Страница:
Батиат налетел на вражеских всадников, вышибая из седла каждого, кто оказывался на его пути. Товарищи неслись за ним, яростно вышибая из рук врагов мечи и щиты. Вульфила, все еще остававшийся на верхней части склона, увидел Аврелия — и рванулся за ним, размахивая мечом. Краем глаза Ватрен заметил Ромула, скакавшего справа от него, и крикнул:
— К тем камням, Ромул, быстро! Убирайся отсюда!
Перепуганный Амброзин, увидев всадников, несущихся прямо на него галопом, спрятался за скальный выступ, торчавший из земли неподалеку от него, и попытался рассмотреть, где теперь мальчик. И он увидел Ромула — тот гнал своего норовистого пони к кругу гигантских камней.
Вульфила уже почти догнал Аврелия и заорал, вне себя от бешенства:
— А ну, повернись ко мне, трус! На этот раз ты от меня не сбежишь!
И он взмахнул мечом, рассчитывая первым нанести смертельный удар.
Батиат подставил свой щит и огромный железный диск спас Аврелия. Меч со звоном ударился о металл и высек целый сноп искр.
А тем временем первая линия варварской кавалерии ворвалась сквозь горящий частокол в лагерь и рассыпалась во все стороны. Варвары выместили свою ярость на всем, что подвернулось им под руку, — и через несколько минут запылали и казармы, и сторожевые башни, превратившись в огромные факелы огня.
— Здесь никого нет! — закричал, наконец, один из всадников. — Они сбежали! В погоню!
Амброзин вскарабкался на вершину камня и наблюдал за тем, как Аврелий с отчаянной храбростью сражается с Вульфилой. Щит римлянина разлетелся вдребезги, меч согнулся под ударами непобедимого оружия врага, — но в это самое мгновение сквозь дикий визг варваров, сквозь звон и грохот оружия прорвался высокий чистый звук. Это была боевая труба римлян, зовущая в атаку. И тут же на гребне высоких восточных холмов возникли сверкающая серебряная голова и развевающийся пурпурный хвост дракона. Плотный строй воинов появился вслед за знаменем, — они держали низко опущенные копья, их щиты образовали непроницаемую стену… они бросились вперед, издавая боевой клич римской тяжелой кавалерии. Легион Дракона возник словно из ниоткуда, и теперь быстро спускался по склону. Впереди мчался Кустенин.
Вульфила на мгновение растерялся, и Батиат тут же бросился на него всем своим весом, и огромный варвар потерял равновесие и покачнулся, не сумев нанести Аврелию последний, смертельный удар; легионер к этому моменту остался уже совершенно безоружным. Вульфила спрыгнул на землю — но в тот момент, когда он выпрямлялся, он заметил Ромула, только что соскочившего с пони и бежавшего к огромным камням в поисках укрытия. Варвар со всех ног помчался следом за мальчиком, но Ватрен, угадавший намерения Вульфилы, встал у него на пути. Меч Вульфилы обрушился на него с устрашающей силой, разрубив разом и щит, и кирасу. Поток крови хлынул из груди Ватрена, а Вульфила уже бросился дальше, крикнув своим людям: «Прикройте меня!»
Сразу четверо варваров налетели на Ватрена, но он продолжал драться, как лев. Залитый кровью, Ватрен отступил назад, чтобы прислониться к дереву. Но вот в него вонзилось одно копье, второе, третье — пригвоздив воина к стволу. Он еще смог выкрикнуть: «Катитесь в ад, ублюдки!» — а потом его голова безжизненно упала на грудь.
Остальные варвары продолжали наседать на маленькую группу доблестных воинов, сражавшихся с неиссякаемой энергией. Аврелий выхватил меч из рук упавшего на землю врага и вернулся в строй, одновременно пытаясь рассмотреть, куда бежит Вульфила… и быстро понял, что варвар направляется к мегалитам, среди которых скрылся Ромул. Деметр и Оросий сражались рядом с Аврелием, но вскоре повалились на землю один за другим, обессиленные. Батиат прорвался к ним, наконец, но слишком поздно, чтобы помочь двоим товарищам, — он лишь прорвал линию врага и дал возможность Аврелию вырваться на открытое место. Легионер помчался к каменному кругу. Батиат оказался окруженным врагами со всех сторон. Гигант бешено вращал свой топор, и во все стороны летели головы и руки варваров, трещали щиты и мечи, земля была залита вражеской кровью.
Но вдруг в плечо Батиата вонзилась стрела — и он был вынужден отступить к скале. Как медведь, окруженный стаей собак, Батиат продолжал расшвыривать варваров с чудовищной силой, хотя весь его левый бок был уже залит кровью. Ливия увидела это — и повернула коня в сторону гиганта, на ходу выпуская одну за другой стрелы в спины врагов, наседавших на раненного эфиопа.
Сражение продолжалось, яростное, безумное. Однако к полю боя уже подоспели новые воины, над которыми реяло знамя Дракона. Они быстро оттеснили варваров, пораженных появлением легиона, и вынудили их отступить к подножию холма.
Амброзин в это время увидел Вульфилу, который, задыхаясь, бежал по краю поля к каменному кругу, и закричал:
— Прячься, Ромул! Беги! Прячься!
Ромул, уже почти достигший вершины холма, оглянулся на товарищей, ввергнутых в кровавую бойню.
