Лонгиер Барри. Враг мой (Авторский сборник)

   — Аэ. — Джерри помолчал. — Дэвидж, гавей «не определенно не верно»?
   Я перебрал в уме сумму отрицаний.
   — Ты хочешь сказать «возможно», «вероятно», «не исключено»?
   — Аэ, возможновероятнонеисключено. Дракона флот иркмаан корабли иметь. Перед война покупать, после война трофей брать. Стержень возможновероятнонеисключено дракон есть.
   — Значит, если на большом острове имеется тайная военная база, то она принадлежит драконианам?
   — Возможновероятнонеисключено, Дэвидж.
   — Джерри, означает ли это, что ты согласен попытать счастья? В назесей?
   — На.
   — На? Почему же, Джерри? А вдруг база драконья...
   — На! На говорить! — Слова, казалось, застревали у драконианина в глотке.
   — Нет уж, Джерри, давай поговорим! Если мне суждено кончить век на этом острове, то я имею право знать, за что мне выпала такая доля.
   Долгое время драконианин молчал.
   — Дэвидж!
   — Эсс!
   — Назесей ты брать. Половина питательные палочки оставлять. Я остаться.
   Я тряхнул головой, чтобы вернуть себе ясность мыслей.
   — Ты хочешь отправить меня в капсуле одного?
   — Ты это хотеть, на?
   — Аэ, но почему? Пойми, здесь никто тебя не подберет.
   — Возможновероятнонеисключено.
   — Сурда, ничего не будет. Знаешь сам, никакого спасения не предвидится. В чем же дело? Боишься воды? Если так, то ведь у нас больше шансов...
   — Дэвидж, твой рот закрывать. Назесей тебе есть. Меня тебе на нужно, гавей?
   Я кивнул в темноте. Капсула — моя, только руку протяни; зачем мне нужен в придачу сварливый дракошка, особенно если учесть, что срок нашего перемирия может истечь в любую минуту? Ответ был ясен, и я осознал свою глупость... зато и человечность. Впрочем, это, наверное, одно и то же. Драконианин отделяет меня от полнейшего одиночества. Правда, остается еще одна мелочь: надо выжить.
   — Лучше плыть вдвоем, Джерри.
   — Почему?
   Я почувствовал, что заливаюсь краской. Если людям свойственна потребность в общении, то почему им так стыдно в этом признаться?
   — Нужно вдвоем, и все. Шансов будет побольше.
   — Один ты шансов побольше, Дэвидж. Твой враг я есть.
   Я опять кивнул в темноте и скорчил гримасу.
   — Джерри, ты гавей «одиночество»?
   — На гавей.
   — Одинокий, один, сам с собой.
   — Гавей, ты один. Брать назесей, я остаться.
   — В том-то и дело... видишь ли, вига, я не хочу уплывать.
   — Ты хочу вместе уплывать? — Из противоположного конца хижины донесся тихий противный смешок. — Ты дракон любить? Ты мой смерть, иркмаан. — Тот же смешок. — Иркмаан пурзхабв голова, пурзхаб.
   — Ладно, хватит! — Я разровнял песок и улегся калачиком спиной к драконианину. Ветер вроде бы поутих, я закрыл глаза и попытался уснуть. Немного погодя хлопанье полиэтиленовой крыши на ветру смешалось со свистом и завываниями ветра, и я почувствовал, что засыпаю, как вдруг послышались шаги на песке, и глаза у меня сами собой широко раскрылись. Я весь напрягся, готовый вскочить.
   — Дэвидж? — Голос у Джерри был тихий-претихий.
   — Чего?
   Я услышал, как драконианин усаживается на песке со мною рядом.
   — Ты одиночество, Дэвидж. Про это ты трудно говорить, на?
   — Ну и что?
   Драконианин пробормотал что-то, но его слова затерялись в шуме ветра.
   — Что? — Я повернулся и увидел, что Джерри смотрит куда-то сквозь дыру в стене.
   — Почему я остаться. Теперь я рассказать, на?
