Страница:
Слово казалось чужим — как и те немногие слоги родного языка, что выжали из нее Гилл и Рафик в первые дни после встречи. «Авви», говорила она тогда, и «Лалли». Теперь это был бессмысленный набор звуков. Ничего больше.
Когда Акорна вернулась на «Акадецки», усталая и пропотевшая от долгого бега, Калум был занят — рассчитывал импульс тяги, потребный, чтобы поднять тяжело нагруженный беженцами корабль. Девушка извела большую часть запасов пресной воды на корабле, чтобы принять душ — она боялась, что линьяри отвернутся с отвращением, завидев потную, грязную дикарку — потом очистила воду, позволив ей стечь обратно в бак. Завернувшись в длинное зеленое полотенце, она попыталась выбрать что-нибудь из своего скромного гардероба. Грядущая встреча пугала ее до колик. Унося ноги с Маганоса, девушка не думала о нарядах. Тогда ей казалось важным только одно — поскорей приступить к поискам. Но сейчас, когда она с растущим отчаянием перебирала скудный гардероб — возможно, сублимируя таким образом страх перед ближайшим будущим — одежда вдруг приобрела для нее необыкновенную значимость.
С собой она взяла только простые корабельные комбинезоны, и набор необыкновенно пестрых маскарадных костюмов, вроде того, в каком она изображала кездетскую диди, все как один — пышные от кружев, чтобы к ним подходили роскошные шляпки, призванные скрывать рог. Они были вовсе не во вкусе Акорны. Не хватало еще встретить новообретенную родню в таком кричащем, вульгарном наряде — но не оскорбятся ли линьяри, если она выйдет к ним в повседневном бортовом комбинезоне? Что вообще носят высокоцивилизованные существа? Одеваются ли к обеду, как в исторических видеофильмах? Или они облачают себя в мерцающие, искристые силовые поля, и любой ее наряд сочтут нелепым и провинциальным?..
Зрелище рослой, стройной, крайне возбужденной девицы, замотанной в длинное зеленое полотенце, из-под которого пробивалась серебряная грива и капала вода, вывело из раздумий даже Калума Бэрда.
— Калум, так просто невозможно! — объявила Акорна. — Я не знаю даже, когда они прилетят, или во что они одеты. Что, если я им не понравлюсь? Что, если меня сочтут неотесанной дикаркой? Что если… я даже заговорить с ними не смогу! — воскликнула девушка, всплеснув руками. — Я не по… — Полотенце поползло вниз, и Акорне пришлось поспешно придержать верхний край, чтобы не случилось беды. — Я не помню ни слова из их языка!.. Моего языка. Они телепаты. А я — нет. Что, если по их стандартам я экстрасенсорный инвалид? Ты же сам сказал, они долго решали, достойна ли человеческая раса вступить в союз с ними, а ты глянь, по кому они судили — по Гиллу, Джудит, Рафику, мистеру Ли… Если уж они для линьяри недостаточно хороши, разве я-то подойду?! — Зрачки ее превратились в серебряные черты поперек темных колодцев отчаяния, и Акорна заржала тихонько — так звучали для людского уха ее всхлипы.
— Погоди, девочка, — вмешался Калум. — Ты что-то бредишь.
— Ничуть! — возразила Акорна. — Я рассуждаю вполне логично. Я все очень хорошо обдумала, и, Калум, ничего — не — получится! Я не могу с ними встретиться, как ты не понимаешь? — Она вихрем отвернулась от него, разметав серебряную гриву, и пилоту показалось, что капли на лице девушки остались не только после душа. Ох, если бы тут была Джудит — она-то сумела бы успокоить Акорну. Или Гилл. Или хотя бы Рафик! Ну почему эта задача выпала ему, Калуму Бэрду? Человек уходит с головой в математику не потому, что из него получился бы гениальный психолог. Калум мог воспользоваться только логикой и здравым смыслом, и попытался применить их еще раз.
— Акорна, с чего ты взяла, что ты не телепат? Если общение возможно только между представителями твоей расы, а ты ни разу с ними не встречалась…
— Я просто знаю! — перебила его девушка. Она набросила на голову второе полотенце и отчаянно пыталась высушить гриву. Из-под нескольких слоев махровой ткани ее голос звучал глухо. — Если бы я владела телепатией, то почувствовала бы что-нибудь раньше! Не удивлюсь, если от меня просто избавились при рождении. Знаешь, что древние греки так поступали с дефективным потомством, или просто с лишними девочками — я-то для них точно оказалась лишняя, ты не находишь? На что им сдалась какая-то дикарка, которая даже на их языке говорить не может? Только они — народ высокоразвитый, и не могли просто оставить меня на горной вершине. Спасательная капсула подходит для этой цели намного лучше, согласен? В конце концов, горная вершина тоже не дает гарантии — вспомни Эдипа.
— Кого-кого? — недоуменно переспросил пилот.
— Ну, Калум! — с убийственным превосходством проронила Акорна из-под полотенца. — Ты что, вовсе ничего не читаешь? Эдипа вынесли на гору, потому что оракул предсказал, что тот убьет своего отца, только младенца нашел пастух, и вырастил, а потом Эдип встретил на перекрестке настоящего отца, затеял с ним ссору, и — ты понимаешь, он же не знал, что это его отец — убил, а потом… В общем, потом он повел себя совсем уже неприлично, а все потому, что не знал, кто его настоящие родители. Кончилось, по-моему, тем, что он ослепил себя. Так что ты видишь, почему я не могу с ними встретиться?
— Я вижу, что ты какую-то ерунду несешь, — отрубил Калум. — Не знаю я этого твоего Эдипа, и знать не хочу, потому что он явный псих. А ты — нет, и ты никого убивать не будешь, и ты нужна линьяри. Они одолели ради тебя чертовски долгий путь, так что я серьезно сомневаюсь, что они вышвырнули тебя умирать в спасательной капсуле. Должно быть, случилось какое-то несчастье, и когда они доберутся до Рушимы, то все тебе объяснят.
Акорна уронила полотенце, которым вытирала голову, и молча кивнула.
— А теперь иди-ка одеваться, — добавил Калум, посчитав, что девушка успокоилась. — Выбери что-нибудь посимпатичнее. Ты же не хочешь показаться перед гостями в таком виде?
Это была ошибка.
— Ты не понима-а-аешь! — проныла Акорна, и все началось сначала, с жалобным ржанием и рыданиями до икоты.
Калуму оставалось только беспомощно похлопывать ее по плечу и молиться богам сходящихся уравнений, чтобы Гилл, или Джудит, или Рафик, или хоть кто-нибудь, кто понимает женскую логику, прилетел раньше, чем явятся линьяри и спросят, чем пилот обидел их дитя. Впрочем, к его большому облегчению, Акорна успокоилась довольно быстро, снова — хотя бы внешне — став милой, тихой девочкой, которую Калум помнил. В прежнее расположение духа ее вернуло прибытие Джошуа Флауза с первыми плотами. Заслышав плеск, Акорна торопливо ополоснула лицо холодной водой и натянула комбинезон.
