Лоуэлл Элизабет. Рубиновое кольцо

   – Креветка тебе пойдет на пользу.
   – Без оливкового масла и макарон. – Она закрыла глаза, смакуя кусочек запрещенной еды. – Нет, все. Не давай мне больше, даже если я буду пускать слюни вроде Бумера.
   – Кто такой Бумер?
   – Большая смешная собака, которую Джефф нашел на дороге. Она была ранена, и мы взяли ее домой. Наша квартира в Хилтон-Хед стала слишком маленькой, как только Бумер поселился в ней. Он такое там устроил! Мы отдали его Тиге и папе. Что такое южный особняк со скрипучими лестницами без собаки?
   – Благословенный ларец, – твердо заявила Фейт, чувствуя, что нить беседы снова ускользает.
   – Верно. – Мел отпила глоток минеральной воды и вернулась к разговору. – Каждое поколение должно было приумножать семейное добро и пополнять ларец рубиновыми украшениями. Это своего рода традиция. Поколения, которые пополняли ларец рубинами и другими ценностями, богатели. Те же, кто брал их оттуда, беднели.
   Фейт подозревала, что свадебное ожерелье Мел закончит свои дни в благословенном ларце.
   – Конечно, у папы Монтегю не было возможности положить что-то в ларец, ведь его украли. Он считает, что из-за утраты семейной реликвии теперь у него проблемы с деньгами.
   – А что думает Джефф?
   – Что его отец – плохой эксперт по недвижимости. Поэтому Джефф управляет ювелирным магазином, а папа продолжает пробовать сделать деньги на недвижимости. Тига же управляет Руби-Байю на собственный дурацкий манер, да, между прочим, она хороший повар. Она может лучше всех посыпать, сдобрить, покрыть.
   – Ты заморочила мне голову окончательно.
   – Эти словами? Посыпать, сдобрить и покрыть?
   – Да.
   – Картофель посыпать луком, сдобрить сыром и покрыть соусом, – с тоской сказала Мел. – Это южный завтрак. Тяжелый, как грех, и легкий, как свежие фрукты.
   ( Возьми еще креветку.
   – Если я закрою глаза, калории не считаются, да?
   – Гм, – все, что смогла ответить Фейт на этот вопрос. Мел, закрыв глаза, медленно жевала, потом вздохнула и открыла глаза.
   – Кроме Джеффа, свежие креветки – самое лучшее, что есть на Юге. Ты скоро сможешь приехать в Руби-Байю? Выставка заканчивается завтра в полдень, верно?
   – Да, но я не могу ничего обещать. Особенно насчет Уокера.
   – Тогда мы позволим мужчине ответить самому за себя.
   Мел встала и пошла в бар. Даже при шестимесячной беременности, а может быть, благодаря ей она двигалась так женственно, что притягивала к себе взгляды всех мужчин.
   Она эффектно наклонилась к Уокеру и, поиграв воротником его куртки, сказала:
   – Что такой красивый парень, как ты, делает в баре вроде этого?
   Глаза Уокера сощурились.
   – Жду, когда мне повезет.
   – Считай, что тебе уже повезло. – Она потянула его за воротник.
   – Ты уверена?
   – Уверена. Мы готовы перейти от страшных рассказов к беседам о схватках в НХЛ.
   На лице Уокера расплылась улыбка. Он сиял весь – от глаз до губ.
   – Мне принести с собой стул?
   – Официант принесет.
   – Пошли.
   Уверенным шагом официант обошел их и вернулся к столу. Он сумел пристроить стул между двумя уже стоящими и не опрокинуть при этом тарелку Фейт, за что и получил чаевые.
   Уокеру не хотелось внедряться в дамскую компанию, но он забыл об этом, как только увидел Фейт. В начале обеда она была бледной, как фарфор. Теперь на ее лицо вернулись краски. Она смеялась, и ее серебристо-синие глаза блестели. Фейт доедала последнюю креветку, причем делала это с явным удовольствием.
   Уокер с облегчением сел на стул.
   – Ты хорошо на нее действуешь, – сказал он Мел спокойным голосом.
