МакБейн Эд. Ночные кошмары

   Ни слова не говоря, Карелла поднялся с колен и пристально посмотрел на санитара. Тот явно вздрогнул и поспешно принялся накрывать тело резиновой накидкой. Вместе с напарником они подняли носилки и понесли к ватине.
   – Карелла? – окликнули его откуда-то сзади.
   Карелла обернулся. Напротив него стоял плотно сбитый мужчина с голубыми глазами и светлыми волосами. Жетон, прикрепленный к лацкану его твидового пальто, свидетельствовал о принадлежности к племени детективов.
   – Таубер? – в свою очередь осведомился Карелла.
   – Да. Стало быть, приехал?
   – Приехал.
   Рукопожатием они не обменялись. Это вообще не принято среди полицейских. Даже на приемах, организуемых разными благотворительными обществами, они не жмут руки. «Странная профессиональная привычка», – подумал Карелла. В средние века рыцари протягивали друг другу руки, чтобы показать, что в кулаке не зажата рукоятка кинжала: оружие было спрятано в рукаве. Может, у полицейских нет ножей, которые надо укрывать?
   – Видел ее? – спросил Таубер.
   – Да, посмотрел.
   – Тут женщина-полицейский. Кое-что нашла, я собираюсь послать это в управление, как положено. Но может, ты тоже хочешь кинуть взгляд? Знаешь Янга из отдела по расследованию убийств?
   – Нет.
   – Это он сказал мне, что ты займешься делом, – если приметы совпадают, то и убийца, возможно, один и тот же. Ну что, перерезанное горло – это одно. Но я еще вспомнил, что в твоем уведомлении говорилось, что обе жертвы – слепые и что у них ничего не взяли, верно?
   – Так.
   – Ну вот. У этой были в сумочке двадцать два с половиной доллара, на шее золотой крестик, на правой руке небольшое золотое кольцо с изумрудом. И еще хороший аккордеон, вон он, у стены, я уже присобачил к нему бирку, долларов двести, наверное, стоит, а? И ничего не взяли. Так что ограблением здесь и не пахнет. В общем, я думаю, это тот же случай.
   – Похоже на то.
   – Поверь, я не стараюсь спихнуть все на тебя. У меня сейчас полно работы, но в конце концов, какая разница – одним делом больше, одним меньше. Просто мне кажется, что это твой клиент.
   – Понимаю. А кто нашел тело?
   – Да один парень, он живет в этом доме. Я задал ему несколько вопросов, но, может, ты сам захочешь с ним поговорить? Если только возьмешься за это дело. Ну так как?
   – Да, наверное, берусь.
   – Хочешь, чтобы я задержался?
   – А как мы все это оформим?
   – Пока не знаю, наверное, пошлю рапорт в отдел убийств. По телефону Янг сказал мне, что этого достаточно. А ты как думаешь?
   – Не знаю, право.
   – Ладно, вот что я сделаю. Как вернусь к себе, сразу же позвоню в отдел убийств и спрошу их. Как скажут, так и сделаем. А ты позвони мне попозже. По мне, так можешь просто начинать заниматься этим, как если бы сам получил сообщение.
   – Да, но это не на нашей территории.
   – Неважно, уведомление-то ты рассылал? И там говорилось о двух странных убийствах. Вот и третье, очень похожее. На мой взгляд, этого вполне достаточно.
   – Думаешь, уведомления хватит?
   – Мне кажется, да.
   – Ладно, только бы не связываться с этой чертовой писаниной. Меньше всего хочется заниматься ею, когда речь идет об убийстве.
   – Не волнуйся, все будет в порядке.
   – А что, к примеру, делать с ее вещами? Куда посылать их – к себе, в восемьдесят седьмой, или к вам?
   – Думаю, к себе.
   – И я тоже так думаю. А где все это хозяйство?
   – Да там почти ничего и не было, кроме денег и драгоценностей. Я сложил их в пакет, если хочешь, можешь взглянуть. – Он повел Кареллу наверх, где к стене был прислонен аккордеон. Рядом лежал коричневый бумажный пакет. На том и на другом были бирки.
