Манфреди Валерио Массимо. Последний легион

   — Нет, Эгерия, там ведь всего лишь кучка беглецов, старый мистик-мечтатель да мальчишка, — ответил Кустенин. И в последний раз оглянулся на своего друга, возникшего после многих лет отсутствия, как по волшебству.
   Старик и мальчик стояли на берегу бок о бок. Они молча смотрели на волны, бившиеся у подножия утеса, кипевшие белой пеной…
 
   На следующий день, ближе к вечеру, карета сенатора вкатилась в ворота Кастра Ветера. Его допустили к Вортигену, но сначала сенатору пришлось подвергнуться тщательной проверке, проведенной варваром Вульфилой.
   Вульфила уже полностью завоевал доверие своего хозяина. Когда варвар услышал, с какой новостью явился гость, его уродливые черты исказились еще сильнее, отражая довольство.
   — Иди за мной, — сказал он сенатору. — Ты должен подробно рассказать обо всем нашему властителю. Он будет весьма тебе благодарен.
   И повел доносчика в замок, к обители Вортигена.
   Старик принял сенатора, сидя все на том же троне; его золотая маска была единственным светлым пятном в полутьме сгущавшихся сумерек.
   — Говори, — приказал Вульфила, и сенатор заговорил.
   — Благородный Вортиген, — сказал он. — Вчера в сенате Карветии некий человек осмелился публично выступить против тебя; он назвал тебя тираном и подстрекал народ к бунту. Он заявил, что кто-то воссоздал какой-то старый, давно распущенный и забытый легион, и представил всем неизвестного мальчишку, утверждая, что это самый настоящий император…
   — Это они, — перебил его Вульфила. — Можно в этом не сомневаться. Старик бредит пророчеством, в котором говорится о юном правителе, явившемся из-за моря. Он может стать для тебя настоящей угрозой, поверь. Он вовсе не безумен, как можно подумать, глядя на него. Совсем наоборот, он чрезвычайно умен, и он вполне может сыграть на суеверии и на тоске старых римских аристократов по ушедшему прошлому. Его цель совершенно очевидна: он хочет сделать из этого маленького самозванца некий символ и использовать его против тебя.
   Вортиген взмахнул тощей рукой, отпуская доносчика, и сенатор тут же принялся пятиться, неустанно кланяясь, пока не исчез за дверью, в которую вошел.
   — Ну, и что ты предлагаешь? — спросил тиран Вульфилу.
   — Предоставь мне свободу действий. Позволь мне уехать отсюда с моими людьми, с теми, на кого я могу положиться. Я знаю этих ублюдков, поверь мне; я найду их, где бы они ни прятались. Я принесу тебе шкуру старика, а себе оставлю голову мальчишки.
   Вортиген попытался выпрямиться.
   — Меня интересует вовсе не шкура старика. У нас с тобой было другой уговор.
   Вульфила вздрогнул. В этот самый момент судьба предлагала ему бесценную возможность: все детали его замысла легли на свои места. Ему нужно было сделать лишь последний рывок, и перед ним могло открыться блестящее будущее, беспредельная власть. Он ответил, стараясь скрыть свое возбуждение:
   — Ты прав, Вортиген! Я так обрадовался тому, что мои долгие поиски вот-вот завершатся, что на мгновение забыл о собственном обещании. Наш уговор! Ты позволишь мне снести мальчишке голову и дашь возможность уничтожить всех тех мерзких дезертиров, что защищают его, — а я отплачу тебе обещанным даром.
   — Вижу, ты просто читаешь мои мысли, как всегда, Вульфила. Итак, ты принесешь сюда тот дар, которого я так долго дожидался. Но сначала ты должен мне кое-что объяснить.
   — Спрашивай.
   — Нет ли среди тех людей, которых ты так страстно желаешь уничтожить, того, который рассек твое лицо?
   Вульфила опустил глаза, чтобы скрыть яростный огонь, вспыхнувший в них, и у него само собой вырвалось:
   — Да, это так. Ты угадал.
