том самом заседании.
Оказалось, что в связи со всем этим у Малькольма тоже появились проблемы: половина британских журналистов сидела в офисе пресс-атташе, с растущим нетерпением ожидая его брифинга о реакции Хэкера, а другая буквально обрывала все телефоны, чтобы узнать то же самое. Не говоря уж об истерических требованиях крупнейших иностранных газетных агентств (таких как „Ле Монд“, „Вашингтон пост“, „Всемирная женская мода“ и так далее, и так далее) дать эксклюзивное и исчерпывающее интервью их корреспондентам».
(Продолжение дневника Хэкера. – Ред.)
3 августа
Хамфри, Бернард и Малькольм вошли в кабинет строем и с таким видом, будто ко мне явилась похоронная процессия. Печальные лица. Опущенные глаза…– Ну? – сердито и требовательно спросил я.
В ответ последовало не совсем понятное молчание.
– Ну? – еще более требовательно спросил я.
Они пристально уставились на носки своих безукоризненно начищенных туфель.
– Ну скажите же хоть что-нибудь! – почти выкрикнул я.
После очередной, но, слава богу, уже не такой длительной паузы Бернард все-таки соизволил не совсем внятно пробормотать:
– Доброе утро, господин премьер-министр.
– Доброе утро, – хором поддержали его остальные, явно благодарные моему главному личному секретарю за то, что ему удалось найти что-то достаточно нейтральное для начала неприятного разговора.
Я постучал пальцем по лежавшей на столе «Дейли пост».
– А вот это вы читали?
Вместо ответа они тут же достали из-за спин свои экземпляры.
– Надеюсь, вам всем понятно, что это такое? – спросил я, тыча пальцем в статью.
– Да, конечно же, господин премьер-министр, это утренняя газета «Дейли пост», – с готовностью ответил Бернард.
– Утренняя газета? Нет, это катастрофа! Вот что это такое!
Сэр Хамфри негромко прочистил горло.
– При всем уважении к вам, господин премьер-министр…
Я прервал его.
– При полном отсутствии уважения, Хамфри. Уважения к личной жизни! Уважения к безопасности! Уважения к национальным интересам. И даже уважения к законно избранному лидеру нации! Это просто недопустимо! И кто, позвольте поинтересоваться, автор этой непозволительной утечки!
Очередное молчание. Я терпеливо ждал. Затем последовал, как всегда уклончивый и неопределенный, ответ сэра Хамфри:
– Кто же это может знать, господин премьер-министр?
– Кто может? Вы, Хамфри! Вы можете и должны мне сказать… иначе… Я хочу выяснить это. Немедленно! Это явно кто-то из тех, кто присутствовал на том заседании, и мне надо знать, кто.
Секретарь Кабинета согласно кивнул.
– Я немедленно создам комиссию по расследованию причин утечки.
– Мне не нужна никакая комиссия по расследованию! – потеряв самообладание, выкрикнул я. – Вы что, плохо меня расслышали? Я хочу знать, кто это сделал!
(Эмоциональная вспышка Хэкера объяснялась его пониманием того, что подобные комиссии по расследованию создаются, как правило, совсем не для того, чтобы найти виновных или причины утечек. В тех редких случаях, когда требуется на самом деле обнаружить источник, следует обращаться к помощи Специального отдела. – Ред.)
– Господин премьер-министр, – необычно мягким тоном обратился ко мне Хамфри, явно пытаясь меня успокоить. – Когда происходит утечка такого уровня, мы обычно не очень-то стремимся найти виновника. А вдруг им окажется один из ваших коллег по Кабинету?
К счастью, на этот раз меня это меньше всего беспокоило, поскольку на заседании присутствовали всего два члена Кабинета – заместитель генерального прокурора и я. Он этого сделать не мог, так как ничего от этого не выигрывал, да и вообще эти законники крайне редко прибегают к утечкам. Что же касается меня, то мне, само собой разумеется, было точно известно, что это не я. Тогда это был кто-то из присутствовавших там чиновников. Значит, мы должны найти его и подать на него в суд! О своем решении я тут же сообщил секретарю Кабинета. Кроме того…
Тут меня нетерпеливо перебил Малькольм:
– Простите, господин премьер-министр, но мне на самом деле надо срочно сделать заявление для прессы. Они все давно уже ждут меня в офисе. Не говоря уж о четырех интервью для телеканалов и одиннадцати для радио.