   – Можно потрогать?
   – Теперь это твое дело, – пожал плечами Таубер.
   – Я хочу сказать, ребята из лаборатории уже сделали свое дело?
   – Ну вообще-то отпечатки там могут быть. Бумажник, щетка для волос, телефонная книга. Но она сделана по системе Брейля, так что вряд ли она тебе много скажет.
   – Но посмотреть-то можно?
   – Да валяй.
   Карелла извлек из пакета телефонную книгу. Это был небольшой черный блокнот в твердой обложке, дюйма три толщиной и пять длиной. Страницы неразлинованы и покрыты какими-то наколками. Линия сверху, линия посередине, линия снизу, затем пробел, и еще одна линия. Карелла решил, что таким образом обозначаются имена, адрес и телефон абонента.
   – Интересно, как они справляются с этой грамотой, – сказал Таубер. – Слепые, я имею в виду.
   – Наверное, пользуются каким-нибудь приспособлением.
   – Наверное.
   – Как ты думаешь, в управлении кто-нибудь разберет эту тарабарщину?
   – У них есть дешифровальный отдел, туда и обратись.
   – Смотри-ка, – Карелла извлек из внутреннего кармана книжки клочок бумаги. На нем было написано корявым почерком:
   «Если со мной что-нибудь случится, дайте пожалуйста знать мисс Стефани Уэллс по адресу Першинг-авеню 1487, Айсола, 2-1474».
   – Может, она предчувствовала...
   – Похоже на то, – сказал Карелла.
   – Ей пришлось писать от руки, иначе бы...
   – Да.
   – Но тебе это все равно не поможет, – заметил Таубер. – Адрес старый. Шесть месяцев назад эта Стефани переехала в Чикаго.
   – А куда в Чикаго?
   – Вроде на Вашингтон-авеню.
   – А кто эта Стефани?
   – Племянница.
   – Другие родственники есть?
   – Насколько я знаю, нет.
   – Надо бы связаться с ней.
   – Как только ребята из лаборатории закончат, можешь зайти в квартиру. Там, наверное, есть письма с обратным адресом.

* * *

   Перед первой мировой войной Першинг-авеню называлась Грант-авеню. В архитектурном отношении все осталось, как и прежде. Сохранилась зеленая разделительная полоса, и росли на ней кусты боярышника и клены, с которых сейчас, к середине ноября, полностью осыпались листья. По обе стороны теснились громадные дома с фасадом из известняка. У широких подъездов по обе стороны были установлены могучие цветочные горшки из бетона. До первой мировой войны этот район считался одним из самых изысканных и дорогих во всем городе. А сейчас фасады домов покрывали надписи-автографы участников местных банд. Надписи набегали одна на другую. Паук 19 уступал место Ножу 21, а Нож – Салазару 4 – недолговечны были эти имена и, в общем-то, ничего не значили.
   Может, Паук 19 испытывал те же чувства, что и генерал Уиллис Грант у себя на небесах, когда авеню назвали именем Першинга. Впрочем, Першинг и сам едва избежал той же участи, когда после убийства Кеннеди название решили было в очередной раз переменить – тогда именем покойного президента чуть не фонарные столбы назывались. Должно быть, на небесах Джон Джозеф – а именно так звали Першинга – уже начал ворчать, что так, мол, проходит земная слава, да и переменить вывеску тоже стоит недешево. Но тут кто-то своевременно вспомнил, что Рузвельт-стрит, находившуюся всего лишь в трех кварталах от Першинг-авеню, уже переименовали в Кеннеди-стрит, так что если менять название еще одной крупной магистрали, это окончательно собьет с толку и водителей, и пешеходов. Люди, здесь жившие, приветствовали такое решение. Никто из них и понятия не имел, кто такой генерал Першинг, а вот тот хмурый ноябрьский день, когда убили президента, никому из них до конца жизни не забыть. Так что напоминаний не требовалось, и вообще к черту всю эту суету.
