Лоуэлл Элизабет. Рубиновое кольцо

   Она пошла за ним в библиотеку, не говоря ни слова, да и не было у нее сил, чтобы облегчить его страдания.
   Как и столовая, библиотека была довольно-таки чистой. В ней сильно пахло виски. Когда она увидела искрящиеся осколки графина в камине, то вспомнила слова Джеффа о ссоре с отцом.
   Нетрудно было догадаться о причине размолвки. Джефф закрыл дверь.
   – Я знаю, что возлагаю на тебя большую нагрузку – хранить ожерелье до свадьбы, но папа застраховал его, как обычно. Страховка начнет действовать только с момента, когда мы с Мел поженимся. В обычное время я бы не волновался из-за нескольких дней, – он стиснул пальцы, – но в последнее время удача отвернулась от Монтегю, нам не слишком везет. Если что-то случится с ожерельем, это будет последним ударом. – Джефф улыбнулся, но как-то растерянно. – Я был бы тебе очень признателен, если бы ты поняла меня. Я не хочу, чтобы наша свадьба была омрачена.
   Фейт ничего не оставалось, как сказать:
   – Конечно. Когда передать тебе ожерелье?
   Он сжал губы, потом слегка расслабил их.
   – Папа хочет надеть его на Мел перед тем, как она пойдет к алтарю. Эта его подарок нам.
   В голосе Джеффа она уловила печаль. Сердце Фейт дрогнуло. Она пожалела, что не знает его достаточно хорошо, чтобы просто обнять.
   – Я позабочусь, чтобы он получил его вовремя.
   Вероятно, Джефф не совсем доверял своему отцу в этом деле с ожерельем ценой в миллион долларов. И Фейт не могла обвинять его в этом. От чувства сострадания, которое нахлынуло на нее, ее глаза подернулись серебристо-синим туманом,
   – Это не станет проблемой? – почти нехотя спросил он Фейт.
   – Нет.
   – Тебе не придется возвращаться за ним в Саванну?
   – Нет.
   – Хорошо. Я боялся, что ты рассчитывала на то, что я заберу его, или еще на что-то.
   – Не волнуйся. Ожерелье здесь, – сказала она и улыбнулась. – Оно в надежном сейфе.
   – Вот как? Я всегда волнуюсь, когда драгоценности держат в багаже. У нас в библиотеке есть сейф. – Он указал на массивный портрет Черного Джека Монтегю, у ног которого стоял благословенный ларец, отбрасывая серебряные тени. – Он за этой картиной.
   – А как же твой отец?
   – Что? – Удивился Джефф, но потом понял, на что Фейт изящно пыталась намекнуть. – О да. Хорошо. Но я сомневаюсь, помнит ли он комбинацию. Там нет ничего, только семейная Библия и некоторые документы. Он несгораемый, надежный, понимаешь ли. Я был бы счастлив, если бы ты им воспользовалась.
   – Я скажу Уокеру.
   Брови Джеффа слегка поднялись.
   – Он отвечает за ожерелье, – пояснила Фейт.
   Джефф откашлялся. Казалось, он испытывал некоторое смущение.
   – Что ж, если ты чувствуешь, что у него оно будет в большей безопасности, чем в сейфе с кодовым замком…
   – Это решит Уокер. Арчер застраховал рубины. А Уокер работает на него.
   – Понимаю. – Он пожал плечами. – Хорошо, пока ожерелье в безопасности, это не важно. Но я действительно был бы спокойнее, если бы оно лежало в сейфе. Ты не могла бы сказать об этом Уокеру? Я буду здесь еще час или два и без проблем положу ожерелье в сейф. Да и у тебя есть свои вещи, не так ли? Пожалуйста, можешь и их положить туда для надежности.
   – Спасибо, – сказала она, чувствуя, что Джефф пытается загладить вину отца. Она улыбнулась и слегка коснулась плеча Джеффа:
   – Не волнуйся. У вас с Мел будет замечательная свадьба и прелестный младенец. Ты должен думать об этом, а не об отце и его проблемах.
   Джефф мрачно улыбнулся.