   Тиран не скрывал своего удовлетворения. Он еще раз продемонстрировал превосходство своей золотой маски над уродливой маской плоти, из-за которой смотрел на него нынешний слуга и возможный противник, — потому что шрамы Вульфилы были делом рук человеческих, а язвы, разъедавшие лицо тирана, не могли быть ничем иным, кроме дела рук самого Господа.
   — Я жду, — сказал Вортиген, и эти слова прозвучали из-за золотого укрытия гулко и весомо, как голос высшего судьи.
   Вульфила тут же вызвал одного из своих воинов и приказал ему немедленно принести упомянутый предмет. Варвар вскоре вернулся, неся длинный, узкий футляр из дубовых дощечек, обитый гвоздями с блестящими шляпками, и положил его у ног Вульфилы.
   Вульфила жестом отпустил воина и подошел ближе к трону, чтобы на глазах Вотиргена открыть драгоценный ларец с обещанным даром.
   Он поднял взгляд на загадочную маску, нависавшую над ним, — и в это мгновение понял, что готов биться об заклад на что угодно, утверждая, что заметил в глазах старика необъятную алчность.
   — Вот он, мой дар, господин, — сказал Вульфила, поднимая крышку ларца. — Это меч, выкованный калибанами для Юлия Цезаря, первого воина мира, завоевателя Британии. Он твой!
   Вортиген не смог устоять перед завораживающим оружием. Он протянул руку, шипя:
   — Дай его мне! Дай его мне!..
   — Сию минуту, господин, — ответил Вульфила, и во взгляде варвара старик прочитал — слишком поздно — собственную судьбу. Он хотел закричать, но меч уже вонзился в его грудь, пройдя точно сквозь сердце и пригвоздив старое тело к спинке трона. И старый тиран обвис, даже не охнув, и струйка крови стекла из-под его золотой маски — единственный признак жизни на неподвижном металлическом лице.
   Вульфила выдернул меч из мертвого тела и сорвал с Вортигена маску, под которой скрывалась кровавая бесформенная масса.
   Потом варвар надрезал по кругу кожу на голове убитого и одним движением сорвал скальп с белыми длинными волосами.
   Тело, легкое, как пустая оболочка личинки, он отнес к окну за троном и выбросил во внутренний двор. Вой и визг голодных мастиффов мгновенно разнесся над замком, похожий на вой демонов подземного ада. Но в следующее мгновение вой превратился в низкий жадный рык… и псы продолжали рычать, пожирая тело своего хозяина.
   Вульфила надел на лицо золотую маску, а на голову натянул скальп Вортигена с гривой белых волос. И, схватив сверкающий меч, в таком виде предстал перед своими воинами, — подобный демону, с висками, перепачканными запекшейся кровью. Варвары уже сидели на конях в большом дворе замка; они уставились на Вульфилу, онемев от изумления, а он прыгнул в седло и дал шпоры своему жеребцу, крича;
   — В Карветию!

ГЛАВА 11

   Два дня спустя некий всадник ворвался на полном ходу во двор виллы Кустенина, принеся невероятные новости. Это был один из тех немногих шпионов Кустенина, что еще оставались в Кастра Ветера, — с их помощью удавалось избегать опустошительных налетов наемников тирана.
   — Все говорили, что Вортиген заключил договор с самим дьяволом! — задыхаясь, говорил этот человек. — И так оно и оказалось! Сатана вселился в его плоть, вернул ему силу и ярость молодости, но его злобность возросла до невообразимых пределов!
   — Что ты такое говоришь? Ты что, потерял рассудок? — воскликнул Кустенин, хватая мужчину за плечи и встряхивая изо всех сил, словно надеялся заставить говорить здраво.
   — Нет, господин, я не сошел с ума, все это чистая правда! И если ты лелеял надежду на то, что он вот-вот протянет ноги, то ты здорово ошибался. Он как будто… как будто воскрес! Говорю тебе, он одержим дьяволом! Я это видел собственными глазами. Он выглядел, как видение ада, с золотой маской на лице… а по вискам вместо пота стекала кровь! Голос гремел, как гром, такого голоса никто прежде не слышал, а меч! В его руке был меч настолько прекрасный, что я такого и вообразить бы не смог! Острый, как бритва, и отражающий свет факелов, как стекло… а рукоятка — в виде золотой орлиной головы. Только архангел Михаил мог бы владеть таким мечом. Или сам Сатана.