   Карелла припарковал машину в двух кварталах от дома 1847 по Першинг-авеню – ближе места не нашлось – и, пригибаясь под порывами ветра, срывавшего последние листья с каштанов, двинулся вперед. Он внимательно осмотрел квартиру Эстер Мэттисен, но не нашел никаких следов переписки со Стефани Уэллс; скорее всего, решил он, письма просто выбрасывают, какой смысл хранить, если слепой женщине их все равно читают вслух. Потом он позвонил в почтовое отделение, обслуживающее эти дома на Першинг, и спросил, не переводили ли корреспонденцию на другой адрес примерно шесть месяцев назад, и ночной дежурный сказал, что с ответом надо подождать до утра, потому сейчас все заняты разборкой почты. Затем Карелла сверил адрес, найденный в записной книжке Эстер, с телефонным справочником Айсолы, и выяснилось, что координаты Стефани Уэллс совпадают. Может быть, она сдала свою здешнюю квартиру в субаренду какому-нибудь знакомому или знакомой? Карелла набрал номер телефона. Прослушав двенадцать длинных гудков, он повесил трубку.
   Было уже десять вечера.
   Таубер ушел сорок минут назад, еще раз пообещав на прощание связаться с отделом по расследованию убийств, чтобы должным образом оформить передачу дела 87-му участку. В пять минут одиннадцатого Карелла позвонил ему. За это время Таубер вновь переговорил с Янгом, и тот заверил, что перешлет соответствующее письменное распоряжение по обоим адресам. Так что эта проблема была решена. Таубер пожелал ему удачи. Карелле не терпелось потянуть за ниточку под названием «Стефани Уэллс» прямо сейчас, а то и она может повиснуть. Он поехал на Першинг, надеясь на то, что либо в квартире Стефани кто-нибудь живет и этот кто-то знает ее нынешний чикагский адрес, либо, уезжая, Стефани оставила его в привратницкой. Честно говоря, ему важно было не столько сообщить ей о смерти тетки, сколько кое-что выяснить. Неизвестно, разумеется, насколько она осведомлена относительно привычек или знакомых покойной, но ведь не зря на бумажке сказано, что в крайнем случае надо обращаться к Стефани, а уж более крайнего случая, чем тот, что уже произошел с Эстер Мэттисен, явно не будет.
   Карелла шел навстречу порывистому ветру, низко опустив голову.
   Знакомые надписи, густо покрывающие стены домов вызвали в нем привычное недоумение.
   Его дед эмигрировал из Италии в Америку, потому что слышал, что здесь улицы мостят золотом. И сразу же убедился, что это не так. Он развозил молоко, и самородки которые роняла по дороге лошадь, были единственным золотом. Да что там золото – даже чистотой, как в родном Неаполе, здешние улицы не отличались; впрочем это суждение Джованни можно признать спорным. И все же в те времена, когда дед появился здесь (а было это на рубеже веков), еще не исчезнувшее европейское чувство традиции и места заставляло иммигрантов испытывать гордость за свой дом и тщательно ухаживать за ним – пусть это будет даже самая последняя развалюха. Сооружение, – то, в котором живешь ты, и соседнее, и то, что вслед за соседним, – все это дом. А в совокупности получается «La vicinanza» – община. У себя дома не гадят. Там, где едят, – нужник не устраивают. В те времена, каким бы занюханным дом ни выглядел, никому бы не пришло в голову разрисовывать стены всякими надписями. Никому бы также не пришло в голову разрисовывать троллейбусы – метро еще только строилось, тут разрисовывать было нечего – потому что тогда жили люди, унаследовавшие тысячелетнее чувство красоты и не привыкшие еще к тому, что в Америке вещи существуют для того, чтобы либо улучшать их, либо выбрасывать.
