Лонгиер Барри. Враг мой (Авторский сборник)

   — Птица?
   Я пристально глянул на Заммиса. Он никогда не видел птиц; да и я не замечал их на Файрине IV.
   — Летающее животное.
   Заммис кивнул.
   — Дядя, когда мы рубили в лесу дрова, я видел что-то летающее.
   — Как-как? Почему же ты ничего не сказал?
   — Хотел сказать — и забыл.
   — Забыл! — Я насупился. — В каком направлении оно летело?
   — Сюда. — Заммис показал пальцем в глубь пещеры. — От моря. — Заммис отложил шитье. — Давай пойдем посмотрим, куда оно улетело.
   Я покачал головой.
   — Зима только начинается. Ты не представляешь, что такое зима. Мы с тобой и нескольких дней не протянем.
   Заммис вновь принялся протыкать дыры в змеиной коже. Поход в зимних условиях — это верная смерть. Другое дело — весна. Если у нас будет палатка, да если одежду сделать из двойного слоя змеиных шкур с прокладкой из растительных волокон, то мы выживем. Надо смастерить палатку. Мы с Заммисом можем посвятить зиму изготовлению палатки... и рюкзаков. Да, еще ботинки. Нужны прочные походные ботинки. Надо помозговать...
   Поразительно, какое пламя способна раздуть искорка надежды: огонь разгорается и в конце концов сжигает отчаяние. Был ли это корабль? Неизвестно. А если был, тогда что он делал — стартовал или совершал посадку? Неизвестно. Если стартовал, то мы с Заммисом пойдем в неверном направлении. Однако противоположное направление ведет в открытое море. Была не была. Весной мы отправимся в путь туда, за лес, посмотрим, что там делается.
 
   Зима промчалась быстро; Заммис трудился над палаткой, а я заново изобретал сапожное ремесло. На змеиной коже я обвел углем контуры наших ступней и после кропотливых экспериментов установил, что если прокипятить змеиную кожу с похожими на сливу плодами, то она становится мягкой и чуть клейкой, как резина. Если уложить такую кожу в несколько слоев и хорошенько просушить под гнетом, то получалась прочная, упругая подошва. Наконец ботинки для Заммиса были готовы, и тут выяснилось, что надо начинать все сначала.
   — Маловаты, дядя.
   — То есть как маловаты?
   — Жмут. — Заммис неопределенно ткнул себе под ноги. — У меня уже все пальцы скривились.
   Присев на корточки, я ощупал сквозь ботинки ноги малыша.
   — Ничего не понимаю. Ведь с тех пор как я снял мерку, прошло дней двадцать, от силы двадцать пять. Ты уверен, что не шевелился, пока я обводил ступню углем?
   — Не шевелился, — мотнул головой Заммис.
   Я наморщил лоб, затем распрямился и скомандовал:
   — Встань-ка, Заммис.
   Драконианин встал, я подошел ближе и прикинул: макушка Заммиса доставала мне до середины груди. Еще каких-нибудь шесть — десять сантиметров, и он сравняется ростом с покойным Джерри.
   — Снимай башмаки, Заммис. Я тебе сделаю другую пару, побольше размером. А ты уж старайся расти помедленнее.
 
   Заммис раскинул палатку внутри пещеры, в палатке разложил пылающие угли, затем принялся натирать кожу жиром — для водонепроницаемости. Драконианин здорово тянулся вверх, и мне пришлось повременить с его обувкой: сошью, когда буду наконец твердо знать нужный размер. Я пытался экстраполировать, обмеряя каждые десять дней ступню Заммиса и мысленно продолжая кривую роста до самой весны. Получалось что-то немыслимое: по моим прикидкам, когда стает снег, ноги у малыша станут каждая с десантный транспорт. К весне Заммис достигнет полного роста. Старые летные сапоги Джерри развалились еще до рождения Заммиса, но «развалины» их я сохранил. Снял с подметок мерку и решил уповать на лучшее.
   Я возился с новыми башмаками, а Заммис присматривал за обработкой палаточной кожи. Но вот драконианин перевел взгляд на меня.