   – Что ты имеешь в виду? – пробормотала Мел.
   – Грабеж и нападение потрясли ее, причем сильнее, чем она себе это могла представить. – Слова Уокера, специально произнесенные громко, долетели до агента ФБР, сидящего поблизости.
   – Грабеж и нападение?
   – После ленча, – ответил Уокер.
   – Сегодня? – с ужасом спросила Мел.
   Фейт бросила на Уокера взгляд, в котором читалось предупреждение: ну, Уокер, погоди!
   – Ох, – ответил он, – я вижу, Фейт ничего тебе не рассказала.
   – Вот именно. Нам надо приехать в Руби-Байю завтра вечером.
   Краешком глаза Уокер наблюдал за агентами. Он подумал о хорошо экипированных агентах Дяди, которые ползают по болотам вокруг Руби-Байю темной ночью, и усмехнулся. Его улыбка была похожа на улыбку аллигатора.
   – Я никогда не спорю с красивой леди, – произнес он в своей обычной южной манере. – Мы приедем.

Глава 17

   После того как прошло торжественное закрытие выставки, клиенты и дизайнеры разбрелись по залу. Кто-то укладывал вещи, кто-то подсчитывал, во что ему обошлись поездка и участие. Человек десять в униформе прогуливались в толпе. После вчерашнего грабежа организаторам ничего другого не оставалось, как пригласить профессионалов. Они наняли еще нескольких полицейских, но с условием не бряцать оружием.
   Фейт и Уокер смешались с толпой. Сегодня Фейт Донован надела однотонный брючный костюм. Глубокий красный цвет его походил на цвет бирманского рубина. Вместо убийственных шпилек на ней были простые, но чертовски дорогие черные итальянские туфли. Кроме того, они были еще и удобными, а удобство волновало Фейт сейчас больше всего.
   Уокер надел ту же самую спортивную куртку и свежую голубую рубашку. Его главная задача и расчет – не выделяться, быть как можно более незаметным. Чем меньше люди будут обращать на него внимания, тем легче ему будет наблюдать за тем, что происходит, не привлекая любопытных или косых взглядов.
   В номинации «Самая смешная вещь» победило украшение, имитирующее большую яичницу-глазунью: желтые бриллианты вместо желтка и бесцветные бриллианты вместо белка. Уокер не мог представить себе, какая женщина захочет носить на своем деловом костюме завтрак в полмиллиона долларов. Он и впрямь был деревенский парень, потому что понятия не имел, какие продвинутые женщины живут в Манхэттене или в Лос-Анджелесе.
   – Прекрати хихикать, – призвала его к порядку Фейт, почти не шевеля губами. – Если люди проголосовали за ту убогую булавку в номинации «Самое лучшее», то почему это не может быть «Самое смешное»? – Она наклонилась, чтобы прочитать карточку, сопровождавшую награждение:
   – «Булавка – забавное постмодернистское утверждение каждодневных пустячков, которые находят отклик в сердце даже в самой гламурной жизни».
   – Ну и дерьмо, – прокомментировал услышанное Уокер. Она впилась зубами в нижнюю губу, пытаясь не расхохотаться, потому что смех только раззадорил бы Уокера. Но ей хорошо запомнилось его негодующее лицо, когда он узнал, что ожерелье Монтегю удостоили лишь парой учтивых фраз. Уокер почти зарычал на лысеющего типа профессорской наружности, который с потрясающей снисходительностью вручал Фейт сертификат.
   – Эта очень странная дизайнерская ассоциация, – тихо сказала она Уокеру, – образовалась на восточном побережье. Их приоритет – академизм.
   – Никакой профессор не заставит меня носить такое жареное яйцо.
   Смех все же прорвался сквозь крепко стиснутые зубы Фейт.
   – Это еще не все. Победитель следующие десять лет будет фигурировать в каждом учебнике по современному ювелирному дизайну.
   – Похоже, это на самом деле серьезно.
   – Да. Но если через год эта вещь не будет продана музею или частному коллекционеру, то драгоценные камни вынут и используют для создания других вещей.
   – Я буду ждать с нетерпением.