— Извини, — пробормотала она. — Я вела себя, как дура, а работы у нас очень много. Калум, не стоит ли вернуться на «Прибежище» и забрать наших грузчиков?
— С тем же успехом я могу перебросить первую партию колонистов на высоты, а уже оттуда — на «Прибежище», — решил пилот. — Только вещи им придется здесь пока оставить. Пусть возьмут не больше, чем может унести каждый. Когда я спущу мальчишек на нижсторону, пусть они и таскают тяжести.
Это решение вызывало такую бурю негодования, что усмирить ее сумела одна Акорна. По мере того, как она брела по луже, обмениваясь парой фраз вполголоса с каждой кучкой поселенцев на груженом драгоценными пожитками плоту, гневные крики смолкали и рушимские фермеры неохотно отгоняли плоты к размокшему «берегу», где Джошуа Флауз демонстрировал талант, позволивший ему занять место здешнего мэра, быстро и четко разделяя каждую груду вещей не то, что может перенести эксперименты доктора Хоа над здешним климатом, если бережно сложить в ангаре, и те вещи, что из-за хрупкости придется брать с собой.
Несмотря даже на этот строгий отбор, и то, что каждому колонисту приходилось самому тащить вещи, Калуму и Акорне хватило дел. Детям, старикам, инвалидам надо было помочь забраться на борт «Акадецки», и помощники уже не могли нести свой груз. Калум лично отволок по трапу чайный сервиз, с большими трудами, чашечка за чашечкой привезенный кем-то из самой федерации Шенджеми, и тут же проклял себя за то, что тратит время на ерунду, когда увидал, что Акорна бредет по бабки в мутной воде, а двое малышей сидят у нее на плечах и нежно поглаживают рог. К тому времени, когда трюм «Акадецки» заполнился беженцами, Калум и Акорна, равно как самые крепкие и здоровые колонисты, решившие вначале вывезти детей и стариков, вымотались вконец, да вдобавок промокли от пота и измазались в грязи. И все же физический труд, казалось, хорошо повлиял на Акорну. А может, глаза ее засияли вновь оттого, что вокруг девушки крутилась, воркуя, малышня, завороженная ее рогом и серебряной гривой.
Нестойкое спокойствие поселенцев едва не рассыпалось, впрочем, когда Калум приказал Акорне подниматься на борт, заявив, что больше пассажиров «Акадецки» за один рейс не примет.
— Откуда нам знать, что вы вернетесь? — кричал широкоплечий мужчина, едва не падая от усталости — он заносил ослабевших по трапу на руках.
— Никуда вы с моими детьми не улетите без меня! — яростно вскрикнула молодая мамаша.
Угроза бунта отступила, только когда Акорна, прежде чем Калум успел ее остановить, сбежала по трапу.
— Я останусь с вами, — провозгласила она мягко и ясно, и недовольство тотчас улеглось.
— Ну, если она…
— Придурок ты, Касс, — бросил кто-то начавшему возмущаться здоровяку. — Мог бы догадаться, что такие, как она , нас дурить не станут.
— А мне откуда знать-то? — запротестовал несчастный Касс. — Я таких, как она, и не видывал никогда.
— А ты глаза разуй… Забыл, что ли, кто нам воду очистил?
Акорна вежливо оттеснила фермеров от корабля и помахала высунувшемуся в люк Калуму.
— Давай! — подбодрила она его. — Все будет в порядке.
Калум поднял корабль, как только поселенцы отошли достаточно далеко, хотя дурные предчувствия и обуревали его. Что скажут Рафик и Гилл, если узнают, что он оставил Акорну в подобной ситуации одну, хоть и ненадолго? Хотя выбора не было… и если повезет, никто не узнает.
Акорна не опасалась за себя; у нее не было времени бояться. Слишком много промокших, грязных, озлобленных фермеров надо было организовать, слишком много брошенных в последнюю минуту пожитков, слишком много весточек в последнюю минуту: «Только мое все не разбрасывайте, а главное, тетушку Нагу не подпускайте близко…. Тут мои кубики с записями — не намочите только, это единственная на Рушиме библиотека… Вот этот стол не разворачивайте, видите, у него тогда ножка отваливается, а так вообще крепкий стол, хороший».
Стол и правда был крепкий: чтобы доволочь его до размокшего берега, Акорне потребовалась помощь широкоплечих Флауза и Касса.
— Тут и бросим, — распорядился Флауз. — Я вызову мотовоз из районов засухи — наши-то все от сырости посдыхали. — Он утер пот со лба. — Прах меня побери, если я знаю, как старик Лабриш его сюда дотащил, с его-то ревматизмом.
Акорна потерла поясницу, молчаливо соглашаясь с мэром. Как ни была сильна девушка, утомление начинало сказываться. Ей пришлось отнести на борт корабля почти всех детей — у нее на руках они вели себя спокойней даже, чем с родителями.
Одна из матерей сидела у воды и тихо плакала, не замечая, что грязь пачкает рукава ее комбинезона. Слезы струились нескончаемым потоком по лицу и капали в озеро, смешиваясь с грязными водами разлившейся до горизонта лужи. Акорна узнала ту юную женщину, что не хотела отпускать своих детей.
— С ними все будет в порядке, — промолвила девушка тихо, присаживаясь рядом, прямо в грязь. — Обещаю. Калум вернется очень скоро, и вы снова будете с детьми, на сухом месте, где нет грязи, где можно выспаться в тепле и сухости…
— Они без меня напугаются!
— Скоро вы будете с ними, — повторила Акорна, — а покуда за ними присмотрят ваши старики, да и Калум неплохо с детьми обходится.
Молодая женщина фыркнула.
— По нему и не скажешь, что он их вообще терпит.
— Внешность обманчива, — улыбнулась Акорна. — Калум меня вырастил с пеленок, и терпения у него куда больше, чем можно подумать.
— Вас? Ну да! — Женщина окинула Акорну взглядом. — Годами не вышел!
— Внешность, — повторила девушка, — обманчива.
Она не стала уточнять, что обманчива в данном случае ее собственная внешность. Поселенцы восприняли ее странный облик с неожиданным безразличием, но Акорна все же не собиралась напоминать им о своем чужепланетном происхождении, или объяснять, что ее раса, по-видимому, достигает зрелости за каких-то четыре года.
Акорне удалось немного успокоить рыдающую мать, обещав ей вполголоса, что она отправится со следующей же партией переселенцев, и это спокойствие каким-то образом охватило всю толпу, чтобы нарушиться, только когда рев корабельных двигателей сотряс воздух, заглушая голоса.
