Лонгиер Барри. Враг мой (Авторский сборник)

   Заслоняя глаза ладонью, она стала слепо шарить рукой в дыму и нащупала двоих, оставшихся у лестницы. Поставив одного на ноги, она подняла его и устроила у себя на плече, другого попыталась просто тянуть за руку.
   — Дасу! Бенга дасу!
   Третий драк вскарабкался по ней и стал колотить по голове.
   — Ааква!
   — Ты спятил? Пурзхаб?
   — Су ааква! — Он знай себе лупил ее по голове. — Су лодд ааква!
   — Моя голова... — Она поняла, что у нее загорелись волосы. Она сгребла в охапку обоих детей и закрыла глаза.
   ... Уже у пылающей двери ей показалось, что она бредет по чему-то вязкому и маслянистому; жар высосал у нее из легких остатки воздуха, невидимые предметы падали ей на голову и на плечи. И вдруг произошло чудо: она уткнулась лицом в восхитительно прохладный камень на дороге. Послышались голоса, к ней прикоснулись чьи-то руки — и боли пришел конец.
 
   ... Движение, тряска.
   Она поняла, что куда-то едет. До слуха доносился гул, чувствовались неровности дороги под колесами. Она попыталась открыть глаза, но это оказалось невозможно.
   Она хотела приподнять руку, чтобы провести по лицу, однако рука оказалась прибинтованной к телу и не повиновалась. Онемела не только рука, но и все тело.
   — Майор Никол! Вы меня слышите? Майор Никол!
   — Слышу. — Собственный голос показался ей сухим и хриплым. Горло обожгло огнем. — Что случилось? Кто вы такой?
   — Вы сильно обгорели. Военный хирург считает, что у вас сотрясение мозга.
   — Мицак?
   — Да, это я.
   Она попыталась проглотить слюну, но слюны во рту не оказалось.
   — В горле пересохло...
   Почувствовав, как ей в рот вставляют трубку, она начала втягивать прохладную жидкость. Потом трубку убрали, и она проглотила жидкость, заполнившую рот.
   — Что с детьми, Мицак? С тремя детьми-драками?
   — Они живы. — Он надолго замолчал. — Трое выживших из целой школы, из двухсот шестидесяти. — Он кашлянул. — Вас везут в научно-медицинский ковах. В больницу, майор.
   Некоторое время они ехали молча. Дорога становилась все более ровной.
   — Почему у меня повязка на глазах?
   — Ожоги. Военный хирург наложил повязку. Ваш диагноз мне неизвестен. Хирург ничего мне не сказал. — В голосе Мицака зазвучали презрительные нотки. — Много дел, знаете ли... Война все-таки.
   — А где... сержант Бенбо?
   Мицак еще раз кашлянул.
   — Они погибли, майор. Все ваши солдаты мертвы. По полигону Ва-Бутаан было нанесено четыре прямых удара.
   Джоанн ухватилась непослушными руками за края носилок. Голос собеседника куда-то уплыл, вся Вселенная покачнулась...

5

   Ничто есть инструмент сознания: это тот же ноль, столь важный для математика, строителя, счетовода. Ничто не есть состояние ума или существа. Все сущее будет пребывать вечно; и все сущие будут вечно пребывать. Все изменения суть форма и восприятие ее.

Предание об Иоа и Луррванне, Кода Шада, Талман

 
   Время.
   Она перестала воспринимать время.
   Ее окружала кромешная тьма.
   Мазь, покрывавшая ее лицо, шею и руки, лишила их чувствительности. Она ощущала свое тело, но ей казалось, что голова не связана с телом и парит свободно. Ощущение это было почти приятным. Нестерпимые физические страдания остались в прошлом. Там же, впрочем, осталась и способность отвлекаться, оттачивать чувства, извлекать приятное из обыденности.
   Мерное гудение могло быть как звуком, издаваемым насекомым, так и свидетельством работы электрического прибора. Теперь для нее не существовало разницы. Гудение превратилось в волновое колебание, на гребне которого можно беспечно покачиваться.
 
