Страница:
Руис был молодым и быстрым, и они никогда не догнали бы его, если бы он не обернулся и не посмотрел через плечо, как далеко от него были его преследователи. Время, которое потребовалось ему, чтобы обернуться, бросить быстрый взгляд и снова повернуть голову, отняло несколько секунд. Однако этого времени оказалось достаточно, чтобы столкнуться с женщиной в красном пальто. Оба упали и какое-то мгновение напоминали красно-черный клубок переплетенных рук и ног.
— Ты глупый ублюдок! — ругалась женщина.
Но Руис уже вскочил на ноги.
Он бросил еще один взгляд через плечо.
И на этот раз увидел в трех футах от своего носа пистолет 38-го калибра.
Сперва он сказал, что внезапно вспомнил, как оставил в закусочной свой кошелек, когда расплачивался там за выпитую чашку кофе перед тем, как отправиться в гараж. Таким образом, их появление не имело никакой связи с его внезапным бегством. Причиной бегства послужило то обстоятельство, что он вспомнил о кошельке. И это преподносилось им несмотря на то, что его кошелек торчал из заднего кармана без клапана, и любой воришка легко мог добыть его оттуда. Так что это объяснение явно не проходило.
Тогда он сказал, что имел в виду не этот кошелек, а тот, который он обычно держал в лимузине в отделении для перчаток. Он имел в виду тот кошелек, в который он обычно складывал все подписанные пассажирами путевки на его поездки. Фактически это был совсем не кошелек. Скорее просто сумочка. Маленькая кожаная сумочка. Именно об этой сумочке он думал, что оставил ее в закусочной. Оказалось, что и это ошибка. Потому что сумочка была там, где и должна была быть, — в лимузине, в отделении для перчаток.
По дороге в центр города, к комнате предварительного заключения, он рассказал, что якобы еще в юности был напуган двумя детективами, которые открыли огонь в комнате проститутки, жившей рядом с квартирой его семьи по адресу 44, 7215, бульвар Корчерс в Маджесте. С тех пор он очень боится полицейских. И теперь, находясь в десять часов утра в служебной комнате управления, в окружении такого количества детективов, которое он не надеялся увидеть в течение всей своей жизни, Руис начал говорить о том, что побежал от них, будучи уверенным, что они будут расспрашивать его о цыганах-водителях машин, которых начали стрелять по всему городу.
— Это вообще сумасшедший город, верно? — спросил он и улыбнулся, как один из бандитов в «Богатстве Сиерры Мадре». Ни у одного из детективов не нашлось для него ответной улыбки.
Их было четверо, один другого больше. Мейер, Карелла, Хейз и Браун. Все они смотрели на него холодно и неодобрительно.
— А знаете, это не очень хорошо, — заметил Руис. — Я имею в виду то, что вы притащили меня сюда. Я ничего плохого не сделал.
— Мы думаем, что ты кое-что сделал, — возразил Хейз.
Руис прикинул, что он был самым слабым в этой компании. Даже слабее черного полицейского. Конечно, ему бы не хотелось связываться с любым из них, но про себя решил, что лысый полицейский был все-таки самым доверчивым. Как раз лысый полицейский перечислил его права и спросил, не нуждается ли он в адвокате. Он возразил, что у него нет необходимости приглашать адвоката, так как он ничего плохого не сделал. Он решил, что такой финт в этом деле будет самым ловким. Если вы просите пригласить адвоката, то они могут подумать, что вы чувствуете за собой вину.
— Тилли, — произнес Карелла, — Роджер Тернер Тилли.
Они знали, что Руис начнет сейчас выдумывать тысячу и одно объяснение своего поведения и, может быть, девятьсот девяносто девять из них будут иметь элементы правды, но наиболее вероятную причину он не упомянет. А причина заключалась в том, что он сзади выстрелил в голову Тилли, а потом повесил его. Это была очень веская причина, чтобы попытаться убежать, прежде чем полицейские начали задавать вопросы.
— Это имя мне незнакомо, — заявил Руис.
— Ну, мальчик, — проговорил Браун.
— Давайте начнем с того, что будем говорить правду, хорошо? — сказал Хейз. — Мы таким путем сэкономим много времени, хорошо, Гектор?
— Тилли, — произнес Руис, кивая и что-то обдумывая. — Роджер Тилли, ага?
— Роджер Тернер Тилли, — подтвердил Хейз.
— Парень, который в марте прошлого года разбил тебе нос и сломал обе руки, — напомнил Карелла.
— Парень, из-за которого ты попал в госпиталь, — добавил Браун.
— А, это тот парень, — сказал Руис. — А что с ним? Он в тюрьме, верно?
— Нет, он не в тюрьме, — промолвил Карелла.
— Ребята, не напирайте так, — предложил Мейер, — не стоит так все время наскакивать на него.
Мейер играл роль доброго полицейского среди остальных плохих полицейских, которые смотрели на него и как будто хотели ему сказать: «Не вмешивайся, мы сами знаем, как нам вести дело с панками». Руис кивнул ему, молча выражая свою благодарность.
— Вас там заметили, вы ездили там в своем лимузине, — сказал Карелла, чуть выходя за границы достоверности, так как Кармен Санчес не опознала в нем водителя того лимузина, который несколько раз явно кружил около ее дома, — в окрестностях дома 1065, Айнсли-авеню. Вы знакомы с этим районом?
— Я редко езжу в ту сторону, — произнес Руис. — Вы, по-видимому, ошиблись.
— Но вы иногда наезжаете туда, а? — заметил Браун.
— Очень редко, — ответил Руис, которому очень понравилось слово «редко». — Очень редко, — повторил он снова с явным удовольствием.
— Вы там были седьмого января? — спросил Хейз.
— Когда это было?
— В понедельник, седьмого. Вы проезжали там в вашем красивом длинном лимузине?
— Нет.
— Где-то около двенадцати, двенадцати тридцати, — сказал Карелла, — разыскивая Тилли?
— Тилли все еще в тюрьме, верно?
Снова та же линия, или примерно та же. Та же бандитская усмешка. Руис был симпатичным мужчиной, и он знал об этом. Настоящий кабальеро. Он был симпатичным даже со сломанным носом. Может быть, он даже стал более симпатичным после того, как Тилли изменил ему форму носа.
— Нет, он не в тюрьме, — снова повторил Карелла, словно играя с Руисом в какую-то детскую игру.
— Он вышел из тюрьмы в октябре, — промолвил Хейз.
— Когда вы вернулись из Пуэрто-Рико? — спросил Браун.
— Я не помню.