   — Валяй, почему бы и нет?
   Казалось, Джерри борется со словами, с трудом подыскивая нужные, но вот он раскрыл наконец-то рот, намереваясь заговорить. И вдруг захлопал глазами.
   — Магазьенна!
   — Эсс? — Я привстал.
   — Залить! — Джерри указывал пальцем на дыру.
   Я оттолкнул его и выглянул в дыру. На остров, кипя от злобы, мчалась обезумевшая орда громадных водяных гор в белых барашках пены. В темноте трудновато было судить, но, похоже, передний вал высотой был побольше того, который несколько дней назад вымочил нам ноги, а остальные — еще внушительнее. Джерри положил руку мне на плечо, я заглянул драконианину в глаза. Отстранясь друг от друга, мы бросились к капсуле. Пока мы ощупью искали в потемках задвижку люка, первая волна с грохотом набежала на склон высотки. Только я нашарил задвижку, как волна разбилась о хижину, снеся при этом крышу. Через полсекунды мы барахтались под водой, а водные течения в хижине крутили нас, как крутит носки в стиральной машине.
   Но вот вода схлынула, и я, протерев глаза, обнаружил, что с наветренной стороны стена хижины покосилась и частично обрушилась.
   — Джерри!
   Сквозь дыру в стене я увидел, что Джерри ковыляет там, снаружи.
   — Иркмаан?
   За спиной у драконианина набирал скорость второй бурун.
   — Кизлодда, что ты там забыл, черт тебя возьми? Сюда давай!
   Я повернулся к капсуле, покуда прочно заклиненной между двух валунов, и нашарил рукоять. Едва я открыл люк, как Джерри протиснулся сквозь рухнувшую стену и свалился на меня.
   — Дэвидж... навеки волны идти! Навеки!
   — Влезай! — Я помог драконианину пролезть в люк и не стал ждать, пока он очистит мне путь. Взгромоздясь прямо на Джерри, я задраил люк в тот самый миг, когда нагрянула вторая волна. Капсула приподнялась и громыхнула о нависающий козырек одного из валунов.
   — Дэвидж, мы плавать?
   — Нет. Камни нас удерживают. Все будет нормально, вот только пусть улягутся эти валы.
   — Туда ты подвинуться.
   — Ах да. — Я кое-как слез с груди Джерри и прижался к торцу капсулы. Немного погодя капсула прекратила вздрагивать, и мы стали ждать следующего вала. — Джерри!
   — Эсс?
   — Что ты хотел мне сказать?
   — Почему я остаться?
   — Ну да.
   — Про это трудно я говорить, гавей?
   — Знаю, знаю.
   Накатил очередной вал, капсула подпрыгнула и загромыхала о камень.
   — Дэвидж, гавей «ни весса» ?
   — На гавей.
   — Ни весса... маленький я, гавей?
   Капсула ухнула вниз по валуну и на время успокоилась.
   — И что же про маленького тебя?
   — Маленький я... маленький дракон. От меня, гавей?
   — Ты что же, хочешь сказать, что ты беременный?
   — Возможновероятнонеисключено. — Я затряс головой.
   — Постой-ка, Джерри. Давай разберемся. Беременный... Ты станешь родителем?
   — Аэ, родителем, двести в роду, очень важно, он, на?
   — Потрясающе. И при чем же тут твое нежелание отправиться на другой остров?
   — Раньше я тоже ни весса, гавей? Теан смерть.
   — Оно мертво, твое дитя?
   — Аэ! — Рыдание драконианина могло бы вырваться из любой материнской груди. — Я упасть и повредить. Теан смерть Назесей в море нас повредить. Теан повредить, гавей?
   — Аэ, я гавей.
   Значит, Джерри боится потерять и второго детеныша. Морской вояж в капсуле почти наверняка растрясет нам косточки, однако торчать на клочке песка — перспектива еще менее радужная. Капсула довольно долго оставалась в покое, и я рискнул выглянуть наружу. Крохотные иллюминаторы залепило песком, вот я и отдраил люк. Огляделся: стены все до одной успели рухнуть. Я посмотрел в сторону моря, но ничего не увидел.