— Замечательно, — радостно воскликнула Акорна, — вот и «Акадецки» возвра…
Но двигатели ее любимого кораблика звучали иначе; собственно говоря, она вообще не могла определить тип корабля по звуку. Гром нарастал слишком быстро, и прервался слишком поспешно. Девушка едва успела разглядеть ало-золотую вспышку, прежде чем корабль опустился. Зашипел пар, и над мелкой лужей повисло густое облако.
Когда мгла рассеялась, глазам Акорны предстал звездолет, весьма напоминавший обводами корабли U-класса, составлявшие торговый флот Дельзаки Ли. Но обшивку его сплошь покрывали кричаще-яркие алые и золотые разводы. Девушка сморгнула, протерла глаза. Как это им удается? Никакая краска не переживет повторяющихся раз за разом входов в атмосферу, опаляющих броню… Никакая краска, известная человечеству, с ужасом поправилась Акорна, и внезапно корабль показался ей совершенно, предельно чуждым.
Вокруг уже слышались крики ужаса; сидевшая рядом с Акорной молодая мать вскочила, явно собравшись спасаться бегством. Акорна тоже поднялась, хотя бы ради того, чтобы не отпускать от себя хрупкую молодую женщину. Если колонисты запаникуют, многие будут затоптаны… Но кто прибыл на этом корабле? Ответ мог быть только один — линьяри… ее народ.
«Мой народ — чужие, чужие, чужие — нет, мои родные».
Сердце девушки заколотилось неровно, и молодая женщина с отчаянной силой вырвала руку из ее пальцев. Акорна поняла вдруг, что ужас толпы питается ее собственным страхом. Возможно, если она сама успокоится, подаст пример…
— Бояться нечего, — крикнула она, с трудом контролируя голос. — Вы не знаете, кто прилетел на этом корабле, но я — знаю. Это мои сородичи. Вы же не боитесь меня? Вот видите! Они прилетели помочь, а не губить вас.
По мере того, как ее рассудительные слова просачивались сквозь толпу, угроза панического бегства сходила на нет. Поселенцы еще нервничали — Акорна читала это в их напряженных движениях, в их позах. Они стояли, готовые не то вступать в бой, не то спасаться бегством, но были уже готовы прислушаться к голосу разума.
Если то был голос разума… Она ведь не может быть уверена, что на этом корабле и вправду прибыли ее сородичи? И все же девушка была убеждена в этом еще прежде, чем распахнулся люк, слишком высоко помещенный на корпусе, и опустился трап, слишком крутой для людских ног, прежде, чем накатило жуткое ощущение, будто девушка смотрится в далекое зеркало — когда по трапу неторопливо спустились чередой рослые, стройные, среброгривые существа. Руки их были широко раскинуты в знак мира, и золотые рога сверкали под ясным солнцем Рушимы.
Глава 13
Когда Акорна вернулась на «Акадецки», усталая и пропотевшая от долгого бега, Калум был занят — рассчитывал импульс тяги, потребный, чтобы поднять тяжело нагруженный беженцами корабль. Девушка извела большую часть запасов пресной воды на корабле, чтобы принять душ — она боялась, что линьяри отвернутся с отвращением, завидев потную, грязную дикарку — потом очистила воду, позволив ей стечь обратно в бак. Завернувшись в длинное зеленое полотенце, она попыталась выбрать что-нибудь из своего скромного гардероба. Грядущая встреча пугала ее до колик. Унося ноги с Маганоса, девушка не думала о нарядах. Тогда ей казалось важным только одно — поскорей приступить к поискам. Но сейчас, когда она с растущим отчаянием перебирала скудный гардероб — возможно, сублимируя таким образом страх перед ближайшим будущим — одежда вдруг приобрела для нее необыкновенную значимость.
С собой она взяла только простые корабельные комбинезоны, и набор необыкновенно пестрых маскарадных костюмов, вроде того, в каком она изображала кездетскую диди, все как один — пышные от кружев, чтобы к ним подходили роскошные шляпки, призванные скрывать рог. Они были вовсе не во вкусе Акорны. Не хватало еще встретить новообретенную родню в таком кричащем, вульгарном наряде — но не оскорбятся ли линьяри, если она выйдет к ним в повседневном бортовом комбинезоне? Что вообще носят высокоцивилизованные существа? Одеваются ли к обеду, как в исторических видеофильмах? Или они облачают себя в мерцающие, искристые силовые поля, и любой ее наряд сочтут нелепым и провинциальным?..
Зрелище рослой, стройной, крайне возбужденной девицы, замотанной в длинное зеленое полотенце, из-под которого пробивалась серебряная грива и капала вода, вывело из раздумий даже Калума Бэрда.
— Калум, так просто невозможно! — объявила Акорна. — Я не знаю даже, когда они прилетят, или во что они одеты. Что, если я им не понравлюсь? Что, если меня сочтут неотесанной дикаркой? Что если… я даже заговорить с ними не смогу! — воскликнула девушка, всплеснув руками. — Я не по… — Полотенце поползло вниз, и Акорне пришлось поспешно придержать верхний край, чтобы не случилось беды. — Я не помню ни слова из их языка!.. Моего языка. Они телепаты. А я — нет. Что, если по их стандартам я экстрасенсорный инвалид? Ты же сам сказал, они долго решали, достойна ли человеческая раса вступить в союз с ними, а ты глянь, по кому они судили — по Гиллу, Джудит, Рафику, мистеру Ли… Если уж они для линьяри недостаточно хороши, разве я-то подойду?! — Зрачки ее превратились в серебряные черты поперек темных колодцев отчаяния, и Акорна заржала тихонько — так звучали для людского уха ее всхлипы.
— Погоди, девочка, — вмешался Калум. — Ты что-то бредишь.
— Ничуть! — возразила Акорна. — Я рассуждаю вполне логично. Я все очень хорошо обдумала, и, Калум, ничего — не — получится! Я не могу с ними встретиться, как ты не понимаешь? — Она вихрем отвернулась от него, разметав серебряную гриву, и пилоту показалось, что капли на лице девушки остались не только после душа. Ох, если бы тут была Джудит — она-то сумела бы успокоить Акорну. Или Гилл. Или хотя бы Рафик! Ну почему эта задача выпала ему, Калуму Бэрду? Человек уходит с головой в математику не потому, что из него получился бы гениальный психолог. Калум мог воспользоваться только логикой и здравым смыслом, и попытался применить их еще раз.