— Гвидо говорит, что вы начали у него работа гь где-то в октябре — ноябре.
— Если Гвидо так говорит, то, значит, так и есть, — сказал Руис, пожал плечами и невинно улыбнулся своему доброму старому приятелю детективу Мейеру.
— Человек невиновен, — проговорил Мейер, — почему вы пристаете к нему со всей этой чепухой?
— Спасибо, друг, — сказал Руис.
— Не стоит благодарности. — Мейер похлопал его по плечу.
— Почему вы вернулись? — спросил Карелла. — Потому что вы узнали, что Тилли вышел из тюрьмы?
— Я думал, что он все еще там, — настаивал Руис.
— Потому что вы хотели ему отомстить? — спросил Хейз.
— Отплатить ему за то, что он сделал с вами?
— Вам было стыдно...
— Такой плюгавый малый ломает вам нос и руки...
— Такой большой парень, как вы...
— Я не понимаю, что вы хотите сказать, — произнес Руис и снова угрюмо посмотрел на Мейера.
— Он не понимает, о чем вы говорите, приятели, — сказал Мейер. — Я тоже не понимаю. Что означает тот факт, что он был там в прошедший понедельник?..
— Это верно, — согласился Руис. — Что, если я и был там?
— Разве это означает, что он убил Тилли?
— Нет, — сказал Руис, покачав головой, — это не означает, что я убил его. Как это связано с убийством? Я даже не знал, что он убит. Я думал, что он все еще в тюрьме.
— Если вы думали, что он в тюрьме, то почему вы убили его? — спросил Карелла.
— Я никого не убивал.
— Возьмите эху штуку, — сказал Хейз и внезапно бросил перед ним на стол пистолет 32-го калибра, с прикрепленной к нему биркой. Пистолет упал на стол с глухим стуком и скользнул по нему к Руису, оставляя на поверхности стола серо-белый след. Руис посмотрел на него, как на беспутную дворнягу, внезапно вернувшуюся домой.
— Что это? — спросил он невинным тоном.
— А как вы думаете, что это? — спросил Браун.
— Это похоже на пистолет.
— Да, это пистолет, — подтвердил Браун.
— Ммм... — промычал Руис, глядя на пистолет в раздумье и с удивлением.
— Это боевом пистолет тридцать второго калибра, — пояснил Хейз.
— Ммм... — снова промычал Руис.
— Видели этот пистолет когда-нибудь? — спросил Карелла.
— Разве этот человек выглядит знатоком пистолетов? — вспыльчивым тоном произнес Мейер.
— Видели этот пистолет ранее?
— Нет, подождите минуту, — проговорил Мейер. — Я задал тебе вопрос, Стив. Разве этот человек...
— Я никогда в своей жизни не видел этого пистолета, — вымолвил Руис.
— Благодарю вас, — откликнулся Мейер.
— Не стоит благодарности, — сказал Руис.
— Мы нашли этот пистолет на месте убийства. — Карелла показал пальцем на оружие. — 1065, Айнсли-авеню, где Тилли был убит выстрелом в затылок.
— Прямо там, на месте убийства, — подчеркнул Браун.
— Тилли повесили под потолком с пулевым отверстием в голове, — сказал Хейз.
Они описали ему все подробности. Крупными, точными мазками.
Руис только пожимал плечами и поглядывал на Мейера, как бы давая тому понять, что он не имеет никакого представления, о чем толкуют эти люди.
— Хорошо, давайте пойдем, — предложил Карелла.
— Пойдем? — спросил Руис. — Куда пойдем?
— Снять отпечатки пальцев, — объяснил Карелла.
— Для чего?
— Потому что мы нашли несколько хороших отпечатков пальцев на этом пистолете. Мы хотим сличить полученные отпечатки с вашими.
Он обманывал. Пистолет был покрыт пеплом. Этот пепел все еще был на пистолете, и им не удалось получить ни одного ясного отпечатка пальцев.
— Я не хочу, — сказал Руис. — Зачем снимать отпечатки моих пальцев?
— Да, вы должны, — произнес Карелла, — почитать вашего Миранду. Пойдемте.
— Послушайте, как?.. — промолвил Руис и тут же замолчал.
— Как что? — вмешался Браун.
— Ничего. Он весь в пепле, — заметил Руис. — Как на таком пистолете можно обнаружить отпечатки пальцев?
— На нем сохранились отпечатки пальцев, — снова солгал Карелла.
— А откуда вы знаете, что пистолет покрыт пеплом? — спросил Браун.
— Ну, можно видеть, что это пепел, — сказал Руис.
— Нет, на взгляд просто видно, что пистолет покрыт чем-то серым. А вот откуда вы знаете, что это пепел?
— Я сделал вывод.
— Да, какой же вы сделали вывод?
— Этот налет выглядит как пепел. Вот и все, — ответил Руис, пожал плечами и повернулся к Мейеру. — Разве этот налет не кажется вам пеплом? — спросил он.
— Конечно, — произнес Мейер и поощрительно улыбнулся.
— Это должен быть пепел, — сказал Руис и улыбнулся более уверенно.
— Но откуда вы знаете так точно, что это пепел? — спросил Браун.
— Ну, вы сами сказали, что нашли пистолет на месте убийства. Разве не так?
— Да.
— Тогда я подумал, что там на полу должен был лежать пепел. Разве я не прав? — спросил он с улыбкой, повернувшись к Мейеру. — В подвале, верно? Там должен быть пепел. В зависимости от того, какого рода...
— Кто сказал, что мы нашли его в подвале? — перебил Мейер.
Он больше не улыбался.
— Ну, вы...
— Кто произнес слово «подвал»?
Руис посмотрел на Мейера с таким видом, будто родная мать ударила его ножом в сердце. Он повернулся к другим детективам. Все они были серьезны. В служебном помещении установилась полная тишина.
— Хорошо, вы сказали...
Он упорно пытался вспомнить, что они сказала. Разве они не сказали, что нашли пистолет на месте убийства? Там внизу, в подвале? Тилли был подвешен к потолку? Он был уверен в том, что они сказали об этом. Но...
— Вы хотите пригласить адвоката? — произнес Карелла.
— Я должен пригласить адвоката? — спросил Руис у Мейера.
Мейеру никто не поручал советовать Руису, но он сдержанно кивнул ему.
Часы на столе служебной комнаты показывали без десяти одиннадцать.
На улице опять пошел снег.
Улица была вся в снегу.