   — Послушай, постарайся успокоиться, — настаивал Кустенин. — У тебя горячка!
   — Да нет же, поверь, все так, как я говорю! Он умчался куда-то во главе двух сотен вооруженных всадников, тех самых, что с недавних пор сеют вокруг ужас… они грабят, жгут, уничтожают все, что им попадется на глаза, да с такой яростью, какой в мире не видано. Я скакал сюда без остановки. Я срезал путь, проехав через лес Гован, не отдыхал ни днем, ни ночью, только менял лошадей на наших подставах. Я сам слышал, как он кричал: «В Карветию!» Ему понадобится не больше двух дней, чтобы добраться до вас.
   — В Карветию… нет, это невозможно! Зачем ему мчаться сюда? Он никогда не замахивался на этот город; мы нужны ему, и, кроме того, почти все влиятельные люди здесь все равно уже подчинены ему, куплены им… Нет, в этом нет смысла, никакого смысла! — Кустенин на несколько минут замолчал, уйдя в раздумья, потом сказал: — Послушай… я знаю, что ты страшно устал, но я должен попросить тебя еще об одной услуге. Отправляйся к старому римскому причалу и найди Орибаса, рыбака. Он из моих людей. Скажи ему, чтобы он был готово отплыть завтра на рассвете, с запасом воды и пищи на борту, и пусть вообще возьмет с собой все, что сможет. Поспеши!
   Человек снова вскочил на коня и умчался прочь, а Кустенин поднялся наверх, чтобы предупредить жену.
   — Боюсь, я получил дурные новости, — сказал он. — Вортиген со своими людьми направляются к нашему городу, и, пожалуй, у нашего друга Мирдина могут быть серьезные неприятности. Я должен предостеречь его. Может быть, виной тому его речь в сенате, может, именно она заставила Вортигена пуститься в этот поход, — но я не могу допустить, чтобы старый лунатик погиб вместе с мальчиком и со всеми своими друзьями… хотя они, пожалуй, такие же сумасшедшие, как и он, раз уж притащились сюда следом за ним из Италии.
   — Скоро стемнеет, — заметила Эгерия. — Не опасно ли сейчас отправляться в путь?
   —Я должен это сделать, иначе мне будет просто не заснуть ночью.
   — Папа, а можно мне поехать с тобой? — попросила Игрейна. — Пожалуйста, разреши!
   — Даже не думай об этом! — испугалась Эгерия. — У тебя еще будет возможность повидаться с тем юным римлянином.
   Игрейна вспыхнула и быстро вышла из комнаты.
   Эгерия вздохнула, провожая мужа до двери. И долго стояла на пороге, прислушиваясь к звуку его шагов, пока он спускался по лестнице и пересекал двор.
   Кустенин зашел в конюшню и оседлал своего белого жеребца, самого быстрого из всех его коней. Он вскочил в седло, и слуги распахнули перед ним ворота. В красноватом свете сумерек Кустенин помчался через равнину.
   Старая крепость на вершине холма была видна издали. Она возвышалась над долиной и озером. Взгляд Кустенина сразу же остановился на знамени, укрепленном на самой высокой башне: дракон древнего сарматского полка, некогда охранявшего Великую стену… а позже этот дракон стал знаменем его легиона Струйки дыма свидетельствовали о том, что за старыми стенами таилась жизнь; а когда Кустенин подъехал к воротам, они открылись. Он спрыгнул на землю и тут же попал в горячие объятия Амброзина, который поспешил представить прибывшего.
   — Ромул, ты уже знаком с моим старым другом. А остальным сообщаю: перед вами Кустенин, которого римляне называли Константином, наш duxbellorum и magister mдitum, самый замечательный человек в Британии. Надеюсь, он погостит у нас какое-то время.
