Говорили, что даже лев уступает ему дорогу.
С годами тщеславие Зорашада возрастало. Он обложил вассалов непомерной
данью и построил храм, куда все его подданные должны были приходить и
молиться ему, словно богу.
В Зояде и в каждом покоренном городе по его приказу поставили золотые
статуи Зорашада, а под ними на панелях из снежно-белого мрамора сделали
золотые надписи, которые гласили: "Смотри со страхом на Зорашада,
Могущественнейшего из Могущественных, Правителя Людей и Брата Богов, равных
которому нет под Небесами".
Люди боялись, что боги могут поразить их город молнией или наслать мор
за такое богохульство. Но в те времена боги относились к людским делам так
же, как люди обычно относятся к шалостям маленьких детей. Так что не имело
смысла бояться кары Верхнего Мира, хранящего безмятежное и величественное
равнодушие. Хотя опасность все же существовала.
Во время ночных пиров Зорашада к королевскому столу приносили и
ставили перед королем высокое резное кресло из кости. Зорашад называл его "
Кресло Удачи". Любой вне зависимости от своего происхождения, будь то
богатый человек или бедный, князь или нищий, свободный или раб, убийца или
вор, мог сидеть за королевским столом в этом кресле, вкушая отборную пищу с
золотых блюд и потягивая лучшие вина из хрустальных кубков. Зато после
окончания пира король был вправе сделать с этим человеком все, что взбредет
в голову. Это, по словам Зорашада, напоминало непредсказуемость божьего
промысла, ведь никто никогда не знает - наслаждение, горе, унижение, триумф
или несвоевременная гибель выпадет человеку по воле богов. Некоторым из тех,
кто садился в костяное кресло, везло - король, мнивший себя богом, щедро
одаривал их. Они уходили, благословляя его и радуясь, что рискнули испытать
судьбу. Иногда Зорашад приказывал зашить смельчака в шкуру дикого осла и
водить по улицам, заставляя кричать по-ослиному и осыпая ударами, пока тот
не падал замертво. А некоторых король приговаривал к смертной казни. При
этом не имело значения ни социальное положение гостя, ни его заслуги. И
частенько высокородный и добродетельный вельможа умирал в мучениях, тогда
как убийца уходил, смеясь, с чашей, наполненной изумрудами. Кресло это было
своего рода игрой, и большинство рисковавших были отчаянными людьми,
которые любили азарт больше, чем собственную жизнь. Иной раз находился
мудрец, который думал, что сможет перехитрить короля и этим прославиться.
Головы некоторых из них были насажены на колья у ворот. Но чаще всего
кресло пустовало.
Однажды вечером, сразу же после захода солнца, в город Зояд вошел
высокий человек, закутанный в черный плащ. Незнакомец прошел по улицам ко
дворцу тихо, словно тень. Королевские гончие залаяли в своих конурах,
лошади забили копытами, соколы раскричались в клетках. Встревоженные
стражники выглянули на улицу, но никого не увидели.
Человек в черном проник в роскошный зал Зорашада. Свет двух тысяч
свечей играл на его плаще, но не освещал его. Незнакомец прошел по залу, и
девушки, певшие песни, припали к полу, чтобы прикоснуться к его следам. А
ярко окрашенные птицы в золотых клетках замолкли и спрятали головы под
крылья, будто почувствовали приближение зимы. И вот незваный гость
остановился перед столом короля Зорашада.
- Мой король, прошу тебя, будь милостив и дозволь мне сесть в Кресло
Удачи, - обратился к нему гость.
Зорашад засмеялся. Такое неожиданное развлечение несказанно обрадовало
его.
- Садись, я разрешаю, - ответил король. Он приказал принести тазы с
розовой водой, чтобы гость омыл руки, подать блюда с лучшим жареным мясом с
овощами и наполнить кубки рубиновым вином.
Тогда незнакомец откинул капюшон, скрывавший его лицо. Всех
присутствующих поразила его необычайная красота. У него были иссиня-черные,
словно ночь, волосы, а глаза его сверкали, как солнце. Он улыбнулся, но в
его улыбке чувствовалось что-то неприятное. Гость легонько погладил любимую
королевскую собаку по голове, и та, скуля, уползла и притаилась в углу.
- Мой король, - сказал незнакомец певучим голосом. - Я слышал, что
многие люди поплатились жизнью ради того, чтобы испробовать деликатесы с
твоего стола. Ты что же, смеешься надо мной?
Зорашад покраснел от гнева, но подданные указали ему на блюдо, которое
слуги поставили перед незнакомцем. Вместо жаркого и нежных овощей на нем
лежала, свернувшись, гибкая грязно-зеленая змея.
Король закричал от ярости. Один из слуг схватил блюдо и бросил мерзкую
змею в жаровню. Ведь слуга боялся короля больше, чем яда змеи. В зал внесли
новое угощение. Но когда незнакомец взял нож, над столом поплыл дым, и на
блюде зашевелился клубок рассерженных скорпионов.
- Мой король, - прошептал незнакомец с упреком, - теперь я не
сомневаюсь, что лишь самые отчаянные люди могут вкушать пищу, сидя в твоем
костяном кресле и зная, что, возможно, смерть ожидает их вместо щедрой
награды, но неужели я выгляжу столь голодным, чтобы наслаждаться этими
насекомыми?
- В моем дворце завелось колдовство, - взревел Зорашад. Придворные
побледнели. Все, кроме незнакомца.
Слуги вносили одно блюдо за другим, но ни к одному из них незнакомец
не притронулся. Ужасные твари появлялись вместо изысканных кушаний, даже
засахаренные фрукты превращались в камни или в ос. Что же касается вин, то
вместо белого вина полилась моча, а красное превратилось в кровь.
- Мой король, я думал, ты беспристрастен, теперь вижу, что тебе просто
нравится убивать своих гостей, - печально проговорил незнакомец.
Король вскочил;
- Ты портил пищу сам. Ты - волшебник!
- А ты, господин, кто? Мне говорили, что ты бог. Разве бог не может
распознать глупые трюки бедного путника?
Зорашад в гневе закричал страже:
- Схватите этого человека и убейте его! Но не успели обутые в медные
сапоги стражники сделать шаг, а их руки в медных рукавицах выхватить мечи,
как незнакомец очень спокойно произнес:
- Ни с места!
Теперь ни один мужчина, ни одна женщина в зале не могли пошевелиться,
все сидели на своих местах, будто каменные.
Наступила глубокая тишина, словно некая гигантская птица, сложив
крылья, укрыла ими дворец от внешнего мира.