   – Когда такое происходит в семье, трудно не волноваться. Но спасибо, Фейт. Ты точно такая, как рассказывала о тебе Мел.
   Когда Фейт вышла из библиотеки, Уокера в гостиной не было.
   – Он пошел спать, – сказала Мел. – Я думаю, его беспокоит нога.
   – Надо ему помочь, если он разрешит, конечно.
   – Как? – зевнула Мел. – Он слишком большой, чтобы нести его на руках.
   – Сделаю массаж мышц.
   ( Мм-м.
   – Тебе что, никогда не делали массаж? – сухо спросила Фейт.
   – Брось, – сказала Мел и скривила губы. – Я валяю дурака. – Она улыбнулась Джеффу, который вошел вслед за Фейт в гостиную. – Забери меня в постель, и мы побалуемся.
   – Как только Фейт положит кое-какие вещи в сейф, – ответил он. – Если ты заснешь, я тебя разбужу.
   – Согласна, но только если ты меня крепко поцелуешь на ночь.
   Фейт, улыбаясь, вышла. Поднимаясь по лестнице, она оценила красоту широких перил, отполированных руками многих поколений, прекрасного персидского ковра, который, несмотря на внушительный возраст, все еще сохранил свои краски. Медные подсвечники поражали Фейт своей удивительной формой. Они были как языки пламени. В воздухе соперничали запах пыли и аромат жасмина. Если бы время обладало запахом, то оно должно было бы пахнуть именно так.
   Фейт вошла в пустую гостиную. Она постояла, потом взяла кейс с драгоценностями и поставила его на стул. Фейт думала о том, лег ли спать Уокер, но вдруг до ее слуха донесся шум воды, наполнявшей ванну. Это была копия настоящей викторианской ванны. Мыться в ней – одно удовольствие. Фейт подумала, что Уокеру будет приятно. Потом она вспомнила о его ноге и о том, что он может поскользнуться на плитке.
   Нахмурившись, Фейт пошла к алюминиевому кейсу, который выбивался из викторианского стиля интерьера. Открыв кейс, она посмотрела на оставшиеся в нем три украшения. Эти не самые ценные вещи все же были дороги Фейт.
   Звук льющейся воды прекратился. Из темноты донесся звук, похожий на удары и хрюканье. Фейт замерла. Ночной ветерок поднял тонкие занавески, и она словно почувствовала на себе чье-то дыхание.
   Теплая, не по сезону, погода была для Фейт настоящим |подарком. В Сиэтле сейчас дождь со снегом. Ей вдруг захотелось открыть графинчик бренди, который стоял на маленьком столе из вишневого дерева сбоку от раскладного дивана. Как было бы хорошо стоять в февральский вечер босиком и потягивать бренди, чтобы легкий ветерок с ароматом соли ласкал ее.
   Но сначала ожерелье. Она быстро подошла к двери ванной и постучала.
   – – Уокер?
   – Входи, сладкая моя.
   Ее удивило заметное нетерпение в его голосе.
   – А ты в пристойном виде?
   – А мы что, рождаемся не в пристойном виде?
   – Значит, ты сейчас в чем мать родила?
   – Конечно. Плюс ванна, полная пены.
   – Пены? – Подумать только, бородатый Уокер в белой пене. Пикантно… – Ты принимаешь пенистую ванну?
   Он засмеялся:
   – Уж не собираешься ли ты заявить на меня за это?
   – Конечно, нет. Это большая тайна, но тебе я ее открою: главный Донован, Кайл и Лоу любят отмокать в пене.
   Фейт поймала себя на том, что стоит и усмехается, глядя на тяжелую дверь красного дерева с резной ручкой из меди и хрусталя.
   – Ожерелье все еще при тебе?
   – При мне не только ожерелье, при мне чувство долга.
   – Черт. У меня в голове возникла фантастическая картина.
   – Ну, – проговорил он неспешно, – мне не хочется тебя разочаровывать и разрушать твои образы.
   Она улыбнулась, хотя дыхание у нее перехватило. Фейт чувствовала, что не должна дразнить его, и себя тоже, но это было так прекрасно.
