Страница:
Амброзин помог легионеру подняться на ноги и сделать первые шаги, как больному, только что вставшему с постели. И они вместе медленно пошли назад к лагерю.
— А потом я очутился в плену, — продолжил Аврелий, — и меня продали в рабство… но однажды я вновь стал свободен, после того, как на варваров напал легион NovaInvicta. И с того самого дня легион стал моим домом, моей семьей, моей жизнью.
Амброзин взволнованно сжал плечо Аврелия.
— Ты открыл ворота только потому, что хотел спасти своих родителей от ужасающей смерти, — сказал он. — Так что все равно ты — один из героев Аквелии, тот, кто защищал город в течение многих месяцев. А Вульфила — палач твоего города и твоих родных.
— Он заплатит за это, — поклялся Аврелий. — Он отдаст всю свою кровь до последней капли.
Они уже дошли до ворот лагеря, и Амброзин постучал в них своим посохом. Ворота распахнулись, мужчины увидели Ливию; рядом с ней стоял Ромул, едва заметный в темноте.
— Ты нашел то, что искал? — спросила девушка, глядя в глаза Аврелию.
— Да, — просто ответил тот. — Ты говорила правду.
— Любовь никогда не лжет. Ты разве не знал этого? — Ливия обняла его и поцеловала в губы, в лоб, в глаза, все еще переполненные ужасом увиденного.
Амброзин повернулся к Ромулу.
— Идем, мой мальчик, — сказал он. — Попробуй немного отдохнуть.
Лагерь был погружен в тишину. Но никто в нем не спал, и каждый лежал с открытыми глазами, глядя в темноту безмятежной весенней ночи, ожидая, когда взойдет солнце и откроет им новый поворот судьбы. Или последний.
— Не оставляй меня одну этой ночью, — попросила Ливия. — Умоляю тебя!
Аврелий привлек ее к себе, и они вместе вошли в его комнату в казарме.
И вот уже они стоят там, наедине, и лунный луч, просочившись сквозь дыру в кровле, освещает чудесное лицо Ливии, лаская его бледным светом, создавая таинственный нимб вокруг ее головы — серебряный, неземной… Аврелий осторожно расшнуровал ее платье и долго созерцал прекрасное обнаженное тело, нежно лаская его — глазами и руками, — наслаждаясь царственной красотой Ливии. А потом она раздела его — медленно, наслаждаясь каждым движением, дрожа от предвкушения, как невеста в первую брачную ночь. Она осторожно касалась бронзовой кожи, исследуя каждый из многочисленных шрамов, покрывавших тело легионера, прошедшего через такое множество тяжких испытаний… А потом Ливия легла на простой соломенный матрас, накрытый грубым солдатским одеялом, и привлекла к себе Аврелия, и они слились в извечном экстазе, и любили друг друга крепко и долго, дрожа от неистощимого желания, горя единым огнем страсти, превратившись в одно, нераздельное целое… А потом Аврелий лег рядом с девушкой и зарылся лицом в ее душистые волосы.
— Я полюбила тебя в ту самую ночь, — прошептала Ливия. — Когда я увидела тебя, одного, безоружного, на берегу лагуны, бесстрашно ожидающим встречи с судьбой. Мне тогда было всего девять лет…
ГЛАВА 12
— А потом я очутился в плену, — продолжил Аврелий, — и меня продали в рабство… но однажды я вновь стал свободен, после того, как на варваров напал легион NovaInvicta. И с того самого дня легион стал моим домом, моей семьей, моей жизнью.
Амброзин взволнованно сжал плечо Аврелия.
— Ты открыл ворота только потому, что хотел спасти своих родителей от ужасающей смерти, — сказал он. — Так что все равно ты — один из героев Аквелии, тот, кто защищал город в течение многих месяцев. А Вульфила — палач твоего города и твоих родных.
— Он заплатит за это, — поклялся Аврелий. — Он отдаст всю свою кровь до последней капли.
Они уже дошли до ворот лагеря, и Амброзин постучал в них своим посохом. Ворота распахнулись, мужчины увидели Ливию; рядом с ней стоял Ромул, едва заметный в темноте.
— Ты нашел то, что искал? — спросила девушка, глядя в глаза Аврелию.
— Да, — просто ответил тот. — Ты говорила правду.
— Любовь никогда не лжет. Ты разве не знал этого? — Ливия обняла его и поцеловала в губы, в лоб, в глаза, все еще переполненные ужасом увиденного.
Амброзин повернулся к Ромулу.
— Идем, мой мальчик, — сказал он. — Попробуй немного отдохнуть.
