У него был вид… пустой. Ким поняла, что до этого момента он не расставался с надеждой окончательно.
   — Что ты теперь будешь делать?
   — Ждать результатов расследования.
   — Я не хотела бы говорить неприятные вещи, но, учитывая, что виновники мертвы, вряд ли оно будет подробным.
   Изображение прояснилось.
   — Но ведь они захотят узнать правду об этом деле, — сказал он.
   — Может быть. У меня есть сомнения.
   — Понимаю. — Изображение снова выцвело до силуэта. — Ким, — сказал он, — а ты закончила?
   — Ты имеешь в виду, буду ли я копать дальше?
   — Да, именно это я имею в виду. Потому что я честно не понимаю, вообразить не могу, что там случилось. Я много изучал материалов о Трипли и Кейне. Я достал все, что можно было достать. И просто не верю, что кто-то из них был способен на убийство.
   — В точности мои мысли.
   — И ты будешь продолжать?
   — В тех пределах, в которых смогу.
   — Тогда я тебя прошу быть осторожной. Убийца может быть все еще там.
   — После стольких лет? — Она постаралась сказать это скептически.
   — С тобой там кто-нибудь есть?
   — Да, — ответила она. — Мой коллега. Соломон Хоббс.
   — Это хорошо. Держись к нему поближе.
   Чепанга в тот же день провел виртуальный допрос. Он попросил Ким повторить всю историю в мельчайших подробностях. Когда она закончила, он спросил, почему ее заинтересовало это дело.
   — Конец века, — сказала она. — Это мне напомнило о пропавшей сестре.
   Он явно надеялся на большее. И спросил Солли, имеет ли тот что-либо добавить.
   Солли ничего добавить не имел.
   — Мы с ней друзья, и я хотел ей помочь.
   — Отчего она умерла? — спросила Ким.
   — У нее была сломана шея.
   — И что вы теперь собираетесь делать?
   — Мы, разумеется, проведем тщательное следствие. Хотя никуда не денешься от факта, что это было очень давно. Дела такого рода… но мы сделаем, что в наших силах.
   Он поблагодарил за затраченное время и погас.
   — Кажется, он нам хочет сказать, что дело закрыто, — сказал Солли.
   — Он считает, что это сделал Трипли, а Трипли мертв. По крайней мере мертв перед лицом закона.
   — Да, я тоже так подумал. — Солли посмотрел на нее пристально и странно.
   — Что такое? — спросила Ким.
   — Ты обещала Шейелу, что будешь давить дальше. И как ты собираешься давить?
   — Не знаю. Наверное, есть что-то, что мы можем сделать. — Она все еще радовалась своему спасению из реки. Кто бы мог подумать, что маленькая Кимми окажется таким молодцом? — А как ты насчет сходить в город?
   — Целиком за. — Он налил им обоим, выпил, извинился и вышел к себе в спальню. Через минуту он появился в пиджаке лимонного цвета. — Совершенно новый я. Как тебе?
   — Ослепительно.
   — Купил на прошлой неделе. Для особых случаев.
   — Отлично. Это создаст нам нужное умонастроение для следующего шага.
   — Нам? А почему нам?
   Ким наклонила голову и посмотрела в его немигающие глаза. Она посылала подсознательный призыв о помощи и знала об этом, и знала, что Солли это знает.
   — На тебя я никак давить не буду, Солли.
   — Конечно же. А каков будет следующий шаг? — спросил он осторожно.
   — Найти, что случилось в отношениях Кейна и Эмили.
   Они пошли в театр. Танцоры, живая музыка, знаменитая группа певцов, комик. Зал был полон. Потом они походили среди летающих тротуаров, любуясь фонтанами и бистро.
   Поужинать они зашли в «Вершину мира». Но не успели они сесть, как пришло текстовое сообщение от Мэтта:
   Как мы поняли, полиция нашла тело Амары в Северине. Некоторые интересуются, почему в деле замешан сотрудник Института.