Я только развел руками. И не без горечи, как бы размышляя, по-своему жалобно пробормотал:
– Прекрасно! Просто прекрасно, ничего не скажешь. Я всю прошлую неделю пытался выйти в эфир, чтобы рассказать британцам о том, каких успехов мне удалось добиться на переговорах с Советами в области разрядки напряженности, но им, видите ли, это не казалось актуальным. А тут такая мелочь, и они набрасываются на нее, словно изголодавшиеся вампиры! Всей ненасытной сворой… Послушайте, Малькольм, неужели наша пресса перестала верить в Британию? (Обычный риторический вопрос. – Ред.) Почему их интересуют только катастрофы и чужое грязное белье? И почему, интересно, так упорно не желают писать о наших успехах?
Пресс-атташе задумчиво пожевал губами.
– Каких именно?
Действительно, каких? Я тоже задумался.
– Ну, таких как… – но, слава богу, ненадолго. – Ну, таких как, скажем, успех моих переговоров с русскими о разрядке…
– Да, конечно же, – с готовностью согласился он. – Но, видите ли, мы видим готовность Кремля и постоянно слышим от них множество благих пожеланий, однако ничего более-менее реального пока не имеем, так ведь?
– Все еще будет, Малькольм, будет. Должно быть! Такие дела требуют осмотрительности и терпения, сами понимаете.
Он бросил нетерпеливый взгляд на часы.
– Простите, господин премьер-министр, но меня уже ждут. И меня, и комментарии насчет этого обвинения.
Он прав. Мы должны, нет, просто обязаны что-то им сказать. Я посоветовал ему говорить якобы неофициально, так сказать, «не для публикации», ссылаясь на некие «близкие к премьер-министру» источники, и постараться не сообщить им ничего, что имело бы хоть какое-либо практическое отношение к делу.
Пресс-атташе быстрыми, неуловимыми движениями открыл блокнот, приготовил карандаш…
Я слегка откашлялся.
– Прежде всего, объясните им, что слова моего предшественника обо мне – это не более, чем набор лживых заявлений. Далее…
Бернард перебил меня:
– Простите, господин премьер-министр, но… м-м-м… включая такие, как «его пугали любые всплески»… ну и так далее и тому подобные?
– Естественно, – ответил я, не понимая, в чем, собственно, проблема.
– Да, но это всего лишь частное мнение автора, – настойчиво продолжал Бернард. – Не можем же мы называть лжецом того, кто не более чем выражает свое собственное мнение.
Хотя лично мне было не совсем понятно, почему бы и нет, я милостиво видоизменил свое определение.
– Хорошо, пусть набором лживых заявлений будут аргументы за селлафилдский проект в Кабинете, а в публичных выступлениях – против.
– М-м-м… – Судя по всему, у моего главного личного секретаря образовалась еще одна проблема. Мои глаза неодобрительно сузились. – Единственная загвоздка здесь, что в определенном смысле все это правда, разве нет, господин премьер-министр?
– Заткнитесь, Бернард! – коротко прервал я его.
Увы, этого оказалось недостаточно для него.
– Но тогда как мы сможем называть это лживыми заявлениями? – с непонятной решительностью спросил он.
Откуда мне знать? Зато, слава богу, знал Малькольм. Он уже торопливо писал в свой блокнот журналистский вариант сказанного, но на правильном языке:
– …Конкретные воспоминания господина премьер-министра о неких предыдущих событиях значительно отличаются от тех, которые приводил его предшественник…
Его слова моего главного личного секретаря явно успокоили.
– Это же другое дело, – довольно произнес он и, закинув ногу за ногу, откинулся на спинку викторианского стула.
