Страница:
Ливия так глубоко погрузилась в размышления, что до ее слуха не сразу донесся шум у двери камеры. Девушка прижалась к стене, затаив дыхание.
Ее инстинкты, обострившиеся за долгие годы сражений, засад и побегов, проснулись мгновенно.
Тело и ум Ливии напряглись, готовые к прыжку, к действию…
Она услышала, как отодвинулся засов, услышала приглушенные голоса и сдержанный смех, — и сразу все поняла. Волусиан обещал, что с ними будут обращаться хорошо, однако появление в тюрьме молодой красивой девушки было явно неординарным событием для такой вонючей дыры, и, конечно же, нашлась парочка выпивох, решивших попытать счастья.
Дверь открылась, на пороге появились два тюремщика, державших в руках фонари.
— Ну-ка, где ты тут, бедная голубка? — окликнул один. — Иди сюда, не бойся! Мы просто хотим составить тебе компанию, чтобы ты не скучала.
Ливия прикинулась испуганной донельзя, но ее левая рука тем временем скользнула к шнуровке ботинка Девушка достала спрятанный там нож — острый, как бритва, с изогнутым лезвием, — и сжала его в кулаке так, что лишь самый кончик торчал между средним и указательным пальцами.
— Пожалуйста, не трогайте меня! — жалобным тоном прохныкала она, отлично зная, что это лишь подстегнет и возбудит обоих стражей.
— Ну, успокойся, детка, мы тебе плохого не сделаем. Мы с тобой будем уж такими ласковыми, а потом ты можешь возблагодарить старого Приапа, который снабдил нас такими замечательными инструментами, что все маленькие шлюшки вроде тебя просто млеют от счастья!
Один из стражей принялся расшнуровывать штаны, а второй на всякий случай угрожал Ливии ножом. Ливия сделала вид, что совсем одурела от страха, и заползла в самый угол топчана, прижавшись спиной к стене.
— Хорошая девочка, — одобрил ее движение первый страж, поворачиваясь к своему компаньону. — Сначала каждый понемножку. Я первый, а потом ты, друг мой. А потом она нам скажет, кто из нас лучше и у кого больше. Забавно, а, девочка?
Он уже спустил штаны и встал коленями на край топчана. Ливия была наготове. Когда первый тюремщик резво потянулся к ней, она метнулась в сторону и прыгнула на второго, стремительно вонзив нож ему в грудь. И в ту же секунду перебросила нож из левой руки в правую и, развернувшись, одним ударом рассекла шею первого, перерубив позвоночник. Один свалился на топчан, второй — на пол, и оба не успели издать ни звука. Их смерть была быстрой и легкой.
Ливия забрала ключи и поспешила отпереть двери других камер. Она возникла перед товарищами внезапно, как видение надежды, улыбающаяся и спокойная.
— Разбудите мальчика. Пора выбираться отсюда.
— Но как… — пробормотал потрясенный Аврелий, когда Ливия обняла его.
Девушка показала свой стилет.
— Incalceovenerium! — со смехом сказала она, перефразируя старую пословицу. — Они забыли заглянуть в мои ботинки!
Ромул бросился к Ливии и повис на ее шее, обняв девушку так крепко, что едва не задушил. Ливия нашла и ключ от кладовой, куда сложили их оружие, и отряд направился к выходу; но, еще не дойдя до двери, они услышали донесшийся снаружи звук шагов, и тут же сдвинулся с места засов. На пороге появился Волусиан, сопровождаемый вооруженным до зубов стражем.
Ливия переглянулась с Аврелием.
— Снова им меня не взять, — просто сказала она, и по тому, как ее товарищи разом вскинули мечи, стало ясно: они думают так же.
Волусиан поднял руку
— Стоп! — сказал он. — Послушайте меня, у нас мало времени. Варвары Одоакра добились приема у Сиагрия, и они наверняка будут просить, чтобы вас вернули им. Некогда объясняться, вы должны спешить. Ваш конь тут, рядом, вместе с несколькими еще. Отправляйтесь к западным воротам, там через реку наведен понтонный мост, от острова к материку. Стража вас пропустит. Направляйтесь вдоль реки к побережью моря; там найдите рыбачью деревушку под названием Бриксат. Спросите человека по имени Тетасий, скажите ему, что вас прислал я. Он может переправить вас на Фризию или Аморику, и там вас никто не потревожит. Но где бы вы ни очутились, не стремитесь попасть в Британию. Там сейчас весь остров охвачен гражданской войной между племенами, а с севера и юга туда устремились банды разбойников и дезертиров. Мне скоро придется поднять тревогу и послать вдогонку за вами моих собственных людей, если мне это прикажут. И если они вас догонят, я больше ничего не смогу для вас сделать. Так что поспешите!
Аврелий шагнул вперед.
— Я знал, что ты не отдашь нас варварам. Спасибо тебе, командир, и да хранят тебя боги!
— Да хранит Господь тебя, солдат, и этого твоего мальчика.
Ромул подошел к Волусиану и тоном, полным достоинства, произнес:
— Спасибо тебе за все, что ты для нас сделал. Я тебя не забуду.
— Я выполнял свой долг… Цезарь, — ответил Волусиан, замирая в воинском приветствии. Потом он почтительно склонил голову и сказал: — Поспешите, идите скорей… кони ждут.
Товарищи вскочили в седла и помчались по безлюдному городу к воротам, за которыми находился мост. Стражи ворот лишь кивнули им, беспрепятственно выпуская наружу, и Аврелий повел всех на берег материка. Там они повернули на север, следуя течению реки. И вскоре отряд беглецов растаял в темноте.
Волусиан вернулся в свою зимнюю квартиру, что располагалась неподалеку от речного порта. С ним были несколько человек из его личной стражи и полевой адъютант. Кто-то из слуг поспешил увести лошадь командира, другой держал фонарь, освещая ему путь. Волусиан повернулся к адъютанту.
— Еще немного подожди, — приказал он, — а потом беги ко дворцу и поднимай тревогу. Скажи, что они сбежали, убив тюремщиков… это ведь чистая правда. И, разумеется, ты скажешь, что не знаешь, в какую сторону они направились.
— Разумеется, командир, — ответил офицер.
— Если бы их не защитил твой генерал, — ревел разъяренный Вульфила, — мы бы уже их схватили и увезли!
Сиагрий сидел на своем троне — это было кресло, немного напоминавшее sellacurulis древних римских магистратов. Новоявленный царь римлян кутался в лисьи меха, чтобы спастись от жгучего холода, и был явно не на шутку рассержен тем, что ему пришлось подняться среди ночи из-за какого-то невоспитанного дикаря с изуродованным лицом.