   Карелла поднялся по некрутым ступеням лесенки, ведущей во двор. По обе стороны ее возвышались две пустые бетонные урны, покрытые вполне загадочными именами. Он пересек двор и подошел к подъезду. Во дворе играли в мяч двое ребятишек. Когда Карелла проходил мимо, они на секунду подняли голову, но тут же вернулись к игре. Войдя в тамбур, Карелла пошарил глазами в поисках кнопки привратника, но заметил вдруг на одном из почтовых ящиков имя Стефани Уэллс. Что бы это могло означать? Она что же, уехав в Чикаго, решила сохранить за собой квартиру здесь, в Айсоле? Или просто сдала кому-нибудь на время в аренду, а новый жилец не удосужился сменить табличку?
   Карелла нажал на кнопку звонка под ящиком. Безрезультатно. Он надавил снова, более настойчиво, готовый уже открыть дверь в вестибюль, едва раздастся зуммер. Но было тихо. Тогда Карелла отыскал с самого края почтовый ящик привратника и снова нажал кнопку. Подождав какое-то время, он собрался было повторить попытку, когда, наконец, послышался желанный зуммер. Схватившись за ручку двери, ведущей в вестибюль, он вошел внутрь. В просторном помещении было на редкость жарко. Слева у стены свистели и шипели два радиатора. В глубине подъезда виднелась богато расписанная железная дверь единственного лифта. Справа Карелла разглядел кусочек картона, где от руки было написано: «Привратник», а под надписью – черная стрелка. Повинуясь указанному направлению, Карелла двинулся по вестибюлю и постучал в квартиру 10.
   – Кто там? – спросил мужской голос.
   – Полиция.
   – Кто?
   – Полиция.
   – Ах, мать твою.
   Карелла ждал. За дверью слышались какие-то шорохи и громкое ворчание – привычный антураж привычного спектакля. Наконец, дверь открылась и на пороге появился белый мужчина лет семидесяти, в смятых синих брюках, белой нижней рубахе и сбитых красных шлепанцах. Выглядел он крайне неприветливо, да и неприятно, глаза слезились. Через открытую дверь виднелся угол незастеленной кровати. Карелла подумал, что, наверное, разбудил привратника. Подумал он, что вряд ли тот с большой охотой будет отвечать на вопросы, связанные со Стефани Уэллс. Тон привратника сразу же подтвердил основательность его подозрений.
   – Ну так что там у вас? – заворчал он.
   – Извините, что так поздно побеспокоил, – начал Карелла.
   – Ладно, уже побеспокоили, что дальше?
   – Я расследую убийство, и мне...
   – Убийство произошло в этом доме?
   – Нет.
   – Так чего же вы от меня хотите?
   – Я ищу женщину по имени Стефани Уэллс. Возможно, она...
   – Ее нет дома.
   – Где она? – Карелла внимательно посмотрел на привратника.
   – На работе. У нее ночная работа.
   – То есть вы хотите сказать, что она все еще живет в этом доме?
   – Ну разумеется, она живет в этом доме. Иначе зачем бы вы ее здесь искали?
   – А в Чикаго она, стало быть, не живет?
   – Разве я живу в Чикаго? Разве вы живете в Чикаго?
   – Да, но я думал, она переехала в Чикаго.
   – Нет, она не переехала в Чикаго.
   – Хорошо, скажите, пожалуйста, где она работает.
   – Вы что, собираетесь забрать ее?
   – За что?
   – Она занимается совершенно законным делом.
   – Чем же она занимается?
   – Я не скажу, где она работает, если вы собираетесь забрать ее.
   – Мне надо задать ей несколько вопросов по поводу убийства. Женщина погибла.
   – Что за женщина?
   – Ее зовут Эстер Мэттисен, слышали это имя?
   – Нет.
   – А Джимми Харрис?
   – Нет.
   – Изабел Харрис?
   – Нет.
   – А не знаете, мисс Уэллс называла когда-нибудь эти имена?
   – Да я не так уж хорошо знаком с ней. Знаю только, что работает она ночами и что занимается вполне законным делом. Так что если вы собираетесь отправиться туда и забрать ее...