И увидел прямо перед собой огромного воина с длинными белыми волосами, в золотой маске, скрывавшей лицо. Он был очень близко, он весь был залит кровью и потом, а в его руке был меч, красный и пугающий… Внезапно воин сорвал маску, и Ромул увидел изуродованное лицо… Вульфила! Мальчик попятился, испуганный, и очутился возле одной из каменных колонн. Он взмахнул ножом в жалкой попытке сопротивления. Издали до него доносились крики его наставника и шум битвы, но его взгляд был прикован к мечу, занесенному над его головой. Когда меч двинулся вниз — нож мальчика вонзился в ногу врага. Ромул снова попятился — и уперся спиной в каменную колонну. Больше бежать было некуда. Боль, страх, надежда… все разом вспыхнуло в душе мальчика… этот непобедимый меч мог покончить со всеми его друзьями в одно мгновение… И вдруг безумный страх бегства, и ужас, охвативший Ромула при виде невозмутимого врага, куда-то исчезли, сменившись загадочным спокойствием… как будто мальчик был готов умереть, как истинный солдат. Но когда меч уже летел к его голове, он услышал в собственном уме голос Амброзина, громкий и отчетливый.
— Защищайся! — приказал старый наставник.
И Ромул каким-то чудом ушел от удара, метнувшись в сторону. Меч нырнул в трещину между камнями и застрял там. А Ромул, даже не оглянувшись, протянул руку назад и схватил с каменной плиты горсть еще горячих углей и золы, чтобы мгновенно швырнуть их в глаза Вульфиле. Варвар отшатнулся, взвыв от боли. И тут же в голове Ромула снова зазвучал голос Амброзина, так же отчетливо и размеренно, как в первый раз:
— Возьми меч.
Ромул повиновался. Он схватился за царственную золотую рукоятку и спокойно вынул меч из расщелины. Оружие послушно легло в юную руку, и когда Вульфила открыл глаза — он увидел, что мальчик двумя руками направляет меч прямо ему в живот… и рот варвара раскрылся в ужасающем крике, перекрывшем шум еще не закончившейся битвы. Изумленный, потрясенный, не верящий происходящему, огромный варвар следил за тем, как лезвие меча проникает в его плоть, погружается в кишки… Он почувствовал, как меч вышел из его спины, слышал пронзительный, дикий крик отвратительного мальчишки…
Вульфила упал на колени, а Ромул продолжал стоять перед ним, ожидая кончины заклятого врага, — однако ненависть Вульфилы была так сильна, что продолжала поддерживать в нем жизнь, воспламеняя энергию варвара и желание любой ценой добиться победы.
Он схватился за рукоятку меча и медленно вынул его из чудовищной раны; одной рукой зажав рассеченный живот, другой он поднял меч. И качнулся вперед, пристально уставившись в глаза мальчика, желая приковать его к месту силой взгляда… но когда он уже собрался нанести удар, другой меч вонзился в его тело.
Рядом с варваром стоял Аврелий — так близко, что когда он заговорил, его дыхание коснулось волос Вульфилы и заставило его ощутить холод смерти.
— Это тебе за моего отца, Корнелия Аврелиана Вентида, которого ты зверски убил в Аквелии.
Струйка крови потекла изо рта Вульфилы, однако варвар еще держался, он все еще пытался поднять меч, ставший вдруг тяжелым, как глыба свинца. Меч Аврелия еще раз ударил его в грудь, разрубив ее наискось, и легионер сказал:
— А это тебе за мою мать, Селию Аврелиану Сильвию.
Вульфила рухнул на землю, испустив последний судорожный вздох. А Ромул, не обращая внимания на изумленный взгляд Аврелия, наклонился над поверженным врагом, окунул палец в кровь и начертил на своем лбу алую линию. А потом поднял меч к небу и издал победоносный крик, подхваченный эхом, — крик резкий и пронзительный, как боевой рог… и этот звук пронесся над морем крови, пролившимся у подножия холма.
Возродившийся легион, чеканя шаг, приблизился к огромным камням, следуя за славным знаменем, что вызвало солдат из тьмы забвения и привело к победе. Древко держал Кустенин, и серебряная голова дракона сверкала в лучах солнца, стоявшего высоко в небе. На вершине холма Кустенин спешился и воткнул древко знамени в землю — рядом с Ромулом. И крикнул:
— Да здравствует Цезарь! Да здравствует сын Дракона! Да здравствует Пендрагон!
И жестом приказал четверым воинам подойти ближе. Они скрестили четыре копья, положили на них огромный круглый щит — и помогли Ромулу встать на него. А потом подняли копья на плечи, как это делали кельты, — чтобы все могли видеть Ромула. Кустенин начал ритмично ударять мечом по своему щиту, и весь легион последовал его примеру: сотни мечей застучали в металл щитов, сотни голосов загремели, повторяя снова и снова:
— Да здравствует Цезарь! Да здравствует Пендрагон!
Кровь Вульфилы алела на лбу Ромула, сверкающий меч был зажат в его руке, и победившие солдаты увидели в юном воине то самое существо, появление которого было предсказано давним пророчеством. Неумолчные крики воинов, тысячекратно умножаемые эхом, зажгли в глазах Ромула гордое пламя, — но все равно его взгляд искал поверх голов легионеров тех, кто так долго был с ним рядом, искал своих друзей… и без них триумф вдруг показался Ромулу пустым и ненужным. Его радость угасла, подавленная другими чувствами, — и он спрыгнул на землю и побежал через ряды солдат, с готовностью расступавшихся и дававших ему дорогу. И над долиной повисла тишина, когда Ромул, молчаливый и ошеломленный, шагал через долину, усыпанную трупами варваров. Ромул оглядывал мертвых и умирающих, всматривался в мешанину тел, продолжавшихся цепляться друг за друга даже в смерти. Он увидел своих друзей, павших в неравной битве: Ватрена, приколоченного к дереву копьями врагов… его глаза все еще были открыты, словно он искал за горизонтом свою несбывшуюся мечту… увидел Деметра и Оросия, нераздельных в жизни и объединившихся в смерти… Бесчисленные враги валялись вокруг них, враги, дорого заплатившие за гибель друзей.
