Лутс Оскар. Весна

   – Позвольте… позвольте выйти, – сказал он и, не дожидаясь ответа учителя, выскочил в коридор. Тоотс хихикнул и нетерпеливо заерзал на месте, словно сидел на горячих углях. Вот бы… вот бы тоже какнибудь выбраться из класса!
   – Разрешите выйти!
   – Пожалуйста, иди! – послышался совсем неожиданный для него ответ учителя. Весь класс засмеялся, а Тоотс уже в дверях обернулся: чему собственно они смеются.
   – У Тоотса сегодня опять девять занятий, а десятым, наверно, будет то, что ему придется после уроков остаться, – сказал учитель. – Скверно, когда человек хочет быть таким разносторонним: он берется за много дел сразу и все делает плохо. Я не думаю, чтобы ему принесло удачу то, что он сейчас вышел из класса, но как ты запретишь чело веку, раз он так серьезно просит? А если бы я и запретил, мысли его все равно блуждали бы где-то далеко, и он едва ли даже замечал бы, что мы здесь делаем. Вот если бы мы по географии дошли уже до Америки, тогда, пожалуй, можно бы еще надеяться, что это его заинтересует, – там ведь и живут все эти знаменитые Кентукские Львы и краснокожие; но, к сожалению, мы с вами дошли еще только до России. А что ему за дело до России!
   – О-о, он же как раз вчера говорил, что поедет в Россию и станет там управляющим имением, – сказал Имелик.
   – Ну да, видно, уже наскучило быть вожаком краснокожих. Ему хочется разнообразия. Мы же с вами на первых порах удовольствуемся тем, что познакомимся немного с Россией, а там посмотрим, как будет с должностями управляющих.
   Урок продолжался своим порядком, и никому даже в голову не приходило, что во дворе в это время происходит нечто необычное. Кийр и Тоотс что-то очень долго не возвращались в класс, но поди знай, почему.
   Выйдя из класса, Тоотс буркнул про себя: „Смейтесь, смейтесь, дураки. Вам только и дела что смеяться“, – и отправился на поиски Кийра.
   Но Кийр пропал вместе со своей рыжей шевелюрой, и Тоотс решил, что того уж очень скрутило и ему пришлось удрать домой. Вдруг со стороны бани церковной мызы послышались странные звуки, похожие на карканье.
   „Подстреленная ворона! – подумал Тоотс. – Надо посмотреть, можег, удастся поймать“.
   Он побежал на звук за угол бани и, к своему величайшему удивлению, обнаружил, что существо, каркающее, как подстреленная ворона, – не кто иной, как Кийр. Он кряхтел и пыхтел, упершись головой в угол дома, словно задался целью таким способом опрокинуть баню.
   – Что с тобой? – спросил Тоотс.
   – Тошнит, – ответил Кийр.
   – Отчего тебя тошнит?
   – Все вчерашнее… вчерашнее…
   – Ах, вчерашнее вино? А как ты домой попал?
   – Папа привел.
   – Что он сказал?
   – Грозился тебя убить.
   – Меня? При чем тут я?
   Тоотс был страшно поражен, что человек, которому он никогда не причинял зла, собирается его убить. Ну, если бы еще он, Тоотс, взял двухрублевую бутылку, тогда дело другое… А та, девяностопятикопеечная, – подумаешь, эка важность! Неужели и вправду жизнь его стоит всего каких-нибудь девяносто пять копеек да еще несколько мисок студня! Нет, если ему когда-нибудь доведется встретить старика Кийра, он ему прямо все выложит… Но сейчас пусть маленький Кийр поскорее убирается отсюда, здесь его может увидеть кистер, а чего доброго, и сам пастор. Пусть идет куда угодно, пусть, по крайней мере, куда-нибудь спрячется. Кому это нужно – смотреть, как человека тошнит. Потом еще разговоры пойдут, что вот, мол…
   – Куда же идти?
   – Идем в баню.
   Верно! В бане лучше всего можно спрятаться. Как это глупо, что он, Тоотс, сразу не сообразил!
   Кийр, пошатываясь и опираясь на Тоотса, побрел в баню.