Незнакомец поднялся и, подойдя к королю, скорчившемуся в кресле, низко
поклонился, а затем ласково произнес:
- Трепещи от страха Зорашад, Могущественнейший из Могущественных,
Правитель Людей и Брат Богов, которому нет равных под Небесами.
Глаза окаменевшего короля сверкали, словно бешеные желтые рыбы, следя
за действиями страшного незнакомца. А тот тем временем, улыбаясь, подошел к
столу.
- Я жду, величественный король, когда же ты занесешь надо мной топор
своей мести. Встань и накажи меня, ведь ты же бог! Неужели я настолько
ничтожнее тебя, что ты будешь унижать меня и дальше? Неужели мне придется
вечно стыдиться твоей жалости? Говори.
Зорашад почувствовал, что он снова обрел дар речи, и прошептал:
- Я понял, что ошибся в тебе, могущественный. Освободи меня, и я буду
боготворить тебя всю жизнь. Я выстрою для тебя храм до небес, буду
воскуривать по пригоршне фимиама ежедневно, от зари и до заката, и обещаю
приносить жертвы, восхваляя твое имя.
- Меня зовут Азрарн, князь демонов, - сказал незнакомец, и при его
словах две тысячи свечей разом погасли. - Меня не боготворят, а боятся все
смертные. Нигде: ни в небесах, ни на земле, ни под землей - нет мне равных.
Зорашад заскулил, словно побитая собака. В туманном пламени жаровен,
которое теперь служило единственным освещением зала, он различил
приближающуюся к нему руку и почувствовал, как Азрарн сорвал с его груди
магический амулет.
- Вот в чем твоя сила, - сказал Азрарн, поигрывая камнем. - И только в
этом. Именно амулет заставляет людей бояться тебя, и он же причина твоего
непомерного тщеславия.
Потом Азрарн плюнул на камень и бросил его на стол.
Серебристое танцующее пламя охватило амулет. Камень раскалился добела
и развалился на куски.
В зале поднялся шум. Люди, освободившись от колдовских чар камня,
начали вскакивать из-за стола, наталкиваясь друг на друга. Только король
остался сидеть, будто больной старик, трясясь как в лихорадке.
Незнакомец исчез.
В эту ночь произошло много удивительного. Короли шестнадцати
королевств проснулись и потребовали, чтобы мудрецы растолковали их сны.
Десять из шестнадцати королей утверждали, что видели огромную птицу,
которая влетела в их комнату, произнося что-то певучим голосом. В пяти
королевствах из горящих очагов, словно угли, выпрыгнули змеи и громко
прокричали свои послания. А на севере молодой и очень красивый король
встретил в саду человека в черном плаще, чья манера держаться выдавала в
нем князя. Незнакомец заговорил с правителем, словно друг или брат, и
поцеловал на прощание. Его прикосновение показалось королю ужасным, оно
обожгло его, как огонь. Причина всех этих ночных чудес в шестнадцати
королевствах была проста: волшебный амулет тирана Зорашада был уничтожен,
его могущество кончилось.
Вассалы Зорашада никогда не питали к нему особой любви. Тяжелая дань
истощила их владения, а их уязвленная гордость саднила, как старая рана.
Армии вассалов объединились вместе и вскоре сошлись с армией тирана в битве
на восточной равнине. Зорашад больше не был похож на бога. Его руки
тряслись, а лицо стало белым, словно бумага. Его армия разбежалась, предав
своего полководца, и под конец битвы Зорашад был убит. Будто стервятники,
шестнадцать королей напали на Зояд и стерли его с лица земли. Дворец сгорел,
сокровищницы были разграблены, а Кресло Удачи разломано на куски. Семью
Зорашада убили, так же как в свое время он убивал членов семей покоренных
им королей. Семь сыновей, двенадцать дочерей и все жены Зорашада погибли в
эту ночь, даже его собаки и лошади не избежали расправы. Слишком сильна
была ненависть бывших вассалов. Они радовались, убивая все живое,
принадлежавшее королю Зояда, возомнившему себя богом. Но некоторым все же
удалось выжить.
В эту ночь родилась тринадцатая дочь Зорашада. Солдаты убили ее мать,
но старая нянька спрятала ребенка и скрылась. Она побежала по большой
дороге, ведущей прочь от Зояда, мимо статуй богоподобного тирана. Всю
дорогу женщина проклинала Зорашада. В конце концов ее усталое сердце не
выдержало. Несчастная замертво упала на землю, а ребенок выпал из ее рук на
дорожные камни. Малышка сломала обе руки при падении, а в еще не
оформившееся мягкое личико впились острые и колючие ветки ежевичных кустов.
По счастливой случайности глаза ребенка остались невредимыми. Младенец
заплакал от боли, но его услышали только ветер и шакалы, крадущиеся к
разрушенному городу.
На холмах вблизи Зояда жил монах-отшельник. Жилищем ему служила пещера,
в которой размещалось только самое необходимое - циновка, служившая
постелью, тканые занавески из грубого материала и несколько предметов
колдовского культа. Жители близлежащих деревень приходили к монаху с
просьбами излечить болезни или дать совет. Один или два раза в году он
обходил окрестные поля, чтобы помолиться о будущем урожае и о том, о чем
просили селяне, - чаще всего о дожде или солнце. В благодарность люди
давали нужные ему вещи - веревку или глиняный горшок и каждые несколько
дней оставляли недалеко от его жилья горшочек с медом, каравай хлеба или
корзинку с фруктами. Близко к пещере никто не подходил. Люди
останавливались неподалеку на склоне холма, окликая монаха. Ведь отшельник
не всегда был один в своем жилище. Иногда к его пещере приходили дикие
животные: волки, медведи и даже львы. Святой человек не боялся их. Звери
доверяли ему и преданно смотрели на него золотистыми глазами.
В ночь, когда горел Зояд, монах почувствовал запах дыма и услышал
отдаленный грохот. Он поднялся на вершину холма и увидел на горизонте
зарево. Луна казалась голубой из-за дыма. Над головой монаха пролетела
огромная птица, ее крылья, хлопая, издавали звук, похожий на смех и треск
сухих костей.
Монах не спал всю ночь. Ближе к рассвету он задремал, а может, просто
впал в транс. Он увидел дым у горизонта, там, куда уводила длинная мощеная
дорога, ведущая в Зояд, услышал лай шакалов. И тут рядом с ним в
придорожных кустах пронзительно заплакал ребенок. Монах очнулся и заспешил
вниз с холма в сторону города.
Когда он добрался до дороги, уже поднялось солнце. Дорога была
совершенно пустынной.
Три шакала склонились над телом старой женщины, а рядом с ней на
дороге монах заметил золотой ножной браслет, за ненадобностью отброшенный
шакалами. Затем отшельник увидел четвертого шакала, державшего в пасти
маленькое тельце ребенка.
