Льюис Сьюзен. Классная штучка

   — Ну ладно, не хмурься, — попросил Кит, подходя к столику с напитками. — Не так уж часто нам с тобой можно спокойно поговорить.
   Эшли вздохнула:
   — Налей мне куантро.
   Глаза Кита радостно засияли. Эшли печально вздохнула: «Что за дурацкое чувство любовь?»
   — Я хотел спросить, — заговорил он, протягивая ей наполненную рюмку, — ты на Новый год будешь здесь?
   Эшли пожала плечами:
   — Не знаю, не думала еще.
   — Будет здорово, если ты останешься. Для Алекса.
   — Не уверена, — сказала Эшли. — Он еще не понимает, что это за праздник такой. В десять вечера заснет мертвым сном.
   Кит расхохотался:
   — Да, наверное. Так, значит, каких-то определенных планов у тебя еще нет?
   — Пока нет. А у тебя? Где ты будешь его встречать?
   — Еще не решил, — признался Кит.
   В гостиной царил уютный полумрак, и лишь мерцание камина да отблески ночника в углу освещали их лица.
   «Ужасно романтично», — подумала вдруг Эшли. Подняв голову, она увидела, что Кит пристально смотрит на нее, и улыбнулась. Да, несмотря на все прошлые обиды, она всегда будет относиться к нему с дружеской теплотой.
   — А как ты смотришь на то, чтобы мы встретили Новый год вместе? — спокойно спросил он.
   Эшли быстро отвернулась, но тут же пожалела об этом.
   — Извини. — Голос Кита оборвался. — Не стоило мне…
   Понятно, рана еще слишком свежа.
   — Нет, — покачала головой Эшли. — Тебе не за что извиняться. Я с удовольствием встречу с тобой Новый год.
   Спасибо за приглашение.
   Кит расцвел:
   — Ты не шутишь?
   Эшли улыбнулась:
   — Ничуть.
   — Если хочешь, я могу приехать в Лондон.
   — Нет, давай здесь куда-нибудь пойдем.
   — Хорошо, я закажу стол. «Грейндж» подойдет?
   В этом ресторане он в свое время сделал ей предложение.
   — Да, — кивнула Эшли. — Вполне.
   Кит чокнулся с ней, словно в подкрепление их договоренности.
   — Я в любом случае собирался пригласить тебя, — добавил он. — Дело вовсе не в Джулиане.
   Эшли молча улыбнулась в ответ.
   — Ты ведь его по-прежнему любишь, да?
   Эшли нахохлилась. Кит мгновенно спохватился.
   — Извини, — сказал он. — Я не хотел…
   — Не важно, — перебила она. — Отвечу «да». Я его по-прежнему люблю.
   — И ты вернешься к нему, если он попросит?
   Эшли кивнула:
   — Да.
   — Что ж, так я и думал, — упавшим голосом произнес Кит. Потом, немного помолчав и повертев в руках рюмку, спросил:
   — А ко мне не вернешься?
   — О, Кит, ну пожалуйста, — взмолилась она, прикоснувшись к его плечу. — Давай не будем об этом.
   — Хорошо, — понурился он. — Извини. Просто я ничего не могу с собой поделать — я слишком люблю вас с Алексом. Ты просто не представляешь, до чего это ужасно — встречаться вот так, по уик-эндам, ну и еще изредка в обычные дни. Мне ведь ему и с уроками помочь хочется, и поиграть, да и вообще пообщаться, как подобает нормальному любящему отцу. Это ведь я должен был «подарить Алексу щенка и встречать Рождество вместе с ним. Я страшно боюсь, что он вырастет без меня. Время бежит быстро, оглянуться не успеешь, как он уже повзрослеет.
   Кит кинул взгляд на обручальное кольцо, которое Эшли по-прежнему носила, хотя они развелись уже более двух лет назад.
   — Я ведь изменился, Эш, — произнес он. — Я больше не пью и не играю. А про других женщин и вовсе мысли не допускаю. Мне нужна только ты, Эш. Ты и Алекс — моя семья, два моих самых любимых на свете человека. — Его голос предательски задрожал.