— Акорна, с чего ты взяла, что ты не телепат? Если общение возможно только между представителями твоей расы, а ты ни разу с ними не встречалась…
— Я просто знаю! — перебила его девушка. Она набросила на голову второе полотенце и отчаянно пыталась высушить гриву. Из-под нескольких слоев махровой ткани ее голос звучал глухо. — Если бы я владела телепатией, то почувствовала бы что-нибудь раньше! Не удивлюсь, если от меня просто избавились при рождении. Знаешь, что древние греки так поступали с дефективным потомством, или просто с лишними девочками — я-то для них точно оказалась лишняя, ты не находишь? На что им сдалась какая-то дикарка, которая даже на их языке говорить не может? Только они — народ высокоразвитый, и не могли просто оставить меня на горной вершине. Спасательная капсула подходит для этой цели намного лучше, согласен? В конце концов, горная вершина тоже не дает гарантии — вспомни Эдипа.
— Кого-кого? — недоуменно переспросил пилот.
— Ну, Калум! — с убийственным превосходством проронила Акорна из-под полотенца. — Ты что, вовсе ничего не читаешь? Эдипа вынесли на гору, потому что оракул предсказал, что тот убьет своего отца, только младенца нашел пастух, и вырастил, а потом Эдип встретил на перекрестке настоящего отца, затеял с ним ссору, и — ты понимаешь, он же не знал, что это его отец — убил, а потом… В общем, потом он повел себя совсем уже неприлично, а все потому, что не знал, кто его настоящие родители. Кончилось, по-моему, тем, что он ослепил себя. Так что ты видишь, почему я не могу с ними встретиться?
— Я вижу, что ты какую-то ерунду несешь, — отрубил Калум. — Не знаю я этого твоего Эдипа, и знать не хочу, потому что он явный псих. А ты — нет, и ты никого убивать не будешь, и ты нужна линьяри. Они одолели ради тебя чертовски долгий путь, так что я серьезно сомневаюсь, что они вышвырнули тебя умирать в спасательной капсуле. Должно быть, случилось какое-то несчастье, и когда они доберутся до Рушимы, то все тебе объяснят.
Акорна уронила полотенце, которым вытирала голову, и молча кивнула.
— А теперь иди-ка одеваться, — добавил Калум, посчитав, что девушка успокоилась. — Выбери что-нибудь посимпатичнее. Ты же не хочешь показаться перед гостями в таком виде?
Это была ошибка.
— Ты не понима-а-аешь! — проныла Акорна, и все началось сначала, с жалобным ржанием и рыданиями до икоты.
Калуму оставалось только беспомощно похлопывать ее по плечу и молиться богам сходящихся уравнений, чтобы Гилл, или Джудит, или Рафик, или хоть кто-нибудь, кто понимает женскую логику, прилетел раньше, чем явятся линьяри и спросят, чем пилот обидел их дитя. Впрочем, к его большому облегчению, Акорна успокоилась довольно быстро, снова — хотя бы внешне — став милой, тихой девочкой, которую Калум помнил. В прежнее расположение духа ее вернуло прибытие Джошуа Флауза с первыми плотами. Заслышав плеск, Акорна торопливо ополоснула лицо холодной водой и натянула комбинезон.
— Извини, — пробормотала она. — Я вела себя, как дура, а работы у нас очень много. Калум, не стоит ли вернуться на «Прибежище» и забрать наших грузчиков?
— С тем же успехом я могу перебросить первую партию колонистов на высоты, а уже оттуда — на «Прибежище», — решил пилот. — Только вещи им придется здесь пока оставить. Пусть возьмут не больше, чем может унести каждый. Когда я спущу мальчишек на нижсторону, пусть они и таскают тяжести.
Это решение вызывало такую бурю негодования, что усмирить ее сумела одна Акорна. По мере того, как она брела по луже, обмениваясь парой фраз вполголоса с каждой кучкой поселенцев на груженом драгоценными пожитками плоту, гневные крики смолкали и рушимские фермеры неохотно отгоняли плоты к размокшему «берегу», где Джошуа Флауз демонстрировал талант, позволивший ему занять место здешнего мэра, быстро и четко разделяя каждую груду вещей не то, что может перенести эксперименты доктора Хоа над здешним климатом, если бережно сложить в ангаре, и те вещи, что из-за хрупкости придется брать с собой.
Несмотря даже на этот строгий отбор, и то, что каждому колонисту приходилось самому тащить вещи, Калуму и Акорне хватило дел. Детям, старикам, инвалидам надо было помочь забраться на борт «Акадецки», и помощники уже не могли нести свой груз. Калум лично отволок по трапу чайный сервиз, с большими трудами, чашечка за чашечкой привезенный кем-то из самой федерации Шенджеми, и тут же проклял себя за то, что тратит время на ерунду, когда увидал, что Акорна бредет по бабки в мутной воде, а двое малышей сидят у нее на плечах и нежно поглаживают рог. К тому времени, когда трюм «Акадецки» заполнился беженцами, Калум и Акорна, равно как самые крепкие и здоровые колонисты, решившие вначале вывезти детей и стариков, вымотались вконец, да вдобавок промокли от пота и измазались в грязи. И все же физический труд, казалось, хорошо повлиял на Акорну. А может, глаза ее засияли вновь оттого, что вокруг девушки крутилась, воркуя, малышня, завороженная ее рогом и серебряной гривой.
Нестойкое спокойствие поселенцев едва не рассыпалось, впрочем, когда Калум приказал Акорне подниматься на борт, заявив, что больше пассажиров «Акадецки» за один рейс не примет.
— Откуда нам знать, что вы вернетесь? — кричал широкоплечий мужчина, едва не падая от усталости — он заносил ослабевших по трапу на руках.
— Никуда вы с моими детьми не улетите без меня! — яростно вскрикнула молодая мамаша.
Угроза бунта отступила, только когда Акорна, прежде чем Калум успел ее остановить, сбежала по трапу.
— Я останусь с вами, — провозгласила она мягко и ясно, и недовольство тотчас улеглось.
— Ну, если она…
— Придурок ты, Касс, — бросил кто-то начавшему возмущаться здоровяку. — Мог бы догадаться, что такие, как она , нас дурить не станут.
— А мне откуда знать-то? — запротестовал несчастный Касс. — Я таких, как она, и не видывал никогда.
— А ты глаза разуй… Забыл, что ли, кто нам воду очистил?
Акорна вежливо оттеснила фермеров от корабля и помахала высунувшемуся в люк Калуму.
— Давай! — подбодрила она его. — Все будет в порядке.
Калум поднял корабль, как только поселенцы отошли достаточно далеко, хотя дурные предчувствия и обуревали его. Что скажут Рафик и Гилл, если узнают, что он оставил Акорну в подобной ситуации одну, хоть и ненадолго? Хотя выбора не было… и если повезет, никто не узнает.
Акорна не опасалась за себя; у нее не было времени бояться. Слишком много промокших, грязных, озлобленных фермеров надо было организовать, слишком много брошенных в последнюю минуту пожитков, слишком много весточек в последнюю минуту: «Только мое все не разбрасывайте, а главное, тетушку Нагу не подпускайте близко…. Тут мои кубики с записями — не намочите только, это единственная на Рушиме библиотека… Вот этот стол не разворачивайте, видите, у него тогда ножка отваливается, а так вообще крепкий стол, хороший».