   Над большим очагом жарилась косуля, мужчины отрезали мечами куски мяса по мере того, как оно поспевало. Лук и колчан со стрелами все еще висели на плече Ливии, подстрелившей эту дичь. Все выглядели веселыми и бодрыми, и сердце Кустенина замерло при мысли о том, что он должен сообщить этим людям.
   — Садись, — пригласил его Амброзии. — Поешь с нами!
   — Нет времени, — ответил Кустенин. — Вы должны сейчас же покинуть это место. Мне только что сообщили, что Вортиген направляется к Карветии во главе двух сотен бешеных варваров-наемников, в полном боевом снаряжении. Они, скорее всего, будут здесь уже завтра к вечеру.
   — Вортиген? — недоверчиво переспросил ошеломленный Амброзин. — Но он слишком стар! Он не сможет усидеть в седле, даже если его привязать к спине лошади!
   — Да, я знаю. Мне и самому трудно было поверить в это, но из замка Вортигена нарочно прискакал один из моих шпионов. Он едва дышал, он мчался день и ночь, чтобы предупредить меня. И он утверждает, что тиран заключил договор с самим дьяволом. Сатана вселился в его старое тело, вернув ему силу и бешеную энергию молодости, да еще и даровал Вортигену какой-то особый меч, лучше которого нет в мире.
   Аврелий придвинулся поближе.
   — Да почему твой человек решил, что это был Вортиген?
   — Потому что на нем была золотая маска, которую он не снимает вот уже десять с лишним лет, и у него были длинные белые волосы, спадавшие на плечи… но голос у него был как у молодого человека.
   — Ты что-то сказал о мече… — продолжил Аврелий.
   — Да, верно. Мой человек хорошо рассмотрел этот меч. У него лезвие острое, как бритва, он сверкает, как стекло, и у него золотая рукоятка в виде орлиной головы…
   Аврелий побледнел.
   — Всемогущие боги! — воскликнул он. — Это не Вортиген, это Вульфила! И он ищет нас!
   Все разом испуганно вскрикнули.
   — Ну, кто бы это ни был, — возразил Кустенин, — вам надо отсюда убираться. Ему понадобится никак не больше двух дней, чтобы добраться сюда. Послушайте, что я вам скажу. Завтра утром, на рассвете, я намерен отправить свою семью в безопасное место, на лодке… она увезет их в Ирландию. Там найдется место еще для двух или трех человек. Думаю, это будут Мирдин и мальчик, и еще вот эта девушка, я полагаю… Но это, к сожалению, все, что я могу для вас сделать.
   Аврелий глубоко вздохнул, и его сверкающий взгляд остановился на Амброзине.
   — Наверное, твой друг прав, — сказал легионер. — Это было бы самым мудрым решением. Мы не можем убегать от него вечно. Мы и так забрались уже на самый край света. Так что у нас не остается выбора. Придется нам разделиться. Если мы останемся здесь все вместе, это только привлечет к нам всех наших врагов. Ты должен уехать, Амброзин, уехать с мальчиком, и Ливия тоже… я прошу вас об этом. Спасайтесь. Ничто больше не защитит Ромула.
   Ромул посмотрел на Аврелия так, словно не верил собственным ушам; глаза мальчика наполнились слезами. Но тут возмутился Амброзин:
   — Нет! — воскликнул он. — Наше дело не может кончиться вот таким образом! Пророчество говорит чистую правду, я в этом абсолютно уверен! Мы должны остаться здесь, любой ценой!
   Ливия переглянулась с Аврелием, потом повернулась к старому наставнику.
   — Ты должен посмотреть в лицо фактам, — сказала девушка. — Ты должен осознать печальную реальность, перед которой мы очутились. Если мы останемся здесь, мы все погибнем, и он погибнет вместе с нами. — Потом Ливия обернулась к остальным — Ты, Ватрен, что думаешь обо всем этом?
   — Думаю, ты права. И нет смысла сопротивляться очевидному. Надо просто отправить мальчика и его воспитателя в безопасное место. А мы сумеем постоять за себя.