   ... Вой компрессоров, затхлый воздух, прошедший множественную обработку, невнятный разговор.
   — Вот не думал, что придется мараться на моем корабле с таким грузом...
   Шуршание бумажек.
   — Если у тебя киз вместо мозгов, прочти это и как следует о ней позаботься.
   Сердитое фырканье, тишина, снова шорох бумажек.
   — Ничего себе! Ведь это палата для...
   — Вот я и говорю: позаботься о ней, как полагается.
 
   Ее бездумное скольжение в беспросветном пространстве прервалось довольно надолго, уступая воспоминанию о сержанте, втолковывавшем ей правила страхования, принятые в вооруженных силах.
   Столько-то за руку, столько-то за ногу, столько-то за глаз...
   Потом она вспомнила свое первое задание после офицерского училища: сидеть у экрана и отслеживать коммерческие полеты драков. Подготовка к войне велась уже тогда: расшифровка языка, кодов, сленга, изучение правил, организационной структуры, военной мощи...
   Неясные голоса вдали, сильные эфирные помехи...
   «Анализ ситуации на Амадине.
   Люди запрашивают вооруженные силы Соединенных Штатов Земли о защите от террористов-драков. Перехват радиограммы воздушному Флоту драков от маведах с Амадина с просьбой о защите от террористов из Фронта Амадина...»
 
   Офицер, обучавший кадетов организационной системе противника, внушал:
   — Для предвидения действий противника вы должны понимать, каким правилам подчиняется его мыслительный процесс, каковы его цели, как он обычно поступает. То, что представляется логичным вам, не обязательно кажется логичным жабе, никогда не слыхивавшей об Аристотеле. То, что кажется логичным ей, скорее всего представляется лишенным всякой логики вам...
   — Логика подразумевает соблюдение некоего свода правил. Каждая существующая в галактике раса выработала собственный свод, собственную логику, собственное уникальное представление о Вселенной и о своем месте в ней...
   — Сущность Вселенной — это соотношения, правила; то, что мы именуем законами природы, действует почти для всех разумных существ. Все остальное, вся разумная жизнь, подчиняется правилам, изобретаемым ими самими.
   — На планете Алурам правосудие отличается от земного. Там не только преступники, но и их родители, родные братья, сестры и дети подвергаются одинаковому наказанию. Если это смертный приговор, то гибнут все вышеперечисленные. С точки зрения человека, это никакое не правосудие, но для жителей Алурама это — именно правосудие, высшая справедливость. Алураминцы определили, что для их расы хорошо, а что плохо, после чего придумали наказания, которым общество подвергает плохих. Чем бы ни объяснялись плохие поступки — средой или наследственностью, — с их точки зрения разумнее исключить плохие экземпляры из генетического набора расы. В итоге на Алураме совершается совсем мало преступлений.
   До чего логично!..
   Новый день? Неделя? Год? Голоса звучали и стихали, только гул сопровождал ее всегда.
   — Мицак?
   — Я здесь.
   — Почему? Почему вы здесь?
   — Это вас не касается.
   — Почему вы здесь?
   Смех.
   — Вы стали талмой, майор. Вы — мой путь из войны, назад в Талман-ковах.
   — Не понимаю.
   — Где вам понять...
 
   «Раса шиказу с Тенуэта выстроила свою логику на постулате, что шиказу не могут быть побеждены. С этой логикой раса процветала, по-своему понимая сущность Вселенной. Нов конце концов шиказу были завоеваны; теперь они полностью истреблены».
 
   Она снова гуляла по Байна Я, стояла на палубе катера, скользящего вдоль меловых утесов Кидеже, любовалась морем. Ее волосы развевались на прохладном соленом ветру.
   Вдали по сине-зеленой воде мчался глиссер Маллика, отражая серебристыми бортами солнечный свет, слепивший ее.
   — Как улов, Маллик? — спрашивала она в микрофон.
   — Неплохо, Джо, но никакого сравнения с тем, что мне предстоит поймать сегодня ночью.
   — Маллик!
   — В моих ладонях будут лежать такие круглые, мягкие, теплые...
   — Маллик! Ты же в эфире! Ты хочешь оповестить весь мир?..
   — Весь мир давно об этом знает, Джоанн.
 