Младенец уже не кричал, но обладавший большой наблюдательностью
отшельник почувствовал, что ребенок еще жив.
Остановившись, монах спокойно сказал шакалу:
- Брат мой, не хочу обвинять тебя, но малыш еще жив, и ты не имеешь на
него права.
Шакал насторожился, и его взгляд встретился со взглядом отшельника.
Неизвестно, что сказал зверю взгляд монаха, но шакал с большой
осторожностью положил младенца на землю и побежал к остальным, чтобы
разделить с ними грязную, но честную трапезу.
Монах поднял младенца, осмотрел его раны, прикрыл своим плащом и
заспешил домой. В пещере он постарался выправить сломанные ручки ребенка,
смазал мазью ужасные раны на его лице и дал выпить лекарства, смешанные с
козьим молоком. Отшельник знал свое дело. Исполненный состраданием, он не
терял времени даром, поскольку понимал, что младенец находится на грани
жизни и смерти. Монах делал все, что мог, и верил, что боги помогут ему.
В детстве дочь Зорашада была очень счастлива, как бы странно это ни
казалось. Жизнь в пещере шла размеренно, время текло незаметно. Девочка не
проводила его зря: она научилась у монаха чистому земному волшебству.
Узнала она и про другие виды магии. Например, она твердо усвоила, что лучше
избегать колдовства или черной магии, к которым люди прибегают с риском для
разума, души и жизни. Девочке колдовство и черная магия представлялись
мрачными дверьми, вечно закрытыми, в которые не хотелось ни стучаться, ни
подбирать к ним ключи.
Она ничего не знала о себе, как это обычно случается с детьми,
лишенными общения с внешним миром. Девочка не думала о том, как выглядит.
Она привыкла слушать, смотреть и думать только об окружающих ее предметах.
Дочь Зорашада никогда не смотрелась в зеркало, не видела свое изуродованное
лицо, не плакала в ужасе, разглядывая свое покрытое шрамами искалеченное
тело. И все же жестокая судьба оставила ей большие красивые глаза и рыжие
волосы. Несмотря на искалеченные руки, тело девочки было прекрасно, хотя
она не сознавала и этого. Правда, иногда эти руки, искривленные, как зимние
деревья, болели, но малышка ни разу не плакала. За свою короткую жизнь
девочка редко страдала, и в эти мгновения рядом всегда были добрый монах со
своей целебной мазью. Девочку окружали стихии природы, солнце, снег, тень,
ветер, чистая вода, качающаяся на ветру трава. Ее жизнь проходила за сбором
трав, произнесением заклинаний, спокойными часами учебы. Ночью она засыпала
в теплой полутьме, озаренной красными углями в очаге и мягко тлеющими
золотыми угольками глаз диких зверей.
Иногда монах уходил, оставляя свою воспитанницу следить за домом и
ухаживать за животными. Она никогда не разговаривала ни с кем, кроме монаха.
Монах знал, что общение с людьми принесет ей только вред. Когда мужчины
или женщины приходили в пещеру за помощью, девочка подглядывала за ними
сквозь занавеску. Она росла невинным и милым созданием. Несмотря на
телесную ущербность, девочка сохранила способность мыслить и имела открытое
сердце. Ведь ее никогда не дразнили, над ней никогда не смеялись. Только
любили.
И вот дочери Зорашада исполнилось пятнадцать. Монах отправился в
деревню молиться об урожае. Девушка смешивала травы в пещере, когда
услышала топот копыт. Прежде никто не приходил сюда в отсутствие монаха,
потому что деревенские жители знали, когда его нет, и боялись пещеры и ее
диких зверей. Но на этот раз приехавшие были не из близлежащей деревни.
У пещеры стояли десять нетерпеливых лошадей, белой и черной масти, в
золотых и серебряных попонах. Всадники были разодеты в шелка, их одежды
сверкали драгоценностями - яркими, как луна. А юноша, лошадь которого
стояла впереди, походил на бога.
Девушка не ожидала, что юноша заговорит. Она думала, что он просто
проедет мимо, как солнце, которое никогда не общается с миром.
Но юноша насмешливо воскликнул:
- Эй, отшельник! Выйди и вылечи нас! Потому что мы больны!
Вся компания оглушительно засмеялась. Дочь Зорашада взглянула на юношу
сквозь занавеску, и новое, незнакомое раньше волнение охватило ее. Она
поняла, что юноша приехал сюда только для того, чтобы посмеяться над
стариком. Но это не мешало ей восхищаться внешностью незнакомца. Красивый
юноша тем не менее состоял из плоти и крови и совсем не был богом. Девушку
охватил восторг. Ей страстно хотелось боготворить молодого человека на
белой лошади.
Словно зачарованная, не сознавая, что делает, она, вся обратившись в
слух, зрение и поглощенная своими мыслями, вышла из пещеры и встала на
откосе, глядя на молодого всадника.
Ее уродство было настолько страшным, что кавалькада в испуге
попятилась. Но прекрасный юноша - король и сын короля - понял, что это
некрасивое создание просто калека. Он снова засмеялся.
- Боги Верхнего Мира, защитите нас! - воскликнул он. - Что это за
привидение?
Но, увидев, что взгляд больших красивых глаз девушки прикован к нему,
почувствовал себя неловко и спросил:
- Почему ты так смотришь на меня, глупое чудовище?
- Ты очень красивый, - ответила она. Она говорила спокойно и без
смущения, не думая оправдываться. Но всадник из свиты короля воскликнул:
- Не доверяй ей. Она хочет погубить тебя, мой господин, сделать тебя
таким же отвратительным, как она сама. Это демонесса, у нее дурной глаз.
Посмотри, у нее руки выкручены, как палки.
И тут король вынул плетку и хлестнул несчастную по щеке. Дочь Зорашада
упала, даже не вскрикнув.
- Еще один шрам не испортит тебя, - сказал ей король. - А в дальнейшем
надевай на лицо маску, ведь от одного твоего вида могут прокиснуть вино в
бурдюке и коровье молоко. И все зеркала на земле разобьются.
Талант девушки заключался в том, что она схватывала все на лету. Так
было и на этот раз.
Король ускакал в лес вместе со своими друзьями охотиться на оленей.
Дочь Зорашада осталась лежать на земле. Ее рассеченная щека ныла от удара
плетки. Но еще сильнее болело ее сердце, раненное жестокими словами юного
короля.
Так и нашел ее монах, вернувшийся в сумерках с факелом.