Стол и правда был крепкий: чтобы доволочь его до размокшего берега, Акорне потребовалась помощь широкоплечих Флауза и Касса.
— Тут и бросим, — распорядился Флауз. — Я вызову мотовоз из районов засухи — наши-то все от сырости посдыхали. — Он утер пот со лба. — Прах меня побери, если я знаю, как старик Лабриш его сюда дотащил, с его-то ревматизмом.
Акорна потерла поясницу, молчаливо соглашаясь с мэром. Как ни была сильна девушка, утомление начинало сказываться. Ей пришлось отнести на борт корабля почти всех детей — у нее на руках они вели себя спокойней даже, чем с родителями.
Одна из матерей сидела у воды и тихо плакала, не замечая, что грязь пачкает рукава ее комбинезона. Слезы струились нескончаемым потоком по лицу и капали в озеро, смешиваясь с грязными водами разлившейся до горизонта лужи. Акорна узнала ту юную женщину, что не хотела отпускать своих детей.
— С ними все будет в порядке, — промолвила девушка тихо, присаживаясь рядом, прямо в грязь. — Обещаю. Калум вернется очень скоро, и вы снова будете с детьми, на сухом месте, где нет грязи, где можно выспаться в тепле и сухости…
— Они без меня напугаются!
— Скоро вы будете с ними, — повторила Акорна, — а покуда за ними присмотрят ваши старики, да и Калум неплохо с детьми обходится.
Молодая женщина фыркнула.
— По нему и не скажешь, что он их вообще терпит.
— Внешность обманчива, — улыбнулась Акорна. — Калум меня вырастил с пеленок, и терпения у него куда больше, чем можно подумать.
— Вас? Ну да! — Женщина окинула Акорну взглядом. — Годами не вышел!
— Внешность, — повторила девушка, — обманчива.
Она не стала уточнять, что обманчива в данном случае ее собственная внешность. Поселенцы восприняли ее странный облик с неожиданным безразличием, но Акорна все же не собиралась напоминать им о своем чужепланетном происхождении, или объяснять, что ее раса, по-видимому, достигает зрелости за каких-то четыре года.
Акорне удалось немного успокоить рыдающую мать, обещав ей вполголоса, что она отправится со следующей же партией переселенцев, и это спокойствие каким-то образом охватило всю толпу, чтобы нарушиться, только когда рев корабельных двигателей сотряс воздух, заглушая голоса.
— Замечательно, — радостно воскликнула Акорна, — вот и «Акадецки» возвра…
Но двигатели ее любимого кораблика звучали иначе; собственно говоря, она вообще не могла определить тип корабля по звуку. Гром нарастал слишком быстро, и прервался слишком поспешно. Девушка едва успела разглядеть ало-золотую вспышку, прежде чем корабль опустился. Зашипел пар, и над мелкой лужей повисло густое облако.
Когда мгла рассеялась, глазам Акорны предстал звездолет, весьма напоминавший обводами корабли U-класса, составлявшие торговый флот Дельзаки Ли. Но обшивку его сплошь покрывали кричаще-яркие алые и золотые разводы. Девушка сморгнула, протерла глаза. Как это им удается? Никакая краска не переживет повторяющихся раз за разом входов в атмосферу, опаляющих броню… Никакая краска, известная человечеству, с ужасом поправилась Акорна, и внезапно корабль показался ей совершенно, предельно чуждым.
Вокруг уже слышались крики ужаса; сидевшая рядом с Акорной молодая мать вскочила, явно собравшись спасаться бегством. Акорна тоже поднялась, хотя бы ради того, чтобы не отпускать от себя хрупкую молодую женщину. Если колонисты запаникуют, многие будут затоптаны… Но кто прибыл на этом корабле? Ответ мог быть только один — линьяри… ее народ.
«Мой народ — чужие, чужие, чужие — нет, мои родные».
Сердце девушки заколотилось неровно, и молодая женщина с отчаянной силой вырвала руку из ее пальцев. Акорна поняла вдруг, что ужас толпы питается ее собственным страхом. Возможно, если она сама успокоится, подаст пример…
— Бояться нечего, — крикнула она, с трудом контролируя голос. — Вы не знаете, кто прилетел на этом корабле, но я — знаю. Это мои сородичи. Вы же не боитесь меня? Вот видите! Они прилетели помочь, а не губить вас.
По мере того, как ее рассудительные слова просачивались сквозь толпу, угроза панического бегства сходила на нет. Поселенцы еще нервничали — Акорна читала это в их напряженных движениях, в их позах. Они стояли, готовые не то вступать в бой, не то спасаться бегством, но были уже готовы прислушаться к голосу разума.
Если то был голос разума… Она ведь не может быть уверена, что на этом корабле и вправду прибыли ее сородичи? И все же девушка была убеждена в этом еще прежде, чем распахнулся люк, слишком высоко помещенный на корпусе, и опустился трап, слишком крутой для людских ног, прежде, чем накатило жуткое ощущение, будто девушка смотрится в далекое зеркало — когда по трапу неторопливо спустились чередой рослые, стройные, среброгривые существа. Руки их были широко раскинуты в знак мира, и золотые рога сверкали под ясным солнцем Рушимы.
Глава 13
Рушима, 334.05.25 по единому федеративному календарю
«Вот она… моя ‘Кхорнья… наша ‘Кхорнья!»
«Мы должны сообщить ей… им… немедля. Нехорошо держать их в невежестве, Нева, а нас здесь достаточно, чтобы подавить панику».
«Позволь мне вначале приветствовать мою ‘Кхорнью. Неужели мы не можем насладиться мгновением покоя, без напоминаний о…»
Акорна уловила смутный образ чего-то чуждого и ужасающего, словно стальной муравейник, кишащий ненавистью и разрушением.
«Как пожелаешь. Но она должна узнать, и скоро».
Линьяри подошли уже так близко, что их можно было окликнуть. На каждом шаге они высоко поднимали длинные, изящные ноги из грязной воды. За ними шла женщина — Акорна узнала ее. Надари Кандо, личная телохранительница Дельзаки Ли. Сил догадываться, что делает здесь Надари, у девушки не оставалось. Все внимание ее приковывали существа, так похожие на нее саму, и все ж иные, существа, столь грубо обсуждавшие ее в глаза. Акорна, правда, никак не могла понять — почему их так хорошо слышно было даже издалека, — но это показалось ей неважным.
— Что вам от меня нужно? — спросила она резко.
Возглавлявшая маленькую группу женщина-единорог сморгнула удивленно и проговорила что-то. Поток текучих, назальных звуков ничего не значил для Акорны. Девушка покачала головой, чувствуя себя глупой и непонятливой, и вспомнила вдруг, что одета в пропотевший комбинезон, покрытый разводами грязи.
