Страница:
— Совершенно верно, — на лице бана Трира не дрогнул ни один мускул, но Карл уже понял, что с ним Конрад будет откровенен, потому что свой выбор уже сделал. — Мне известно еще о двух парах.
— Дайте угадать! — своей улыбкой Карл хотел замаскировать серьезность вопроса, но, скорее всего, ввести в заблуждение молча слушавших их разговор Дебору и Валерию, ему не удалось. — Герст и…
— Кершгерид.
«Вот как! Оказывается они были братьями-близнецами… Но почему Гавриель мне об этом ничего не сказал? Или он тоже не знал?»
— А кто двое других?
— Габер Руд [45]и его «тень» Бруно Йонк.
— Тень? — переспросила удивленная Валерия, впервые вмешавшись в их разговор.
— Да, моя супруга и госпожа, — поворачиваясь к ней, чуть склонил голову Конрад. — Именно «тень», но что это означает, я не знаю. Так он назван в нашей семейной хронике. Впрочем, моего прадеда об этом спросить уже, разумеется, не удастся, а больше никто об этом, насколько мне известно, ничего не знает. Но, может быть, Карл, нам следует постучать в дверь? — спросил он, прерывая свое объяснение и снова поворачиваясь к Карлу. — Видя нас стоящими напротив их дома, домочадцы, кажется, начали беспокоиться.
Однако стучать в дверь не пришлось. Она открылась сама, и на пороге дома появилась девушка в белом кружевном чепце и таком же фартуке, надетом поверх платья из темно-зеленого бархата, украшенного серебряным шитьем. На служанку она не походила, хотя возрастом за таковую вполне могла сойти.
— Доброго дня, господа — сказала она, спустившись по невысокой лестнице и подойдя к ним ближе. — Моему отцу показалось, что вы кого-то разыскиваете, и он послал меня спросить, не нуждаетесь ли вы в какой-либо помощи?
— Доброе утро, сударыня, — улыбнулся ей Карл. — Мы в самом деле, разыскиваем кое-кого, но, кажется, уже нашли. Вы ведь принадлежите к славному семейству Ругеров, не так ли?
— Да, господин, — девушка смутилась и отвела в сторону взгляд своих фиалковых глаз. — Я Мина Ругер, мой господин, и прихожусь дочерью Гвидо Ругеру-младшему.
— Великолепно, — кивнул Карл, рассматривая девушку, настолько сильно напомнившую ему Магду Ругер, что сомнений в их родстве и быть не могло. — А кто, простите мне мою неосведомленность, является ныне главой торгового дома Ругеров?
— Элиас Ругер, господин, — с удивлением в голосе ответила девушка. И то сказать, кто же в Линде, а значит, и во всей Ойкумене, мог не знать про мастера Элиаса Ругера?
— Надеюсь, мастер Элиас пребывает в здравии и довольстве? — спросил Карл, стараясь соблюдать полную серьезность. — Дела его благополучны, и торговля процветает?
— Да, господин, — по-видимому, девушка не знала уже, о чем и думать. Стоящие перед ней люди по всем признакам были важными господами, но зачем они пожаловали в дом Ругеров, все еще оставалось для нее загадкой.
— Прекрасно, — снова улыбнулся Карл. — Не могли бы вы, сударыня, передать мастеру Элиасу, что некие знатные путешественники хотели бы иметь с ним приватный разговор.
— Да, господин, но… — девушка была явно смущена. — Но в этот час дедушка обычно разбирает с отцом торговые книги…
— И вы боитесь, что он не сможет нас принять? — подсказал Карл.
— Да… нет, то есть…
— А вы скажите ему, что одна из посетительниц, которая желает с ним переговорить, путешествующая инкогнито принцесса крови.
При этом известии, глаза Мины чуть не вылезли из орбит, и не в силах сказать в ответ что-либо вразумительное, она только пискнула, зажала рот белой ладошкой, и опрометью бросилась обратно в дом. Впрочем, к чести девушки, опомнилась она раньше, чем добежала до лестницы. Внезапно остановившись на бегу, она резко развернулась, от чего колыхнулись ее тяжелые юбки, и снова побежала, но теперь уже, возвращаясь к Карлу и его спутникам.
— Ох! — выдохнула она, снова останавливаясь перед ними. — Простите мою невежливость, добрые господа. Пожалуйте в дом, а я сейчас же передам ваши слова дедушке.
8
9
10
— Дайте угадать! — своей улыбкой Карл хотел замаскировать серьезность вопроса, но, скорее всего, ввести в заблуждение молча слушавших их разговор Дебору и Валерию, ему не удалось. — Герст и…
— Кершгерид.
«Вот как! Оказывается они были братьями-близнецами… Но почему Гавриель мне об этом ничего не сказал? Или он тоже не знал?»
— А кто двое других?
— Габер Руд [45]и его «тень» Бруно Йонк.
— Тень? — переспросила удивленная Валерия, впервые вмешавшись в их разговор.
— Да, моя супруга и госпожа, — поворачиваясь к ней, чуть склонил голову Конрад. — Именно «тень», но что это означает, я не знаю. Так он назван в нашей семейной хронике. Впрочем, моего прадеда об этом спросить уже, разумеется, не удастся, а больше никто об этом, насколько мне известно, ничего не знает. Но, может быть, Карл, нам следует постучать в дверь? — спросил он, прерывая свое объяснение и снова поворачиваясь к Карлу. — Видя нас стоящими напротив их дома, домочадцы, кажется, начали беспокоиться.
Однако стучать в дверь не пришлось. Она открылась сама, и на пороге дома появилась девушка в белом кружевном чепце и таком же фартуке, надетом поверх платья из темно-зеленого бархата, украшенного серебряным шитьем. На служанку она не походила, хотя возрастом за таковую вполне могла сойти.
— Доброго дня, господа — сказала она, спустившись по невысокой лестнице и подойдя к ним ближе. — Моему отцу показалось, что вы кого-то разыскиваете, и он послал меня спросить, не нуждаетесь ли вы в какой-либо помощи?
— Доброе утро, сударыня, — улыбнулся ей Карл. — Мы в самом деле, разыскиваем кое-кого, но, кажется, уже нашли. Вы ведь принадлежите к славному семейству Ругеров, не так ли?
— Да, господин, — девушка смутилась и отвела в сторону взгляд своих фиалковых глаз. — Я Мина Ругер, мой господин, и прихожусь дочерью Гвидо Ругеру-младшему.