   – Отправиться куда?
   – Туда, где она работает.
   – А где это?
   – Не скажу, – и привратник выказал явное намерение закрыть дверь. Карелла живо сунул ногу в щель. – Уберите ногу, – резко бросил привратник.
   – Вообще-то я и сам могу выяснить, где она работает, – сказал Карелла, – но это займет у меня какое-то время.
   – А мне-то до этого какое дело?
   – А такое, что потом я вернусь и мы поговорим о мусорных баках.
   – С баками у меня все в порядке.
   – Или о трубах в подвале. Или об электричестве. Вы уж, поверьте, мистер, что-нибудь я отыщу. Всегда что-нибудь находится.
   – Это уж как пить дать, – согласился привратник. – Только адрес Стефани Уэллс угрозами вы у меня не выманите.
   – Где она работает? – настаивал Карелла. – И приоткройте дверь, черт бы вас побрал, больно.
   – А вы собираетесь забрать ее?
   – Я собираюсь задать ей несколько вопросов в связи с убийством.
   – Но она никого не убивала.
   – Вы же вроде сказали, что не слишком хорошо с ней знакомы.
   – Знаком достаточно, чтобы знать, что никого она не убивала.
   – Где она работает?
   – В одном месте под названием «Таитянские Сады».
   – Это что, массажный салон?
   – Это клуб здоровья.
   – Ну да, конечно.
   – Все вполне законно, – повторил привратник.
   Карелла убрал ногу, и привратник со стуком захлопнул дверь.

Глава 10

   «Таитянские Сады» располагались чуть к северу, на Талбот-авеню, в четырех кварталах от моста Калмз Пойнт. Еще десять лет назад можно было сказать, что «Сады» раскинулись в тени надземки. Но сейчас ее уже не было, так что выражение не прижилось. Правда, десять лет назад и самих «Таитянских Садов» не было, так что не могли они быть ни в тени надземки, ни под сенью закона. Или, точнее говоря, если бы «Таитянские Сады» существовали здесь десять лет назад, они и впрямь были бы и в тени, и под сенью. Но не сегодня.
   Фасад салона был убран настоящим бамбуком и соломой. Название выжжено на деревянной пластине, приколоченной к двум бамбуковым шестам, образующим букву X. Шест покороче служил одновременно дверной ручкой. Карелла открыл дверь и вошел в комнату, также убранную бамбуком и соломенными циновками, только выглядела она поуютнее: из лампочек, скрытых за балдахином или вделанных в ниши, лился мягкий красный и зеленоватый свет. Футах в четырех от двери стоял стол. За столом, спиной к стене, сидела девушка. При появлении Кареллы она подняла голову. Судя по внешности, китаянка или японка, может, с полинезийских островов. В общем, с Востока. Дверь бесшумно закрылась, и девушка мягко улыбнулась ему.
   Он улыбнулся в ответ. Карелла не выработал еще плана действий. Если показать жетон, его могут даже не впустить без ордера на обыск. С другой стороны, если удастся проникнуть внутрь, ему все равно придется представиться Стефани Уэллс – иначе она ничего не расскажет об убитой. Раздумья Кареллы прервала девушка:
   – Да, сэр, чем могу служить?
   «А ладно, где наша не пропадала», – подумал он.
   – А в самом деле, чем?
   – Отчего бы вам не присесть, сэр, и я все вам расскажу.
   – Ну что ж.
   Он сел поближе к столу, а девушка, повернувшись на вращающемся стуле, наклонилась к нему. На ней было длинное платье с разрезом у бедер и атласные туфельки на очень высоком каблуке и застежками на лодыжках. Телефон на столе поражал обилием кнопок, ни одна из которых, впрочем, сейчас не горела. У передней стены стоял аквариум, в котором резвились тропические рыбы, а на поверхности вздувались радужные пузыри. Справа была еще одна дверь. Она внезапно отворилась, и в приемную вошла девушка в бикини. Бросив на Кареллу беглый взгляд, она подошла к столу, произнесла только одно слово: «Бенни», и положила розовую полоску бумаги. Девушка с Востока повторила: «Бенни», взяла бумагу и что-то написала на ней. После этого та, в бикини, снова посмотрела на Кареллу и вышла из комнаты. Дверь за ней неслышно закрылась.