   – Ты собираешься наконец побрить свою грудь?
   На несколько секунд воцарилась тишина, потом раздался шум воды, выплеснувшейся из ванны.
   – Откуда ты знаешь, что я еще не побрил ее?
   – Ну я же не слепая.
   – Черт, а ты глазастая, – выругался он, приглушая смех.
   Уокер обещал себе, что не станет затаскивать ее в ванну.
   – Тебе, наверное, хочется войти и посмотреть на фамильные драгоценности? – спросил Уокер.
   Фейт горела желанием их увидеть. Никогда еще искушение так не охватывало ее.
   – Спасибо, но я воспользуюсь советом Джеффа и запру все наши драгоценности в сейфе.
   Уокер хмыкнул.
   – Что ж, хозяин – барин.
   – Его отец взял отдельную страховку на ожерелье. Она вступит в силу в момент свадьбы.
   Уокер зачерпнул горсть пены и посмотрел на нее, как будто она была хрустальным шаром. Его глаза стали почти такими же темными, как ночь за окном.
   – Скажу тебе вот что, – наконец заговорил он. – У Джеффа и без нас хватит дел со своим дорогим старым папой. Я буду держать ожерелье до свадьбы у себя.
   – Джеффу это не понравится. Он, кажется, хочет своим поступком загладить дурное поведение отца.
   – Тогда не говори ему. Возьми свой кейс, приятно улыбнись и попроси оставить его в сейфе.
   – А незнание не затронет его чувств, верно?
   – Умница. Одно из качеств, которое мне в тебе нравится – ты схватываешь все на лету.
   – А что еще тебе во мне нравится? – спросила Фейт.
   – Твоя скромность.
   – Я ухожу.
   – Конечно.
   – Да, вот что. Не вздумай сопротивляться.
   – Чему? – удивился Уокер.
   – Я хочу заняться твоей ногой.
   Он засмеялся, несмотря на вспышку желания. Это не эротический массаж, он расслабляет мышцы ноги, а вот кое-что другое превращает в настоящий камень.
   – Я скоро вернусь, – сказала Фейт.
   Уокер выдохнул и потянулся к крану с холодной водой. Один из них должен быть умнее.

Глава 22

   Когда Фейт вышла из библиотеки с пустым алюминиевым кейсом. Джефф ждал ее на ступеньке лестницы. Бумер стоял рядом с ним, как обычно.
   – Все положила? – спросил Джефф.
   – Да. Я покрутила диск и установила портрет на прежнее место. Все заперто. Я даже выключила свет в библиотеке.
   – Благодарю, – зевнул Джефф, и лицо его расслабилось. – Забавно, как подобные вещи влияют на человека. Это ведь только деньги, в конце концов, и ведь так или иначе все застраховано, верно?
   – Верно.
   Он улыбнулся:
   – Я полагаю, что предки сейчас ворчат на меня. Я должен постоянно напоминать себе, что если что-то случится, то пострадает страховая компания, а не мы и, видит Бог, у них-то есть деньги в запасе.
   – Мел тоже бы пострадала. Ведь это красивое ожерелье, если я могу о нем так говорить.
   – Верю на слово, – довольно мрачно согласился он. Вплоть до сегодняшнего дня он даже не знал комбинацию цифр стенного сейфа. Положение изменилось с тех пор, как он получил эту информацию. – Папа никогда никому не показывал твои эскизы. Он держал их в сейфе даже после того, как ожерелье было готово. Он хотел, чтобы оно стало настоящим сюрпризом. Он – единственный в Руби-Байю, кто имеет о нем хоть какое-то представление. Кроме тебя и Уокера, конечно.
   Фейт улыбнулась:
   – Независимо от того, насколько красиво ожерелье, ты будешь в день вашей свадьбы видеть только Мел.
   – Она замечательная, правда?
   – Да. Ты самый счастливый мужчина на свете.
   – Я надеюсь, что это так. Я надеюсь, Монтегю смогут переманить удачу на свою сторону.
   – Папа был жадный, – сказала Тига у них за спиной. – Он не положил никаких душ в благословенный ларец.