— Великолепно, — кивнул Карл, рассматривая девушку, настолько сильно напомнившую ему Магду Ругер, что сомнений в их родстве и быть не могло. — А кто, простите мне мою неосведомленность, является ныне главой торгового дома Ругеров?
— Элиас Ругер, господин, — с удивлением в голосе ответила девушка. И то сказать, кто же в Линде, а значит, и во всей Ойкумене, мог не знать про мастера Элиаса Ругера?
— Надеюсь, мастер Элиас пребывает в здравии и довольстве? — спросил Карл, стараясь соблюдать полную серьезность. — Дела его благополучны, и торговля процветает?
— Да, господин, — по-видимому, девушка не знала уже, о чем и думать. Стоящие перед ней люди по всем признакам были важными господами, но зачем они пожаловали в дом Ругеров, все еще оставалось для нее загадкой.
— Прекрасно, — снова улыбнулся Карл. — Не могли бы вы, сударыня, передать мастеру Элиасу, что некие знатные путешественники хотели бы иметь с ним приватный разговор.
— Да, господин, но… — девушка была явно смущена. — Но в этот час дедушка обычно разбирает с отцом торговые книги…
— И вы боитесь, что он не сможет нас принять? — подсказал Карл.
— Да… нет, то есть…
— А вы скажите ему, что одна из посетительниц, которая желает с ним переговорить, путешествующая инкогнито принцесса крови.
При этом известии, глаза Мины чуть не вылезли из орбит, и не в силах сказать в ответ что-либо вразумительное, она только пискнула, зажала рот белой ладошкой, и опрометью бросилась обратно в дом. Впрочем, к чести девушки, опомнилась она раньше, чем добежала до лестницы. Внезапно остановившись на бегу, она резко развернулась, от чего колыхнулись ее тяжелые юбки, и снова побежала, но теперь уже, возвращаясь к Карлу и его спутникам.
— Ох! — выдохнула она, снова останавливаясь перед ними. — Простите мою невежливость, добрые господа. Пожалуйте в дом, а я сейчас же передам ваши слова дедушке.
8
Элиас Ругер был грузным человеком в том возрасте, когда старость уже подступает к мужчине вплотную, и только он волен решать, считать ли себя все еще «зрелым мужчиной», или все-таки уже стариком. Но, по-видимому, глава торгового дома Ругеров, имел на этот счет ясное и однозначное мнение. Поэтому, хотя борода его и была бела, глаза мастера Элиаса были полны воли и энергии, и спину он держал прямо, как и подобает человеку, которого не успело — или просто не смогло — «согнуть» безжалостное время.
Он вышел им навстречу из своего рабочего кабинета, высокий, осанистый, в тяжелом, подбитом и отделанном по краям куньим мехом шарлаховом шаубе [46], украшенном объемным орнаментом из серебряного шнура. Сопровождал его еще один представительный и богато одетый мужчина — по-видимому, это и был отец Мины, Гвидо-младший — в бороде которого тоже пробилась уже седина, но который, все-таки, был много моложе главы дома Ругеров.
— Рад приветствовать вас, дамы и кавалеры, в моем скромном доме, — сказал мастер Элиас, остановившись в трех шагах от Карла и отвесив церемонный, но не умаляющий его достоинства, поклон. — Это большая честь для меня, — продолжил он, между тем решая, по-видимому, которая из двух, представших перед его взором блистательных дам, является принцессой, о которой сообщила ему внучка.
— Прошу вас, ваша светлость, — продолжил он через мгновение, опередив тем самым Карла, уже решившего, было, вмешаться и представить хозяину дома Дебору. Однако этого не потребовалось. Мастер Элиас уже склонялся во втором, гораздо более низком поклоне именно перед ней. — Пройдемте в гостиную, ваша светлость, господа! Там я полагаю, нам будет гораздо удобнее, чем в моей пыльной рабочей комнате.
«Он видел Дебору раньше, или это чутье талантливого негоцианта? Любопытно», — Карл церемонно подал руку Деборе и повел ее за показывающим им дорогу Элиасом Ругером, приходящимся ему, судя по всему, племянником. Пусть и сводным. Во всяком случае, характерная лепка лица и цвет глаз указывали как будто на близкое родство именно с Гвидо, который, надо полагать, в свое время — пока был жив — звался Старшим.
— Итак, — сказал почтенный негоциант, когда все расселись в просторной, на диво хорошо и со вкусом отделанной и обставленной комнате, служившей в этом доме гостиной, как назвал ее мастер Элиас, следуя, вероятно, поморской традиции, или приемным залом, как, наверняка, называли бы ее в Загорье. — Каким богам я должен принести жертвы, за случай, приведший в мою скромную обитель принцессу из дома Вольх?
— Мы просто путешествуем, — мягко остановила его несколько излишне напыщенную речь Дебора. — И я попросила моего жениха, — она положила свои обтянутые лайкой пальцы на руку Карла, как бы представляя его хозяину дома. — Чтобы он показал мне свой родной город.
— Вот как? — поднял в удивлении брови Элиас. — Но… Прошу прощения, добрый господин, я, кажется, стал несколько глуховат. Как вы сказали, ваша светлость, вас зовут?
«Умен!» — отметил Карл, который, как и все остальные его спутники, хозяевам дома представиться «не успел».
— Разрешите представить вам, мастер Элиас, наших спутников, — сказал он, вставая из предложенного ему гостеприимными хозяевами кресла. — Принцессу Вольх вы узнали сами, что делает вам честь, ибо не многие знают ее в лицо— он не смог отказать себе в удовольствии еще раз посмотреться во все еще пьяные от любви и счастья глаза Деборы, и перевел взгляд на Конрада и Валерию, которые тоже, кажется, еще не отрезвели от хмеля прошедшей ночи. — Бан и банесса Трир, — чуть склонив голову в уважительном поклоне, представил он их и тут же «увидел» то, о чем, возможно, еще не знали и они сами.
«Кажется, мне скоро предстоит стать дедом… Внучка? Внук?» — но, скорее всего, как подсказывало художественное чувство, через девять месяцев следовало ожидать рождения именно мальчика.
Взмах мощного крыла… Торжествующий клекот победителя… И синие глаза матери… и бабушки…
«Горный орел? Скорее всего…»
— И, наконец, капитан Август Лешак, — сказал он вслух после короткой паузы, откладывая возникший в воображении образ в заветные глубины памяти. — А меня, мастер Элиас, называют герцогом Герр.
— Если бы вы, мой господин, не сказали, что вы герцог, — низко поклонился, поднявшийся на ноги одновременно с Карлом, Элиас. — Я бы подумал, что меня посетил император.