— Мой доверенный военачальник сделал то, что должен был сделать, — раздраженно ответил он. — Это территория римлян, и правосудие здесь в моих руках, а также в руках моих офицеров и магистратов, и никого более! Но теперь те люди запятнали себя преступлением на моих землях, сбежали из моей тюрьмы, и соответственно должны быть пойманы… и это не составит труда. Они знают, что если останутся в пределах границ моего царства, им не скрыться. Значит, они направятся к морю и постараются отплыть из ближайшего порта. Там мы их и остановим.
— А если они все-таки сядут на какое-нибудь судно? — пронзительно выкрикнул варвар.
Царь римлян пожал плечами.
— Им не уйти далеко, — сказал он. — Ни одна лодка не способна обогнать мои галеры, а нам известно, что они направятся или к Фризии, или к Аморике, потому что только сумасшедший может в наши дни выбрать Британию. И, тем не менее, беглецов заберут мои люди, а не твои.
— Послушай-ка меня, — заговорил Вульфила примирительным тоном, подойдя к трону Сиагрия. — Ты их не знаешь. Это самые опасные бойцы, каких я знаю, самые хитрые и увертливые, как показывает тот факт, что они сумели вырваться из твоей тюрьмы уже через несколько часов после того, как ты их там запер. Я гонюсь за ними несколько месяцев, мне уже известны все их штучки. Разреши мне и моим людям отправиться вместе с твоим отрядом. Обещаю, ты об этом не пожалеешь. Я уполномочен предложить большую сумму денег в обмен на мальчишку. И Одоакр готов выразить свою благодарность, заключив договор о содружестве. Он теперь властитель и защитник Италии, и единственный посредник между западом и Восточной империей.
— Ты можешь отправиться с моими солдатами, — согласился Сиагрий. — Но не вздумай действовать самостоятельно, даже в мелочах, без одобрения моего представителя. — Он кивнул своему доверенному помощнику, вестготу по имени Геннадий. — Пусть едет с тобой. Возьми столько людей, сколько считаешь нужным. Выезжайте на рассвете.
— Нет! — возразил Вульфила — Если мы отправимся на рассвете, нам их не догнать. У них и так уже слишком много времени в запасе. Мы должны выехать немедленно.
Сиагрий несколько мгновений размышлял, потом, наконец, кивнул.
— Хорошо, — сказал он. — Но когда вы их поймаете, вы должны доставить их ко мне. Право судить их принадлежит только мне, и тот, кто посмеет нарушить этот приказ, станет моим личным врагом. Идите!
Геннадий отсалютовал и вышел, а следом за ним и Вульфила, — и вскоре их судно уже отошло от городского причала.
Это была огромная галера, построенная из дубовых досок по кельтскому образцу, способная перенести людей и лошадей даже через море.
— Какой тут ближайший порт? — спросил Вульфила, как только очутился на борту.
— Бриксат, — ответил Геннадий, — в устье Сены. Нам нетрудно будет узнать, вышел ли в море хоть один корабль: в это время года почти никто не решается пускаться в плавание.
Они быстро продвигались вперед, и им помогало течение реки; а когда ветер сменился с северо-восточного на восточный, они подняли парус. Перед самым рассветом облака рассеялись, похолодало, и тут они увидели вдали огни портового города. Рулевой обернулся с тревожным видом и взмахом руки указал в сторону моря.
— Туман, — сказал он. — Туман поднимается.
Вульфила едва слышал его слова; он изучал взглядом широкое устье Сены и ту часть открытого моря, что была ему видна. Он чуял, что его жертва где-то неподалеку, и он был полон решимости на этот раз не выпустить ее из своих рук.
— Судно прямо по курсу! — крикнул моряк, сидевший в гнезде на мачте.
— Это они! — возопил Вульфила. — Я уверен, это они! Смотри: других судов нет в море!
Рулевой тоже увидел упомянутое судно.
— Как странно, — сказал он. — Они идут прямо к стене тумана, как будто намерены пересечь пролив и высадиться в Британии!
— Давай полный ход, быстро! — приказал варвар. — Мы можем их догнать!
— Туман сгущается, — возразил рулевой. — Мы должны подождать, когда он немного рассеется с восходом солнца.
— Нечего ждать! — проревел Вульфила, окончательно теряя рассудок. — Мы должны поймать их сейчас!
— Здесь приказы отдаю я, — напомнил ему Геннадий. — А я не хочу терять свой корабль. Если же им хочется утопиться, так это их дело. Но я им следовать не намерен. Я не стану входить в туман, да не думаю, чтобы и они собирались это делать.
Вульфила со скоростью молнии выхватил из ножен меч и приставил его к горлу командира.
— Прикажи своим людям бросить оружие, — прохрипел он. — Или я снесу тебе башку. Я беру на себя командование этим кораблем.
Геннадию не оставалось выбора. Его солдаты неохотно повиновались; вид варвара и его необыкновенного меча вызвал в них почти благоговейный страх.
— Бросьте команду в море, — приказал Вульфила своим варварам. — И пусть благодарят своих богов за то, что я их не убил. — Он повернулся к Геннадию. — Тебя это тоже касается.
И огромный варвар резким толчком выбросил командира за борт, в морские волны, где уже барахтались солдаты.
Почти все они быстро пошли ко дну из-за тяжести лат и холода воды, сковавшей их движения. Вульфила, став хозяином корабля, приказал напуганному рулевому поворачивать на север, следом за неведомым судном, которое отчетливо виднелось примерно в миле впереди. Он приближался к плотной стене тумана, надвигавшейся с севера.
На борту уходящего вдаль корабля стояли беглецы, всматриваясь в плотное белое облако, растекшееся по поверхности мора, как густой дым, завивающийся спиралями. Тетасий, стоявший на руле, опустил парус, поскольку ветер утих, и судно почти остановилось.
— Это просто безумие — двигаться дальше при таких условиях, — сказал он. — Все равно никто не осмелится погнаться за нами.
— Ну, это тебе просто кажется, — возразил Ватрен. — Оглянись-ка лучше, да посмотри вон на тот корабль позади. Там налегают на весла и мчатся прямиком в нашу сторону. Боюсь, их интересуем именно мы.
— Ну, мы можем подождать и проверить, так ли это, — заметил Оросий. — Только нам следует быть готовыми к хорошей драке.
— Если бы это зависело от меня, — сказал Батиат, — я бы предпочел схватиться с этими веснушчатыми выродками, нежели нырять в… вон в то. — Он махнул рукой в сторону белой стены. — Выглядит так, словно мы приближаемся ко входу в подземное царство.