И Ливия. Она была жива, но в ее боку торчала стрела, и лицо девушки искажала боль.
Ромул закричал, горячие слезы хлынули из его глаз, потекли по щекам при виде раненных и погибших друзей, которых ему больше не суждено было увидеть. Он шел вперед, почти ничего не видя перед собой, пока не добрался до берега озера. Легкие волны бежали по поверхности воды, подгоняемые ветром к берегу, и они коснулись усталых ног Ромула, лизнули острие меча, с которого еще капала кровь. И необъятное желание мира и покоя охватило мальчика, омыв, как теплый весенний ветерок. Он крикнул:
— Не будет больше войны! Не будет больше крови!
И окунул меч в озеро, несколько раз подряд, — пока лезвие не засверкало, как хрусталь. А потом Ромул поднял меч над головой и начал раскручивать его — сильнее, еще сильнее, — и вдруг изо всех сил швырнул в озеро. Меч пронесся в воздухе, сверкнув на солнце, и погрузился в поросший мхом древний камень, что высился в середине озера. Последнее дыхание ветра затихло именно в этот момент, и озеро замерло в безмятежном покое, отразив волшебное зрелище: торжественную фигуру старого наставника императора, невесть откуда возникшую. Маленькая серебряная веточка омелы висела на его груди. И голос друида прозвучал почти неузнаваемо, когда он произнес:
— Вот и все, сынок, мой господин, мой король. Отныне никто больше не посмеет поднять на тебя руку, потому что ты прошел сквозь лед, огонь и кровь, как тот меч, что рассек камень. Ты — сын дракона. Ты — Пендрагон.
ЭПИЛОГ
ОТ АВТОРА
БЛАГОДАРНОСТЬ АВТОРА
— К тем камням, Ромул, быстро! Убирайся отсюда!
Перепуганный Амброзин, увидев всадников, несущихся прямо на него галопом, спрятался за скальный выступ, торчавший из земли неподалеку от него, и попытался рассмотреть, где теперь мальчик. И он увидел Ромула — тот гнал своего норовистого пони к кругу гигантских камней.
Вульфила уже почти догнал Аврелия и заорал, вне себя от бешенства:
— А ну, повернись ко мне, трус! На этот раз ты от меня не сбежишь!
И он взмахнул мечом, рассчитывая первым нанести смертельный удар.
Батиат подставил свой щит и огромный железный диск спас Аврелия. Меч со звоном ударился о металл и высек целый сноп искр.
А тем временем первая линия варварской кавалерии ворвалась сквозь горящий частокол в лагерь и рассыпалась во все стороны. Варвары выместили свою ярость на всем, что подвернулось им под руку, — и через несколько минут запылали и казармы, и сторожевые башни, превратившись в огромные факелы огня.
— Здесь никого нет! — закричал, наконец, один из всадников. — Они сбежали! В погоню!
Амброзин вскарабкался на вершину камня и наблюдал за тем, как Аврелий с отчаянной храбростью сражается с Вульфилой. Щит римлянина разлетелся вдребезги, меч согнулся под ударами непобедимого оружия врага, — но в это самое мгновение сквозь дикий визг варваров, сквозь звон и грохот оружия прорвался высокий чистый звук. Это была боевая труба римлян, зовущая в атаку. И тут же на гребне высоких восточных холмов возникли сверкающая серебряная голова и развевающийся пурпурный хвост дракона. Плотный строй воинов появился вслед за знаменем, — они держали низко опущенные копья, их щиты образовали непроницаемую стену… они бросились вперед, издавая боевой клич римской тяжелой кавалерии. Легион Дракона возник словно из ниоткуда, и теперь быстро спускался по склону. Впереди мчался Кустенин.
Вульфила на мгновение растерялся, и Батиат тут же бросился на него всем своим весом, и огромный варвар потерял равновесие и покачнулся, не сумев нанести Аврелию последний, смертельный удар; легионер к этому моменту остался уже совершенно безоружным. Вульфила спрыгнул на землю — но в тот момент, когда он выпрямлялся, он заметил Ромула, только что соскочившего с пони и бежавшего к огромным камням в поисках укрытия. Варвар со всех ног помчался следом за мальчиком, но Ватрен, угадавший намерения Вульфилы, встал у него на пути. Меч Вульфилы обрушился на него с устрашающей силой, разрубив разом и щит, и кирасу. Поток крови хлынул из груди Ватрена, а Вульфила уже бросился дальше, крикнув своим людям: «Прикройте меня!»
Сразу четверо варваров налетели на Ватрена, но он продолжал драться, как лев. Залитый кровью, Ватрен отступил назад, чтобы прислониться к дереву. Но вот в него вонзилось одно копье, второе, третье — пригвоздив воина к стволу. Он еще смог выкрикнуть: «Катитесь в ад, ублюдки!» — а потом его голова безжизненно упала на грудь.
Остальные варвары продолжали наседать на маленькую группу доблестных воинов, сражавшихся с неиссякаемой энергией. Аврелий выхватил меч из рук упавшего на землю врага и вернулся в строй, одновременно пытаясь рассмотреть, куда бежит Вульфила… и быстро понял, что варвар направляется к мегалитам, среди которых скрылся Ромул. Деметр и Оросий сражались рядом с Аврелием, но вскоре повалились на землю один за другим, обессиленные. Батиат прорвался к ним, наконец, но слишком поздно, чтобы помочь двоим товарищам, — он лишь прорвал линию врага и дал возможность Аврелию вырваться на открытое место. Легионер помчался к каменному кругу. Батиат оказался окруженным врагами со всех сторон. Гигант бешено вращал свой топор, и во все стороны летели головы и руки варваров, трещали щиты и мечи, земля была залита вражеской кровью.