   Слово «некоторые» переводилось как Филипп Агостино когда-то чудо современной физики, понявший потом, что его интересует не наука, а власть. Сейчас он был директором Института.
   — Подозреваю, — зловеще сказал Солли, — что этот интерес даст тяжелый осадок.
   Но после пережитого в реке неприятности с начальством казались не такими уж страшными. Ким заказала бутылку вина куда более дорогого, чем могла себе позволить, налила в оба бокала и подняла тост, обращаясь к Солли:
   — За все, что ты сделал.
   Потом, в номере отеля, она снова посмотрела последний разговор между Кейном и Эмили, когда «Охотник» подходил к Небесной Гавани. В кабине пилота свет был приглушен, и разговор шел как между давними коллегами.
   «Спасибо, Маркис».
   «За что?»
   «Что доставил нас обратно. Я же понимаю, что мы на тебя давили, чтобы ты продолжал экспедицию».
   «Ничего, я этого ожидал».
   «Как всегда, Маркис, с тобой было приятно провести время».
   — О'кей. — Ким вернулась к разделенному экрану: снова Эмили и Маркис, разговор, произошедший на несколько недель раньше, после отлета с Сент-Джонса. — Смотри теперь.
   Они молчали. Эмили сжала плечо Кейна и села в правое кресло.
   «Идем по графику», — сказал он.
   Она наклонилась к нему, насколько позволяли ремни.
   «Может быть, на этот раз будет успех».
   «Надеюсь, Эмили. Искренне надеюсь».
   — Слушай голос, — сказала Ким. — Смотри на язык жестов. Двое на экране сидели, говоря о чем-то обыденном. Но поведение, но тяга каждого из них наклониться к другому, коснуться, выдавали взаимную страсть.
   Ким задержала кадр, в котором они смотрели друг на друга задушевным взглядом.
   — Не знаю, — сказал Солли. — Что ты хочешь доказать? — Несоответствие. Она прокрутила разговоры в уме и уставилась на горизонт.
   — Давай сменим тему, — сказал Солли. — Мне недавно звонили из Института. Харви попросил отпуск. Им нужен пилот на замену.
   — Куда?
   — На Таратубу. Черная дыра возле туманности Миранды. Кандидат на сотворение вселенной. «Томас Хаммерсмит» должен лететь через две недели.
   Было подозрение, но очень мало свидетельств, что Таратуба создала ложный вакуум, коллапсировала в новый большой взрыв. Младенческая вселенная. Это событие, если оно произошло, могло бы развиться в иной пространственно-временной континуум, навеки отделенный от этой вселенной. Но теория утверждала, что если это произошло, то возле дыры будет регистрироваться излучение Кунг Че. Представлялся шанс пощупать огонь сотворения. Узнать что-то об условиях до него.
   — Тебя долго не будет, — сказала она.
   — Несколько месяцев. — Он посмотрел ей в глаза. — Что скажешь? Тебе это создаст трудности?
   — Нет. Конечно, нет.
   — Понимаешь, этого никто не трогал тридцать лет.
   — Конечно.
   — Ты думаешь, это как-то связано?
   — С чем?
   Как будто он прочел ее мысли:
   — С альтернативными мирами. С местом, где ты и я сидим в той же комнате, ведем тот же разговор, только, быть может, Догадались, что происходит.
   Она пожала плечами:
   — Это не моя область, Солли. Но я бы не отказалась обменяться впечатлениями с той Брэндивайн.
   Он посмотрел на нее долгим взглядом.
   — Интересно, — сказал он неожиданно, — есть ли такое место во вселенной, где мы — любовники?
   Он это выпалил, будто хотел успеть до того, как помешает какой-то запрет. После этого он сразу смутился, и Ким знала, что он взял бы свои слова назад, если бы мог.
   Она взяла его за руку, не зная, что сказать. Между ними всегда существовало безмолвное понимание, дистанция, созданная сознанием, что не стоит рисковать давней дружбой ради секса. Однако иногда бывали непроизвольные намеки от Солли, признаки, что он не совсем доволен сложившимся положением. Но у Ким не было никого ближе его, и она не хотела его терять.