   — Дядя!
   — Что?
   — Бытие первично?
   — Так утверждает Шизумаат, — ответил я, — у меня нет оснований сомневаться в его выводах.
   — Но, дядя, откуда мы знаем, что бытие реально?
   Я отложил заготовки, посмотрел на Заммиса и, сокрушенно хмыкнув, вернулся к шитью.
   — Поверь мне на слово.
   — Но, дядя, — недовольно возразил драконианин, — это ведь будет не знание, а вера.
   Я вздохнул; мне припомнился второй курс в университете: компания сопливых лоботрясов в тесной дешевой квартирке экспериментирует со спиртным, успокоительными таблетками и философией. Заммису чуть побольше земного года, а он уже превращается в зануду интеллектуала.
   — Чем же плоха вера?
   У Заммиса вырвался сдавленный смешок.
   — Да что ты, дядя! Вера?
   — Иным она помогает в сей юдоли.
   — Где?
   Я почесал в затылке.
   — В сей юдоли, то есть в жизни. Кажется, Шекспир.
   — Этого в Талмане нет, — нахмурился Заммис.
   — И неудивительно. Шекспир был человеком.
   Заммис встал, подошел к очагу и уселся напротив меня.
   — Он был философ, такой, как Мистаан или Шизумаат?
   — Отнюдь. Он писал пьесы — все равно что рассказы, только их надо разыгрывать.
   Заммис потер подбородок.
   — А ты помнишь что-нибудь из Шекспира?
   Я поднял палец.
   — «Быть иль не быть, вот в чем вопрос».
   Драконианин отвалил челюсть, после чего кивнул.
   — Да. Да! Быть иль не быть, вот уж действительно вопрос! — Заммис всплеснул руками. — Откуда мы знаем, что за пределами пещеры ярится ветер, если нас там нет и мы этого не видим? Бушует ли море, если нас нет на берегу и мы ничего этого не наблюдаем?
   — Конечно, — уверенно сказал я.
   — Но, дядя, откуда нам это известно?
   Я покосился на драконианина.
   — Заммис, ответь-ка мне на один вопросик. Истинно или ложно следующее суждение: «Все, что я сейчас говорю, неправда»?
   Заммис похлопал веками.
   — Если это неправда, значит, суждение истинно. Но... если оно истинно... суждение ложно, но... — Заммис опять моргнул, потом возобновил прерванное занятие — принялся втирать жир в палатку. — Мне надо подумать, дядя.
   — Подумай, Заммис.
   Он размышлял минут десять, затем проговорил:
   — Суждение ложно.
   Я улыбнулся:
   — Но ведь суждение именно это и утверждает, а следовательно, оно истинно, однако... — Разгадки я ему не раскрыл. Ох, самодовольство, ты ввергаешь в соблазн даже праведников.
   — Да нет же, дядя. Суждение в данном конкретном контексте бессмысленно.
   Тут уж я пожал плечами.
   — Понимаешь, дядя, это суждение исходит из предпосылки, будто существуют некие мерила истинности и ложности, самоценные и не зависящие от всех иных критериев. По-моему, в Талмане логика Луррвенны высказывается по этому поводу однозначно, и если приравнять бессмысленность к ложности, то...
   — Да, тут такое дело... — вздохнул я.
   — Понимаешь, дядя, прежде всего надо условиться о том, в каком контексте твое суждение имеет смысл.
   Я подался вперед, насупился, почесал в бороде.
   — Понятно. А еще утверждают, что яйцеклетка курицу не учит.
   Заммис как-то косо на меня посмотрел и уж совсем опешил, когда я повалился к себе на тюфяк, по-дурацки гогоча.
 
   — Дядя, почему в роду Джерриба повторяются только пять имен? Ты ведь говорил, что в человеческих родословных чередуются множество имен.
   Я кивнул.
   — Пять имен рода Джерриба — это всего лишь символы, носители же должны украсить их деяниями. Важны деяния, а вовсе не имена.
   — Гоциг приходится родителем Шигену, точно так же как Шиген приходится родителем мне.