«А ты, оказывается, совсем не плохо разбираешь „слова“ жестов и взглядов».
— Но покая не император, — улыбнулся Карл своему племяннику. — Все дело в том, мастер Элиас, что принцесса, как вы уже слышали из ее уст, является моей невестой, банесса же Трир — приходится мне родной дочерью, а капитан Лешак командует моей личной гвардией. Если добавить к этому, что с баном мы друзья, то характер наших отношений, на который вы только что изволили указать, становится исчерпывающе ясен. Не так ли?
— Так, — глаза негоцианта вдруг стали жесткими и внимательными. — Но вы, кажется, сказали Герр?
— Да, — кивнул Карл, понимая, что вопрос задан не спроста. — Бывали во Флоре, мастер Элиас?
— Бывал, как не бывать. Дела наши торговые, ваша светлость. Приходится ездить, как без этого. Бывал я и в Новом Городе, бывал и во Флоре. Лет тридцать назад или чуть поболее того… А память у меня купеческая, господин герцог, сами понимаете… Однажды во Флоре мне посчастливилось присутствовать при выезде Принцепса и я запомнил одну очень красивую молодую даму, сопровождавшую цезаря… Черноволосую и синеглазую, как вот госпожа банесса…
— Стефания Герра была моей женой.
— Вот-вот, — с готовностью закивал негоциант, взгляд которого, тем не менее, ничуть не изменился. — Стефания Герра, так и есть. А супругом ее, как я слышал, несколько позже стал имперский граф Ругер.
— Титул графов Ругеров теперь ношу я, — с любезной улыбкой пояснила Валерия, явно не менее других заинтересовавшаяся разговором, вернее напряженным его подтекстом.
— Но ее светлость принцесса, господин герцог, — гнул свою линию Элиас. — Кажется, только что сказала, что вы родом из Линда?
— Не будем ходить вокруг да около, Элиас, — мягко остановил его Карл. — Ты ведь все уже понял, не так ли? А еще ты удивительно похож на маленького Гвидо, каким я его помню и каким могу представить себе в зрелые годы.
— Значит, ты, наконец, решил вернуться в Линд… — в этом холодном голосе можно было услышать довольно много всего, что чувствовал сейчас глава семьи Ругеров, не было в нем только радости.
— Нет, — покачал головой Карл. — Я просто немного свернул с дороги… Так бывает, Элиас… Знаешь, как говорят тут, у вас,в Линде? Десять лет я не мог найти дорогу назад, а потом позабыл, откуда пришел.
— Зато здесьтебя никогда не забывали… Так тоже случается, — Элиас смотрел на него со смешанным чувством удивления, быть может, даже восхищения, но и обиды, как, верно, и должно смотреть на того, кто покинул свой дом навсегда.
Он вышел им навстречу из своего рабочего кабинета, высокий, осанистый, в тяжелом, подбитом и отделанном по краям куньим мехом шарлаховом шаубе [46], украшенном объемным орнаментом из серебряного шнура. Сопровождал его еще один представительный и богато одетый мужчина — по-видимому, это и был отец Мины, Гвидо-младший — в бороде которого тоже пробилась уже седина, но который, все-таки, был много моложе главы дома Ругеров.
— Рад приветствовать вас, дамы и кавалеры, в моем скромном доме, — сказал мастер Элиас, остановившись в трех шагах от Карла и отвесив церемонный, но не умаляющий его достоинства, поклон. — Это большая честь для меня, — продолжил он, между тем решая, по-видимому, которая из двух, представших перед его взором блистательных дам, является принцессой, о которой сообщила ему внучка.
— Прошу вас, ваша светлость, — продолжил он через мгновение, опередив тем самым Карла, уже решившего, было, вмешаться и представить хозяину дома Дебору. Однако этого не потребовалось. Мастер Элиас уже склонялся во втором, гораздо более низком поклоне именно перед ней. — Пройдемте в гостиную, ваша светлость, господа! Там я полагаю, нам будет гораздо удобнее, чем в моей пыльной рабочей комнате.
«Он видел Дебору раньше, или это чутье талантливого негоцианта? Любопытно», — Карл церемонно подал руку Деборе и повел ее за показывающим им дорогу Элиасом Ругером, приходящимся ему, судя по всему, племянником. Пусть и сводным. Во всяком случае, характерная лепка лица и цвет глаз указывали как будто на близкое родство именно с Гвидо, который, надо полагать, в свое время — пока был жив — звался Старшим.
— Итак, — сказал почтенный негоциант, когда все расселись в просторной, на диво хорошо и со вкусом отделанной и обставленной комнате, служившей в этом доме гостиной, как назвал ее мастер Элиас, следуя, вероятно, поморской традиции, или приемным залом, как, наверняка, называли бы ее в Загорье. — Каким богам я должен принести жертвы, за случай, приведший в мою скромную обитель принцессу из дома Вольх?
— Мы просто путешествуем, — мягко остановила его несколько излишне напыщенную речь Дебора. — И я попросила моего жениха, — она положила свои обтянутые лайкой пальцы на руку Карла, как бы представляя его хозяину дома. — Чтобы он показал мне свой родной город.
— Вот как? — поднял в удивлении брови Элиас. — Но… Прошу прощения, добрый господин, я, кажется, стал несколько глуховат. Как вы сказали, ваша светлость, вас зовут?
«Умен!» — отметил Карл, который, как и все остальные его спутники, хозяевам дома представиться «не успел».
— Разрешите представить вам, мастер Элиас, наших спутников, — сказал он, вставая из предложенного ему гостеприимными хозяевами кресла. — Принцессу Вольх вы узнали сами, что делает вам честь, ибо не многие знают ее в лицо— он не смог отказать себе в удовольствии еще раз посмотреться во все еще пьяные от любви и счастья глаза Деборы, и перевел взгляд на Конрада и Валерию, которые тоже, кажется, еще не отрезвели от хмеля прошедшей ночи. — Бан и банесса Трир, — чуть склонив голову в уважительном поклоне, представил он их и тут же «увидел» то, о чем, возможно, еще не знали и они сами.
«Кажется, мне скоро предстоит стать дедом… Внучка? Внук?» — но, скорее всего, как подсказывало художественное чувство, через девять месяцев следовало ожидать рождения именно мальчика.
Взмах мощного крыла… Торжествующий клекот победителя… И синие глаза матери… и бабушки…
«Горный орел? Скорее всего…»
— И, наконец, капитан Август Лешак, — сказал он вслух после короткой паузы, откладывая возникший в воображении образ в заветные глубины памяти. — А меня, мастер Элиас, называют герцогом Герр.