   — Надеюсь, что так, — сказала она осторожно, с улыбкой, но безразличным тоном.
   Пока Солли звонил портье и заказывал билеты на утренний «Снежный ястреб», Ким уселась перед дисплеем и снова стала смотреть бортжурналы «Охотника».
   Эмили и Кейн.
   «Я люблю тебя», — говорили первые записи, и страсть была взаимной. Ее нельзя было ни с чем спутать.
   А потом:
   «Как всегда, Маркис, с тобой было приятно провести время».
   Невербальные символы были почти что профессионально верными. Ни сексуального напряжения, ни прикосновений, ни улыбок томления. Ничего. И голоса дружелюбные, но безразличные. «Передай, пожалуйста, кофе».
   — Все неправда, — сказала она вслух.
   — Если поймешь, в чем дело, — сказал Солли, потягиваясь и вставая с дивана, — дай мне знать. Утром увидимся.
   Ким снова вывела разделенный экран — Кейн и Эмили в начале экспедиции, Кейн и Эмили прощаются. Она прогнала обе записи на нормальной скорости, вернулась назад и прогнала их вчетверо медленнее. И тут она это увидела.
   О Господи!
   Перемотала назад и посмотрела снова. Сомнений не осталось.
   Она постучала в дверь:
   — Солли!
   Он вышел, зевая и застегивая халат, с выражением бесконечного терпения на лице.
   — Да, Ким? — сказал он, выражая преувеличенную готовность слушать.
   Она отрубила звук и прокрутила ему записи.
   — Смотри на кресла.
   Он опустился на диван. Рядом с ним горела настольная лампа.
   — А что я должен увидеть?
   Слева, где крутился ранний разговор, запись подошла к концу, Эмили наклонилась и начала вставать. Ким остановила запись.
   Справа все еще шел разговор. Эмили снова наклонилась и потянулась вверх. Ким запустила оба изображения синхронно, замедленно. На каждом Эмили сбрасывала ремень грациозным движением левой руки, а другой отталкивалась от подлокотника.
   Ким нажала паузу.
   — Видишь?
   — Сдаюсь, — ответил Солли.
   — Смотри на сиденья.
   На левом экране пластик сиденья сохранял характерные очертания человеческого зада. На правом он был безупречно гладким.
   — Странно, — сказал Солли.
   Они прокрутили другие фрагменты. Когда человек сидел в правом кресле и вставал, сиденье сохраняло отпечаток, медленно возвращаясь к обычной форме.
   Для всех, кроме Эмили. Эмили в обратном полете.
   Но в полете туда она тоже оставляла отпечаток. Ким прокрутила первый разговор из полета назад.
   «Нельзя было ожидать этого прямо сейчас, — сказал Маркис. — Надо быть терпеливыми».
   «Мы и были терпеливыми».
   «Я знаю».
   Эмили несколько минут посидела молча. Потом отстегнулась.
   «Мне пора».
   Кейн кивнул, и она встала.
   Ким остановила картинку.
   Отпечатка не было.
   — Солли, скажи мне, что я думаю. Ты это всегда хорошо угадываешь.
   Он почесал затылок:
   — Я бы сказал, что в обратном полете нам показывают виртуальную Эмили.
   — То есть журналы подделаны.
   Солли перевел дыхание:
   — Да, я бы так сказал. Но отсутствие складок на сиденье еще не обязывает к такому выводу. Может быть, свет плохо падал.
   — Насколько трудно это сделать? Подделать бортовые журналы?
   — Нелегко. Надо точно сделать все визуальные изображения. Проверить соответствие подделки и потоков данных. Когда «Охотник» делает прыжок, приборы должны это показать.
   — А ты бы мог это сделать?
   — Сфабриковать журнал? — Он сверкнул зубами под лампой. — Да. Думаю, мог бы. При наличии времени и помощи со стороны коллег.
