Страница:
Мои ножи заняли привычные места в рукавах, кинжал на поясе, а оберег, все еще липкий от крови перевертыша, висел на груди у сердца, рядом с подаренным мне отцом – у того кольца все время крутились, немного раздражая – не могу сказать, что это мне нравилось. И без оберега страшно, руки до сих пор дрожали. Я все время ждал, что кто-нибудь из оборотней оживет и кинется на меня. Больше всего я боялся, что это будет кто-нибудь из женщин. У меня к ним другие чувства. Когда трогал их тела, ярость и страх смешивались с желанием.
Думаю, еще долго буду вздрагивать, глядя на милых девушек, какое-то время стану держаться от них подальше. А может, вообще больше ни к одной не подойду! Подходишь к милой девушке, раздеваешь ее, даже не понимая, что целовать тебе придется не пухлые губки, а жуткую пасть.
Ночь окончательно опустилась на маленький портовый городок. Звезды ярко сияли в вышине, нарядные и праздничные, настолько далекие от наших грязных дел, что даже становилось завидно.
Я вздохнул и потащился по улице, чувствуя, как к моим ногам привязали по огромному тяжеленному валуну. Куда же я вляпался в этот раз и каких неприятностей мне еще ждать? Конечно, все могло быть случайностью. Но только мне хорошо запомнились слова старичка, когда он сказал, что их наняли и дали им мой запах.
Откуда у кого-то взялся мой запах?
Надо бы проверить, узнать у хозяина постоялого двора – искал ли кто меня, а может, заходил кто-нибудь в мою комнату и брал что-то?
Наверняка стоит порасспросить прислугу, они обычно видят многое…
Нет, что-то здесь не так. Только вчера я вошел в этот город, точнее, въехал вместе с караваном, и вот только появился, а уже повстречался с местными бандитами, познакомился с оборотнями. Странно, но мне как-то удается выжить, отец постарался на славу, дал мне нужное обучение, иначе я бы давно погиб.
Встреча с оборотнем не такое уж редкое явление, они есть даже у нас в городе, если судить по слухам, а вот с настоящей семьей встречаюсь впервые. О таком раньше даже не слышал. Все мои учителя рассказывали, что каждый из перевертышей существует сам по себе, они даже в стаи не сбиваются.
Оказывается, и здесь наврали, вот встретил волчицу, волка, да еще с волчонком, которого они натаскивали на человека.
А девушка-оборотень оказалась очень привлекательной. Если бы она меня позвала, то пошел бы с ней куда угодно, в любое темное место, а во время любовной утехи, когда оказался голым и без оружия, она загрызла бы меня без особых хлопот.
Так что можно считать, в этот раз мне повезло – то ли девица была мала возрастом, то ли ее родители не сообразили, каким способом ей лучше меня убить.
У меня даже мороз пошел по коже, уж слишком живо представил, как бы это случилось. Нет, точно, от женщин нужно держаться как можно дальше. Опасное это сословие. Правда, я об этом и раньше знал…
Бормотал разные глупости и тащился по улицам, потому что силы из меня вытекали вместе с кровью, сочащейся из пары небольших ран.
Больше всего болела та, что на лбу. Содранный кусок кожи, точнее, то, что было под ним, горело жутким огнем, да и кровь не унималась, заливая багровой пеленой глаза. Рукав рубашки, которым протирал рану, давно стал мокрым и липким.
Кроме того, снизу поднималась волна ужасной боли, и ее с каждым шагом становилось все труднее терпеть. Неизвестно, что теперь у меня в паху. Вроде раны нет и ничего не пропало, но режет жутко, наверно, отбил мне оборотень в падении все мое мужское достоинство, и женщины мне больше не понадобятся…
И хорошо, все проблем меньше…
Тут я остановился.
Меня стошнило, потом еще раз, и я вдруг обнаружил, что лежу на булыжнике мостовой, хрипя и дергая ногами. Встать никак не получалось, подошвы сапог попали в ручеек нечистот и скользили по мокрому камню.
Можно было, конечно, подождать, пока ручей пересохнет, это должно скоро произойти, ночью никто не выливает помои на улицу, но к тому времени я вряд ли смогу подняться – как-то непривычно мне плохо, наверно, все-таки умру.
Раны я получал раньше, и не раз, да и гораздо опаснее, чем эти, и бывало, тоже считал, что умираю, но сейчас все было не так.
Слабость наполняла мое тело. Боль то нарастала, то снова становилась терпимой, внутри все горело жарким огнем, снизу накатывал холод, да еще мешали судороги, которые временами прокатывались по телу.
Руки подламывались, когда на них пытался опереться, они меня не держали, я снова падал и бился подбородком о камень. Неприятное, надо сказать, ощущение, когда зубы у тебя лязгают друг о друга, а рот наполняется кровью от прикушенного языка.
Очень трудно бороться с собой, все словно говорит – не стоит сражаться за эту глупую жизнь.
Возможно, поэтому, немного подергавшись, я решил, что с меня хватит. Как бы мне ни нравилась жизнь, но любовь к ней у меня не настолько огромная, чтобы тратить так много усилий на поддержание ее в этом жалком и больном теле.
Так что скоро я успокоился, перевернулся на спину и стал ждать прихода смерти, глядя в небо, наполненное яркими звездами. До чего же они хороши! Как, наверно, легка и приятна на них жизнь. Жаль, дорога в верхний мир открыта только мертвым, так что придется немного подождать…
Пробормотав последнюю фразу, я встрепенулся. Что значит – «подождать»? Собрался умирать или уже передумал?
Тут я заметил, что упираюсь спиной в стену дома, а нога очень удачно попала в выбоину на мостовой. Упираясь в эту ямку, я в какой-то момент даже сумел подняться и, хватаясь руками за стены дома, встать на подкашивающиеся от слабости ноги, а потом, немного отдышавшись, сделать несколько шагов.
Вот так всегда – только настроишься на то, чтобы уйти из этого мира, как что-то внутри меня бурно протестует и начинает отчаянно бороться за право страдать и мучиться в этом мире. И зачем? Стоит ли? Разве не больно и неприятно существовать? Да и глупо…
Если за мои двадцать с небольшим гаком лет со мной ничего хорошего не произошло, то стоит ли ждать, что это произойдет в будущем? Шансов на это никаких, это простое упрямство и глупость.
В голове шумело, кровь текла, закрывая глаза, я размазывал ее по лицу, запах крови заползал мне в нос, и меня снова тошнило. Выглядел я наверняка ужасно, мне определенно требовалась помощь, да только улицы темны, пустынны и холодны.