Но вдруг в плечо Батиата вонзилась стрела — и он был вынужден отступить к скале. Как медведь, окруженный стаей собак, Батиат продолжал расшвыривать варваров с чудовищной силой, хотя весь его левый бок был уже залит кровью. Ливия увидела это — и повернула коня в сторону гиганта, на ходу выпуская одну за другой стрелы в спины врагов, наседавших на раненного эфиопа.
Сражение продолжалось, яростное, безумное. Однако к полю боя уже подоспели новые воины, над которыми реяло знамя Дракона. Они быстро оттеснили варваров, пораженных появлением легиона, и вынудили их отступить к подножию холма.
Амброзин в это время увидел Вульфилу, который, задыхаясь, бежал по краю поля к каменному кругу, и закричал:
— Прячься, Ромул! Беги! Прячься!
Ромул, уже почти достигший вершины холма, оглянулся на товарищей, ввергнутых в кровавую бойню.
И увидел прямо перед собой огромного воина с длинными белыми волосами, в золотой маске, скрывавшей лицо. Он был очень близко, он весь был залит кровью и потом, а в его руке был меч, красный и пугающий… Внезапно воин сорвал маску, и Ромул увидел изуродованное лицо… Вульфила! Мальчик попятился, испуганный, и очутился возле одной из каменных колонн. Он взмахнул ножом в жалкой попытке сопротивления. Издали до него доносились крики его наставника и шум битвы, но его взгляд был прикован к мечу, занесенному над его головой. Когда меч двинулся вниз — нож мальчика вонзился в ногу врага. Ромул снова попятился — и уперся спиной в каменную колонну. Больше бежать было некуда. Боль, страх, надежда… все разом вспыхнуло в душе мальчика… этот непобедимый меч мог покончить со всеми его друзьями в одно мгновение… И вдруг безумный страх бегства, и ужас, охвативший Ромула при виде невозмутимого врага, куда-то исчезли, сменившись загадочным спокойствием… как будто мальчик был готов умереть, как истинный солдат. Но когда меч уже летел к его голове, он услышал в собственном уме голос Амброзина, громкий и отчетливый.
— Защищайся! — приказал старый наставник.
И Ромул каким-то чудом ушел от удара, метнувшись в сторону. Меч нырнул в трещину между камнями и застрял там. А Ромул, даже не оглянувшись, протянул руку назад и схватил с каменной плиты горсть еще горячих углей и золы, чтобы мгновенно швырнуть их в глаза Вульфиле. Варвар отшатнулся, взвыв от боли. И тут же в голове Ромула снова зазвучал голос Амброзина, так же отчетливо и размеренно, как в первый раз:
— Возьми меч.
Ромул повиновался. Он схватился за царственную золотую рукоятку и спокойно вынул меч из расщелины. Оружие послушно легло в юную руку, и когда Вульфила открыл глаза — он увидел, что мальчик двумя руками направляет меч прямо ему в живот… и рот варвара раскрылся в ужасающем крике, перекрывшем шум еще не закончившейся битвы. Изумленный, потрясенный, не верящий происходящему, огромный варвар следил за тем, как лезвие меча проникает в его плоть, погружается в кишки… Он почувствовал, как меч вышел из его спины, слышал пронзительный, дикий крик отвратительного мальчишки…
Вульфила упал на колени, а Ромул продолжал стоять перед ним, ожидая кончины заклятого врага, — однако ненависть Вульфилы была так сильна, что продолжала поддерживать в нем жизнь, воспламеняя энергию варвара и желание любой ценой добиться победы.
Он схватился за рукоятку меча и медленно вынул его из чудовищной раны; одной рукой зажав рассеченный живот, другой он поднял меч. И качнулся вперед, пристально уставившись в глаза мальчика, желая приковать его к месту силой взгляда… но когда он уже собрался нанести удар, другой меч вонзился в его тело.
Рядом с варваром стоял Аврелий — так близко, что когда он заговорил, его дыхание коснулось волос Вульфилы и заставило его ощутить холод смерти.
— Это тебе за моего отца, Корнелия Аврелиана Вентида, которого ты зверски убил в Аквелии.
Струйка крови потекла изо рта Вульфилы, однако варвар еще держался, он все еще пытался поднять меч, ставший вдруг тяжелым, как глыба свинца. Меч Аврелия еще раз ударил его в грудь, разрубив ее наискось, и легионер сказал:
— А это тебе за мою мать, Селию Аврелиану Сильвию.
Вульфила рухнул на землю, испустив последний судорожный вздох. А Ромул, не обращая внимания на изумленный взгляд Аврелия, наклонился над поверженным врагом, окунул палец в кровь и начертил на своем лбу алую линию. А потом поднял меч к небу и издал победоносный крик, подхваченный эхом, — крик резкий и пронзительный, как боевой рог… и этот звук пронесся над морем крови, пролившимся у подножия холма.
Возродившийся легион, чеканя шаг, приблизился к огромным камням, следуя за славным знаменем, что вызвало солдат из тьмы забвения и привело к победе. Древко держал Кустенин, и серебряная голова дракона сверкала в лучах солнца, стоявшего высоко в небе. На вершине холма Кустенин спешился и воткнул древко знамени в землю — рядом с Ромулом. И крикнул:
— Да здравствует Цезарь! Да здравствует сын Дракона! Да здравствует Пендрагон!
И жестом приказал четверым воинам подойти ближе. Они скрестили четыре копья, положили на них огромный круглый щит — и помогли Ромулу встать на него. А потом подняли копья на плечи, как это делали кельты, — чтобы все могли видеть Ромула. Кустенин начал ритмично ударять мечом по своему щиту, и весь легион последовал его примеру: сотни мечей застучали в металл щитов, сотни голосов загремели, повторяя снова и снова:
— Да здравствует Цезарь! Да здравствует Пендрагон!