   — Так зачем нужна виртуальная Эмили?
   — Потому что настоящая не хотела сотрудничать…
   — …Или не функционировала. — Они уставились друг на друга.
   — Может быть, — сказал Солли. — Вот что: никакой подделанный журнал не выдержит серьезной проверки. Значит, если ты права, мы можем показать это убедительно. Все, что есть на визуальных записях, должно быть согласовано. Освещение всегда примерно одинаково, но оно меняется, когда люди двигаются. Полностью подделать его невозможно. Слишком много деталей, и их никак нельзя сделать абсолютно верными.
   Ким отвернулась от экрана к окну и стала глядеть на город.
   — Кейн?
   — Да, конечно. Это должен был быть Кейн. Кто-то, знающий корабль до винтиков.
   — И это дает нам итоговый вопрос: что сталось с Эмили?
   — Давай не будем перескакивать, Ким. Пусть сначала посмотрят в лаборатории и подтвердят, что ты права.
   Она кивнула, села у телефона и вызвала справочник. Ей нужна была таможенная служба Небесной Гавани. Найдя номер, она позвонила.
   На экране появился таможенник в форме:
   — Таможня Гринуэя.
   — Здравствуйте, — сказала Ким. — Моя фамилия Брэндивайн. Я могла бы задать вам гипотетический вопрос?
   — Разумеется, мэм.
   — Он касается прибывающих пассажиров. Если кто-то должен быть на корабле, а его там нет, вы об этом будете знать?
   — Да, мэм. Пассажиры должны физически пройти через таможню.
   — А члены экипажа?
   — Они тоже, мэм.
   — То есть у вас есть список, и вы всех сверяете с ним. И если кто-то не выходит из корабля…
   — А, извините, я вас не понял. Если человек не выходит из корабля, это нас не касается. Нас интересуют только люди, желающие попасть на Гринуэй.
   Ким зашла с другой стороны.
   — Скажите, таможня ведет списки пассажиров, сходящих с прибывающих кораблей?
   — Да, — ответил таможенник.
   — Вы беседуете с каждым?
   — Не лично. Таможенные декларации обрабатываются электроникой.
   — Если, например, я значусь в списке, представила декларацию, но не вышла, вы будете об этом знать?
   — Нет, мэм. Нам это не будет известно.
   Ким поблагодарила и отключилась.
   — Начинаю понимать, почему Эмили не попала в отель. — Она налила себе выпить, но только смотрела на бокал. — Она просто не сошла с «Охотника».
   — Этого мы не знаем.
   — Солли, какое наказание полагается за подделку бортового журнала?
   — Зависит от обстоятельств. Может быть, даже уголовное. Самое меньшее — это полная дисквалификация. Бортжурнал — дело святое.
   — Значит, такие вещи без серьезной причины не делаются.
   — Правильно понимаешь.
   — Ладно, давай я спрошу еще одну вещь. Если бы ты создал липовый набор журналов, куда бы ты девал настоящие?
   Солли наморщил лоб, обдумывая.
   — Зависит от обстоятельств. Если бы я убил человека и выбросил в люк, я бы оригиналы просто уничтожил. Но если бы такую вещь сделал кто-то другой, а мое участие состояло бы в том, что я помогаю это скрыть, я бы их сохранил — на случай, если придется доказывать, что убийца не я.
   — Я тоже так подумала. Солли, а кто может для нас проанализировать эти записи? Есть кто-то, кому можно доверять?
   — Есть у меня один друг, — сказал Солли.
   — В Сибрайте?
   — Да.
   — Отдай ему это завтра. Пусть пообещает хранить тайну и посмотрит, подтверждаются ли наши подозрения. Сколько времени это займет?
   — Трудно сказать. Зависит от того, сколько у него работы. И сколько мы хотим заплатить.
   — Ладно, сделай так, чтобы эта работа стоила его времени. Позвони, когда будет результат.
   — А что собираешься делать ты?