   — Похоже, опасность миновала, Джерри...
   Я глянул вверх, в почерневшее небо: надо мной нависал белый плюмаж исполинского вала.
   — Мага... черт возьми! зьенна! — Я задраил люк.
   — Эсс, Дэвидж?
   — Держись, Джерри!
   Грохот воды, рухнувшей на капсулу, был настолько мощен, что человеческое ухо его не воспринимало. Разок-другой мы ударились о скалы, потом нас закружило и понесло куда-то вверх. Я попытался за что-нибудь ухватиться, но промахнулся, потому что капсула, вызвав у меня тошнотворное ощущение, ухнула вниз. Я налетел на Джерри, но тут же меня отбросило и ударило головой о противоположную переборку. Уже теряя сознание, я услышал крик Джерри:
   — Теан! Ни mean!
 
   ... Лейтенант нажал кнопку, и на экране возникла фигура — долговязое желтокожее человекоподобное существо.
   — Мразь драконья! — зашумели слушатели-новобранцы. Лейтенант выступил вперед и очутился лицом к лицу с аудиторией.
   — Правильно. Это дракон. Заметьте, для всей расы драконов характерен единообразный цвет кожи: все особи желтые.
   Новобранцы вежливо хмыкнули. Приосанясь, офицер с помощью световой указки принялся демонстрировать нам основные особенности будущего врага.
   — Бросается в глаза, конечно, трехпалая рука — точно так же, как почти лишенная носа физиономия, которая придает дракону сходство с жабой. В целом зрение у наших врагов несколько более острое, чем у людей, слух примерно такой же, а обоняние... — лейтенант помедлил, — пахнет от них омерзительно!
   Новобранцы расхохотались, офицер просиял. Когда слушатели поутихли, офицер ткнул световой указкой в складку на животе у фигуры.
   — Вот где дракон хранит фамильные драгоценности, причем все разом.
   Опять хмыканье аудитории.
   — Совершенно верно, драконы — гермафродиты, один и тот же индивид наделен как мужскими, так и женскими детородными органами. — Лейтенант повернулся лицом к новобранцам. — Представляете, как можно дракона выбранить?
   Смех улегся, и лейтенант протянул руку к экрану.
   — Что надо делать, когда вы видите такое существо?
   — УБИВАТЬ...
 
   ... Я отрегулировал экран, а компьютер выловил очередной драконианский истребитель — на дисплее истребитель выглядел как сдвоенный «х». Драконианин заложил крутой вираж влево, затем опять вправо. Я чувствовал, что автопилот тянет мой корабль следом за истребителем, отсортировывает и отбрасывает ложные изображения, старается поймать противника в электронные перекрестия. «Ну давай, жабья рожа... левее чуть-чуть...» Двойной крестик переместился в пристрелочные кольца на дисплее, и я увидел, как от брюха моего истребителя отделился реактивный снаряд. «Есть попадание!» Через фонарь своей кабины я увидел вспышку в момент разрыва снаряда. Судя по моему экрану, дракошкин истребитель потерял управление и теперь, сваливаясь в губительный штопор, мчится к затянутой тучами поверхности Файрина IV. Я вошел в пике, намереваясь закрепить поражение противника... температура обшивки заметно повысилась, когда мой корабль попал в верхние слои атмосферы. «Давай же, черт тебя возьми, вступай в бой!» Когда стало ясно, что придется преследовать дракошку чуть ли не до самой почвы, я перестроил все системы корабля на атмосферный полет. Все еще находившийся над тучами дракошка вышел из штопора и заложил вираж. Я отключил автопилот и потянул на себя рычаг управления. Истребитель так и завибрировал, пытаясь набрать высоту. Всем известно, что драконианские корабли куда лучше чувствуют себя в атмосфере... вот пошел мне наперехват... отчего же эта мразь не открывает огонь... перед самым тараном дракошка катапультируется... Горючее кончилось, придется производить посадку с неработающим двигателем. Я провожаю взглядом капсулу, намереваясь разыскать и прикончить драконью мразь... Может, секунды прошли, а может, годы, пока я барахтался в кромешной тьме. Я чувствовал какие-то прикосновения, однако те части моего тела, к которым кто-то прикасался, казались далекими-предалекими. Сперва озноб, потом жар, потом опять озноб, кто-то охлаждает мне голову, кладя на лоб ласковую руку. Я приоткрыл глаза, до предела сощурясь, и увидел, что надо мною хлопочет Джерри, обтирает мне лоб чем-то холодным. С неимоверным усилием я выговорил: — Джерри... Драконианин посмотрел мне в глаза и улыбнулся:
   — Хорошо будет, Дэвидж. Хорошо будет.