   – Жаль только, что баня не топлена, – сказал Тоотс, – а то забрался бы на полок, попотел бы чуточку и все бы как рукой сняло.
   Но даже и сейчас Кийру лучше всего залезть на полок, там, во всяком случае, теплее, чем внизу; не мог же субботний пар за один вчерашний день весь улетучиться.
   – Полезай на полок, полезай, – убеждал Тоотс Кийра. – Ложись – увидишь, тебе сразу лучше станет. Да, знаешь что: ты разденься, а я пойду принесу из предбанника хворосту и затоплю печь.
   – На полок-то ладно, – ответил Кийр, – но раздеться… Как же я здесь разденусь?
   – Вот чудак, раздевайся, сразу отрезвеешь.
   – Я же и так трезвый, тошнит только.
   – А тогда и тошнить не будет! Раздевайся!
   Тоотс отправился в предбанник, принес охапку хвороста и стал разводить огонь.
   – Ну раздевайся же! Раздевайся! – продолжал он уговаривать Кийра, засовывая в печь хворост и в то же время искоса, одним глазом, следя за приятелем. – Скоро совсем тепло станет, ты попотеешь чуточку, потом окатишься холодной водой и увидишь, как тебе будет хорошо. Я после выпивки всегда так делаю. Самое лучшее лекарство. Старик мой тоже говорит, что это лучшее лекарство. Ну, живо, раздевайся!
   Он наложил полную печь хвороста и начал раздувать огонь с таким рвением, словно работал кузнечными мехами. Но огонь сперва никак не хотел разгораться, и наш истопник решил было, что дело тут в сыром хворосте; но когда из печки вдруг повалил черный, густой, как смола, дым, Тоотс понял, в чем вся беда.
   – Ох, черт, вьюшка-то закрыта! Потому дым сюда и валит. А я-то думаю, думаю… – закричал он и полез на скамью открывать вьюшку. Огонь сразу запылал, послышалось потрескивание хвороста, и истопник от удовольствия даже потер руки – дело явно шло на лад. Тем временем Кийр медленно разделся и лег на полок.

   – Ну, теплее стало? – крикнул через некоторое время Тоотс. – Нет еще, – откликнулся Кийр, от холода лязгая зубами, как волк.
   – Скоро, скоро будет тепло, – успокаивал его Тоотс, подбрасывая и печь новую охапку хвороста. Если действительно сейчас кто и потел, то это был сам истопник.
   – Скоро, скоро! Уже пошло!.. Печь изнутри совсем красная, а камни и ней прямо трещат – так раскалились.
   Теперь можно и попробовать плеснуть водой на каменку – и сразу иидио будет, как обстоит дело с паром. Хлюп! Шайка холодной воды полинует холодную каменку; вода журча растекается меж камней. Му да, пока тепла еще нет, это правда, но скоро потеплеет. Скоро, скоро! Тогда Кийр увидит, как с него хлынет пот и здоровье сразу станет лучше. Вино – это вообще штука упорная, как засядет в человеке, трудно ее выжить, но уж если начнет выходить – только держись! Пиво и водка – те гораздо легче потом выходят, но откуда же возьмешь пиво и водку, раз в теле вино сидит. Сейчас главное – спокойно лежать на полке и ждать, а уж он, Тоотс, все сделает и устроит честь честью. Если б он сам все это на себе не испытал, тогда Кийр мог бы подумать… Но – ох, черт! – разве мало он сам попадал в такую беду!
   Так лисица еще долго поджаривала жучка на углях давным-давно потухшего костра, а потом опять спросила:
   – Ну, теперь теплее?
   – Не-е-т, – отозвался Кийр, весь дрожа. Как будто даже холоднее становится.
   Что за чертовщина! За это время уже должно бы потеплеть. Ну и ты тоже чудак! Холоднее делаться никак не может, а потеплеет непременно, для этого нужно только немножко времени. К тому же ты сильно озяб да и вином с ног до головы полон, вот тебя тепло и не берет так скоро.
   – Вина во мне, наверно, уже ни капли нет, и вообще после этой рвоты у меня внутри совсем пусто. Здесь холодно, поэтому и мне холодно. Ой, как холодно! Я лучше оденусь.