Город отходил ко сну, окна, в которых горели либо свеча, либо лучина, почти не встречались, а именно они давали немного света, чтобы двигаться дальше.
Вдалеке возле порта слышалось перестукивание деревянных колотушек сторожей ночных лабазов и складов, которыми они предупреждали воров, что эта территория охраняется.
По опустевшим улицам метался ледяной ветер, от которого у меня немели пальцы и щеки, от стен отражалось эхо моих шагов, и только вечные звезды в темном небе смотрели на меня с жалостью и сочувствием.
Гостиница находилась где-то далеко, а силы у меня с каждым шагом только уменьшались, и было непонятно почему – раны вроде небольшие, хотя и болезненные.
Неужели так меня ослабил удар когтистой лапой по голове? Но по ней меня били, и не раз, дубиной, а один раз даже рукояткой топора. Меня в очередной раз стошнило, и я решил, что подобное бывает, когда ранят кинжалом с отравленным лезвием.
Недавно это было главным оружием наемных убийц в нашем городе, потому что обеспечивало верную смерть даже при легком скользящем ранении.
Душегубы использовали настолько необычный яд, что знахарям и лекарям не удавалось его распознать, а значит, они не могли подобрать нужные травки для лечения. Люди умирали страшной смертью, крича от боли и чернея на глазах, их трупы выглядели как обугленные головешки.
Настолько ужасной казалась такая смерть, что даже отъявленные смельчаки стали дрожать от страха. Вот тогда стражникам пришлось поработать, да и моему отцу тоже…
То ли им повезло, то ли кто-то подсказал, но довольно скоро они обнаружили в подвале наполовину разрушенного дома сумасшедшего колдуна, изготавливавшего эту жуткую отраву, для нее он собирал мертвых крыс и человеческие трупы из сточных вод, а потом варил страшный яд.
Убийства с отравлением, после того как колдуна повесили, сразу прекратились, и город вздохнул с облегчением, особенно когда наемные убийцы объявили через своих людей, что больше никогда не прибегнут к яду, потому что такая медленная и мучительная кончина напугала даже их самих.
Тошнота и рвота, а еще слабость – явные признаки отравления. Но на меня не нападали ни с кинжалом, ни с каким-либо другим оружием, в котором мог находиться яд! Впрочем, если хорошо подумать, то чем коготь оборотня лучше отравленного ножа? Кто его знает, что они едят и как?
Что-то я не встречал людей, поцарапанных оборотнем, обычно их находили разорванными в клочья.
После этих мыслей мне стало плохо, и я в очередной раз плюхнулся на мостовую, на этот раз уже не надеясь подняться. Сил у меня не осталось даже на донышке. Я лежал и смотрел на звезды сквозь стекающую со лба кровь. Даже не переживал, потому что знал: в какой мир отправлюсь после смерти, зависит только от богини-весовщицы, именно она взвешивает добрые и злые дела всех мертвых людей, и какая чаша окажется тяжелее, от того и зависит, куда отправится душа – в нижний или верхний мир.
Я убивал как хороших, так и плохих людей, поэтому шанс попасть на одну из звезд верхнего мира у меня есть, хоть и очень небольшой.
И вот когда глаза мне застлала, как я думал, смертная пелена, а руки похолодели, кто-то ударил меня по лицу. Если бы не умирал, то тому, кто поднял на меня руку, сразу бы сунул нож в бок, но, поскольку уже уходил по дороге в верхний мир, милостиво простил несчастного в надежде, что на весах богини добрый поступок потянет мою душу вверх.
– Вставай сейчас же! – Голос был женский, я бы даже сказал – девичий. – Иначе умрешь…
Сначала я вяло подумал о том, что волчонок-оборотень все-таки выжил, а теперь пришел меня убивать, но из каких-то особых принципов решил не перегрызать горло человеку, лежащему на земле, и требует, чтобы я встал.
– Мне тебя не поднять, попробуй сам.
Я открыл глаза. Надо мной наклонилась тень, небольшая, довольно стройная и явно женская фигурка. Жаль, что ничего нельзя больше рассмотреть в темноте. Может, и оборотень, но, кажется, та была пышнее в бедрах. Наверное, это случайно мимо проходившая богиня. Жаль, но час назад я дал себе зарок женщин обходить за три версты, так что поищи себе кого-то еще.
– Иди, милая, оставь меня, – прошептал я едва слышно, но даже это усилие вызвало жуткую боль внизу живота. – Тебе мне не помочь…
– Ты встанешь или мне придется тебя убить?
Странное заявление, но меня оно не удивило, именно такова женская логика – убить умирающего человека за то, что тот не может встать.
– Я не могу, – прошептал я ласково в ответ. – Сил нет.
– Вставай, помогу, как смогу…
Меня дернули за плечо, чуть приподняли. Я снова уперся ногами в булыжник и навалился на стену, по ней уже стал карабкаться вверх, обламывая ногти о крепкие валуны. Девушка мне помогала, и довольно умело.
Скоро я с трудом смог выпрямиться и взглянуть во тьму, при этом несказанно удивившись тому, что эта неизвестная девушка смогла меня в ней найти. Потом глубоко вздохнул – вероятно, этого делать не стоило, потому что мне тут же снова стало дурно и еще раз стошнило.
Девушка отскочила в сторону, при этом упомянув нелестно всех моих родственников по отцовской и материнской линии. Сказано было на хорошем уровне, должно быть, юная особа выросла, как и я, в бедных кварталах, где жизнь проста и понятна, а будущее выглядит жутким и мерзким.
– Еще раз такое сотворишь, и я тебя брошу, – прошипела она. – От тебя и так пахнет, как от ведра нечистот, так что добавлять ничего не надо.
– Точно так, – согласился я и сполз по стене, поскольку оказалось, что без поддержки стоять я не могу. – Прощай. Удачи…
– Скотина безмозглая и тупоголовая! – Девушка снова схватила меня и попыталась поднять. На этот раз я решил ей не помогать: это раньше я относился к женской половине с любопытством и любовью, а теперь мне все равно, возможно, потому, что ноги стали ватными, а слабость волной прокатилась по всему телу. – Вставай!
Подергав меня еще немного, она успокоилась, убедившись, что ей меня не поднять. К тому же девушке постоянно мешал какой-то предмет вроде небольшого арбалета, он постоянно сваливался вперед и не раз при этом довольно болезненно ударил меня по голове, добавляя новые звуки к стоявшему в ней звону.