— Мы же проскочили сквозь туман в Мизенуме, — напомнил Ватрен.
— Да, но там это длилось недолго, — возразил Аврелий. — А тут нам предстоит блуждать в тумане много-много часов.
— Это они! — крикнул Деметр, сидевший в гнезде на мачте.
— Ты уверен? — громко спросил Аврелий.
— Абсолютно! Они догонят нас через полчаса.
Амброзин, до сих пор погруженный в собственные мысли, внезапно обернулся.
— У нас на борту есть масло?
— Масло? — повторил удивленный рулевой. — Я… я думаю, да… но вряд ли много. Его заливают в фонари.
— Принесите мне сейчас же сосуд, самый широкий, какой только найдется, и будьте наготове двинуться с места. Мы пойдем на веслах.
— Дай ему, что он требует, — сказал Аврелий. — Он всегда знает, что делает.
Хозяин судна ушел в трюм и вскоре вернулся с глиняной миской, наполовину заполненной маслом.
— Вот все, что я нашел, — сказал он.
— Они приближаются! — крикнул с мачты Деметр.
— Вот и хорошо, — кивнул Амброзин. — Замечательно. Поставь это здесь, на палубу, иди к рулевому и, когда я скажу, все, кто может, должны взяться за весла.
Амброзин взял одну их тех табличек, что он использовал для записей, снял с нее полоску пергамента и под изумленными взглядами зрителей извлек из-под нее маленький листок металла в форме стрелки, настолько тонкой, что ее мог бы унести ветер. Старый наставник положил стрелку на поверхность масла.
— Вы когда-нибудь слышали об Аристее Гиперборейце? — спросил он. — Нет, конечно же, нет. Ну, древние говорили, что у него имелась стрелка, которая всегда указывала ему путь к его стране, Гиперборее, лежавшей далеко на севере. Вот эта стрелка, и она покажет нам путь к Британии. Мы будем следовать ее указаниям.
И тут под взглядами окончательно ошеломленных присутствующих стрелка ожила и начала вращаться на поверхности масла, а потом вдруг замерла.
— Север там, — торжественно возвестил Амброзин. — На весла, друзья!
Все поспешно повиновались, и лодка тронулась с места, медленно заскользив навстречу молочному облаку тумана.
Ромул подошел к своему наставнику, который был занят тем, что на краю миски делал отметку в соответствии с указанием стрелки.
— Разве такое может быть? — спросил мальчик. — Эта стрелка волшебная!
— Думаю, ты прав, — ответил Амброзин. — Я и сам не нахожу этому других объяснений.
— Но где ты ее нашел?
— В подземном помещении храма Фортуны в Риме, много лет назад… в урне, вырезанной из туфа. На урне была надпись на греческом, и эта надпись утверждала, что стрелка принадлежала Аристею Гиперборейцу, и что ею пользовался Пифис, чтобы добраться до предельной земли, Тулия, что лежит за Британией. Разве это не чудесно?
— Да, верно, — согласился Ромул, и тут же добавил: — Думаешь, они пойдут за нами в туман?
— Вряд ли. Они ведь не смогут найти правильный курс, и более того…
— Что? — поторопил его Ромул.
— Команда там состоит ведь из местных жителей, а они наверняка испугаются плыть в туман. Тут, видишь ли, существует одна легенда, которую рассказывают на всех берегах…
— Что за легенда?
— Говорят, что когда туман становится вот таким плотным, как сейчас, в нем блуждает некая лодка, возвращающаяся с острова мертвых, куда она доставляет души скончавшихся…
Ромул испуганно оглянулся по сторонам, пытаясь хоть что-нибудь рассмотреть в пелене тумана, и чувствуя, как по его спине пробежал холодок…
ГЛАВА 7
Ее инстинкты, обострившиеся за долгие годы сражений, засад и побегов, проснулись мгновенно.
Тело и ум Ливии напряглись, готовые к прыжку, к действию…
Она услышала, как отодвинулся засов, услышала приглушенные голоса и сдержанный смех, — и сразу все поняла. Волусиан обещал, что с ними будут обращаться хорошо, однако появление в тюрьме молодой красивой девушки было явно неординарным событием для такой вонючей дыры, и, конечно же, нашлась парочка выпивох, решивших попытать счастья.
Дверь открылась, на пороге появились два тюремщика, державших в руках фонари.
— Ну-ка, где ты тут, бедная голубка? — окликнул один. — Иди сюда, не бойся! Мы просто хотим составить тебе компанию, чтобы ты не скучала.
Ливия прикинулась испуганной донельзя, но ее левая рука тем временем скользнула к шнуровке ботинка Девушка достала спрятанный там нож — острый, как бритва, с изогнутым лезвием, — и сжала его в кулаке так, что лишь самый кончик торчал между средним и указательным пальцами.
— Пожалуйста, не трогайте меня! — жалобным тоном прохныкала она, отлично зная, что это лишь подстегнет и возбудит обоих стражей.
— Ну, успокойся, детка, мы тебе плохого не сделаем. Мы с тобой будем уж такими ласковыми, а потом ты можешь возблагодарить старого Приапа, который снабдил нас такими замечательными инструментами, что все маленькие шлюшки вроде тебя просто млеют от счастья!
Один из стражей принялся расшнуровывать штаны, а второй на всякий случай угрожал Ливии ножом. Ливия сделала вид, что совсем одурела от страха, и заползла в самый угол топчана, прижавшись спиной к стене.
— Хорошая девочка, — одобрил ее движение первый страж, поворачиваясь к своему компаньону. — Сначала каждый понемножку. Я первый, а потом ты, друг мой. А потом она нам скажет, кто из нас лучше и у кого больше. Забавно, а, девочка?
Он уже спустил штаны и встал коленями на край топчана. Ливия была наготове. Когда первый тюремщик резво потянулся к ней, она метнулась в сторону и прыгнула на второго, стремительно вонзив нож ему в грудь. И в ту же секунду перебросила нож из левой руки в правую и, развернувшись, одним ударом рассекла шею первого, перерубив позвоночник. Один свалился на топчан, второй — на пол, и оба не успели издать ни звука. Их смерть была быстрой и легкой.
Ливия забрала ключи и поспешила отпереть двери других камер. Она возникла перед товарищами внезапно, как видение надежды, улыбающаяся и спокойная.
— Разбудите мальчика. Пора выбираться отсюда.
— Но как… — пробормотал потрясенный Аврелий, когда Ливия обняла его.
Девушка показала свой стилет.
— Incalceovenerium! — со смехом сказала она, перефразируя старую пословицу. — Они забыли заглянуть в мои ботинки!