   По лицу Джерри скользнул отблеск огня, и я унюхал дым.
   — Пожар.
   Отойдя в сторонку, Джерри указал на середину песчаного пола. Я с большим трудом повернул голову и понял, что лежу на постели из мягких упругих веток. Напротив моей постели была устроена другая такая же, а между ними вовсю трещал уютный костерок.
   — Огонь теперь мы иметь, Дэвидж. И дерево.
   Джерри показал на крышу, устроенную из деревянных жердей и затянутую широкими листьями.
   Я огляделся по сторонам, затем бессильно уронил гудящую голову и закрыл глаза.
   — Где мы?
   — Большой остров, Дэвидж. Бурун от песчаная коса нас смыть. Ветер и волны сюда отнести. Прав ты был.
   — Я... ничего не понимаю, на гавей. Чтобы попасть с песчаной косы на большой остров, понадобились бы не одни сутки.
   Джерри кивнул и бросил нечто вроде губки в подобие раковины, наполненное водой.
   — Девять сутки. Тебя я привязать к назесей, тогда здесь на берег мы высадиться.
   — Девять суток? Я провалялся в беспамятстве девять суток?
   — Семнадцать, — поправил меня Джерри. — Здесь мы высадиться восемь суток... — Драконианин помахал руками у себя за спиной.
   — Назад... Восемь суток назад.
   — Аэ.
   Семнадцать суток на Файрине IV — это побольше земного месяца. Я вновь открыл глаза и взглянул на Джерри. Драконианин прямо-таки дрожал от возбуждения.
   — А как теан, твой ребенок?
   Джерри похлопал себя по округлившемуся животу.
   — Хорошо будет, Дэвидж. Ты больше назесей ударить.
   Я с трудом подавил желание кивнуть головой.
   — Рад за тебя. — Я смежил веки и отвернулся лицом к стене — сочетанию деревянных жердей с листьями. — Джерри!
   — Эсс?
   — Ты мне жизнь спас.
   — Аэ.
   — Для чего?
   Долгое время Джерри безмолвствовал.
   — Дэвидж. На песчаная коса ты говорить. Одиночество теперь гавей. — Драконианин пожал мне руку. — Вот, теперь ты кушать.
   Я вновь перевалился спиной к стене и заглянул в раковину, полную дымящейся жидкости.
   — Это что же такое, куриный бульон?
   — Эсс?
   — Эсс ва? — Я щелкнул пальцем по раковине и лишь теперь осознал, до чего же ослаб. Джерри нахмурился.
   — Как слизень, только длинный.
   — Угорь?
   — Аэ, но угорь на земля, гавей?
   — Неужто змея?
   — Возможновероятнонеисключено.
   Кивнув в знак понимания, я приложился губами к краешку раковины. Втянул в себя капельку бульона, глотнул, и по моему телу разлилось целительное тепло.
   — Хорошо.
   — Ты кеста хотеть?
   — Эсс?
   — Кеста. — Потянувшись к костерку, Джерри извлек из-под угольев какую-то прямоугольную каменную глыбку. Я пригляделся, поскреб ногтем, лизнул.
   — Соль! Поваренная!