Не знаю почему, но, получив очередной неприятный удар, я решил, что болты с серебряными наконечниками, которые сейчас лежали у меня за пазухой, выпущены именно из этого оружия. Непонятно, как я пришел к такому выводу?
А еще вдруг подумал я о том, что мало кому в голову придет поднимать незнакомого человека, лежащего в луже собственной блевотины на пустынной ночной улице. Если кто-то и готов на такое, то только тот, кому этот человек не безразличен.
А что может соединить милую девушку и меня? Не любовь же? На такие чувства ко мне еще никто не отваживался. Работа у меня рискованная, очень много шансов на то, что могу и не вернуться домой.
Правда, эту работу я не выбирал, ее мне навязали. И если судить по высказываниям этой юной девицы, она взялась меня опекать не по своей воле.
Замечательный вывод. Только голова кружится, слабость подступает, и с каждой минутой становится все хуже.
Когда же этой настойчивой барышне надоест меня теребить? Не могу вспомнить – обещал ли я на ней жениться? Если нет, то к чему такая настойчивость?
Я лег на спину и уставился на звезды. Умирать все-таки лучше в тишине и покое – это понимали наши предки, поэтому уход из жизни у них был делом добровольным и ответственным.
Как же хорошо стало, когда девица наконец ушла, бросив меня умирать… Сердце успокоилось и стало биться реже, понемногу замедляясь. Земля подо мной сначала закачалась, но скоро и она успокоилась. Веки налились свинцом, стали настолько тяжелыми, что держать их открытыми у меня не хватало сил, поэтому они закрылись, пряча от меня яркий свет далеких и таких привлекательных звезд.
Где-то вдалеке противно кричал женский голос, принадлежащий, похоже, все той же нервной девице.
Уже не помню, чего ей от меня требовалось, в мозгах как-то все перепуталось.
Потом все стихло, и я умер.
Последней мыслью было: «Жил грязно и умер в нечистотах чужого города – воистину достойное завершение жизни…»
И пришла тьма, в которой так легко и покойно. Ничего не болело, и не было ни в чем нужды, а вокруг были тишина и покой…
ГЛАВА ШЕСТАЯ
А потом опять что-то случилось…
Глаза открывать не хотелось. Было тяжело дышать, во рту все высохло, словно там находилась пустыня, в которой очень неохотно ворочался огромный язык. Каждое веко весило примерно столько же, сколько огромный каменный валун, который я когда-то на спор поднял. Глупо это было, едва не надорвался, хорошо, вовремя бросил, иначе камень отдавил бы ноги…
И неприятно ощущался липкий пот на всем моем теле, от которого было неуютно и холодно.
Полежав еще немного, я пришел к неутешительному выводу, что все еще жив, а значит, надо попробовать собраться с мыслями, чтобы понять, где нахожусь. На ощупь – определенно лежал на кровати, чувствовалась солома, которой набит тюфяк, и доски, которые проступали под ним нестроганными краями.
Значит, точно живой, не думаю, что в верхнем мире есть такие же ужасные тюфяки, как на постоялом дворе. И похоже, в той комнате, где меня поселили, плохие у меня от нее воспоминания, такое ощущение, что постоянно приползаю сюда умирать.
Рядом слышались голоса, один явно принадлежал хозяину постоялого двора, а вот второй казался незнакомым.
– Так он будет жить? – спросил хозяин. – Этот парень занимает комнату уже четвертые сутки, а заплатил всего за одни. Сразу предупреждаю, если умрет, то не стану тебе платить за его лечение, глупо оплачивать за врачевание мертвеца…
– Если до этого часа не умер, то уже не умрет, – пробурчал кто-то, по-видимому местный знахарь. – Не дам я ему умереть, и мое лечение стоит дорого. Считай, этого везучего парня я вытащил из рук смерти. Так ты и не сказал, есть у него деньги или нет? По нему не скажешь, что он богат. Вероятно, бродяга. Так что если ты меня обманул, сразу предупреждаю, будет худо – порчу наведу или проклятие у ворот постоялого двора повешу.
– Деньги есть, он их оставил мне перед тем, как уйти, – вздохнул хозяин. – Я и сам переживаю о своих убытках: если он умрет, придется все его золото отдать страже.
– Золото? У него есть золото? Что ж ты раньше не сказал, я бы давно сбегал за заживляющим камнем.
– Что толку в деньгах, если все придется отдать? – В голосе хозяина звучала горечь и печаль. – А не отдашь, еще хуже будет…
– Это еще почему?
– Из стражи командир пришел и предупредил о том, что в муниципалитете придумали новый закон: если кто-то умирает в черте города, то деньги идут в казну, иначе не на что хоронить. Мне сказали, я смогу оставить себе только то, что находилось на нем в момент смерти, и то если он умрет у меня в доме, поэтому принял его полумертвого и за тобой послал.
– Так на нем же ничего нет, он голый! Где деньги?
– Одежду его служанки постирали и убрали в шкаф, на нем был пояс с кинжалом и фляжкой, два ножа и пустой мешочек из-под золота…
– Пустой?
– Похоже, кто-то его опустошил, возможно, те моряки, что его принесли. Я точно знаю, он был полон, когда парень уходил, сам отсыпал ему монет из его же запасов. А моряки мне незнакомы, до этого у меня ни разу не появлялись, так что и потребовать будет не с кого.
– Кинжал-то хоть с каменьями?
– Простой, без украшений, даже серебро на лезвии и то поизносилось от старости. А еще у него на груди висели два оберега, один обычный – заговоренный, а второй какой-то странный, никогда такой не видел, ни на какой другой не похожий…
– Обереги продавать нельзя, их маги настраивают на человека, никому другому не подойдут. – Лекарь вздохнул. – Их только выбросить или спрятать в землю лет на десять, а то некоторые из них даже убить могут. Если денег не будет, я его возьму. Ладно, будем надеяться, что парень не умрет и за все заплатит. Вон у него и дыхание выровнялось, кожа порозовела, а то, когда я пришел, совсем белый был.
– Ну теперь-то можешь сказать, что с ним приключилось? Может, заразное что-то, а мы тут вокруг него скачем?
– Незаразное, это точно, больше похоже на яд, но на какой – не знаю, в первый раз с таким встретился. Если бы этого парня не тошнило, он бы давно умер, а так от большей части отравы сам без меня избавился. Ты не знаешь, кому потребовалось его травить?
– Откуда мне-то знать? Я его четвертый день знаю, причем три дня он без сознания. Думаю, кто-то увидел у парня золото и захотел денежки забрать, может, что-то в еду подсыпали в каком-нибудь трактире, а парень вовремя почувствовал неладное и ушел. У меня такие случаи бывали.