   — Конечно. Ты ведь это вызубрил наизусть.
   Заммис сдвинул брови.
   — Значит, когда я стану родителем, мне придется назвать своего маленького Тай?
   — Да. А Тай назовет своего малыша Гаэзни. Чем ты здесь недоволен?
   — Я бы хотел назвать своего ребенка Дэвидж, в твою честь.
   Я улыбнулся.
   — Имя Тай носили великие банкиры, коммерсанты, изобретатели и... впрочем, ты все это знаешь наизусть. А имя Дэвидж мало чем ознаменовано. Подумай, как много потеряет Тай, если ты не назовешь его Таем.
   Заммис немного подумал и согласился.
   — Дядя, как по-твоему, Гоциг еще жив?
   — Насколько мне известно, жив.
   — Какой он?
   Я стал припоминать рассказы Джерри о его родителе Гоциге.
   — Он преподавал музыку, он очень сильный. Джерри... Шиген говорил, что его родитель пальцами гнет железные брусья. Кроме того, Гоциг держится с большим достоинством. Думаю, в эту минуту Гоцигу очень грустно. Ведь он, наверное, считает, что род Джерриба угас.
   Заммис помрачнел, его желтые бровки сошлись воедино.
   — Дядя, нам во что бы то ни стало надо попасть на Драко. Мы должны сообщить Гоцигу, что род продолжается.
   — Попадем и сообщим.
   Истончался зимний лед, были готовы и башмаки, и палатка, и рюкзаки. Мы завершали отделку новых утепленных костюмов. Поскольку Джерри давал мне Талман лишь на время, ныне золотой кубик висел на шее у Заммиса. Драконианин то и дело вытряхивал из кубика крохотную золотистую книжицу и читал ее часами.
   — Дядя!
   — Что?
   — Почему дракониане говорят и пишут на одном языке, а люди на другом?
   Я рассмеялся.
   — Заммис, люди говорят и пишут на множестве языков. Английский — лишь один из них.
   — Как же люди разговаривают между собой?
   — Не всегда они разговаривают, — уточнил я. — А уж если разговаривают, то прибегают к услугам переводчиков — людей, владеющих обоими языками.
   — Мы с тобой владеем и английским, и драконианским; можно ли теперь считать нас переводчиками?
   — Пожалуй, можно, только для этого надо сыскать такого человека и такого драконианина, которым захотелось бы побеседовать между собой. Помни, идет война.
   — Как же прекратится война, если они не побеседуют?
   — Надо полагать, рано или поздно побеседуют.
   Заммис улыбнулся.
   — Пожалуй, я не прочь бы стать переводчиком и посодействовать прекращению войны. — Драконианин отложил шитье и разлегся на своем новом тюфяке. — Дядя, а как по-твоему, за лесом мы кого-нибудь отыщем?
   — Надеюсь.
   — Если отыщем, полетишь со мной на Драко?
   — Я ведь обещал твоему родителю, что полечу.
   — Нет, я имею в виду — потом. После того как я произнесу свою родословную, что ты станешь делать?
   — Не знаю. — Я задумчиво воззрился на огонь. — Война может долго еще мешать нам вернуться на планету Драко.
   — А что потом?
   — Скорее всего опять военная служба.
   Заммис приподнялся на локте.
   — Опять станешь истребителем?
   — Конечно. Это все, что я умею делать.
   — И будешь убивать дракониан?
   Тут уж я отложил шитье и пристально вгляделся в драконианина. С тех пор как мы с Джерри оттузили друг друга, многое изменилось — больше, чем я воображал. Я качнул головой.
   — Нет. Наверное, я вообще не буду пилотом... военным. Может, подыщу работу в гражданской авиации. — Я пожал плечами. — А может, и выбирать-то не придется — начальство само за меня выберет.
   Заммис сел и на какое-то время замер; потом встал, подошел к моему тюфяку и опустился рядом со мной на колени.
   — Дядя, я не хочу с тобой расставаться.
   — Не говори глупости. Ты попадешь к своим. Тебя будет окружать родня — отец твоего родителя Гоциг, братья Шигена, их дети... ты меня напрочь позабудешь.
