Мах Макс. Хозяйка Судьба

   Прикрыв за собой дверь — запиралась она только изнутри — и, миновав длинный кривой переулок, они вышли на площадь Империи, украшенную четырьмя восьмигранными колоннами с венчающими их символами сторон света, Орлом, Львом, Вепрем и Зубром, пересекли ее по краю, прошли по короткой улице Граверов, где, наконец, встретили первого живого человека — старую прачку, волокущую на спине огромную корзину с грязным бельем — и оказались на задах императорского дворца. Здесь, у литых чугунных ворот, в пятнах света, отбрасываемого горящими факелами, стояли двое караульных, даже не взявших свои алебарды на изготовку, когда к ним, неожиданно вынырнув из тьмы, подошли Карл и сопровождающий его в нынешнем путешествии Август. Что и говорить, другие времена, другие люди. Одно название, что императорская гвардия.
   — Офицера! — Коротко приказал Карл, и демонстративно вытащил из кармана трубку, которую набил еще в Сдоме, но так до сих пор и не раскурил.
   — Что скажешь, Август? — спросил он, выбивая кресалом искру.
   — Двадцать пять плетей, — пожал плечами капитан и тоже достал трубку.
   — Хочешь выпить?
   — А что у вас?
   — А тебе не все равно?
   — Вообще-то все равно, — усмехнулся Август, выпуская клуб табачного дыма. — Но я учусь быть знатной персоной.
   — Еще научишься. — Карл отстегнул от пояса кожаную флягу, которую предусмотрительно наполнил, еще находясь в гостях у Игнатия, и протянул Августу. — Держи, это абрикосовая водка, и запомни в доме Великого Мастера даже слуги не едят, и не пьют, что попало.
   — Да, — подтвердил через несколько секунд Август. — Хороша. А то как-то знобко тут, хотя вроде бы и юг.
   — Ну, до настоящего юга отсюда еще далеко, — возразил Карл и на мгновение припал к фляге. — Но, — продолжил он после того, как крепкая ароматная водка пролилась в его желудок. — И на юге ночами бывает холодно. Даже летом.
   Время за разговором прошло незаметно, и не успели они докурить свои трубки и допить водку, которая действительно оказалась весьма к стати, как в стене рядом с воротами открылась деревянная калитка, и перед Карлом появился запыхавшийся лейтенант. Трудно сказать, что именно сказал ему стражник, но, судя по всему, впечатление, произведенное на него появлением Карла и Августа, было таково, что офицер всю дорогу от дворца до ворот бежал, а не шел, как следовало бы ожидать от лейтенанта гвардии.
   — Я граф Ругер, — не здороваясь, представился Карл, как только офицер остановился прямо перед ним.
   Как видно, его здесь ждали.
   — Прошу следовать за мной, господин граф, — низко поклонился гвардеец и, не задерживаясь ни одной лишней минуты, повел их с Августом во дворец.

4

   Ну, что ж, Дмитрий свое обещание выполнил до конца. Он ждал Карла и дождался. Увидел его — в тусклых, «глядящих на ту сторону» глазах уходящего вспыхнул неожиданно яркий огонь — и даже сделал попытку улыбнуться, но бледные, восковые губы старого императора лишь беспомощно дрогнули, и на них появилась пузырящаяся слюна, вытолкнутая последним судорожным выдохом. Тело Дмитрия напряглось, глаза распахнулись во всю ширь, и все кончилось. Мышцы расслабились, чтобы уже вскоре окончательно окаменеть, глаза потухли, а рот раскрылся, и из него на подбородок вытекла короткая струйка слюны…
   Карл низко поклонился мертвому императору, и отступил в сторону, предоставляя возможность слугам заняться усопшим.
   — Ваша светлость! — Тронул его за рукав высокий сутулый старик, длинные седые волосы которого, лежащие на опущенных плечах, отдавали болезненной желтизной. — С вашего позволения, я Александр Ной, Первый Нотарий Городской Общины Цейра. Не будете ли вы так любезны, проследовать за мной?