Ромул бросился к Ливии и повис на ее шее, обняв девушку так крепко, что едва не задушил. Ливия нашла и ключ от кладовой, куда сложили их оружие, и отряд направился к выходу; но, еще не дойдя до двери, они услышали донесшийся снаружи звук шагов, и тут же сдвинулся с места засов. На пороге появился Волусиан, сопровождаемый вооруженным до зубов стражем.
Ливия переглянулась с Аврелием.
— Снова им меня не взять, — просто сказала она, и по тому, как ее товарищи разом вскинули мечи, стало ясно: они думают так же.
Волусиан поднял руку
— Стоп! — сказал он. — Послушайте меня, у нас мало времени. Варвары Одоакра добились приема у Сиагрия, и они наверняка будут просить, чтобы вас вернули им. Некогда объясняться, вы должны спешить. Ваш конь тут, рядом, вместе с несколькими еще. Отправляйтесь к западным воротам, там через реку наведен понтонный мост, от острова к материку. Стража вас пропустит. Направляйтесь вдоль реки к побережью моря; там найдите рыбачью деревушку под названием Бриксат. Спросите человека по имени Тетасий, скажите ему, что вас прислал я. Он может переправить вас на Фризию или Аморику, и там вас никто не потревожит. Но где бы вы ни очутились, не стремитесь попасть в Британию. Там сейчас весь остров охвачен гражданской войной между племенами, а с севера и юга туда устремились банды разбойников и дезертиров. Мне скоро придется поднять тревогу и послать вдогонку за вами моих собственных людей, если мне это прикажут. И если они вас догонят, я больше ничего не смогу для вас сделать. Так что поспешите!
Аврелий шагнул вперед.
— Я знал, что ты не отдашь нас варварам. Спасибо тебе, командир, и да хранят тебя боги!
— Да хранит Господь тебя, солдат, и этого твоего мальчика.
Ромул подошел к Волусиану и тоном, полным достоинства, произнес:
— Спасибо тебе за все, что ты для нас сделал. Я тебя не забуду.
— Я выполнял свой долг… Цезарь, — ответил Волусиан, замирая в воинском приветствии. Потом он почтительно склонил голову и сказал: — Поспешите, идите скорей… кони ждут.
Товарищи вскочили в седла и помчались по безлюдному городу к воротам, за которыми находился мост. Стражи ворот лишь кивнули им, беспрепятственно выпуская наружу, и Аврелий повел всех на берег материка. Там они повернули на север, следуя течению реки. И вскоре отряд беглецов растаял в темноте.
Волусиан вернулся в свою зимнюю квартиру, что располагалась неподалеку от речного порта. С ним были несколько человек из его личной стражи и полевой адъютант. Кто-то из слуг поспешил увести лошадь командира, другой держал фонарь, освещая ему путь. Волусиан повернулся к адъютанту.
— Еще немного подожди, — приказал он, — а потом беги ко дворцу и поднимай тревогу. Скажи, что они сбежали, убив тюремщиков… это ведь чистая правда. И, разумеется, ты скажешь, что не знаешь, в какую сторону они направились.
— Разумеется, командир, — ответил офицер.
— Если бы их не защитил твой генерал, — ревел разъяренный Вульфила, — мы бы уже их схватили и увезли!
Сиагрий сидел на своем троне — это было кресло, немного напоминавшее sellacurulis древних римских магистратов. Новоявленный царь римлян кутался в лисьи меха, чтобы спастись от жгучего холода, и был явно не на шутку рассержен тем, что ему пришлось подняться среди ночи из-за какого-то невоспитанного дикаря с изуродованным лицом.
— Мой доверенный военачальник сделал то, что должен был сделать, — раздраженно ответил он. — Это территория римлян, и правосудие здесь в моих руках, а также в руках моих офицеров и магистратов, и никого более! Но теперь те люди запятнали себя преступлением на моих землях, сбежали из моей тюрьмы, и соответственно должны быть пойманы… и это не составит труда. Они знают, что если останутся в пределах границ моего царства, им не скрыться. Значит, они направятся к морю и постараются отплыть из ближайшего порта. Там мы их и остановим.
— А если они все-таки сядут на какое-нибудь судно? — пронзительно выкрикнул варвар.
Царь римлян пожал плечами.
— Им не уйти далеко, — сказал он. — Ни одна лодка не способна обогнать мои галеры, а нам известно, что они направятся или к Фризии, или к Аморике, потому что только сумасшедший может в наши дни выбрать Британию. И, тем не менее, беглецов заберут мои люди, а не твои.
— Послушай-ка меня, — заговорил Вульфила примирительным тоном, подойдя к трону Сиагрия. — Ты их не знаешь. Это самые опасные бойцы, каких я знаю, самые хитрые и увертливые, как показывает тот факт, что они сумели вырваться из твоей тюрьмы уже через несколько часов после того, как ты их там запер. Я гонюсь за ними несколько месяцев, мне уже известны все их штучки. Разреши мне и моим людям отправиться вместе с твоим отрядом. Обещаю, ты об этом не пожалеешь. Я уполномочен предложить большую сумму денег в обмен на мальчишку. И Одоакр готов выразить свою благодарность, заключив договор о содружестве. Он теперь властитель и защитник Италии, и единственный посредник между западом и Восточной империей.
— Ты можешь отправиться с моими солдатами, — согласился Сиагрий. — Но не вздумай действовать самостоятельно, даже в мелочах, без одобрения моего представителя. — Он кивнул своему доверенному помощнику, вестготу по имени Геннадий. — Пусть едет с тобой. Возьми столько людей, сколько считаешь нужным. Выезжайте на рассвете.
— Нет! — возразил Вульфила — Если мы отправимся на рассвете, нам их не догнать. У них и так уже слишком много времени в запасе. Мы должны выехать немедленно.
Сиагрий несколько мгновений размышлял, потом, наконец, кивнул.
— Хорошо, — сказал он. — Но когда вы их поймаете, вы должны доставить их ко мне. Право судить их принадлежит только мне, и тот, кто посмеет нарушить этот приказ, станет моим личным врагом. Идите!
Геннадий отсалютовал и вышел, а следом за ним и Вульфила, — и вскоре их судно уже отошло от городского причала.
Это была огромная галера, построенная из дубовых досок по кельтскому образцу, способная перенести людей и лошадей даже через море.
— Какой тут ближайший порт? — спросил Вульфила, как только очутился на борту.
— Бриксат, — ответил Геннадий, — в устье Сены. Нам нетрудно будет узнать, вышел ли в море хоть один корабль: в это время года почти никто не решается пускаться в плавание.