   – Это Стейси, одна из наших девушек, – заметила его собеседница.
   – А сколько их всего у вас?
   – Шесть.
   – Как зовут?
   – Ну, зачем вам это?
   – Да так, просто любопытствую.
   – Ну что ж, зовите меня Джасмин.
   – Ясно. Джасмин.
   – Да, так вот, я собиралась сказать вам, что это частный клуб здоровья и за небольшую, но повторяющуюся входную плату мы предоставляем наши услуги, включая душ, сауну, бассейн, напитки в баре и, разумеется, массаж. Массаж может делать одна девушка, а могут, если пожелаете, и две.
   – Ага, две, ясно.
   – За получасовой сеанс мы берем двадцать долларов, за часовой – тридцать. То есть, как видите, не удваиваем цену, а...
   – Ну что ж, неплохая сделка.
   – Вот именно.
   – И за это я получаю массаж и...
   – Другие услуги.
   – И выпивку в баре.
   – Да.
   – А сколько будут стоить две девушки?
   – Вдвое больше, чем одна.
   – Значит, скидок нет.
   – Да, к сожалению, – Джасмин улыбнулась. – Видите ли, девушки работают исключительно на чаевых. О чем бы вы с ними ни сговорились, это абсолютно ваше личное дело.
   – Понятно.
   – Итак, на чем остановитесь? – Джасмин взяла карандаш и подвинула к себе стопку розовых бумажных полосок, на которых было что-то напечатано. – Одна девушка, две? Полчаса или час?
   – А что, больше часа нельзя?
   – Почему же, за шестьдесят долларов можно заказать двухчасовой массаж.
   – А могу я заплатить за полчаса, а потом, если захочется продлить, доплатить?
   – Знаете, как-то с этим я еще не сталкивалась.
   – Ясно. А теперь мне хотелось бы убедиться, что я понял вас правильно.
   – Ну, разумеется, как вам будет угодно, – девушка улыбнулась.
   – Итак, этот клуб здоровья, и за входную плату вы предоставляете некоторые услуги плюс массаж. А любые договоренности с девушками имеют сугубо приватный характер и оплачиваются также на частной основе.
   – Абсолютно точно.
   – Вы сказали, повторяющаяся плата...
   – Да.
   – А что это, собственно, значит?
   – А это значит, что за каждый сеанс вы платите отдельно.
   – Ясно.
   В переводе на обыкновенный язык все это означало, что клуб «Таитянские Сады» за двадцать или тридцать долларов, в зависимости от времени, сдает Карелле в аренду некоторую площадь и обеспечивает одной или двумя проститутками, которые за взаимообусловленную дополнительную плату предоставляют ему сексуальные услуги. Если обвинить администрацию клуба в поощрении проституции, что карается по соответствующей статье уголовного кодекса, то в свою защиту она, несомненно, выдвинет следующий аргумент:
   поощрение проституции означает сознательную и открытую торговлю живым товаром – а здесь, в клубе, все договоренности между клиентом и девушками осуществляются на сугубо приватной основе;
   предоставление помещения для занятий проституцией – а данный клуб является клубом здоровья и предоставляет всего лишь массаж, напитки, душ, сауну и бассейн;
   содержание или участие в содержании публичного дома или другого заведения этого же типа. – Но ведь сколько можно повторять, это клуб здоровья;
   участие в действиях, направленных на осуществление или содействие в осуществлении акта проституции – но сауна, бассейн и массаж на это не направлены, да и глоток спиртного тоже.
   – Хорошо, я беру одну девушку на полчаса, – сказал Карелла.
   – Отлично, сэр, только скажите, пожалуйста, как вас зовут. Достаточно имени.