   — Оросий? Деметр?
   Оба молча кивнули.
   — Батиат?
   Огромный эфиоп как-то растерянно огляделся по сторонам, как будто не в силах поверить, что их страшное и прекрасное приключение подходит к концу, что эта большая семья — единственная семья, какая только у него была в жизни, — вот-вот развалится. Он опустил голову, чтобы скрыть выступившие на глазах слезы, и остальные восприняли его жест как знак одобрения.
   — Ну что ж, тогда, можно считать, все решено, — сделала вывод Ливия. — А теперь давайте постараемся отдохнуть. Каждому из нас завтра утром предстоит отправиться в трудный путь, независимо от того, какое направление мы выберем.
   Кустенин встал, чтобы отправиться домой.
   — Помните, — сказал он. — На старом римском причале, на рассвете. Надеюсь, отдых поможет вам принять правильное решение.
   Он взял лошадь за уздечку.
   — Подожди, — остановил его Аврелий.
   Он поднялся на стену и снял знамя. Тщательно свернув штандарт, он протянул его Кустенину.
   — Сохрани это, его нельзя оставлять на поругание.
   Кустенин взял знамя, вскочил в седло и помчался к городу. Амброзин печально наблюдал за церемонией, потом положил руку на плечо Ромула и привлек мальчика к себе, словно желая защитить его от холода, поднимавшегося из глубины сердца.
   Аврелий ушел в сторону, борясь с переполнившими его чувствами, и Ливия пошла следом за ним. Она нашла легионера в тени под лестницей, ведшей на сторожевую галерею стены, и горячо поцеловала в губы.
   — Бессмысленно бороться с неизбежным; судьба сама все решила за нас, она не позволяет нам выйти за определенные границы… Давай вернемся в Италию; мы найдем корабль, который довезет нас до Средиземноморья. Мы можем поехать в Венецию…
   Аврелий поверх головы девушки посмотрел на Ромула и закусил губы. Ромул сидел рядом с Амброзином, и старик крепко обнимал мальчика, укрыв своим плащом.
   — Может быть, мы еще встретимся с ними… кто знает? — сказала Ливия, отвечая на собственные мысли. — Sedprimumvivere; жизнь решат сама. Ты согласен? — И Ливия крепко обняла Аврелия.
   Аврелий отшатнулся.
   — Ты ведь сама не веришь тому, что говоришь, а? Разве ты не понимаешь, что я люблю этого мальчика, словно родного сына, которого у меня никогда не было? Разве ты не понимаешь, что для меня вернуться в твою лагуну — все равно, что погрузиться в море пламени? Пламени угасшей памяти, пламени стыда… Оставь меня одного, прошу! Просто оставь меня одного.
   Ливия, всхлипнув, ушла и спряталась где-то в крепости.
   Аврелий снова поднялся на бастион и встал возле одной из сторожевых башен, прислонившись к ней спиной. Ночь стояла тихая и ясная, по-весеннему теплая, но сердце Аврелия сжимал холод отчаяния. Ему хотелось вовсе не существовать на этом свете, никогда не рождаться. Долго-долго стоял легионер на бастионе, погруженный в свои мысли, — уже и луна поднялась над склонами горы Бадон, посеребрив долину… Вдруг кто-то прикоснулся к руке Аврелия. Он вздрогнул, увидев перед собой Амброзина. Как он сумел подняться по скрипучей деревянной лестнице, не издав ни звука? Аврелий оглянулся по сторонам, словно ожидая, что где-то поблизости затаился призрак.
   — Амброзин… чего тебе нужно?
   — Идем со мной, время пришло.
   — Куда?
   — Искать нашу правду.
   Аврелий покачал головой.
   — Нет, оставь меня одного. Нам завтра предстоит долгий путь.
   Амброзин потянул легионера за плащ.
   — Ты пойдешь со мной, и немедленно!
   Аврелий неохотно отошел от башни.
   — Хорошо, пусть так. Но потом ты оставишь меня в покое.