– Так ты, получается, сам своих клиентов травил?
– Я этого не говорил, просто знаю, как такое происходит…
– Пить, – простонал я. – Воды…
Их болтовню было тяжело слушать, слышал хоть и не все, а обрывками, но все равно противно, а слышал плохо потому, что. в ушах шумел прибой, словно стоял на берегу моря. Даже не понимал, о ком они говорят, помню же, что в тот день ничего не ел, а в портовом трактире пил вино, оно было кислым…
За вином поговорил с капитаном, кажется, договорился о том, что он меня возьмет, а на обратном пути что-то со мной случилось, не помню что…
Вроде оборотни на меня напали, и я с ними сражался. Кажется, даже победил, если только не приснился обычный кошмар. Девушка-оборотень попалась симпатичная, в желтом сарафане, я ей в горло серебро засунул. А так красивая была, фигурка что надо…
К моим губам прижали край глиняной кружки, вода оказалась безвкусной и совершенно не утоляла жажду, но язык стал меньше, и я смог дышать, а не только хрипеть.
Еще через какое-то время после борьбы с собой и тяжелыми веками мне удалось открыть глаза. В комнату падал солнечный свет и слепил меня, привыкшего к благодатной тьме. Передо мной раскачивались знакомые стены, у окна стоял мой наполовину пустой мешок, рядом с ним меч, лук со снятой тетивой, колчан со стрелами, только серебряных уже нет…
Я скосил глаза. Поворачивать голову было мучительно болезненным делом. Комната оказалась пустой. Если кто и приходил, то давно ушел. Был ли услышанный разговор знахаря с хозяином постоялого двора бредом или правдой, теперь не узнать.
Надо бы встать, кое-что во мне настоятельно этого требовало, я попробовал, но даже ногу не смог снять с матраца. Какое-то время полежав на боку, все-таки сбросил ногу, а вслед за ней и сам с грохотом упал на пол.
На шум прибежала дородная служанка, а вместе с ней вышибала – огромный детина, которого я видел не раз внизу, когда он приносил дрова для очага. Росту в нем не меньше, чем в Молоте, а веса явно больше, с таким не стоит связываться.
Детина легко забросил меня обратно на кровать, укоризненно покачал головой:
– Спать надо, ходить нельзя, больной очень…
– А поесть можно? – поинтересовался я слабым голосом и натянул на себя одеяло, заметив любопытствующий взгляд служанки – только тут понял, что лежу абсолютно голый. – Да и одежда бы тоже не помешала. И еще… ночной горшок.
– Я спрошу у хозяина, – буркнул вышибала и вышел, а служанка, загадочно улыбнувшись, поправила мне подушку, при этом едва не задушив огромной грудью, которая так и выпирала из-под платья. Ответить чем-то соответствующим на такую ласку я не смог, сил у меня на это не было.
Девушка оказалась доброй, заботливой, вытерла выступивший холодный пот на лбу и даже напоила водой.
После того как детина принес ночной горшок и я смог сделать свои дела под внимательными взглядами свидетелей, снова почувствовал себя живым, а еще больше ожил, когда служанка стала кормить меня с ложечки гнилым супчиком, в котором среди одиноко плавающих капелек жира особо выделялись огромные льдины листьев капусты. Вкус у похлебки оказался довольно противным, очень напоминал помои, которые стекают по улицам. Вчера нахлебался этой дряни достаточно…
Или это было не вчера?
Пересиливал себя и ел, понимая, что только так можно вернуться к живым, и точно – после того как поел эту жуткую бурду, даже смог сесть в кровати и посмотреть в окно.
Багровое солнце клонилось к закату, день завтра будет ветреным…
Я бездумно смотрел, ощущая тихое счастье, какое всегда бывает, когда некоторое время проводишь на грани жизни и смерти. Жизнь после этого кажется краше, чем была.
Вернулась служанка и поставила передо мной кружку теплого разбавленного вина. Она улыбнулась как-то смущенно, что при ее габаритах казалось нелепым, и тихо проговорила:
– Только не засыпайте, вино должно подбодрить, лучше сейчас иметь ясную голову.
– Это еще для чего? – вяло поинтересовался я. – У меня она и раньше ясной не была.
– Внизу сидит стражник и ужинает, потом он поднимется, его интересуют люди, которые на вас напали.
– Зачем ему это? Неужели стража собирается их ловить?
– Собирается, но не из-за тебя. – Девушка помогла мне сесть удобнее. – В этот день в тех же местах убили еще троих горожан: одну пожилую чету и их дочь. Девушка была настоящей красавицей, семья их считалась богатой и знатной…
Больше служанка ничего сказать не успела – послышались тяжелые шаги, дверь распахнулась, и в комнату вошел высокий стражник.
На поясе у него висели меч и кинжал, руки закрывали боевые перчатки с нашитыми на них металлическими полосами, полосы металла покрывали также твердую куртку и высокие сапоги. Лицо казалось красным, на нем выделялись пшеничные усы, скрывающий узкий подбородок, и огромный нос.
В общем, вид у стража был самый что ни на есть боевой. Он сел на единственный стул, который жалобно заскрипел, приняв изрядный вес, и хмуро поглядел на меня.
Служанка исчезла за дверью, забрав пустую посуду.
– Ну! – угрюмо прорычал страж, – он все больше мрачнел. – Да…
Последнее относилось к мое телу, перевязанному окровавленными тряпками, и плечу, на котором подсыхал свежий шрам.
Потом он снова посмотрел мне в лицо, видимо, размышлял, может ли человек с такой бандитской внешностью быть невинной жертвой уличных грабителей. Через какое-то время стражник все-таки решил, что обязан исполнить долг до конца, и хмуро спросил:
– Помнишь ли ты, парень, хотя бы что-нибудь о вечере, когда на тебя напали? Видел ли лица? Запомнил кого-нибудь? Сможешь описать? А узнать?
– Вечер помню, – ответил я, решив, что должен быть любезным с представителем власти – не в том положении находился, чтобы вести себя по-другому: сил немного, слабость во всем теле. – Был в трактире, договаривался с капитаном, чтобы он меня взял до королевства Грига, у меня там дела… торговые.
– Угм… у, – прокашлялся стражник. – Продолжай.
– А потом пошел домой. – Я вздохнул. – Вот… в общем, и все.
– Как «все»? – удивился стражник и почесал задумчиво огромный нос. – А когда на тебя напали?