   Эшли отняла руку и выпрямилась.
   — Я подожду, Эш, — сказал он. — Пусть пройдет целая вечность, но я дождусь тебя. И всегда буду рядом, если вдруг понадоблюсь. Всегда буду любить тебя. И никогда больше не причиню тебе огорчений, клянусь.
   — О, Кит, — сочувственно сказала Эшли, — я верю, ты и правда так думаешь. Но…
   .Он предостерегающе приподнял руку.
   — Не надо, не говори — я все знаю. Просто и ты знай, что все эти годы я не переставал думать о тебе как о своей жене. И мне мучительно стыдно за те страдания, что я тебе причинил… — Его голос дрогнул и оборвался.
   Эшли не удержалась, взяла его за руку и крепко стиснула. Она представляла, как болезненно для него вспоминать, что он угрожал ей покончить с собой, если она не вернется. Или, еще страшнее, увезет Алекса и спрячет в таком месте, где его никогда не найдут.
   Кит поцеловал ей руку.
   — Только скажи: есть ли хоть крохотная надежда, что ты когда-нибудь ко мне вернешься? :
   — Не знаю, Кит. Ведь это не от меня зависит.
   Эшли устало закрыла глаза. Господи, насколько легче ей стало бы жить, сумей она снова полюбить его. Она бы обрела семью. Настоящую семью. И Алекс не потерял бы отца. А она… она не боялась бы больше лишиться своей работы. Устроилась бы в другом агентстве, поближе к дому. Да, вернись она к Киту, все бы сразу наладилось. Они бы зажили душа в душу.
   Эшли почувствовала, как его рука обнимает ее за плечи, и позволила ему взять у себя недопитую рюмку. В следующую минуту Кит нежно поцеловал ее в губы. В смятении и растерянности она даже не сопротивлялась его ласкам и поцелуям.

Глава 11

   За редким исключением отклики на «Двенадцатую ночь» в постановке Боба Мак-Элфри были самые восторженные.
   Боб признался, что даже не мог надеяться на такое. У него, правда, хватило скромности отнести свой успех на счет современной интерпретации шекспировских пьес, столь модной в последние годы, и критики охотно с ним согласились.
   Однако нашлась и дама, которая с такой язвительностью прошлась по Морин Вудли, что даже Боб решил, что она немного перегнула палку. «Ей лучше удавалось изображать Виолу в роли мужчины — только в этом случае ее игра обретала хоть какую-то достоверность».
   В глубине души Боб и сам сознавал, что по какой-то неведомой причине роль Морин не удалась. Причем, что удивительно, сама она, похоже, не слишком из-за этого огорчалась. Боб был настолько разгневан, что на вечеринке после премьеры почти с ней не разговаривал. Ему не хотелось омрачать праздник всей труппе и устраивать скандал вдень их величайшего триумфа. Однако на следующий день, когда он снова собрал всех на репетицию, никто из актеров не удивился. Что бы ни утверждали критики, шлифовать игру требовалось не одной Морин.
   Сидя в углу рядом с Николасом Гоу, Элламария следила за сценкой, в которой Морин разговаривала с Дейвидом Фладом, игравшим Орсино. Время от времени она встречалась взглядом с Бобом, и сердце ее обрывалось. В конце концов Боб усмехнулся и повернулся к ней спиной, решив, что должен полностью сосредоточиться на репетиции.
   Словно прочитав его мысли, Элламария едва заметно улыбнулась; она была рада, что праздники наконец закончились и они снова могут быть вместе.
   Она принялась внимательно наблюдать за игрой Морин Вудли. Боб почти не прерывал ее — в этом и надобности не было, — однако любое замечание Морин воспринимала безропотно. Улыбалась и хохотала, когда он начинал декламировать сам. Затем, когда сценка закончилась, выжидательно повернулась к Бобу и услышала вполне заслуженную похвалу.
   В следующем эпизоде ни Морин, ни Элламария не принимали участия и поэтому могли спокойно наблюдать за игрой других. Глядя на сцену, Элламария краем глаза посматривала на Морин — та буквально не отрывала взгляда от Боба.