   — Пошатаюсь здесь еще немного. Посмотрю, что еще можно найти.
   Ким связалась с портье и отменила заказ на утренний поезд.

14

   Много демонов водится в лесах и водах, в глуши и в темных омутах…
Мартин Лютер, «Застольные беседы» DLXXIV, 1569 г. н.э.

   — Конечно же, я вас помню, — приятно улыбнулся Джордж Гульд и протянул руку. Было видно, что он лихорадочно припоминает, как ее зовут. — Вы сестра натурщицы Маркиса Кейна.
   Он помахал указательным пальцем, будто говоря: «Как можно такое забыть?»
   — Ким Брэндивайн, — сказала она. — Я хотела вам сказать, как благодарна за того Кейна, которого вы мне продали.
   — О да, да, это была очень хорошая покупка, миз Брэндивайн. Очень правильный поступок. — Он вышел из-за конторки и оглядел свои запасы. — Вы интересуетесь другими его работами?
   — Может быть, в другой раз, — сказала она. — Есть там одна или две, которые я бы хотела добавить к своей коллекции.
   — А зачем ждать? — Он потер руки. — У нас есть очень либеральный платежный план. Какие картины вы хотели бы посмотреть?
   — Да, — сказала она, не отвечая на вопрос. — У Кейна великолепные работы.
   — Несомненно. Я вам говорил, что знал его лично?
   — Да, вы упомянули.
   — Так что я мог бы вам показать?
   — Джордж, я сегодня не планирую покупки. Не люблю накапливать долги. Я так считаю, платить надо сразу. Вы согласны?
   — Ну…
   — Конечно, согласны. — Ким вспомнила «Осень» и «Ночной полет» и намекнула, прямо не говоря, что вскоре попытается купить обе. — Блестящие композиции, — сказала она. — Он гений.
   — Иногда нужно время, чтобы мир признал уровень таланта.
   Он настоял, чтобы она посмотрела другие работы Кейна. Одна называлась «При свечах» — там ужинала пара на обзорной палубе звездолета. Рядом с бутылкой вина трепетала свеча, стены были укрыты тяжелой фиолетовой драпировкой, а рядом со столом стоял официант с подносом. Влюбленные были красивы и поглощены друг другом. Над ними через прозрачную крышу сияли красные и оранжевые кольца недавней сверхновой, озаряя сцену жутковатым светом.
   На другой, под названием «Прохождение», корабль-наблюдатель летел на фоне пульсара, выхваченный светом пробегающего луча звезды.
   — Они были бы украшением любого собрания, — сказал Гульд.
   Ким согласилась:
   — Как, должно быть, чудесно было его знать!
   — Да. Мы с ним были довольно близким друзьями, если честно.
   — Я вам завидую. — Ким улыбнулась самой невинной улыбкой. — А какой у него был дом? Вы, кажется, говорили в прошлый раз, что он жил в Северине?
   Гульд предложил ей кресло, и они оба сели.
   — Да, верно. Именно там он и жил. Моя жена тоже тогда там жила. — Он повторил всю историю, а Ким терпеливо ее выслушала. Потом он спросил, знает ли она, что Кейн был героем войны.
   — Знаю, — сказала Ким. — Расскажите мне о его вилле.
   Гульд вспомнил, что гостиная была холодно официальна, сам Кейн жил в кабинете и там принимал друзей.
   — Иногда, — сказал Гульд, — в город приезжали его друзья, с которыми он служил на флоте. — Он покачал головой, вспоминая. — Да, Кейн и его друзья умели веселиться.
   — Здесь красивая местность, — сказала Ким. — Наверняка из его дома открывался хороший вид.
   — У него была палуба сбоку дома, где можно было сидеть по вечерам и смотреть, как солнце уходит за горы…
   Так продолжалось еще несколько минут, пока Ким не почувствовала, что готова задать серьезный вопрос, который ее сюда и привел.
   — Я правильно вас поняла? Вы сказали, что у него была в доме тайная комната?