Он увидел, что случилось несчастье, и понял его причину. Монах и так
слишком долго скрывал от девушки правду. Теперь же он состарился, да и в
конце концов, не мог же он оберегать ее вечно. Монах ни о чем не стал
спрашивать, лишь погладил ее по голове, а затем вошел в пещеру и разжег
огонь. Несчастная последовала за ним и спросила:
- Почему ты никогда не говорил мне, какая я?
- Ты такая, как есть. Что еще тебе нужно знать? - отозвался монах.
- Я думала, что выгляжу как все остальные. А оказалось, что я чудовище.
Над моей внешностью можно смеяться, и она пугает. Мои руки безобразно
изуродованы. Сегодня здесь появился человек и сказал мне об этом, а когда
он ушел, я пошла к пруду, подождала, пока успокоится рябь и увидела все
сама. Почему ты не убил меня, когда я только родилась? Зачем оставил меня
страдать?
- Это должен быть не мой выбор, а твой, - ответил монах. - Если тебе
невыносимо тяжело жить с этими увечьями, ты знаешь, как приготовить себе
питье и покончить со всеми печалями. Я не стану тебе препятствовать, хотя
мне будет очень жаль, если ты так поступишь.
В ответ девушка заплакала. Ведь она любила жизнь, как и большинство
смертных, не знающих ни свободы, ни счастья в мире.
Монах попытался утешить ее и сказал:`
- Сядь, я расскажу тебе кое-что. Ты знаешь о себе далеко не все, и
поэтому ты не можешь по-настоящему понять свое горе. Я все расскажу тебе.
Потом ты сама решишь, что тебе делать.
И отшельник рассказал девушке всю историю со времени владычества
Зорашада до прихода князя демонов, о том, как король нашел амулет, и о
мертвой няньке и изуродованном ребенке. Неизвестно, откуда он узнал правду.
Возможно, что-то он услышал из разговоров деревенских жителей. О
происхождении ребенка говорил и золотой ножной браслет, и королевская
рубашка, в которую была завернута девочка. Вероятно, отшельник
воспользовался и другими способами, чтобы узнать правду. Тем не менее он
знал все и поведал об этом девушке.
Монах закончил рассказ, и некоторое время они сидели молча. Затем
девушка произнесла:
- Значит, я тринадцатая дочь мертвого тирана. А что стало с городом
Зоядом?
- Зояд восстановлен из руин.
- Кто же правит во дворце тирана?
- Король, сын одного из шестнадцати королей, восставших против
Зорашада.
- Королевский сын, - пробормотала она. - Сдается мне, что тот человек,
который разговаривал со мной сегодня, один из них. Может, это и был тот,
кто здесь правит?
На это монах ничего не ответил.
Дочь Зорашада изменилась, да иначе и быть не могло. Жизнь ее по-
прежнему оставалась спокойной, она по-прежнему помогала монаху и никогда
больше не говорила о своей боли. Но ее непосредственность и
жизнерадостность исчезли. Когда она смотрела на что-нибудь красивое -
например, на лист дерева, на грациозного дикого зверя, на небо, - глаза ее
становились пустыми, и в них светился лишь странный неутоленный голод. И
даже тогда, когда над землей поднималась луна, лицо девушки больше не
выражало ни обожания, ни восхищения. Когда времена года меняли цвет лесам и
холмам, она лишь отмечала: "пришла зима" или "наступило лето". И ничего
больше. Теперь девушка носила маску из материи, которая скрывала ее лицо,
оставляя открытыми лишь брови и глаза, и надевала перчатки на свои
искалеченные, но ловкие руки.
Когда умер старый монах, вместе с ним умерла и часть души дочери
Зорашада. Девушка потеряла цель в жизни. Монах спокойно ушел из мира, а она
осталась жить со своей болью. Она поплакала на его бездыханной груди,
похоронила его, а потом долго безмолвно стояла в одиночестве у его могилы.
В течение нескольких месяцев после его смерти почти никто не приходил
к пещере с просьбой об излечении. Наведывались лишь жители отдаленных
деревень. В день похорон на склон холма пришла женщина с больным младенцем
на руках. Навстречу ей вышла странная девушка в маске, с огненно-рыжими
волосами. Увидев ее, женщина отскочила, вскричав:
- Нет, нет, не ты, где монах?
- Он умер. Но я унаследовала его познания.., и чувство долга, -
добавила девушка, поскольку сострадания почти не осталось в ее душе. - Это
ребенок? Я могу помочь ему...
Но она интуитивно поняла, с кем имеет дело. Сквозь маску, невзирая на
тихий голос, женщина почувствовала уродство и горькое недружелюбие девушки.
Она вскинула руку, словно защищаясь, и убежала. Это происшествие нанесло
дочери Зорашада новую рану, еще больше разбередив старую. Не то чтобы она
почувствовала отвращение к себе, скорее поняла, как ей не хватает монаха.
Дочери Зорашада исполнилось шестнадцать лет. Осень подошла к концу.
Наступила зима.
Девушка по-прежнему жила в пещере. Даже звери не приходили к ней,
словно забыв сюда дорогу. Лишь тоска и одиночество не покидали ее, а вместе
с ними родилась злость, неожиданная, смертельная.
Каждую ночь девушка видела один и тот же сон. Она видела своего отца,
Зорашада, в черных доспехах, скачущего по громадному городу, крыши дворцов
и храмов которого пожирало пламя. Со временем сон менялся, медленно и
постепенно. Сначала она скакала рядом с отцом в царской одежде, держа перед
своим искалеченным лицом прекрасную фарфоровую маску, настолько красивую и
естественную, что каждому казалось, будто это ее собственное лицо. Потом,
когда пришло время жестоких зимних ночей, превратив тростники у берегов
пруда в нефритовые и стеклянные копья, ее сны стали более холодными и
жестокими. Теперь она сама скакала на коне Зорашада, закованная в железо и
в железной маске, с большой диадемой в волосах. Она царствовала в Зояде и
правила шестнадцатью вассальными городами, как правил ими ее отец. Ее звали
Зораяс, она была дочерью короля, а теперь сама стала королевой и
императрицей. Пленники, закованные в цепи, шли за ее колесницей, и среди
них - молодой король, который когда-то жестоко посмеялся над ней. И люди,
гладя на нее, шептались о том, какая красота скрыта под маской. Они думали,
Зораяс настолько прекрасна, что, если снимет маску, ее удивительная красота
поразит всех, словно молния.
Однажды ночью, очнувшись от этих великолепных и одновременно
мучительных фантазий, она выскочила из пещеры и громко закричала.
- Что же мне делать? - воскликнула она, ложась на землю и прижимаясь к
ней ухом, будто желая услышать ответ.
И он не заставил себя ждать. Казалось, он пришел из-под земли или,
возможно, из Нижнего Мира. Девушка увидела перед собой ряд запертых дверей.