   И Кийр собрался уже было одеваться, но Тоотс вовремя предупредил его, выхватил у него одежду и укоризненно сказал:
   – Вот чудак! Сейчас, когда ты вот-вот уже начнешь потеть, одеваться вздумал. Дай-ка сюда одежду!
   Он отнес одежду в предбанник, вернулся, пошуровал в топке и похлопал печку ладонью. Печь была теплая; чего он там, наверху, скулит, что ему холодно. Если он и сейчас не пропотеет, тогда сомнительно, умеет ли он вообще потеть.
   – Не могу я здесь потеть, чего ты упрямишься, – ответил Кийр. —Я тут скорее к доске примерзну, чем потеть стану. Слышишь, как трещит? Это мой зад к доскам примерзает.
   – Потей, потей! Это полезно для здоровья. Лучшее средство против тошноты.
   На каменку выплеснули еще одну шайку воды. Позади в углу что-то тихо зашипело.
   – Ну, разве я не говорил! Ага! Идет! – воскликнул Тоотс, бросая наверх торжествующий взгляд. – Идет тепло? Жарко?
   – Нет, не идет.
   – Но все-таки стало теплее, чем раньше?
   – Нет.
   Что такое! Куда же мог деваться этот жар. Целая вязанка хвороста уже на исходе, а все еще холодно. И что это за ледяная глыба там, наверху, ничто на нее не действует! Ну погоди же, он сам полезет, посмотрит.
   – Ну как же ты говоришь, что холодно? Чего же ты еще хочешь? Тепла тут хватает. Еще одну шайку воды опрокину на каменку, тогда сможешь себя ополоснуть холодной водой.
   С этими словами Тоотс обрушил на каменку третью шайку воды, а сам при этом согнулся в три погибели: сильный пар мог ударить ему в глаза.
   – И теперь еще нет тепла?
   – Теперь как будто есть.
   – Ну, тогда быстро слезай и ополоснись холодной водой.
   – Да что ты болтаешь, я и потеть-то еще не начал, чего же мне ополаскиваться. Смотри, какой я!
   – Какой ты?
   – Синий весь.
   – Синий? Отчего же ты синий?
   – От холода!
   – Синий, синий, синий… Тоотс, задумавшись, посмотрел в огонь. Разве этот уголек, что выпал сейчас из печки, не напоминает человеческую голову? Конечно же, он похож на человеческую голову. Глаза, нос, рот, уши – все есть. И такое знакомое лицо. Это же… это же… да это же Юри-Коротышка, скотина этакая! Ишь ты! Да, да, Юри-Коротышка ругал его сегодня в школе. Да и когда, собственно, он не ругается? А сейчас? Сейчас он тоже в школе. А ведь сейчас… ох ты, дьявол, синий, красный, черный или серый! Сейчас ведь урок географии! И он, Тоотс, вышел всего на несколько минут. А оказался здесь, в бане, и топит печь. Ну тебя ко всем чертям, Кийр, вместе с твоей тошнотой!
   Тоотс стрелой вылетел в предбанник, зачем-то сунул под мышку одежду Кийра и во весь дух бросился к школе. У дверей в классную он остановился и прислушался: все еще идет урок географии или уже начался новый? Нет, нового быть не могло: во время перемены крики ребят донеслись бы в баню. Вероятно, продолжается тот же урок, что и тогда, когда он уходил из класса.
   В классе стало вдруг шумно. Сомнений больше не было: урок географии только что кончился. Тоотс взглянул на сверток, торчавший у него мод мышкой, и ужаснулся: одежда Кийра! Бог ты мой! Как она к нему попала?
   Времени для размышления почти не оставалось, необходимо было мгновенно на что-то решиться, если он вообще хотел что-либо предпринять. И, словно его кто-то подтолкнул, Тоотс одним мощным прыжком очутился в кладовке и засунул одежду Кийра в первый попавшийся под руку мешок для провизии.
   Едва он успел это сделать, как в кладовку вошли двое мальчуганов и с изумлением уставились на него.