   «Тиманы развивались по соседству с двумя другими разумными расами. И физически, и численно тиманы не могли с ними соперничать, поэтому любое физическое противоборство изначально воспринималось ими как что-то дурное. Однако раса не могла выжить без положительных постулатов. Для тимана логично пытаться взять других под свой контроль, но не силовыми средствами. Далее эта логика требует от тимана, чтобы он своими действиями доводил других до самоуничтожения.
   Пока другие расы на планете оттачивали воинское мастерство, тиманы учились, как обращать правила других им же во вред. И вот теперь, несмотря на свою по-прежнему небольшую численность, тиманы превратились в одну из наиболее влиятельных рас в Федерации Девятого Сектора. Обе расы, развивавшиеся параллельно с ними, уже истреблены. Для титанов логичен геноцид...»
 
   Гул прекратился. Голоса зазвучали совсем близко. Кто-то взял ее за руку, кто-то пробормотал вполголоса: «Киз». Шаги. Голос:
   — Джетах Пур Сонаан, разберитесь.
   Другой голос:
   — Кожа должна была бы заживать. Видите эти поврежденные области, красную и желтую жидкость...
   — Человеческая кожа реагирует на мазь не так, как наша.
   — К такому заключению мог бы прийти и ваш наставник, Вунзелех.
   — Я не хотел вас обидеть, джетах...
   — Снимите бинты и удалите мазь. — Долгое ошеломленное молчание. — Ее глаза! Глаза, болван! Скорее!
 
   Ей было совсем нетрудно перестать думать о неприятном.
   Она приказывала себе: «Смотри на Маллика!» И перед нею представал Маллик.
   Она приказывала своему воображению витать среди звезд и наблюдала проносящиеся мимо гигантские сферы.
   Она исследовала дно океанов, густые облака вокруг вулканических вершин, душные тропические заросли...
 
   ... Пелена из звуков... Восхитительное головокружение... Аромат цветов... Песня драков...
   — Джоанн Никол, вы видите этот свет?
   Свет? Какой свет? Ее запекшиеся губы с трудом произнесли:
   — Я ничего не увижу, если не открою глаза. — Она попыталась разомкнуть веки. — Кажется, у меня не получается их открыть.
   — Но они открыты, Джоанн Никол...
   Спустя многие часы — или годы? — она позволила себе поразмыслить над тем, что прежде гнала от себя. Слепота? Тот самый кошмар, которого так боятся люди? Не видеть?..
   Она витала в наркотических снах и видела то, чего никогда не видела глазами.
   Реагировать, чувствовать!
   Однако она существовала сейчас вне своей боли, сознания, вне собственных чувств. Темнота несла с собой тепло, была дружелюбна, с ней и в ней было комфортно. Продолжительное безмолвие, сон, восхитительное нечто на границе бытия и небытия... Мыслить, чувствовать, сознавать реальность — что за нелепые банальности? Ей хотелось без конца взлетать и опускаться на черных волнах беспамятства...
 
   ... Вспышки света, взрывы, медный привкус во рту. Грязь, разлетающаяся во все стороны вместе с камнями. Синие силуэты штурмовиков в ночном небе.
   Перед ней возникает физиономия Бенбо.
   — Мы потеряли предгорье, майор. Но жабы дорого за это заплатили.
   — А сколько заплатили мы, сержант? Какую цену?.. Белая вспышка — и его смущенная физиономия исчезает, словно на погашенном экране...
 