   — И ты меня?
   Я заглянул в желтые глаза и погладил Заммиса по щеке.
   — Нет. Я тебя не забуду. Но только учти, Заммис: ты драконианин, а я человек, следовательно, мы с тобой в разных лагерях Вселенной.
   Заммис снял мою руку со своей щеки, растопырил мои пять пальцев и принялся их разглядывать.
   — Что бы ни случилось, дядя, я никогда тебя не забуду.
 
   Лед растаял, и вот на промозглом ветру, в слякоти, согнувшись под тяжестью рюкзаков, мы с драконианином стояли возле могилы. Заммис сравнялся ростом со мною, а значит, вымахал чуть повыше Джерри. У меня с души свалился камень: сапоги пришлись впору. Заммис подтянул рюкзак поудобнее, отвернулся от могилы к морю. Глянув в том же направлении, я увидел, как накатывают и разбиваются о скалы буруны, потом перевел взгляд на драконианина.
   — О чем задумался?
   Заммис смотрел себе под ноги, затем поднял глаза на меня.
   — Дядя, раньше я об этом как-то не думал, но... я буду тосковать по здешним местам.
   — Вздор! По здешним? — Я со смехом хлопнул драконианина по плечу. — С какой стати тебе по ним тосковать?
   Заммис опять вгляделся в морскую даль.
   — Здесь я многое узнал. Здесь ты меня многому научил, дядя. Здесь я прожил всю свою жизнь.
   — Только зарю жизни, Заммис. Вся жизнь у тебя впереди. — Я мотнул головой в сторону могилы. — Попрощайся.
   Заммис повернулся к могиле, постоял перед нею, затем, опустившись на колени, принялся раскидывать камни надгробия. Через несколько минут обнажилась трехпалая рука скелета. Заммис расплакался.
   — Прости меня, дядя, но я не мог иначе. До сих пор эта могила была для меня всего-навсего грудой камней. Теперь она нечто гораздо большее. — Заммис уложил камни на место и встал.
   Я жестом показал в сторону леса.
   — Ступай вперед. Я тебя догоню.
   — Есть, дядя.
   Заммис зашагал к безлистым деревьям, я же устремил взгляд на могилу.
   — Как тебе показался Заммис, Джерри? Он тебя перерос. Очевидно, змеятина ему на пользу. — Я присел на корточки у могилы, подобрал камешек и прибавил его к куче. — Значит, так. Одно из двух: либо мы попадем на Драко, либо погибнем при попытке к бегству. — Я встал и бросил взгляд на море. — Да, пожалуй, здесь я кое-чему научился. По-своему мне тоже будет недоставать здешних красот. — Я вновь повернулся к могиле и подтянул рюкзак повыше. — Эхдевва саахн, Джерриба Шиген. Пока, Джерри.
   И пошел в лес — догонять Заммиса.
 
   Для Заммиса следующие дни были полны чудес. Для меня же небо оставалось прежним, стыло-серым, а немногочисленные изменения во флоре и фауне не стоили доброго слова. Выйдя из леса, мы целый день одолевали пологий подъем и наконец очутились на широком просторе бесконечной равнины. Мы шли по колено в пурпурной траве, которая окрашивала нам башмаки. Ночи по-прежнему стояли чересчур холодные для переходов, и мы забирались на ночлег в палатку. Обработанная жиром палатка и костюмы вполне успешно защищали нас от чуть ли не беспрерывного дождя.
   Мы находились в пути примерно две долгие файринские недели, когда увидели то, что ищем. Искомое взревело у нас над головой и скрылось за горизонтом, прежде чем мы успели хоть слово вымолвить. Я не сомневался, что замеченный нами летательный аппарат шел на посадку.
   — Дядя! Нас увидели?
   Я покачал головой.
   — Нет. Вряд ли. Но они шли на посадку. Слышишь? Сядут где-то там, впереди.
   — Дядя!
   — Давай же ноги в руки! Чего тебе?
   — Кто там на корабле — дракониане или же люди?