   Карл лишь молча кивнул и вышел вслед за нотарием в коридор, где уже суетились слуги, завешивавшие черным крепом окна и зеркала. В сущности, он вполне отдавал себе отчет, для чего идет теперь в Цэйр, так что ни смерть Дмитрия, ни это поспешное приглашение его не удивили, но вот нынешнее его ощущение себя во времени и месте оказалось для Карла вполне неожиданным. И дело тут было не в том, как и когда, обратился к нему старый нотарий, и даже не в том, что, как оказалось, Карл пришел к Дмитрию действительно в самый последний момент, когда даже самого короткого разговора между ними состояться уже не могло. Просто вдруг оказалось, что это не Дмитрий возвращает ему давний долг своей матери, а он сам, Карл Ругер, пришел в Цейр, что вернуть долг Евгению, Ребекке, и только что, на его глазах, испустившему дух старику, которого помнил еще младенцем.
   «Долг… Долги…» — Произнес мысленно Карл и вдруг увидел свою жизнь совсем другими глазами. Дорога, которую он прошел — длинный путь от первого крика в предгорьях Высоких гор до Мотты Серайи — состояла не только из коротких шагов и длинных лиг, но еще и из мгновений и дней, встреч и расставаний. Однако, прежде всего, она состояла из слов и взглядов, поступков и действий тех людей, которые встретились Карлу на ней, которые встретили его, вышли ему навстречу, или ушли с его пути в сторону. И сейчас было бессмысленно спорить со своим безупречным художественным чувством, которое утверждало — «Должник!». Потому что так оно и было.
   «Долг. Должник…»
   Но всех долгов ему было уже не отдать. И целой человеческой жизни не хватит, чтобы вернуть все, что задолжал он за любовь и ненависть, дружбу и равнодушие, за восхищение его картинами и за смерть от его меча, за мгновения счастья и печали, за вдохновение и страсть, за хлеб и вино, за солнечные восходы и закаты, за запахи трав и цветов, за жизнь и смерть.
   «Жизнь…»
   Они поднялись по короткой винтовой лестнице и оказались в небольшом отделанном ореховыми панелями покое.
   — Вас ждут, ваша светлость, — нарушил молчание Александр Ной, указывая на двери, находившиеся прямо перед ними. — А вы, господин, — сдержанно поклонился он Августу. — Могли бы обождать его светлость здесь.
   — Так, — согласился Карл, коротко кивнув верному Августу, и направился к резным, покрытым потускневшей позолотой дверям, открывать которые, впрочем, ему не пришлось. Кто-то, по-видимому, услышав голоса, распахнул их ему навстречу.
   — Здравствуйте, господа, — сказал он, входя в просторный зал, где, разбившись на небольшие группки, его ожидали около дюжины мужчин. Большей частью это были старики, но Карл заметил и несколько молодых лиц, среди которых было одно…
   «Вот, что значит порода», — усмехнулся он, качая мысленно головой.
   Никого из этих людей он не знал, хотя, возможно, кое кого из них встречал когда-то давно. Но в те времена они были молоды и не значительны, и узнать их теперь, когда они стали стариками, он не мог. Тем более, не мог он знать молодых, однако внук — «Или правнук?» — герцога Дорогана был так похож на того молодого дворянина, который пригласил Карла на первую встречу с Евгением, что ошибиться было невозможно.
   — Вы ведь Дороган? — Спросил Карл, обращаясь к молодому человеку.
   — Да, ваше величество, — низко поклонился тот. — Я герцог Давид Дороган. К вашим услугам.
   — Я еще не император, — покачал головой Карл.
   — Так станете им через несколько минут, — возразил герцог Дороган, рассматривая Карла с таким жгучим интересом, что не оставалось никаких сомнений в том, что он знает, с кем сейчас говорит.
   — Стану, — согласился Карл. — Вы внук Карла Дорогана?
   — Да, ваше…
   — Не спешите, герцог, — остановил его Карл. — Вы герцог Дороган, а я герцог Герр. Пока мы можем говорить на равных. Когда умер ваш дед?
   — Двадцать лет назад, — неожиданно усмехнулся Давид Дороган. — И он продолжал ненавидеть вас до последнего вздоха. Вы ведь это хотели узнать?
   — Господа, — вмешался в их разговор невысокий и худой, как щепка, старик. — Простите, что прерываю ваш в высшей степени увлекательный разговор, — голос его скрипел, но интонацию циничной иронии скрыть было невозможно. — Но время не ждет. Вы не помните меня, Карл?