— Если бы вы, мой господин, не сказали, что вы герцог, — низко поклонился, поднявшийся на ноги одновременно с Карлом, Элиас. — Я бы подумал, что меня посетил император.
«А ты, оказывается, совсем не плохо разбираешь „слова“ жестов и взглядов».
— Но покая не император, — улыбнулся Карл своему племяннику. — Все дело в том, мастер Элиас, что принцесса, как вы уже слышали из ее уст, является моей невестой, банесса же Трир — приходится мне родной дочерью, а капитан Лешак командует моей личной гвардией. Если добавить к этому, что с баном мы друзья, то характер наших отношений, на который вы только что изволили указать, становится исчерпывающе ясен. Не так ли?
— Так, — глаза негоцианта вдруг стали жесткими и внимательными. — Но вы, кажется, сказали Герр?
— Да, — кивнул Карл, понимая, что вопрос задан не спроста. — Бывали во Флоре, мастер Элиас?
— Бывал, как не бывать. Дела наши торговые, ваша светлость. Приходится ездить, как без этого. Бывал я и в Новом Городе, бывал и во Флоре. Лет тридцать назад или чуть поболее того… А память у меня купеческая, господин герцог, сами понимаете… Однажды во Флоре мне посчастливилось присутствовать при выезде Принцепса и я запомнил одну очень красивую молодую даму, сопровождавшую цезаря… Черноволосую и синеглазую, как вот госпожа банесса…
— Стефания Герра была моей женой.
— Вот-вот, — с готовностью закивал негоциант, взгляд которого, тем не менее, ничуть не изменился. — Стефания Герра, так и есть. А супругом ее, как я слышал, несколько позже стал имперский граф Ругер.
— Титул графов Ругеров теперь ношу я, — с любезной улыбкой пояснила Валерия, явно не менее других заинтересовавшаяся разговором, вернее напряженным его подтекстом.
— Но ее светлость принцесса, господин герцог, — гнул свою линию Элиас. — Кажется, только что сказала, что вы родом из Линда?
— Не будем ходить вокруг да около, Элиас, — мягко остановил его Карл. — Ты ведь все уже понял, не так ли? А еще ты удивительно похож на маленького Гвидо, каким я его помню и каким могу представить себе в зрелые годы.
— Значит, ты, наконец, решил вернуться в Линд… — в этом холодном голосе можно было услышать довольно много всего, что чувствовал сейчас глава семьи Ругеров, не было в нем только радости.
— Нет, — покачал головой Карл. — Я просто немного свернул с дороги… Так бывает, Элиас… Знаешь, как говорят тут, у вас,в Линде? Десять лет я не мог найти дорогу назад, а потом позабыл, откуда пришел.
— Зато здесьтебя никогда не забывали… Так тоже случается, — Элиас смотрел на него со смешанным чувством удивления, быть может, даже восхищения, но и обиды, как, верно, и должно смотреть на того, кто покинул свой дом навсегда.
9
Известие, что дом их посетил знатный родич, как и следовало ожидать, вызвало в семействе Ругеров волнение самого искреннего свойства и породило волну хаотичных перемещений многочисленных домочадцев, и плохо скрытый переполох в задних комнатах дворца, который должен был считаться домом. Впрочем, на мастера Элиаса все это не произвело ровным счетом никакого впечатления. Разумеется, он, немедля отдал необходимые распоряжения — которые, впрочем, он отдал бы и в любом другом случае — и вскоре служанки принесли в гостиную угощения, состоявшие из засахаренной айвы, фигурок из марципана, и сваренного в меду миндаля. Подали, естественно, и фрукты, которых, не смотря на прохладный климат, росло в здешних местах великое множество. Во всяком случае, вишня и клубника, насколько мог припомнить Карл, родились в окрестностях Линда необычайно сочные и сладкие. Однако сейчас, осенью, ни того, ни другого, разумеется, уже не было и быть не могло. Зато лесная земляника и малина, красные душистые яблоки и иссяне-черные, как ночное небо, сливы выглядели весьма привлекательно, а предложенное гостям грушевое вино было выше всяческих похвал.
— Но, может быть, вы, господа, предпочитаете виноградные вина? — из одной лишь вежливости, насколько мог оценить его интонацию и взгляд, спросил старый негоциант.
— Спасибо, мастер Элиас, — с мягкой улыбкой ответила ему Дебора. — Ваше вино великолепно. Оно напомнило мне наш, гаросский, «Грушевый цвет».
— Я рад, что вам нравится, ваша светлость, — сдержанно поклонился Элиас. — Но, возможно, ваши спутники… Александра, — сказал он, оборачиваясь к своей жене, распорядись, чтобы принесли Риенского и то вино из Корсы, которое подарил мне советник Лукас.
— Дамы, — сказал, снова поднимаясь из своего кресла Карл, едва успев попробовать вино и землянику. — Кавалеры, — он извинился взглядом перед Конрадом и с улыбкой посмотрел на своего племянника, выглядевшего много старше его самого. — Мы вас оставим не надолго. Надеюсь, радушные хозяева не позволят вам заскучать. Что скажешь, Элиас? Найдется у нас с тобой, о чем поговорить с глазу на глаз?
— Как скажешь, Карл, — без тени удивления согласился Элиас и, поклонившись гостям, пригласил Карла следовать за собой, не забыв, впрочем, шепнуть по пути несколько слов сыну и жене, поручая оставшихся гостей их вниманию.
— Но, может быть, вы, господа, предпочитаете виноградные вина? — из одной лишь вежливости, насколько мог оценить его интонацию и взгляд, спросил старый негоциант.
— Спасибо, мастер Элиас, — с мягкой улыбкой ответила ему Дебора. — Ваше вино великолепно. Оно напомнило мне наш, гаросский, «Грушевый цвет».
— Я рад, что вам нравится, ваша светлость, — сдержанно поклонился Элиас. — Но, возможно, ваши спутники… Александра, — сказал он, оборачиваясь к своей жене, распорядись, чтобы принесли Риенского и то вино из Корсы, которое подарил мне советник Лукас.
— Дамы, — сказал, снова поднимаясь из своего кресла Карл, едва успев попробовать вино и землянику. — Кавалеры, — он извинился взглядом перед Конрадом и с улыбкой посмотрел на своего племянника, выглядевшего много старше его самого. — Мы вас оставим не надолго. Надеюсь, радушные хозяева не позволят вам заскучать. Что скажешь, Элиас? Найдется у нас с тобой, о чем поговорить с глазу на глаз?