   — Кеста ты хотеть? — заулыбался Джерри.
   — Все путем. — Я рассмеялся. — Давай, давай сюда свою кеста.
   Маленьким камешком Джерри отколол уголок глыбки, после чего тем же камешком истолок осколки о другой камень. Затем протянул мне ладонь — на ней виднелась крохотная горка белых крупинок. Я взял себе две щепотки, всыпал в змеиный суп и размешал пальцем. Затем присосался к обалденно вкусному хлебову. Даже губами причмокнул.
   — Сказка.
   — Хорошо, на?
   — Не просто хорошо — сказка. — Отхлебнув еще одну изрядную порцию, я принялся старательно причмокивать и закатывать глаза.
   — Сказка, Дэвидж, на?
   — Аэ. — Я кивнул драконианину. — Пожалуй, хватит. Спать буду.
   — Аэ, Дэвидж, гавей. — Джерри принял у меня из рук плошку-самоделку и примостил рядом с костерком. После этого драконианин направился было к выходу, но у самой двери оглянулся. Мгновение желтые глаза изучали меня, затем он кивнул и вышел на свежий воздух. Я закрыл глаза, и меня убаюкало тепло костерка.
 
   Спустя двое суток я уже ходил по хижине — разминал ноги, а еще через два дня Джерри помог мне выбраться наружу. Хижина стояла на вершине длинного пологого холма, среди низкоствольного леса; деревьев выше пяти-шести метров там не было. У подножия холма — километрах в восьми от хижины, не меньше — плескалось море. Далеко же волок меня драконианин на руках. Наша верная назесей наглоталась воды, и ее утянуло в море вскоре после того, как Джерри вытащил меня на сушу.
   Вместе с капсулой канули в воду и остатки наших питательных палочек. Дракониане крайне разборчивы в еде, однако голод в конце концов вынудил Джерри отведать кое-каких представителей местной флоры и фауны... голод да комочек собственной плоти, который мог зачахнуть от неполноценного питания. Драконианин остановился на мягком мучнистом клубне, на зеленой ягоде с какого-то кустарника (из нее, сушеной, получался вполне приличный чай) и змеином мясе. Обследуя окрестности, Джерри наткнулся на частично размытый соляной купол. В последующие дни, по мере того как ко мне возвращались силы, я внес в наше меню известное разнообразие, обогатив его морскими моллюсками нескольких сортов и диковинным плодом, напоминавшим гибрид груши со сливой.
   Между тем дни становились все холоднее, и мы с драконианином грустно констатировали, что на Файрине IV бывают зимы. Установив эту несложную истину, мы сделали следующий шаг — признали вероятность того, что зимы тут суровы, а суровой зимой не насобираешь ни еды, ни дерева на растопку. Высушенные над костром, ягоды и клубни хорошо сохранялись, а что касается змеиного мяса, то его мы пробовали и солить впрок, и коптить. Используя вместо ниток волокна от ягодных растений, мы с Джерри сшивали змеиные кожи, мастерили из них зимнюю одежду. Фасон мы выбрали такой: два слоя змеиных шкур, между ними — прокладка пуха из семенных коробочек ягодного кустарника и все это простегано на манер перины или ватника.
   Мы единодушно решили, что зимовать в шалаше — немыслимо. Три дня минуло, пока мы разыскали первую пещеру, и еще три, пока подобрали подходящую. От входа (он же выход) открывался вид на вечно бушующее море, однако вход этот был в скале, хоть и невысокой, сама же скала находилась довольно высоко над уровнем моря. У входа мы обнаружили валежник и различные камни, то и другое — в неимоверном количестве. Дерево служило нам топливом, камнями мы заложили входное отверстие, оставив свободным пространство, только-только достаточное для навесной двери. Дверные петли мы сварганили из змеиной кожи, дверь — из жердей, скрепленных между собой растительными волокнами. В первую же ночь после того, как дверь была сделана и навешена, морские ветры разнесли ее в щепки, и мы решили вернуться к первоначальной входной конструкции — к варианту песчаной косы.