   «Этому человеку я разрешил называть себя по имении…»
   — Вы Нестор, — сказал Карл, видя, как проступают под маской старости давно забытые им черты. — Князь Ливен… Адъютант Льва Скомороха, не так ли?
   — Благодарю вас, Карл, — улыбнулся беззубым ртом старик. — Приятно, что вы меня помните. Ныне я являюсь местоблюстителем престола, и поверьте мне, Карл, хотел бы перестать им быть, как можно скорее.
   — Что я должен делать?
   — Да, в сущности, ничего особенного, — серьезно ответил князь Ливен. — Сейчас господин Ной зачитает нам вслух завещание покойного императора Дмитрия, я задам вам вопрос, вы ответите на него утвердительно, подпишете «Акт Принятия» и «Императорскую присягу», мы засвидетельствуем вашу подпись своими подписями и печатями, согласуем даты похорон Дмитрия и вашей коронации, и все. Императорскую печать вы получите сегодня, корону и скипетр — в день коронации, но по закону, установленному еще Евгением Яром, императором вы являетесь с того мгновения, как поставите свою подпись под присягой. Даже наше присутствие это всего лишь дань традиции. Закон же прост: есть завещание, и есть наследник.

5

   — Князь, — Карл придержал старика за локоть. — Останьтесь еще на несколько минут.
   — По вашему слову, мой государь, — поклонился Ливен.
   — И вы тоже, господин нотарий, — окликнул Карл Александра Ноя.
   Остальные, присутствовавшие при таинстве принятия власти и потянувшиеся уже к выходу из зала, были удивлены и заинтригованы, но, разумеется, вслух ничего не сказали. Каким бы жалким огрызком ни являлась теперь империя Яра, законы, установленные ее создателем, все еще имели силу, во всяком случае, здесь, в этом дворце.
   — Господа, — сказал Карл, когда двери закрылись, и они остались в зале втроем. — Обстоятельства складываются таким образом, что сегодня ночью я должен покинуть Цэйр…
   «Обстоятельства».
   На самом деле, его обстоятельства были таковы, что, вполне возможно, императором Карлу предстояло пробыть совсем недолго, однако, рассказывать об этом он, разумеется, не собирался. Напротив, в данный момент, он предполагал убедить присутствующих здесь людей, что ничего необычного в том, что он говорит и делает, нет.
   — Разумеется, — Карл говорил спокойным ровным голосом и также спокойно и уверенно смотрел в глаза князя Ливена, которому предстояло пробыть местоблюстителем престола несколько дольше, чем он предполагал. — Разумеется, я буду присутствовать на похоронах императора Дмитрия. — Сказал Карл то, что Ливен желал теперь от него услышать. — И именно, имея в виду те обстоятельства, о которых я упомянул раньше, — и что с того, что никому, в сущности, я так ничего и не объяснил? — Я настаивал, чтобы церемония была перенесена на самый крайний срок. — Рассуждая абстрактно, он действительно мог успеть, но, честно говоря, сомневался, что у него получится. — Что же касается коронации, которая, как мы уже договорились, может состояться не раньше, чем через сорок дней после погребения покойного императора, то не затем я подписал «Акт о принятии», чтобы не получить, в конце концов, принадлежащую мне теперь по праву корону. Однако…
   Вот в этом слове — однако— и заключался весь смысл их нынешнего разговора. Однакочеловек — и новый император Яр в этом смысле не являлся исключением — человек может только предполагать, располагают, как известно, одни только боги Высокого Неба, а решает лишь та, кого в Цейре издавна называли Госпожой Дорог. И поэтому, не желая вверять судьбу империи случаю, император Карл Яр, временно оставляя государство на попечение князя Ливена, желал бы заранее озаботиться составлением завещания и оставить, отправляясь в дорогу, четкие распоряжения, которые должны были свести неопределенность будущего к разумному минимуму.
   Ливен выслушал его молча, пристально глядя своими выцветшими стариковскими глазами, не утратившими, впрочем, ни света ума, ни отблеска железной воли, которыми наградила его природа, прямо в глаза Карла во все время его краткой речи.
   — Один вопрос, ваше величество, — сказал он, когда Карл замолчал.
