Линн Джонатан. Да, господин Премьер-министр. Из дневника достопочтенного Джеймса Хэкера

Джонатан Линн, Энтони Джей
Да, господин Премьер-министр
Из дневника достопочтенного Джеймса Хэкера

   В оформлении обложек и суперобложек книг «Да, господин министр» и «Да, господин Премьер-министр» использованы рисунки датского художника Херлуфа Бидструпа.

Памятка начинающему политику

   Перелистываешь первые же страницы «Да, господин премьер-министр», продолжения выпущенного год назад тем же «РИМИСом» «Да, господин министр» (за это время в заглавии прибавилось всего одно, зато такое важное слово, а герой, министр правительства Ее Величества, Джеймс Хэкер поднялся на высшую ступень служебной лестницы) – и ощущаешь колючий ветер политической сатиры, давно уже забытой в наших издательско-читательских широтах.
   В восемнадцатом веке, когда жанр этот был почтенным и не в пример более популярным, Свифт, или Дефо, или Стерн тоже рядились в скромные одежды «безымянных издателей», в чьи руки рукопись попала «совершенно случайно», «невесть откуда»…
   Вот и весьма именитые авторы «политических мемуаров первого лица государства» Джонатан Линн, писатель, сценарист и кинорежиссер, лауреат премии Британской академии писателей, и Энтони Джей, тоже писатель, тоже сценарист, а еще педагог и художник, выдают себя за «скромных редакторов», что потрудились над изданием дневников великого человека в Оксфорде, в колледже его имени. Примечательна и дата завершения работы над дневниками – май 2024 года: времени, дескать, прошло немало, страсти улеглись, историческая перспектива задана, пришло время для «объективного» анализа.
   Вместе с тем «редакторы» Хэкера, как в свое время и «издатели» Гулливера, Робинзона и Тристрама Шэнди, бьют не в бровь, а в глаз. Любой премьер, а не только английский, повторит слова нашего Николая I, который, посмотрев «Ревизора», с грустью признавался: «…а мне досталось больше всех». В Хэкере, его личности, ходе мыслей, его рассуждениях, обычаях и пристрастиях, его окружении себя узнает любой высокопоставленный государственный муж – если только высокое положение и свита не отучили его хоть иногда смотреть на себя в зеркало. Линну и Джею удалось то, что удается лишь очень талантливым писателям: Хэкер – одновременно и живой человек, британец до мозга костей, запомнившийся англичанам по популярнейшему телесериалу 80-х, и искусно, остроумно написанный, легко узнаваемый литературный персонаж, и – не в последнюю очередь – символ власти, олицетворение руководителя большой страны, делающий большую политику. А большая политика, дают нам понять Линн и Джей, нередко делается маленькими людьми.
   От этой книги российский читатель получит, не сомневаюсь, немалое удовольствие – и не в последнюю очередь потому, что, прочитав «Да, господин премьер-министр», мы наверняка испытаем злорадное чувство: ведь английский государственный муж, оказывается, мало чем отличается от отечественного. Впечатление от сатиры Линна и Джея такое, что высоких государственных чиновников – английских, русских, финских, китайских – производят на одной фабрике с самыми незначительными модификациями. Вот его, государственного чиновника без национальности, «родовые» черты: двойной стандарт, умение идти на компромисс, а также суетность, подозрительность («Сэр Хамфри явно что-то замышляет…»), коварство в сочетании с примитивностью, повышенное самомнение в сочетании с «пониженной» осведомленностью («Что-что, а концентрироваться я умею…») и, конечно же, прискорбное несоответствие того, какими хэкеры рисуют себя и какими они рисуются тем, кто с ними работает.
   Есть, кроме того, качества, которыми «компромиссная фигура» премьера должна обладать в обязательном порядке. Все, кто хочет сделать политическую карьеру, должен эти качества запомнить на зубок, они – законы Паркинсона для политика. Вот он, закон Линна-Джея: политик обязан «быть покладистым, приятным в общении, не иметь твердых убеждений, не иметь никаких гениальных идей, не иметь желания что-нибудь менять, не иметь каких бы то ни было интеллектуальных пристрастий и, что самое главное, быть тем самым человеком, который способен не только прислушиваться к советам профессионалов, но и неукоснительно следовать им».
   Вы обратили внимание, сколько «не» в этой длинной фразе? В политике, недвусмысленно следует из книги Линна и Джея, не иметь запоминающиеся черты лучше, чем иметь их. «Да, господин премьер-министр» – говорят подчиненные. «Нет, не стоит, не обязательно, посмотрим…» – постоянная реплика премьера.
   Вы неприметны и готовы на компромисс? Вы чаще говорите «нет», чем «да»? Тогда вам не составит большого труда преодолеть любые препятствия на пути в большую политику.
   А. Ливергант