   Я замер как вкопанный. Об этом я как-то не задумывался. Потом махнул рукой.
   — Пошли. Это не важно. Так или иначе ты попадешь на Драко. Ты ведь не военнослужащий, значит, у нашей военщины не будет к тебе претензий, а если там дракониане, тогда тебе и вовсе карты в руки.
   Мы продолжили свой поход.
   — Но, дядя, если там дракониане, то что станется с тобой?
   — Кто его знает. Наверно, в плен попаду. По утверждению дракониан, они соблюдают межпланетное соглашение о военнопленных, так что со мной ничего страшного не случится. — Держи карман шире, шепнул один участок моего мозга другому. Весь вопрос в том, что именно я предпочитаю: плен на Драко или же вечное прозябание на Файрине IV. Для себя я этот вопрос решил давным-давно. — Давай-ка прибавим шагу. Неизвестно ведь, долго ли туда добираться и сколько времени они пробудут там, где сели.
 
   Ать-два, левой-правой. Если не считать немногочисленных кратких передышек, мы привалов не делали — даже с наступлением ночи. Согревала нас быстрая ходьба. Горизонт, естественно, не приближался. Чем больше мы к нему рвались, тем безнадежнее тупел мой рассудок. Наверное, миновало несколько суток, разум мой утратил всякую чувствительность, так же как и ступни, но вот сквозь пурпурную траву я провалился в какую-то яму. Мгновенно в глазах у меня потемнело, правую ногу пронзила боль. Я почувствовал, как накатывает забытье, и обрадовался его теплу, покою, миру.
 
   — Дядя! Дядя! Очнись! Пожалуйста, очнись!
   Кто-то похлопывал меня по щекам, но чувствовал я это как-то отстраненно. Нестерпимая боль молнией выжгла мозг, и я очнулся. Разрази меня гром, если нога не сломана. Посмотрев вверх, я увидел поросшие травой края ямы. Мягким местом я приютился в какой-то лужице. Заммис сидел рядом на корточках.
   — Что стряслось?
   Заммис махнул рукой куда-то вверх.
   — Эту яму прикрывала лишь тоненькая корочка глины да растительности. Должно быть, почву вымыло водой. Ты не расшибся?
   — Ногу повредил. Кажется, сломал. — Я прислонился к глинистой стенке ямы. — Заммис, придется тебе продолжить путь в одиночку.
   — Да не брошу я тебя, дядя!
   — Слушай, если ты кого-нибудь найдешь, то отправишь ко мне на помощь.
   — А вдруг здесь уровень воды поднимется? — Заммис ощупывал мою ногу до тех пор, пока я не скривился от боли. — Надо тебя отсюда вытащить. Чем лечить твою ногу?
   Ребенок был прав. Стать утопленником в мои планы не входило.
   — Нужен твердый материал. Ногу полагается прибинтовать к чему-нибудь твердому, чтобы кость не смещалась.
   Заммис снял с плеч рюкзак, опустился коленями в грязь и воду, порылся сперва в рюкзаке, затем в скатанной палатке. Наложил мне на ногу шину из палаточных колышков и перебинтовал змеиными шкурками, отодранными все от той же палатки. Затем, опять-таки из змеиных шкур, Заммис соорудил две петли, по одной для каждой ноги, и затянул эти петли у меня на ногах, а затем придал мне сидячее положение и закинул петли другим концом себе на плечи. Как только Заммис встал, я тут же потерял сознание.

* * *

   Наверху, под сенью того немногого, что осталось от палатки, меня тряс за плечи Заммис.
   — Дядя! Дядя!
   — Да? — прошептал я.
   — Дядя, я готов отправиться в путь. — Он ткнул куда-то мне под бок. — Вот еда, а если пойдет дождь, натяни палатку на лицо. Я буду помечать дорогу, чтобы не заблудиться на обратном пути.
   Я кивнул.
   — Береги себя.
   — Дядя, давай я тебя понесу! — в отчаянии воскликнул Заммис. — Не надо разлучаться.
   Я бессильно уронил голову.