– Этого уже не помню. – Я развел руками. – Шел по улице, смеркалось, проходил мимо темного проулка, а… дальше пустота. Наверно, ударили дубинкой по голове, поэтому она и болит. Очнулся уже здесь – даже не помню, как сюда попал…
Думаю, еще долго буду вздрагивать, глядя на милых девушек, какое-то время стану держаться от них подальше. А может, вообще больше ни к одной не подойду! Подходишь к милой девушке, раздеваешь ее, даже не понимая, что целовать тебе придется не пухлые губки, а жуткую пасть.
Ночь окончательно опустилась на маленький портовый городок. Звезды ярко сияли в вышине, нарядные и праздничные, настолько далекие от наших грязных дел, что даже становилось завидно.
Я вздохнул и потащился по улице, чувствуя, как к моим ногам привязали по огромному тяжеленному валуну. Куда же я вляпался в этот раз и каких неприятностей мне еще ждать? Конечно, все могло быть случайностью. Но только мне хорошо запомнились слова старичка, когда он сказал, что их наняли и дали им мой запах.
Откуда у кого-то взялся мой запах?
Надо бы проверить, узнать у хозяина постоялого двора – искал ли кто меня, а может, заходил кто-нибудь в мою комнату и брал что-то?
Наверняка стоит порасспросить прислугу, они обычно видят многое…
Нет, что-то здесь не так. Только вчера я вошел в этот город, точнее, въехал вместе с караваном, и вот только появился, а уже повстречался с местными бандитами, познакомился с оборотнями. Странно, но мне как-то удается выжить, отец постарался на славу, дал мне нужное обучение, иначе я бы давно погиб.
Встреча с оборотнем не такое уж редкое явление, они есть даже у нас в городе, если судить по слухам, а вот с настоящей семьей встречаюсь впервые. О таком раньше даже не слышал. Все мои учителя рассказывали, что каждый из перевертышей существует сам по себе, они даже в стаи не сбиваются.
Оказывается, и здесь наврали, вот встретил волчицу, волка, да еще с волчонком, которого они натаскивали на человека.
А девушка-оборотень оказалась очень привлекательной. Если бы она меня позвала, то пошел бы с ней куда угодно, в любое темное место, а во время любовной утехи, когда оказался голым и без оружия, она загрызла бы меня без особых хлопот.
Так что можно считать, в этот раз мне повезло – то ли девица была мала возрастом, то ли ее родители не сообразили, каким способом ей лучше меня убить.
У меня даже мороз пошел по коже, уж слишком живо представил, как бы это случилось. Нет, точно, от женщин нужно держаться как можно дальше. Опасное это сословие. Правда, я об этом и раньше знал…
Бормотал разные глупости и тащился по улицам, потому что силы из меня вытекали вместе с кровью, сочащейся из пары небольших ран.
Больше всего болела та, что на лбу. Содранный кусок кожи, точнее, то, что было под ним, горело жутким огнем, да и кровь не унималась, заливая багровой пеленой глаза. Рукав рубашки, которым протирал рану, давно стал мокрым и липким.
Кроме того, снизу поднималась волна ужасной боли, и ее с каждым шагом становилось все труднее терпеть. Неизвестно, что теперь у меня в паху. Вроде раны нет и ничего не пропало, но режет жутко, наверно, отбил мне оборотень в падении все мое мужское достоинство, и женщины мне больше не понадобятся…
И хорошо, все проблем меньше…
Тут я остановился.
Меня стошнило, потом еще раз, и я вдруг обнаружил, что лежу на булыжнике мостовой, хрипя и дергая ногами. Встать никак не получалось, подошвы сапог попали в ручеек нечистот и скользили по мокрому камню.
Можно было, конечно, подождать, пока ручей пересохнет, это должно скоро произойти, ночью никто не выливает помои на улицу, но к тому времени я вряд ли смогу подняться – как-то непривычно мне плохо, наверно, все-таки умру.
Раны я получал раньше, и не раз, да и гораздо опаснее, чем эти, и бывало, тоже считал, что умираю, но сейчас все было не так.
Слабость наполняла мое тело. Боль то нарастала, то снова становилась терпимой, внутри все горело жарким огнем, снизу накатывал холод, да еще мешали судороги, которые временами прокатывались по телу.
Руки подламывались, когда на них пытался опереться, они меня не держали, я снова падал и бился подбородком о камень. Неприятное, надо сказать, ощущение, когда зубы у тебя лязгают друг о друга, а рот наполняется кровью от прикушенного языка.
Очень трудно бороться с собой, все словно говорит – не стоит сражаться за эту глупую жизнь.
Возможно, поэтому, немного подергавшись, я решил, что с меня хватит. Как бы мне ни нравилась жизнь, но любовь к ней у меня не настолько огромная, чтобы тратить так много усилий на поддержание ее в этом жалком и больном теле.
Так что скоро я успокоился, перевернулся на спину и стал ждать прихода смерти, глядя в небо, наполненное яркими звездами. До чего же они хороши! Как, наверно, легка и приятна на них жизнь. Жаль, дорога в верхний мир открыта только мертвым, так что придется немного подождать…
Пробормотав последнюю фразу, я встрепенулся. Что значит – «подождать»? Собрался умирать или уже передумал?
Тут я заметил, что упираюсь спиной в стену дома, а нога очень удачно попала в выбоину на мостовой. Упираясь в эту ямку, я в какой-то момент даже сумел подняться и, хватаясь руками за стены дома, встать на подкашивающиеся от слабости ноги, а потом, немного отдышавшись, сделать несколько шагов.
Вот так всегда – только настроишься на то, чтобы уйти из этого мира, как что-то внутри меня бурно протестует и начинает отчаянно бороться за право страдать и мучиться в этом мире. И зачем? Стоит ли? Разве не больно и неприятно существовать? Да и глупо…
Если за мои двадцать с небольшим гаком лет со мной ничего хорошего не произошло, то стоит ли ждать, что это произойдет в будущем? Шансов на это никаких, это простое упрямство и глупость.
В голове шумело, кровь текла, закрывая глаза, я размазывал ее по лицу, запах крови заползал мне в нос, и меня снова тошнило. Выглядел я наверняка ужасно, мне определенно требовалась помощь, да только улицы темны, пустынны и холодны.
Город отходил ко сну, окна, в которых горели либо свеча, либо лучина, почти не встречались, а именно они давали немного света, чтобы двигаться дальше.
Вдалеке возле порта слышалось перестукивание деревянных колотушек сторожей ночных лабазов и складов, которыми они предупреждали воров, что эта территория охраняется.