   Амброзин спустился со стены и вышел из крепости, быстрым шагом направившись к огромному круглому камню, возле которого стояли четыре монолита, на фоне лунного света похожие на молчаливых великанов. Дойдя до камня, Амброзин жестом приказал Аврелию сесть на него; легионер повиновался, словно его подталкивала какая-то невидимая сила. Старый друид налил в чашку какой-то жидкости и протянул Аврелию.
   — Выпей, — коротко сказал он.
   — Что это такое? — удивленно спросил Аврелий. — Дорога в ад… если ты к этому готов.
   Аврелий посмотрел в глаза старика, в его расширенные зрачки, — и ему показалось, будто его затягивает в темный водоворот. Он механическим жестом протянул руку, взял чашку и одним глотком выпил все ее содержимое.
   Амброзин положил руку на голову Аврелия. Его пальцы показались легионеру острыми когтями, пронзившими кожу и череп. Он закричал от острой, невыносимой боли, — но это было похоже на крик во сне: он открывал рот, но наружу не вырывалось ни единого звука, а боль оставалась внутри, словно лев в клетке, рвущийся на свободу… Потом пальцы погрузились в его мозг, и голос друида прогремел:
   — Впусти меня! Впусти меня!
   Голос громыхал, шипел, визжал…
   И этот голос отыскал некий путь, и ум Аврелия взорвался в вопле агонии… а потом легионер, задыхаясь, упал на камень и застыл, как мертвый.
 
   Очнулся он в незнакомом месте, окруженный непроницаемой тьмой, и неуверенно огляделся по сторонам, пытаясь найти что-нибудь такое, что вернуло бы его к реальности. Он видел темные очертания осажденного города… вдоль стен — огни походных лагерей. Пылающие метеоры прорезали небо со свистящим шорохом, но эти звуки и приглушенные, далекие голоса колебались, вибрировали, как в ночном кошмаре.
   — Где я? — спросил Аврелий.
   Голос друида ответил откуда-то сзади:
   — В своем прошлом… в Аквелии?
   — Это невозможно, — возразил легионер. — Это невозможно…
   Теперь он различил вдалеке черный силуэт какого-то полуразрушенного акведука; между колоннами и арками то возникал, то гас свет. Голос Мирдина Амброзина зазвучал снова:
   — Смотри. Там кто-то есть.
   Стоило Аврелию услышать эти слова, как его зрение прояснилось и обострилось, он стал видеть, как ночная птица, ищущая жертву: да, какая-то фигура двигалась под акведуком… Человек, державший в руке фонарь, миновал второй пролет арок. Он внезапно обернулся, и луч фонаря упал на его лицо.
   — Это ты! — произнес голос за спиной Аврелия.
   Аврелий, показалось, что его вдруг подхватил вихрь, закружив, как сухой лист. Да, это был он сам, на том развалившемся акведуке, это он держал фонарь… и он услышал донесшийся из темноты голос, хорошо знакомый ему, поразивший его:
   — Ты принес золото?
   И из ночи выскочило лицо: Вульфила!
   — Все, что у меня нашлось, — ответил Аврелий и протянул варвару кошелек.
   Варвар взвесил его на ладони.
   — Это не то, о чем мы договаривались. Но все равно я его возьму.
   — Мои родители! Где они? Мы же договорились…
   Вульфила бросил на легионера бесстрастный взгляд, на его каменном лице не было написано никаких чувств.
   — Ты найдешь их у входа в западный некрополь. Они слишком ослабели. Им было просто не добраться сюда.
   Вульфила повернулся к Аврелию спиной и растаял в ночи.
   — Подожди! — крикнул Аврелий, но никто ему не ответил. Он остался один, терзаемый сомнениями. Фонарь в его руке дрожал.