   – Энди.
   – Прекрасно, Энди, а как вы о нас узнали?
   – То есть, что вы имеете в виду?
   – Вам дали нашу афишку на улице или вы где-нибудь еще видели нашу рекламу?
   – Нет, нет, меня сюда направил один приятель.
   – Ясно. А теперь, Энди, не изволите ли заплатить? Двадцать долларов.
   – Да, конечно, – Карелла вытащил из бумажника двадцатидолларовую купюру; интересно, подумал он, а возместят ему в полиции этот расход? Красивая картина: он входит в канцелярию и протягивает Мисколо счет за посещение публичного дома.
   – Благодарю вас, – Джасмин извлекла из верхнего ящика стола небольшую металлическую коробку и отправила туда банкноту.
   – Так, вот вам, пожалуйста, нечто вроде пропуска, – Джасмин оторвала розовую полоску бумаги и вручила ее Карелле.
   – А теперь ступайте в холл, и кто-нибудь из девушек вами займется. По-моему, Стейси сейчас свободна, если, конечно, вы...
   – Да нет, я нацелился на другую, – сказал Карелла.
   – Ах вот как, – Джасмин удивленно подняла брови. – Стало быть, вы у нас не впервые?
   – Да нет, впервые. Просто мой приятель посоветовал обратиться именно к ней.
   – А кто же это – она?
   – Стефани, – начал было Карелла и тут же осекся, не назвав фамилии.
   – Стефани?
   – Да.
   – Но у нас нет никакой Стефани.
   – Это ее подлинное имя. – Карелла решил идти до конца. – Стефани Уэллс.
   – Так, так. Но видите ли, у наших девушек у всех подлинные имена. Им нет нужды скрывать их.
   – Понимаю. Наверное, поэтому она и сказала моему приятелю свое настоящее имя. Потому что у всех здесь настоящие имена и им нечего скрывать, не так ли?
   – Ну да.
   – Так можете послать мне ее?
   – Слушайте, я же сказала вам...
   – Я знаю, что она здесь работает.
   – Знаете, а отчего бы вам не пройти в салон и самому не поискать эту таинственную Стефани? Как бы у вас там дело ни пошло...
   – Да, да, помню: приватно и конфиденциально.
   – Вот именно.
   – Спасибо. А как выглядит Стефани?
   – У нас здесь нет никакой Стефани, – улыбнулась Джасмин.
   – Ну что ж, спасибо, – Карелла поднялся и открыл правую дверь.
   Он очутился в комнате, где был все тот же бамбук и все те же соломенные циновки. Слева от двери вдоль всей стены тянулась стойка бара, на которой теснились бутылки со скотчем, водкой, джином в полгаллона и четвертушки содовой и минеральной. Рядом с сифоном с водой стояло ведерко со льдом и тут же блюдо с дольками лимона и лайма. За ведерком находились пластиковые стаканы. Стена напротив являла собою вогнутый овал, вдоль нее были расставлены плетеные стулья с высокой спинкой, выкрашенные в белый цвет и покрытые красочными подушками. Два стула были заняты. На них сидели блондинка и брюнетка, обе точно в таких же бикини, как и Стейси. При появлении Кареллы они подняли головы и улыбнулись.
   – Привет, – сказала блондинка. – Меня зовут Бобби.
   – Привет, Бобби.
   – А меня Лорин, – представилась брюнетка.
   – Привет, Лорин.
   – А тебя как зовут?
   – Энди.
   – Выпьешь чего-нибудь, Энди?
   – Спасибо, попозже. Вообще-то я ищу Стефани.
   – У нее сейчас клиент, – сообщила Бобби.
   – А как ты думаешь, скоро она освободится?
   – Наверное, – пожала плечами Лорин. – Почему бы, пока суд да дело, не выпить?
   – Ладно, тогда скотч и немного содовой, пожалуйста.
   – А бумажку твою можно? – с этими словами Бобби поднялась с плетеного стула и направилась к бару.