Они долго спали и, перед тем как подняться с постели, занялись еще раз любовью. Выйдя на улицу чуть позже полудня, они оказались в волшебном краю хрустальных гор и минаретов, домов и башен из белоснежного сахара. Город, не отличавшийся чистотой, был покрыт толстым белым ковром, который все скрыл и замаскировал. Вокруг установилась глубокая тишина, создающая ложное ощущение безмятежности. Редкие автомобили бесшумно двигались по улицам, утопая протекторами в снегу. Даже грохот поезда, шедшего по надземной трассе, доносился издали приглушенно, как будто снег на улицах, крышах и трубах и снежинки, кружившиеся в воздухе, образовали какой-то акустический кокон, в котором отчетливо был слышен только стук сердца.
Эндрю знал, что он должен убить ее. Ему заплатили за то, чтобы он убил ее. И сделать это он должен был прошлой ночью, после того, как они кончили заниматься любовью во второй раз. Убить, когда она спала на спине с довольной улыбкой. Тогда ее темные глаза были закрыты, светлые волосы рассыпаны по подушке. Он должен был убить ее тогда. Взять нож из кухни и перерезать ей горло. Вместо этого он сам заснул.
— Что-то не так? — спросила она, улыбаясь.
Она просто сияла, когда они проснулись утром, и продолжала улыбаться все время. Она повернулась к нему, ее рука обвилась вокруг его руки, брови вопросительно поднялись, ожидая ответа.
— Что-то не так? — опять спросила она. — Как ты думаешь? — Она ждала ответа.
— Я как раз размышлял обо всем, что произошло этой ночью, — сказал он.
Это в какой-то мере было правдой. Он как раз корил себя за то, что ради удовольствия забыл о деле. Прошедшая ночь была идеальной для выполнения задуманного. Боулз уехал из города, его жена находилась прямо здесь, в этой дерьмовой постели.
Удобнее не придумаешь.
— Что ты любишь больше всего? — Она сжала его руку.
— Все, — ответил он.
И это тоже было правдой.
Вне всякого сомнения он любил женщин, но обычно его тянуло домой после второго полового акта. Иногда даже сразу после первого. Он в таких случаях хотел побыстрее одеться и убежать. Конечно, при этом поблагодарить, сказать, что все было просто великолепно и они увидятся в самое ближайшее время. Если женщины приходили к нему на квартиру, он хотел больше всего на свете, чтобы они побыстрее надевали трусики и бежали искать такси. Он давал им деньги на проезд, обещал позвонить. Как-нибудь следующим летом. Этой ночью он после всего совершившегося не придумал ничего умнее, как заснуть.
— Что ты имеешь в виду, когда говоришь, что тебе понравилось все? — спросила она.
Она все еще сжимала его руку. Вокруг них кружился густой снег, город погрузился в безмолвие. К ее длинному, серому, как кавалерийская шинель, пальто и голубой шерстяной шапочке быстро прилипал снег.
Темные глаза были прищурены из-за бившего в лицо снега. Лицо было свежим, сияющим и влажным.
— Поговори со мной, — сказала она.
Многим женщинам нравится, когда мужчины болтают им всякую чепуху в постели. Он знал эти речи наизусть, знал, какие непристойности им надо нашептывать на ушко, чтобы возбудить в ночной тишине. Но еще лучше вести эти разговоры за столом, среди бела дня, в то время как твоя рука находится под скатертью и под юбкой. Он прекрасно знал, как себя вести в подобных случаях. Но он не думал, что и Эмма нуждается в этой болтовне. Она не просила этого. Он не знал, чего она вообще хотела. В конце концов, его наняли, чтобы он убил эту женщину, а не развлекал ее.
— Ты проглотил свой язык? — поинтересовалась она.
Дамский разговор. Переливание из пустого в порожнее.
Она хотела этого?
— Нам еще далеко идти? — вместо ответа спросил он.
— Еще пять или шесть кварталов. Но это стоит такой прогулки.
— Надеюсь, — произнес он, — я голоден.
— Там самые лучшие вафли в городе.
— Очень длинный путь за вафлями, — заметил он.
— Но ведь сегодня выдался такой прекрасный день, — сказала она.
— Да, — согласился он.
— Я забыла спросить тебя ночью, — проговорила она и отвернулась от него, подставив лицо падавшему снегу. — Ты женат?
— Нет, — ответил он.
— Тебе нет надобности задавать мне подобный вопрос, верно?
— Нет, я знаю, что ты замужем, — сказал он.
— Тебе было бы лучше, если бы я не была замужем?
— Мне нравится так, как оно есть, — ответил он.
Он ненавидел такие разговоры.
— Ты был когда-нибудь женат? — спросила она.
— Никогда.
— Никогда не был близок к этому?
— Никогда. Никогда даже не думал об этом.
— У тебя с кем-нибудь были серьезные отношения? У тебя была серьезная связь с женщиной?
Он просто ненавидел, когда его расспрашивали о таких вещах.
— Ну, я знал женщин, многие из них мне нравились, — сказал он.
— Когда ты сказал, что...
— Мы говорили о женщинах, с которыми я был связан.
— Ты жил с ними?
— С одной женщиной жил.
— Когда это было?
— Некоторое время тому назад.
— Как долго вы жили вместе?
— Два-три года. Что-нибудь около этого.
— И ты не помнишь, сколько это длилось?
— Не помню точно.
— А что случилось?
— Это просто кончилось, вот и все. В этом мире все кончается.
— Такие вещи не должны кончаться, как ты считаешь?
— Было бы очень неестественно, если бы они не кончались.
— И все-таки... есть люди, которые живут вместе всю жизнь.
— Ну...
— Потому что они подходят друг другу, — сказала она, и голос ее дрогнул. — Потому что они любят друг друга.
— Ну, может быть.
— Ты любил эту женщину?
— Не знаю.
— Как ее звали?
— Кети.
— Очень приятное имя.
— Да.
— Кто был инициатором разрыва? Ты или она?
— Она.
— Почему?
— Я не знаю почему.
— Ну, видимо, для этого была какая-нибудь причина...
— Нет, мне кажется, никакой причины не было. Это просто кончилось, вот и все. Настал конец нашим отношениям, и они кончились.
Он никогда не ожидал от Кети, что она поступит так, как она поступила. Никогда. Когда он познакомился с ней, ей было двадцать лет и она была девственницей. Этому трудно поверить. Они начали жить совместно, когда ей было чуть больше двадцати. Он научил всему ее, Кети Бриггс. Темноволосая девушка, карие глаза, молочный цвет лица. Наполовину англичанка, наполовину шотландка. Красивая девушка. Однажды он пришел домой вечером...