   По мере того как шло время, глаза Элламарии все больше лезли на лоб. Морин Вудли, похоже, была не на шутку увлечена Бобом! Если не сказать больше. Элламария испытала настоящее потрясение: она и не подозревала, что Морин питает к нему такое чувство. И ведь прежде ничего подобного она ни разу не замечала. Когда же это началось?
   — Что ж, ребята, перерыв десять минут! — возвестил он. — Попейте чайку и возвращайтесь. Долго я вас не займу, но кое-что мы должны обсудить, так что все должны быть в сборе.
   Он толкнул дверь маленькой кухоньки и замер на месте, услышав визгливый голос Морин. Никто не заметил его прихода, и Боб с нескрываемым изумлением увидел, как Морин, стоя за спиной Элламарии, театрально воздев руки к потолку и подвывая, старательно выговаривает гнусавым голосом с подчеркнутым американским акцентом:
   «О Ромео! Где ты, Ромео?» А затем, понизив голос и подражая шотландскому выговору Боба, сама же и отвечает:
   «Здесь, милая, дома со своей женой».
   — Морин! — Голос режиссера прозвучал как удар хлыста. Морин резко обернулась. — Можно мне вас на пару слов?
   Морин молча проследовала за ним в зал. Кивком велев ей закрыть кухонную дверь. Боб прошагал к своему столу и сел. В зале не было ни души, и подслушать их никто не мог.
   — Послушайте, Морин, — спокойно начал Боб, хотя его глаза гневно сверкали. — Вы, должно быть, и сами понимаете, что ваша игра еще далека от совершенства. Может быть, если вы сосредоточите все силы на своих профессиональных обязанностях, уделяя поменьше внимания некоторым членам нашего коллектива, то мы скорее добьемся успеха.
   Красивое лицо Морин вытянулось, но возразить разгневанному режиссеру она не осмелилась.
   — Возвращайтесь к остальным, выпейте чаю и обсудите с Дейвидом свои роли. Издеваясь над Элламарией, вы издеваетесь и надо мной, а я этого не потерплю. Вы поняли? Незаменимых актеров у меня нет!
   К его удивлению, на глаза Морин навернулись слезы.
   Боб ожидал от нее чего угодно, но только не слез. Она могла кричать, топать ногами. Но слезы…
   — Послушайте, — примирительно заговорил он. — Извините, что мне пришлось говорить так резко. Давайте больше к этому не возвращаться, хорошо?
   По-прежнему не раскрывая рта, Морин Вудли поспешно отвернулась и засеменила прочь. Боб проводил ее сумрачным взглядом. Он не доверял этой женщине. Да, она была настоящая актриса, высокого класса. И снова, уже не в первый раз, он вспомнил, как она говорила, что знакома с его женой. Придется следить за ней в оба. Или, точнее, следить за собой.
 
   — Есть хочешь? — спросила Элламария.
   — М-мм, не откажусь.
   — Сходим куда-нибудь? На Кингз-роуд, например. Хоть перехватим пиццы.
   Чуть призадумавшись, Боб ответил:
   — Я бы предпочел поесть дома. Давай лучше купим что-нибудь готовенькое.
   — Давай. Что бы ты хотел?
   — Китайская кухня подойдет?
   Элламария кивнула:
   — Вполне. Хочешь, я составлю тебе компанию?
   Боб покачал головой:
   — Нет, не стоит. — Он хотел воспользоваться случаем и позвонить жене. Он весь день собирался это сделать, но репетиция затянулась до пяти и возможность ему так и не представилась — Элламария все время была поблизости.
   Взяв со стола ключи от автомобиля. Боб на прощание поцеловал Элламарию и вышел.
   В предвкушении вечернего спектакля Элламария была охвачена радостным трепетом. Она пригласила на премьеру всех своих подруг, договорившись потом всей компанией завалиться ужинать. Жаль только, что отец не увидит ее выступления. Он был бы в восторге. Придется послать ему вырезки из газет с хвалебными отзывами.
   Раздевшись, Элламария пошла принимать ванну.