   – Ты черта когда-нибудь видел? – спросил один из них.
   – Нет, не видал, – ответил другой.
   – Тогда погляди! – снова сказал первый, указывая на Тоотса.
   Тоотса с шумом вытащили из кладовки и повели в спальню, а там кто-то сунул ему под нос свое зеркальце. Лицо у Тоотса было так им мазано сажей, что нельзя было даже понять, покраснел он или нет.

XVI

   Однако вернемся поскорее к Кийру, не то бедняга в этом ужасном пару может вместе с вином выпотеть и всю свою душонку.
   Иг успел Тоотс выскочить из бани, как Кийр принялся во весь голос звать его обратно. Видя, что это не помогает, Кийр слез с полка и направился в предбанник за одеждой. Но несмотря на самые тща-тельные поиски, ш всей одежды он обнаружил только ботинки и шапку. Таким образом, налицо имелись покровы лишь для самой верхней и для самой нижней части его тела, среднюю же часть чья-то коварная рука заставила довольствоваться пиджаком и брюками праотца нашего Адама. Кийр надел шапку, натянул на ноги свои замечательные ботинки на пуговичках и, прикрывая себя, наподобие фигового листка, старым веником, выглянул за дверь. Во дворе было совсем тихо, не видать ни души. Медленно падали крупные хлопья снега, покрывая крыльцо бани бархатисто-мягким снежным ковром. Где-то вдали, должно быть, возле трактира, заржали лошади. Со стороны шерстобитни долетал шум падающей воды и однообразный стук машин: тук-тук-тук!
   Но куда девалась его одежда? Не унес ли ее Тоотс? Кийр снова крикнул. Никто не отозвался. Этот бес мог взять одежду и спрятаться за углом бани; нужно пойти проверить. Рыжеволосый Кийр на цыпочках обошел вокруг бани, но убедился, что поблизости никого нет.
   Вдруг со стороны школы донесся разноголосый шум, захлопали двери и, словна река в половодье, сносящая все запруды на своем пути, во двор с криком хлынули ребята. Кийр поспешил вернуться в баню и, присев на корточки перед топкой, прислушался. Да, им хорошо кричать: все они одеты, только он один… Ему вдруг показалось, будто он долгие годы живет вот так, голый, и кто знает, оденут ли его вообще когда-нибудь.
   В печи потрескивал огонь, по стенам блуждали тени, с потолка падали тяжелые капли воды и в каменке что-то шипело. Время от времени со двора доносились шаги, потом звук их пропадал вдали. Кийру стало страшно. В углу за печью было так черно, словно там зиял вход в преисподнюю. Кийру почудилось, будто там кто-то шевелится. Он вскочил, собираясь бежать, звать на помощь, но в эту минуту во дворе, совсем близко, снова послышались шаги. Теперь к бане и в самом деле кто-то приближался; хрустел снег под ногами, доносились отдельные слова, как будто кто-то рассуждал сам с собой. Кийр в испуге отпрянул назад: а вдруг это кистер!
   И через несколько мгновений, уже твердо уверенный, что это не кто иной, как кистер, Кийр быстро забрался в стоящую в углу пустую бочку. В баню кто-то вошел.
   – Хм, – сказал вошедший, останавливаясь перед горящей печкой. – Двери настежь, печка топится, а никого не видать. Кто же тут затопил?
   Кийр молча сидел в бочке и прислушивался.
   По голосу сразу слышно, что это не кистер: но кто это – определить трудно. Во всяком случае, голос знакомый. Если уж Кийр решил на него посмотреть, то это следует сделать сейчас же, пока глаза незнакомца еще не свыклись с темнотой.
   Кийр выглянул из бочки и сразу узнал в пришельце арендатора с церковной мызы – дело оборачивалось не так уж плохо. Боясь, что вошедший уйдет, то он опять останется в бане один-одинешенек, Кийр встал в бочке во весь рост, тощий как спичка, и произнес:
   – Здравствуйте!
   – Что? Кто тут? – крикнул арендатор, вглядываясь в темноту.
   – Это я, я… Кийр.
   Арендатор подошел поближе и стал разглядывать голого человека.