   Голос друида-проводника снова прозвучал над Аврелием:
   — У тебя не оставалось выбора…
   Теперь он очутился в другом месте, рядом с городской стеной, перед боковыми воротами, выходившими в поле. Он открыл их с огромным трудом, потому что они заржавели и заросли вьющейся травой, скрывавшей их от посторонних взглядов… об их существовании давным-давно забыли. Потом Аврелий вышел наружу, держа в руке фонарь. Перед ним был некрополь — с древними, обветшавшими могилами, заросший ежевикой и лебедой. Аврелий осторожно осмотрел все вокруг себя, прошел в одну сторону, в другую: местность тут была голой и открытой, и явно совершенно заброшенной, необитаемой. Он негромко позвал:
   — Отец! Мама!
   В ответ на его зов из темноты послышались болезненные стоны: это были голоса его родителей! Он бросился на звук, его сердце бешено колотилось, и тут подпрыгнувший в руке фонарь выхватил из ночи страшную картину: его родители висели на кольях, охваченные агонией смерти… На их телах отчетливо виднелись следы ужасающих пыток. Отец Аврелия поднял голову, его лицо было залито кровью.
   — Вернись назад, сын! — выдохнул он из последний сил… но в то же самое мгновение из-за надгробия выскочил Вульфила и пронзил его мечом. Аврелий задохнулся от ужаса, когда увидел, как словно из пустоты появилось целое море варваров, окруживших его. И тут же сталь вонзилась в его шею, а потом удар по затылку свалил его на землю. Последним, что он видел, был меч Вульфилы, рассекший тело его матери… но он продолжал слышать: он слышал голос огромного варвара, кричавшего своим людям: «Ворота открыты! Город наш!» И еще до Аврелия донесся топот ног бесчисленных врагов, бежавших в открывшийся для них вход. А потом он услышал пронзительные крики горожан, вопли страха и стоны умирающих… и звон оружия, и рев пламени, пожиравшего Аквелию…
   Он закричал изо всех тех сил, что еще оставались у него, он кричал от ужаса, от ненависти, от отчаяния… А потом он снова услышал голос, проведший его через весь этот ад, и обнаружил, что лежит на огромном круглом камне, мокрый от пота, и его голова готова вот-вот лопнуть… Но перед ним стоял Амброзин и требовал:
   — Продолжай! Продолжай, иначе ворота твоего прошлого захлопнутся! Вспоминай, Аврелий Амброзии Вентид, вспоминай!..
 
   Аврелий глубоко вздохнул и сел, прижав ладони к пульсирующим болью вискам.
   Он заговорил, хотя каждое слово стоило ему неимоверных усилий:
   — Не знаю, сколько я там провел времени. Должно быть, они решили, что я мертв…
   Дыхание Аврелия стало немного ровнее. Он коснулся шрама на своей груди.
   — Похоже, меч только скользнул по мне, по ключице, не достав до сонной артерии… но боль в голове была невыносимой. Я ничего не помню. Я просто брел куда-то безо всякого смысла, пока не увидел толпу беженцев, они пытались спастись, уплыть в лагуну на лодках… Я машинально пошел туда, чтобы помочь им. Люди бежали к берегу со всех сторон, обезумев от страха, лодки были переполнены так, что грозили перевернуться. Я сделал, что мог… там было множество стариков, женщин, детей, они вязли в грязи, вокруг царил полный хаос, все кричали, рыдали… они оплакивали то, что потеряли… А варвары, не удовлетворенные тем, что сотворили с Аквелией, уже неслись к побережью, размахивая факелами, жаждая перебить беглецов… Последняя лодка, ужасно переполненная, как раз отходила от берега, и лодочник держал на ней место для меня. Он протянул мне руку и кричал: «Скорее! Забирайся сюда!», но тут мы услышали женский голос «Подождите! — кричала женщина. — Подождите! Ради милосердного Господа!» Она вошла в воду почти по пояс, и за собой тащила девочку, онемевшую от ужаса. Я помог им сесть в лодку, я держал ребенка на руках, пока женщина карабкалась на борт с помощью лодочника. Потом, когда она села, я протянул ей девочку. Девочка боялась темной воды, шума, огней… она уже одной рукой держалась за мать, но другой продолжала обнимать меня за шею. Она… она сорвала медальон, который я всегда носил… медальон с орлом… символ моего отряда и моего города, потерянных навсегда, И эта девочка была Ливией!