Он играл в покер в ту ночь, но закончил играть рано, потому что не очень хорошо себя чувствовал. Он даже подумал, что заболел гриппом или подцепил еще какую-нибудь хворь. Ввиду того, что он проигрывал, никто не возражал, когда он сказал своим партнерам, что уходит.
Он пришел домой, открыл своим ключом замок, вошел в квартиру и застал Кети в постели с двумя парнями. Один был черным, а другой белым. Кети была справедлива по отношению к своим партнерам. Никакой расовой дискриминации. Голая и бледная, она во рту держала половой член черного парня, а половой член белого парня был у нее в заднице. Таким путем Кети Бриггс порвала их отношения. Таким путем маленькая Кети Бриггс попрощалась с ним.
— Ты знаешь, что мне больше всего понравилось этой ночью? — спросила она.
Она снова возвращается к прошедшей ночи. Может быть, она, хотела рассказать ему, как ей нравится трахаться. Это случается с забитыми и подавленными домашними хозяйками. Они горят желанием рассказать вам обо всех своих фантазиях с изнасилованием, о том, как их трахали все заключенные тюрьмы Джольет в Иллинойсе. Может быть, он неправильно ее оценил. Он подумал, что лучше всего дать ей высказаться.
— Что тебе понравилось больше всего? — спросил он.
— Твоя нежность, — сказала она.
«Моя что?» — подумал он и чуть не рассмеялся. Она пристально на него смотрела, изучая его лицо, явно ожидая от него какого-нибудь ответа. Вместо этого он поцеловал ее. Это лучше всего, когда не знаешь что сказать.
— Я люблю тебя, — произнесла она.
Он подумал, что в такой ситуации ему очень легко будет привести свой план в исполнение.
— Вы же понимаете, что он глупец, а? — спросил юрист.
— Ах-ха, — произнес Карелла.
Юрист был назначен представлять Гектора Руиса лигой прав человека. Руис послушался своего хорошего приятеля детектива Мейера, который сказал, что, поскольку полиция была уверена, что на оружии, которым был убит Роджер Тилли, обнаружено много отпечатков его пальцев, ему был необходим адвокат.
Юристу было, может быть, тридцать семь, тридцать восемь лет, и он уже был почти лысым. Это подогревало его симпатию к Мейеру, который, несмотря на молодость, был совершенно лысым.
— Это поступок мужчины. Так считается у этих людей, — сказал адвокат.
Его звали Моррисом Вайнштейном. Он выступал в роли защитника многих испанских уголовников, но до сих пор называл их «эти люди». Он и к черным так же относился, называя их «эти люди». Он, наверно, не имел представления о том, что многие WASPS[21] тоже называли евреев «эти люди». Ох уж эта Америка. Очень странная страна.
— Видите ли, он называет гомиками всех низкорослых людей и, конечно, постоянно нарывается на драку, — пояснил Вайнштейн. — С точки зрения мужской гордости произошло страшное дело.
— Да, страшное, — подтвердил Карелла.
— Я думаю о статье 125.20, — сказал Вайнштейн.
Мейер моргнул.
— Убийство человека по первому разделу этой статьи, — пояснил Вайнштейн таким тоном, как будто они не имели об этом никакого представления.
Мейер снова моргнул.
— В данном случае это был цивилизованный способ ответного воздействия под влиянием крайнего эмоционального возбуждения.
— Ах-ха, — промолвил Карелла.
— Итак, что вы об этом думаете?
— Мы думаем, что дело идет об убийстве человека по разделу два, — ответил Карелла, — потому что он приехал с явно выраженной целью...
— Но мы не знаем этого, верно? — заметил Вайнштейн.
— ...пустить пулю в голову Тилли.
— Хорошо, если вы собираетесь трактовать это таким образом, — произнес Вайнштейн.
— Ах-ха.
— Я читал книгу о Мексике, — продолжал Вайнштейн, — в которой доказывается, что надписи на стенах являются проявлением национальных обычаев. Именно поэтому можно видеть столько надписей на стенах в испанских районах.
— Это является причиной? — спросил Карелла.
— Да, это проявление национальной испанской культуры, — подтвердил Вайнштейн. — Всегда очень важно понимать, почему совершаются те или иные поступки.
— Да, возможно, вам удастся объяснить на суде почему, — заметил Карелла.
— Почему вы так скептически к этому относитесь? — спросил Вайнштейн.
— Потому что на сегодня мы имеем только признание в убийстве, — пояснил Карелла.
— Ну хорошо, понятно, — промолвил Вайнштейн.
— Да, вот еще что. Вы были там, когда он подтвердил, что видел Тилли...
— Да, но...
— ...стоящим около дома. Тот ожидал кого-то...
— Мы не можем считать, что это достоверный факт...
— ...Под дулом пистолета заставил его спуститься в подвал...
— Да, но...
— ...застрелил его сзади...
— Да...
— ...а затем повесил его.
— Я имел в виду именно это обстоятельство, когда говорил о проявлении национальной культуры.
— Да, это очень культурный подход, — вмешался в разговор Мейер. — Подвесить человека к потолку после того, как застрелил его.
— Фактически в этом проявились особенности национальной этики.
— Я имел дело с людьми, повешенными на фонарных столбах, — произнес Карелла.
— Что? — переспросил Вайнштейн.
— Прямо здесь, — проговорил Мейер. — Юные девушки, повешенные на фонарных столбах.
— Уличные проститутки, — прояснил Карелла, — повешенные на фонарных столбах.
— И это не выглядело проявлением культуры, — сказал Мейер.
— А это выглядело. Тилли необходимо было наказать. Неужели вы не понимаете? Не только застрелен, но и наказан, повешен в назидание другим. Именно поэтому я считаю, что преступление можно отнести к статье об убийстве человека, раздел первый. Этот человек был в тисках эмоционального...
— Чепуха, — сказал Мейер. — Он был в тисках желания приехать туда и совершенно хладнокровно убить человека.
— Потому что этот человек унизил его. Вы слышали, как он говорил об этом, верно? Он говорил, что был унижен?
— Да, мы слышали, как он говорил об этом. Мы также слышали, как он сказал...
— Унижение, — отметил Вайнштейн. — Это очень важная штука в тех странах, откуда они родом. Потеря лица. Проблема мужской чести.
— Жаль, но здесь я не вижу никакой культуры, — сказал Карелла, — и поэтому мы собираемся просить районного прокурора предъявить обвинение в убийстве по разделу два.
— Я предполагаю, что должен обсудить этот вопрос с ним, когда он приедет сюда, — произнес Вайнштейн и тяжело вздохнул.