– Тогда доведите до их сведения, – посоветовал я Малькольму, – что протокол того заседания Кабинета, само собой разумеется, меня целиком и полностью оправдывает, но при этом, к сожалению, его содержание попадает под правила известного «Закона о секретности», то есть не подлежит оглашению по меньшей мере еще 28 лет. Что делает мемуары моего предшественника в высшей степени несправедливыми и совершенно не отвечающими фактическому содержанию событий.
Малькольм мгновенно взял все это на карандаш. Его умение и скорость стенографирования достойны самой высшей похвалы. Как же иногда удобно иметь бывшего журналиста в качестве пресс-атташе! Браконьер тут же становится егерем!
– А как насчет клеветнических замечаний, дискредитирующих лично вас? – поинтересовался он, закончив фразу.
– Дискредитирующих лично его, – подчеркнул я. – Объясните им, что этот старый дурак пытается переписать историю, чтобы его премьерство не выглядело таким катастрофичным, каким оно было на самом деле. И не забудьте прозрачно намекнуть: он медленно, но верно впадает в старческий маразм.
– Тогда, может, так? – Малькольм пожевал тупой конец карандаша. – Время и неизбежная удаленность от официально зарегистрированных событий, очевидно, помутили его память.
Что ж, по-моему, совсем неплохо.
– А как насчет маразма?
– Не больший, чем следовало бы ожидать от человека его возраста, господин премьер-министр.
– Думаете, этого достаточно? – спросил я их всех.
По мнению пресс-атташе, вполне достаточно для опровержения сути этой злополучной главы.
– Ну, а как насчет обвинения в попытке запрета на публикацию? – спросил он.
– Назовите это тоже набором лживых заявлений.
Малькольм довольно улыбнулся.
– Искаженный отчет о вполне рутинном заседании. Ни о каком запрете вопрос там даже не ставился.
Не услышав возражений ни от секретаря Кабинета, ни от своего главного личного секретаря, я сказал пресс-атташе, что никаких интервью на данную тему давать не намерен, но зато разрешаю ему прибегнуть к прямому цитированию. Что-то вроде: «Незначительный вопрос, не имеющий национального значения. Типичный случай тривиализации политических событий средствами массовых коммуникаций».
– Кого назначить автором этой цитаты? Лично вас, господин премьер-министр?
– Конечно же нет! – Господи, как же мне надоело объяснять очевидное. – Припишите это… ну, скажем, близкому коллеге по Кабинету.
Малькольм, откланявшись, торопливо ушел, а мы продолжили обсуждение кризиса, и, как мне показалось, они восприняли его слишком уж легко. Лично мне это представлялось почти катастрофой, а по мнению секретаря Кабинета – все это не так уж серьезно.
– Не так уж серьезно? – Я не поверил своим ушам. – Говорить британскому народу, что им не следует доверять слову их собственного премьер-министра, не так уж серьезно?
Мои слова, казалось, не произвели на Хамфри ни малейшего впечатления.
– Они все равно этому не поверят, – спокойным, чуть ли не равнодушным тоном заверил он меня. И я готов был ему поверить, когда в разговор вдруг вмешался Бернард.
– Нет, почему же? Вполне могут и поверить. Иначе, логически говоря, им не следовало бы доверять слову их собственного экс премьер-министра!
Сэр Хамфри вежливо поблагодарил Бернарда. (Другими словами, секретарь Кабинета вполне красноречиво дал ему понять, что тот сказал более чем достаточно. – Ред.)
Мне почему-то показалось, что в случае выбора между моим словом и словом моего предшественника британцы предпочтут верить мне. Кому-кому, а ему они в любом случае никогда не верили, это уж точно. Как же им повезло, что мне все-таки удалось вернуть в политическую жизнь Британии хоть чуточку честности! (Способность Хэкера к самообману, как и у большинства политиков, являлась одной из наиболее существенных составляющих его успешной карьеры. Если, конечно, принимать его фразу «хоть чуточку честности» за чистую монету. – Ред.)