   — Прошу вас, князь.
   — Вы уйдете один?
   — Да, — твердо ответил Карл. — Да, князь, я уйду один, и я твердо обещаю сделать все от меня зависящее, чтобы вернуться.
   Это было все, что он мог обещать, не обременяя свою душу ложью.
   — Тогда, приступим к делу, — кивнул старик. — Господин нотарий!

6

   Составление нового завещания, послания палате Ноблей и «распорядительного письма», адресованного местоблюстителю престола имперскому князю Иохиму Ливену заняло почти целый час. Но, наконец, документы были оформлены согласно всем правилам имперского делопроизводства и скреплены, как того и требовал закон, подписями и печатями всех трех, участвовавших в их составлении сторон.
    И это все, за чем ты пришел сегодня в Цейр? — Голос Евгения не выражал ни разочарования, ни гнева. По-видимому, покойный император хотел лишь напомнить Карлу, что ничего случайного в его последнем путешествии нет и быть не может.
   Карл отложил перо, медленно вернул на указательный палец золотой императорский перстень, право носить который обрел всего лишь чуть больше часа назад, и поднял, наконец, взгляд на императора. Евгений стоял по другую сторону стола и терпеливо ждал, когда Карл посмотрит ему в глаза.
    Я выполнил свой долг, разве нет?
    Долг… Но разве ты кому-нибудь здесь что-нибудь должен?
    Тогда, о чем ты хотел мне напомнить?
    Думай, — Евгений неторопливо повернулся и пошел прочь, медленно растворяясь в неверном свете свечей.
   Император ушел, и у Карла не появилось даже тени желания вернуть его обратно. Кто он такой, чтобы повелевать рефлетом Евгения Яра, или чьим-либо рефлетом вообще? Он не собирался становиться настоящим «пастухом теней». У него был свой путь, на котором он делал лишь то, что считал правильным. Однако…
   По-видимому, слово это не случайно уже во второй раз за этот вечер мелькнуло у него в голове, являясь не одной только фигурой речи, а указывая на нечто, находящееся вне прямых значений слов.
   «Однако…»
   — Мне потребуется еще как минимум час, чтобы составить по две копии каждого документа. — Сказал Александр Ной, деловито пододвигая к себе очередной чистый пергамент.
   — Работайте без спешки, — рассеянно кивнул Карл. — До утра достаточно времени…
   Он обвел взглядом просторный зал, остановил его на мгновение на языках пламени, танцующих в большом камине, посмотрел на почти полностью скрытый тенями поясной портрет Евгения, принадлежащий кисти Гавриеля, и, наконец, позволил Тьме упасть на его глаза. Поиск оказался не долгим, возможно, потому, что Карл твердо знал теперь, что он ищет, а, может быть, и потому, что сам покойный император желал, чтобы Карл когда-нибудь нашел его тайник. Ведь не зря же послал он из своего далекого прошлого в настоящее Карла старинный фамильный медальон?
   — Князь, — сказал Карл, отбрасывая сослужившую ему службу Тьму себе за плечо. — Не могли бы вы проводить меня в кабинет императора Евгения? То время, пока господин нотарий будет составлять копии этих документов, я хотел бы провести там. Один.
   — Разумеется, ваше величество, — Ливен коротко поклонился и, не сказав, более ни слова, пошел по направлению к дверям.
   — Работайте, мастер Ной, — Карл встал из кресла и пошел следом за стариком. — Я обожду вас в кабинете покойного императора.

7

   В кабинете Евгения царило запустение. По всей видимости, этими покоями не пользовались со времени его смерти. Сорок два года…
   Слуги, принесшие сюда свечи и вино, ушли. Покинул кабинет и князь Ливен, но Карл по-прежнему стоял посреди просторной комнаты, не спеша сделать то, ради чего, собственно, и пришел сюда этой ночью. Прошлое ощущалось здесь настолько сильно, что, не смотря на выцветшую за годы и годы обивку мебели и потускневшее золото декора, свидетельствовавших о неумолимом ходе времени, казалось, что Евгений может появиться в своем личном кабинете в любое мгновение. Послышатся твердые шаги, распахнуться двери, и…
   «Однако он не придет», — Карл подавил возникшую у него, было, нерешительность, настолько не свойственную ему в исполнении уже принятых им же самим решений, что она его даже удивила, и, наконец, подошел к барельефу, изображающему идущие сквозь бурю корабли. Овальный барельеф, искусно вырезанный из белого, как сахар или снег, мрамора, венчал собой огромный великолепно декорированный резным камнем и кованой бронзой камин, в котором давным-давно не разжигали огня.