«Нева, ты, кажется, говорила, что она уже подросла достаточно, чтобы говорить, когда Ванье и Ферила взяли ее с собой! Что с ней? Может, она умственно отсталая?»
«Скорее выросла в неподходящей среде. Эти существа не могли знать, как растить наше дитя».
Что?! Сколько Акорна ни мечтала в детстве о том, как встретит своих сородичей, ничего подобного ей в голову не могло прийти! Девушка раздраженно фыркнула, вскинув голову, и разом забыла и про грязь на комбинезоне, и про свои сомнения.
— Со мной, — проговорила она медленно и внятно, — все в порядке, за исключение того, что мне не повезло с родственниками. Всякими я представляла своих сородичей, но даже подумать не могла, что они окажутся настолько грубы! Я не идиотка. Калум, Гилл и Рафик заботились обо мне лучше, чем вы в силах вообразить, и я горжусь, что меня вырастили они!
Стоявшая рядом с ней молодая женщина неловко переступила с ноги на ногу.
— О чем речь-то? — поинтересовалась она. — Они еще пока ни слова не сказали, кроме той невнятицы, а вы их тогда не лучше моего вроде бы поняли?
Акорна недоуменно нахмурилась. Верно, единственной прозвучавшей вслух фразы она как раз и не поняла; и все же гости говорили и другое… разве нет?
«Ох, милая моя ‘Кхорнья! Ты никогда прежде не слышала мысленной речи?»
«Разумеется, не слышала, Нева. Вспомни, ее вырастили дикари».
«Не обращай внимания на Таринье, дорогая моя. Он неисправимо груб… едва линьяри !»
Непереводимое слово в мысленной речи несло целый спектр значений: «настоящий-человек-как-мы», «цивилизованный», «разумный» и «моральный».
Девушка хотела было заговорить, но вместо того нарочно стиснула зубы и потянулась к гостям мысль.
«Может… я… тоже… не… линьяри… Меня… вырастили… эти люди… которых вы зовете „дикарями“…. правда… И Я ЛЮБЛЮ ИХ!», закончила она отчаянным, несдерживаемым импульсом.
Женщина, стоявшая за спиной старшей, поморщилась.
«Нева, постарайся научить ее не орать , а?».
А потом Нева стиснула Акорну в объятьях, рога их соприкоснулись, и в рассудок девушки хлынул поток непередаваемых словами чувств: радость, и скорбь по родителям, которых Акорна не помнила, и полное, безоговорочное приятие .
«Ты, без сомненья, линьяри и линьяр, ты наша кровь», с абсолютной убежденностью мыслила Нева. «Я Нева из клана Реньилаге, визедханье ферили в этой экспедиции, а ты — ‘Кхорнья из клана Реньилаге, дитя сестры моей. Твоими родителями были Ферила и Ванье из клана Реньилаге. У тебя глаза Ферилы». Разум Акорны затопили общие воспоминания клана Невы: мир иссиня-зеленых степей, пологих холмов и чистых ручьев. Рослый мужчина с глазами цвета седой травы с улыбкой подбрасывает смеющегося младенца; женщина с ласковым лицом, чьи глаза отливают серебром, как у Акорны; праздник, цветы и песни, и щебечут в кронах мелкие мохнатые зверюшки…
— Мой сон! — воскликнула Акорна вслух.
Нева чуть отодвинулась, не отпуская плеч Акорны.
— Твой… сонн? — переспросила она на всеобщем языке с легким акцентом.
Этот драгоценный сон навещал порою Акорну в смутные мгновения между явью и дремой. Порой этого не случалось месяцами, порой — два-три раза в неделю, сколько она себя помнила, но в памяти запечатлелось еще раньше. Гилл и Рафик рассказывали, что, едва освоив пару слов на всеобщем, она порой просыпалась с рассказом о странноцветных небесах, и сердито вопрошая, как зовут невиданных ими никогда зверей.
Акорна сбивчиво пересказала Неве, что могла припомнить из своих снов, в которых девушка всегда ощущала себя любимой и лелеемой.
— Там был сад, и трава была мягкая и почти синяя, а кто-то держал меня на руках, чтобы показать поющих-мохнатых на ветке…
— Это не сон, — проговорила Нева, и серебряные зрачки ее стянулись в черточки. — Это был сад при чертогах клана Реньилаге. Ванье, твой отец, приводил тебя туда, чтобы показать древесных тилири; он говорил, что ты не кричишь, как все младенцы, а поешь, точно тилир, А мы с Ферилой болтали, покуда Ванье возился с тобой… ты правда не помнишь?
Акорна покачала головой, чувствуя, как ее собственные зрачки сужаются от горя.
— Ничего, ничего… — Нева вновь коснулась на миг рога Акорна своим, передавая безмерное утешение. — Ты одна из нас. Наша память — твоя память. Ты разделишь ее со всеми нами. — Но за устной речью девушка уловила безмолвный крик жалости и горя: «Как сумела ты выжить, совсем одна?!».
«Я была не одна», промыслила она, и в разум Невы потекли ее собственные воспоминания — о Гилле, и Рафике, и Калуме.
«Понимаю», отозвалась Нева совсем другим тоном. «Мы не ожидали, что может возникнуть связь…»
— Не «связь», не в этом смысле, — поправила Акорна, поскольку Нева воспринимала связь как физическую, чувственную. «Они вскармливали меня по очереди…» Она снова коснулась тетиного рога, и выплеснула мириады воспоминаний: как ее, маленькую, моют в умывальнике, как она пробует по очереди все растения в гидропонных кюветах, как учится понимать «нет», а потом — читать и писать, а потом — делать вещи более важные, например, искать рений, где его никто не видит, и решать уравнения, и делать верные ставки, а главное — как ее защищают от тех, кто считал уродом маленькую девочку…
«Уродом?», потрясенным хором откликнулись остальные линьяри. Громче других прозвучал голос самого высокого. Тот стоял чуть поодаль, и от него исходила мужественность, и гордыня, и что-то еще. Если так выглядел взрослый самец линьяри…. ну… Акорна поспешно сменила тему размышлений.
«Да, уродом. Его едва не отрезали…»
«Едва не — что ?!»
Все четверо линьяри шарахнулись, а мужчина даже прикрыл рог ладонью, будто защищаясь, от одной этой мысли.
«Так что видите — я многим обязана Гиллу, Рафику и Калуму. С ними я никогда не оставалась в одиночестве».
«Да, милое мое дитя, и мы еще выразим им свою благодарность».
Нева отвела Акорну в сторону от кучки поселенцев, которых происходящее явно заинтересовало.
— Я что-то не слышу, чтобы они говорили, — пожаловалась из-за спины девушки молодая мама. — Только рогами бодаются, ну, как олени у нас на Шенджеми. А они же не олени какие.