Кровь Вульфилы алела на лбу Ромула, сверкающий меч был зажат в его руке, и победившие солдаты увидели в юном воине то самое существо, появление которого было предсказано давним пророчеством. Неумолчные крики воинов, тысячекратно умножаемые эхом, зажгли в глазах Ромула гордое пламя, — но все равно его взгляд искал поверх голов легионеров тех, кто так долго был с ним рядом, искал своих друзей… и без них триумф вдруг показался Ромулу пустым и ненужным. Его радость угасла, подавленная другими чувствами, — и он спрыгнул на землю и побежал через ряды солдат, с готовностью расступавшихся и дававших ему дорогу. И над долиной повисла тишина, когда Ромул, молчаливый и ошеломленный, шагал через долину, усыпанную трупами варваров. Ромул оглядывал мертвых и умирающих, всматривался в мешанину тел, продолжавшихся цепляться друг за друга даже в смерти. Он увидел своих друзей, павших в неравной битве: Ватрена, приколоченного к дереву копьями врагов… его глаза все еще были открыты, словно он искал за горизонтом свою несбывшуюся мечту… увидел Деметра и Оросия, нераздельных в жизни и объединившихся в смерти… Бесчисленные враги валялись вокруг них, враги, дорого заплатившие за гибель друзей.
И Ливия. Она была жива, но в ее боку торчала стрела, и лицо девушки искажала боль.
Ромул закричал, горячие слезы хлынули из его глаз, потекли по щекам при виде раненных и погибших друзей, которых ему больше не суждено было увидеть. Он шел вперед, почти ничего не видя перед собой, пока не добрался до берега озера. Легкие волны бежали по поверхности воды, подгоняемые ветром к берегу, и они коснулись усталых ног Ромула, лизнули острие меча, с которого еще капала кровь. И необъятное желание мира и покоя охватило мальчика, омыв, как теплый весенний ветерок. Он крикнул:
— Не будет больше войны! Не будет больше крови!
И окунул меч в озеро, несколько раз подряд, — пока лезвие не засверкало, как хрусталь. А потом Ромул поднял меч над головой и начал раскручивать его — сильнее, еще сильнее, — и вдруг изо всех сил швырнул в озеро. Меч пронесся в воздухе, сверкнув на солнце, и погрузился в поросший мхом древний камень, что высился в середине озера. Последнее дыхание ветра затихло именно в этот момент, и озеро замерло в безмятежном покое, отразив волшебное зрелище: торжественную фигуру старого наставника императора, невесть откуда возникшую. Маленькая серебряная веточка омелы висела на его груди. И голос друида прозвучал почти неузнаваемо, когда он произнес:
— Вот и все, сынок, мой господин, мой король. Отныне никто больше не посмеет поднять на тебя руку, потому что ты прошел сквозь лед, огонь и кровь, как тот меч, что рассек камень. Ты — сын дракона. Ты — Пендрагон.
ЭПИЛОГ
Вот так произошла битва у горыMonsBadonicus, которую мы называем горой Бадон, и так эта битва была выиграна. И победа пришла под командованием Аврелия Амброзия Вентида, скромного человека, последнего настоящею римлянина. И таким образом осуществилось пророчество, то пророчество, что ввергло меня в путешествие, которое все считали просто невозможным: сначала из моей родной страны в Италию, а потом, много лет спустя, из Италии назад в мою родную Британию. Мой воспитанник, всего несколько дней бывший римским императором, а затем проведший долгое время в заключении, стал королем Британии под именем Пендрагона, «сына дракона», как его назвали солдаты последнего легиона в день его победы. Аврелий оставался рядом с ним, заменив мальчику отца, пока не убедился, что имя «Пендрагон» окончательно заменило имя «Ромул», и что любовь к Игрейне полностью заняла сердце его приемного сына. И тогда он уехал вместе с Ливией, единственной женщиной, которую любил по-настоящему в своей жизни, и больше мне о них ничего не известно. Мне хочется думать, что они вернулись в тот маленький городок в лагуне — в Венецию, — и что жили там, как истинные римляне, не принимая варварских законов и обычаев, и что они строили будущее мирное и свободное.
Корнелий Батиат уехал вместе с ними, на том же самом корабле, но, возможно, позже он повернул в другую сторону. Может быть, он остановился у Геркулесовых Столпов — ворот своей родной земли, Африки. Мне никогда не забыть того, как он согрел теплом своего сердца и теплом своего тела моего безжизненного мальчика, — там, среди заснеженных альпийских вершин. Пусть Господь дарует ему на жизненном пути встречу с людьми такими же благородными и щедрыми, как он сам.
Семя, принесенное из умирающего мира, дало росток и пустило корни, а затем принесло и плоды на далеком острове, на самом краю земли. Сыну Пендрагона и Игрейны исполнилось пять лет к тому времени, как я закончил эту рукопись. Его при рождении назвали Артуром, а это производное от Арктурус — что значит «рожденный под созвездием Медведицы». Лишь тот, кто явился из южных морей, мог дать своему сыну такое имя, — а это доказывает, что какая судьба ни выпала бы человеку, его воспоминания всегда останутся с ним, до самого дня смерти.
Наши враги были отброшены, и королевство расширило свои границы на юг, включив в свои пределы и город Карлеон, первый, в котором мы очутились, вернувшись в Британию… но я предпочитаю оставаться здесь, чтобы размышлять в башне Великой стены, вглядываясь в дали, прислушиваясь к голосам, почти затихшим со временем. Чудесный меч все так же торчит в камне, с того самого дня крови и славы. Лишь я знаю точно, что написано на нем, потому что я прочел эту надпись давным-давно, увидев этот меч впервые… меч Юлия Цезаря.