Лагерь был погружен в тишину. Но никто в нем не спал, и каждый лежал с открытыми глазами, глядя в темноту безмятежной весенней ночи, ожидая, когда взойдет солнце и откроет им новый поворот судьбы. Или последний.
— Не оставляй меня одну этой ночью, — попросила Ливия. — Умоляю тебя!
Аврелий привлек ее к себе, и они вместе вошли в его комнату в казарме.
И вот уже они стоят там, наедине, и лунный луч, просочившись сквозь дыру в кровле, освещает чудесное лицо Ливии, лаская его бледным светом, создавая таинственный нимб вокруг ее головы — серебряный, неземной… Аврелий осторожно расшнуровал ее платье и долго созерцал прекрасное обнаженное тело, нежно лаская его — глазами и руками, — наслаждаясь царственной красотой Ливии. А потом она раздела его — медленно, наслаждаясь каждым движением, дрожа от предвкушения, как невеста в первую брачную ночь. Она осторожно касалась бронзовой кожи, исследуя каждый из многочисленных шрамов, покрывавших тело легионера, прошедшего через такое множество тяжких испытаний… А потом Ливия легла на простой соломенный матрас, накрытый грубым солдатским одеялом, и привлекла к себе Аврелия, и они слились в извечном экстазе, и любили друг друга крепко и долго, дрожа от неистощимого желания, горя единым огнем страсти, превратившись в одно, нераздельное целое… А потом Аврелий лег рядом с девушкой и зарылся лицом в ее душистые волосы.
— Я полюбила тебя в ту самую ночь, — прошептала Ливия. — Когда я увидела тебя, одного, безоружного, на берегу лагуны, бесстрашно ожидающим встречи с судьбой. Мне тогда было всего девять лет…
ГЛАВА 12
Аврелий проснулся, когда еще не начало светать. Он оделся и вышел в большой пустой двор крепости. Его товарищи один за другим выскользнули из темноты и встали перед ним, ожидая его окончательного решения. И Амброзин тоже пришел. Никто не спал этой ночью.
Аврелий заговорил первым.
— Я остаюсь здесь, — сказал он.
— Что? — удивился Ватрен. — Ты что, парень, потерял рассудок?
— Если ты остаешься, то и я тоже, — заявил Батиат, похлопывая по мечу и топору, которые принес с собой.
— Да, понимаю, — кивнул Деметр. — Мы останемся здесь и прикроем бегство Амброзина и Ромула. Это правильно.
— Да, это правильно, — согласился Оросий. — Значит, и Ливия тоже сможет спастись.
Ливия шагнула вперед — в боевом одеянии амазонки, с луком на плече и колчаном стрел в руках.
— Я люблю Аврелия, — сказала девушка. — И я буду с ним до тех пор, пока того пожелает Господь, но жить без него я не в силах. Это мое последнее слово.
И тут в центре круга друзей как-то незаметно возник Ромул.
— Не думайте, что я намерен бежать, если вы останетесь здесь, — сказал мальчик. Его твердый, решительный голос стал ниже, глубже, как будто это был голос зрелого мужчины. — Мы уже прошли вместе через все мыслимые и немыслимые трудности, и с этого момента я не намерен больше с вами расставаться. Вы — это все, что осталось у меня в мире, вы — мои любимые друзья. Я не желаю покидать вас ни по какой причине, и если даже вы силой вынудите меня уйти, я вернусь. Далее если меня привяжут к лодке, я сумею спрыгнуть в море и доплыть до берега.
Амброзин поднял руку, прося внимания.
— Я люблю этого мальчика, как родного сына, и я готов в любую минуту отдать за него всю кровь… но он уже стал взрослым. Боль, страх, страдание и невзгоды закалили его. И он теперь имеет право сам принимать решения, а нам следует их уважать… и, прежде всего мне. Наша судьба сейчас подходит к поворотному моменту, и очень скоро мы узнаем, что нам предстоит. И в этот момент я хочу быть рядом с вами. То, что удерживает нас вместе, то, что не позволяет нам разбежаться в разные стороны при первых признаках какой-либо угрозы, — настолько сильно, что превышает даже страх смерти. И это нечто будет держать нас вместе до самого конца. Не могу объяснить вам, что я почувствовал, услышав сейчас ваши слова. Таких слов просто не существует. И мне нечего предложить вам, кроме моей глубокой привязанности и совета, подсказанного мне всемилостивым Господом. Мне жаль моего друга Кустенина, ведь он будет тщетно ждать нас на старом причале, но есть более сильные связи, есть более важные потребности.