— Как скажешь, Карл, — без тени удивления согласился Элиас и, поклонившись гостям, пригласил Карла следовать за собой, не забыв, впрочем, шепнуть по пути несколько слов сыну и жене, поручая оставшихся гостей их вниманию.
10
— Скажи, Элиас, — спросил Карл, когда они оказались одни в рабочей комнате негоцианта. — Законы Линда так сильно изменились?
— Что ты имеешь в виду? — Элиас открыл резной шкафчик красного дерева, стоящий в дальнем углу кабинета, и оглянулся на Карла. — Вино или бренди, Карл?
— Бренди, с твоего позволения, — Карл достал кисет и начал неторопливо набивать свою старую трубку. — А спросил я тебя об отношении городских властей к аристократии. Линд уподобился Торну? Быть дворянином нынче опасно?
— С чего ты взял? — Элиас поставил перед Карлом серебряный чеканный стаканчик и налил в него темно-коричневую жидкость из маленького пузатого графинчика толстого, отливающего сапфиром граненого стекла.
— Я обратил внимание на то, что на твоем доме нет герба… — Карл понюхал бренди. Он был отменно хорош и вообще спутать этот запах с каким-нибудь другим было сложно.
«Пражский „Единорог“…»
— Какой герб, Карл? — удивленно поднял брови Элиас. — Ты, верно, забыл, дядюшка Карл, Ругеры не дворянский род. Нам гербы не положены.
— Ругеры дворянский род вот уже более полу-столетия, — теперь пришла очередь удивляться Карлу, который доподлинно знал, что так все и обстоит.
— Как так? — Элиас сел на стул с высокой резной спинкой и с недоверием посмотрел на Карла. — Когда это мы успели стать дворянами?
— Тогда же, когда я получил графский титул, — ответил Карл, начиная понимать, что произошло на самом деле.
— В эдикте императора Яра, о даровании мне титула графа империи — объяснил он все еще озадаченному негоцианту. — Род Ругеров был возведен в потомственное дворянство…
— Вот как, — Элиас взял со стола свою трубку и понимающе кивнул Карлу. — Вероятно, Карл, все так и есть, как ты говоришь, но ты, по-видимому, был тогда сильно занят и забыл нам об этом сообщить.
«Забыл, — признал Карл, не испытывая, впрочем, по этому поводу никаких угрызений совести. — Я просто о них даже не подумал, а вспомнил об этой безделице только сейчас… По случаю».
— Возможно, — сказал он спокойно. — Возможно, что и забыл. А, может быть, и нет. Мне кажется, я посылал к вам гонца, Элиас, но он мог до вас, разумеется, и не добраться… Впрочем, теперь, я думаю, это уже не важно. Ты можешь послать своего человека в Цэйр, все эдикты Яра хранятся в имперском Нотарионе.
— Спасибо, что подсказал, — желчно усмехнулся Элиас. — Я как-нибудь кого-нибудьпошлю за копией.
«Ты прав, а я не прав, но что с того?»
— А пока суд да дело, — сказал он, никак не отреагировав на слова племянника. — Я напишу тебе грамоту сам, и мы с баном Триром засвидетельствуем ее своими печатями.
— Вероятно, я должен тебя поблагодарить, — голос негоцианта не выражал ровным счетом никаких эмоций.
— Не должен, — покачал головой Карл, раскуривая трубку.
— Видишь ли, Элиас, — сказал он через мгновение. — Мои обстоятельства складываются теперь так, что я хотел бы раздать хоть те не многие долги, которые могу заплатить в то короткое время, которое имеется в моем распоряжении.
А вот эти его слова, как ни странно, произвели на Элиаса неожиданно сильное впечатление.
— Ты, что, Карл, собрался умирать? — спросил Элиас, нахмурив свои почти совсем седые брови.
— Возможно, — Карл не мог рассказать ему о том, что происходит сейчас и чему, вероятно, предстоит произойти в самое ближайшее время. — Не могу сказать, чтобы мне надоело жить, но, согласись, сто лет это очень почтенный возраст.
— По тебе не скажешь, — все так же хмуро ответил Элиас. — И потом, ты же, вроде, собираешься жениться?
— Да, — кивнул Карл и, выдохнув табачный дым, отпил, наконец, из серебряного стаканчика. — Превосходный бренди, Элиас! Все-таки лучше, чем в Праже, его нигде не делают. Но оставим разговор о причинах, поговорим лучше о следствиях.
— Как скажешь, — Элиас, кажется, был смущен оборотом, который принял их разговор и даже не пытался этого скрыть.
— Как скажу, — повторил за ним Карл и кивнул. — Скажи, Элиас, это правда, что мне принадлежит четвертая часть в деле Ругеров?
— Тебе нужны деньги? — с пониманием кивнул негоциант, привыкший, должно быть, что всем вокруг вечно нужны деньги, причем не деньги вообще, а его, Элиаса, деньги.
— Нет, — покачал головой Карл и откровенно усмехнулся. — Денег у меня достаточно.
«Но что такое деньги? Особенно, когда они есть…»
— Да, — подтвердил Элиас после короткой паузы. — Тебе принадлежит двадцать пять процентов семейного капитала.
— Почему? — в самом деле, с какой стати его сводным братьям надо было делиться с ним нажитыми богатствами?
— Когда ты прислал те деньги, дедушка Петр был еще жив, — сухо объяснил Элиас. — Он вложил их в груз парусины и сахара… Эту историю знает каждый член нашей семьи… Ее рассказывают детям. Собственно, с тех трех кораблей, которые, не смотря на осенние шторма, добрались до Линда целыми, не потеряв и не испортив груз, и началось наше восхождение. Поэтому никто и не возражал, чтобы считать тебя пайщиком и компаньоном. Так хотел Петр Ругер, и… Я тоже не вижу причин, чтобы что-то в этом деле менять. Ты это заслужил. Четверть, Карл. Тебе принадлежит четверть.
— Деньги? — переспросил Карл. — Ах, да, деньги…
Теперь он вспомнил эту историю.
«Пражский „Единорог“… Опять совпадение?»