   – Какой ты вредный, – тихо проговорила Фейт. Она стиснула его руку и тихонько прошипела:
   – С точки зрения дизайнера это жареное яйцо – вещь интересная. Ее стоило наградить. Эта награда означает, что прошла эпоха песчаника и нержавеющей стали.
   – Объясни. Ты мне совершенно заморочила голову.
   – Последние десять лет двадцатого века огромное количество дизайнеров-ювелиров хотели, чтобы ценилось их художественное видение, а не стоимость самих материалов. Как у живописцев или скульпторов. Масло и мрамор не ценны сами по себе – ценность в творении. Так и дизайнеры, создавая украшения, использовали обычные камни и металлы вместо золота, платины и драгоценных камней.
   – Так-так, – согласился Уокер. – А на конечной цене вещи это не отражалось?
   – Нет. Это было возвращение к идее Ренессанса по части украшений. Когда люди не умели еще огранять камни и не мечтали о роскошных драгоценных камнях, тогда ценность украшений зависела от исполнения и трудоемкости работы. Когда секреты огранки стали мастерам известны, все поменялось. Дизайн стал второстепенным моментом. И хотя… гм… эта «забавная постмодернистская» вещь не в моем вкусе, но она – синтез оригинальной идеи и дорогих материалов. Это и отражается на ценности конечного результата.
   Уокер слегка наклонил голову набок и снова посмотрел на сверкающую вещицу.
   – Если взглянуть с этой точки зрения, то она на самом деле не сущая глупость. Но если воспринимать ее как ювелирное украшение, то приз надо дать твоей работе. Вот где сплав ценного камня и изящного дизайна.
   – Я беру слова о том, что ты вредный, назад. Ты замечательный. Вот что значит похвала! – Фейт улыбнулась, встала на цыпочки и поцеловала Уокера в щеку.
   Сердце Уокера бешено забилось. Он мог бы и по другим критериям оценить ее, но сомневался, что ей это будет приятно.
   – Ты стоишь того, чтобы тебя оценили, – небрежно бросил он. – Итак, как ты отнесешься к этому? – Он указал на следующий экспонат. Она было уставилась на него, как чихуахуа, включенная в электрическую сеть, но Уокер закрыл ей глаза ладонью. – Нет, – сказал он, – не читай, что там написано.
   Фейт все еще смеялась, когда подошел охранник.
   – Мисс Донован, мистер Энтони Керриган ищет вас.
   Уокер почувствовал, как тело Фейт напряглось. Он убрал руку от ее глаз. Фейт вздрогнула, будто испугалась, и в тот же миг прижалась к Уокеру, словно искала у него защиты. Потом выпрямилась и сказала охраннику:
   – Сообщите мистеру Керригану, что он уже И так знает, – сказала она отрывисто. – У меня нет никакого желания видеть его. Когда-либо.
   Но было уже слишком поздно. Тони настойчиво пробирался сквозь толпу. Он производил впечатление человека, привыкшего чувствовать себя выше и сильнее всех вокруг.
   – Привет, малыш, – сказал Тони, потянувшись к Фейт с явным намерением ее поцеловать. – Я проездом в Саванне и увидел в газетах твое имя. Столько причудливых драгоценностей! Бьюсь об заклад, тебе нужна защита.
   Она попятилась от него, таким образом отодвигаясь и от Уокера. Фейт чувствовала, что Уокер, как и братья, – ее настоящая защита. Уокер был на пять дюймов ниже и примерно на восемьдесят фунтов легче Тони. Хуже другое – Уокер был ранен.
   А она знала, как может вести себя Тони с теми, кто слабее его.
   – До свидания, Тони, – сказала Фейт.
   – Послушай, не дуйся. Ты ведь знаешь, я ненавижу, когда ты дуешься.
   – Мы знакомы? – осведомился Уокер.
   – Пускай это тебя не беспокоит, – бросил Тони, не спуская глаз с Фейт. – Это наше дело – мое и моей невесты.
   – Я не твоя невеста.
   – Ничего не изменилось, малыш. Я люблю тебя, ты любишь меня.
   Гнев из Фейт рвался наружу, он был сильнее ее страха и волнения. Ей хотелось немедленно отправить Тони в прошлое.