— Ты глупый ублюдок! — ругалась женщина.
Но Руис уже вскочил на ноги.
Он бросил еще один взгляд через плечо.
И на этот раз увидел в трех футах от своего носа пистолет 38-го калибра.
* * *
Если человек стал убегать, когда появился полицейский, это еще не значит, что он сделал что-то незаконное. В некоторых районах этого города одного появления человека в голубой форме было достаточно, чтобы люди бросились врассыпную. Поэтому детективы не были особенно заинтересованы в том, чтобы выяснить причину бегства Руиса в тот момент, когда они представились ему. С другой стороны, Руису, кажется, очень хотелось предложить им убедительные объяснения своего очень странного поведения.Сперва он сказал, что внезапно вспомнил, как оставил в закусочной свой кошелек, когда расплачивался там за выпитую чашку кофе перед тем, как отправиться в гараж. Таким образом, их появление не имело никакой связи с его внезапным бегством. Причиной бегства послужило то обстоятельство, что он вспомнил о кошельке. И это преподносилось им несмотря на то, что его кошелек торчал из заднего кармана без клапана, и любой воришка легко мог добыть его оттуда. Так что это объяснение явно не проходило.
Тогда он сказал, что имел в виду не этот кошелек, а тот, который он обычно держал в лимузине в отделении для перчаток. Он имел в виду тот кошелек, в который он обычно складывал все подписанные пассажирами путевки на его поездки. Фактически это был совсем не кошелек. Скорее просто сумочка. Маленькая кожаная сумочка. Именно об этой сумочке он думал, что оставил ее в закусочной. Оказалось, что и это ошибка. Потому что сумочка была там, где и должна была быть, — в лимузине, в отделении для перчаток.
По дороге в центр города, к комнате предварительного заключения, он рассказал, что якобы еще в юности был напуган двумя детективами, которые открыли огонь в комнате проститутки, жившей рядом с квартирой его семьи по адресу 44, 7215, бульвар Корчерс в Маджесте. С тех пор он очень боится полицейских. И теперь, находясь в десять часов утра в служебной комнате управления, в окружении такого количества детективов, которое он не надеялся увидеть в течение всей своей жизни, Руис начал говорить о том, что побежал от них, будучи уверенным, что они будут расспрашивать его о цыганах-водителях машин, которых начали стрелять по всему городу.
— Это вообще сумасшедший город, верно? — спросил он и улыбнулся, как один из бандитов в «Богатстве Сиерры Мадре». Ни у одного из детективов не нашлось для него ответной улыбки.
Их было четверо, один другого больше. Мейер, Карелла, Хейз и Браун. Все они смотрели на него холодно и неодобрительно.
— А знаете, это не очень хорошо, — заметил Руис. — Я имею в виду то, что вы притащили меня сюда. Я ничего плохого не сделал.
— Мы думаем, что ты кое-что сделал, — возразил Хейз.
Руис прикинул, что он был самым слабым в этой компании. Даже слабее черного полицейского. Конечно, ему бы не хотелось связываться с любым из них, но про себя решил, что лысый полицейский был все-таки самым доверчивым. Как раз лысый полицейский перечислил его права и спросил, не нуждается ли он в адвокате. Он возразил, что у него нет необходимости приглашать адвоката, так как он ничего плохого не сделал. Он решил, что такой финт в этом деле будет самым ловким. Если вы просите пригласить адвоката, то они могут подумать, что вы чувствуете за собой вину.
— Тилли, — произнес Карелла, — Роджер Тернер Тилли.
Они знали, что Руис начнет сейчас выдумывать тысячу и одно объяснение своего поведения и, может быть, девятьсот девяносто девять из них будут иметь элементы правды, но наиболее вероятную причину он не упомянет. А причина заключалась в том, что он сзади выстрелил в голову Тилли, а потом повесил его. Это была очень веская причина, чтобы попытаться убежать, прежде чем полицейские начали задавать вопросы.
— Это имя мне незнакомо, — заявил Руис.
— Ну, мальчик, — проговорил Браун.
— Давайте начнем с того, что будем говорить правду, хорошо? — сказал Хейз. — Мы таким путем сэкономим много времени, хорошо, Гектор?
— Тилли, — произнес Руис, кивая и что-то обдумывая. — Роджер Тилли, ага?
— Роджер Тернер Тилли, — подтвердил Хейз.
— Парень, который в марте прошлого года разбил тебе нос и сломал обе руки, — напомнил Карелла.
— Парень, из-за которого ты попал в госпиталь, — добавил Браун.
— А, это тот парень, — сказал Руис. — А что с ним? Он в тюрьме, верно?
— Нет, он не в тюрьме, — промолвил Карелла.
— Ребята, не напирайте так, — предложил Мейер, — не стоит так все время наскакивать на него.
Мейер играл роль доброго полицейского среди остальных плохих полицейских, которые смотрели на него и как будто хотели ему сказать: «Не вмешивайся, мы сами знаем, как нам вести дело с панками». Руис кивнул ему, молча выражая свою благодарность.
— Вас там заметили, вы ездили там в своем лимузине, — сказал Карелла, чуть выходя за границы достоверности, так как Кармен Санчес не опознала в нем водителя того лимузина, который несколько раз явно кружил около ее дома, — в окрестностях дома 1065, Айнсли-авеню. Вы знакомы с этим районом?
— Я редко езжу в ту сторону, — произнес Руис. — Вы, по-видимому, ошиблись.
— Но вы иногда наезжаете туда, а? — заметил Браун.
— Очень редко, — ответил Руис, которому очень понравилось слово «редко». — Очень редко, — повторил он снова с явным удовольствием.
— Вы там были седьмого января? — спросил Хейз.
— Когда это было?
— В понедельник, седьмого. Вы проезжали там в вашем красивом длинном лимузине?
— Нет.
— Где-то около двенадцати, двенадцати тридцати, — сказал Карелла, — разыскивая Тилли?
— Тилли все еще в тюрьме, верно?
Снова та же линия, или примерно та же. Та же бандитская усмешка. Руис был симпатичным мужчиной, и он знал об этом. Настоящий кабальеро. Он был симпатичным даже со сломанным носом. Может быть, он даже стал более симпатичным после того, как Тилли изменил ему форму носа.
— Нет, он не в тюрьме, — снова повторил Карелла, словно играя с Руисом в какую-то детскую игру.
— Он вышел из тюрьмы в октябре, — промолвил Хейз.
— Когда вы вернулись из Пуэрто-Рико? — спросил Браун.
— Я не помню.