   Казалось, она бесконечно долго плыла, ничуть не уставая от усилий. Онемение во всем теле — да, но не усталость. Теперь она различала голоса. Звук, как любое физическое ощущение, был сродни драгоценному дару. Голоса становились все громче.
   — Джетах, в коридоре ждет врач-человек. Это женщина.
   — Позовите ее, Мицак. И будьте с нею вежливы. Она — вемадах с Аккуйя и не обязана с нами церемониться.
   Шаги.
   — Ваше имя? Как, у вас желтая кожа!
   — Как и у тебя, жаба.
   — Да, но... Простите, я не хотел... Ваше имя?
   — Токийская Роза. А это кто такой?
   — Леонид Мицак, капитан.
   — Не хочется в мадах, да, Мицак? — Пауза. — Где пациентка?
   — Вот здесь. — Голос Пур Сонаана. — Здесь лежит человек женского пола, о котором вам говорили, Токийская Роза.
   Снова шаги. Джоанн почувствовала, что рядом кто-то есть. Легкое прикосновение к ее лицу.
   — Как ее зовут?
   — Джоанн Никол.
   — Понятно. Убирайтесь, вонючки, дайте мне спокойно ее осмотреть.
   — Желаете, чтобы мы удалились?
   Тишина, потом мягкие шажки. Умелые пальцы приподняли сначала левое, потом правое веко.
   — Проклятие! — Женщина отдернула руку от лица Джоанн. — Никол! Никол! Вы меня слышите?
   Она ответила, еле двигая губами:
   — Это вы, Токийская Роза?
   — Капитан Тегара, — ответила та с усмешкой. — Я врач. Что они с вами сделали?
   Джоанн слышала, как она передвигает по твердой поверхности какие-то предметы.
   — Это огонь. Я попала в огонь.
   Тегара снова наклонилась к ней и приоткрыла ей правый глаз.
   — Вы — важная пациентка, Никол. Жабы привезли меня из мадаха на Аккуйя специально, чтобы я вас осмотрела. Вы что-нибудь видите правым глазом?
   — Нет.
   Щелчок.
   — А теперь?
   — Нет. Как там война, Тегара?
   Рука врача переместилась на левый глаз больной.
   — На момент разгрома моей части мы терпели одно поражение за другим. А левым глазом что-нибудь видите?
   — Нет.
   — Как вы к ним попали?
   Щелчок.
   — А сейчас?
   — Нет. Я служила на Кетвишну.
   — Кетвишну?! — Врач отошла и снова чем-то задвигала на столике. — Мы считали, что там никто не выжил.
   — Я тоже практически не выжила. — Джоанн почувствовала, как Тегара приподнимает ее левую руку. — Ну, как вам мои глаза?
   Пауза.
   — Вашим глазам никто не сможет помочь, Никол, разве что вы окажетесь в нашем нормальном госпитале... У меня нет ни инструментов, ни достаточного опыта. Такое впечатление, что они пытались лечить вас собственной мазью от ожогов. Роговица обоих глаз обгорела дочерна. Полагаю, эта беда поправима, но не здесь. Все зависит от того, как долго они лечили вас своей мазью.
   — Какие у меня сейчас... На что похожи мои глаза?
   — На черные бельма. — Доктор отпустила левую руку Джоанн, обошла койку и взяла правую руку. — Какое-то время вы вся будете походить на вареную свеклу, но в итоге отделаетесь мало заметными шрамами. Вы испытываете боль?
   — Нет. Вообще ничего не испытываю. У меня пропала всякая чувствительность. Такое ощущение, что я сотню лет проплавала в морфии.
   — Кетвишну разгромили давным-давно. Так чувствуете?
   — Что?
   — А так?