   Ее так и подмывало спросить Боба, что он сказал Морин Вудли, но она прекрасно понимала, что делать этого нельзя. Боб всегда наотрез отказывался обсуждать свои отношения с другими актерами. Исключений он не делал ни для кого.
   «Интересно, — думала Элламария, — не рассказать ли ему, что Морин на него положила глаз? Впрочем, нет, не стоит, Морин как-нибудь обойдется. Жаль только, что красавец кузен Бланш — как там его зовут — так быстро улетел в свои Штаты».
   Зазвонил телефон, и Элламария, завернувшись в полотенце, подошла к аппарату.
   Звонила Кейт, чтобы пожелать ей удачи. Заодно она сказала, что ее родители не смогут прийти на спектакль.
   — А Джоэль? — осведомилась Элламария.
   — Джоэль придет точно. Он заедет за мной в половине восьмого. Мы успеем добраться?
   — Вполне. Ведь начало в половине девятого. Кстати, Николае Гоу сегодня спрашивал про тебя.
   — Неужели? — воскликнула Кейт. — И что его интересовало?
   — Придешь ли ты на спектакль.
   — А ты что сказала?
   — Что придешь. Правда, про Джоэля я умолчала.
   — По-моему, он не особенно огорчился, когда мы с Джоэлем ушли из «Ритца».
   — Он ничего не сказал по этому поводу, однако мне показалось, что все же немного расстроился. Между прочим, ты сама просила познакомить вас еще полгода назад.
   — Да, но что-то он не слишком торопил события, — обиженно напомнила Кейт.
   — У него еще продолжался предыдущий роман.
   — Тем хуже для него. Боюсь, теперь он уже опоздал.
   — Он славный малый.
   — Не заставляй меня чувствовать себя виноватой, Элламария. Как там наши? Ты говорила с ними? Мы ведь поначалу собирались встретиться в баре.
   — Дженнин недавно звонила. Она приведет Мэттью.
   И — ты не поверишь — Эшли тоже придет не одна!
   — Ну да! А с кем?
   — Пока не знаю Говорит, в ресторане познакомились.
   — Но кто он?
   — Представления не имею. Но она уверяет, что он нам понравится.
   Чуть помолчав, Кейт снова заговорила:
   — Я давно хотела спросить тебя, сказал Боб что-нибудь своей жене или нет?
   Элламария вздохнула:
   — Если и сказал, то мне об этом ничего не известно.
   Так что скорее всего нет.
   — Бедняжка! Ты на него сердишься?
   — Не то слово, — уныло промолвила Элламария. — Я готова растерзать его! Но что я могу поделать? Да и время сейчас для ссоры неподходящее — премьера и все такое.
   — А где он сейчас?
   — Как раз входит. Ездил за едой в китайский ресторанчик.
   — Ты еще способна есть? — изумилась Кейт. — А я-то думала, ты с ума сходишь от волнения.
   — Еда для меня — святое, — усмехнулась Элламария. — Ладно, давай прощаться, а то он громыхает чем-то на кухне, давая мне знать, что пора браться за дело.
   Повесив трубку, Элламария прошла в кухню. Боб уже вскрыл одну из картонок и сидел, ковыряя что-то вилкой.
   — Неужели не мог подождать? — спросила Элламария.
   — Я голоден как волк, — виновато ответил Боб. — С самого утра маковой росинки во рту не было.
   — Дай мне хотя бы все разложить по тарелкам, — предложила Элламария, забирая у него картонку.
   На глазах у Боба она быстро расставила тарелки, солонку и баночки с приправами, а затем брякнула на стол вилки и ножи.
   — Ты на что-то сердишься? — озабоченно спросил Боб.
   — Нет.
   — А кто тебе звонил?
   — Кейт.
   — Она придет сегодня?
   — Да. С Джоэлем.
   — Вот как? Значит, они еще встречаются?
   — Да. А что, тебя это удивляет?
   Боб недоуменно посмотрел на нее.
   — Послушай, Элламария, в чем дело? Что за муха тебя укусила?