С годами тщеславие Зорашада возрастало. Он обложил вассалов непомерной
данью и построил храм, куда все его подданные должны были приходить и
молиться ему, словно богу.
В Зояде и в каждом покоренном городе по его приказу поставили золотые
статуи Зорашада, а под ними на панелях из снежно-белого мрамора сделали
золотые надписи, которые гласили: "Смотри со страхом на Зорашада,
Могущественнейшего из Могущественных, Правителя Людей и Брата Богов, равных
которому нет под Небесами".
Люди боялись, что боги могут поразить их город молнией или наслать мор
за такое богохульство. Но в те времена боги относились к людским делам так
же, как люди обычно относятся к шалостям маленьких детей. Так что не имело
смысла бояться кары Верхнего Мира, хранящего безмятежное и величественное
равнодушие. Хотя опасность все же существовала.
Во время ночных пиров Зорашада к королевскому столу приносили и
ставили перед королем высокое резное кресло из кости. Зорашад называл его "
Кресло Удачи". Любой вне зависимости от своего происхождения, будь то
богатый человек или бедный, князь или нищий, свободный или раб, убийца или
вор, мог сидеть за королевским столом в этом кресле, вкушая отборную пищу с
золотых блюд и потягивая лучшие вина из хрустальных кубков. Зато после
окончания пира король был вправе сделать с этим человеком все, что взбредет
в голову. Это, по словам Зорашада, напоминало непредсказуемость божьего
промысла, ведь никто никогда не знает - наслаждение, горе, унижение, триумф
или несвоевременная гибель выпадет человеку по воле богов. Некоторым из тех,
кто садился в костяное кресло, везло - король, мнивший себя богом, щедро
одаривал их. Они уходили, благословляя его и радуясь, что рискнули испытать
судьбу. Иногда Зорашад приказывал зашить смельчака в шкуру дикого осла и
водить по улицам, заставляя кричать по-ослиному и осыпая ударами, пока тот
не падал замертво. А некоторых король приговаривал к смертной казни. При
этом не имело значения ни социальное положение гостя, ни его заслуги. И
частенько высокородный и добродетельный вельможа умирал в мучениях, тогда
как убийца уходил, смеясь, с чашей, наполненной изумрудами. Кресло это было
своего рода игрой, и большинство рисковавших были отчаянными людьми,
которые любили азарт больше, чем собственную жизнь. Иной раз находился
мудрец, который думал, что сможет перехитрить короля и этим прославиться.
Головы некоторых из них были насажены на колья у ворот. Но чаще всего
кресло пустовало.
Однажды вечером, сразу же после захода солнца, в город Зояд вошел
высокий человек, закутанный в черный плащ. Незнакомец прошел по улицам ко
дворцу тихо, словно тень. Королевские гончие залаяли в своих конурах,
лошади забили копытами, соколы раскричались в клетках. Встревоженные
стражники выглянули на улицу, но никого не увидели.
Человек в черном проник в роскошный зал Зорашада. Свет двух тысяч
свечей играл на его плаще, но не освещал его. Незнакомец прошел по залу, и
девушки, певшие песни, припали к полу, чтобы прикоснуться к его следам. А
ярко окрашенные птицы в золотых клетках замолкли и спрятали головы под
крылья, будто почувствовали приближение зимы. И вот незваный гость
остановился перед столом короля Зорашада.
- Мой король, прошу тебя, будь милостив и дозволь мне сесть в Кресло
Удачи, - обратился к нему гость.
Зорашад засмеялся. Такое неожиданное развлечение несказанно обрадовало
его.
- Садись, я разрешаю, - ответил король. Он приказал принести тазы с
розовой водой, чтобы гость омыл руки, подать блюда с лучшим жареным мясом с
овощами и наполнить кубки рубиновым вином.
Тогда незнакомец откинул капюшон, скрывавший его лицо. Всех
присутствующих поразила его необычайная красота. У него были иссиня-черные,
словно ночь, волосы, а глаза его сверкали, как солнце. Он улыбнулся, но в
его улыбке чувствовалось что-то неприятное. Гость легонько погладил любимую
королевскую собаку по голове, и та, скуля, уползла и притаилась в углу.
- Мой король, - сказал незнакомец певучим голосом. - Я слышал, что
многие люди поплатились жизнью ради того, чтобы испробовать деликатесы с
твоего стола. Ты что же, смеешься надо мной?
Зорашад покраснел от гнева, но подданные указали ему на блюдо, которое
слуги поставили перед незнакомцем. Вместо жаркого и нежных овощей на нем
лежала, свернувшись, гибкая грязно-зеленая змея.
Король закричал от ярости. Один из слуг схватил блюдо и бросил мерзкую
змею в жаровню. Ведь слуга боялся короля больше, чем яда змеи. В зал внесли
новое угощение. Но когда незнакомец взял нож, над столом поплыл дым, и на
блюде зашевелился клубок рассерженных скорпионов.
- Мой король, - прошептал незнакомец с упреком, - теперь я не
сомневаюсь, что лишь самые отчаянные люди могут вкушать пищу, сидя в твоем
костяном кресле и зная, что, возможно, смерть ожидает их вместо щедрой
награды, но неужели я выгляжу столь голодным, чтобы наслаждаться этими
насекомыми?
- В моем дворце завелось колдовство, - взревел Зорашад. Придворные
побледнели. Все, кроме незнакомца.
Слуги вносили одно блюдо за другим, но ни к одному из них незнакомец
не притронулся. Ужасные твари появлялись вместо изысканных кушаний, даже
засахаренные фрукты превращались в камни или в ос. Что же касается вин, то
вместо белого вина полилась моча, а красное превратилось в кровь.
- Мой король, я думал, ты беспристрастен, теперь вижу, что тебе просто
нравится убивать своих гостей, - печально проговорил незнакомец.
Король вскочил;
- Ты портил пищу сам. Ты - волшебник!
- А ты, господин, кто? Мне говорили, что ты бог. Разве бог не может
распознать глупые трюки бедного путника?
Зорашад в гневе закричал страже:
- Схватите этого человека и убейте его! Но не успели обутые в медные
сапоги стражники сделать шаг, а их руки в медных рукавицах выхватить мечи,
как незнакомец очень спокойно произнес:
- Ни с места!
Теперь ни один мужчина, ни одна женщина в зале не могли пошевелиться,
все сидели на своих местах, будто каменные.
Наступила глубокая тишина, словно некая гигантская птица, сложив
крылья, укрыла ими дворец от внешнего мира.
Незнакомец поднялся и, подойдя к королю, скорчившемуся в кресле, низко
поклонился, а затем ласково произнес:
- Трепещи от страха Зорашад, Могущественнейший из Могущественных,
Правитель Людей и Брат Богов, которому нет равных под Небесами.