Нева поманила Кхари, приглашая присоединиться к трехстороннему контакту, чтобы та помогла сгладить потрясение девушки.
Вот тогда Акорна и узнала о кхлеви, и о том, почему родители отправили ее в полет без цели, чтобы девочка не попала в лапы мучителей. Обе взрослых линьяри, как могли, приглушили воспоминания об ужасных сценах пыток, которым кхлеви подвергали их беспомощных соплеменников, но это не помешало Акорне испытать жалость к несчастным жертвам, и понять родителей, мечтавших избавить девочку от страшной гибели и дать ей хоть малый шанс на спасение.
«Мы прибыли, чтобы предупредить этот сектор галактики о приближении флота кхлеви», закончила Кхари, поглаживая чело Акорны своим рогом, чтобы немного сгладить шок, сотрясший тело девушки при этом известии.
Акорна отшатнулась, в ужасе глядя на толпу измученных, грязных поселенцев.
«Акорна, спокойней!», резко предупредила Кхари. «Ты излучаешь страх, а они его улавливают. Мелиренья, помоги мне погасить… Тари, ты тоже! Я уже сказала, что помощь близка. Твой Рафик призвал армию…»
— Поэтому Надари здесь?
Акорна глянула на терявшуюся рядом с могучими пришельцами невысокую женщину. Надари Кандо стояла по стойке «вольно», взгляд ее блуждал обманчиво-вяло, но, сколько знала ее Акорна, ничто не ускользало от внимания телохранительницы. Но что могла сделать Надари, при всей ее отваге и опыте, против тварей, устрашавших даже рослых, изящных линьяри?
«Сюда летят многие. Эти люди будут в безопасности. Но ты нуждаешься в ней больше», промыслила Нева, обнимая Акорну за хрупкие плечи. «Мы не можем потерять тебя снова. Пойдем к нам на корабль».
— Нет. Я обещала, что останусь здесь, покуда «Акадецки» не вернется за очередной партией поселенцев. И они не единственные, кто нуждается в защите. — Акорна отступила от четверых сородичей. — Если эти твари — кхлеви — летят сюда, я никуда не сдвинусь, покуда вся планета не будет эвакуирована.
— Мы можем забрать часть на своем корабле, — заметила Нева, оглядываясь и мысленно пересчитывая колонистов. — Но не всех.
— Всех, или я никуда не полечу.
«Очевидно, что она линьяри», тоскливо пробормотал Таринье. «Только женщина может поддерживать гиблое дело».
«Тари, прекрати болтать ерунду. Мы должны вывезти ее в безопасное место. А времени у нас, похоже, немного».
«Армии движутся сюда. В этом мы уверены».
«Вот она… моя ‘Кхорнья… наша ‘Кхорнья!»
«Мы должны сообщить ей… им… немедля. Нехорошо держать их в невежестве, Нева, а нас здесь достаточно, чтобы подавить панику».
«Позволь мне вначале приветствовать мою ‘Кхорнью. Неужели мы не можем насладиться мгновением покоя, без напоминаний о…»
Акорна уловила смутный образ чего-то чуждого и ужасающего, словно стальной муравейник, кишащий ненавистью и разрушением.
«Как пожелаешь. Но она должна узнать, и скоро».
Линьяри подошли уже так близко, что их можно было окликнуть. На каждом шаге они высоко поднимали длинные, изящные ноги из грязной воды. За ними шла женщина — Акорна узнала ее. Надари Кандо, личная телохранительница Дельзаки Ли. Сил догадываться, что делает здесь Надари, у девушки не оставалось. Все внимание ее приковывали существа, так похожие на нее саму, и все ж иные, существа, столь грубо обсуждавшие ее в глаза. Акорна, правда, никак не могла понять — почему их так хорошо слышно было даже издалека, — но это показалось ей неважным.
— Что вам от меня нужно? — спросила она резко.
Возглавлявшая маленькую группу женщина-единорог сморгнула удивленно и проговорила что-то. Поток текучих, назальных звуков ничего не значил для Акорны. Девушка покачала головой, чувствуя себя глупой и непонятливой, и вспомнила вдруг, что одета в пропотевший комбинезон, покрытый разводами грязи.
«Нева, ты, кажется, говорила, что она уже подросла достаточно, чтобы говорить, когда Ванье и Ферила взяли ее с собой! Что с ней? Может, она умственно отсталая?»
«Скорее выросла в неподходящей среде. Эти существа не могли знать, как растить наше дитя».
Что?! Сколько Акорна ни мечтала в детстве о том, как встретит своих сородичей, ничего подобного ей в голову не могло прийти! Девушка раздраженно фыркнула, вскинув голову, и разом забыла и про грязь на комбинезоне, и про свои сомнения.
— Со мной, — проговорила она медленно и внятно, — все в порядке, за исключение того, что мне не повезло с родственниками. Всякими я представляла своих сородичей, но даже подумать не могла, что они окажутся настолько грубы! Я не идиотка. Калум, Гилл и Рафик заботились обо мне лучше, чем вы в силах вообразить, и я горжусь, что меня вырастили они!
Стоявшая рядом с ней молодая женщина неловко переступила с ноги на ногу.
— О чем речь-то? — поинтересовалась она. — Они еще пока ни слова не сказали, кроме той невнятицы, а вы их тогда не лучше моего вроде бы поняли?
Акорна недоуменно нахмурилась. Верно, единственной прозвучавшей вслух фразы она как раз и не поняла; и все же гости говорили и другое… разве нет?
«Ох, милая моя ‘Кхорнья! Ты никогда прежде не слышала мысленной речи?»
«Разумеется, не слышала, Нева. Вспомни, ее вырастили дикари».
«Не обращай внимания на Таринье, дорогая моя. Он неисправимо груб… едва линьяри !»
Непереводимое слово в мысленной речи несло целый спектр значений: «настоящий-человек-как-мы», «цивилизованный», «разумный» и «моральный».
Девушка хотела было заговорить, но вместо того нарочно стиснула зубы и потянулась к гостям мысль.
«Может… я… тоже… не… линьяри… Меня… вырастили… эти люди… которых вы зовете „дикарями“…. правда… И Я ЛЮБЛЮ ИХ!», закончила она отчаянным, несдерживаемым импульсом.
Женщина, стоявшая за спиной старшей, поморщилась.
«Нева, постарайся научить ее не орать , а?».
А потом Нева стиснула Акорну в объятьях, рога их соприкоснулись, и в рассудок девушки хлынул поток непередаваемых словами чувств: радость, и скорбь по родителям, которых Акорна не помнила, и полное, безоговорочное приятие .