   В комнате было холодно. Пахло пылью и тленом. Недвижный воздух, давно позабывший о солнечном свете и дуновении весеннего ветра, врывающегося в распахнутые окна — закрытые и плотно зашторенные уже много лет подряд — был неприятен для дыхания, и даже свет, рождающийся на горящих фитилях многочисленных свечей, казался слабым и немощным, как будто принадлежал не жизни, а «другому царству».
   Карл постоял с минуту перед барельефом, рассматривая борющиеся со штормом корабли, и размышляя над тем, случаен ли был выбор сюжета, или это все-таки должно было что-то означать. Но, так ничего и, не решив, достал, наконец, из-под рубашки — преодолевая при этом нешуточное сопротивление сердца — старинный серебряный медальон, находившийся там с того момента, как Элиас Ругер вручил ему в Линде послание мертвого императора, и открыл заднюю крышку, сделанную так искусно, что ее трудно было увидеть, не зная, разумеется, о ее существовании. Под крышкой, в нише, специально вырезанной в серебряной подложке лаковой миниатюры, лежал тонкий стальной стержень со сложной формы оконечностью — ключ, которым Карлу предстояло теперь воспользоваться. Еще мгновение Карл смотрел на этот стержень, безвестно прождавший его едва ли не пол века, но затем все-таки вынул и вставил в едва различимое отверстие, спрятанное в бушприте одного из трех идущих сквозь шторм кораблей. Сталь почти полностью исчезла в «замочной скважине», раздался щелчок, и две половины каминного навершия разошлись по оси симметрии, открыв глазам Карла глубокую узкую нишу, в которой, как вскоре выяснилось, один за другим стояли в ряд три самшитовых ларца. Впрочем, к ларцам, простым никак не украшенным ящичкам, Карл обратился не сразу. Сначала он исследовал механизм тайника, сделанный настолько искусно и надежно, что и через десятилетия выглядел так, как если бы был сделан только вчера и, соответственно, работал, как показал опыт, безупречно, как и должен был по замыслу мастера.
   «Гальб».
   Руку механика Гальба Карл узнал точно так же, как безошибочно узнавал манеру письма великого множества художников, чьи творения видел хотя бы раз в жизни. Мэтр Гальб был гением, и, даже если бы не потрудился оставить на выполненной им работе своего клейма — трилистника — Карл ни на мгновение не усомнился бы в том, кто придумал и не без изящества воплотил в жизнь этот сложный механизм. Но и то, правда, что потрудился здесь не один только Гальб. Механик, насколько помнил Карл, совершенно не умел работать с камнем, а тот, кто спрятал линию разъема в резном мраморе так, что ее невозможно было увидеть, должен был быть не только талантливым скульптором, но еще и человеком, которому Евгений Яр мог доверить свою тайну. И человека этого Карл знал, хотя ни разу за все годы их дружбы так и не увидел ни одной его скульптуры. Однако то, что маршал Гавриель был не только гениальным художником, но и великолепным резчиком по камню, он знал…
   Один за другим, Карл достал и перенес на стол самшитовые ларцы, потом налил себе в кубок вина, уселся в кресло перед массивным красного дерева столом, неторопливо набил и раскурил трубку, и только затем открыл первый из них. Под крышкой — а замка на ней не было вовсе — как он и предполагал, оказались пергаментные свитки и листы старой выцветшей от времени, но когда-то голубой и розовой, бумаги. Черная тушь и синяя тушь, красная и зеленая… Разные почерки и разные языки, документы, помеченные датами и несущие на себе подписи, создавших их людей, и анонимные записки… Очень интересные бумаги, содержащие никому не известные сведения о таких людях и таких событиях, что даже теперь, спустя семьдесят, пятьдесят или сорок лет, после того, как были сделаны эти записи, многие из них не утратили своей ценности и злободневности. Однако Карлу они были не нужны. Возможно, потом, когда и если он действительно станет императором Яром, он к ним еще вернется. Но не теперь.