   – Ты ошибаешься. Я не люблю тебя, а ты вообще не знаешь, что такое любить. Все кончено. Тони. До свидания. Не беспокой меня больше.
   Хотя Фейт не повышала голоса, головы окружающих начали медленно поворачиваться в их сторону.
   – Эй, эй, – улыбаясь, сказал Тони, хотя его голубые глаза сузились. Он потянулся, будто собрался взять своей лапищей ее за руку. – У тебя было достаточно времени, чтобы обо всем хорошенько подумать. Если ты не хочешь со мной говорить, то послушай меня. Это не самое лучшее место для разговора, но ты не оставляешь мне выбора.
   Фейт не хотела, чтобы ее оскорбляли на глазах у всех. По усмешке Тони она поняла, что он это понимает.
   Уокер повесил трость себе на руку и потянулся, как будто собирался пожать руку Тони. Движение Уокера было совершенно незаметным. Только охранник понял, почему исказилось лицо Тони. «Жених» засопел, было видно, что он испытывает боль. Охранник улыбнулся. Похоже, парень, который побеспокоил симпатичную ювелиршу, чего-то не предусмотрел.
   Сделав несколько шагов, Уокер помог Тони повернуться спиной к Фейт.
   – Меня зовут Оуэн Уокер. – Улыбаясь, он взял Тони за другую руку и с силой надавил на большой палец. – Приятно познакомиться. Фейт в некотором роде занята, но я хотел бы прямо сейчас получить твой автограф. Я слышал, ты был настоящим футбольным героем. Может, расскажешь мне об этом на улице?
   Рот Тони открылся, но он не издал ни звука.
   – Прекрасно, – сказал радушным голосом Уокер. Загораживая Тони, Уокер выпустил его руку, освободив от парализующего захвата. Людям могло показаться, что мужчина помогал другому мужчине дойти до двери. – Пошли, приятель. Я куплю тебе пива.
   Фейт наблюдала, как уходят Тони и Уокер. Она не знала, как Уокер сумел вытолкать из зала Тони без суеты и шума, но результат налицо: Тони и Уокер идут бок о бок к выходу, при этом Тони наклонился так, будто вслушивался в то, что говорит ему Уокер.
   Даже когда они оказались на улице возле отеля, Уокер не выпустил руку Тони. Он повернулся и встал лицом к высокому мужчине. Любому, кто наблюдал за ними со стороны, они все еще напоминали двух друзей, беседующих на тротуаре.
   – Позволь мне сообщить тебе, как это будет. – Голос Уокера был почти нежным, а рука Тони нестерпимо болела. – Фейт знает, что ты за тип, так что тебе незачем приносить ей извинения. Ты слышишь меня, мой мальчик?
   Обливаясь потом, Тони кивнул.
   – Вот это хорошо, – похвалил Уокер. – Ты, очевидно, не понял, что Фейт тебе сказала. Поэтому мне придется повторить, чтобы тебе все стало ясно. Фейт с тобой закончила все дела. Не тревожь ее больше. А если когда-нибудь, где-нибудь увидишь ее, уноси свою жирную задницу в противоположном направлении. Ты меня слышишь?
   Тони кивнул. Он все еще не в силах был произнести ни слова.
   – Так что не делай глупостей, – продолжал Уокер. – Тебе повезло, что ты имеешь дело со мной. Вчера Фейт отделала бандита из Атлантик-Сити одним ударом. Она собиралась распороть ему яйца, но я вмешался. Меня тошнит от крови, понимаешь? Так что если ты собираешься поговорить с ней один на один, хорошенько подумай. Братья научили ее некоторым по-настоящему гадким трюкам. Они лучше всего срабатывают на больших мужиках, медлительных, раскормленных, вроде тебя. Конечно, если от тебя останется что-то после того, как она над тобой поработает, я буду обязан закончить дело, хотя и с отвращением. Уверен, я смогу тебя раздавить. Ты понимаешь?
   – Отпусти… – прохрипел Тони,
   – Ты понимаешь? – повторил Уокер, сжимая его руку. Тони быстро кивнул.