   — Тайная комната?
   — Да. Когда я в прошлый раз здесь была, вы мне сказали что последние пару лет он запечатал часть дома. И никому ее не показывал.
   — А, да, я забыл. Это был его кабинет. После происшествия на пике Надежды он перестал пускать туда гостей и перешел в гостиную.
   — А как вы думаете почему? Восстанавливал ее, что ли?
   — Нет, вряд ли. — Гульд состроил гримасу, означающую интенсивную работу мысли. — Из кабинета виден пик Надежды. Может быть, он просто больше не хотел на него смотреть. А может быть, просто у него развилась причуда. Это с художниками бывает.
   — Я тоже так думаю, — подтвердила Ким. — Он никого туда не пускал?
   — Насколько я знаю, никого.
   — Интересно, может быть, он тогда там начал работать? Писать?
   Или прятал что-то, к чему никого не хотел подпускать? Например, бортжурналы «Охотника»?
   —  Сомневаюсь. У него была мастерская перед домом.
   — А где был кабинет?
   — Позади.
   — И вы никогда его не видели после того, как он запечатал дверь?
   — Нет, никогда. — Он перевел взгляд с нее на работы Кейна. — Так почему вы не хотите, чтобы я отправил к вам домой этих двух красавиц?
   Кейн пришлось уплатить прокатной компании за оба гидрокостюма, порванных до невосстановимости, за маску и конвертер, оставшиеся на дне. Вопросов там задавать не стали, но сильно поморщились, когда она попросила напрокат резиновую лодку и еще один гидрокостюм. Ей объяснили, что размер залога будет существенно больше.
   Через час Ким в арендованном флаере поднялась с посадочной площадки отеля в холодный пасмурный день и снова повернула на юг. Несколько минут она летела над поездом, но тот быстро ушел вперед и затерялся среди неровной местности.
   Ким не сказала Солли, что собирается сделать, поскольку он настоял бы на своем участии. С ним было бы спокойнее, но Ким не терпелось получить результаты анализа бортжурналов «Охотника». И еще надо было преодолеть свой дурацкий страх перед местным демоном. Ким сказала себе, что после пережитого в реке ни одной живой твари не боится.
   Ким посмотрела по расписанию, что за поезд прошел. Трансконтинентальный. Везет мануфактуру, электронику, древесину и механизмы из Соррентино к побережью. Ким всегда любила поезда. И сейчас тоже на поезде было бы приятнее.
   Местоположение виллы Кейна она обвела на карте кружком. С северной стороны, где теперь глубокая вода.
   Ким взяла пеленги от дома Кейна на плотину, на ратушу (на глубине пятнадцати метров под водой, но башня гордо возвышается над озером) и на бывшую станцию обслуживания флаеров на невысоком холме, который теперь стал островом.
   В мрачном свете река казалась холодной. Ким пролетела над ней и через несколько минут приземлилась на берегу Кабри.
   Один из полозьев флаера оказался в воде. Переодеваясь в гидрокостюм, Ким глядела на опушку леса. От воды тянул ветерок, и ветви деревьев слегка покачивались. Ни голубая сойка не пролетит, ни олень не подойдет к берегу напиться.
   Ким открыла люк и вылезла на песок. Он заскрипел под ногами. Ветер был холодным, Ким включила обогреватель и натянула на уши шерстяную шапочку. Небо нависло сверху, тяжелое и хмурое.
   Вытащив с заднего сиденья лодку, Ким включила надув, поставила мотор и стащила лодку в воду. У нее было прозрачное дно. Ким бросила внутрь ласты, весло и конвертер. И пакет со снимками деревни Северин около 573 года. К этому Ким добавила сорок метров шнура с маркерами через каждые два метра и сделала из тяжелого камня импровизированный якорь.
   Потом она закрепила на руке фонарь с имиджером и застегнула пояс вокруг талии. К нему она прикрепила сумку для инструментов, вложив туда компас и лазерный резак. Проверив, что все нужное с ней, она оттолкнула лодку от берега и запустила водометный двигатель.