   Фейт пораженно охнула. Джефф даже не вздрогнул. Он привык к мягким, неслышным шагам Тиги.
   – Рубины, Тига, – сказал он мягко, – лежат в благословенном ларце.
   – Ты никогда не видел их в лунном свете. Иногда они поют. Иногда смеются. Но чаще всего они только плачут из-за того, что случилось, прежде чем души изошли кровью и превратились в красный камень.
   Спокойный тон Тиги так контрастировал со смыслом того, что она говорила, что Фейт почувствовала, как у нее зашевелились волосы на затылке.
   Тига нагнулась и приложила холодную руку, которая пахла морской водой, к щеке Фейт.
   – Как бы я любила тебя, но они забрали тебя у меня. Хорошенькую маленькую девочку, моего младенца. Ты теперь в безопасности? Он тебе больше не страшен? Я положила Нечто особенное в ларец для нас с тобой. Это душа, которая сделает нас свободными. – Она посмотрела на Джеффа:
   – Ты должен сделать то же самое. Тринадцать душ. Если там будет достаточно рубинов, то и твое потомство будет счастливо, у…
   – Тига, – устало сказал он, – тебе пора в кровать.
   – Разве я не говорила тебе о времени? Оно приходит и уходит, как лунный свет. Ты никогда не поверишь, но у душ есть желания. Они вздыхают, плачут и никогда не умирают, – Она улыбнулась Джеффу. – Завтрак в восемь. Блины, любимые папины. Сахарный пирог и Четвертое июля. Пеканы, как в День благодарения. Хорошо, что я не рубин. Он пьет. Я не рубин, правда?
   Со вздохом Джефф взял Тигу за руку и повел за собой. Бумер следовал за ними, тычась носом в тонкие пальцы хозяйки, словно напоминая ей, что она на самом деле живая плоть и кровь. Постепенно звук ее голоса исчез в тишине.
   Фейт посмотрела на свои дрожащие руки. Она вдруг поняла, почему разные племена выбирают на роль шаманов и лекарей безумных людей. Было жуткое ощущение какой-то жуткой правды, которая, словно блестящая черная нить, тянулась через бессвязные слова Тиги.
   Фейт пошла, наверх. Ей сейчас были просто необходимы улыбка Уокера и его смех.
   В ванной было тихо. Дверь в его спальню закрыта. Она постояла перед ней и негромко позвала:
   – Уокер?
   Ответа не последовало.
   Через несколько секунд она открыла дверь в свою спальню и увидела бокал бренди на столике возле кровати. Намек был понятен: она должна спать одна. Не обращая внимания на разочарование, охватившее ее, и что-то похожее на печаль, она сбросила туфли, взяла бокал и вернулась в гостиную.
   Нет никакой причины чувствовать себя задетой или отвергнутой. Она ведь ничего ему не предлагала. Но все же Фейт чувствовала, что ей не по себе. Очевидно, Уокер решил предпочесть остаться наедине с темнотой.
   Фейт выключила все лампы, вышла на галерею и стала думать обо всем красивом, к чему не могла прикосуться.
   Некоторые женщины не слишком хороши в сексе. Фейт начинала соглашаться, что она одна из них. Она порой отказывалась заниматься любовью с Тони. Вот почему он занимался сексом на стороне. Вот почему они ссорились. Вот за что он ее бил. Вот почему она не вышла за него замуж.
   Вероятно, Уокер не хочет ее. Или хочет, но не так, как она его. А может, он просто не хочет связываться с младшей сестрой босса.
   Господи, что она наговорила ему! Фейт чувствовала себя сейчас слишком усталой и опустошенной.
   – Блюзы Руби-Байю, – прошептала она. – Возможно, я могла бы положить это на музыку и создать хит.
   Луна показалась в окне. Лунный свет, полный теней и туманных тайн. Она спрашивала себя, знает ли Тига секреты ночи и знает ли ночь ее секреты.
   Крепкий вяжущий аромат бренди ударил в голову и ужалил глаза. Она отпила еще глоток и почувствовала, как слезы медленно потекли по щекам, сначала горячие, а потом холодные, от бренди и жалости к Джеффу. Джефф, который любит отца, как ребенок, на самом деле взрослый мужчина, обиженный отцом, который ведет себя как ребенок.