   — Дай мне в себя прийти, малыш. Я не вынесу дороги. Разыщи кого угодно и приведи сюда. — У меня сжалось сердце и на лбу выступил холодный пот. — Ну, ступай.
   Заммис схватил брошенный рюкзак и поднялся на ноги. Взвалив рюкзак на плечи, он повернулся кругом и побежал в том направлении, куда скрылся летательный аппарат. Я смотрел Заммису вслед, покуда мог видеть. Потом, запрокинув голову, вгляделся в облака. Ты меня чуть-чуть не доконал, кизлодда поганый, сукин ты сын, но ведь ты же не рассчитывал на драконианина... ты забыл, нас ведь двое... Я то и дело впадал в забытье, затем вдруг ощутил у себя на лице дождевые капли и прикрыл голову. Спустя несколько секунд я вновь потерял сознание.
 
   — Дэвидж? Лейтенант Дэвидж?
   Открыв глаза, я увидел перед собой зрелище, которого был лишен в течение четырех лет по земному счету: человеческое лицо.
   — Кто вы такой?
   На лице — юном, удлиненном, увенчанном ежиком светлых волос — расплылась улыбка.
   — Капитан медицинской службы Стирмен. Как вы себя чувствуете?
   Обдумав вопрос, я в свою очередь улыбнулся.
   — А так, словно загрузился сильнодействующим наркотиком.
   — И это чистая правда. Когда вас подобрали картографы, вы были в довольно-таки тяжелом состоянии.
   — Картографы?
   — Ах да, вы же ничего не знаете. Правительства Земли и Драко создали объединенную комиссию, которая будет руководить колонизацией новых планет. Война кончилась.
   — Кончилась?
   — Да.
   У меня гора с плеч свалилась.
   — Где же Заммис?
   — Кто-кто?
   — Джерриба Заммис, тот драконианин, с которым я вместе шел.
   Медик пожал плечами.
   — Об этом я ничего не знаю, но, надо полагать, о нем позаботятся его дракошки.
   Дракошки. Было время, я и сам употреблял это уничижительное словечко. Теперь же, в устах Стирмена, оно показалось мне чужим и мерзким.
   — Заммис никакой не дракошка. Он драконианин.
   Медик сдвинул было брови, но спорить не стал.
   — Конечно. Как скажете. Главное — отдыхайте хорошенько, я вас еще проведаю через несколько часов.
   — Можно мне повидаться с Заммисом?
   — Ну что вы! — улыбнулся медик. — Вы находитесь на борту звездолета на пути к Дельфам, где размещена база землян. А ваш... драконианин скорее всего летит на Драко.
   С этими словами он кивнул мне, повернулся на каблуках и ушел. До чего же мне стало одиноко! Я огляделся и понял, что лежу в палате судового лазарета. Койки по обе стороны от меня были заняты. Тот, кто лежал справа, покачал головой и вновь погрузился в чтение какого-то журнала. Тот, что слева, со злостью буркнул:
   — Ох уж эти мне дракоманы!
   И повернулся на левый бок, спиной ко мне.
 
   Вновь среди людей — и более одинок, чем когда-либо. Миснуурам ва сиддеф, как высказался Мистаан в Талмане, из хладнокровной глуби восьми веков. Одиночество — это мысль, его причиняет не кто-то кому-то, а причиняет некто сам себе.
   В mom раз Джерри покачал головой и, подыскивая слова, поднял кверху желтый палец. «Дэвидж... для меня одиночество — неудобство, мелочь, которой по возможности надо избегать, но не следует бояться. А вот в твоем представлении, как я понял, лучше принять смерть, чем очутиться наедине с самим собой».
   Миснуурам йаа ва нос миснуурам ван дунос. О вы, те, кто одиноки наедине с собой: вовеки пребудете вы одинокими средь себе подобных. Тоже Мистаан. На первый взгляд суждение само себе противоречит, однако испытание в условиях реальной действительности доказывает его истинность. Я был чужаком среди своих, оттого что не разделял их ненависти, а моя любовь казалась им странной, немыслимой, извращенной. «Ладит с чужими мыслями лишь тот разум, что мирно уживается сам с собой». Все тот же Мистаан.