   – Что за чудеса ты тут творишь? – сказал он, всплескивая руками.– И голый, в чем мать родила! Где же твоя одежда?
   – Тоотс унес. Мы пришли с ним в баню, мне хотелось попотеть, и Тоотс развел огонь. Потом вдруг схватил мою одежду и удрал.
   – Подумать только, поросята этакие, они сюда потеть пришли! Ну да, если уж здесь Тоотс замешан, тогда все ясно. Этот на все способен. А где же он сам?
   – Кто?
   – Кто! Тоотс, конечно. Ты же говорил, что он одежду твою унес? Ну да, а кто же, как не он. Он, наверно, в школу убежал.
   – Ну скажи на милость, есть ли у этих сумасшедших мозги в голове, – сказал арендатор, покачивая головой, – вы же так баню могли поджечь! А кто потом за убытки отвечать будет? Смотрю я – дымит труба; что, думаю, за чертовщина? Прачки пастору белье стирают, что ли? Но нет, они давно отстирались… Счастье еще, что заглянул сюда. Да, да, лязгай теперь зубами, теперь-то ты попотеешь. А чего это тебе потеть приспичило?
   – Меня тошнило, а Тоотс сказал, что надо вспотеть, тогда и пройдет.
   Арендатор громко расхохотался.
   – Ох вы, дьяволы этакие, и до чего только не додумаются! Этого Тоотса надо бы посадить на несколько деньков в кутузку на хлеб и воду, может, помогло бы, а то это не человек, а наказание господне. Ну, а ты вылезай из бочки, долго ли в ней будешь торчать. Ты же не Диоген.
   С этими словами он извлек дрожащего Кийра из бочки и подтолкнул его поближе к печке. Кийр был длинный и худущий, как салака: когда он встал у огня, на стену упала тень, напоминающая кочергу. Арендатор с минуту смотрел на эту тощую фигуру, затем снял с себя полушубок и набросил его Кийру на плечи.
   – Поглядеть только, какой ты, – сказал он. – У самого плечи торчат как прясла, а он еще потеть собирается. Чему тут потеть! Сиди у печи, грейся, покуда я схожу посмотрю, куда это Тоотс с твоей одеждой пропал.
   Кийр присел на корточки и заплакал. Эти два дня вчера и сегодня – такие неудачные! А ведь все могло быть хорошо, не послушай он Тоотса. Ох, этот ужасный Тоотс! С сегодняшнего дня он вообще перестанет с ним разговаривать. Но что это такое? В углу что-то заскреблось. Там, за печкой, неладно – это Кийр знал и раньше… А вдруг сейчас кто-нибудь вылезет и набросится на него? Нет, скорее вон отсюда!
   Через несколько минут со стороны реки по направлению к школе мчится некто на тощих голых ногах. Урок уже начался, поэтому беглецу удается благополучно добраться до коридора школы; здесь он озирается, как бы в поисках помощи, затем вскакивает в кладовку, забирается под скамью и сворачивается калачиком, кутаясь в шубу арендатора.
   Беглец – а это не кто иной, как Хейнрих Георг Аадниэль Кийр лежит теперь под скамьей, точно большой серый узел. Но беглеца успели заметить: от кистерского хлева к школе семенит еще некто, но уже низенький и толстый. Когда он, тяжело отдуваясь, появляется наконец в сенях, уверенный, что найдет здесь таинственного беглеца, тут никого не оказывается, кроме учителя и арендатора, о чем-то беседующих между собой.
   – Сюда никто сейчас не забегал? – спрашивает толстый, коротконогий человек.
   – Я никого не видел, отвечает учитель, пожимая плечами.
   – Куда ж он девался? Он сюда побежал.
   – Я никого не видел. А кто это мог быть?
   – Не знаю, кто это был, продолжает толстяк, занимающий в Паунвере должность кистера и награжденный школьниками кличкой „Юри-Коротышка“. – Я шел со стороны хлева и видел, что кто-то побежал сюда. Я был уверен, что он здесь, в коридоре.
   – И я никого не видел, – подтверждает арендатор.