   Не многие росли в такой семье, как она, не у многих родители любили друг друга и своих детей. С таким опытом любви трудно думать о пустоте в сердце Джеффа. У Дэвиса и Тиги отец был еще более ужасным и беспощадным. Он, наверное, тоже рос в жестокости? И его отец? Ведь жестокость порождает жестокость.
   А Уокер с его покойным братом и беспризорным детством?
   Но ведь Уокер не жестокий. Более того, она никогда не встречала такого сильного и нежного мужчину. Он обращался с Тигой с трепетностью сына, а не случайного гостя.
   Фейт влекло к Уокеру и раньше. Теперь же она серьезно боялась, что может влюбиться. Вспоминая свой опыт с мужчинами, она знала, что этого делать не стоит. Но Уокер так не похож на Тоня и тех мужчин, которые спокойно переступают через женщин.
   Впрочем, как знать…
   Ночной воздух ровно дышал вокруг, и Фейт казалось, что кто-то стоял рядом с ней и дул на ее лицо, осушая слезинки. Она глубоко, прерывисто вздохнула.
   – Ты простудишься, если будешь стоять здесь босиком, ѕ спокойно сказал Уокер.
   Фейт не обернулась и ничего не ответила. Она не хотла показывать ему свое дурацкое настроение.
   – Все заперла? – спросил он. Она кивнула.
   – Наслаждаешься лунным светом?
   Фейт снова кивнула.
   – Язык проглотила?
   У нее перехватило дыхание.
   Уокер насторожился, он не мог понять состояния Фейт. Положив ей руки на плечи, медленно повернул к себе. Едва заметные серебряные следы слез мерцали на ее щеках.
   – Что случилось, сладкая моя? – спросил он. Нежность в его голосе снова ужалила глаза Фейт, и они наполнились слезами. Очертания фигуры Уокера вдруг расплылись.
   – Не надо, не спрашивай, а то я снова заплачу.
   – Что случилось? – еще раз спросил Уокер. Фейт усмехнулась:
   – Так, ничего.
   Не говоря ни слова, Уокер обнял ее, прижал к себе и принялся нежно качать. Он пытался не обращать внимания на тепло ее тела, которое ощущал на своей голой груди.
   – Мне надо было посадить тебя в самолет, – хрипло сказал он ей.
   – Я уже большая девочка. Но вопреки мифу большие девочки тоже плачут, потому что некоторые вещи стоят слез. Например, Монтегю.
   – Не спорю. – Он погладил Фейт по волосам, потом по спине. – Не расстраивайся. Держу пари, что Джеффу не всегда так плохо, как сегодня вечером.
   – Почему ты так считаешь?
   – Если раньше Дэвис был такой, как Джефф, то ему не о чем беспокоиться. Дети умеют выживать.
   – Ты выжил. – Ее руки сцепились вокруг Уокера, она прижала его к себе. Запах, исходивший от него, был похож на запах таинственной ночи. – Ты мне нравишься, Оуэн Уокер.
   Он коснулся губами ее волос.
   – Не верь этому.
   – А чему верить?
   – Поверь, что сейчас ты в опасности. Ты так близко, что я на грани своих возможностей. Я не знаю, что с собой делать.
   Она улыбнулась, уткнувшись ему в грудь. Встав на цыпочки, Фейт прижалась губами к его шее и почувствовала, какой частый у него пульс.
   В ночи раздался резкий крик.
   – Что это? – испугалась Фейт.
   – Черт! – выругался Уокер. Он все еще пробовал справиться со своей страстью. – Это, наверное, цапля. Кто-то потревожил ее.
   Уокер улыбнулся, уткнувшись Фейт в лоб. Он не хотел сейчас думать ни о чем, кроме нее, когда ее теплое дыхание касалось его кожи.
   – Ты выпила бренди? – спросил он.
   – Нет еще.
   – Сеставить тебе компанию?
   Она посмотрела в его глаза. Они были темные, как ночь.
   – А тебе этого хочется?