   Глубоко внутри пещеры мы устроили жилье (пещера там расширялась, а пол был песчаный). Еще глубже располагались естественные озерца пресной воды, очень приятной на вкус, но чрезмерно холодной для купания. Грот с озерцами стал нашей кладовкой. Стены «жилой комнаты» мы обшили деревом, из змеиных шкур и растительного пуха сделали себе новые постели. В середине сложили вполне приличный очаг, вместо сковороды клали на уголья большой плоский камень. Впервые переночевав в новом доме, я сделал открытие: оказывается, здесь не слышен вой ветра.
   Долгими вечерами сидим мы, бывало, у очага, мастерим всякие вещицы (рукавицы, шляпы, мешки) из змеиной кожи да болтаем. Для разнообразия мы чередовали языки, разговаривая один день по-дракониански, а другой — по-английски, и к тому времени, как налетела первая метель, каждый из нас уже вполне сносно владел чужой речью. А говорили мы, к примеру, о будущем младенце Джерри.
   — Как ты его назовешь, Джерри?
   — У него уже есть имя. Понимаешь, в роду Джерриба приняты всего пять имен. Меня зовут Шиген, передо мной идет мой родитель — Гоциг, перед Гоцигом шел Гаэзни, перед Гаэзни был Тай, а перед Таем — Заммис. Ребенок будет зваться: Джерриба Заммис.
   — Но почему всего-навсего пять имен? У человека ребенок может носить любое имя по выбору родителей. Больше того, достигнув совершеннолетия, человек вправе изменить имя, выбрать себе любое, какое только придется ему или ей по вкусу.
   Драконианин посмотрел на меня, и взгляд его преисполнился жалостью.
   — Дэвидж, каким заброшенным ты себя, наверное, чувствуешь. Вы, люди, все вы, должно быть, чувствуете себя заброшенными.
   — Заброшенными? — Джерри кивнул.
   — От кого ты ведешь свой род, Дэвидж?
   — Это ты про родителей?
   — Да.
   — Родителей помню, — бодро заявил я.
   — А их родителей?
   — Помню деда по матери. Когда я был маленький, мы к нему часто ездили в гости.
   — Дэвидж, что ты знаешь об этом своем деде?
   — Что-то смутно вертится... — Я потер подбородок. — Вроде он имел какое-то отношение к сельскому хозяйству... нет, позабыл.
   — А его родители? — Я покачал головой.
   — Помню только одно: где-то у них в роду смешалась английская кровь с немецкой. Гавей — англичане и немцы?
   Джерри кивнул.
   — Дэвидж, историю своего рода я могу пересказать вплоть до тех дней, когда мою родную планету открыл Джерриба Тай, один из первых тамошних поселенцев, а было это сто девяносто девять поколений назад. На планете Драко в архивах хранятся документы, по которым наша генеалогия прослеживается до материнской планеты Синдие, а на ней — еще по семидесяти поколениям вплоть до Джеррибы Тая, основателя династии Джерриба.
   — Кто же имеет право основать династию?
   — Генеалогическую линию продолжает только перворожденный. Плоды вторых, третьих и четвертых разрешений от бремени должны сами основывать новые династии.
   Я был потрясен.
   — Но почему всего лишь пять имен? Только для того, чтобы легче было запоминать?
   — Нет, — сказал Джерри. — Остальные различия прибавляются к именам; имен всего пять, они заурядны и потому не затмевают тех свершений, какими прославились их носители. Вот мое имя — Шиген — носили великие воины, ученые-гуманитарии, философы, несколько священнослужителей. Имя моего ребенка носили физики, математики, путешественники.
   — Неужели ты помнишь профессию каждого из твоих предков?
   — Да, — подтвердил Джерри, — и помню, что они сделали и где именно сделали. Достигнув совершеннолетия, каждый из нас проходит обряд посвящения. Стоя перед фамильным архивом, посвящаемый декламирует наизусть всю свою родословную; именно это я и проделал двадцать два года назад по нашему летосчислению. То же самое ждет и Заммиса, но только, — Джерри улыбнулся, — мой ребенок начнет декламацию с моего имени — Джерриба Шиген.