— Гвидо говорит, что вы начали у него работа гь где-то в октябре — ноябре.
— Если Гвидо так говорит, то, значит, так и есть, — сказал Руис, пожал плечами и невинно улыбнулся своему доброму старому приятелю детективу Мейеру.
— Человек невиновен, — проговорил Мейер, — почему вы пристаете к нему со всей этой чепухой?
— Спасибо, друг, — сказал Руис.
— Не стоит благодарности. — Мейер похлопал его по плечу.
— Почему вы вернулись? — спросил Карелла. — Потому что вы узнали, что Тилли вышел из тюрьмы?
— Я думал, что он все еще там, — настаивал Руис.
— Потому что вы хотели ему отомстить? — спросил Хейз.
— Отплатить ему за то, что он сделал с вами?
— Вам было стыдно...
— Такой плюгавый малый ломает вам нос и руки...
— Такой большой парень, как вы...
— Я не понимаю, что вы хотите сказать, — произнес Руис и снова угрюмо посмотрел на Мейера.
— Он не понимает, о чем вы говорите, приятели, — сказал Мейер. — Я тоже не понимаю. Что означает тот факт, что он был там в прошедший понедельник?..
— Это верно, — согласился Руис. — Что, если я и был там?
— Разве это означает, что он убил Тилли?
— Нет, — сказал Руис, покачав головой, — это не означает, что я убил его. Как это связано с убийством? Я даже не знал, что он убит. Я думал, что он все еще в тюрьме.
— Если вы думали, что он в тюрьме, то почему вы убили его? — спросил Карелла.
— Я никого не убивал.
— Возьмите эху штуку, — сказал Хейз и внезапно бросил перед ним на стол пистолет 32-го калибра, с прикрепленной к нему биркой. Пистолет упал на стол с глухим стуком и скользнул по нему к Руису, оставляя на поверхности стола серо-белый след. Руис посмотрел на него, как на беспутную дворнягу, внезапно вернувшуюся домой.
— Что это? — спросил он невинным тоном.
— А как вы думаете, что это? — спросил Браун.
— Это похоже на пистолет.
— Да, это пистолет, — подтвердил Браун.
— Ммм... — промычал Руис, глядя на пистолет в раздумье и с удивлением.
— Это боевом пистолет тридцать второго калибра, — пояснил Хейз.
— Ммм... — снова промычал Руис.
— Видели этот пистолет когда-нибудь? — спросил Карелла.
— Разве этот человек выглядит знатоком пистолетов? — вспыльчивым тоном произнес Мейер.
— Видели этот пистолет ранее?
— Нет, подождите минуту, — проговорил Мейер. — Я задал тебе вопрос, Стив. Разве этот человек...
— Я никогда в своей жизни не видел этого пистолета, — вымолвил Руис.
— Благодарю вас, — откликнулся Мейер.
— Не стоит благодарности, — сказал Руис.
— Мы нашли этот пистолет на месте убийства. — Карелла показал пальцем на оружие. — 1065, Айнсли-авеню, где Тилли был убит выстрелом в затылок.
— Прямо там, на месте убийства, — подчеркнул Браун.
— Тилли повесили под потолком с пулевым отверстием в голове, — сказал Хейз.
Они описали ему все подробности. Крупными, точными мазками.
Руис только пожимал плечами и поглядывал на Мейера, как бы давая тому понять, что он не имеет никакого представления, о чем толкуют эти люди.
— Хорошо, давайте пойдем, — предложил Карелла.
— Пойдем? — спросил Руис. — Куда пойдем?
— Снять отпечатки пальцев, — объяснил Карелла.
— Для чего?
— Потому что мы нашли несколько хороших отпечатков пальцев на этом пистолете. Мы хотим сличить полученные отпечатки с вашими.
Он обманывал. Пистолет был покрыт пеплом. Этот пепел все еще был на пистолете, и им не удалось получить ни одного ясного отпечатка пальцев.
— Я не хочу, — сказал Руис. — Зачем снимать отпечатки моих пальцев?
— Да, вы должны, — произнес Карелла, — почитать вашего Миранду. Пойдемте.
— Послушайте, как?.. — промолвил Руис и тут же замолчал.
— Как что? — вмешался Браун.
— Ничего. Он весь в пепле, — заметил Руис. — Как на таком пистолете можно обнаружить отпечатки пальцев?
— На нем сохранились отпечатки пальцев, — снова солгал Карелла.
— А откуда вы знаете, что пистолет покрыт пеплом? — спросил Браун.
— Ну, можно видеть, что это пепел, — сказал Руис.
— Нет, на взгляд просто видно, что пистолет покрыт чем-то серым. А вот откуда вы знаете, что это пепел?
— Я сделал вывод.
— Да, какой же вы сделали вывод?
— Этот налет выглядит как пепел. Вот и все, — ответил Руис, пожал плечами и повернулся к Мейеру. — Разве этот налет не кажется вам пеплом? — спросил он.
— Конечно, — произнес Мейер и поощрительно улыбнулся.
— Это должен быть пепел, — сказал Руис и улыбнулся более уверенно.
— Но откуда вы знаете так точно, что это пепел? — спросил Браун.
— Ну, вы сами сказали, что нашли пистолет на месте убийства. Разве не так?
— Да.
— Тогда я подумал, что там на полу должен был лежать пепел. Разве я не прав? — спросил он с улыбкой, повернувшись к Мейеру. — В подвале, верно? Там должен быть пепел. В зависимости от того, какого рода...
— Кто сказал, что мы нашли его в подвале? — перебил Мейер.
Он больше не улыбался.
— Ну, вы...
— Кто произнес слово «подвал»?
Руис посмотрел на Мейера с таким видом, будто родная мать ударила его ножом в сердце. Он повернулся к другим детективам. Все они были серьезны. В служебном помещении установилась полная тишина.
— Хорошо, вы сказали...
Он упорно пытался вспомнить, что они сказала. Разве они не сказали, что нашли пистолет на месте убийства? Там внизу, в подвале? Тилли был подвешен к потолку? Он был уверен в том, что они сказали об этом. Но...
— Вы хотите пригласить адвоката? — произнес Карелла.
— Я должен пригласить адвоката? — спросил Руис у Мейера.
Мейеру никто не поручал советовать Руису, но он сдержанно кивнул ему.
Часы на столе служебной комнаты показывали без десяти одиннадцать.
На улице опять пошел снег.
Улица была вся в снегу.