Это случилось почти семьдесят лет назад. В то время, Карл служил кондотьером у графа Самоны, а Никифор Самонский как раз воевал с Пражем… На стенах города умерло больше наемников, чем за все три года войны, но и Пражу не позавидуешь. Его жителям досталась горькая судьба пережить семь месяцев жестокой осады и три дня, на которые город был отдан на поток и разграбление. Отряд Карла принимал участие в предпоследнем и последнем штурмах, но когда сопротивление защитников Пража было сломлено, сам Карл в город не пошел. Он вернулся в свою палатку, чтобы ни разу затем не пересечь линии городских стен. Так что, впервые он попал в Праж только спустя семнадцать лет, когда время уже затянуло раны той давней войны, а сам он вполне осознал, в чем состоит искусство войны, и какую цену платят ее участники, победители и побежденные.
А тогда… тогда он провел три дня за чтением книг, отказываясь встречаться с кем бы то ни было, за исключением своего единственного слуги, который, впрочем, стремился своим присутствием ему в те дни не докучать. Однако на рассвете четвертого дня, к Карлу пришли оба его лейтенанта и выложили на стол перед ним восемь тугих кожаных кошелей, наполненных пражским золотом. Это была его законная доля, и никому из них даже в голову не могло придти, чтобы утаить хотя бы грош из причитающейся ему «части». Отказаться от этих денег Карл, разумеется, не мог, но что с ними делать, совершенно не представлял. Своего дома у него не было, дорогих и не нужных в повседневной жизни вещей он не любил и не имел, а вино и женщины так дорого не стоили. Ему вполне хватало на них собственного жалования. Однако с деньгами надо было что-то делать, не таскать же эдакую тяжесть все время с собой. Разумеется, деньги можно было отдать в рост кому-нибудь из известных Карлу негоциантов или банкиров. Однако, если уж отдавать их в чужие руки, то не лучше ли было послать их отцу и Карле, которые, уж верно, нашли бы им лучшее применение, чем одинокий кондотьер, живущий войной и живописью. И оказия неожиданно возникла… Послал и забыл.
— Ты забыл и об этом, — с удивлением сказал Элиас.
— Забыл, — признался Карл.
— Отец любил рассказывать нам о великом Карле Ругере…
— Элиас, ему было три года, когда я покинул Линд.
— Возможно, — кивнул негоциант. — Но о бое на крепостной стене он рассказывал так, как если бы видел сражение своими собственными глазами.
— Восемьдесят три года…
«И ведь, сто лет достаточный срок для того, кто родился человеком…» — ему было жаль оставлять этот мир, полный красоты и гармонии и красок, к которым он не успел еще подобрать ключей. Еще больше он не хотел оставлять Дебору, но с другой стороны, смерть, как он это понимал, являлась непременным условием человечности.
«Люди смертны, пора бы угомониться и мне…»
— Элиас, — сказал он. — Как бы то ни было, в ближайшие несколько дней должны произойти два события, которые, несомненно, будут иметь весьма серьезные последствия для Ойкумены, в том числе и династические.
— Что ты имеешь в виду? — на лице Элиаса сразу же появилось выражение озабоченности.
Купцы не любят перемен.
«Но умеют извлекать из них прибыль… Сколько золотых ты заработаешь на знании, обладателем которого сейчас станешь?»
— Во-первых, — сказал он вслух. — Дебора Вольх будет коронована в Новом Городе и станет новой господаркой.
— И она твоя невеста…
— Сразу после коронования, она станет моей женой, — кивнул Карл. — Но супруг королевы в этом случае не король.
— Но? — подался вперед Элиас.
— Ты прав, — усмехнулся Карл. — Но оно и не важно. Потому, прежде всего, что мне совершенно все равно, какой титул я ношу, или не ношу. Я люблю эту женщину, Элиас, и она любит меня. Это все, что мне интересно. Однако есть и второе обстоятельство. К тому времени, как она коронуется, я уже стану новым императором.
— От империи мало, что осталось, — сказал Элиас, который, как ни странно, совершенно не был удивлен известием о том, что его дядя вскоре станет императором.
— Почти ничего, с усмешкой подтвердил Карл. — Но император, взявший в жены господарку Нового города и имеющий к тому же полную и безоговорочную поддержку Цезаря Флоры и… и еще кое-кого…
«Например, убрского совета старейшин…»
— Сможет подчинить своей власти всю Ойкумену, — закончил за него Элиас, глаза которого светились сейчас неподдельным восторгом.
«Подчинить себе всю Ойкумену, — повторил мысленно Карл. — И победить нойонов… Однако, скорее всего, это полотно придется писать кому-нибудь другому. Из Мотты нет выхода».
— Возможно, — сказал он вслух. — Но давай оставим все это будущему. И посмотрим на эти два события с династической точки зрения.
Карл сделал глоток бренди и вернул стакан на стол.
— Для начала скажи, Элиас, титул какой страны предпочтительнее в твоем случае?
— Я только что стал дворянином, — усмехнулся Элиас. — А ты уже говоришь о титуле… Баронском, я полагаю?
— Да.
— Гаросса, — без долгих размышлений ответил негоциант.
— Будь по-твоему, — кивнул Карл. — Принцесса выдаст тебе соответствующее обязательство, а мы с Конрадом Триром скрепим его своими печатями.
— Но, говоря о династических последствиях, ты имел в виду что-то другое…
— Да, Элиас, что-то другое. Моей дочери титул графов Ругеров не нужен. Она банесса Трир и когда-нибудь, возможно, очень скоро, станет герцогиней Герр.
— Этот капитан… — Элиас снова смотрел на Карла серьезно и строго, и все-таки его взгляд изменился.
— Ты проницательный человек, Элиас… Очень проницательный, но скажи, как ты догадался?
« На кого ты похож, Август? У кого еще в твоей семье были такие глаза?»
— Он не похож на тебя, — сказал задумчиво Элиас. — Но что-то… Он твой сын?
— Он мой внук, хотя и сам об этом не догадывается.
«Феодора не могла знать, но…»
— Я хотел бы, чтобы новый граф Ругер стал частью вашейсемьи, — сказал Карл и улыбнулся Элиасу. — Думаю, Линду не помешает такой опытный в военном деле, знатный и богатый человек, как Август Ругер.
— Ты прав, — кивнул Элиас. — Времена ныне не спокойные… И ведь он нам не близкий родственник… Как ты думаешь?
— Что ж, — согласился Карл. — Мина красивая девушка, или ты имел в виду кого-то другого?
— Мина моя внучка.
— Ну, тут, как боги решат, — улыбнулся Карл. — Я не против.
— Вернемся в гостиную?
— Да, пожалуй, — Элиас встал. — Но и у меня есть кое-что для тебя.