   — Ты можешь на память отбарабанить почти двести биографий?
   — Да.
   Я растянулся на своей постели. Глядя в потолок, вернее, на щель в кровле, и наблюдая за тем, как втягивается в эту щель дым, я понял, что имел в виду Джерри, когда говорил об ощущении заброшенности. Заткнув себе за пояс несколько десятков поколений, драконианин знает, кто он такой, для чего живет и на кого должен равняться.
   — Джерри!
   — Да, Дэвидж!
   — А мне ты не можешь продекламировать?
   Повернув голову, я взглянул на драконианина — как раз вовремя, чтоб подметить, как на лице у него крайнее изумление вытесняется радостью. Лишь много лет спустя я узнал, что, поинтересовавшись родословной, оказал Джерри великую честь. У дракониан такая просьба — редкостное проявление уважения, причем уважения не только к личности, но и ко всем предкам этой личности вплоть до основателя династии.
   Джерри положил свое шитье — шляпу — на песок, встал и затянул:
   — Вот я стою пред вами — я, Шиген из рода Джерриба, рожденный от Гоцига — учителя музыки. Незаурядный музыкант, он обучал таких выдающихся мастеров, как Датциг из рода Нем, Перравейн из рода Тускор, а также многих других, менее известных музыкантов. Получивший музыкальное образование в Шимурамской консерватории, Гоциг предстал перед архивами в одиннадцать тысяч пятьдесят первом году и рассказал о родителе своем Гаэзни — корабеле...
   Я вслушивался в речитатив Джерри (официальный язык дракониан), внимал биографиям, излагаемым от конца к началу (от смерти к совершеннолетию), и у меня возникало ощущение, будто время, сжавшись в комок, стало осязаемо, будто до прошлого теперь рукой подать и его можно потрогать. Баталии, созданные и разрушенные государства, сделанные открытия, великие деяния — путешествие по двенадцати тысячелетиям истории, но воспринималось все как четкий, живой континуум.
   Что можно этому противопоставить? «Я, Уиллис из рода Дэвиджей, стою пред вами, рожденный от домохозяйки Сибил и захудалого инженера-строителя Натана, причем Сибил рождена от деда, а тот, рожденный неведомо от кого, имел, кажется, какое-то отношение к сельскому хозяйству...» Черт, даже этим не могу похвастать! Продолжатель рода не я, а мой старший брат. Я слушал-слушал, и во мне окрепло желание выучить родословную Джеррибы наизусть.
 
   Речь заходила о войне.
   — А здорово это у тебя вышло — заманить меня в атмосферу и там протаранить.
   — Драконианский флот — самый лучший, — пожал плечами Джерри, — это общеизвестно.
   Я приподнял брови.
   — То-то я напрочь снес у тебя хвостовое оперение.
   Джерри опять пожал плечами и, хмурый, продолжал сшивать лоскутки змеиной кожи.
   — Зачем земляне вторглись в эту часть Галактики, Дэвидж? До вашего появления мы тысячелетиями не знали войн.
   — Ха! А дракониане зачем вторглись? Мы тоже жили мирно. Чего вам тут надо?
   — Мы заселяем эти планеты. Такая у дракониан традиция. Мы — первопроходцы и основатели поселений.
   — Ах ты, жабья рожа, а мы, по-твоему, кто такие? Компания домоседов? Человечество освоило космос меньше двух тысяч лет назад, однако мы успели заселить вдвое больше планет, чем дракошки...
   — Вот именно! — Джерри поднял вверх палец. — Вы распространяетесь как эпидемия. Хватит! Вы нам здесь не нужны!
   — Тем не менее мы уже здесь, и здесь останемся. Ничего вы с нами не поделаете.
   — Ты же сам видишь, иркмаан, поделываем: мы сражаемся!