   — Никто меня не кусал, — огрызнулась она. — Я тебе уже сказала.
   Достав из картонки одно из готовых блюд, она засунула его в духовку.
   — Что ты делаешь?
   — Не хочу, чтобы оно остыло. Я должна сначала принять ванну.
   — Надо же, а я-то надеялся, что ты для меня разделась.
   Элламария даже не улыбнулась.
   Пожав плечами, Боб уселся за стол и приступил к трапезе.
   Когда Элламария вышла из ванной, он сидел перед телевизором.
   — Что-то интересное? — Элламария сокрушенно покачала головой. — Много я пропустила?
   — Уже кончается.
   — Что же ты не позвал меня?
   Боб уставился на нее, недоуменно моргая.
   — Почему ты меня не позвал? — повторила Элламария.
   — Извини, не сообразил.
   — Да, со смекалкой у тебя слабовато, — съехидничала она. ««
   — Послушай, Элламария, тебе не надоело? — обиженно произнес он. — Если ты на меня обижена, так и скажи.
   Но только, будь добра, объясни, в чем дело.
   Вместо ответа Элламария ткнула вилкой в еду. Однако есть не хотелось. Она молча отодвинула тарелку в сторону.
   — Что случилось?
   — Пора бы и самому догадаться.
   — Извини за тупоголовость, но я не понимаю. Объяснись, будь любезна.
   — Так ведь в том-то и дело. Боб! Ты не понимаешь!
   Боб беспомощно пожал плечами:
   — Знай я, что понимать, то хоть бы постарался.
   — Тогда попытайся понять, что перед самым Рождеством ты мне кое-что пообещал. О чем, похоже, благополучно забыл.
   — Что пообещал?
   — Ах, какая прелесть! — воскликнула Элламария. — Что пообещал? Ты прекрасно знаешь что! Пообещал рассказать о нас своей благоверной, вот что! Пообещал, что мы будем вместе. Еще пообещал…
   Боб встал и выключил телевизор.
   — Послушай, а почему ты именно сейчас завела этот разговор? — спросил он, глядя на нее, но Элламария отвернулась и уставилась в окно.
   Тогда он подошел к ней и задернул шторы.
   — Потому что ни о чем другом я думать не способна, — ответила Элламария.
   — Даже сейчас, перед спектаклем?
   — Да, даже перед спектаклем, представь себе. Видишь ли, Боб, моя жизнь состоит не из одних спектаклей. Есть в ней кое-что поважнее. Ты, например. По меньшей мере я так считала.
   — Ты напрасно себя заводишь, Элламария. Тебе не из-за чего волноваться.
   — Нечего говорить со мной, как с ребенком! — Закричала она. — Может быть, тебе на все наплевать, а для меня это — самое главное! Да, тебе все безразлично. И моя судьба тебя нисколько не волнует. Ты мне за все Рождество ни разу не позвонил! У тебя есть жена и ее паршивые лошади, а вдобавок еще и я, и театр. С какой стати ты должен хоть чего-нибудь лишиться? У тебя есть все, негодяй ты этакий!
   , И не смей уходить, когда я с тобой разговариваю!
   — Я ухожу, — ответил Боб, — потому что ты ведешь себя глупо и безответственно. Ты сама не понимаешь, что говоришь, а я не хочу ссориться с тобой перед премьерой.
   Тебе это тоже ни к чему. Позже все обсудим.
   — Вот уж нет! — завизжала Элламария.
   Боб остановился как вкопанный.
   — Никаких «позже» больше не будет, — продолжала она. — Ни для меня, ни для тебя. Боб. С меня довольно!
   Хватит! Мне это все осточертело, да и ты тоже осточертел!
   Вдруг она увидела, как побелело его лицо. Медленно выговаривая слова, он сказал:
   — Остановись, Элламария, прошу тебя. Возьми себя в руки, прежде чем наговоришь чего-нибудь такого, о чем потом пожалеешь.
   — Я говорю, что между нами все кончено! — запальчиво выкрикнула Элламария. — Баста Поигрался — и будет! Ты понял? А теперь убирайся! Надеюсь, дверь сам найдешь?