По опустевшим улицам метался ледяной ветер, от которого у меня немели пальцы и щеки, от стен отражалось эхо моих шагов, и только вечные звезды в темном небе смотрели на меня с жалостью и сочувствием.
Гостиница находилась где-то далеко, а силы у меня с каждым шагом только уменьшались, и было непонятно почему – раны вроде небольшие, хотя и болезненные.
Неужели так меня ослабил удар когтистой лапой по голове? Но по ней меня били, и не раз, дубиной, а один раз даже рукояткой топора. Меня в очередной раз стошнило, и я решил, что подобное бывает, когда ранят кинжалом с отравленным лезвием.
Недавно это было главным оружием наемных убийц в нашем городе, потому что обеспечивало верную смерть даже при легком скользящем ранении.
Душегубы использовали настолько необычный яд, что знахарям и лекарям не удавалось его распознать, а значит, они не могли подобрать нужные травки для лечения. Люди умирали страшной смертью, крича от боли и чернея на глазах, их трупы выглядели как обугленные головешки.
Настолько ужасной казалась такая смерть, что даже отъявленные смельчаки стали дрожать от страха. Вот тогда стражникам пришлось поработать, да и моему отцу тоже…
То ли им повезло, то ли кто-то подсказал, но довольно скоро они обнаружили в подвале наполовину разрушенного дома сумасшедшего колдуна, изготавливавшего эту жуткую отраву, для нее он собирал мертвых крыс и человеческие трупы из сточных вод, а потом варил страшный яд.
Убийства с отравлением, после того как колдуна повесили, сразу прекратились, и город вздохнул с облегчением, особенно когда наемные убийцы объявили через своих людей, что больше никогда не прибегнут к яду, потому что такая медленная и мучительная кончина напугала даже их самих.
Тошнота и рвота, а еще слабость – явные признаки отравления. Но на меня не нападали ни с кинжалом, ни с каким-либо другим оружием, в котором мог находиться яд! Впрочем, если хорошо подумать, то чем коготь оборотня лучше отравленного ножа? Кто его знает, что они едят и как?
Что-то я не встречал людей, поцарапанных оборотнем, обычно их находили разорванными в клочья.
После этих мыслей мне стало плохо, и я в очередной раз плюхнулся на мостовую, на этот раз уже не надеясь подняться. Сил у меня не осталось даже на донышке. Я лежал и смотрел на звезды сквозь стекающую со лба кровь. Даже не переживал, потому что знал: в какой мир отправлюсь после смерти, зависит только от богини-весовщицы, именно она взвешивает добрые и злые дела всех мертвых людей, и какая чаша окажется тяжелее, от того и зависит, куда отправится душа – в нижний или верхний мир.
Я убивал как хороших, так и плохих людей, поэтому шанс попасть на одну из звезд верхнего мира у меня есть, хоть и очень небольшой.
И вот когда глаза мне застлала, как я думал, смертная пелена, а руки похолодели, кто-то ударил меня по лицу. Если бы не умирал, то тому, кто поднял на меня руку, сразу бы сунул нож в бок, но, поскольку уже уходил по дороге в верхний мир, милостиво простил несчастного в надежде, что на весах богини добрый поступок потянет мою душу вверх.
– Вставай сейчас же! – Голос был женский, я бы даже сказал – девичий. – Иначе умрешь…
Сначала я вяло подумал о том, что волчонок-оборотень все-таки выжил, а теперь пришел меня убивать, но из каких-то особых принципов решил не перегрызать горло человеку, лежащему на земле, и требует, чтобы я встал.
– Мне тебя не поднять, попробуй сам.
Я открыл глаза. Надо мной наклонилась тень, небольшая, довольно стройная и явно женская фигурка. Жаль, что ничего нельзя больше рассмотреть в темноте. Может, и оборотень, но, кажется, та была пышнее в бедрах. Наверное, это случайно мимо проходившая богиня. Жаль, но час назад я дал себе зарок женщин обходить за три версты, так что поищи себе кого-то еще.
– Иди, милая, оставь меня, – прошептал я едва слышно, но даже это усилие вызвало жуткую боль внизу живота. – Тебе мне не помочь…
– Ты встанешь или мне придется тебя убить?
Странное заявление, но меня оно не удивило, именно такова женская логика – убить умирающего человека за то, что тот не может встать.
– Я не могу, – прошептал я ласково в ответ. – Сил нет.
– Вставай, помогу, как смогу…
Меня дернули за плечо, чуть приподняли. Я снова уперся ногами в булыжник и навалился на стену, по ней уже стал карабкаться вверх, обламывая ногти о крепкие валуны. Девушка мне помогала, и довольно умело.
Скоро я с трудом смог выпрямиться и взглянуть во тьму, при этом несказанно удивившись тому, что эта неизвестная девушка смогла меня в ней найти. Потом глубоко вздохнул – вероятно, этого делать не стоило, потому что мне тут же снова стало дурно и еще раз стошнило.
Девушка отскочила в сторону, при этом упомянув нелестно всех моих родственников по отцовской и материнской линии. Сказано было на хорошем уровне, должно быть, юная особа выросла, как и я, в бедных кварталах, где жизнь проста и понятна, а будущее выглядит жутким и мерзким.
– Еще раз такое сотворишь, и я тебя брошу, – прошипела она. – От тебя и так пахнет, как от ведра нечистот, так что добавлять ничего не надо.
– Точно так, – согласился я и сполз по стене, поскольку оказалось, что без поддержки стоять я не могу. – Прощай. Удачи…
– Скотина безмозглая и тупоголовая! – Девушка снова схватила меня и попыталась поднять. На этот раз я решил ей не помогать: это раньше я относился к женской половине с любопытством и любовью, а теперь мне все равно, возможно, потому, что ноги стали ватными, а слабость волной прокатилась по всему телу. – Вставай!
Подергав меня еще немного, она успокоилась, убедившись, что ей меня не поднять. К тому же девушке постоянно мешал какой-то предмет вроде небольшого арбалета, он постоянно сваливался вперед и не раз при этом довольно болезненно ударил меня по голове, добавляя новые звуки к стоявшему в ней звону.
Не знаю почему, но, получив очередной неприятный удар, я решил, что болты с серебряными наконечниками, которые сейчас лежали у меня за пазухой, выпущены именно из этого оружия. Непонятно, как я пришел к такому выводу?
А еще вдруг подумал я о том, что мало кому в голову придет поднимать незнакомого человека, лежащего в луже собственной блевотины на пустынной ночной улице. Если кто-то и готов на такое, то только тот, кому этот человек не безразличен.