Глаза окаменевшего короля сверкали, словно бешеные желтые рыбы, следя
за действиями страшного незнакомца. А тот тем временем, улыбаясь, подошел к
столу.
- Я жду, величественный король, когда же ты занесешь надо мной топор
своей мести. Встань и накажи меня, ведь ты же бог! Неужели я настолько
ничтожнее тебя, что ты будешь унижать меня и дальше? Неужели мне придется
вечно стыдиться твоей жалости? Говори.
Зорашад почувствовал, что он снова обрел дар речи, и прошептал:
- Я понял, что ошибся в тебе, могущественный. Освободи меня, и я буду
боготворить тебя всю жизнь. Я выстрою для тебя храм до небес, буду
воскуривать по пригоршне фимиама ежедневно, от зари и до заката, и обещаю
приносить жертвы, восхваляя твое имя.
- Меня зовут Азрарн, князь демонов, - сказал незнакомец, и при его
словах две тысячи свечей разом погасли. - Меня не боготворят, а боятся все
смертные. Нигде: ни в небесах, ни на земле, ни под землей - нет мне равных.
Зорашад заскулил, словно побитая собака. В туманном пламени жаровен,
которое теперь служило единственным освещением зала, он различил
приближающуюся к нему руку и почувствовал, как Азрарн сорвал с его груди
магический амулет.
- Вот в чем твоя сила, - сказал Азрарн, поигрывая камнем. - И только в
этом. Именно амулет заставляет людей бояться тебя, и он же причина твоего
непомерного тщеславия.
Потом Азрарн плюнул на камень и бросил его на стол.
Серебристое танцующее пламя охватило амулет. Камень раскалился добела
и развалился на куски.
В зале поднялся шум. Люди, освободившись от колдовских чар камня,
начали вскакивать из-за стола, наталкиваясь друг на друга. Только король
остался сидеть, будто больной старик, трясясь как в лихорадке.
Незнакомец исчез.
В эту ночь произошло много удивительного. Короли шестнадцати
королевств проснулись и потребовали, чтобы мудрецы растолковали их сны.
Десять из шестнадцати королей утверждали, что видели огромную птицу,
которая влетела в их комнату, произнося что-то певучим голосом. В пяти
королевствах из горящих очагов, словно угли, выпрыгнули змеи и громко
прокричали свои послания. А на севере молодой и очень красивый король
встретил в саду человека в черном плаще, чья манера держаться выдавала в
нем князя. Незнакомец заговорил с правителем, словно друг или брат, и
поцеловал на прощание. Его прикосновение показалось королю ужасным, оно
обожгло его, как огонь. Причина всех этих ночных чудес в шестнадцати
королевствах была проста: волшебный амулет тирана Зорашада был уничтожен,
его могущество кончилось.
Вассалы Зорашада никогда не питали к нему особой любви. Тяжелая дань
истощила их владения, а их уязвленная гордость саднила, как старая рана.
Армии вассалов объединились вместе и вскоре сошлись с армией тирана в битве
на восточной равнине. Зорашад больше не был похож на бога. Его руки
тряслись, а лицо стало белым, словно бумага. Его армия разбежалась, предав
своего полководца, и под конец битвы Зорашад был убит. Будто стервятники,
шестнадцать королей напали на Зояд и стерли его с лица земли. Дворец сгорел,
сокровищницы были разграблены, а Кресло Удачи разломано на куски. Семью
Зорашада убили, так же как в свое время он убивал членов семей покоренных
им королей. Семь сыновей, двенадцать дочерей и все жены Зорашада погибли в
эту ночь, даже его собаки и лошади не избежали расправы. Слишком сильна
была ненависть бывших вассалов. Они радовались, убивая все живое,
принадлежавшее королю Зояда, возомнившему себя богом. Но некоторым все же
удалось выжить.
В эту ночь родилась тринадцатая дочь Зорашада. Солдаты убили ее мать,
но старая нянька спрятала ребенка и скрылась. Она побежала по большой
дороге, ведущей прочь от Зояда, мимо статуй богоподобного тирана. Всю
дорогу женщина проклинала Зорашада. В конце концов ее усталое сердце не
выдержало. Несчастная замертво упала на землю, а ребенок выпал из ее рук на
дорожные камни. Малышка сломала обе руки при падении, а в еще не
оформившееся мягкое личико впились острые и колючие ветки ежевичных кустов.
По счастливой случайности глаза ребенка остались невредимыми. Младенец
заплакал от боли, но его услышали только ветер и шакалы, крадущиеся к
разрушенному городу.
На холмах вблизи Зояда жил монах-отшельник. Жилищем ему служила пещера,
в которой размещалось только самое необходимое - циновка, служившая
постелью, тканые занавески из грубого материала и несколько предметов
колдовского культа. Жители близлежащих деревень приходили к монаху с
просьбами излечить болезни или дать совет. Один или два раза в году он
обходил окрестные поля, чтобы помолиться о будущем урожае и о том, о чем
просили селяне, - чаще всего о дожде или солнце. В благодарность люди
давали нужные ему вещи - веревку или глиняный горшок и каждые несколько
дней оставляли недалеко от его жилья горшочек с медом, каравай хлеба или
корзинку с фруктами. Близко к пещере никто не подходил. Люди
останавливались неподалеку на склоне холма, окликая монаха. Ведь отшельник
не всегда был один в своем жилище. Иногда к его пещере приходили дикие
животные: волки, медведи и даже львы. Святой человек не боялся их. Звери
доверяли ему и преданно смотрели на него золотистыми глазами.
В ночь, когда горел Зояд, монах почувствовал запах дыма и услышал
отдаленный грохот. Он поднялся на вершину холма и увидел на горизонте
зарево. Луна казалась голубой из-за дыма. Над головой монаха пролетела
огромная птица, ее крылья, хлопая, издавали звук, похожий на смех и треск
сухих костей.
Монах не спал всю ночь. Ближе к рассвету он задремал, а может, просто
впал в транс. Он увидел дым у горизонта, там, куда уводила длинная мощеная
дорога, ведущая в Зояд, услышал лай шакалов. И тут рядом с ним в
придорожных кустах пронзительно заплакал ребенок. Монах очнулся и заспешил
вниз с холма в сторону города.
Когда он добрался до дороги, уже поднялось солнце. Дорога была
совершенно пустынной.
Три шакала склонились над телом старой женщины, а рядом с ней на
дороге монах заметил золотой ножной браслет, за ненадобностью отброшенный
шакалами. Затем отшельник увидел четвертого шакала, державшего в пасти
маленькое тельце ребенка.