Они долго спали и, перед тем как подняться с постели, занялись еще раз любовью. Выйдя на улицу чуть позже полудня, они оказались в волшебном краю хрустальных гор и минаретов, домов и башен из белоснежного сахара. Город, не отличавшийся чистотой, был покрыт толстым белым ковром, который все скрыл и замаскировал. Вокруг установилась глубокая тишина, создающая ложное ощущение безмятежности. Редкие автомобили бесшумно двигались по улицам, утопая протекторами в снегу. Даже грохот поезда, шедшего по надземной трассе, доносился издали приглушенно, как будто снег на улицах, крышах и трубах и снежинки, кружившиеся в воздухе, образовали какой-то акустический кокон, в котором отчетливо был слышен только стук сердца.
Эндрю знал, что он должен убить ее. Ему заплатили за то, чтобы он убил ее. И сделать это он должен был прошлой ночью, после того, как они кончили заниматься любовью во второй раз. Убить, когда она спала на спине с довольной улыбкой. Тогда ее темные глаза были закрыты, светлые волосы рассыпаны по подушке. Он должен был убить ее тогда. Взять нож из кухни и перерезать ей горло. Вместо этого он сам заснул.
— Что-то не так? — спросила она, улыбаясь.
Она просто сияла, когда они проснулись утром, и продолжала улыбаться все время. Она повернулась к нему, ее рука обвилась вокруг его руки, брови вопросительно поднялись, ожидая ответа.
— Что-то не так? — опять спросила она. — Как ты думаешь? — Она ждала ответа.
— Я как раз размышлял обо всем, что произошло этой ночью, — сказал он.
Это в какой-то мере было правдой. Он как раз корил себя за то, что ради удовольствия забыл о деле. Прошедшая ночь была идеальной для выполнения задуманного. Боулз уехал из города, его жена находилась прямо здесь, в этой дерьмовой постели.
Удобнее не придумаешь.
— Что ты любишь больше всего? — Она сжала его руку.
— Все, — ответил он.
И это тоже было правдой.
Вне всякого сомнения он любил женщин, но обычно его тянуло домой после второго полового акта. Иногда даже сразу после первого. Он в таких случаях хотел побыстрее одеться и убежать. Конечно, при этом поблагодарить, сказать, что все было просто великолепно и они увидятся в самое ближайшее время. Если женщины приходили к нему на квартиру, он хотел больше всего на свете, чтобы они побыстрее надевали трусики и бежали искать такси. Он давал им деньги на проезд, обещал позвонить. Как-нибудь следующим летом. Этой ночью он после всего совершившегося не придумал ничего умнее, как заснуть.
— Что ты имеешь в виду, когда говоришь, что тебе понравилось все? — спросила она.
Она все еще сжимала его руку. Вокруг них кружился густой снег, город погрузился в безмолвие. К ее длинному, серому, как кавалерийская шинель, пальто и голубой шерстяной шапочке быстро прилипал снег.
Темные глаза были прищурены из-за бившего в лицо снега. Лицо было свежим, сияющим и влажным.
— Поговори со мной, — сказала она.
Многим женщинам нравится, когда мужчины болтают им всякую чепуху в постели. Он знал эти речи наизусть, знал, какие непристойности им надо нашептывать на ушко, чтобы возбудить в ночной тишине. Но еще лучше вести эти разговоры за столом, среди бела дня, в то время как твоя рука находится под скатертью и под юбкой. Он прекрасно знал, как себя вести в подобных случаях. Но он не думал, что и Эмма нуждается в этой болтовне. Она не просила этого. Он не знал, чего она вообще хотела. В конце концов, его наняли, чтобы он убил эту женщину, а не развлекал ее.
— Ты проглотил свой язык? — поинтересовалась она.
Дамский разговор. Переливание из пустого в порожнее.
Она хотела этого?
— Нам еще далеко идти? — вместо ответа спросил он.
— Еще пять или шесть кварталов. Но это стоит такой прогулки.
— Надеюсь, — произнес он, — я голоден.
— Там самые лучшие вафли в городе.
— Очень длинный путь за вафлями, — заметил он.
— Но ведь сегодня выдался такой прекрасный день, — сказала она.
— Да, — согласился он.
— Я забыла спросить тебя ночью, — проговорила она и отвернулась от него, подставив лицо падавшему снегу. — Ты женат?
— Нет, — ответил он.
— Тебе нет надобности задавать мне подобный вопрос, верно?
— Нет, я знаю, что ты замужем, — сказал он.
— Тебе было бы лучше, если бы я не была замужем?
— Мне нравится так, как оно есть, — ответил он.
Он ненавидел такие разговоры.
— Ты был когда-нибудь женат? — спросила она.
— Никогда.
— Никогда не был близок к этому?
— Никогда. Никогда даже не думал об этом.
— У тебя с кем-нибудь были серьезные отношения? У тебя была серьезная связь с женщиной?
Он просто ненавидел, когда его расспрашивали о таких вещах.
— Ну, я знал женщин, многие из них мне нравились, — сказал он.
— Когда ты сказал, что...
— Мы говорили о женщинах, с которыми я был связан.
— Ты жил с ними?
— С одной женщиной жил.
— Когда это было?
— Некоторое время тому назад.
— Как долго вы жили вместе?
— Два-три года. Что-нибудь около этого.
— И ты не помнишь, сколько это длилось?
— Не помню точно.
— А что случилось?
— Это просто кончилось, вот и все. В этом мире все кончается.
— Такие вещи не должны кончаться, как ты считаешь?
— Было бы очень неестественно, если бы они не кончались.
— И все-таки... есть люди, которые живут вместе всю жизнь.
— Ну...
— Потому что они подходят друг другу, — сказала она, и голос ее дрогнул. — Потому что они любят друг друга.
— Ну, может быть.
— Ты любил эту женщину?
— Не знаю.
— Как ее звали?
— Кети.
— Очень приятное имя.
— Да.
— Кто был инициатором разрыва? Ты или она?
— Она.
— Почему?
— Я не знаю почему.
— Ну, видимо, для этого была какая-нибудь причина...
— Нет, мне кажется, никакой причины не было. Это просто кончилось, вот и все. Настал конец нашим отношениям, и они кончились.
Он никогда не ожидал от Кети, что она поступит так, как она поступила. Никогда. Когда он познакомился с ней, ей было двадцать лет и она была девственницей. Этому трудно поверить. Они начали жить совместно, когда ей было чуть больше двадцати. Он научил всему ее, Кети Бриггс. Темноволосая девушка, карие глаза, молочный цвет лица. Наполовину англичанка, наполовину шотландка. Красивая девушка. Однажды он пришел домой вечером...