   – Я не должен чего-либо хотеть, – прямо ответил он.
   Она ждала.
   – Проклятие. Я захотел тебя в тот самый миг, когда впервые увидел. Теперь я хочу тебя все сильнее. Я хочу тебя так же сильно, как дышать. Твой вкус… когда я поцеловал тебя, поставил меня на колени.
   Ее сердце заколотилось с удвоенной скоростью, а в животе стало горячо. Она потянулась к нему.
   – Давай посмотрим, что будет, если ты поцелуешь меня еще раз.
   Боясь, что Уокер передумает, она потянулась к нему и страстно поцеловала его в губы. Это был жадный, глубокий поцелуй.
   Фейт забыла в этот момент обо всем. Губы Уокера были влажные и чуть солоноватые. Она почувствовала нежное и сладкое прикосновение его языка и крепких зубов. Фейт сжимала руками упругие ягодицы Уокера, потом ее руки скользнули ему на живот и ниже. Она почувствовала, как сильно возбужден Уокер, и глубоко вздохнула.
   Уокер чувствовал себя закруженным в вихре. Все мысли куда-то улетели, оставалось только лишь желание. Безумное желание. Что-то подсказывало ему, что за ними следят, и только это останавливало его от того, чтобы сдернуть с Фейт одежду и уложить ее прямо здесь.
   Не отрывая своих губ от нее, он потянул ее в комнату. Несколькими быстрыми движениями он положил Фейт на пол, снял с нее джинсы и нижнее белье.
   Она не сопротивлялась, а всецело отдалась его воле. Ее тело изнывало от желания.
   Вздрагивая и стоная, он заставлял себя сдерживаться. Если бы он взял ее сейчас, она не получила бы столько удовольствия, как он. Уокер мог причинить ей боль.
   – Что-то не так? – спросила Фейт.
   Когда он заговорил, его голос был грубым, потому что он боролся с собой.
   – Ты не готова.
   Холод прихлынул к ее голове, в животе заледенело, когда он сказал ей то, что она чувствовала. Она знала это и без него, но его слова были неожиданными и потрясли ее.
   – Что ты говоришь? – сказала Фейт. – Я готова как никогда.
   Уокер вспомнил, как однажды она сказала, что мужчины и женщины получают удовольствие по-разному.
   – Подумай хорошенько, – напряженно бросил он.
   – Но…
   Он прервал ее речь поцелуем.
   Фейт не была к нему готова и застонала от неожиданного удовольствия. Чувствовалось, что ей нравится тяжесть его тела, его язык, который ритмично двигается у нее во рту.
   Когда Уокер наконец поднял голову, Фейт поняла, что она снова лежит на ковре, а ее руки бегают по его телу.
   – Я не могу не прикоснуться к тебе, – сказала она. Ее голос был тихим и беспомощным.
   – Да, – выдохнул он сдавленно. Ее соски были ни розовые, ни коралловые. Они были словно два редчайших рубина.
   – Но…
   Его язык жадно облизывал ее груди, словно дитя – мороженое. Потом он втянул один сосок глубоко в рот и медленно тер чувствительную кожу языком. Это было потрясающе.
   Ощущение было таким прекрасным, что Фейт казалось, будто она сейчас воспарит. Ее тело сжалось и задрожало от удовольствия. Она застонала и прошептала имя Уокера. Фейт вся выгнулась, когда он легонько прихватил зубами ее сосок. Ее тело извивалось в пляске любви. Этим она хотела показать ему, как ей нравится то, что он делает. Жар разливался у нее внутри.
   Уокер чувствовал, что происходит с Фейт, он ощутил запах страсти, запах женского пробуждения. Он знал, что она запомнит каждую секунду агонии, через которую он заставит ее пройти.
   Уокер стал целовать Фейт всю, покусывая, облизывая пробуя ее тело на вкус, позволяя ей испытать удовольствие от его нежности. Голова его кружилась, Фейт лежала перед ним абсолютно счастливая. Ему нравилась она такая, нравились ее восхищенный взгляд из-под полуопущенных ресниц и жар ее тела. Уокер дразнил ее, но чувствовал, что уже не в силах терпеть такую муку.