Они быстро продвигались вперед, и им помогало течение реки; а когда ветер сменился с северо-восточного на восточный, они подняли парус. Перед самым рассветом облака рассеялись, похолодало, и тут они увидели вдали огни портового города. Рулевой обернулся с тревожным видом и взмахом руки указал в сторону моря.
— Туман, — сказал он. — Туман поднимается.
Вульфила едва слышал его слова; он изучал взглядом широкое устье Сены и ту часть открытого моря, что была ему видна. Он чуял, что его жертва где-то неподалеку, и он был полон решимости на этот раз не выпустить ее из своих рук.
— Судно прямо по курсу! — крикнул моряк, сидевший в гнезде на мачте.
— Это они! — возопил Вульфила. — Я уверен, это они! Смотри: других судов нет в море!
Рулевой тоже увидел упомянутое судно.
— Как странно, — сказал он. — Они идут прямо к стене тумана, как будто намерены пересечь пролив и высадиться в Британии!
— Давай полный ход, быстро! — приказал варвар. — Мы можем их догнать!
— Туман сгущается, — возразил рулевой. — Мы должны подождать, когда он немного рассеется с восходом солнца.
— Нечего ждать! — проревел Вульфила, окончательно теряя рассудок. — Мы должны поймать их сейчас!
— Здесь приказы отдаю я, — напомнил ему Геннадий. — А я не хочу терять свой корабль. Если же им хочется утопиться, так это их дело. Но я им следовать не намерен. Я не стану входить в туман, да не думаю, чтобы и они собирались это делать.
Вульфила со скоростью молнии выхватил из ножен меч и приставил его к горлу командира.
— Прикажи своим людям бросить оружие, — прохрипел он. — Или я снесу тебе башку. Я беру на себя командование этим кораблем.
Геннадию не оставалось выбора. Его солдаты неохотно повиновались; вид варвара и его необыкновенного меча вызвал в них почти благоговейный страх.
— Бросьте команду в море, — приказал Вульфила своим варварам. — И пусть благодарят своих богов за то, что я их не убил. — Он повернулся к Геннадию. — Тебя это тоже касается.
И огромный варвар резким толчком выбросил командира за борт, в морские волны, где уже барахтались солдаты.
Почти все они быстро пошли ко дну из-за тяжести лат и холода воды, сковавшей их движения. Вульфила, став хозяином корабля, приказал напуганному рулевому поворачивать на север, следом за неведомым судном, которое отчетливо виднелось примерно в миле впереди. Он приближался к плотной стене тумана, надвигавшейся с севера.
На борту уходящего вдаль корабля стояли беглецы, всматриваясь в плотное белое облако, растекшееся по поверхности мора, как густой дым, завивающийся спиралями. Тетасий, стоявший на руле, опустил парус, поскольку ветер утих, и судно почти остановилось.
— Это просто безумие — двигаться дальше при таких условиях, — сказал он. — Все равно никто не осмелится погнаться за нами.
— Ну, это тебе просто кажется, — возразил Ватрен. — Оглянись-ка лучше, да посмотри вон на тот корабль позади. Там налегают на весла и мчатся прямиком в нашу сторону. Боюсь, их интересуем именно мы.
— Ну, мы можем подождать и проверить, так ли это, — заметил Оросий. — Только нам следует быть готовыми к хорошей драке.
— Если бы это зависело от меня, — сказал Батиат, — я бы предпочел схватиться с этими веснушчатыми выродками, нежели нырять в… вон в то. — Он махнул рукой в сторону белой стены. — Выглядит так, словно мы приближаемся ко входу в подземное царство.
— Мы же проскочили сквозь туман в Мизенуме, — напомнил Ватрен.
— Да, но там это длилось недолго, — возразил Аврелий. — А тут нам предстоит блуждать в тумане много-много часов.
— Это они! — крикнул Деметр, сидевший в гнезде на мачте.
— Ты уверен? — громко спросил Аврелий.
— Абсолютно! Они догонят нас через полчаса.
Амброзин, до сих пор погруженный в собственные мысли, внезапно обернулся.
— У нас на борту есть масло?
— Масло? — повторил удивленный рулевой. — Я… я думаю, да… но вряд ли много. Его заливают в фонари.
— Принесите мне сейчас же сосуд, самый широкий, какой только найдется, и будьте наготове двинуться с места. Мы пойдем на веслах.
— Дай ему, что он требует, — сказал Аврелий. — Он всегда знает, что делает.
Хозяин судна ушел в трюм и вскоре вернулся с глиняной миской, наполовину заполненной маслом.
— Вот все, что я нашел, — сказал он.
— Они приближаются! — крикнул с мачты Деметр.
— Вот и хорошо, — кивнул Амброзин. — Замечательно. Поставь это здесь, на палубу, иди к рулевому и, когда я скажу, все, кто может, должны взяться за весла.
Амброзин взял одну их тех табличек, что он использовал для записей, снял с нее полоску пергамента и под изумленными взглядами зрителей извлек из-под нее маленький листок металла в форме стрелки, настолько тонкой, что ее мог бы унести ветер. Старый наставник положил стрелку на поверхность масла.
— Вы когда-нибудь слышали об Аристее Гиперборейце? — спросил он. — Нет, конечно же, нет. Ну, древние говорили, что у него имелась стрелка, которая всегда указывала ему путь к его стране, Гиперборее, лежавшей далеко на севере. Вот эта стрелка, и она покажет нам путь к Британии. Мы будем следовать ее указаниям.
И тут под взглядами окончательно ошеломленных присутствующих стрелка ожила и начала вращаться на поверхности масла, а потом вдруг замерла.
— Север там, — торжественно возвестил Амброзин. — На весла, друзья!
Все поспешно повиновались, и лодка тронулась с места, медленно заскользив навстречу молочному облаку тумана.
Ромул подошел к своему наставнику, который был занят тем, что на краю миски делал отметку в соответствии с указанием стрелки.
— Разве такое может быть? — спросил мальчик. — Эта стрелка волшебная!
— Думаю, ты прав, — ответил Амброзин. — Я и сам не нахожу этому других объяснений.
— Но где ты ее нашел?
— В подземном помещении храма Фортуны в Риме, много лет назад… в урне, вырезанной из туфа. На урне была надпись на греческом, и эта надпись утверждала, что стрелка принадлежала Аристею Гиперборейцу, и что ею пользовался Пифис, чтобы добраться до предельной земли, Тулия, что лежит за Британией. Разве это не чудесно?
— Да, верно, — согласился Ромул, и тут же добавил: — Думаешь, они пойдут за нами в туман?