Он играл в покер в ту ночь, но закончил играть рано, потому что не очень хорошо себя чувствовал. Он даже подумал, что заболел гриппом или подцепил еще какую-нибудь хворь. Ввиду того, что он проигрывал, никто не возражал, когда он сказал своим партнерам, что уходит.
Он пришел домой, открыл своим ключом замок, вошел в квартиру и застал Кети в постели с двумя парнями. Один был черным, а другой белым. Кети была справедлива по отношению к своим партнерам. Никакой расовой дискриминации. Голая и бледная, она во рту держала половой член черного парня, а половой член белого парня был у нее в заднице. Таким путем Кети Бриггс порвала их отношения. Таким путем маленькая Кети Бриггс попрощалась с ним.
— Ты знаешь, что мне больше всего понравилось этой ночью? — спросила она.
Она снова возвращается к прошедшей ночи. Может быть, она, хотела рассказать ему, как ей нравится трахаться. Это случается с забитыми и подавленными домашними хозяйками. Они горят желанием рассказать вам обо всех своих фантазиях с изнасилованием, о том, как их трахали все заключенные тюрьмы Джольет в Иллинойсе. Может быть, он неправильно ее оценил. Он подумал, что лучше всего дать ей высказаться.
— Что тебе понравилось больше всего? — спросил он.
— Твоя нежность, — сказала она.
«Моя что?» — подумал он и чуть не рассмеялся. Она пристально на него смотрела, изучая его лицо, явно ожидая от него какого-нибудь ответа. Вместо этого он поцеловал ее. Это лучше всего, когда не знаешь что сказать.
— Я люблю тебя, — произнесла она.
Он подумал, что в такой ситуации ему очень легко будет привести свой план в исполнение.
— Вы же понимаете, что он глупец, а? — спросил юрист.
— Ах-ха, — произнес Карелла.
Юрист был назначен представлять Гектора Руиса лигой прав человека. Руис послушался своего хорошего приятеля детектива Мейера, который сказал, что, поскольку полиция была уверена, что на оружии, которым был убит Роджер Тилли, обнаружено много отпечатков его пальцев, ему был необходим адвокат.
Юристу было, может быть, тридцать семь, тридцать восемь лет, и он уже был почти лысым. Это подогревало его симпатию к Мейеру, который, несмотря на молодость, был совершенно лысым.
— Это поступок мужчины. Так считается у этих людей, — сказал адвокат.
Его звали Моррисом Вайнштейном. Он выступал в роли защитника многих испанских уголовников, но до сих пор называл их «эти люди». Он и к черным так же относился, называя их «эти люди». Он, наверно, не имел представления о том, что многие WASPS[21] тоже называли евреев «эти люди». Ох уж эта Америка. Очень странная страна.
— Видите ли, он называет гомиками всех низкорослых людей и, конечно, постоянно нарывается на драку, — пояснил Вайнштейн. — С точки зрения мужской гордости произошло страшное дело.
— Да, страшное, — подтвердил Карелла.
— Я думаю о статье 125.20, — сказал Вайнштейн.
Мейер моргнул.
— Убийство человека по первому разделу этой статьи, — пояснил Вайнштейн таким тоном, как будто они не имели об этом никакого представления.
Мейер снова моргнул.
— В данном случае это был цивилизованный способ ответного воздействия под влиянием крайнего эмоционального возбуждения.
— Ах-ха, — промолвил Карелла.
— Итак, что вы об этом думаете?
— Мы думаем, что дело идет об убийстве человека по разделу два, — ответил Карелла, — потому что он приехал с явно выраженной целью...
— Но мы не знаем этого, верно? — заметил Вайнштейн.
— ...пустить пулю в голову Тилли.
— Хорошо, если вы собираетесь трактовать это таким образом, — произнес Вайнштейн.
— Ах-ха.
— Я читал книгу о Мексике, — продолжал Вайнштейн, — в которой доказывается, что надписи на стенах являются проявлением национальных обычаев. Именно поэтому можно видеть столько надписей на стенах в испанских районах.
— Это является причиной? — спросил Карелла.
— Да, это проявление национальной испанской культуры, — подтвердил Вайнштейн. — Всегда очень важно понимать, почему совершаются те или иные поступки.
— Да, возможно, вам удастся объяснить на суде почему, — заметил Карелла.
— Почему вы так скептически к этому относитесь? — спросил Вайнштейн.
— Потому что на сегодня мы имеем только признание в убийстве, — пояснил Карелла.
— Ну хорошо, понятно, — промолвил Вайнштейн.
— Да, вот еще что. Вы были там, когда он подтвердил, что видел Тилли...
— Да, но...
— ...стоящим около дома. Тот ожидал кого-то...
— Мы не можем считать, что это достоверный факт...
— ...Под дулом пистолета заставил его спуститься в подвал...
— Да, но...
— ...застрелил его сзади...
— Да...
— ...а затем повесил его.
— Я имел в виду именно это обстоятельство, когда говорил о проявлении национальной культуры.
— Да, это очень культурный подход, — вмешался в разговор Мейер. — Подвесить человека к потолку после того, как застрелил его.
— Фактически в этом проявились особенности национальной этики.
— Я имел дело с людьми, повешенными на фонарных столбах, — произнес Карелла.
— Что? — переспросил Вайнштейн.
— Прямо здесь, — проговорил Мейер. — Юные девушки, повешенные на фонарных столбах.
— Уличные проститутки, — прояснил Карелла, — повешенные на фонарных столбах.
— И это не выглядело проявлением культуры, — сказал Мейер.
— А это выглядело. Тилли необходимо было наказать. Неужели вы не понимаете? Не только застрелен, но и наказан, повешен в назидание другим. Именно поэтому я считаю, что преступление можно отнести к статье об убийстве человека, раздел первый. Этот человек был в тисках эмоционального...
— Чепуха, — сказал Мейер. — Он был в тисках желания приехать туда и совершенно хладнокровно убить человека.
— Потому что этот человек унизил его. Вы слышали, как он говорил об этом, верно? Он говорил, что был унижен?
— Да, мы слышали, как он говорил об этом. Мы также слышали, как он сказал...
— Унижение, — отметил Вайнштейн. — Это очень важная штука в тех странах, откуда они родом. Потеря лица. Проблема мужской чести.
— Жаль, но здесь я не вижу никакой культуры, — сказал Карелла, — и поэтому мы собираемся просить районного прокурора предъявить обвинение в убийстве по разделу два.
— Я предполагаю, что должен обсудить этот вопрос с ним, когда он приедет сюда, — произнес Вайнштейн и тяжело вздохнул.