От редакторов

   Неожиданное вознесение Хэкера на пост Премьера, которое произойдет уже в конце первой главы, принесло издателям его мемуаров не меньше проблем, чем, возможно, его премьерство – самой Британии. Почему-то он был абсолютно уверен, что такого рода материалы должны наглядно отражать его пребывание во власти как череду непрерывных триумфов, хотя такая задача, скорее всего, была бы не по плечу даже куда более опытным мемуаристам. История, следует отметить, довольно сурово обходилась с Хэкером, когда он был премьер-министром, однако, как постепенно становится все более и более понятным из полной версии его собственного дневника, в этом можно усмотреть и некую справедливость, поскольку Хэкер, как автор, обходился с историей, пожалуй, еще более сурово. Ведь отнюдь не исключено, что премьерство неизбежно развивало в нем, как, впрочем, и во многих других тоже, чисто профессиональную привычку все дальше и дальше уходить от реальности и все меньше и меньше воспринимать реальные различия между конкретными фактами и игрой воображения. Когда Хэкер, сидя в удобном кресле с привычным бокалом шотландского виски в руке, наговаривал в портативный диктофон свою собственную версию минувшего дня, он как бы заново переживал свои «успехи» и (возможно, чисто подсознательно) давал совершенно иную трактовку своим поражениям.
   Хотя мы весьма признательны за предоставленную нам честь расшифровывать и редактировать эти многокилометровые магнитофонные записи, нас, признаться, изрядно поразило то, как вольно Хэкер изменял окраску и переставлял местами реальные события прошлого, чтобы представить себя в более выгодном свете. Современному читателю это, конечно, может показаться удивительным, однако Хэкер на самом деле искренне полагал, что такая цель вполне достижима. Мы, само собой разумеется, не склонны утверждать, что любой политик способен намеренно изменять прошлые факты с целью исказить в свою пользу ход исторических событий, поэтому нам остается только предполагать наличие у Хэкера некоего врожденного дефекта мышления, нередко заставлявшего его задавать самому себе не вопрос «Что я сделал?», а вопрос «Каким должно быть самое впечатляющее объяснение моих поступков и действий, которые нельзя опровергнуть официально опубликованными фактами?».
   Читатели политических мемуаров хорошо знают, что большая часть подобного рода творений являет собой образцы справедливости и точности, исполненные подкупающей искренности духа и даже не пытающиеся хоть как-нибудь оправдать прошлые ошибки. Политики обычно описывают своих коллег весьма тепло и нередко даже с определенным восхищением, которое сравнимо разве только со скромной недооценкой их собственного вклада в управление страной. Они редко претендуют или хотя бы предполагают, что каждая предложенная ими мера оказалась весьма успешной или что они категорически возражали против того или иного решения, которое привело к очередной политической катастрофе. Политики – это благородное поколение людей, которые своей преданностью и бескорыстным служением обществу сделали Британию тем, чем она является сегодня.
   Одна из наименее приятных задач редакторов данного литературного жанра заключается в том, чтобы заставить честных политиков, пусть даже «через силу», исказить в своих дневниках некоторые факты, сделать их более противоречивыми, а иногда даже и злонамеренными, чтобы у издателя было больше шансов продать сериальные права на них, скажем, «Санди таймс».
   Что же касается Хэкера, то с чего бы ему быть иным? Наиболее вероятным объяснением этому может быть то, что в результате неожиданного вознесения на самый верх политической пирамиды он стал смотреть на язык, так сказать, под другим углом. Вообще-то политики, как правило, простые и прямые люди. Привыкшие выражать свои мысли откровенно и без обиняков. Однако длительное и весьма тесное общение со всесильной государственной службой в лице сэра Хамфри Эплби, похоже, приучило Хэкера видеть язык не как окно в свой собственный разум, а наоборот, как шторку, плотно закрывающую его.
   На диктовку своих воспоминаний Хэкер не жалел времени. Более того, не будет даже особым преувеличением сказать, что с этим процессом у него образовалось нечто вроде любовной связи. Ведь диктофон оказался единственным существом, которое охотно слушало его, не перебивая, не возражая и не осуждая. Причем не только слушало, но и с готовностью повторяло все его мысли и чаяния. Способность, которую премьер-министры обычно ценят превыше всего.
   Таким образом, личные воспоминания Хэкера о периоде своего пребывания на Даунинг, 10 в качестве премьер-министра вряд ли можно было бы считать достаточно надежными и в каком-то смысле правдивыми, если бы не иные источники, по счастью, ставшие доступными для нас несколько позже. В наше распоряжение поступили многочисленные документы, любезно предоставленные нам после окончания срока действия Закона о государственной тайне работниками государственного архива, попечителями Фонда наследия сэра Хамфри Эплби и его вдовой, которым мы выражаем самую искреннюю признательность.
   И, наконец, мы, как и раньше, в неменьшей степени благодарны сэру Бернарду Вули, бывшему главному личному секретарю Хэкера, ставшему затем главой государственной службы, который в очередной раз, не жалея сил и времени, вносил ценные уточнения и делился с нами поистине уникальными личными воспоминаниями. Вина же за возможные неточности и фактические ошибки целиком и полностью лежит только на нас.
   Колледж Хэкера, Оксфорд
   Май 2024 г.
   Джонатан Линн
   Энтони Джей