Основная часть этой надписи теперь скрыта в камне, а те буквы, что остались снаружи, за долгие годы затянулись лишайниками. Теперь можно различить только часть слова «калибан», часть имени народа, создавшего чудесный меч, да две буквы — «Е» и «S». И местные жители иногда могут рассмотреть этот меч — в зимние дни, когда мороз настолько силен, что поверхность озера покрывается льдом, и они могут дойти до камня и подивиться на необыкновенный предмет.
Они говорят, что лишь рука истинного короля может выдернуть меч из камня, да и то в тот день, когда ему придется вступить в бой с необъятным злом.
Много, очень много времени прошло с тех пор, как я был молод, и мое первое имя, Мирдин, изменилось вместе с миром. Здешние жители называют меня Мерлином. Но душа моя остается прежней, она ищет бессмертного света, — как и душа каждого человека, рожденного по велению Божию.
Солнце начинает уже растапливать снег на склонах холмов, и первые цветы открывают свои чашечки навстречу теплому ветру, летящему с юга. Господь позволил мне закончить мой труд, и я благодарю его всем сердцем. На этом моя история заканчивается. И, возможно, теперь родится легенда.
Корнелий Батиат уехал вместе с ними, на том же самом корабле, но, возможно, позже он повернул в другую сторону. Может быть, он остановился у Геркулесовых Столпов — ворот своей родной земли, Африки. Мне никогда не забыть того, как он согрел теплом своего сердца и теплом своего тела моего безжизненного мальчика, — там, среди заснеженных альпийских вершин. Пусть Господь дарует ему на жизненном пути встречу с людьми такими же благородными и щедрыми, как он сам.
Семя, принесенное из умирающего мира, дало росток и пустило корни, а затем принесло и плоды на далеком острове, на самом краю земли. Сыну Пендрагона и Игрейны исполнилось пять лет к тому времени, как я закончил эту рукопись. Его при рождении назвали Артуром, а это производное от Арктурус — что значит «рожденный под созвездием Медведицы». Лишь тот, кто явился из южных морей, мог дать своему сыну такое имя, — а это доказывает, что какая судьба ни выпала бы человеку, его воспоминания всегда останутся с ним, до самого дня смерти.
Наши враги были отброшены, и королевство расширило свои границы на юг, включив в свои пределы и город Карлеон, первый, в котором мы очутились, вернувшись в Британию… но я предпочитаю оставаться здесь, чтобы размышлять в башне Великой стены, вглядываясь в дали, прислушиваясь к голосам, почти затихшим со временем. Чудесный меч все так же торчит в камне, с того самого дня крови и славы. Лишь я знаю точно, что написано на нем, потому что я прочел эту надпись давным-давно, увидев этот меч впервые… меч Юлия Цезаря.
Основная часть этой надписи теперь скрыта в камне, а те буквы, что остались снаружи, за долгие годы затянулись лишайниками. Теперь можно различить только часть слова «калибан», часть имени народа, создавшего чудесный меч, да две буквы — «Е» и «S». И местные жители иногда могут рассмотреть этот меч — в зимние дни, когда мороз настолько силен, что поверхность озера покрывается льдом, и они могут дойти до камня и подивиться на необыкновенный предмет.
Они говорят, что лишь рука истинного короля может выдернуть меч из камня, да и то в тот день, когда ему придется вступить в бой с необъятным злом.
Много, очень много времени прошло с тех пор, как я был молод, и мое первое имя, Мирдин, изменилось вместе с миром. Здешние жители называют меня Мерлином. Но душа моя остается прежней, она ищет бессмертного света, — как и душа каждого человека, рожденного по велению Божию.
Солнце начинает уже растапливать снег на склонах холмов, и первые цветы открывают свои чашечки навстречу теплому ветру, летящему с юга. Господь позволил мне закончить мой труд, и я благодарю его всем сердцем. На этом моя история заканчивается. И, возможно, теперь родится легенда.
ОТ АВТОРА
Падение Римской империи — одно из величайших событий в истории западной цивилизации, и до сих пор этот период остается одним из наиболее загадочных; слишком сложно понять происходившее в то время, поскольку недостает надежных источников, касающихся эпохи крушения Рима. И более того, это событие — традиционно воспринимаемое как катастрофа, — на самом деле лишь историческая условность. В 476 году до Рождества Христова никто и не заметил, что римский мир прекратил свое существование; ничего особенного не случилось в тот год, ничего такого, что отличалось бы от повседневных событий в течение многих лет. Одоакр — вождь герулов, занявший место юного Ромула Августа, — просто передал знаки императорской власти Константинополю, рассудив, что одного императора вполне достаточно для всей империи.
Большая часть истории, рассказанной здесь, является всего лишь плодом воображения; что я пытался сделать, так это представить огромное влияние этого события, приведшего к рождению нового мира, на новые культуры и новые цивилизации, чьи корни все еще уходили в римские традиции. Вся Артуриана может быть истолкована символически, как некое иносказание, — однако в них кроется не только это. Ученые давно уже поняли, что события, породившие легенды о короле Артуре, записанные в средние века Джеффри Монмаутом, действительно имели место в Британии в конце пятого века. И среди прототипов героев этих легенд есть некий Аврелиан Амброзии, solus Romanae gentis («последний истинный римлянин»), выигравший сражение с саксонцами у горы Бадон и предок Пендрагона и Артура. Мы часто склонны рассматривать персонажей Артурианы как типичных средневековых рыцарей, хотя на самом деле они куда ближе к кельтскому римскому миру. Правда и то, что романо-британцы в пятом веке просили о помощи тогдашнего императора, надеясь отразить вторжения племен с севера и юга Полководец Атис дважды откликался на их просьбы и послал на остров некоего Германа, загадочную личность, наполовину воина, наполовину святого. Другие персонажи, вроде кельта Мирдина — то есть Мерлина из легенд о короле Артуре, — позаимствованы из эпических традиций, разросшихся вокруг легендарного меча Эксалибура. Это название в последние годы истолковано выдающимися специалистами по кельтской культуре как сокращение от латинских слов ensis calibumus, то есть «меч калибанов», — а это намекает на его средиземноморское происхождение. Таким образом, все мистические и символические гипотезы, высказанные в данной истории, порождены реальными историческими событиями, случившимися на закате античного мира, когда и возникли первые легенды о короле Артуре.