   Теперь Джоанн кое-что почувствовала.
   — Прикосновение, пощипывание на правом предплечье.
   — Эй, жаба! — крикнула Тегара. Снова раздались мягкие шаги.
   — Слушаю вас, Токийская Роза.
   — Уменьшите вдвое количество анестезирующего препарата «днита», которым вы ее накачиваете. Понятно?
   Царапание пера, шуршание бумаги.
   — Держите! Ясно, что это такое?
   — Да. Обычные химические средства.
   — Сделаете в точности такой состав, какой я прописала, и будете аккуратно наносить его на обожженную поверхность кожи — всюду, кроме глаз! — каждые четыре часа. Шесть раз в сутки! Вам все понятно?
   — Да. Но как быть с ее зрением?
   — У вас все равно нет необходимых инструментов. Здесь нужен специалист — специальный медик, магистр здоровья, понимаете? А все, что я могу, — это твердить вам, кизлодды, чтобы вы прекратили лечить людей своей мазью от ожогов.
   Джетах молча внимал учиненному разносу.
   — Какие нужны инструменты, какой именно специалист?
   Тегара засмеялась, не удостоив драка ответом.
   — Мне надо идти, Никол.
   — Вы не могли бы остаться еще? — Рука Джоанн ухватила воздух и упала на койку.
   — Мне очень жаль, но я не могу. Мадах на Аккуйя полон раненых в гораздо более плачевном состоянии, чем вы. Четыре тысячи душ! А я при них — единственный врач. Вот окажетесь в нормальном человеческом госпитале, тогда и... Но окажетесь ли — вот в чем вопрос. Ничего, не вечно же длиться этой войне!
   Раздались ее решительные шаги и мягкие шажки сопровождающих драков. Рядом с койкой остался стоять один драк. Он долго молчал, потом вышел было из палаты, но по пути раздумал и вернулся.
   — Джоанн Никол. — К ней обращался старший драк, джетах Пур Сонаан. — Джоанн Никол!
   — Я вас слушаю.
   — Хирург, лечивший вас в Ва-Бутаане, не мог знать, как правильно поступить. С тех пор всех успели предупредить, но тогда... Он не виноват.
   Шаги Пур Сонаана стихли.
   — Вы здесь, Мицак? Мицак!
   — Здесь.
   — Значит, я не в Ва-Бутаане?
   — Нет. Ближайший к нам город — Помаву. Вы находитесь на главной планете, на Драко.
   Драко? С противоположной стороны империи драков по отношению к Дитаару? Почему?
   — Почему?
   — Вы находитесь теперь под опекой овьетаха Торы Соама, первого магистра Талман-коваха. Талман-ковах находится здесь же, около Помаву.
   — Что-то не пойму...
   — При пожаре в ковахе в Ва-Бутаане вы спасли третьего ребенка овьетаха, Сина Видака. — Шаги начали удаляться.
   — Мицак!
   Шаги стихли.
   — Я слушаю.
   — Что стало с теми, кто был со мной в мадахе на Дитааре?
   — Вы не помните? Я уже говорил вам, что все ваши солдаты погибли.
   — Это я помню. А Бенбо?
   — Не знаю. Я покинул Дитаар вместе с вами.
   — Чем вы занимаетесь здесь, Мицак?
   — Овьетах настоял, чтобы при вас находился человек. Это и есть я.
   — Вам нравится ваша работа?
   Мицак подошел к двери.
   — Овьетах очень могуществен. Как вам известно, должность дает привилегии.
   Мицак вышел. Снова послышалось гудение.
   Джоанн улыбалась, погружаясь в безразличную полудремоту. Ее улыбка ровно ничего не выражала, оставаясь на лице по чистому недоразумению.