1
Партийные игры

6 декабря

   Сэр Хамфри явно снова что-то замышляет. Во время нашей вчерашней встречи в министерстве административных дел (МАД – прим. пер.) он находился в каком-то странном состоянии и почему-то долго не мог понять суть моих проблем с этой чертовой «еврососиской». Это самый свежий пример идиотизма со стандартизацией, который мне приходится расхлебывать с нашими европейскими врагами. (Или «нашими европейскими партнерами», как Хэкер обычно называл их в своих публичных выступлениях. – Ред.)
   Впрочем, об этом чуть позже. Ведь обычно сэр Хамфри отличается редким рвением, когда речь заходит о бюрократических баталиях, а вот в последнее время он почему-то проявляет необычную сдержанность. Значит, наверняка что-то замышляет. Надеюсь, достаточно скоро мне удастся хоть что-нибудь узнать. Иначе – жди беды!
   Сегодня практически весь день прошел в обычных рутинных хлопотах. Хотя когда я утром просматривал документы из министерства обороны (МО – прим. пер.), в кабинет вдруг вошел Бернард. Причем без предупреждения и со словами:
   – Извините, господин министр, что прерываю вас, но боюсь, у вас появились куда более срочные дела.
   Я поинтересовался, какие.
   – Ваши рождественские открытки, господин министр. Их уже нельзя больше откладывать.
   Да, к сожалению, в этом он прав. Вовремя отправить рождественские поздравления действительно намного важнее, чем просмотреть документы МО. Если, конечно, ты не министр обороны…
   (Хэкер, подобно многим политикам, с трудом видел различия между такими понятиями, как, скажем, «срочно» и «важно». Бернард, говоря о рождественских открытках, конечно же, имел в виду первое, в то время как Хэкер, скорее всего, понял это как последнее. Хотя, с другой стороны, нельзя исключать возможности и того, что, считая рождественские открытки «более важными», он был не так уж неправ. Поскольку он был простым членом Кабинета, его влияние на решение вопросов обороны было практически ничтожным, а значит, и степень важности присылаемых ему оттуда документов. – Ред.)
   Бернард аккуратно, не торопясь выложил на длинный стол для совещаний несколько толстенных пачек наших (т.е. МАД – Ред.) фирменных поздравительных открыток, но все они были различных размеров. Почему? Нет, в этом явно крылся какой-то смысл. Но какой?
   Заметив мой озадаченный взгляд, Бернард тут же объяснил.
   – Тут все точно указано, господин министр. – Он медленно пошел вокруг стола, торжественно, будто на самом деле обходил строй почетного караула, указывая пальцем на каждую кипу. – Вот эти вы подписываете «Джим», эти – «Джим Хэкер», эти – «Джим и Энни», эти – «Энни и Джим Хэкер», эти – «С любовью от Энни и Джима», а вот эти миссис Хэкер должна написать сама, и вам надо только добавить внизу свою подпись.
   Я обратил внимание на оставшиеся две стопки на дальнем конце стола, о которых он почему-то ничего не сказал.
   – Ну а эти?
   – Эти уже с готовым напечатанным текстом. И вашей факсимильной подписью. Поэтому вам, собственно говоря, ничего не надо делать, только убедиться в том, чтобы они не попали к тем, кому вы должны отправить открытки с вашей личной подписью. – Бернард улыбнулся и вежливо добавил: – Как я вам только что объяснил, господин министр: подписанные как «Джим», или «Джим Хэкер», или «Джим и Энни», или «Энни и Джим Хэкер»…
   Да, но на самом краю стола высилась еще одна кипа, причем уже разделенная на несколько различных стопок.
   – А что с этими? – удивленно спросил я.
   Мой главный личный секретарь только пожал плечами.
   – Как что? Это же поздравительные открытки для вашего избирательного округа. Их сегодня утром завезло сюда ваше доверенное лицо, сэр.
   Господи, неужели их тоже делят на разные категории? Впрочем, в этом есть некий смысл: поскольку почта для избирателей считается не государственной, а политической, значит, от нашей госслужбы помощи ожидать не приходится, так как она по определению не имеет права участвовать в любой политической деятельности. По крайней мере, так они довольно ловко оправдывают свое нежелание что-либо делать…
   Впрочем, Бернард, как ни странно, проявил редкую для государственного служащего готовность просветить меня в отношении рождественских открыток для моего избирательного округа.