События, о которых говорится в книге, как бы увидены глазами группы преданных старым порядкам римских солдат, и они, естественно, видят в варварах злобных и жестоких чужаков, стремящихся к разрушению. И в то время такой взгляд мог быть распространен довольно широко. Области сосуществования римлян и варваров развалились довольно быстро из-за непрерывных конфликтов между римским населением и вторгшимися в эти земли чужаками. В наши дни теория вторжения пересматривается с точки зрения феномена Voelkerwanderung, или миграции, хотя конечный результат, в общем, остается тем же самым.
В суете современности Восток, — который выглядит бессмертным и нерушимым (как Римская империя в дни ее расцвета) — заставляет задуматься о том, что любая империя рано или поздно разваливается, и что одна часть мира не может надеяться вечно наслаждаться роскошью, если все другие части земли погружены в страдания и нищету. Те, кого называли «варварами», вовсе не намеревались разрушать империю; они просто хотели стать ее частью. И многие из них даже защищали ее, рискуя собственной жизнью, но их смерти были напрасными, и мир все равно погрузился в долгую эпоху хаоса и упадка. Некоторые из персонажей романа проявляют себя так, что заставляют предположить: живучесть языческих традиций была достаточно высока. Хотя тут трудно что-либо утверждать с исторической достоверностью, все же в этом нет ничего невероятного (особенно в свете новых источников, открытых в недавние времена). Это можно выразить как «языческую» привязанность к традициям и к mos maiorит, то есть к обычаям предков, еще, возможно, не исчезнувшую в том веке.
О Ромуле Августе известно слишком мало; нет точных данных даже о возрасте последнего императора, исторические источники в этом вопросе противоречат друг другу. Я, создавая этот персонаж, опирался в основном на Ехcerpta Valesiana, 38, где о нем говорится как о мальчике: «Odoasar… deposuit Augustulum de regno, cuius infantiam misertus concessit ei sanguinem» (Одоакр сместил Августула с трона и, испытывая сострадание к нежному возрасту, сохранил ему жизнь…»).
Читатели, глубоко знакомые с историей, угадают и другие источники, вплетенные в ткань повествования, и большинство из них относится к позднему латинскому периоду: это «История» Аммиана Марселлина, De Rediti suo Рутилия Намациана, Degubematione Dei Сальвиана, «История войны с готами» Прокопия Цезарейского, «История» Палладия, In Rufinum Клавдиана, Valesianus Anonimus, «Хроники» Кассиодора и его же VitaEpiphanii, а также кое-что из трудов Плутарха, Оросия, святого Августина и святого Иеронима. Несколько источников, касающихся раннего средневековья, дали мне возможность выстроить картину Британии: это «История английской Церкви и народа» Беды Достопочтенного и Comitus Chronicon и De exitio Britanniae Гилдаса.
Большая часть истории, рассказанной здесь, является всего лишь плодом воображения; что я пытался сделать, так это представить огромное влияние этого события, приведшего к рождению нового мира, на новые культуры и новые цивилизации, чьи корни все еще уходили в римские традиции. Вся Артуриана может быть истолкована символически, как некое иносказание, — однако в них кроется не только это. Ученые давно уже поняли, что события, породившие легенды о короле Артуре, записанные в средние века Джеффри Монмаутом, действительно имели место в Британии в конце пятого века. И среди прототипов героев этих легенд есть некий Аврелиан Амброзии, solus Romanae gentis («последний истинный римлянин»), выигравший сражение с саксонцами у горы Бадон и предок Пендрагона и Артура. Мы часто склонны рассматривать персонажей Артурианы как типичных средневековых рыцарей, хотя на самом деле они куда ближе к кельтскому римскому миру. Правда и то, что романо-британцы в пятом веке просили о помощи тогдашнего императора, надеясь отразить вторжения племен с севера и юга Полководец Атис дважды откликался на их просьбы и послал на остров некоего Германа, загадочную личность, наполовину воина, наполовину святого. Другие персонажи, вроде кельта Мирдина — то есть Мерлина из легенд о короле Артуре, — позаимствованы из эпических традиций, разросшихся вокруг легендарного меча Эксалибура. Это название в последние годы истолковано выдающимися специалистами по кельтской культуре как сокращение от латинских слов ensis calibumus, то есть «меч калибанов», — а это намекает на его средиземноморское происхождение. Таким образом, все мистические и символические гипотезы, высказанные в данной истории, порождены реальными историческими событиями, случившимися на закате античного мира, когда и возникли первые легенды о короле Артуре.
События, о которых говорится в книге, как бы увидены глазами группы преданных старым порядкам римских солдат, и они, естественно, видят в варварах злобных и жестоких чужаков, стремящихся к разрушению. И в то время такой взгляд мог быть распространен довольно широко. Области сосуществования римлян и варваров развалились довольно быстро из-за непрерывных конфликтов между римским населением и вторгшимися в эти земли чужаками. В наши дни теория вторжения пересматривается с точки зрения феномена Voelkerwanderung, или миграции, хотя конечный результат, в общем, остается тем же самым.