   — Я должен отвезти тебя в театр.
   — Я сама доеду. Убирайся! Сейчас же!
   Схватив пальто, он вышел, с грохотом хлопнув дверью.
 
   В тот вечер Элламария Гулд сыграла лучшую роль в своей жизни. Никто не заметил, что с ней что-то неладно, только она знала, что творится в ее душе.
   После ухода Боба она бросилась ничком на диван и расплакалась навзрыд. Актриса прекрасно понимала, что зашла слишком далеко. Наговорила такого, чего вовсе не думала. Словно внутри у нее сломался какой-то механизм, из-за чего она полностью утратила всякую власть над собой. Больше всего ее тревожило, что Боб теперь никогда ее не простит. После учиненного ею скандала никогда не вернется к ней.
   Когда Элламария приехала в театр. Боб был в своем кабинете, однако секретарша передала, что он просил его не тревожить, и Элламарии пришлось уйти. Уединившись в своей уборной, она заперлась изнутри, не желая ни с кем общаться. Она дала себе зарок, что отыграет спектакль, чего бы это ей ни стоило. Боб столько натерпелся сегодня из-за ее несдержанности и строптивого нрава, что она не могла — не имела права — подвести его.
   Перед самым выходом, наложив последние штрихи грима, она посмотрелась в зеркало, однако увидела в нем только его лицо, растерянное и опечаленное. Боб взирал на нее с немым укором, не понимая, что заставляет ее произносить столь жестокие слова. Господи, и что ее только за язык дернуло? Как она могла причинить такую боль Бобу, который не только любил ее, но и ухаживал, как за ребенком, который никогда сам не обижал ее?
   По окончании спектакля ее трижды вызывали на бис, всякий раз подолгу, продлевая и без того нестерпимую агонию. Элламария понимала, что должна как можно быстрее сбежать, вырваться отсюда, прежде чем случится непоправимое.
   В гримерную она бросилась бегом и снова заперлась в своей уборной. Кто-то несколько раз требовательно стучал в дверь, но она не отвечала. Она знала, что это не Боб.
   После случившегося ему было нечего ей сказать.
   Элламария закурила. В последние месяцы она делала это очень редко — Боб был против, и она пыталась бросить курение. Однако сейчас ей нужно было хоть как-то успокоить свои нервы.
   В дверь снова постучали, н6 Элламария не ответила.
   Ей не хотелось никого видеть. Она знала, что подруги ее ждут, но сейчас ей было даже не до них.
   Опустив голову на руки, Элламария беспомощно разрыдалась.
   Снова послышался стук в дверь. Затем голос:
   — Элламария! Это я! Можно войти?
   Эшли. Бедняжка Эшли, на долю которой тоже выпало столько страданий. И которая, как и она сейчас, храбро пыталась держаться и не показывать вида, как ей плохо.
   — Элламария! Ты там?
   Она заставила себя встать и отпереть дверь. Но Эшли она не увидела. Точнее, разглядела не сразу. Сначала она увидела перед собой море цветов, за которыми с трудом угадывалась миниатюрная фигурка Эшли.
   — Что ты тут делаешь? — спросила Эшли. — Я уже подумала, что ты куда-то сбежала.
   — Я просто снимаю грим, — соврала Элламария.
   Бросив охапки цветов на маленький диванчик в углу, Эшли подошла к Элламарии и присела рядом с ней перед трюмо.
   — Все наши собрались в баре и ждут нас. Я хотела тебя поздравить. В жизни не видела более восхитительной игры… — Заметив заплаканные глаза подруги, Эшли осеклась. — Господи, что случилось? Ты плакала?
   — Нет, — досадливо отмахнулась Элламария. — Просто в глаз что-то попало.
   — А-аа, — протянула Эшли. — Воцарилось короткое молчание. Потом Эшли сказала:
   — Он ждет в коридоре.
   Просил узнать, можно ли ему войти.
   Элламария посмотрела на нее с оборвавшимся сердцем. Господи, неужели это правда?
   — Так что ему сказать?