   «Не сейчас…» — ведь он пришел сюда не за этим.
   Карл аккуратно положил бумаги на место и, закрыв ларец, придвинул к себе второй. Странно, что Евгений оставил его здесь дожидаться неведомого будущего. Сорок два года назад, когда умер Евгений, и началась гражданская война, казна империи оказалась в руках герцога Дорогана. Не то, чтобы ему это помогло одержать окончательную победу, да и недолго золото Яра, оставалось в его единоличном распоряжении, но Ребекке и верным ей маршалам приходилось тогда совсем не легко, потому что без денег воевать могут только дикари да восставшие крестьяне, ничем, в принципе, от диких орд не отличающиеся. Армии стоят дорого, а война прожорливое чудовище, и окажись те документы, которые просматривал сейчас Карл, в его руках или в руках Гавриеля тогда, когда, чтобы снарядить войска, приходилось продавать и закладывать сокровища короны, дела могли пойти совсем не так, как случилось на самом деле. Впрочем, никакие деньги не смогли бы спасти Гавриеля и Нагума, или уберечь самого Карла от отравленной ядом негоды стрелы. В конечном счете, исход войны был предрешен не отсутствием денег, а тем, кто стоял во главе империи и кто вел в бой ее войска.
   «Прости Евгений, но сделанного не воротишь, — Карл поднял взгляд на портрет покойного императора и, с трудом, оторвав его от глядящих в вечность глаз Яра, перевел на висящий рядом портрет императрицы. — И ты прости, Ребекка. Прости, если сможешь…»
   Он закрыл вторую шкатулку и открыл третью, последнюю. Человеки… « Донесение имперского дознавателя первого ранга Корнелиуса Баха о секте Человеков…», Храм Единого… Хранители… « Записка Филолога Вараввы Ловца о житии живописца Василия Вастиона…», « Женевский Безумец, его прорицание, и выводы, следующие из разбора сохранившихся известий…» Да, это были именно те записи, ради которых следовало побеспокоить покой старинного тайника. Они стоили того, чтобы принять корону Яров и обязательства, делавшие ее еще тяжелее, чем она была на самом деле. И попали они к Карлу именно тогда, когда он всего больше в них нуждался. Не раньше, когда ценность их для него была относительна, но и не позже, чем это стало необходимо. Хотя о каком «позже» могла идти теперь речь? Но вот, что было ему совершенно очевидно, это то, что случай этотслучайностью, на самом деле, не являлся. Ведь та особая тропа, которая привела его сюда, в этот кабинет, в этот именно день и час, началась не сегодня, как можно было подумать, и не только в зале Врат. Эта дорога была похожа на реку, рождающуюся из сотен ручьев и речушек, которые, сливаясь вместе, образуют ее главное течение. Она начиналась здесь в Цейре, где много лет назад Карл Дороган, посланный Евгением Яром, нашел на мосту над Данубой торговца кожами Карла Ругера, любующегося на праздничные фейерверки, зажженные в ту ночь в честь рождения принца Дмитрия. И в Линде — городе, откуда Карл ушел еще раньше, чтобы спустя годы и годы, придти в него вновь и получить из рук своего состарившегося племянника послание давно умершего императора. И точно так же дорога эта начиналась в зале Врат, но не несколько часов назад, а много раньше в утраченных воспоминаниях, возвращенных Карлу Зеркалом Дня, и страшном сне, показанном ему Зеркалом Ночи, а, на самом деле, начиналась она во множестве мест и множестве дней, но главное все-таки заключалось в том, когда и куда она, в конце концов, его привела.
   «Спасибо, Евгений», — Карл сложил бумаги обратно в ларец, закрыл крышку, посидел секунду, все еще держа руку на темной самшитовой крышке, но потом все-таки встал из кресла и, уже не медля и не сомневаясь в том, что делает, возвратил все три ларца в темную нишу, где они ожидали его возвращения четыре десятка лет, и вновь закрыл тайник. Круг замкнулся, решения были приняты, и, чтобы отправиться в путь, ему оставалось всего лишь написать два личных письма и дождаться, пока нотарий Александр Ной не закончит составление копий официальных документов.