Младенец уже не кричал, но обладавший большой наблюдательностью
отшельник почувствовал, что ребенок еще жив.
Остановившись, монах спокойно сказал шакалу:
- Брат мой, не хочу обвинять тебя, но малыш еще жив, и ты не имеешь на
него права.
Шакал насторожился, и его взгляд встретился со взглядом отшельника.
Неизвестно, что сказал зверю взгляд монаха, но шакал с большой
осторожностью положил младенца на землю и побежал к остальным, чтобы
разделить с ними грязную, но честную трапезу.
Монах поднял младенца, осмотрел его раны, прикрыл своим плащом и
заспешил домой. В пещере он постарался выправить сломанные ручки ребенка,
смазал мазью ужасные раны на его лице и дал выпить лекарства, смешанные с
козьим молоком. Отшельник знал свое дело. Исполненный состраданием, он не
терял времени даром, поскольку понимал, что младенец находится на грани
жизни и смерти. Монах делал все, что мог, и верил, что боги помогут ему.
В детстве дочь Зорашада была очень счастлива, как бы странно это ни
казалось. Жизнь в пещере шла размеренно, время текло незаметно. Девочка не
проводила его зря: она научилась у монаха чистому земному волшебству.
Узнала она и про другие виды магии. Например, она твердо усвоила, что лучше
избегать колдовства или черной магии, к которым люди прибегают с риском для
разума, души и жизни. Девочке колдовство и черная магия представлялись
мрачными дверьми, вечно закрытыми, в которые не хотелось ни стучаться, ни
подбирать к ним ключи.
Она ничего не знала о себе, как это обычно случается с детьми,
лишенными общения с внешним миром. Девочка не думала о том, как выглядит.
Она привыкла слушать, смотреть и думать только об окружающих ее предметах.
Дочь Зорашада никогда не смотрелась в зеркало, не видела свое изуродованное
лицо, не плакала в ужасе, разглядывая свое покрытое шрамами искалеченное
тело. И все же жестокая судьба оставила ей большие красивые глаза и рыжие
волосы. Несмотря на искалеченные руки, тело девочки было прекрасно, хотя
она не сознавала и этого. Правда, иногда эти руки, искривленные, как зимние
деревья, болели, но малышка ни разу не плакала. За свою короткую жизнь
девочка редко страдала, и в эти мгновения рядом всегда были добрый монах со
своей целебной мазью. Девочку окружали стихии природы, солнце, снег, тень,
ветер, чистая вода, качающаяся на ветру трава. Ее жизнь проходила за сбором
трав, произнесением заклинаний, спокойными часами учебы. Ночью она засыпала
в теплой полутьме, озаренной красными углями в очаге и мягко тлеющими
золотыми угольками глаз диких зверей.
Иногда монах уходил, оставляя свою воспитанницу следить за домом и
ухаживать за животными. Она никогда не разговаривала ни с кем, кроме монаха.
Монах знал, что общение с людьми принесет ей только вред. Когда мужчины
или женщины приходили в пещеру за помощью, девочка подглядывала за ними
сквозь занавеску. Она росла невинным и милым созданием. Несмотря на
телесную ущербность, девочка сохранила способность мыслить и имела открытое
сердце. Ведь ее никогда не дразнили, над ней никогда не смеялись. Только
любили.
И вот дочери Зорашада исполнилось пятнадцать. Монах отправился в
деревню молиться об урожае. Девушка смешивала травы в пещере, когда
услышала топот копыт. Прежде никто не приходил сюда в отсутствие монаха,
потому что деревенские жители знали, когда его нет, и боялись пещеры и ее
диких зверей. Но на этот раз приехавшие были не из близлежащей деревни.
У пещеры стояли десять нетерпеливых лошадей, белой и черной масти, в
золотых и серебряных попонах. Всадники были разодеты в шелка, их одежды
сверкали драгоценностями - яркими, как луна. А юноша, лошадь которого
стояла впереди, походил на бога.
Девушка не ожидала, что юноша заговорит. Она думала, что он просто
проедет мимо, как солнце, которое никогда не общается с миром.
Но юноша насмешливо воскликнул:
- Эй, отшельник! Выйди и вылечи нас! Потому что мы больны!
Вся компания оглушительно засмеялась. Дочь Зорашада взглянула на юношу
сквозь занавеску, и новое, незнакомое раньше волнение охватило ее. Она
поняла, что юноша приехал сюда только для того, чтобы посмеяться над
стариком. Но это не мешало ей восхищаться внешностью незнакомца. Красивый
юноша тем не менее состоял из плоти и крови и совсем не был богом. Девушку
охватил восторг. Ей страстно хотелось боготворить молодого человека на
белой лошади.
Словно зачарованная, не сознавая, что делает, она, вся обратившись в
слух, зрение и поглощенная своими мыслями, вышла из пещеры и встала на
откосе, глядя на молодого всадника.
Ее уродство было настолько страшным, что кавалькада в испуге
попятилась. Но прекрасный юноша - король и сын короля - понял, что это
некрасивое создание просто калека. Он снова засмеялся.
- Боги Верхнего Мира, защитите нас! - воскликнул он. - Что это за
привидение?
Но, увидев, что взгляд больших красивых глаз девушки прикован к нему,
почувствовал себя неловко и спросил:
- Почему ты так смотришь на меня, глупое чудовище?
- Ты очень красивый, - ответила она. Она говорила спокойно и без
смущения, не думая оправдываться. Но всадник из свиты короля воскликнул:
- Не доверяй ей. Она хочет погубить тебя, мой господин, сделать тебя
таким же отвратительным, как она сама. Это демонесса, у нее дурной глаз.
Посмотри, у нее руки выкручены, как палки.
И тут король вынул плетку и хлестнул несчастную по щеке. Дочь Зорашада
упала, даже не вскрикнув.
- Еще один шрам не испортит тебя, - сказал ей король. - А в дальнейшем
надевай на лицо маску, ведь от одного твоего вида могут прокиснуть вино в
бурдюке и коровье молоко. И все зеркала на земле разобьются.
Талант девушки заключался в том, что она схватывала все на лету. Так
было и на этот раз.
Король ускакал в лес вместе со своими друзьями охотиться на оленей.
Дочь Зорашада осталась лежать на земле. Ее рассеченная щека ныла от удара
плетки. Но еще сильнее болело ее сердце, раненное жестокими словами юного
короля.
Так и нашел ее монах, вернувшийся в сумерках с факелом.