   – Вот эти вы подписываете «Джим», эти – «Джим Хэкер», эти – «Джим и Энни», а вон те – «С любовью, Энни и Джим»…
   Да, понятно, естественно, понятно, но ведь на это уйдет практически весь день! Боже мой, какая скука…
   Но оказывается, я даже не предполагал, что еще меня ожидает. Потому что мой главный личный секретарь вдруг достал из-под стола здоровенную дорожную сумку.
   – А это, господин министр, еще до вашего приезда оставила здесь миссис Хэкер, – улыбаясь чуть ли не садистски, тихо прожурчал Бернард, – ваши личные поздравительные открытки. Но не беспокойтесь, это не займет слишком много времени. Их всего-то тысяча сто семьдесят две.
   Я был потрясен. Всего-то тысяча сто семьдесят две!
   – Да, и кроме того, господин министр, – как ни в чем не бывало, добавил он, – часть рождественских открыток вас ждет в штаб-квартире партии.
   У меня противно засосало под ложечкой. Я совсем забыл об этом! Скорее всего, потому что в прошлом году не подписывал никаких партийных открыток. Да, но тогда я не был лидером партии, а в этом году меня выбрали, и теперь это моя прямая обязанность.
   Что ж, надо так надо. Я тяжело вздохнул и начал подписывать. И скоро не без удивления обнаружил, что они двух типов: фирменные открытки МАД и фирменные открытки палаты общин. Почему? В чем тут смысл?
   Бернард с готовностью объяснил.
   – Смысл, господин министр, в том, что поздравительные открытки министерства подразумевают несколько более высокий статус получателя.
   В общем-то, он прав. Открытку министерства может отправить только руководящий работник министерства, а открытку палаты общин практически любой депутат. Причем даже самый обычный «заднескамеечник»!^[1]
   – Ну а почему тогда мы не посылаем их всем остальным? – поинтересовался я.
   – Потому что они на десять пенсов дороже, господин министр.
   – А те, которые их получат, не обидятся? Не подумают, что их, как бы это попроще сказать, «понизили»?
   – Нет-нет, господин министр, не обидятся. Здесь давно все предусмотрено. Причем вплоть до самых мелочей. Для некоторых из них будет вполне достаточно, если под ними будет стоять подпись не «Джим Хэкер», а просто «Джим», или «Джим и Энни», а не «Джим и Энни Хэкер», и при этом добавите «с любовью», или вместо факсимиле подпишите это своей собственной рукой, или, скажем…
   Я одним своим взглядом заставил его замолчать. Кроме того, там была одна открытка, которую мне ну никак не хотелось подписывать. Морису – комиссару ЕЭС по сельскохозяйственным вопросам в Брюсселе.
   Господи, с каким удовольствием я бы вместо этого отправил ему уведомление об увольнении! Он даже ужаснее, чем все его коллеги – хуже и не придумаешь. Придурок, который все-таки умудрился протащить свой план стандартизации «еврососиски»! Значит, уже к концу следующего года нам придется сказать «до свидания» нашей старой доброй британской сосиске и, мягко говоря, «потреблять» всякое инородное дерьмо вроде европейской «салями» или немецкой «братвурст».
   Вообще-то заставить нас не есть нашу британскую сосиску они, конечно, не могут, но зато вполне в состоянии заставить нас перестать называть ее британской сосиской. Теперь это будет что-то вроде «эмульсифицированной кишки, набитой требухой с высоким содержанием жира». И они хотят, чтобы мы это глотали! И хотя само по себе название вполне точно отражает ее содержание, особого желания ее съесть она ну никак не вызывает. Кроме того, она застревает на языке, а иногда даже отказывается пролезать в горло. Да, хлопот с ней не оберешься, это уж точно.
   И тем не менее, неукоснительно выполнять правила ЕЭС, к сожалению, моя прямая обязанность. Не говоря уж о том, что если надеешься получить приличные скидки по ценам на нашу сельхозпродукцию, хочешь-не хочешь, приходится идти на компромисс. Ни ПМ,^[2] ни МИД^[3] ничего против «еврососиски» не имеют, поскольку именно мне предстоит попытаться убедить британцев в том, что это хорошо. Что вполне может означать конец моей карьеры!
   Бернард поинтересовался, что, собственно, ЕЭС имеет против нашей сосиски. Интересно, он что, даже не просматривает документы, которые сам же кладет в мой «красный кейс»?^[4]
   – Разве вы не читали вот этот отчет?
   – Нет, господин министр, пробовал, но, увы, мне это оказалось не по силам.
   Я тут же, не откладывая дело в долгий ящик, пробежал отчет глазами.