6

   Подобно всем живым существам, мы жаждем удобства и безопасности на надежном пути, направление которого можно найти благодаря вечному знанию и нерушимым истинам. Но для того чтобы стать избранными, мы обязаны отказаться от удобства и безопасности, даруемых инстинктами, ибо все наши знания — это лишь вероятности, а истины являются доктринами, меняющимися при появлении более правдивой правды.

Предание о Шизумаате, Кода Нувида, Талман

 
   Слепота!
   При ослаблении анестезии к ней вернулось сознание. Сознание и боль.
   Джоанн снова стала ощущать время, его безжалостную замедленность, смертельную монотонность. Ее мир снова скорчился в тесных рамках.
   Слепота!
   Этой болезнью страдали и в прошлом, слепым полагались собаки-поводыри, бугорчатая бумага, палочки с красными наконечниками. Однако заменить зрение не могло ничто. Она была обречена лежать в ожидании, что кто-нибудь включит свет и пробудит ее от кошмара. Однако свет все не загорался, и никто не прерывал этого кошмара.
   Ярость...
   Сначала это была такая лютая злоба, что ее хотелось назвать «слепой», если бы сама злобствующая еще раньше не лишилась зрения. Но ее беды не исчерпывались слепотой. Она была совершенно беспомощна и всецело зависела от милости драков. Но что они предпримут? Насколько безгранична протекция, оказанная ей Торой Соамом? И кто он такой в конце-то концов?
   Ее, раздавленную слепотой, все сильнее охватывал удушливый страх. О, если бы она могла ВИДЕТЬ тех, кто ее окружает! С тем, что видишь, куда проще бороться, да и вообще иметь дело. Она не знала даже, что представляет собой ее палата, на кого похожа она сама. О, если бы она обрела зрение!
 
   Ей привиделся образовательный центр Кидеже на Байна Я.
   Ей было всего тринадцать лет; неуклюжая деревенщина по имени Маллик Никол увязался за ней, когда она направлялась к переходу на Ндугу Воили.
   — Джоанн! Джоанн! Подожди!
   — Кого мне ждать, Маллик Никол? Тебя?
   — Кого же еще? Разве за тобой бежит еще кто-нибудь?
   — А зачем за мной бежишь ты? Ну-ка, отвечай.
   — Ты красивая, Джоанн. Поэтому я и побежал.
   — Лгун!
   — Я никогда не вру.
   — Ты действительно считаешь меня красивой?
   — Разве ты никогда не смотрелась в зеркало? Еще какая красивая! Умом, может, и не блещешь, но красотой — точно.
   — Я не дурочка!
   — А разве не глупость — спрашивать, считаю ли я тебя красивой?
   ... В тот вечер, глядя на себя в зеркало, она увидела совершенно другого человека: незнакомую красивую девушку.
   ... Теперь она обуглилась и ослепла. Слепая!
 
   День проходил за днем, но она не могла вести им счета. Ей мешала собственная сонливость, желудок, даже рутинные шумы в ковахе. Пустое время стало еще более опасным врагом, чем смерть.
   Она лежала на спине, слыша только стук собственного сердца, слепо шарила пальцами по краям койки, по губчатому постельному белью, по собственному нагому телу.
   Она была в палате одна; замерев, можно было расслышать, как бежит в трубках жидкость. Откуда-то — скорее всего из коридора — доносились шорох одежд, шепот, шаги.
   Она открыла для себя, что наяву нет ничего ужаснее, чем мир собственного воображения. Джоанн был предоставлен выбор: размышлять или слушать. Она предпочла слушать.
   Она научилась различать походки: у каждого была своя, такая же неповторимая, как отпечатки пальцев. Мицак перемещался медленно, ровными шажками. У Пура Сонаана походка была потяжелее. Был еще один обладатель легких шагов — Вунзелех Хет, регулярно впрыскивавший ей лекарства и снимавший показания мониторов.
   Некто, приносивший еду, появлялся и исчезал стремительно и не имел имени.
   Уборщик волочил ноги и распространял цветочный аромат.
   Еще кто-то выносил ночной горшок: этот передвигался тяжело и имел соответствующий запах...
 