   Фейт не понимала, что происходит. Прикосновения Уокера были так прекрасны, что тело ее выгнулось, а руки стали легкими. Она подняла бы их, но у нее не было сил. Из ее горла вырвался стон. Фейт знала одно – никогда ничего подобного с ней не было. Мир вращался с бешеной скоростью, а она извивалась, кричала, вертелась. Чуткая, беспощадная жадность его рта не позволяла ей поймать даже свое дыхание.
   Это не было похоже на их услады с Тони. Это было как наваждение, как сон самой прекрасной ночи, который они видели с Уокером. Фейт чувствовала себя разрушенной и заново рожденной.
   Будто откуда-то издалека она слышала его имя, котор сама же и произносила. Уокер вошел в нее, и соединение тел было настолько легким и горячим, что он почувствова как ее плоть сжала его плоть, словно влажный бархатнь кулак. Уокер застонал так же, как и Фейт. Он знал, что не сумеет продержаться долго. Никогда в своей жизни он не испытывал такого наслаждения. Она обхватила его ногами и скользила по нему. Ее тело было гладким и жаждущим. Она с жадностью принимала Уокера и радовалась гармонии, которую творили их тела.
   С придушенным криком он дал ей то, что нужно было им обоим. Фейт почувствовала, как расслабилось его тело. Ее руки гладили его спину вялыми движениями. Она улыбнулась, когда увидела, что на нем болтались шорты.
   – Ты смеешься? – спросил он ленивым голосом.
   – Ты, оказывается, все еще одетый.
   – Как и ты.
   Она посмотрела на себя. Бледный свет луны позволил ей увидеть, что ее блузка и лифчик были под стулом с ножкой в виде когтя. Но она понятия не имела, где ее джинсы и нижнее белье.
   – Что же такое на мне? – спросила Фейт. Он приподнялся, желая дотянуться до ее шеи.
   – Золотые серьги и я.
   – В таком случае я не хочу оставаться совсем голой.
   Уокер улыбнулся. Чувство, охватившее ее, было похоже на искру, раздувающую пожар. Она пробормотала что-то и уткнулась ему в шею, покусывая мочку его уха, благодаря таким способом за самую лучшую ночь любви в ее жизни.
   – Ты достоин тех рубинов, которые носишь, – сказала она с улыбкой.
   Он перевернулся на спину, не отпуская Фейт и все еще находясь внутри ее.
   – Могу ли я расценить твои слова как согласие на второй круг?
   Она скользнула и устроилась на нем.
   – В любое время. Где угодно. Как угодно.
   – Ты уверена?
   Она знала, что он чувствует ее взволнованное, безрассудное желание заняться сексом.
   – Совершенно уверена. Ты заставляешь меня почувствовать себя женщиной.
   – Ты самая лучшая в мире женщина.
   – Спасибо тебе. – Она прижалась щекой к его теплой, гладкой, мускулистой груди и вздохнула. Ей приятно было думать, что она наконец близка с мужчиной, которого уважает, которым восхищается, которому доверяет… Прелесть секса, которую он в ней открыл, коренилась в его чувстве, а не в умении. Она надеялась, что он думал о том же. Во всяком случае, ей хотелось, чтобы так было. – Мне так хорошо с тобой, Уокер.
   Удовольствие и боль полоснули его, как бритвой. Удовольствие было от слов, в которых он слышал доверие и радость. Боль была от того же. Мысль о том, что кто-то ему доверяет, сковала сердце Уокера холодом. Он не хотел этого. Слишком болела в нем рана от смерти брата.
   Он взял лицо Фейт в ладони и нежно поцеловал его.
   – Наслаждайся мной, но не стоит зависеть от меня, Фейт. Это заставляет меня нервничать.
   Она медленно выдохнула и сильнее прижалась к груди Уокера. По крайней мере он не клянется в любви, как Тони, не обещает счастливой жизни, желая подобраться поближе к банковскому счету Донованов. Конечно, она достаточно взрослая, чтобы принять то, что предлагает ей Уокер, и не кукситься, что он не может дать ничего большего.