   – Молодец, – сказал Уокер. – Да, чуть не забыл. Фейт горела желанием оторвать твой жалкий член и засунуть его тебе в нос. А следом отправить туда твои яйца размером с горошины. Слышишь меня?
   Звук больше походил на шипение, чем на слова, но Уокер понял. Он ждал, считая до трех, прежде чем выпустить руку Тони. Лицо Тони побагровело.
   – Кто ты такой, черт тебя побери?
   – Человек Фейт.
   – Кто ты ей?
   – Подумай.
   Тони посмотрел на спокойного Уокера.
   – Я могу переломить тебя надвое, – заявил Тони. Уокер ждал, когда он попытается это сделать.
   – Но я не борюсь с недомерками, – глумился Тони.
   – Только с женщинами? Парень, ты на самом деле первоклассное дерьмо.
   Лицо Тони потемнело.
   – Тебе повезло, что я тебя не отделал.
   Нежная улыбка была ответом Уокера.
   – Так же как Фейт, когда она напрашивалась, – сказал Тони.
   – А ты, парень, глухой.
   Уокер сделал движение, словно собирался отвернуться. В тот же момент его трость небрежно качнулась и будто запуталась в ногах Тони. Быстрый толчок – и оба упали.
   По крайней мере именно так это оценил бы любой наблюдатель. Но для Тони мир внезапно перевернулся вверх тормашками, его ноги разлетелись, и он шлепнулся задницей на бетон. А Уокер, встав на ноги, потоптался по Тони, как по ковру.
   – Ты в порядке? – спросил Уокер с тревогой, склоняясь над Тони. Он сделал это ради немногих свидетелей. – Я, знаешь ли, ужасно неуклюжий. Кажется, не научился управляться с тростью. А сейчас позволь мне тебе помочь.
   Ошеломленный, Тони не проронил ни слова. Из его носа текла кровь, почки болели. Он не смог выпрямиться из-за пульсирующей боли в паху.
   – Позволь мне вызвать тебе такси, – сказал Уокер. – Ты ведь, наверное, устал.
   Издевательски Уокер остановил машину и впихнул туда Тони. Он дал водителю двадцатку и велел отвезти пассажира в самый глухой район города.
   – Приятно было пообщаться с тобой, парень. Передавай привет домашним.
   Уокер хлопнул дверью, улыбнулся столпившимся вокруг людям и, из осторожности заметно хромая, пошел обратно в здание.
   Увидев Уокера, Фейт помчалась к нему. Она пристально осмотрела его лицо, все ли в порядке.
   – С тобой ничего не случилось?
   – Конечно. А в чем дело?
   – Тони… очень опасен.
   – Этот парень? – Уокер с удивлением улыбнулся. – Он просил извиниться, что побеспокоил тебя. Обещал, что никогда не будет больше этого делать. Он просто думал, что ты сгораешь от любви к нему.
   – Я – нет. И никогда не буду.
   Уокер улыбнулся, несмотря на то что в душе его кипела злость на Тони, когда тот дал ему понять, что бил Фейт. Уокера ранили эти слова. Отчим, Стив Аткинс, говорил, что она «сама напросилась», всякий раз, когда бил мать Уокера.
   – Иногда страсть – единственный стимул, который позволяет делать свое дело. Ты заслуживаешь намного большего.
   Фейт улыбнулась дрожащей, но очень искренней улыбкой.
   – Да. Я наконец поняла это.
   – Удивительно, что никто из твоих братьев не просек, что за тип Тони Керриган, – пробормотал Уокер.
   – Я достаточно взрослая, чтобы совершать собственные ошибки и потом исправлять.
   Сам Уокер думал, что Тони не был человеком уровня Фейт, но он знал, что лучше не произносить это вслух. Она очень обижалась на несправедливость жизни, которая сделала мужчин сильнее женщин.
   – Вот так, да?
   – Должно быть, сегодня у меня счастливый день, – сказала она. – Я только что продала того изумрудного кота, и до Тони наконец дошло то, что давно не доходило.
   Уокер улыбнулся:
   – Кота купили? Сильно накрашенная женщина со шрамами?