— Вряд ли. Они ведь не смогут найти правильный курс, и более того…
— Что? — поторопил его Ромул.
— Команда там состоит ведь из местных жителей, а они наверняка испугаются плыть в туман. Тут, видишь ли, существует одна легенда, которую рассказывают на всех берегах…
— Что за легенда?
— Говорят, что когда туман становится вот таким плотным, как сейчас, в нем блуждает некая лодка, возвращающаяся с острова мертвых, куда она доставляет души скончавшихся…
Ромул испуганно оглянулся по сторонам, пытаясь хоть что-нибудь рассмотреть в пелене тумана, и чувствуя, как по его спине пробежал холодок…
ГЛАВА 7
Ромул поплотнее закутался в плащ, не отрывая взгляда от крошечной дрожащей стрелки, плавающей в масле и таинственным образом указывающей строго на север.
— Ты сказал, остров мертвых? — внезапно спросил он. Амброзин улыбнулся.
— Так я слышал. Люди здесь очень боятся этого места.
— Не понимаю. Я думал, мертвые живут в подземном мире!
— Да, в соответствии с нашей верой. Но, видишь ли, поскольку из царства умерших никто еще не возвращался, чтобы рассказать о нем подробнее, люди по-разному представляют себе те таинственные места. В здешних краях полагают, что на берегу Аморики существует некая рыбацкая деревушка, жители которой никогда не платят никаких даней и налогов, потому что они заняты чрезвычайно важным делом: перевозят души умерших на тот самый остров, всегда скрытый туманом. Называется этот остров Авалон. Каждую ночь в дверь какого-нибудь дома той деревни негромко стучат, и звучит мягкий голос: «Мы готовы». Тогда рыбак выбирается из постели и идет на песчаную отмель, где и находит свою лодку; она выглядит пустой, однако сидит в воде глубоко, словно нагружена до предела. Тот же голос, что рыбак слышал у своей двери, называет каждого умершего по имени, упоминая так же имя отца или мужа каждой из женщин. Потом рыбак садится к рулю и поднимает парус. В темноте, в тумане он совершает это путешествие — длящееся одну-единственную ночь; но при других условиях понадобилась бы неделя, чтобы одолеть расстояние до Авалона. На следующую ночь другой рыбак слышит стук в дверь, и тот же самый голос сообщает: «Мы готовы…»
— Боже мой! — задохнулся Ромул. — Какая страшная история! Неужели это правда?
— Кто знает? Но в определенном смысле все, во что мы верим, — правда. Так что и в этой истории должна быть какая-то доля истины. Возможно, людям в той деревне даровано древнее умение вызывать духи мертвых, и ощущения, которые они испытывают при этом, настолько сильны, что воспринимаются как реальность… — Амброзин отвлекся от рассказа, чтобы сказать рулевому: — Немного на правый борт, только плавно… да, вот так.
— А где находится этот остров Авалон?
— Это никому не известно. Возможно, на запад от Британии, по крайней мере, я так слышал от одного друида, который приехал с острова Мона. Другие утверждают, что он лежит гораздо дальше к северу, и что это такое место, куда после смерти отправляются герои, вроде Счастливых островов, о которых пишет Гесиод, помнишь? И, может быть, однажды найдется некто такой, кто сядет как-нибудь ночью в ту лодку у рыбацкой деревушки Аморики и разгадает эту загадку… Пока все это лишь гипотезы, домыслы; на деле, сынок, мы вообще всегда окружены непознанным.
Ромул медленно кивнул, как будто соглашаясь со столь серьезным утверждением, потом накинул на голову капюшон и ушел в трюм. Амброзин остался наедине со стрелкой, чтобы вести судно сквозь туман и тьму, а остальные неутомимо работали веслами, преисполненные удивления и надежды, и все глубже погружались в туманную атмосферу, лишенную измерения и времени, и единственным звеном, связывавшим их с реальностью, был мягкий плеск волн за килем лодки.
Потом вдруг Аврелий спросил:
— Как ты думаешь, мы их увидим снова?
Амброзин сел рядом с ним на банку.
— Ты об Вульфиле? — сказал он. — Да, если его не убьет кто-нибудь.
— Волусиан посоветовал нам отправляться куда угодно, кроме Британии. Похоже, там самое настоящее змеиное гнездо.
— Не думаю, чтобы в нашем ужасном мире какое-то место могло быть хуже или лучше других. Мы направляемся в Британию, потому что там нас кое-кто ждет.
— Откуда ты знаешь? Или твоя уверенность связана с тем пророчеством, о котором ты говорил?
— А тебя это удивляет?
— Я не знаю. Ты читал Плиния и Варро, Архимеда и Эратосфена Ты знаком со Страбоном и Тацитом…
— Ты тоже, насколько я понял, — заметил Амброзин с легким удивлением.
— Ты — человек науки, — закончил Аврелий, как будто не слыша слов старого наставника.
— А люди науки не верят в пророчества, это ты хочешь сказать? Пророчества не рациональны? Их не объяснить рассудком и логикой?
— Да, так.
— А можно ли объяснить рассудком и логикой то, что делаешь ты? Есть ли что-нибудь логическое в тех событиях, в которые мы все оказались втянутыми в последние месяцы?
— Не слишком много, я бы сказал.
— А знаешь ли ты, почему это так? Потому что существует иной мир, помимо того мира, который нам известен. Это мир сна и мечты, мир чудовищ и химер, мир безумия, страсти и мистерии. Это мир, который в определенные моменты всплывает на поверхность и заставляет нас действовать против разума, или просто вызывает в нас дрожь, как дыхание ледяного ветра в ночи, или песня соловья в сумерках… Мы не знаем, как далеко простирается этот мир, конечен он или бесконечен, расположен ли он внутри нас или вовне, и принимает ли он видимость реальности для того, чтобы проявить себя перед нами — или для того, чтобы скрыться от нас. Пророчества похожи на те слова, что произносит человек во сне. Они, по всей видимости, не имеют никакого смысла, однако приоткрывают наиболее тайные бездны вечной души.
— Я думал, ты христианин.
— А какая разница? Ты можешь быть хорошим христианином, судя по тому, что происходит в видимой части твоего ума, — и в то же время оставаться язычником.
— Ну, если быть язычником означает хранить обычаи наших предков и веру в наших отцов, если это значит искать Бога во всем и все видеть как Бога… если это значит горько оплакивать величие, которое никогда уже не вернется, — тогда верно, я язычник.