   Озеро было неспокойно. Хотя у мотора было дистанционное управление, Ким правила вручную, сидя на корме и направляя лодку прямо в озеро.
   Она пошла по пеленгу от плотины, пока ратуша и мастерская по ремонту флаеров не оказались на одном направлении. Здесь она заглушила мотор и поглядела вниз сквозь дно лодки.
   Вода была прозрачна. Внизу стояла скамейка, рядом лежал брошенный флаер. За флаером просматривались какие-то стойки. Детские качели. Они покачивались, проплывая под лодкой.
   Ее слегка болтало на волне.
   Ким увидела дом, но это не был дом Кейна — не той формы. Схема показала, что это, очевидно, дом соседа с юга врача, который хорошо себя показал во время катастрофы.
   Ким шла прямо, пока не увидела то, что искала: павильон с аркой, каменную стену — дом.
   Это был он. От длинного центрального здания углом расходились крылья и внутренние дворы. Крышу с ее гребнями ни с чем нельзя было спутать.
   Ким бросила свой самодельный якорь через борт и увидела что канат ушел на четырнадцать метров. Глубоко. Она привязала его к уключине, натянула снаряжение и соскользнула в воду. Тут же ей стало спокойнее, будто она скрылась от враждебных глаз.
   Направившись ко дну, она включила сопла.
   Сверху струился серый свет. Вода становилась то холодной, то теплой, по мере того как Ким проходила разные слои. Проплыл мимо угорь. Ким включила фонарь, и несколько рыбок брызнули прочь. Лодка висела наверху темным силуэтом.
   Ким выровнялась у второго этажа, рядом с круглым окном. Внутри оно было покрыто слизью. Но можно было разглядеть кровать, шкаф, пару стульев. Из отдушины выплыла рыбка, повернула к фонарю и исчезла.
   Ким спустилась к входной двери. Не было ни электричества, ни ручки, ни иного способа просто ее открыть. Ким проплыла мимо, нашла выбитое окно и заплыла внутрь.
   Фонарь высветил диван, камин и экран внизу стены. Это, очевидно, и была та чопорная гостиная, которую описал Гульд.
   Интересно. Кейн не позаботился вывезти мебель, уезжая, бросил ее на милость поднимающейся воды.
   Она выплыла в коридор. Сбоку поднималась лестница, валялись разные стулья и столы, среди обломков лежала пара балок.
   Ким поплыла в другое крыло. Дверь открылась с трудом. Внутри была обстановка, в которой, очевидно, работал Кейн. Перевернутый деревянный стол валялся вверх ногами, как дохлое животное. Посреди слизистого ила лежали свертки, быть может, холсты. Повсюду валялись кисти и обломки мольберта. На стенах можно было разглядеть наброски или фрагменты набросков. В основном женские лица на фоне фонарей, деревьев, интерьеров. Но всегда ясно видна была женщина.
   Наброски были не закончены, будто автор прикидывал различные идеи. Выражение лица было почти всегда задумчивым, грустным, печальным. Ни намека на жизнерадостность. Прически менялись, иногда волосы были короткими, иногда до плеч, как носили в семидесятых. Но Ким поразило, что каждая из фигур, возникавших в свете фонаря, была изображением Эмили.
   Ее самой.
   У нее волосы зашевелились.
   Ким вынула из сумки имиджер и стала делать снимки, стараясь заснять все.
   Она отправилась сюда, надеясь найти настоящие бортжурналы «Охотника». Сейчас эта возможность казалась маловероятной, но у стола был ящик, и Ким его открыла. Там была только пара тряпок.
   В дальнем конце комнаты была дверь, ведущая к крытой галерее, а за ней находилась умывальная. Ким вошла и увидела в галерее пластиковые контейнеры и цветочные горшки. В умывальной оказалась аптечка, Ким ее открыла. В одной баночке еще был воздух. Она всплыла к потолку.