Он достал связку ключей и, подойдя к массивному окованному железными полосами сундуку, начал отпирать замки. Карл смотрел на него с любопытством, даже не пытаясь угадать, что за вещь хочет показать ему племянник. Наконец, справившись с замками, Элиас откинул крышку сундука и стал что-то искать в его необъятных недрах.
— Что ты имеешь в виду? — Элиас открыл резной шкафчик красного дерева, стоящий в дальнем углу кабинета, и оглянулся на Карла. — Вино или бренди, Карл?
— Бренди, с твоего позволения, — Карл достал кисет и начал неторопливо набивать свою старую трубку. — А спросил я тебя об отношении городских властей к аристократии. Линд уподобился Торну? Быть дворянином нынче опасно?
— С чего ты взял? — Элиас поставил перед Карлом серебряный чеканный стаканчик и налил в него темно-коричневую жидкость из маленького пузатого графинчика толстого, отливающего сапфиром граненого стекла.
— Я обратил внимание на то, что на твоем доме нет герба… — Карл понюхал бренди. Он был отменно хорош и вообще спутать этот запах с каким-нибудь другим было сложно.
«Пражский „Единорог“…»
— Какой герб, Карл? — удивленно поднял брови Элиас. — Ты, верно, забыл, дядюшка Карл, Ругеры не дворянский род. Нам гербы не положены.
— Ругеры дворянский род вот уже более полу-столетия, — теперь пришла очередь удивляться Карлу, который доподлинно знал, что так все и обстоит.
— Как так? — Элиас сел на стул с высокой резной спинкой и с недоверием посмотрел на Карла. — Когда это мы успели стать дворянами?
— Тогда же, когда я получил графский титул, — ответил Карл, начиная понимать, что произошло на самом деле.
— В эдикте императора Яра, о даровании мне титула графа империи — объяснил он все еще озадаченному негоцианту. — Род Ругеров был возведен в потомственное дворянство…
— Вот как, — Элиас взял со стола свою трубку и понимающе кивнул Карлу. — Вероятно, Карл, все так и есть, как ты говоришь, но ты, по-видимому, был тогда сильно занят и забыл нам об этом сообщить.
«Забыл, — признал Карл, не испытывая, впрочем, по этому поводу никаких угрызений совести. — Я просто о них даже не подумал, а вспомнил об этой безделице только сейчас… По случаю».
— Возможно, — сказал он спокойно. — Возможно, что и забыл. А, может быть, и нет. Мне кажется, я посылал к вам гонца, Элиас, но он мог до вас, разумеется, и не добраться… Впрочем, теперь, я думаю, это уже не важно. Ты можешь послать своего человека в Цэйр, все эдикты Яра хранятся в имперском Нотарионе.
— Спасибо, что подсказал, — желчно усмехнулся Элиас. — Я как-нибудь кого-нибудьпошлю за копией.
«Ты прав, а я не прав, но что с того?»
— А пока суд да дело, — сказал он, никак не отреагировав на слова племянника. — Я напишу тебе грамоту сам, и мы с баном Триром засвидетельствуем ее своими печатями.
— Вероятно, я должен тебя поблагодарить, — голос негоцианта не выражал ровным счетом никаких эмоций.
— Не должен, — покачал головой Карл, раскуривая трубку.
— Видишь ли, Элиас, — сказал он через мгновение. — Мои обстоятельства складываются теперь так, что я хотел бы раздать хоть те не многие долги, которые могу заплатить в то короткое время, которое имеется в моем распоряжении.
А вот эти его слова, как ни странно, произвели на Элиаса неожиданно сильное впечатление.
— Ты, что, Карл, собрался умирать? — спросил Элиас, нахмурив свои почти совсем седые брови.
— Возможно, — Карл не мог рассказать ему о том, что происходит сейчас и чему, вероятно, предстоит произойти в самое ближайшее время. — Не могу сказать, чтобы мне надоело жить, но, согласись, сто лет это очень почтенный возраст.
— По тебе не скажешь, — все так же хмуро ответил Элиас. — И потом, ты же, вроде, собираешься жениться?
— Да, — кивнул Карл и, выдохнув табачный дым, отпил, наконец, из серебряного стаканчика. — Превосходный бренди, Элиас! Все-таки лучше, чем в Праже, его нигде не делают. Но оставим разговор о причинах, поговорим лучше о следствиях.
— Как скажешь, — Элиас, кажется, был смущен оборотом, который принял их разговор и даже не пытался этого скрыть.
— Как скажу, — повторил за ним Карл и кивнул. — Скажи, Элиас, это правда, что мне принадлежит четвертая часть в деле Ругеров?
— Тебе нужны деньги? — с пониманием кивнул негоциант, привыкший, должно быть, что всем вокруг вечно нужны деньги, причем не деньги вообще, а его, Элиаса, деньги.
— Нет, — покачал головой Карл и откровенно усмехнулся. — Денег у меня достаточно.
«Но что такое деньги? Особенно, когда они есть…»
— Да, — подтвердил Элиас после короткой паузы. — Тебе принадлежит двадцать пять процентов семейного капитала.
— Почему? — в самом деле, с какой стати его сводным братьям надо было делиться с ним нажитыми богатствами?
— Когда ты прислал те деньги, дедушка Петр был еще жив, — сухо объяснил Элиас. — Он вложил их в груз парусины и сахара… Эту историю знает каждый член нашей семьи… Ее рассказывают детям. Собственно, с тех трех кораблей, которые, не смотря на осенние шторма, добрались до Линда целыми, не потеряв и не испортив груз, и началось наше восхождение. Поэтому никто и не возражал, чтобы считать тебя пайщиком и компаньоном. Так хотел Петр Ругер, и… Я тоже не вижу причин, чтобы что-то в этом деле менять. Ты это заслужил. Четверть, Карл. Тебе принадлежит четверть.
— Деньги? — переспросил Карл. — Ах, да, деньги…
Теперь он вспомнил эту историю.
«Пражский „Единорог“… Опять совпадение?»
Это случилось почти семьдесят лет назад. В то время, Карл служил кондотьером у графа Самоны, а Никифор Самонский как раз воевал с Пражем… На стенах города умерло больше наемников, чем за все три года войны, но и Пражу не позавидуешь. Его жителям досталась горькая судьба пережить семь месяцев жестокой осады и три дня, на которые город был отдан на поток и разграбление. Отряд Карла принимал участие в предпоследнем и последнем штурмах, но когда сопротивление защитников Пража было сломлено, сам Карл в город не пошел. Он вернулся в свою палатку, чтобы ни разу затем не пересечь линии городских стен. Так что, впервые он попал в Праж только спустя семнадцать лет, когда время уже затянуло раны той давней войны, а сам он вполне осознал, в чем состоит искусство войны, и какую цену платят ее участники, победители и побежденные.