— Вот и я тоже. Видишь вот эту маленькую веточку омелы? Я всегда ношу ее на шее. Она символизирует мою связь с тем миром, где я был рожден, с миром древнего знания. Разве мы не меняем одежду, когда холод сменяется теплом? Наш взгляд на мир меняется точно так же. Религия — это просто цвет, который приобретает наша душа в зависимости от освещения. Ты видел меня под ярким солнцем Средиземноморья, но когда ты увидишь меня в сумрачных лесах Британии, я могу оказаться совсем другим человеком… но не забывай, при этом я останусь тем же самым. Это неизбежно, и так оно и должно быть. Помнишь, на Рейне ты запел гимн солнцу? И мы все запели вместе с тобой — христиане и язычники… просто потому, что в великом солнце, пробуждающемся после ночи, мы увидели лик Бога, и славу Христа, принесшего свет в наш мир.
Так прошла вся ночь. Время от времени люди на лодке перекликались, чтобы подбодрить друг друга, или гребли молча, — до тех пор, пока, наконец, не поднялся ветер и туман не начал понемногу развеиваться. Деметр поднял парус, и его товарищи, измученные долгим напряжением, смогли, наконец, отдохнуть.
Когда же над морем начал разливаться утренний свет, Амброзин вдруг закричал:
— Смотрите! Смотрите все!
Аврелий вскинул голову, Ромул и Ливия подбежали к поручням на носу лодки, а Батиат, Оросий и Деметр выскочили из трюма, чтобы с восторгом уставиться на зрелище, медленно открывавшееся их взорам. В лучах рассветного солнца из тумана вставала земля: зеленые луга и белые меловые утесы, голубое небо и голубое море, пенящееся волнами у подножий, и миллионы птиц, шумно приветствовавших утро…
— Британия! — возвестил Амброзин. — Моя Британия!
Он широко раскинул руки, словно желая обнять дорогого и давно потерянного друга. По щекам Амброзина катились горячие слезы, но выражение его лица было загадочным, и глаза сияли каким-то новым, незнакомым светом. А потом он упал на колени и прижал ладони к лицу. Старик погрузился в молитву, обращаясь к хранителям своей родной земли, овеваемый ветром, доносившим до судна запахи Британии, никогда не стиравшиеся в его памяти…
Все остальные смотрели на Амброзина молча, глубоко тронутые его радостью; и вскоре киль лодки зашуршал по ровной гальке, покрывавшей дно у самого берега.
На берег Британии с отрядом сошел один лишь Юба, потому что остальных лошадей товарищи оставили Тетасию в уплату за проезд. Аврелий свел коня по узкому трапу, поглаживая животное, чтобы успокоить. Легионер не уставал восхищаться этим конем, со шкурой черной и блестящей, как вороново крыло, в ясном утреннем свете, казавшемся предвестником весны. Все остальные спустились следом за Аврелием, и Батиат шел последним, с победоносным видом неся на плечах Ромула.
Они сразу направились на север, через зеленые поля, на которых еще тут и там лежали пятна снега, между которыми сверкали пурпурные крокусы. Малиновки, рассевшиеся на кустах, казалось, умолкали только затем, чтобы проводить удивленными взглядами небольшую процессию, шагавшую по тропе. Тут и там среди обширных пастбищ высились колоссальные старые дубы. Золотистые ягоды омелы поблескивали среди их голых ветвей.
— Видишь? — сказал Амброзин, показывая своему ученику эти ягоды. — Это и есть омела, священное растение нашей древней веры… люди верят, что она падает с небес. И дуб тоже священен, его именем называют мудрейших в религии кельтов, друидов.
— Я знаю, — ответил Ромул. — Это от греческого слова «дри», то есть «дуб».
Аврелий вернул их к реальности.
— Нам необходимо как можно скорее раздобыть лошадей. Пешком мы слишком уж уязвимы.
— Как только сможем, — пообещал Амброзин. — Как только сможем…
— Ты сказал, остров мертвых? — внезапно спросил он. Амброзин улыбнулся.
— Так я слышал. Люди здесь очень боятся этого места.
— Не понимаю. Я думал, мертвые живут в подземном мире!
— Да, в соответствии с нашей верой. Но, видишь ли, поскольку из царства умерших никто еще не возвращался, чтобы рассказать о нем подробнее, люди по-разному представляют себе те таинственные места. В здешних краях полагают, что на берегу Аморики существует некая рыбацкая деревушка, жители которой никогда не платят никаких даней и налогов, потому что они заняты чрезвычайно важным делом: перевозят души умерших на тот самый остров, всегда скрытый туманом. Называется этот остров Авалон. Каждую ночь в дверь какого-нибудь дома той деревни негромко стучат, и звучит мягкий голос: «Мы готовы». Тогда рыбак выбирается из постели и идет на песчаную отмель, где и находит свою лодку; она выглядит пустой, однако сидит в воде глубоко, словно нагружена до предела. Тот же голос, что рыбак слышал у своей двери, называет каждого умершего по имени, упоминая так же имя отца или мужа каждой из женщин. Потом рыбак садится к рулю и поднимает парус. В темноте, в тумане он совершает это путешествие — длящееся одну-единственную ночь; но при других условиях понадобилась бы неделя, чтобы одолеть расстояние до Авалона. На следующую ночь другой рыбак слышит стук в дверь, и тот же самый голос сообщает: «Мы готовы…»
— Боже мой! — задохнулся Ромул. — Какая страшная история! Неужели это правда?
— Кто знает? Но в определенном смысле все, во что мы верим, — правда. Так что и в этой истории должна быть какая-то доля истины. Возможно, людям в той деревне даровано древнее умение вызывать духи мертвых, и ощущения, которые они испытывают при этом, настолько сильны, что воспринимаются как реальность… — Амброзин отвлекся от рассказа, чтобы сказать рулевому: — Немного на правый борт, только плавно… да, вот так.
— А где находится этот остров Авалон?
— Это никому не известно. Возможно, на запад от Британии, по крайней мере, я так слышал от одного друида, который приехал с острова Мона. Другие утверждают, что он лежит гораздо дальше к северу, и что это такое место, куда после смерти отправляются герои, вроде Счастливых островов, о которых пишет Гесиод, помнишь? И, может быть, однажды найдется некто такой, кто сядет как-нибудь ночью в ту лодку у рыбацкой деревушки Аморики и разгадает эту загадку… Пока все это лишь гипотезы, домыслы; на деле, сынок, мы вообще всегда окружены непознанным.
Ромул медленно кивнул, как будто соглашаясь со столь серьезным утверждением, потом накинул на голову капюшон и ушел в трюм. Амброзин остался наедине со стрелкой, чтобы вести судно сквозь туман и тьму, а остальные неутомимо работали веслами, преисполненные удивления и надежды, и все глубже погружались в туманную атмосферу, лишенную измерения и времени, и единственным звеном, связывавшим их с реальностью, был мягкий плеск волн за килем лодки.