А что может соединить милую девушку и меня? Не любовь же? На такие чувства ко мне еще никто не отваживался. Работа у меня рискованная, очень много шансов на то, что могу и не вернуться домой.
Правда, эту работу я не выбирал, ее мне навязали. И если судить по высказываниям этой юной девицы, она взялась меня опекать не по своей воле.
Замечательный вывод. Только голова кружится, слабость подступает, и с каждой минутой становится все хуже.
Когда же этой настойчивой барышне надоест меня теребить? Не могу вспомнить – обещал ли я на ней жениться? Если нет, то к чему такая настойчивость?
Я лег на спину и уставился на звезды. Умирать все-таки лучше в тишине и покое – это понимали наши предки, поэтому уход из жизни у них был делом добровольным и ответственным.
Как же хорошо стало, когда девица наконец ушла, бросив меня умирать… Сердце успокоилось и стало биться реже, понемногу замедляясь. Земля подо мной сначала закачалась, но скоро и она успокоилась. Веки налились свинцом, стали настолько тяжелыми, что держать их открытыми у меня не хватало сил, поэтому они закрылись, пряча от меня яркий свет далеких и таких привлекательных звезд.
Где-то вдалеке противно кричал женский голос, принадлежащий, похоже, все той же нервной девице.
Уже не помню, чего ей от меня требовалось, в мозгах как-то все перепуталось.
Потом все стихло, и я умер.
Последней мыслью было: «Жил грязно и умер в нечистотах чужого города – воистину достойное завершение жизни…»
И пришла тьма, в которой так легко и покойно. Ничего не болело, и не было ни в чем нужды, а вокруг были тишина и покой…
ГЛАВА ШЕСТАЯ
На дороге ли, на воде ли, в воздухе ли – всегда бойся диких зверей и своих сородичей.
Из книги бога-странника
А потом опять что-то случилось…
Глаза открывать не хотелось. Было тяжело дышать, во рту все высохло, словно там находилась пустыня, в которой очень неохотно ворочался огромный язык. Каждое веко весило примерно столько же, сколько огромный каменный валун, который я когда-то на спор поднял. Глупо это было, едва не надорвался, хорошо, вовремя бросил, иначе камень отдавил бы ноги…
И неприятно ощущался липкий пот на всем моем теле, от которого было неуютно и холодно.
Полежав еще немного, я пришел к неутешительному выводу, что все еще жив, а значит, надо попробовать собраться с мыслями, чтобы понять, где нахожусь. На ощупь – определенно лежал на кровати, чувствовалась солома, которой набит тюфяк, и доски, которые проступали под ним нестроганными краями.
Значит, точно живой, не думаю, что в верхнем мире есть такие же ужасные тюфяки, как на постоялом дворе. И похоже, в той комнате, где меня поселили, плохие у меня от нее воспоминания, такое ощущение, что постоянно приползаю сюда умирать.
Рядом слышались голоса, один явно принадлежал хозяину постоялого двора, а вот второй казался незнакомым.
– Так он будет жить? – спросил хозяин. – Этот парень занимает комнату уже четвертые сутки, а заплатил всего за одни. Сразу предупреждаю, если умрет, то не стану тебе платить за его лечение, глупо оплачивать за врачевание мертвеца…
– Если до этого часа не умер, то уже не умрет, – пробурчал кто-то, по-видимому местный знахарь. – Не дам я ему умереть, и мое лечение стоит дорого. Считай, этого везучего парня я вытащил из рук смерти. Так ты и не сказал, есть у него деньги или нет? По нему не скажешь, что он богат. Вероятно, бродяга. Так что если ты меня обманул, сразу предупреждаю, будет худо – порчу наведу или проклятие у ворот постоялого двора повешу.
– Деньги есть, он их оставил мне перед тем, как уйти, – вздохнул хозяин. – Я и сам переживаю о своих убытках: если он умрет, придется все его золото отдать страже.
– Золото? У него есть золото? Что ж ты раньше не сказал, я бы давно сбегал за заживляющим камнем.
– Что толку в деньгах, если все придется отдать? – В голосе хозяина звучала горечь и печаль. – А не отдашь, еще хуже будет…
– Это еще почему?
– Из стражи командир пришел и предупредил о том, что в муниципалитете придумали новый закон: если кто-то умирает в черте города, то деньги идут в казну, иначе не на что хоронить. Мне сказали, я смогу оставить себе только то, что находилось на нем в момент смерти, и то если он умрет у меня в доме, поэтому принял его полумертвого и за тобой послал.
– Так на нем же ничего нет, он голый! Где деньги?
– Одежду его служанки постирали и убрали в шкаф, на нем был пояс с кинжалом и фляжкой, два ножа и пустой мешочек из-под золота…
– Пустой?
– Похоже, кто-то его опустошил, возможно, те моряки, что его принесли. Я точно знаю, он был полон, когда парень уходил, сам отсыпал ему монет из его же запасов. А моряки мне незнакомы, до этого у меня ни разу не появлялись, так что и потребовать будет не с кого.
– Кинжал-то хоть с каменьями?
– Простой, без украшений, даже серебро на лезвии и то поизносилось от старости. А еще у него на груди висели два оберега, один обычный – заговоренный, а второй какой-то странный, никогда такой не видел, ни на какой другой не похожий…
– Обереги продавать нельзя, их маги настраивают на человека, никому другому не подойдут. – Лекарь вздохнул. – Их только выбросить или спрятать в землю лет на десять, а то некоторые из них даже убить могут. Если денег не будет, я его возьму. Ладно, будем надеяться, что парень не умрет и за все заплатит. Вон у него и дыхание выровнялось, кожа порозовела, а то, когда я пришел, совсем белый был.
– Ну теперь-то можешь сказать, что с ним приключилось? Может, заразное что-то, а мы тут вокруг него скачем?
– Незаразное, это точно, больше похоже на яд, но на какой – не знаю, в первый раз с таким встретился. Если бы этого парня не тошнило, он бы давно умер, а так от большей части отравы сам без меня избавился. Ты не знаешь, кому потребовалось его травить?
– Откуда мне-то знать? Я его четвертый день знаю, причем три дня он без сознания. Думаю, кто-то увидел у парня золото и захотел денежки забрать, может, что-то в еду подсыпали в каком-нибудь трактире, а парень вовремя почувствовал неладное и ушел. У меня такие случаи бывали.
– Так ты, получается, сам своих клиентов травил?