 

   «… недостаток здорового питания. Средняя британская сосиска содержит:
   32%… жира
   6%… оболочки
   20%… воды
   5%… специй, консервантов и красителей
   26%… мяса
   26% мяса – это в основном хрящи, мясо со свиных голов, мясные обрезки, требуха и механически восстановленное мясо, отпаренное с костей».

   Мне стало дурно. Ведь я только сегодня съел одну такую на завтрак!
   Бернард тоже наклонился над этой страницей. Затем задумчиво произнес:
   – Возможно, комиссар ЕЭС не так уж неправ, настаивая на ее запрещении.
   Иногда мой главный личный секретарь совершенно не улавливает самого главного. Пришлось в очередной раз ему объяснить.
   – Возможно, он и прав, но такое решение будет жутко непопулярным у избирателей.
   Бернард мрачно кивнул. А я, чуть помолчав, со вздохом добавил:
   – Что ж, похоже, нам придется стиснуть зубы и проглотить пилюлю.
   (Мы специально оставляем путанные метафоры Хэкера без изменений, поскольку это позволяет лучше понять уровень мышления одного из наших великих национальных лидеров. – Ред.)
   Бернард тактично напомнил, что отправить рождественскую открытку Морису все-таки надо. Мне сразу же пришла в голову, на мой взгляд, совсем неплохая идея поздравить его с требушиным Рождеством и сосисочным Новым годом, однако Бернарду удалось меня отговорить.
   (Одна из причин, по которой членов правительства всячески стараются окружить практически непроницаемой завесой секретности, объясняется тем простым фактом, что иначе они стали бы всеобщим посмешищем в течение буквально нескольких дней, в крайнем случае, недель. Поэтому настоятельный совет Бернарда в данном случае был, безусловно, весьма мудрым. – Ред.)
   Затем я спросил своего главного личного секретаря, какие рождественские подарки было бы уместно сделать работникам нашего секретариата.
   Бернард ответил, что решать мне самому. Но при этом, после маленькой паузы, порекомендовал: бутылки «Шерри» для заместителей личных секретарей, большие коробки мятных шоколадных конфет «Палата общин» для секретарей по протоколу и рассылке и маленькие коробки таких же конфет для всех остальных.
   – А как насчет моего главного личного секретаря? – думая совершенно о другом, рассеянно поинтересовался я.
   – Вообще-то это я, сэр, – несколько удивленно ответил он.
   Пришлось снова объяснить ему, что я знаю, кто он такой. И тем не менее, что все-таки подарить ему на Рождество?
   – Вам совершенно необязательно мне что-либо дарить, господин министр.
   – Знаю, знаю, конечно же, знаю, – с искренней теплотой сказал я. – Но все равно, мне бы очень хотелось…
   Бернарда, похоже, это очень тронуло.
   – О, господин министр…
   – Ну и?
   – Вообще-то все, что хотите, сэр.
   Он явно не хотел признаваться. Да, но у меня-то не было ни малейшего представления, что ему хочется. Значит, надо попробовать подсказать.
   – Например?