Потом вдруг Аврелий спросил:
— Как ты думаешь, мы их увидим снова?
Амброзин сел рядом с ним на банку.
— Ты об Вульфиле? — сказал он. — Да, если его не убьет кто-нибудь.
— Волусиан посоветовал нам отправляться куда угодно, кроме Британии. Похоже, там самое настоящее змеиное гнездо.
— Не думаю, чтобы в нашем ужасном мире какое-то место могло быть хуже или лучше других. Мы направляемся в Британию, потому что там нас кое-кто ждет.
— Откуда ты знаешь? Или твоя уверенность связана с тем пророчеством, о котором ты говорил?
— А тебя это удивляет?
— Я не знаю. Ты читал Плиния и Варро, Архимеда и Эратосфена Ты знаком со Страбоном и Тацитом…
— Ты тоже, насколько я понял, — заметил Амброзин с легким удивлением.
— Ты — человек науки, — закончил Аврелий, как будто не слыша слов старого наставника.
— А люди науки не верят в пророчества, это ты хочешь сказать? Пророчества не рациональны? Их не объяснить рассудком и логикой?
— Да, так.
— А можно ли объяснить рассудком и логикой то, что делаешь ты? Есть ли что-нибудь логическое в тех событиях, в которые мы все оказались втянутыми в последние месяцы?
— Не слишком много, я бы сказал.
— А знаешь ли ты, почему это так? Потому что существует иной мир, помимо того мира, который нам известен. Это мир сна и мечты, мир чудовищ и химер, мир безумия, страсти и мистерии. Это мир, который в определенные моменты всплывает на поверхность и заставляет нас действовать против разума, или просто вызывает в нас дрожь, как дыхание ледяного ветра в ночи, или песня соловья в сумерках… Мы не знаем, как далеко простирается этот мир, конечен он или бесконечен, расположен ли он внутри нас или вовне, и принимает ли он видимость реальности для того, чтобы проявить себя перед нами — или для того, чтобы скрыться от нас. Пророчества похожи на те слова, что произносит человек во сне. Они, по всей видимости, не имеют никакого смысла, однако приоткрывают наиболее тайные бездны вечной души.
— Я думал, ты христианин.
— А какая разница? Ты можешь быть хорошим христианином, судя по тому, что происходит в видимой части твоего ума, — и в то же время оставаться язычником.
— Ну, если быть язычником означает хранить обычаи наших предков и веру в наших отцов, если это значит искать Бога во всем и все видеть как Бога… если это значит горько оплакивать величие, которое никогда уже не вернется, — тогда верно, я язычник.
— Вот и я тоже. Видишь вот эту маленькую веточку омелы? Я всегда ношу ее на шее. Она символизирует мою связь с тем миром, где я был рожден, с миром древнего знания. Разве мы не меняем одежду, когда холод сменяется теплом? Наш взгляд на мир меняется точно так же. Религия — это просто цвет, который приобретает наша душа в зависимости от освещения. Ты видел меня под ярким солнцем Средиземноморья, но когда ты увидишь меня в сумрачных лесах Британии, я могу оказаться совсем другим человеком… но не забывай, при этом я останусь тем же самым. Это неизбежно, и так оно и должно быть. Помнишь, на Рейне ты запел гимн солнцу? И мы все запели вместе с тобой — христиане и язычники… просто потому, что в великом солнце, пробуждающемся после ночи, мы увидели лик Бога, и славу Христа, принесшего свет в наш мир.
Так прошла вся ночь. Время от времени люди на лодке перекликались, чтобы подбодрить друг друга, или гребли молча, — до тех пор, пока, наконец, не поднялся ветер и туман не начал понемногу развеиваться. Деметр поднял парус, и его товарищи, измученные долгим напряжением, смогли, наконец, отдохнуть.
Когда же над морем начал разливаться утренний свет, Амброзин вдруг закричал:
— Смотрите! Смотрите все!
Аврелий вскинул голову, Ромул и Ливия подбежали к поручням на носу лодки, а Батиат, Оросий и Деметр выскочили из трюма, чтобы с восторгом уставиться на зрелище, медленно открывавшееся их взорам. В лучах рассветного солнца из тумана вставала земля: зеленые луга и белые меловые утесы, голубое небо и голубое море, пенящееся волнами у подножий, и миллионы птиц, шумно приветствовавших утро…
— Британия! — возвестил Амброзин. — Моя Британия!
Он широко раскинул руки, словно желая обнять дорогого и давно потерянного друга. По щекам Амброзина катились горячие слезы, но выражение его лица было загадочным, и глаза сияли каким-то новым, незнакомым светом. А потом он упал на колени и прижал ладони к лицу. Старик погрузился в молитву, обращаясь к хранителям своей родной земли, овеваемый ветром, доносившим до судна запахи Британии, никогда не стиравшиеся в его памяти…
Все остальные смотрели на Амброзина молча, глубоко тронутые его радостью; и вскоре киль лодки зашуршал по ровной гальке, покрывавшей дно у самого берега.
На берег Британии с отрядом сошел один лишь Юба, потому что остальных лошадей товарищи оставили Тетасию в уплату за проезд. Аврелий свел коня по узкому трапу, поглаживая животное, чтобы успокоить. Легионер не уставал восхищаться этим конем, со шкурой черной и блестящей, как вороново крыло, в ясном утреннем свете, казавшемся предвестником весны. Все остальные спустились следом за Аврелием, и Батиат шел последним, с победоносным видом неся на плечах Ромула.
Они сразу направились на север, через зеленые поля, на которых еще тут и там лежали пятна снега, между которыми сверкали пурпурные крокусы. Малиновки, рассевшиеся на кустах, казалось, умолкали только затем, чтобы проводить удивленными взглядами небольшую процессию, шагавшую по тропе. Тут и там среди обширных пастбищ высились колоссальные старые дубы. Золотистые ягоды омелы поблескивали среди их голых ветвей.
— Видишь? — сказал Амброзин, показывая своему ученику эти ягоды. — Это и есть омела, священное растение нашей древней веры… люди верят, что она падает с небес. И дуб тоже священен, его именем называют мудрейших в религии кельтов, друидов.
— Я знаю, — ответил Ромул. — Это от греческого слова «дри», то есть «дуб».
Аврелий вернул их к реальности.
— Нам необходимо как можно скорее раздобыть лошадей. Пешком мы слишком уж уязвимы.
— Как только сможем, — пообещал Амброзин. — Как только сможем…