   Элламария оглянулась на дверь. Затем ее руки взлетели к глазам, и она поспешно посмотрелась в зеркало.
   — На. — Эшли протянула ей бумажную салфетку. — Высморкайся и вытри подтеки под глазами. Пойду скажу ему, что путь свободен.
   Элламария растерянно смотрела на свое отражение, даже не пытаясь привести себя в порядок. Что он хочет ей сказать?
   Сзади послышался какой-то шорох. Обернувшись, Элламария увидела, что Боб уже стоит в дверях. Высокий, смуглый и подтянутый, с легкой сединой, пробивающейся в бороде и на висках. Его лицо казалось спокойным, однако костяшки сжатых в кулаки пальцев побелели от напряжения. Элламария вдруг поняла, что никогда еще не любила его сильнее, чем в эту минуту. Посмотрев на свои руки, она вдруг заметила, что изорвала салфетку в мелкие клочья.
   — Я понимаю, что не заслуживаю прощения, — глухо пробормотала она, — но поверь, мне очень стыдно. Просто не представляю, что на меня нашло. Ты, конечно, никогда меня не простишь… и я тебя не виню, только… — Она всхлипнула. — Прости меня. Боб, больше мне ничего не нужно…
   — Элламария, я люблю тебя.
   Она подняла голову.
   — Что ты сказал?
   — Я сказал, что люблю тебя, Элламария.
   В следующее мгновение она очутилась в его объятиях.
   — О, Боб! — вскричала она. — Я тоже тебя люблю!
   Боже, как я тебя люблю! Прости меня за все, что я тебе наговорила. В меня словно какой-то бес вселился. О, Боб!
   Никогда не оставляй меня! Умоляю тебя!
   Прижав ее к себе, он гладил ее мягкие волосы и подрагивающие плечи.
   — Ну все, успокойся, родная, не плачь, прошу тебя.
   Элламария подняла к нему заплаканные глаза, и Боб улыбнулся.
   — Ну и видок у тебя, — сказал он, насмешливо качая головой и проводя пальцем по узким светлым полоскам, оставшимся от слез на ее щеках. Взяв Элламарию за руку, он подвел ее к трюмо, усадил и принялся вытирать ее лицо салфетками, которые тут же смачивал холодным косметическим молочком. Время от времени он целовал ее или смеялся, когда она досадливо вскрикивала из-за очередного неловкого движения. Покончив с гримом, Боб помог ей встать и раздел ее.
   — Надеюсь, ты захватила с собой вечернее платье?
   Элламария кивнула и указала на платье, которое висело на крючке, прибитом к двери.
   Боб снял платье с плечиков и помог Элламарии в него облачиться. Затем застегнул сзади молнию.
   — Туфли?
   — Вон там.
   Снова усадив актрису в кресло, он снял с нее грубые башмаки Марии, заменив их на изящные туфельки.
   Элламария протянула руку и погладила его по щеке; в ее взгляде читалась нескрываемая нежность.
   — Я не стою тебя. Боб.
   — Нет, родная, это я тебя не стою, — возразил он. — Это я во всем виноват. Я должен был сам обо всем догадаться. Тебе было так трудно, а я вел себя как последний эгоист. А тут еще и премьера подоспела, Рождество на носу, да и с родителями ты так давно не виделась. Даже представить невозможно, сколько тебе довелось пережить. Мне страшно жаль, что я всего этого раньше не понял. И жаль, что я так ничего и не сказал жене. Но я непременно ей все расскажу, родная. Обещаю, вот увидишь.
   — О, Боб, теперь это вовсе не обязательно! — вскричала Элламария, обвивая его шею руками. — Главное для меня — быть с тобой, хотя бы иногда. Я не должна была, не имела права так давить на тебя. Я побуждала тебя совершить шаг, противоестественный для твоей натуры. Теперь я это поняла. Ты просто по доброте душевной не хочешь причинять боль своей жене, и я это понимаю. И люблю тебя за то, что ты такой.
   Боб нежно ее поцеловал, его сердце разрывалось от любви к этой прекрасной женщине.
   — Ты готова?
   Элламария кивнула.