   – Нет. Какому-то парню понадобился подарок на день рождения племянницы.
   Брови Уокера взлетели на лоб.
   – Вот это подарок! На самом ли деле это для племянницы?
   – Парню все семьдесят, никак не меньше.
   – Я догадываюсь, что у него за племянница. Не иначе как белокурая стройная бестия.

Глава 18

   Выставка ювелирных украшений закрылась днем, и оставалось какое-то время, чтобы упаковать экспонаты. Уокер отговаривал Фейт от поездки в Руби-Байю, но она была непреклонна.
   Уокер все больше думал о цепи загадочных обстоятельств, о смерти бродяги в Сиэтле, об убитой туристке в Саванне и о том, что на ноже Банди не осталось никаких следов. И все меньше ему это нравилось. Он не хотел говорить Фейт о том, что убийца, искусно владеющий ножом, мог охотиться за ней, и этим связал себе руки, потому что не мог использовать этот аргумент, чтобы отправить Фейт домой. От всех других доводов Уокера Фейт отмахивалась.
   Уокер не спорил. По дороге в Руби-Байю он все еще пытался уговорить ее.
   – Еще не поздно сесть в самолет, – говорил он. – Хилтон-Хед есть миленький аэропорт, это милях в двух, а то и меньше. Современная хорошая взлетно-посадочная полоса, отличное место для маленьких корпоративных реактивм самолетов. Я беру на себя ожерелье. Ты сможешь сама провести инвентаризацию магазина – ты ведь сокрушалась, не сделала этого до отъезда.
   – Я знаю, что пропало.
   – Кайл и Лианн могли что-то пропустить. Никто лучше тебя не знает, что было у тебя в магазине.
   – Когда я пыталась остаться дома, вы с Арчером первые настаивали на том, чтобы я поехала, говорили, что я обещала Мел приехать к ней на свадьбу.
   – Это было тогда. Не теперь.
   – Теперь есть какой-то аргумент, мне не известный?
   – Как насчет этого? Те люди, которые знали, что ты была на выставке, знают, что ты едешь в Руби-Байю. Ты будешь в большей безопасности в Сиэтле.
   – Я сказала об этом папе Монтегю по телефону, прямо перед тем, как мы выехали из гостиницы, но он не захотел даже слышать об этом.
   – Ни один из вас не знает реальной ситуация.
   Фейт отмахнулась от Уокера, как и от всех его попыток отправить ее обратно в Сиэтл. Она не собиралась ехать домой. Эскизы вспыхивали в ее голове и обретали очертания, когда она любовалась экзотическим пейзажем. Пальмы здесь чередовались с дубами и соснами. Вода в болоте источала первозданный аромат, словно время замедлило свой бег и замерло здесь.
   – Посмотри, вон тот аллигатор напоминает большую шину от грузовика, которую развернули в длину, – сказала Фейт, указывая на большую рептилию.
   Уокер вздохнул и понял, что бессмысленно дальше приводить какие-либо доводы, чтобы уговорить Фейт вернуться в Сиэтл.
   – У шин нет зубов.
   – Ты обиделся?
   – Черта с два, – прошипел он.
   – Нет, обиделся.
   Улыбаясь вопреки собственному желанию, Уокер протянул к ней руку и слегка дернул за волосы.
   – Ты плохо воспитанный ребенок.
   – Спасибо. – Фейт тихонько засмеялась, испытывая удовольствие от того, что может свободно дразнить мужчину и не переживать, что обижает его.
   – Ты забавный, Оуэн Уокер. Похож на брата.
   Уокер усмехнулся:
   – Я всем брат.
   Фейт улыбнулась, глядя на болото, которое грелось на солнце, но ее улыбка исчезла, как только она вспомнила о том, что когда-то спрашивала Уокера, не был ли он старшим братом. Он ответил тогда «больше – нет». Она постеснялась выяснять, что это значит. Но сейчас был подходящий момент.
   – Ты никогда не рассказывал мне о своей семье, – сказала она.
   Он ничего не ответил. Мысленно он спрашивал себя, как долго он сможет держать руки подальше от Фейт. Сдерживать себя Уокеру было все труднее. Только от одного аромата, исходящего от нее, он сходил с ума.