   – Ну, тогда ничего, а то я думал – кто-нибудь из наших ребят во время уроков бегает, – успокаиваясь, пояснил кистер. – Во всяком случае, насколько мне удалось разглядеть, это был мальчишка; мне даже показалось, что он без штанов.
   – Без штанов? – изумляется учитель, обмениваясь с арендатором многозначительным взглядом. – Кто же это мог быть?
   – Не знаю.
   – Куда же он зимой без штанов побежит? – сомневается арендатор.
   – Может, какой-нибудь бродяга. Но мне показалось, что ляжки у него были голые и что забежал он сюда, в коридор. Может быть, где-нибудь спрятался?
   Кистер заглянул в кладовку.
   – Тут тоже никого нет, – сказал он, захлопывая дверь. – Да и где ему быть; вы ведь были здесь, заметили бы его. Бог знает, куда он удрал.
   И, успокоенный мыслью, что по крайней мере его школьники тут ни при чем, кистер вышел во двор.
   Арендатор погладил усы, прыснул со смеху и, схватив учителя за рукав, потянул его в угол.
   – Он, конечно, видел Кийра, – сказал он тихо. – Но куда этот сатана удрал? Он должен был дожидаться в бане, пока я найду и принесу его одежду.
   – Может быть, он был здесь, а потом опять убежал в баню, – решил учитель.
   – Ну да, так, видно, и есть. Пока я ходил за вами в классную, он мог здесь побывать. Но сейчас надо поскорее узнать у Тоотса, куда он девал его одежду.
   – Тоотс, поди сюда! – позвал учитель, заглядывая в классную.
   Тоотс, сопровождаемый шумом голосов, вышел в коридор. Все уже догадались, что он опять замешан в какую-то путаную историю. Прежде всего ребятам бросилось в глаза, что Кийра до сих пор нет в классе.
   – Тоотс, куда ты девал одежду Кийра? – спросил учитель, закрывая за Тоотсом дверь кладовки.
   – Одежду Кийра? Не знаю. Я ее не брал, – ответил Тоотс, старательно вертя пуговицу своей куртки.
   – Кто же тогда ее взял?
   – Не знаю. Может, коробейник?
   – Какой коробейник?
   – Да тот, который мимо проходил.
   – Где проходил? Говори яснее. Что это ты сегодня так скуп на слова? Обычно ты болтаешь больше, чем надо.
   – Ну, тот самый коробейник… Когда я отошел от бани, видел, как он там проходил.
   – И ты думаешь, что это именно он и взял?
   – А кто же еще мог взять?
   – Гм…
   Учитель и арендатор, переглянувшись, пожали плечами. Скверная история если, конечно, Тоотс говорит правду. Где его теперь поймаешь, этого коробейника!
   – А ты действительно не брал? снова спросил арендатор.
   – Да не брал же, ну!
   – И коробейник, говоришь, мимо шел?
   – Да, мимо шел. Я не знаю, как будто это был коробейник… а может, татарин. На спине серый узел тащил, шел и аршином помахивал. Железный аршин у него в руке был. А в какую сторону он пошел?
   – Туда, к трактиру. Шел со стороны Киусна, а уходил по дороге в трактир.
   – Вот так штука, – промолвил арендатор. – Ничего другого не остается, как погнаться за коробейником. Да и не так-то просто его поймать. Тоотс, а ведь это ты будешь виноват, если мы так и не найдем одежду Кийра. Зачем ты его в баню заманил?
   – Так я же его не заманивал, он сам…
   – Ой, Тоотсик, Тоотсик, ты сам на свою голову беду накликаешь, – добавил учитель. – До сих пор я с тобой обходился по-хорошему, но, как видно, придется мне перевернуть страничку. И заруби себе на носу: если тебя спрашивают, кто виноват в том-то и том-то, отвечай прямо – я виноват. А теперь иди и живо неси сюда свое пальто.
   Тоотс решил, что его хотят отослать домой, и не на шутку перепугался. Уголки его рта задрожали, как будто ему хотелось еще что-то сказать, а все тело обмякло, точно у человека, только что сбросившего с плеч тяжелую ношу. Сегодняшняя проделка, против его воли, зашла слишком далеко.