«Ты, без сомненья, линьяри и линьяр, ты наша кровь», с абсолютной убежденностью мыслила Нева. «Я Нева из клана Реньилаге, визедханье ферили в этой экспедиции, а ты — ‘Кхорнья из клана Реньилаге, дитя сестры моей. Твоими родителями были Ферила и Ванье из клана Реньилаге. У тебя глаза Ферилы». Разум Акорны затопили общие воспоминания клана Невы: мир иссиня-зеленых степей, пологих холмов и чистых ручьев. Рослый мужчина с глазами цвета седой травы с улыбкой подбрасывает смеющегося младенца; женщина с ласковым лицом, чьи глаза отливают серебром, как у Акорны; праздник, цветы и песни, и щебечут в кронах мелкие мохнатые зверюшки…
— Мой сон! — воскликнула Акорна вслух.
Нева чуть отодвинулась, не отпуская плеч Акорны.
— Твой… сонн? — переспросила она на всеобщем языке с легким акцентом.
Этот драгоценный сон навещал порою Акорну в смутные мгновения между явью и дремой. Порой этого не случалось месяцами, порой — два-три раза в неделю, сколько она себя помнила, но в памяти запечатлелось еще раньше. Гилл и Рафик рассказывали, что, едва освоив пару слов на всеобщем, она порой просыпалась с рассказом о странноцветных небесах, и сердито вопрошая, как зовут невиданных ими никогда зверей.
Акорна сбивчиво пересказала Неве, что могла припомнить из своих снов, в которых девушка всегда ощущала себя любимой и лелеемой.
— Там был сад, и трава была мягкая и почти синяя, а кто-то держал меня на руках, чтобы показать поющих-мохнатых на ветке…
— Это не сон, — проговорила Нева, и серебряные зрачки ее стянулись в черточки. — Это был сад при чертогах клана Реньилаге. Ванье, твой отец, приводил тебя туда, чтобы показать древесных тилири; он говорил, что ты не кричишь, как все младенцы, а поешь, точно тилир, А мы с Ферилой болтали, покуда Ванье возился с тобой… ты правда не помнишь?
Акорна покачала головой, чувствуя, как ее собственные зрачки сужаются от горя.
— Ничего, ничего… — Нева вновь коснулась на миг рога Акорна своим, передавая безмерное утешение. — Ты одна из нас. Наша память — твоя память. Ты разделишь ее со всеми нами. — Но за устной речью девушка уловила безмолвный крик жалости и горя: «Как сумела ты выжить, совсем одна?!».
«Я была не одна», промыслила она, и в разум Невы потекли ее собственные воспоминания — о Гилле, и Рафике, и Калуме.
«Понимаю», отозвалась Нева совсем другим тоном. «Мы не ожидали, что может возникнуть связь…»
— Не «связь», не в этом смысле, — поправила Акорна, поскольку Нева воспринимала связь как физическую, чувственную. «Они вскармливали меня по очереди…» Она снова коснулась тетиного рога, и выплеснула мириады воспоминаний: как ее, маленькую, моют в умывальнике, как она пробует по очереди все растения в гидропонных кюветах, как учится понимать «нет», а потом — читать и писать, а потом — делать вещи более важные, например, искать рений, где его никто не видит, и решать уравнения, и делать верные ставки, а главное — как ее защищают от тех, кто считал уродом маленькую девочку…
«Уродом?», потрясенным хором откликнулись остальные линьяри. Громче других прозвучал голос самого высокого. Тот стоял чуть поодаль, и от него исходила мужественность, и гордыня, и что-то еще. Если так выглядел взрослый самец линьяри…. ну… Акорна поспешно сменила тему размышлений.
«Да, уродом. Его едва не отрезали…»
«Едва не — что ?!»
Все четверо линьяри шарахнулись, а мужчина даже прикрыл рог ладонью, будто защищаясь, от одной этой мысли.
«Так что видите — я многим обязана Гиллу, Рафику и Калуму. С ними я никогда не оставалась в одиночестве».
«Да, милое мое дитя, и мы еще выразим им свою благодарность».
Нева отвела Акорну в сторону от кучки поселенцев, которых происходящее явно заинтересовало.
— Я что-то не слышу, чтобы они говорили, — пожаловалась из-за спины девушки молодая мама. — Только рогами бодаются, ну, как олени у нас на Шенджеми. А они же не олени какие.
Нева поманила Кхари, приглашая присоединиться к трехстороннему контакту, чтобы та помогла сгладить потрясение девушки.
Вот тогда Акорна и узнала о кхлеви, и о том, почему родители отправили ее в полет без цели, чтобы девочка не попала в лапы мучителей. Обе взрослых линьяри, как могли, приглушили воспоминания об ужасных сценах пыток, которым кхлеви подвергали их беспомощных соплеменников, но это не помешало Акорне испытать жалость к несчастным жертвам, и понять родителей, мечтавших избавить девочку от страшной гибели и дать ей хоть малый шанс на спасение.
«Мы прибыли, чтобы предупредить этот сектор галактики о приближении флота кхлеви», закончила Кхари, поглаживая чело Акорны своим рогом, чтобы немного сгладить шок, сотрясший тело девушки при этом известии.
Акорна отшатнулась, в ужасе глядя на толпу измученных, грязных поселенцев.
«Акорна, спокойней!», резко предупредила Кхари. «Ты излучаешь страх, а они его улавливают. Мелиренья, помоги мне погасить… Тари, ты тоже! Я уже сказала, что помощь близка. Твой Рафик призвал армию…»
— Поэтому Надари здесь?
Акорна глянула на терявшуюся рядом с могучими пришельцами невысокую женщину. Надари Кандо стояла по стойке «вольно», взгляд ее блуждал обманчиво-вяло, но, сколько знала ее Акорна, ничто не ускользало от внимания телохранительницы. Но что могла сделать Надари, при всей ее отваге и опыте, против тварей, устрашавших даже рослых, изящных линьяри?
«Сюда летят многие. Эти люди будут в безопасности. Но ты нуждаешься в ней больше», промыслила Нева, обнимая Акорну за хрупкие плечи. «Мы не можем потерять тебя снова. Пойдем к нам на корабль».
— Нет. Я обещала, что останусь здесь, покуда «Акадецки» не вернется за очередной партией поселенцев. И они не единственные, кто нуждается в защите. — Акорна отступила от четверых сородичей. — Если эти твари — кхлеви — летят сюда, я никуда не сдвинусь, покуда вся планета не будет эвакуирована.
— Мы можем забрать часть на своем корабле, — заметила Нева, оглядываясь и мысленно пересчитывая колонистов. — Но не всех.
— Всех, или я никуда не полечу.
«Очевидно, что она линьяри», тоскливо пробормотал Таринье. «Только женщина может поддерживать гиблое дело».
«Тари, прекрати болтать ерунду. Мы должны вывезти ее в безопасное место. А времени у нас, похоже, немного».
«Армии движутся сюда. В этом мы уверены».