   – Например, какой-нибудь сюрприз, – пожевав губами, сказал он. Мне это опять мало что говорило.
   – Ну и какой именно сюрприз вам бы хотелось получить?
   – Вообще-то традиционным сюрпризом у нас считается бутылка шампанского, сэр, – осторожно признался он.
   Практически весь остаток дня я провел, подписывая эти чертовы поздравительные открытки. У меня был намечен разговор с Хамфри, но его пришлось отменить, поскольку у моего постоянного заместителя вдруг образовалась встреча с сэром Арнольдом Робинсоном (секретарь Кабинета министров – Ред.). Думаю, Бернард знает, в чем тут дело, так как его ответ на мой вполне обычный вопрос, не была ли их встреча посвящена чему-то, о чем мне, как министру, следовало бы знать, я получил один из его «достаточно откровенных, но не совсем прямых ответов»:
   – Видите ли, сэр. Лично я уверен: если встреча посвящена чему-то, что вам следовало бы знать, если, конечно, предположить, что вы еще не знаете, то тогда, господин министр, вы все о ней узнаете, когда о ней все полностью узнает сам сэр Хамфри.
   – Само собой разумеется, – автоматически ответил я. А затем добавил, как всегда, метафорически: – Да, но я не люблю неизвестности. Не люблю сидеть в темноте, не зная, чего ожидать…
   – Видите ли, господин министр, честно говоря, сэр Хамфри, возможно, пока еще и сам понятия не имеет, чему будет посвящена эта беседа. Точно об этом может знать только сам сэр Арнольд. К тому же обычно они встречаются не только по вопросам нашего министерства.
   Не знаю, не знаю… Может быть, Бернард и прав, хотя одно упоминание о сэре Арнольде всегда вызывает у меня нервную чесотку. Ведь в каком-то смысле секретарь Кабинета – самый могущественный человек в стране. Он – правая рука премьер-министра. Он полностью контролирует повестку заседаний Кабинета, доступ к ПМ…
 
   (Встреча сэра Хамфри Эплби с самым могущественным человеком страны имела важное значение для будущего каждого из них: Хэкера, Эплби и Бернарда Вули. Запись о содержании той встречи нам удалось обнаружить в личных дневниках сэра Хамфри. – Ред.)

   «Сегодня беседовал с АР.^[5] На редкость поразительная, хотя и довольно нервозная встреча. СК^[6] встретил меня проницательным орлиным взглядом.
   – Хамфри, – негромко произнес он, похлопав меня по плечу. – Мне кажется, пришло время подумать о досрочной отставке…
   Я был потрясен. С чего это, интересно, мне вдруг уходить в отставку? Неужели я что-нибудь сделал не так? Если да, то что? А он, как ни в чем не бывало, продолжал:
   – Увы, Хамфри, мы все приходим и уходим, время не остановишь.
   – Да, но это же… – начал было я, но он меня перебил.
   – Понимаю, конечно же, понимаю, Хамфри, но, как вы и сами хорошо знаете, незаменимых людей у нас нет.
   А может, стоит попробовать оправдаться, сказав ему, что, с другой стороны, все имеет свои пределы… Особенно когда приходится иметь дело с такими министрами, как Хэкер… Но Арнольд вдруг добавил: