Страница:
– Я перезвоню.
– Когда? Если не заберешь ее до понедельника, отправлю на живодерню.
– Чего ты волнуешься? Что она, бешеная, что ли? Это собака-поводырь, и, на мой взгляд, совершенно здорова.
– Так ты думаешь? Такого грязного ошейника я еще не видал. Нет, так не пойдет. Зачем она нам? У нас здесь не зоопарк, а полицейская служба, у нас своя работа, как у вас своя. У себя в кабинете ты будешь держать эту сраную тварь? Чтобы она болталась у тебя под ногами, когда ты занят делом?
– Нет, но...
– Ну, так и нам она не нужна. Короче, если утром в понедельник ты не позвонишь и не скажешь, куда доставить собаку, она отправится на живодерню, а там пусть Бог спасет ее душу.
– Ясно, Мэлони.
– Пока, – Мэлони повесил трубку.
В пятницу инспекторская выглядела точно так же, как в любой другой день недели, включая субботу, воскресенье, а также праздники. Чистотой не блистала, краска кое-где облупилась, чувствовалась усталость от слишком тяжкой, без сна и без выходных, работы, однако же уютная и родная – и если начистоту, лучше места в городе не найдешь. Для тех, кто знал ее, другой такой не было в целом мире. Перебрось Кареллу в Пеорию или в Перт, в Амстердам или в Амхерст, – он просто места себе не найдет от скуки. Да даже и в этом городе, переведи его в один из новеньких, с иголочки, участков, и ему покажется, что его послали на Марс. Полицейским он мог быть только здесь. Вообще полицейский – это только служащий 87-го. Вот и все. По крайней мере в представлении Кареллы. Все другие участки и все другие копы оцениваются только по меркам 87-го и его штата. Территориальный императив. Гордость места. Вот и все.
А все – это комната на втором этаже, отделенная от коридора турникетом. В коридоре были две двери с матовым стеклом, на одной написано: «Канцелярия», на другой – «Мужская комната». «Женская комната» располагалась на первом этаже, напротив стола дежурного. Как-то здесь появился коп с Юга, ему надо было забрать под юрисдикцию своего штата одного типа, которого обвиняли в вооруженном ограблении. Он увидел надпись «Мужская комната» и, решив, что здесь моют руки, спросил, где можно «оправиться». У них на Юге мужской комнатой называлась ванная.
Вообще в Америке туалет это не то же самое, что в других странах. Ванная, комната отдыха – что угодно, но только не туалет. Американцам не нравится слово «Туалет». Слово «туалет» подразумевает отходы. А американцы, хотя отходов у них в стране больше, чем в любом другом месте мира, не любят говорить о них, как, впрочем, и о естественных отправлениях. Воспитанный американец, оказавшись за границей, скорее в штаны написает чем спросит, где туалет. В 87-м только преступники спрашивают, где туалет. «Эй, где тут у вас туалет?» – только и слышно. Кого здесь только не увидишь – хулиганов, воришек, проституток – и всем сразу надо в туалет. Преступники то и дело туда бегают. Это потому, что у них плохой мочевой пузырь. Но как называется туалет, они знают.
Сейчас в инспекторской сидело только двое задержанных, в пятницу днем обычно бывает больше. Один из них находился в зарешеченном помещении в дальнем конце комнаты. Он мерял шагами свою клетку и что-то бормотал под нос. Но, похоже, не о своих правах. Что было странно. Большинство преступников немедленно начинают качать права. Именно поэтому сразу же отличаешь рецидивиста от обычного гражданина, совершившего правонарушение. Рецидивист всегда разоряется о своих правах. «Я знаю свои права, – говорит он, и следом: – А где тут у вас туалет?» Второго задержанного, устроившись за столом по ту сторону шкафов, разделявших комнату, допрашивал детектив Коттон Хейз. Глядя на этих двоих, трудно сказать, кто из них праведник, а кто грешник.
Хейз был высоченный детина весом в 190 фунтов, с голубыми глазами, квадратной челюстью, подбородком с ямкой и рыжими волосами. На левом виске у него белела седая прядь, удивительным образом появившаяся после того, как на этом месте зажила ножевая рана. Нос прямой, без переломов, и четко очерченная линия рта с немного толстоватой нижней губой. Была во всем его облике некая одержимость, как у пророка, который выжил после удара молнии. Напротив него сидел мужчина почти одного роста с Хейзом, но немного потяжелее, с на редкость привлекательной внешностью. В темно-карих глазах его застыло мечтательное поэтическое выражение. Ему было шестьдесят пять, но выглядел он гораздо моложе. Он попался сегодня днем на квартирной краже. Прямо на месте преступления – набор воровских инструментов валялся здесь же, на полу. Он возился со стенным сейфом, когда в квартиру вошли привратник и полицейский. Сказать ему было нечего. Сейчас он спокойно выслушивал вопросы Хейза и отвечал на них слабым, измененным голосом. Это была его третья неудача. Обвинение выдвигалось по статье за невооруженное ограбление. Да, сегодня ему явно не повезло.
Мейер зажег свет. Хейз дернулся, словно рядом выстрелила гаубица. А арестант даже не пошевелился. Он по-прежнему смотрел на свои сложенные на коленях руки. В отличие от него детектив Ричард Дженеро, сидевший за столом у окна, поднял голову. Дженеро печатал отчет. Он ненавидел это занятие, потому что был не в ладах с правописанием. В особенности не давалось ему слово «виновный», слово, надо сказать, весьма существенное в полицейском обиходе. Дженеро всегда писал в точности как произносил, – «веновный». А «туалет» он произносил как «твалет». Дело в том, что Дженеро рос в Калмз Пойнте, а там по-американски говорят так же, как по-английски в Ливерпуле. Детективом Дженеро стал относительно недавно. И досталось ему это высокое место в полицейской табели о рангах благодаря тому, что он случайно ранил сам себя в ногу. Именно эта рана положила начало целому ряду событий, которые в конце концов привлекли к нему внимание начальства и принесли чаемый золотой жетон. В инспекторской его не особенно любили. Но зато его обожала собственная мать.
Дженеро махнул рукой Карелле. Тот подошел к его столу.
– Винов...
– Да, знаю, – Дженеро ткнул пальцем в нужное слово. На этот раз он написал правильно. Это означало, что на следующей неделе он подаст рапорт о повышении. – Стив, тут тебе звонили. Капитан Гроссман из лаборатории. Что-то по поводу ногтей.
– Спасибо, я перезвоню ему.
Дженеро посмотрел на настенные часы:
– Он сказал, что если не вернешься до пяти, то лучше звонить в понедельник.
– А что, он нашел что-нибудь?
– Не знаю.
– Кто это в клетке?
– А-а, это мой клиент.
– А что он сделал?
– Имел половое сношение в парке.
– Разве это преступление?
– "Непристойное поведение в общественном месте" – Дженеро процитировал соответствующую статью уголовного кодекса штата. – «Сознательная демонстрация интимных частей тела или совершение иных непристойностей в общественном месте карается...» Я застукал этого молодчика на месте преступления.
Карелла посмотрел на клетку:
– А женщина где?
– Она удрала. Но мне удалось заполучить ее трусы.
– Здорово, – похвалил Карелла. – Отличное вещественное доказательство. Молодец, Дженеро.
– Да, неплохо получилось, – самодовольно сказал Дженеро. – Месяца три схлопочет.
– Будет знать, как развратничать. – Карелла вернулся к себе за стол. Нарушителю общественного порядка было на вид лет двадцать. Наверное, его подцепила какая-нибудь проститутка из Гровер-парка, и он решил провести приятных полчасика в этот солнечный ноябрьский полдень, опасаясь разве только мороза и забыв о недреманном оке стражей порядка. Сейчас, похоже, беднягу больше тревожила реакция его матери, чем срок, который он запросто мог схлопотать. Карелла вздохнул, открыл справочник служебных телефонов и набрал номер полицейской лаборатории. Гроссман поднял трубку на шестом гудке. Он явно запыхался.
– Лаборатория. Гроссман.
– Сэм, это Стив.
– Я уже был внизу, дай найду папку. Не вешай трубку.
Карелла представил себе Гроссмана в тишине застекленной лаборатории в центральном полицейском управлении в центре города. Это был высокий угловатый мужчина, больше похожий на фермера, чем на эксперта-криминалиста. Он носил очки, за которыми скрывались простодушные голубые глаза. Хоть речь его изобиловала специальными терминами, которые он выпаливал с профессиональной уверенностью, во всей повадке скрывался некий аристократизм, мягкая неспешность, воскрешающая в памяти давно ушедшие времена. Только месяц назад его повысили в звании, и Карелла прошагал полгорода, чтобы пригласить его по этому поводу на обед.
– Стив, ты здесь?
– Да.
– Вот, слушай, Джеймс Рэндольф Харрис, пять футов десять дюймов, сто...
– Где ты раскопал эти сведения, Сэм?
– Из архива прислали. Я думал, ты запрашивал.
– Нет.
– Стало быть, кто-то еще.
– А что, у вас есть что-нибудь на него?
– Нет, нет, это армейские данные. Правда, десятилетней давности, так что, может, не все соответствует...
– Одно точно не соответствует. Он с тех пор ослеп.
– Так что, дочитывать? Тебе ведь наверняка пришлют копию. Они знают, что ты ведешь это дело?
– Наверное. Сегодня утром я послал в морг своего человека. У Харриса как раз снимали отпечатки пальцев. Минуту, у меня тут должны быть результаты.
– Стало быть, дочитывать не надо?
– Нет, скажи только, что там у него под ногтями?
– Этот парень был садовником?
– С чего ты взял?
– У него земля под ногтями.
– Грязь?
– Земля. Это большая разница. Стив, вот у нас с тобой под ногтями грязь. Верно, Стив?
– Да уж точно, – Карелла улыбнулся.
– Впрочем, как и у большинства интеллигентных людей, вроде нас.
– Не могу отрицать.
– Ну а у Джеймса Харриса под ногтями земля. На треть пахотный слой, на треть песок и на треть перегной. Почва плодородная, жирная.
– А где, собственно, у нас в городе можно заниматься садовыми работами?
– У себя дома, на подоконнике.
– Ага.
– Дает это тебе что-нибудь?
– Пока не знаю, Сэм. Его жену тоже убили, слышал?
– Нет.
Твои ребята там были утром. Дашь знать, если они откопают что-нибудь?
– Скажу Дэвису, чтобы завтра утром он тебе позвонил.
– Спасибо.
– Ты где будешь, на работе?
– Вообще-то завтра у меня выходной. Передай ему, пусть позвонит домой.
– Ладно. Что-нибудь еще?
– Да нет, спасибо.
Карелла повесил трубку и потянулся к длинному конверту со штампом «Архив», но, бросив взгляд на часы, передумал и снова открыл телефонный справочник. Было без десяти пять, но все же он решил попробовать.
– Форт-Джефферсон, – откликнулся мужской голос.
– Шестьдесят один – сорок девять, пожалуйста.
– Соединяю.
Вскоре ответил другой мужской голос.
– Центральный армейский архив.
– Говорит детектив Карелла из восемьдесят седьмого. Мне нужно кое-что выяснить.
– Капитан Маккормик разговаривает по другому телефону, подождете, или попросить его перезвонить вам?
– Подожду.
Карелла открыл конверт, адресованный на его имя. Тепло, но не горячо. Как Гроссман и сказал, у полиции сведений на Харриса не было, и отпечатки его удалось обнаружить только потому, что он служил в армии Соединенных Штатов. Впрочем, если бы у него снимали отпечатки для поступления на гражданскую службу, полиция тоже отыскала бы их. Все это мало что давало. Описание внешнего облика, отпечатки, анализ земли, обнаруженной под ногтями больших пальцев на обеих руках. Вот и все. Карелла сложил лист и сунул его назад в конверт. Наконец Маккормик взял трубку.
– Капитан Маккормик.
– Капитан, это детектив Карелла из восемьдесят седьмого участка. Мне нужна ваша помощь.
– Э-э... – Карелла почувствовал, что его собеседник смотрит на часы.
– Я понимаю, что уже поздно, – сказал он.
– Н-да.
– Но, видите ли, мы расследуем двойное убийство, и я был бы весьма признателен...
– И что же вам надо?
– Один из убитых служил в армии. И я хотел бы посмотреть его личное дело.
– Следует послать письменный запрос.
– Капитан, речь идет об убийстве, и нам хотелось бы действовать побыстрее...
– А это убийство напрямую связано с армейской службой жертвы?
– Не могу сказать. Мы все еще как в потемках.
– Н-да. В любом случае здесь у нас только личные дела тех, кто прикомандирован к Форт-Джефферсон.
– Да, это я понимаю. Вам придется связаться с Сент-Луисом.
– А им понадобится от 24 до 72 часов, чтобы найти то, что вам нужно.
– Может, мне самому позвонить туда?
– Не думаю, что это ускорит дело.
– Тогда, может, вы позвоните от моего имени?
– Уже почти пять.
– Там на час меньше.
– Ладно, как зовут этого парня?
– Джеймс Рэндольф Харрис.
– И когда он был в армии?
– Десять лет назад.
– Хорошо, я свяжусь с Сент-Луисом. Вам требуются полные данные?
– Если можно. И скажите им, пожалуйста, что это убийство, которое расследуется здесь, в Айсоле, так что нужно соблюсти все формальности.
– Ладно.
– И еще. Попросите их, пожалуйста, прислать сведения прямо на мое имя.
– Боюсь, они сошлются на закон о свободе получения информации.
– А в чем тут нарушение?
– Они привыкли действовать обычными каналами. В общем, если я надавлю на них, то, наверное, к понедельнику материалы у меня будут. И если мне не удастся найти сержанта, у которого будут дела в городе, вам самому придется приехать сюда, в Калмз Пойнт.
– Я очень рассчитываю на вас.
– Сделаю все возможное.
– Спасибо, – Карелла повесил трубку.
Настенные часы показывали без пяти пять. В другом конце комнаты Дженеро вернулся к своему отчету. Хейз резко поднялся из-за стола и, бросив задержанному: «Ладно, приятель, пошли», повел его снимать отпечатки пальцев. В кабинете у лейтенанта зазвонил телефон. Звонок повторился, потом все смолкло. Карелла выдвинул нижний ящик стола, где держал телефонные справочники всех пяти округов города. Выбрав нужный, открыл его на букву "П" и набрал номер компании «Престиж Новелти».
Трубку взяла секретарша.
– Детектив Карелла из восемьдесят седьмого участка. Я хотел бы поговорить с владельцем компании.
– Мистер Престон, кажется, ушел и, боюсь, сегодня уже не вернется.
– А нельзя ли проверить?
– Конечно, сэр. – В трубке послышался щелчок. Карелла с раздражением подумал, что половину своего рабочего времени проводит в телефонных разговорах. Другая половина уходит на печатание отчетов в трех экземплярах. Может, начать курить сигары? – Вы здесь?
– Да, да, слушаю вас.
– Весьма сожалею, сэр, но мистер Престон действительно ушел.
– А нельзя ли узнать его домашний номер?
– Прошу прощения, сэр, но нам запрещается...
– Речь идет об убийстве.
– И все равно я не могу взять на себя...
– Хорошо, соедините меня с кем-нибудь из начальства.
– На работе сейчас только я и мисс Холигэн. Да и я уже собиралась уходить, когда...
– Соедините меня с мисс Холигэн.
– Сию минуту, сэр, только и она не даст вам домашнего номера мистера Престона. – Снова в трубке послышался щелчок. Карелла ждал. Его отец курил сигары: он курил их до тех пор, пока...
– Мисс Холигэн у телефона, – женщина говорила в нос и очень решительно. – К вашим услугам, сэр.
– Это детектив Карелла из...
– Да, мистер Карелла. Насколько я понимаю, вам нужен домашний номер мистера Престона.
– Именно.
– Нам не разрешается...
– Мисс Холигэн, вы кем работаете?
– Я бухгалтер.
– Мисс Холигэн, мы расследуем двойное убийство...
– Понимаю, но...
– Одна из жертв работала в вашей компании.
– Да, Изабел Харрис.
– Верно.
– Нас уже известили.
– Мне нужен номер телефона мистера Престона.
– Понимаю, мистер Карелла, но нам не разрешается давать домашние телефоны работников компании.
– Мисс Холигэн, как вы понимаете, я могу сейчас отправиться в прокуратуру и получить ордер, предписывающий вам сообщить мне номер телефона...
– Вы позвонили, как раз когда мы собирались закрываться...
– Что вы хотите этим сказать?
– Только то, что даже если вы получите ордер, все равно до понедельника здесь никого не будет. А в понедельник вполне можете позвонить мистеру Престону по этому телефону.
– До понедельника я ждать не могу.
– Весьма сожалею, но ничем не могу вам помочь.
– Мисс Холигэн, известна ли вам статья 195.10 уголовного кодекса?
– Нет.
– Она называется так: «Отказ от сотрудничества с полицейским при исполнении служебных обязанностей». Я офицер полиции, и я исполняю свои обязанности, а вы отказываетесь со мной сотрудничать, мисс Холигэн. – Карелла немного слукавил. На самом деле текст статьи звучал так: «Безосновательный отказ от сотрудничества с полицейским при исполнении служебных обязанностей, который может подтвердить свои полномочия, влечет за собою задержание».
Мисс Холигэн погрузилась в длительное раздумье.
– А почему бы вам просто не посмотреть телефонную книгу? – сказала она наконец.
– Где он живет?
– В Риверхеде.
– Как его зовут?
– Фрэнк.
– Благодарю вас, – Карелла повесил трубку. Вытащив из ящика телефонный справочник Риверхеда, он открыл его на "П" и, пробежав глазами около сорока Престонов, нашел нужный номер. Посмотрев на часы, Карелла в очередной раз поднял трубку.
Через пять гудков подошла женщина.
– Да?
– Добрый день, позовите, пожалуйста, мистера Престона.
– А кто его спрашивает?
– Детектив Карелла из восемьдесят седьмого полицейского участка.
– Кто?
– Детектив Карелла из...
– Полиция?
– Да.
– Его нет дома. А с кем я говорю?
– Это его жена.
– Миссис Престон, а когда вы ожидаете мужа?
– По пятницам он обычно возвращается часов в шесть. А что, это по поводу той слепой девушки?
– Да.
– Какой ужас...
– Совершенно согласен. Миссис Престон, передайте, пожалуйста, мужу, что я позвоню ему попозже.
– Хорошо.
– Спасибо, – Карелла повесил трубку.
Со своего телефона Мейер разговаривал с Софи Харрис, матерью Джимми. «Мы будем у вас через полчаса, это удобно? Хорошо, до встречи». Он повернулся на вращающемся стуле и спросил Кареллу:
– Ты как, поедешь?
– Конечно.
– Она рыдает прямо как ребенок. Только что вернулась из морга, опознала оба трупа. А что тебе удалось выудить из военных?
– Да немного. Я только что звонил Франку Престону, это начальник Изабел Харрис. Его сейчас нет дома попозже перезвоню, может, он нам что-нибудь скажет! Пока-то сплошные вопросы.
– Ты о Джимми и Изабел?
– Ну да. Мы ведь практически ничего о них не знаем.
– Пока нет. Ладно, поехали, поговорим с мамой.
Глава 4
– Когда? Если не заберешь ее до понедельника, отправлю на живодерню.
– Чего ты волнуешься? Что она, бешеная, что ли? Это собака-поводырь, и, на мой взгляд, совершенно здорова.
– Так ты думаешь? Такого грязного ошейника я еще не видал. Нет, так не пойдет. Зачем она нам? У нас здесь не зоопарк, а полицейская служба, у нас своя работа, как у вас своя. У себя в кабинете ты будешь держать эту сраную тварь? Чтобы она болталась у тебя под ногами, когда ты занят делом?
– Нет, но...
– Ну, так и нам она не нужна. Короче, если утром в понедельник ты не позвонишь и не скажешь, куда доставить собаку, она отправится на живодерню, а там пусть Бог спасет ее душу.
– Ясно, Мэлони.
– Пока, – Мэлони повесил трубку.
В пятницу инспекторская выглядела точно так же, как в любой другой день недели, включая субботу, воскресенье, а также праздники. Чистотой не блистала, краска кое-где облупилась, чувствовалась усталость от слишком тяжкой, без сна и без выходных, работы, однако же уютная и родная – и если начистоту, лучше места в городе не найдешь. Для тех, кто знал ее, другой такой не было в целом мире. Перебрось Кареллу в Пеорию или в Перт, в Амстердам или в Амхерст, – он просто места себе не найдет от скуки. Да даже и в этом городе, переведи его в один из новеньких, с иголочки, участков, и ему покажется, что его послали на Марс. Полицейским он мог быть только здесь. Вообще полицейский – это только служащий 87-го. Вот и все. По крайней мере в представлении Кареллы. Все другие участки и все другие копы оцениваются только по меркам 87-го и его штата. Территориальный императив. Гордость места. Вот и все.
А все – это комната на втором этаже, отделенная от коридора турникетом. В коридоре были две двери с матовым стеклом, на одной написано: «Канцелярия», на другой – «Мужская комната». «Женская комната» располагалась на первом этаже, напротив стола дежурного. Как-то здесь появился коп с Юга, ему надо было забрать под юрисдикцию своего штата одного типа, которого обвиняли в вооруженном ограблении. Он увидел надпись «Мужская комната» и, решив, что здесь моют руки, спросил, где можно «оправиться». У них на Юге мужской комнатой называлась ванная.
Вообще в Америке туалет это не то же самое, что в других странах. Ванная, комната отдыха – что угодно, но только не туалет. Американцам не нравится слово «Туалет». Слово «туалет» подразумевает отходы. А американцы, хотя отходов у них в стране больше, чем в любом другом месте мира, не любят говорить о них, как, впрочем, и о естественных отправлениях. Воспитанный американец, оказавшись за границей, скорее в штаны написает чем спросит, где туалет. В 87-м только преступники спрашивают, где туалет. «Эй, где тут у вас туалет?» – только и слышно. Кого здесь только не увидишь – хулиганов, воришек, проституток – и всем сразу надо в туалет. Преступники то и дело туда бегают. Это потому, что у них плохой мочевой пузырь. Но как называется туалет, они знают.
Сейчас в инспекторской сидело только двое задержанных, в пятницу днем обычно бывает больше. Один из них находился в зарешеченном помещении в дальнем конце комнаты. Он мерял шагами свою клетку и что-то бормотал под нос. Но, похоже, не о своих правах. Что было странно. Большинство преступников немедленно начинают качать права. Именно поэтому сразу же отличаешь рецидивиста от обычного гражданина, совершившего правонарушение. Рецидивист всегда разоряется о своих правах. «Я знаю свои права, – говорит он, и следом: – А где тут у вас туалет?» Второго задержанного, устроившись за столом по ту сторону шкафов, разделявших комнату, допрашивал детектив Коттон Хейз. Глядя на этих двоих, трудно сказать, кто из них праведник, а кто грешник.
Хейз был высоченный детина весом в 190 фунтов, с голубыми глазами, квадратной челюстью, подбородком с ямкой и рыжими волосами. На левом виске у него белела седая прядь, удивительным образом появившаяся после того, как на этом месте зажила ножевая рана. Нос прямой, без переломов, и четко очерченная линия рта с немного толстоватой нижней губой. Была во всем его облике некая одержимость, как у пророка, который выжил после удара молнии. Напротив него сидел мужчина почти одного роста с Хейзом, но немного потяжелее, с на редкость привлекательной внешностью. В темно-карих глазах его застыло мечтательное поэтическое выражение. Ему было шестьдесят пять, но выглядел он гораздо моложе. Он попался сегодня днем на квартирной краже. Прямо на месте преступления – набор воровских инструментов валялся здесь же, на полу. Он возился со стенным сейфом, когда в квартиру вошли привратник и полицейский. Сказать ему было нечего. Сейчас он спокойно выслушивал вопросы Хейза и отвечал на них слабым, измененным голосом. Это была его третья неудача. Обвинение выдвигалось по статье за невооруженное ограбление. Да, сегодня ему явно не повезло.
Мейер зажег свет. Хейз дернулся, словно рядом выстрелила гаубица. А арестант даже не пошевелился. Он по-прежнему смотрел на свои сложенные на коленях руки. В отличие от него детектив Ричард Дженеро, сидевший за столом у окна, поднял голову. Дженеро печатал отчет. Он ненавидел это занятие, потому что был не в ладах с правописанием. В особенности не давалось ему слово «виновный», слово, надо сказать, весьма существенное в полицейском обиходе. Дженеро всегда писал в точности как произносил, – «веновный». А «туалет» он произносил как «твалет». Дело в том, что Дженеро рос в Калмз Пойнте, а там по-американски говорят так же, как по-английски в Ливерпуле. Детективом Дженеро стал относительно недавно. И досталось ему это высокое место в полицейской табели о рангах благодаря тому, что он случайно ранил сам себя в ногу. Именно эта рана положила начало целому ряду событий, которые в конце концов привлекли к нему внимание начальства и принесли чаемый золотой жетон. В инспекторской его не особенно любили. Но зато его обожала собственная мать.
Дженеро махнул рукой Карелле. Тот подошел к его столу.
– Винов...
– Да, знаю, – Дженеро ткнул пальцем в нужное слово. На этот раз он написал правильно. Это означало, что на следующей неделе он подаст рапорт о повышении. – Стив, тут тебе звонили. Капитан Гроссман из лаборатории. Что-то по поводу ногтей.
– Спасибо, я перезвоню ему.
Дженеро посмотрел на настенные часы:
– Он сказал, что если не вернешься до пяти, то лучше звонить в понедельник.
– А что, он нашел что-нибудь?
– Не знаю.
– Кто это в клетке?
– А-а, это мой клиент.
– А что он сделал?
– Имел половое сношение в парке.
– Разве это преступление?
– "Непристойное поведение в общественном месте" – Дженеро процитировал соответствующую статью уголовного кодекса штата. – «Сознательная демонстрация интимных частей тела или совершение иных непристойностей в общественном месте карается...» Я застукал этого молодчика на месте преступления.
Карелла посмотрел на клетку:
– А женщина где?
– Она удрала. Но мне удалось заполучить ее трусы.
– Здорово, – похвалил Карелла. – Отличное вещественное доказательство. Молодец, Дженеро.
– Да, неплохо получилось, – самодовольно сказал Дженеро. – Месяца три схлопочет.
– Будет знать, как развратничать. – Карелла вернулся к себе за стол. Нарушителю общественного порядка было на вид лет двадцать. Наверное, его подцепила какая-нибудь проститутка из Гровер-парка, и он решил провести приятных полчасика в этот солнечный ноябрьский полдень, опасаясь разве только мороза и забыв о недреманном оке стражей порядка. Сейчас, похоже, беднягу больше тревожила реакция его матери, чем срок, который он запросто мог схлопотать. Карелла вздохнул, открыл справочник служебных телефонов и набрал номер полицейской лаборатории. Гроссман поднял трубку на шестом гудке. Он явно запыхался.
– Лаборатория. Гроссман.
– Сэм, это Стив.
– Я уже был внизу, дай найду папку. Не вешай трубку.
Карелла представил себе Гроссмана в тишине застекленной лаборатории в центральном полицейском управлении в центре города. Это был высокий угловатый мужчина, больше похожий на фермера, чем на эксперта-криминалиста. Он носил очки, за которыми скрывались простодушные голубые глаза. Хоть речь его изобиловала специальными терминами, которые он выпаливал с профессиональной уверенностью, во всей повадке скрывался некий аристократизм, мягкая неспешность, воскрешающая в памяти давно ушедшие времена. Только месяц назад его повысили в звании, и Карелла прошагал полгорода, чтобы пригласить его по этому поводу на обед.
– Стив, ты здесь?
– Да.
– Вот, слушай, Джеймс Рэндольф Харрис, пять футов десять дюймов, сто...
– Где ты раскопал эти сведения, Сэм?
– Из архива прислали. Я думал, ты запрашивал.
– Нет.
– Стало быть, кто-то еще.
– А что, у вас есть что-нибудь на него?
– Нет, нет, это армейские данные. Правда, десятилетней давности, так что, может, не все соответствует...
– Одно точно не соответствует. Он с тех пор ослеп.
– Так что, дочитывать? Тебе ведь наверняка пришлют копию. Они знают, что ты ведешь это дело?
– Наверное. Сегодня утром я послал в морг своего человека. У Харриса как раз снимали отпечатки пальцев. Минуту, у меня тут должны быть результаты.
– Стало быть, дочитывать не надо?
– Нет, скажи только, что там у него под ногтями?
– Этот парень был садовником?
– С чего ты взял?
– У него земля под ногтями.
– Грязь?
– Земля. Это большая разница. Стив, вот у нас с тобой под ногтями грязь. Верно, Стив?
– Да уж точно, – Карелла улыбнулся.
– Впрочем, как и у большинства интеллигентных людей, вроде нас.
– Не могу отрицать.
– Ну а у Джеймса Харриса под ногтями земля. На треть пахотный слой, на треть песок и на треть перегной. Почва плодородная, жирная.
– А где, собственно, у нас в городе можно заниматься садовыми работами?
– У себя дома, на подоконнике.
– Ага.
– Дает это тебе что-нибудь?
– Пока не знаю, Сэм. Его жену тоже убили, слышал?
– Нет.
Твои ребята там были утром. Дашь знать, если они откопают что-нибудь?
– Скажу Дэвису, чтобы завтра утром он тебе позвонил.
– Спасибо.
– Ты где будешь, на работе?
– Вообще-то завтра у меня выходной. Передай ему, пусть позвонит домой.
– Ладно. Что-нибудь еще?
– Да нет, спасибо.
Карелла повесил трубку и потянулся к длинному конверту со штампом «Архив», но, бросив взгляд на часы, передумал и снова открыл телефонный справочник. Было без десяти пять, но все же он решил попробовать.
– Форт-Джефферсон, – откликнулся мужской голос.
– Шестьдесят один – сорок девять, пожалуйста.
– Соединяю.
Вскоре ответил другой мужской голос.
– Центральный армейский архив.
– Говорит детектив Карелла из восемьдесят седьмого. Мне нужно кое-что выяснить.
– Капитан Маккормик разговаривает по другому телефону, подождете, или попросить его перезвонить вам?
– Подожду.
Карелла открыл конверт, адресованный на его имя. Тепло, но не горячо. Как Гроссман и сказал, у полиции сведений на Харриса не было, и отпечатки его удалось обнаружить только потому, что он служил в армии Соединенных Штатов. Впрочем, если бы у него снимали отпечатки для поступления на гражданскую службу, полиция тоже отыскала бы их. Все это мало что давало. Описание внешнего облика, отпечатки, анализ земли, обнаруженной под ногтями больших пальцев на обеих руках. Вот и все. Карелла сложил лист и сунул его назад в конверт. Наконец Маккормик взял трубку.
– Капитан Маккормик.
– Капитан, это детектив Карелла из восемьдесят седьмого участка. Мне нужна ваша помощь.
– Э-э... – Карелла почувствовал, что его собеседник смотрит на часы.
– Я понимаю, что уже поздно, – сказал он.
– Н-да.
– Но, видите ли, мы расследуем двойное убийство, и я был бы весьма признателен...
– И что же вам надо?
– Один из убитых служил в армии. И я хотел бы посмотреть его личное дело.
– Следует послать письменный запрос.
– Капитан, речь идет об убийстве, и нам хотелось бы действовать побыстрее...
– А это убийство напрямую связано с армейской службой жертвы?
– Не могу сказать. Мы все еще как в потемках.
– Н-да. В любом случае здесь у нас только личные дела тех, кто прикомандирован к Форт-Джефферсон.
– Да, это я понимаю. Вам придется связаться с Сент-Луисом.
– А им понадобится от 24 до 72 часов, чтобы найти то, что вам нужно.
– Может, мне самому позвонить туда?
– Не думаю, что это ускорит дело.
– Тогда, может, вы позвоните от моего имени?
– Уже почти пять.
– Там на час меньше.
– Ладно, как зовут этого парня?
– Джеймс Рэндольф Харрис.
– И когда он был в армии?
– Десять лет назад.
– Хорошо, я свяжусь с Сент-Луисом. Вам требуются полные данные?
– Если можно. И скажите им, пожалуйста, что это убийство, которое расследуется здесь, в Айсоле, так что нужно соблюсти все формальности.
– Ладно.
– И еще. Попросите их, пожалуйста, прислать сведения прямо на мое имя.
– Боюсь, они сошлются на закон о свободе получения информации.
– А в чем тут нарушение?
– Они привыкли действовать обычными каналами. В общем, если я надавлю на них, то, наверное, к понедельнику материалы у меня будут. И если мне не удастся найти сержанта, у которого будут дела в городе, вам самому придется приехать сюда, в Калмз Пойнт.
– Я очень рассчитываю на вас.
– Сделаю все возможное.
– Спасибо, – Карелла повесил трубку.
Настенные часы показывали без пяти пять. В другом конце комнаты Дженеро вернулся к своему отчету. Хейз резко поднялся из-за стола и, бросив задержанному: «Ладно, приятель, пошли», повел его снимать отпечатки пальцев. В кабинете у лейтенанта зазвонил телефон. Звонок повторился, потом все смолкло. Карелла выдвинул нижний ящик стола, где держал телефонные справочники всех пяти округов города. Выбрав нужный, открыл его на букву "П" и набрал номер компании «Престиж Новелти».
Трубку взяла секретарша.
– Детектив Карелла из восемьдесят седьмого участка. Я хотел бы поговорить с владельцем компании.
– Мистер Престон, кажется, ушел и, боюсь, сегодня уже не вернется.
– А нельзя ли проверить?
– Конечно, сэр. – В трубке послышался щелчок. Карелла с раздражением подумал, что половину своего рабочего времени проводит в телефонных разговорах. Другая половина уходит на печатание отчетов в трех экземплярах. Может, начать курить сигары? – Вы здесь?
– Да, да, слушаю вас.
– Весьма сожалею, сэр, но мистер Престон действительно ушел.
– А нельзя ли узнать его домашний номер?
– Прошу прощения, сэр, но нам запрещается...
– Речь идет об убийстве.
– И все равно я не могу взять на себя...
– Хорошо, соедините меня с кем-нибудь из начальства.
– На работе сейчас только я и мисс Холигэн. Да и я уже собиралась уходить, когда...
– Соедините меня с мисс Холигэн.
– Сию минуту, сэр, только и она не даст вам домашнего номера мистера Престона. – Снова в трубке послышался щелчок. Карелла ждал. Его отец курил сигары: он курил их до тех пор, пока...
– Мисс Холигэн у телефона, – женщина говорила в нос и очень решительно. – К вашим услугам, сэр.
– Это детектив Карелла из...
– Да, мистер Карелла. Насколько я понимаю, вам нужен домашний номер мистера Престона.
– Именно.
– Нам не разрешается...
– Мисс Холигэн, вы кем работаете?
– Я бухгалтер.
– Мисс Холигэн, мы расследуем двойное убийство...
– Понимаю, но...
– Одна из жертв работала в вашей компании.
– Да, Изабел Харрис.
– Верно.
– Нас уже известили.
– Мне нужен номер телефона мистера Престона.
– Понимаю, мистер Карелла, но нам не разрешается давать домашние телефоны работников компании.
– Мисс Холигэн, как вы понимаете, я могу сейчас отправиться в прокуратуру и получить ордер, предписывающий вам сообщить мне номер телефона...
– Вы позвонили, как раз когда мы собирались закрываться...
– Что вы хотите этим сказать?
– Только то, что даже если вы получите ордер, все равно до понедельника здесь никого не будет. А в понедельник вполне можете позвонить мистеру Престону по этому телефону.
– До понедельника я ждать не могу.
– Весьма сожалею, но ничем не могу вам помочь.
– Мисс Холигэн, известна ли вам статья 195.10 уголовного кодекса?
– Нет.
– Она называется так: «Отказ от сотрудничества с полицейским при исполнении служебных обязанностей». Я офицер полиции, и я исполняю свои обязанности, а вы отказываетесь со мной сотрудничать, мисс Холигэн. – Карелла немного слукавил. На самом деле текст статьи звучал так: «Безосновательный отказ от сотрудничества с полицейским при исполнении служебных обязанностей, который может подтвердить свои полномочия, влечет за собою задержание».
Мисс Холигэн погрузилась в длительное раздумье.
– А почему бы вам просто не посмотреть телефонную книгу? – сказала она наконец.
– Где он живет?
– В Риверхеде.
– Как его зовут?
– Фрэнк.
– Благодарю вас, – Карелла повесил трубку. Вытащив из ящика телефонный справочник Риверхеда, он открыл его на "П" и, пробежав глазами около сорока Престонов, нашел нужный номер. Посмотрев на часы, Карелла в очередной раз поднял трубку.
Через пять гудков подошла женщина.
– Да?
– Добрый день, позовите, пожалуйста, мистера Престона.
– А кто его спрашивает?
– Детектив Карелла из восемьдесят седьмого полицейского участка.
– Кто?
– Детектив Карелла из...
– Полиция?
– Да.
– Его нет дома. А с кем я говорю?
– Это его жена.
– Миссис Престон, а когда вы ожидаете мужа?
– По пятницам он обычно возвращается часов в шесть. А что, это по поводу той слепой девушки?
– Да.
– Какой ужас...
– Совершенно согласен. Миссис Престон, передайте, пожалуйста, мужу, что я позвоню ему попозже.
– Хорошо.
– Спасибо, – Карелла повесил трубку.
Со своего телефона Мейер разговаривал с Софи Харрис, матерью Джимми. «Мы будем у вас через полчаса, это удобно? Хорошо, до встречи». Он повернулся на вращающемся стуле и спросил Кареллу:
– Ты как, поедешь?
– Конечно.
– Она рыдает прямо как ребенок. Только что вернулась из морга, опознала оба трупа. А что тебе удалось выудить из военных?
– Да немного. Я только что звонил Франку Престону, это начальник Изабел Харрис. Его сейчас нет дома попозже перезвоню, может, он нам что-нибудь скажет! Пока-то сплошные вопросы.
– Ты о Джимми и Изабел?
– Ну да. Мы ведь практически ничего о них не знаем.
– Пока нет. Ладно, поехали, поговорим с мамой.
Глава 4
Темп городской жизни менялся.
Унылые четыре четверти рабочей недели стремительно переходили в четвертушку, исполняемую в темпе одной восьмой, а там и в шестнадцатую долю со скоростью одной тридцать второй: таково музыкальное оформление пятничного вечера, когда впереди выходные. По всему острову Айсола люди потоками выплескивались из метро, устремляясь к горячему душу и чистой смене белья. В Риверхеде, Калмз Пойнте и Маджесте общественный транспорт был в основном вынесен на поверхность. Шоссейные и железные дороги на опорах в виде металлических труб, закованных в бетон вперемежку с булыжными конструкциями, выросшими еще на рубеже веков, плыли в воздухе со слоновьей грацией, отбрасывая на землю вечную тень. Поезда метро, изукрашенные разнообразными надписями, вырывались здесь из тоннелей, устремляясь в самые отдаленные районы города. Поездка из одного конца в другой занимала два часа десять минут. За это время на «конкорде» можно долететь и до Парижа. Здесь, в Даймондбеке, магистрали были убраны под землю, и на поверхности остались лишь уродливые силуэты домов, выстроившихся в линию вдоль улиц и авеню.
Даймондбек – черное пространство, а черный цвет прекрасен. Но не здесь. Черные, что здесь жили, заняты были на самой разнообразной работе, по большей части черной. Местные женщины убирали дома у других женщин: промывали великолепный фарфор, доводили до блеска посуду из тяжелого серебра, стирали пыль с мебели, тупленной в антикварных магазинах Франции и Англии, развешивали сшитые платья на заказ по шкафам, ломящимся от норок и соболей, прополаскивали бокалы из-под шампанского и выбрасывали в мусорные ящики гигантские бутылки с наклейками, названия которых даже выговорить не могли. Здешние мужчины работали в ресторанных кухнях: мыли посуду, подметали пол, вносили и выносили подносы, а в это время в роскошных залах хозяева жизни поглощали филе-миньон или соте. Другие работали в магазинах одежды: нагрузив доверху каталки, они живо перевозили их из лавки в лавку с риском попасть под машину, демонстрируя при этом ловкость, достойную тореадора на арене, а за рулем машин, из-под которых они уворачивались, сидели такие же черные, развозившие своих преуспевающих пассажиров по их роскошным особнякам и коттеджам, где черные женщины промывали фарфор и доводили до блеска серебро – и не было конца этому круговороту.
Дом, в котором жила Софи Харрис, находился вдали от аристократических особняков в южной части города, что выходили фасадом прямо на реку; и еще дальше от уединенных коттеджей, спрятавшихся на другом берегу реки. Здесь не было привратника: собственно, здесь даже двери не было. Кто-то сорвал ее с петель, оставив лишь пустой проем, за которым был тамбур. Вообще-то больше он походил на крохотную, пять на восемь, кабинку, к левой стенке которой прилепились почтовые ящики. Карелла с Мейером отыскали имя Софи Харрис, позвонили и прошли через сохранившуюся странным образом дверь на площадку первого этажа. Для этого не понадобилось ожидать зуммера.
В Даймондбеке автоматика давным-давно вышла из строя, и хозяева даже не почесались, чтобы поставить новую. Так что арендаторам самим приходилось начинять свои двери целой системой замков, чтобы оградить себя от грабителей. Человеку, которому почти сорок и который не сделался лучшим лекарем собственных недугов, нужен доктор.
Человек, который прожил в Даймондбеке больше сорока лет и не сделался квалифицированным слесарем, явно напрашивался на то, чтобы его обокрали.
Запах мочи ударил в нос, едва они вошли в дом. Карелла даже отшатнулся, словно наткнулся на помойное ведро. Мейер стремительно прошагал к лестнице. Из-за двери на первом этаже доносились оглушительные звуки рок-н-ролла. На площадке второго этажа сидела драная кошка неопределенной окраски. Она опасливо, словно ее заподозрили в краже, посмотрела на детективов. Отовсюду тянуло запахами кузни и вообще жилья, которые в совокупности своей лишали обоняния. Они постучались в квартиру Софи Харрис.
– Кто там? – донесся женский голос.
– Детектив Мейер. Мы только что разговаривали с вами по телефону.
Было слышно, как она возится с замками. Дверь открылась.
– Заходите, – пригласила хозяйка.
«Интересно, – подумал Карелла, переступая порог, – что чувствует большая часть черного населения Соединенных Штатов Америки, глядя на телевизионное изображение своих соотечественников? „Боже милостивый, неужели это я“ – так, что ли, они думают? Жители Даймондбека, где первое, что вы видите, входя в квартиру, это голый, на соплях держащийся провод над раковиной, – неужели они верят, что телевизор верно показывает их жизнь? Или считают, что черные, мелькающие на этом маленьком экране, должны символизировать в глазах зрителей надежду на лучшую жизнь? Неужели настанет день, и не о чем им будет заботиться, и они смогут беспечно болтать, вот так же, как эти манекены, которые заходят к ним в квартиру, где течет потолок и будет течь до тех пор, пока они сами его чем-нибудь не заклеят, хоть тысячу раз звони домовладельцу (который был белым) и в отдел здравоохранения муниципалитета (которому до них нет никакого дела)».
Софи Харрис было под пятьдесят. В молодости она, наверное, слыла красоткой – светло-шоколадный цвет кожи, янтарные, как у кошки, глаза, стройная, до сих пор сохранившаяся фигура, хороший рост... но бремя жизни в нетелевизионном мире черных придавило плечи, посеребрило волосы, покрыло морщинами лицо, а звонкий голос превратило в хриплый шепот. А тут еще эта ужасная трагедия. Она сразу же извинилась за то, что неубрано – на взгляд Кареллы и Мейера, квартира сверкала чистотой, – и предложила им чего-нибудь выпить. Виски? Чай? Может, вина: в холодильнике как будто есть немного? Детективы отказались. За окном гостиной, где они устроились, с опаскою поглядывая на протекающий потолок, вспыхивала, освещая ночь, неоновая вывеска бара. Откуда-то донесся звук сирены «скорой помощи» – в этом городе всегда включены сирены.
– Миссис Харрис, – начал Карелла, – нам надо задать вам несколько вопросов, касающихся вашего сына и снохи.
– Да, да, разумеется, если я чем-нибудь могу быть полезна...
Она пыталась изъясняться в манере, к которой прибегают многие черные в разговоре с белыми, особенно, если белые – люди официальные. Вся эта речь чисто фальшь и подделка, которую так хорошо воспроизводят манекены фальшивого телевидения. Телезрителям манекены кажутся живыми. Бог с ней, с этой грязной конурой в Даймондбеке. Вот она – настоящая действительность – на экране. И настоящая семья времен Великой Депрессии – она тоже на экране, а о собственном отце, которому в 1932 году приходилось семью кормить на пять долларов в неделю, можно и забыть. Телевизионные врачи – врачи взаправдашние, и телевизионные полицейские тоже, вообще – все правда, кроме научной фантастики; впрочем, и она более реальна, чем фотографии луны.
Унылые четыре четверти рабочей недели стремительно переходили в четвертушку, исполняемую в темпе одной восьмой, а там и в шестнадцатую долю со скоростью одной тридцать второй: таково музыкальное оформление пятничного вечера, когда впереди выходные. По всему острову Айсола люди потоками выплескивались из метро, устремляясь к горячему душу и чистой смене белья. В Риверхеде, Калмз Пойнте и Маджесте общественный транспорт был в основном вынесен на поверхность. Шоссейные и железные дороги на опорах в виде металлических труб, закованных в бетон вперемежку с булыжными конструкциями, выросшими еще на рубеже веков, плыли в воздухе со слоновьей грацией, отбрасывая на землю вечную тень. Поезда метро, изукрашенные разнообразными надписями, вырывались здесь из тоннелей, устремляясь в самые отдаленные районы города. Поездка из одного конца в другой занимала два часа десять минут. За это время на «конкорде» можно долететь и до Парижа. Здесь, в Даймондбеке, магистрали были убраны под землю, и на поверхности остались лишь уродливые силуэты домов, выстроившихся в линию вдоль улиц и авеню.
Даймондбек – черное пространство, а черный цвет прекрасен. Но не здесь. Черные, что здесь жили, заняты были на самой разнообразной работе, по большей части черной. Местные женщины убирали дома у других женщин: промывали великолепный фарфор, доводили до блеска посуду из тяжелого серебра, стирали пыль с мебели, тупленной в антикварных магазинах Франции и Англии, развешивали сшитые платья на заказ по шкафам, ломящимся от норок и соболей, прополаскивали бокалы из-под шампанского и выбрасывали в мусорные ящики гигантские бутылки с наклейками, названия которых даже выговорить не могли. Здешние мужчины работали в ресторанных кухнях: мыли посуду, подметали пол, вносили и выносили подносы, а в это время в роскошных залах хозяева жизни поглощали филе-миньон или соте. Другие работали в магазинах одежды: нагрузив доверху каталки, они живо перевозили их из лавки в лавку с риском попасть под машину, демонстрируя при этом ловкость, достойную тореадора на арене, а за рулем машин, из-под которых они уворачивались, сидели такие же черные, развозившие своих преуспевающих пассажиров по их роскошным особнякам и коттеджам, где черные женщины промывали фарфор и доводили до блеска серебро – и не было конца этому круговороту.
Дом, в котором жила Софи Харрис, находился вдали от аристократических особняков в южной части города, что выходили фасадом прямо на реку; и еще дальше от уединенных коттеджей, спрятавшихся на другом берегу реки. Здесь не было привратника: собственно, здесь даже двери не было. Кто-то сорвал ее с петель, оставив лишь пустой проем, за которым был тамбур. Вообще-то больше он походил на крохотную, пять на восемь, кабинку, к левой стенке которой прилепились почтовые ящики. Карелла с Мейером отыскали имя Софи Харрис, позвонили и прошли через сохранившуюся странным образом дверь на площадку первого этажа. Для этого не понадобилось ожидать зуммера.
В Даймондбеке автоматика давным-давно вышла из строя, и хозяева даже не почесались, чтобы поставить новую. Так что арендаторам самим приходилось начинять свои двери целой системой замков, чтобы оградить себя от грабителей. Человеку, которому почти сорок и который не сделался лучшим лекарем собственных недугов, нужен доктор.
Человек, который прожил в Даймондбеке больше сорока лет и не сделался квалифицированным слесарем, явно напрашивался на то, чтобы его обокрали.
Запах мочи ударил в нос, едва они вошли в дом. Карелла даже отшатнулся, словно наткнулся на помойное ведро. Мейер стремительно прошагал к лестнице. Из-за двери на первом этаже доносились оглушительные звуки рок-н-ролла. На площадке второго этажа сидела драная кошка неопределенной окраски. Она опасливо, словно ее заподозрили в краже, посмотрела на детективов. Отовсюду тянуло запахами кузни и вообще жилья, которые в совокупности своей лишали обоняния. Они постучались в квартиру Софи Харрис.
– Кто там? – донесся женский голос.
– Детектив Мейер. Мы только что разговаривали с вами по телефону.
Было слышно, как она возится с замками. Дверь открылась.
– Заходите, – пригласила хозяйка.
«Интересно, – подумал Карелла, переступая порог, – что чувствует большая часть черного населения Соединенных Штатов Америки, глядя на телевизионное изображение своих соотечественников? „Боже милостивый, неужели это я“ – так, что ли, они думают? Жители Даймондбека, где первое, что вы видите, входя в квартиру, это голый, на соплях держащийся провод над раковиной, – неужели они верят, что телевизор верно показывает их жизнь? Или считают, что черные, мелькающие на этом маленьком экране, должны символизировать в глазах зрителей надежду на лучшую жизнь? Неужели настанет день, и не о чем им будет заботиться, и они смогут беспечно болтать, вот так же, как эти манекены, которые заходят к ним в квартиру, где течет потолок и будет течь до тех пор, пока они сами его чем-нибудь не заклеят, хоть тысячу раз звони домовладельцу (который был белым) и в отдел здравоохранения муниципалитета (которому до них нет никакого дела)».
Софи Харрис было под пятьдесят. В молодости она, наверное, слыла красоткой – светло-шоколадный цвет кожи, янтарные, как у кошки, глаза, стройная, до сих пор сохранившаяся фигура, хороший рост... но бремя жизни в нетелевизионном мире черных придавило плечи, посеребрило волосы, покрыло морщинами лицо, а звонкий голос превратило в хриплый шепот. А тут еще эта ужасная трагедия. Она сразу же извинилась за то, что неубрано – на взгляд Кареллы и Мейера, квартира сверкала чистотой, – и предложила им чего-нибудь выпить. Виски? Чай? Может, вина: в холодильнике как будто есть немного? Детективы отказались. За окном гостиной, где они устроились, с опаскою поглядывая на протекающий потолок, вспыхивала, освещая ночь, неоновая вывеска бара. Откуда-то донесся звук сирены «скорой помощи» – в этом городе всегда включены сирены.
– Миссис Харрис, – начал Карелла, – нам надо задать вам несколько вопросов, касающихся вашего сына и снохи.
– Да, да, разумеется, если я чем-нибудь могу быть полезна...
Она пыталась изъясняться в манере, к которой прибегают многие черные в разговоре с белыми, особенно, если белые – люди официальные. Вся эта речь чисто фальшь и подделка, которую так хорошо воспроизводят манекены фальшивого телевидения. Телезрителям манекены кажутся живыми. Бог с ней, с этой грязной конурой в Даймондбеке. Вот она – настоящая действительность – на экране. И настоящая семья времен Великой Депрессии – она тоже на экране, а о собственном отце, которому в 1932 году приходилось семью кормить на пять долларов в неделю, можно и забыть. Телевизионные врачи – врачи взаправдашние, и телевизионные полицейские тоже, вообще – все правда, кроме научной фантастики; впрочем, и она более реальна, чем фотографии луны.