   Медленные, ровные шажки.
   — Мицак?
   — Слушаю вас.
   Он подошел к ее койке и уселся на возвышение рядом.
   — Пришло время пообщаться, Никол. О чем вам хочется поговорить?
   — Кем вы были, Мицак? До того, как напялили синие одежды.
   Мицак, помолчав, откашлялся.
   — До войны я проживал на Аккуйя. Когда началась война, я предложил свои услуги Флоту драков.
   — Почему?
   — Разве так трудно понять, почему человек защищает свой дом? — Стук пальцев по чему-то твердому. Потом стук прекратился. — Я состоял в совете христианской миссии...
   — Вы священник?
   — Католический. Наша миссия прибыла на Аккуйя по приглашению тамошних джетахов. Обмен философскими концепциями... Мы обучали джетахов, а сами получили за это доступ в Талман-ковах на Аккуйе. Я пробыл там три года, прежде чем вспыхнули события на Амадине, а потом — война. Этого времени нам хватило, чтобы прочесть и понять Талман. Изучив диаграммы, большая часть миссии перешла на сторону драков.
   Диаграммы... В пылающей библиотеке коваха в Ва-Бутаане стены были испещрены сложными диаграммами, логическими кругами, графиками...
   — Выходит, ради этого вы отказались от своей религии?
   — Это упрощенный подход. Но в целом — да. — Он помолчал и вдруг засмеялся: — А вы бы от своей отказались?
   — У меня нет религии.
   Он встретил ее ответ смехом.
 
   ... Стрельба на мгновение стихла, и до ее ушей донесся разговор Тайзейдо с сержантом Бенбо.
   — Слыхали: «В окопах не бывает атеистов»? А ведь верно!
   Бенбо отвлекся от мушки своей винтовки и глянул на Тайзейдо, приподняв одну бровь. Но смотрел он на него недолго: ему нужно было выискивать драков и убивать их.
   — В окопах... чего?
   — Вы в Бога верите?
   — Я верю в эту винтовку, в то, что вон там маячат желторожие дьяволы, и в Эмоса Бенбо.
 
   Кроме Мицака, с нею разговаривали только Пур и Вунзелех, но на единственную тему — о ее здоровье. Через некоторое время Пур перестал ее навещать. Постепенно боль сменилась пощипыванием лица и рук.
   Тишина, темнота, пощипывание делали свое дело: ее сознание начало давать трещины.
   В голосе Мицака не было сарказма, хотя тирада имела иронический смысл.
   — Священник призвал бы вас сейчас молиться об обретении здоровья и думать о тех, кто пострадал сильнее вас. Возможно, он прибег бы к образу распятого Христа, живописал мучения Спасителя, а потом спросил бы: и вы еще жалуетесь?
   — У драков есть лучшие предложения?
   — У них есть талма.
   — Что такое талма?
   Желчный смех.
   — Талма для человека — все равно что теория относительности для таракана. Даже если бы вы сумели ее понять, сомневаюсь, чтобы она вам пригодилась.
 
   Она тысячи раз мысленно переиграла во все игры, которые только сумела припомнить. Она ковырялась в собственной памяти, выискивая все, что только могло быть в ней запрятано, однако самые яркие воспоминания — труп Маллика, обгоревшие дети-драки, сокрушительное поражение гарнизона «Сторм Маунтейн» — заставляли ее отворачиваться от прошлого.
   Она проваливалась в бездонный колодец жалости к себе самой, но очень скоро выпрыгивала из него наружу с тошнотворной злобой на себя же. Все это лишало ее сил, и она отключалась.

* * *

   — Что такое талма, Мицак?
   — У меня ушли месяцы на то, чтобы понять это.
   — Попробуйте объяснить.
   — Вы находитесь сейчас в определенном месте. Существует место, в которое вам бы хотелось попасть. Ваша задача — перебраться отсюда туда.
   — Как?
   — Необходимо знать, где вы находитесь и где вам хочется находиться; необходимо знать, чем ограничены пути перехода между этими точками...
 
   Когда стихли шаги уборщика, появился Вунзелех.
   — Вам дали негодную еду, Джоанн Никол?
   — Почему?
   — Ваш пищеварительный тракт ее отверг.
   — Лучше скажите, Вунзелех, почему те, кто здесь убирает, приносят еду, выносят ночной горшок, не разговаривая со мной.
   — Разговаривать?.. Дело в том, что им это запрещено.
   — Думаете, я передам секреты ответственного за ночной горшок своему командованию?