В суете современности Восток, — который выглядит бессмертным и нерушимым (как Римская империя в дни ее расцвета) — заставляет задуматься о том, что любая империя рано или поздно разваливается, и что одна часть мира не может надеяться вечно наслаждаться роскошью, если все другие части земли погружены в страдания и нищету. Те, кого называли «варварами», вовсе не намеревались разрушать империю; они просто хотели стать ее частью. И многие из них даже защищали ее, рискуя собственной жизнью, но их смерти были напрасными, и мир все равно погрузился в долгую эпоху хаоса и упадка. Некоторые из персонажей романа проявляют себя так, что заставляют предположить: живучесть языческих традиций была достаточно высока. Хотя тут трудно что-либо утверждать с исторической достоверностью, все же в этом нет ничего невероятного (особенно в свете новых источников, открытых в недавние времена). Это можно выразить как «языческую» привязанность к традициям и к mos maiorит, то есть к обычаям предков, еще, возможно, не исчезнувшую в том веке.
О Ромуле Августе известно слишком мало; нет точных данных даже о возрасте последнего императора, исторические источники в этом вопросе противоречат друг другу. Я, создавая этот персонаж, опирался в основном на Ехcerpta Valesiana, 38, где о нем говорится как о мальчике: «Odoasar… deposuit Augustulum de regno, cuius infantiam misertus concessit ei sanguinem» (Одоакр сместил Августула с трона и, испытывая сострадание к нежному возрасту, сохранил ему жизнь…»).
Читатели, глубоко знакомые с историей, угадают и другие источники, вплетенные в ткань повествования, и большинство из них относится к позднему латинскому периоду: это «История» Аммиана Марселлина, De Rediti suo Рутилия Намациана, Degubematione Dei Сальвиана, «История войны с готами» Прокопия Цезарейского, «История» Палладия, In Rufinum Клавдиана, Valesianus Anonimus, «Хроники» Кассиодора и его же VitaEpiphanii, а также кое-что из трудов Плутарха, Оросия, святого Августина и святого Иеронима. Несколько источников, касающихся раннего средневековья, дали мне возможность выстроить картину Британии: это «История английской Церкви и народа» Беды Достопочтенного и Comitus Chronicon и De exitio Britanniae Гилдаса.
БЛАГОДАРНОСТЬ АВТОРА
Я выражаю глубокую признательность множеству дорогих друзей, которые поддерживали и ободряли меня во время работы, помогая своими знаниями и предложениями, — в особенности Лоренцо Брассези и Джиованни Горини из Падуанского университета, Джанни Бриззи и Ивано Диогини из Болонского университета, Венцеслава Крута из Сорбонны и Робина Лэйна Фокса из Нового колледжа, который слушал эту историю во время долгих автомобильных поездок из Льютона в Оксфорд.
Бесценную помощь оказали мне также Джорджио Бонаменте и Анджела Амици из Перуджийского университета, а также моя бывшая коллега Габриэла Амиотти из католического университета в Милане.
Однако ясно, что все ошибки лежат целиком на моей совести.
Я должен такое выразить свою благодарность Франко Мимми, присылавшего мне различные материалы из своей резиденции в Мадриде, и Марко Джуди, одному из моих самых верных и старых друзей, с которым я часто консультировался по поводу событий позднего римского века в Британии, и Джорджо Форнони, который, поддерживая старую традицию, всегда с радостью приветствовал меня в своем великолепном доме в Альпах, — где я и написал последнюю часть романа в полном уединении, скрывшись от всего мира.
И особая благодарность — моей жене Кристине, главному критику и слушателю, — всегда преисполненному нежности, — и еще — моим литературным агентам Лауре Гранди и Стефано Теттаманти, сопровождавших меня на каждом шагу реализации этого проекта, ободрявших меня в самые трудные моменты.
Я также благодарю Паоло Буонвино, чья музыка была моим постоянным спутником, когда я писал этот роман, вдохновляя меня на создание самых напряженных и драматических эпизодов.
Последняя по порядку, но не по значению, — благодарность Дамиано из ресторана «Альберто Ардезио», кормившего меня изысканными блюдами во время пребывания в Альпах, и Джинкарле из бара «Фрессика», чей кофе-эспрессо всегда вселял в меня бодрость духа.
Бесценную помощь оказали мне также Джорджио Бонаменте и Анджела Амици из Перуджийского университета, а также моя бывшая коллега Габриэла Амиотти из католического университета в Милане.
Однако ясно, что все ошибки лежат целиком на моей совести.
Я должен такое выразить свою благодарность Франко Мимми, присылавшего мне различные материалы из своей резиденции в Мадриде, и Марко Джуди, одному из моих самых верных и старых друзей, с которым я часто консультировался по поводу событий позднего римского века в Британии, и Джорджо Форнони, который, поддерживая старую традицию, всегда с радостью приветствовал меня в своем великолепном доме в Альпах, — где я и написал последнюю часть романа в полном уединении, скрывшись от всего мира.
И особая благодарность — моей жене Кристине, главному критику и слушателю, — всегда преисполненному нежности, — и еще — моим литературным агентам Лауре Гранди и Стефано Теттаманти, сопровождавших меня на каждом шагу реализации этого проекта, ободрявших меня в самые трудные моменты.
Я также благодарю Паоло Буонвино, чья музыка была моим постоянным спутником, когда я писал этот роман, вдохновляя меня на создание самых напряженных и драматических эпизодов.
Последняя по порядку, но не по значению, — благодарность Дамиано из ресторана «Альберто Ардезио», кормившего меня изысканными блюдами во время пребывания в Альпах, и Джинкарле из бара «Фрессика», чей кофе-эспрессо всегда вселял в меня бодрость духа.