А тогда… тогда он провел три дня за чтением книг, отказываясь встречаться с кем бы то ни было, за исключением своего единственного слуги, который, впрочем, стремился своим присутствием ему в те дни не докучать. Однако на рассвете четвертого дня, к Карлу пришли оба его лейтенанта и выложили на стол перед ним восемь тугих кожаных кошелей, наполненных пражским золотом. Это была его законная доля, и никому из них даже в голову не могло придти, чтобы утаить хотя бы грош из причитающейся ему «части». Отказаться от этих денег Карл, разумеется, не мог, но что с ними делать, совершенно не представлял. Своего дома у него не было, дорогих и не нужных в повседневной жизни вещей он не любил и не имел, а вино и женщины так дорого не стоили. Ему вполне хватало на них собственного жалования. Однако с деньгами надо было что-то делать, не таскать же эдакую тяжесть все время с собой. Разумеется, деньги можно было отдать в рост кому-нибудь из известных Карлу негоциантов или банкиров. Однако, если уж отдавать их в чужие руки, то не лучше ли было послать их отцу и Карле, которые, уж верно, нашли бы им лучшее применение, чем одинокий кондотьер, живущий войной и живописью. И оказия неожиданно возникла… Послал и забыл.
— Ты забыл и об этом, — с удивлением сказал Элиас.
— Забыл, — признался Карл.
— Отец любил рассказывать нам о великом Карле Ругере…
— Элиас, ему было три года, когда я покинул Линд.
— Возможно, — кивнул негоциант. — Но о бое на крепостной стене он рассказывал так, как если бы видел сражение своими собственными глазами.
— Восемьдесят три года…
«И ведь, сто лет достаточный срок для того, кто родился человеком…» — ему было жаль оставлять этот мир, полный красоты и гармонии и красок, к которым он не успел еще подобрать ключей. Еще больше он не хотел оставлять Дебору, но с другой стороны, смерть, как он это понимал, являлась непременным условием человечности.
«Люди смертны, пора бы угомониться и мне…»
— Элиас, — сказал он. — Как бы то ни было, в ближайшие несколько дней должны произойти два события, которые, несомненно, будут иметь весьма серьезные последствия для Ойкумены, в том числе и династические.
— Что ты имеешь в виду? — на лице Элиаса сразу же появилось выражение озабоченности.
Купцы не любят перемен.
«Но умеют извлекать из них прибыль… Сколько золотых ты заработаешь на знании, обладателем которого сейчас станешь?»
— Во-первых, — сказал он вслух. — Дебора Вольх будет коронована в Новом Городе и станет новой господаркой.
— И она твоя невеста…
— Сразу после коронования, она станет моей женой, — кивнул Карл. — Но супруг королевы в этом случае не король.
— Но? — подался вперед Элиас.
— Ты прав, — усмехнулся Карл. — Но оно и не важно. Потому, прежде всего, что мне совершенно все равно, какой титул я ношу, или не ношу. Я люблю эту женщину, Элиас, и она любит меня. Это все, что мне интересно. Однако есть и второе обстоятельство. К тому времени, как она коронуется, я уже стану новым императором.
— От империи мало, что осталось, — сказал Элиас, который, как ни странно, совершенно не был удивлен известием о том, что его дядя вскоре станет императором.
— Почти ничего, с усмешкой подтвердил Карл. — Но император, взявший в жены господарку Нового города и имеющий к тому же полную и безоговорочную поддержку Цезаря Флоры и… и еще кое-кого…
«Например, убрского совета старейшин…»
— Сможет подчинить своей власти всю Ойкумену, — закончил за него Элиас, глаза которого светились сейчас неподдельным восторгом.
«Подчинить себе всю Ойкумену, — повторил мысленно Карл. — И победить нойонов… Однако, скорее всего, это полотно придется писать кому-нибудь другому. Из Мотты нет выхода».
— Возможно, — сказал он вслух. — Но давай оставим все это будущему. И посмотрим на эти два события с династической точки зрения.
Карл сделал глоток бренди и вернул стакан на стол.
— Для начала скажи, Элиас, титул какой страны предпочтительнее в твоем случае?
— Я только что стал дворянином, — усмехнулся Элиас. — А ты уже говоришь о титуле… Баронском, я полагаю?
— Да.
— Гаросса, — без долгих размышлений ответил негоциант.
— Будь по-твоему, — кивнул Карл. — Принцесса выдаст тебе соответствующее обязательство, а мы с Конрадом Триром скрепим его своими печатями.
— Но, говоря о династических последствиях, ты имел в виду что-то другое…
— Да, Элиас, что-то другое. Моей дочери титул графов Ругеров не нужен. Она банесса Трир и когда-нибудь, возможно, очень скоро, станет герцогиней Герр.
— Этот капитан… — Элиас снова смотрел на Карла серьезно и строго, и все-таки его взгляд изменился.
— Ты проницательный человек, Элиас… Очень проницательный, но скажи, как ты догадался?
« На кого ты похож, Август? У кого еще в твоей семье были такие глаза?»
— Он не похож на тебя, — сказал задумчиво Элиас. — Но что-то… Он твой сын?
— Он мой внук, хотя и сам об этом не догадывается.
«Феодора не могла знать, но…»
— Я хотел бы, чтобы новый граф Ругер стал частью вашейсемьи, — сказал Карл и улыбнулся Элиасу. — Думаю, Линду не помешает такой опытный в военном деле, знатный и богатый человек, как Август Ругер.
— Ты прав, — кивнул Элиас. — Времена ныне не спокойные… И ведь он нам не близкий родственник… Как ты думаешь?
— Что ж, — согласился Карл. — Мина красивая девушка, или ты имел в виду кого-то другого?
— Мина моя внучка.
— Ну, тут, как боги решат, — улыбнулся Карл. — Я не против.
— Вернемся в гостиную?
— Да, пожалуй, — Элиас встал. — Но и у меня есть кое-что для тебя.
Он достал связку ключей и, подойдя к массивному окованному железными полосами сундуку, начал отпирать замки. Карл смотрел на него с любопытством, даже не пытаясь угадать, что за вещь хочет показать ему племянник. Наконец, справившись с замками, Элиас откинул крышку сундука и стал что-то искать в его необъятных недрах.