   – Уокер?
   Он вздрогнул. Пусть она видит в нем доброго старшего брата. Он не должен ее хотеть и не может к ней прикасаться.
   Уокер не мог отмахнуться от разговора, который она завела, и не рассказать о своем семействе.
   – Мои родители разочаровались друг в друге, когда мне было двенадцать, – заявил он.
   – Ты остался с матерью?
   – Да,
   – Но общался и с отцом?
   – Нет, пока мне не исполнилось шестнадцать.
   – Почему?
   Уокер сощурился и посмотрел на нее:
   – А ты как думаешь?
   – Если бы я знала, я бы не спрашивала.
   Он что-то прошипел и сосредоточил внимание на дороге. Тишина, казалось, длилась долго. Уокеру хотелось стукнуть кулаком в ветровое стекло, но он пересилил свое желание. Он был уверен, что Фейт не заметила его злости. Она не сделали ничего такого, чтобы разозлить его.
   – Из-за Стива, парня, который перебрался к нам после того, как мать и отец разбежались, – сказал Уокер, четко выговаривая слова. – Кстати, ему не нравилось, что двое подростков болтаются у него под ногами, к тому же их надо кормить. Так что мать купила два билета и отправила нас с Лотом к отцу.
   – С Лотом? У тебя есть брат?
   – Был.
   На сей раз Фейт не испугало холодное выражение лица Уокера, она хотела узнать о его прошлой жизни все.
   – Что случалось?
   – Он умер.
   Фейт закрыла глаза.
   – Мне жаль.
   – Мне тоже, – с горечью сказал Уокер. – Но жалостью его не вернешь, не так ли?
   Когда тишина в машине начала давить на Уокера, он посмотрел на Фейт и крепко стиснул руль.
   – Это было давным-давно, – наконец сказал он.
   – Я не думаю… – произнесла Фейт надломленным голосом. Она чувствовала, как комок подкатил к горлу. Фейт думала о том, какой была бы боль от утраты ддя нее, если бы умер член ее собственной семьи. – Я не думаю, что человеку в жизни хватит времени, чтобы привыкнуть к потере родного брата.
   Уокер не мог не согласиться с этим, тем более что он сам был виноват в смерти Лота.
   – Он был похож на тебя? – тихо спросила Фейт.
   – В каком смысле?
   – Такой же сильный, нежный, красивый?
   Уокер бесшумно выдохнул. Позже он сумеет почувствовать себя сильным, нежным, красивым.
   – Лот был чертовски хорош: поджарый, высокий, остроумный, веселый. Женщины начали на него засматриваться, когда ему исполнилось двенадцать. Когда ему было тринадцать, он уже понял почему. А в двадцать он умер.
   – Ревнивый бойфренд?
   – Это довольно мрачная история. – Голос Уокера не предполагал больше никаких расспросов. Фейт не обратила на это внимания.
   – Что стало причиной его смерти?
   – Его погубило то, что он слишком рассчитывал на своего старшего брата.
   – Я не понимаю.
   – Тебе повезло.
   Уокер вырулил из одного узкого пыльного переулка, который вел в Хилтон-Хед. Сосновые иголки цеплялись за коричневый мох, закрывали крыши и водосточные трубы ветхих зданий.
   Легкая завеса облаков скрывала солнце. Ветер резвился в болоте, атаковал узкие канавы, которые были вырыты среди зарослей травы. Дорога петляла и поднималась на низкий песчаный хребет, который был закрыт деревьями, оплетенными виноградной лозой. Водоемы с солоноватой водой мерцали вдали, словно глаза аллигатора. Земля медленно поглощалась болотом, а болото морем. С каждым поворотом дубы все дальше отодвигали в сторону пальмы и сосны. Водоемы с черной водой превращались в медленно текущий ручей, зажатый, словно огромная змея, плотной стеной деревьев. Постепенно болото поглотило все. Кое-где лишь виднелась грязь, указывающая на границу ручья. Устрицы цеплялись за любую влажную поверхность, словно грязные белые оборки.