Он увидел, что случилось несчастье, и понял его причину. Монах и так
слишком долго скрывал от девушки правду. Теперь же он состарился, да и в
конце концов, не мог же он оберегать ее вечно. Монах ни о чем не стал
спрашивать, лишь погладил ее по голове, а затем вошел в пещеру и разжег
огонь. Несчастная последовала за ним и спросила:
- Почему ты никогда не говорил мне, какая я?
- Ты такая, как есть. Что еще тебе нужно знать? - отозвался монах.
- Я думала, что выгляжу как все остальные. А оказалось, что я чудовище.
Над моей внешностью можно смеяться, и она пугает. Мои руки безобразно
изуродованы. Сегодня здесь появился человек и сказал мне об этом, а когда
он ушел, я пошла к пруду, подождала, пока успокоится рябь и увидела все
сама. Почему ты не убил меня, когда я только родилась? Зачем оставил меня
страдать?
- Это должен быть не мой выбор, а твой, - ответил монах. - Если тебе
невыносимо тяжело жить с этими увечьями, ты знаешь, как приготовить себе
питье и покончить со всеми печалями. Я не стану тебе препятствовать, хотя
мне будет очень жаль, если ты так поступишь.
В ответ девушка заплакала. Ведь она любила жизнь, как и большинство
смертных, не знающих ни свободы, ни счастья в мире.
Монах попытался утешить ее и сказал:`
- Сядь, я расскажу тебе кое-что. Ты знаешь о себе далеко не все, и
поэтому ты не можешь по-настоящему понять свое горе. Я все расскажу тебе.
Потом ты сама решишь, что тебе делать.
И отшельник рассказал девушке всю историю со времени владычества
Зорашада до прихода князя демонов, о том, как король нашел амулет, и о
мертвой няньке и изуродованном ребенке. Неизвестно, откуда он узнал правду.
Возможно, что-то он услышал из разговоров деревенских жителей. О
происхождении ребенка говорил и золотой ножной браслет, и королевская
рубашка, в которую была завернута девочка. Вероятно, отшельник
воспользовался и другими способами, чтобы узнать правду. Тем не менее он
знал все и поведал об этом девушке.
Монах закончил рассказ, и некоторое время они сидели молча. Затем
девушка произнесла:
- Значит, я тринадцатая дочь мертвого тирана. А что стало с городом
Зоядом?
- Зояд восстановлен из руин.
- Кто же правит во дворце тирана?
- Король, сын одного из шестнадцати королей, восставших против
Зорашада.
- Королевский сын, - пробормотала она. - Сдается мне, что тот человек,
который разговаривал со мной сегодня, один из них. Может, это и был тот,
кто здесь правит?
На это монах ничего не ответил.
Дочь Зорашада изменилась, да иначе и быть не могло. Жизнь ее по-
прежнему оставалась спокойной, она по-прежнему помогала монаху и никогда
больше не говорила о своей боли. Но ее непосредственность и
жизнерадостность исчезли. Когда она смотрела на что-нибудь красивое -
например, на лист дерева, на грациозного дикого зверя, на небо, - глаза ее
становились пустыми, и в них светился лишь странный неутоленный голод. И
даже тогда, когда над землей поднималась луна, лицо девушки больше не
выражало ни обожания, ни восхищения. Когда времена года меняли цвет лесам и
холмам, она лишь отмечала: "пришла зима" или "наступило лето". И ничего
больше. Теперь девушка носила маску из материи, которая скрывала ее лицо,
оставляя открытыми лишь брови и глаза, и надевала перчатки на свои
искалеченные, но ловкие руки.
Когда умер старый монах, вместе с ним умерла и часть души дочери
Зорашада. Девушка потеряла цель в жизни. Монах спокойно ушел из мира, а она
осталась жить со своей болью. Она поплакала на его бездыханной груди,
похоронила его, а потом долго безмолвно стояла в одиночестве у его могилы.
В течение нескольких месяцев после его смерти почти никто не приходил
к пещере с просьбой об излечении. Наведывались лишь жители отдаленных
деревень. В день похорон на склон холма пришла женщина с больным младенцем
на руках. Навстречу ей вышла странная девушка в маске, с огненно-рыжими
волосами. Увидев ее, женщина отскочила, вскричав:
- Нет, нет, не ты, где монах?
- Он умер. Но я унаследовала его познания.., и чувство долга, -
добавила девушка, поскольку сострадания почти не осталось в ее душе. - Это
ребенок? Я могу помочь ему...
Но она интуитивно поняла, с кем имеет дело. Сквозь маску, невзирая на
тихий голос, женщина почувствовала уродство и горькое недружелюбие девушки.
Она вскинула руку, словно защищаясь, и убежала. Это происшествие нанесло
дочери Зорашада новую рану, еще больше разбередив старую. Не то чтобы она
почувствовала отвращение к себе, скорее поняла, как ей не хватает монаха.
Дочери Зорашада исполнилось шестнадцать лет. Осень подошла к концу.
Наступила зима.
Девушка по-прежнему жила в пещере. Даже звери не приходили к ней,
словно забыв сюда дорогу. Лишь тоска и одиночество не покидали ее, а вместе
с ними родилась злость, неожиданная, смертельная.
Каждую ночь девушка видела один и тот же сон. Она видела своего отца,
Зорашада, в черных доспехах, скачущего по громадному городу, крыши дворцов
и храмов которого пожирало пламя. Со временем сон менялся, медленно и
постепенно. Сначала она скакала рядом с отцом в царской одежде, держа перед
своим искалеченным лицом прекрасную фарфоровую маску, настолько красивую и
естественную, что каждому казалось, будто это ее собственное лицо. Потом,
когда пришло время жестоких зимних ночей, превратив тростники у берегов
пруда в нефритовые и стеклянные копья, ее сны стали более холодными и
жестокими. Теперь она сама скакала на коне Зорашада, закованная в железо и
в железной маске, с большой диадемой в волосах. Она царствовала в Зояде и
правила шестнадцатью вассальными городами, как правил ими ее отец. Ее звали
Зораяс, она была дочерью короля, а теперь сама стала королевой и
императрицей. Пленники, закованные в цепи, шли за ее колесницей, и среди
них - молодой король, который когда-то жестоко посмеялся над ней. И люди,
гладя на нее, шептались о том, какая красота скрыта под маской. Они думали,
Зораяс настолько прекрасна, что, если снимет маску, ее удивительная красота
поразит всех, словно молния.
Однажды ночью, очнувшись от этих великолепных и одновременно
мучительных фантазий, она выскочила из пещеры и громко закричала.
- Что же мне делать? - воскликнула она, ложась на землю и прижимаясь к
ней ухом, будто желая услышать ответ.
И он не заставил себя ждать. Казалось, он пришел из-под земли или,
возможно, из Нижнего Мира. Девушка увидела перед собой ряд запертых дверей.