– Я этого не говорил, просто знаю, как такое происходит…
– Пить, – простонал я. – Воды…
Их болтовню было тяжело слушать, слышал хоть и не все, а обрывками, но все равно противно, а слышал плохо потому, что. в ушах шумел прибой, словно стоял на берегу моря. Даже не понимал, о ком они говорят, помню же, что в тот день ничего не ел, а в портовом трактире пил вино, оно было кислым…
За вином поговорил с капитаном, кажется, договорился о том, что он меня возьмет, а на обратном пути что-то со мной случилось, не помню что…
Вроде оборотни на меня напали, и я с ними сражался. Кажется, даже победил, если только не приснился обычный кошмар. Девушка-оборотень попалась симпатичная, в желтом сарафане, я ей в горло серебро засунул. А так красивая была, фигурка что надо…
К моим губам прижали край глиняной кружки, вода оказалась безвкусной и совершенно не утоляла жажду, но язык стал меньше, и я смог дышать, а не только хрипеть.
Еще через какое-то время после борьбы с собой и тяжелыми веками мне удалось открыть глаза. В комнату падал солнечный свет и слепил меня, привыкшего к благодатной тьме. Передо мной раскачивались знакомые стены, у окна стоял мой наполовину пустой мешок, рядом с ним меч, лук со снятой тетивой, колчан со стрелами, только серебряных уже нет…
Я скосил глаза. Поворачивать голову было мучительно болезненным делом. Комната оказалась пустой. Если кто и приходил, то давно ушел. Был ли услышанный разговор знахаря с хозяином постоялого двора бредом или правдой, теперь не узнать.
Надо бы встать, кое-что во мне настоятельно этого требовало, я попробовал, но даже ногу не смог снять с матраца. Какое-то время полежав на боку, все-таки сбросил ногу, а вслед за ней и сам с грохотом упал на пол.
На шум прибежала дородная служанка, а вместе с ней вышибала – огромный детина, которого я видел не раз внизу, когда он приносил дрова для очага. Росту в нем не меньше, чем в Молоте, а веса явно больше, с таким не стоит связываться.
Детина легко забросил меня обратно на кровать, укоризненно покачал головой:
– Спать надо, ходить нельзя, больной очень…
– А поесть можно? – поинтересовался я слабым голосом и натянул на себя одеяло, заметив любопытствующий взгляд служанки – только тут понял, что лежу абсолютно голый. – Да и одежда бы тоже не помешала. И еще… ночной горшок.
– Я спрошу у хозяина, – буркнул вышибала и вышел, а служанка, загадочно улыбнувшись, поправила мне подушку, при этом едва не задушив огромной грудью, которая так и выпирала из-под платья. Ответить чем-то соответствующим на такую ласку я не смог, сил у меня на это не было.
Девушка оказалась доброй, заботливой, вытерла выступивший холодный пот на лбу и даже напоила водой.
После того как детина принес ночной горшок и я смог сделать свои дела под внимательными взглядами свидетелей, снова почувствовал себя живым, а еще больше ожил, когда служанка стала кормить меня с ложечки гнилым супчиком, в котором среди одиноко плавающих капелек жира особо выделялись огромные льдины листьев капусты. Вкус у похлебки оказался довольно противным, очень напоминал помои, которые стекают по улицам. Вчера нахлебался этой дряни достаточно…
Или это было не вчера?
Пересиливал себя и ел, понимая, что только так можно вернуться к живым, и точно – после того как поел эту жуткую бурду, даже смог сесть в кровати и посмотреть в окно.
Багровое солнце клонилось к закату, день завтра будет ветреным…
Я бездумно смотрел, ощущая тихое счастье, какое всегда бывает, когда некоторое время проводишь на грани жизни и смерти. Жизнь после этого кажется краше, чем была.
Вернулась служанка и поставила передо мной кружку теплого разбавленного вина. Она улыбнулась как-то смущенно, что при ее габаритах казалось нелепым, и тихо проговорила:
– Только не засыпайте, вино должно подбодрить, лучше сейчас иметь ясную голову.
– Это еще для чего? – вяло поинтересовался я. – У меня она и раньше ясной не была.
– Внизу сидит стражник и ужинает, потом он поднимется, его интересуют люди, которые на вас напали.
– Зачем ему это? Неужели стража собирается их ловить?
– Собирается, но не из-за тебя. – Девушка помогла мне сесть удобнее. – В этот день в тех же местах убили еще троих горожан: одну пожилую чету и их дочь. Девушка была настоящей красавицей, семья их считалась богатой и знатной…
Больше служанка ничего сказать не успела – послышались тяжелые шаги, дверь распахнулась, и в комнату вошел высокий стражник.
На поясе у него висели меч и кинжал, руки закрывали боевые перчатки с нашитыми на них металлическими полосами, полосы металла покрывали также твердую куртку и высокие сапоги. Лицо казалось красным, на нем выделялись пшеничные усы, скрывающий узкий подбородок, и огромный нос.
В общем, вид у стража был самый что ни на есть боевой. Он сел на единственный стул, который жалобно заскрипел, приняв изрядный вес, и хмуро поглядел на меня.
Служанка исчезла за дверью, забрав пустую посуду.
– Ну! – угрюмо прорычал страж, – он все больше мрачнел. – Да…
Последнее относилось к мое телу, перевязанному окровавленными тряпками, и плечу, на котором подсыхал свежий шрам.
Потом он снова посмотрел мне в лицо, видимо, размышлял, может ли человек с такой бандитской внешностью быть невинной жертвой уличных грабителей. Через какое-то время стражник все-таки решил, что обязан исполнить долг до конца, и хмуро спросил:
– Помнишь ли ты, парень, хотя бы что-нибудь о вечере, когда на тебя напали? Видел ли лица? Запомнил кого-нибудь? Сможешь описать? А узнать?
– Вечер помню, – ответил я, решив, что должен быть любезным с представителем власти – не в том положении находился, чтобы вести себя по-другому: сил немного, слабость во всем теле. – Был в трактире, договаривался с капитаном, чтобы он меня взял до королевства Грига, у меня там дела… торговые.
– Угм… у, – прокашлялся стражник. – Продолжай.
– А потом пошел домой. – Я вздохнул. – Вот… в общем, и все.
– Как «все»? – удивился стражник и почесал задумчиво огромный нос. – А когда на тебя напали?
– Этого уже не помню. – Я развел руками. – Шел по улице, смеркалось, проходил мимо темного проулка, а… дальше пустота. Наверно, ударили дубинкой по голове, поэтому она и болит. Очнулся уже здесь – даже не помню, как сюда попал…