   – Ну иди, иди, окаянная твоя душа, – повторил учитель, – не то Кийр в бане совсем в сосульку превратится.
   Тоотс понял, что пальто его хотят снести Кийру, и поспешил выполнить приказание учителя.
   А теперь иди и стой в углу, пока я не вернусь. Потом мы продолжим наш разговор. Мне еще нужно кое-что тебе сказать.
   С этми словами учитель взял у Тоотса пальто и вместе с арендатором направился к бане.
   Тоотс посмотрел им вслед через приоткрытую дверь, потом проскользнул в кладовку, с опаской огляделся по сторонам и стал торопливо развязывать мешок, в который засунул одежду Кийра. Он был так поглощен этим занятием, что даже не заметил, как под скамейкой что-то задвигалось и из шубы высунулась рыжая голова.
   Тоотс успел уже вытащить из мешка пиджак Кийра и как раз запихивал обратно огромную краюху хлеба, упорно выползавшую на свет божий вместе со штанами, но вдруг застыл на месте, прислушиваясь, с краюхой в одной руке и со штанами в другой. Тоотс! – позвал кто-то тихонько из-под скамьи.
   – Что… что… где… кто там? – пробормотал Тоотс и от испуга чуть не уронил хлеб.
   – Это я… я… Кийр. Куда ты мою одежду девал? – прошептал тот же голос.
   – Ах, это ты! – вскричал Тоотс обрадованно. Его испуганное лицо сразу расплылось в широкой улыбке. – Зачем же ты, чудак, из бани удрал, я бы и сам тебе одежду обратно принес. Я думал, ты все еще потеешь!
   – Заткни свою глотку! Сам потей, если хочешь!
   – Ну, ну…
   – Где моя одежда?
   – Одежда здесь, – невозмутимо ответил Тоотс, – а ты, чудак, думал – она где, твоя одежда? Одежда здесь. На, бери, вот пиджак, вот штаны, жилетка тоже; только чулок и шейного платка не хватает. Эх, дьявол, платок в коробку с маслом попал! Ну, не беда, не беда, я его вычищу. А теперь – живо! Покажи, как быстро ты умеешь одеваться. Я по утрам за две с половиной минуты бываю готов.

   Кийр сбрасывает шубу арендатора и превращается в какую-то машину переодевания: штаны и пиджак натягиваются с такой быстротой, что только швы трещат. Тоотс ему всячески помогает, объясняя в то же время, как Кийр должен отвечать, когда его спросят о сегодняшнем происшествии.
   Через несколько минут оба приятеля входят в класс и занимают свои места. У Кийра чуть заплаканное лицо, а Тоотс часто поглядывает в угол и грызет ногти. По всему видно, что на душе у него не совсем спокойно.
   – Кийра никто не видал? – спрашивает учитель; он тоже возвратился в класс вскоре после Тоотса и Кийра.
   – Кийр здесь, – отвечает Тоотс, указывая на Хейнриха Георга Аадниэля.
   – Ага-а, Кийр здесь. Ну, а ты? Ты же должен был…
   – Да, да, иду, иду, – отвечает Тоотс и плетется в угол. Учитель пишет записочку и, протягивая ее Ярвеотсу, говорит:
   – Беги, снеси эту записочку арендатору. Он лошадь запрягает возле конюшни.
   А проходя мимо Тоотса, стоящего уже в углу у печки, учитель добавляет тихо, чтоб один лишь Тоотс мог слышать:
   – Тоотс уже поймал коробейника – арендатору незачем его ловить.

XVII

   Таким образом Тоотс, назло своим видимым и невидимым врагам, продолжал гарцевать на лезвии ножа и никто его из школы не выгонял, несмотря на все угрозы. Иногда, правда, судьба его висела на паутинке, но паутинка эта выдерживала и не рвалась, даже если Тоотс вешал на нее еще какую-нибудь новую проделку. Возможно, его спасение в том и заключалось, что он никогда не давал школьному начальству опомниться и оценить его заслуги: все новые и новые проказы следовали одна за другой, прежние предавались забвению.