   По пути к базе на Дельфах, включая срок пребывания на больничной койке, а затем в волоките увольнения с действительной службы я бессчетное число раз порывался залезть к себе за пазуху и извлечь оттуда Талман, но он давно уж не висел там на цепочке. Что сталось с Заммисом? Экспедиционным войскам не было до этого дела, а драконианские власти на мой запрос не ответили: меня, мол, это не касается.
   Бывшие космолетчики обивали пороги на биржах труда, на частных же предприятиях вакансии отсутствовали, особенно для летчика, который не летал четыре года, прихрамывает, да к тому же дракоман. «Дракоман» как уничижительное слово впитало в себя несколько исторических терминов: квислинг, еретик, негролюб — все слилось в трех слогах.
   Денежного содержания за все эти годы у меня скопилось сорок восемь тысяч кредитов, так что деньги не были проблемой. Проблема заключалась в том, куда деваться. Послонявшись по дельфийской базе, я первым же кораблем вернулся на Землю и для начала несколько месяцев проработал в мелком издательстве, переводя рукописи на драконианский язык. Судя по всему, дракониан сильно тянуло на вестерны:
   « — Руки вверх, наагузаат!
   — Ну гепх, крючкотвор.
   Бах, бах! Вспышки выстрелов, и кизлодда шаддсаат свалил фессу».
   Я уволился.
   Наконец-то я позвонил родителям.
   — Почему ты так долго не звонил, Уилли? Мы ужасно переволновались...
   — Мне тут надо было кое-что уладить, папа... Да нет, вообще-то...
   — Ну что ж, мы понимаем, сынок... ты столько пережил...
   — Папа, мне бы хотелось побыть дома...
   Еще прежде, чем выложить кругленькую сумму наличными за подержанный электромобиль фирмы «Дирмен», я понял, что, отправляясь к родителям, совершаю ошибку. Мне до чертиков нужен был дом, тепло и уют домашнего очага, однако дом родителей, который я покинул восемнадцатилетним юношей, не даст мне ни того, ни другого. И все-таки я туда поехал, поскольку больше деваться было некуда.
   Один-одинешенек мчался я в темноте, предпочитая старые шоссе; тишину нарушал только гул дирменовского мотора. Ясная декабрьская полночь, сквозь прозрачный откидной верх машины виднелись звезды. В памяти всплыла планета Файрин IV, ее нескончаемые ветры и бушующий океан. Я съехал на обочину и погасил фары. За несколько минут глаза привыкли к темноте, я вышел из машины и захлопнул дверцу. Небо над Канзасом бездонное, но звезды казались до того близкими, что впору было их рукой коснуться. Под ногами похрустывал снежок, когда я поднял глаза кверху, пытаясь отыскать Файрин среди тысяч видимых нами звезд.
   Файрин находится в созвездии Пегаса, однако глаза у меня не наловчились выделять крылатого конька в россыпи звезд. Я зябко поежился и решил вернуться в машину. Уже дотронувшись до дверной ручки, я заметил на севере, у самого горизонта, знакомое созвездие — Дракон. Обвив хвостом Малую Медведицу, повис он в небе головой вниз. Эльтанин, нос дракона, — родная звезда дракониан. Вторая ее планета, Драко, — родина Джерри и обиталище Заммиса.
   Меня ослепили фары приближающейся машины; она притормозила, и я обернулся. Водитель опустил окошко и спросил из тьмы:
   — Помощь нужна?
   — Нет, спасибо. — Я покачал головой и поднял руку к небу. — Просто смотрю на звезды.
   — Прекрасная ночь, правда?
   — Совершенно верно.
   — Вы уверены, что обойдетесь без помощи?
   Я качнул головой.
   — Спасибо... Хотя постойте. Где здесь ближайший гражданский космопорт?
   — В Салине, отсюда примерно час езды.
   — Еще раз спасибо.
   Водитель помахал мне, и другая машина отъехала. Еще раз поглядев на Эльтанин, я сел за руль.