Наступило молчание — молчание, наполненное горячими чувствами. И чувство покоя и уверенности вселилось в каждого, покоя, который испытывает каждый, кто готов пожертвовать собой ради любви, и дружбы, и веры, и преданности…
Первым заговорил Ватрен, в обычной своей грубоватой манере.
— Ну, тогда пора браться за это, а? — сказал он. — Я лично не собираюсь позволить им прирезать меня, как какую-нибудь овцу. Я намерен прихватить с собой в ад десяток-другой этих вонючих варваров.
— Это уж точно! — воскликнул Батиат. — Меня всегда просто тошнило от этих веснушчатых уродцев!
Амброзин не сумел скрыть улыбку.
— Я уже слышал от тебя что-то в этом роде, Батиат, — сказал он. — И знаешь, у меня, пожалуй, кое-что для тебя найдется… я нашел это прошлой ночью, когда не мог заснуть. Идемте-ка со мной.
Старый друид направился к преторию. Остальные потянулись за ним, и все вошли в старый командный пункт. Стол и походный табурет командира все еще стояли здесь, вместе с несколькими свитками пергамента; это были какие-то документы легиона. И еще на стене висел написанный на тонкой доске поблекший портрет удивительно красивой женщины. Амброзин уверенно прошел через помещение и поднял одну из соломенных циновок. Под ней оказалась крышка люка. Старый друид поднял ее, жестом предлагая товарищам спуститься в подземелье.
Аврелий нырнул под пол первым — и не поверил собственным глазам: он увидел вооружение легиона Дракона! В безупречном порядке здесь были разложены по меньшей мере двадцать боевых комплектов, еще поблескивавших смазкой…
Изготовленные на древний манер чешуйчатые панцири, шлемы и щиты, целые связки метательных дротиков, такие, какие использовались в славные дни Траяна и Адриана. Были тут и баллисты и катапульты с запасом массивных железных ядер, — разобранные, но явно в безупречном состоянии; нашлось и то, что солдаты почему-то окрестили «лилиями», — смертельно опасные трезубцы, которые, будучи закопаны в землю, создавали защиту против вражеской конницы и тяжелой кавалерии.
— При всем уважении к твоим философским рассуждениям, я все же скажу, что это — наилучший вклад, какой только ты мог внести в наше дело, — воскликнул Ватрен, хлопая Амброзина по спине. — Вперед, мальчики, да посмешим! Деметр, помоги-ка мне вынести баллисты и катапульты.
— Основную их часть разверните на восток, — приказал Аврелий. — Это самая уязвимая из наших сторон, и они почти наверняка попытаются атаковать нас оттуда.
— Оросий, Батиат! — продолжил Ватрен. — Берите лопаты и кирки, установите эти лилии там, где велит Аврелий, — он тут у нас главный стратег. Ливия, неси снаряды на стены, там же клади стрелы и дротики… и камни, все камни, какие только удастся найти. Каждый должен подобрать себе полный комплект снаряжения: шлем, нагрудную броню, вообще все, что придется впору. Кроме Батиата, пожалуй; тут вроде ничего нет его размера. Батиат смущенно огляделся по сторонам.
— Нет, погоди-ка, а как насчет вон той конской брони? Несколько ударов молотом — и она будет тебе впору.
Оба они расхохотались во все горло, уставившись на огромную кирасу, предназначенную для боевого коня, и побежали наверх, чтобы взяться за дело.
— А как насчет меня? — спросил Ромул. — Что мне делать?
— Ничего, — ответил Ватрен. — Ты — император.
— Тогда я помогу Ливии, — решил мальчик, схватил связку дротиков и понес их наверх.
Аврелий задержался в комнате командира. Он подошел к командирскому столу, на котором лежали свитки пергамента. Один в особенности привлек внимание легионера — безупречной, изысканной каллиграфией. На свитке оказались начертаны стихи: «Exaudi теreginamundi,intersidereos Koma receptapolos…» «Внемли моим словам, столица Рим, царица мира, ты, кого приветствуют небесные созвездия…»
Это было начало De rediti suo Рутилия Намациана, последнего гимна величию Рима, написанного семьдесят лет назад, накануне нападения Аларика. Аврелий вздохнул и спрятал пергамент под кирасу, поближе к сердцу, как некий талисман.
Амброзин как раз выбирался из подземелья, и легионер подошел к нему.
— Когда ты увидишь, что все потеряно, бери мальчика и прячься с ним под землей. Дождетесь темноты — и тогда идите искать Кустенина. Проси его помочь, как сумеет. Ты сумеешь убедить Ромула, и, возможно, вам удастся найти какое-то место, может, в Ирландии, где вы начнете новую жизнь.
— В этом не будет необходимости, — безмятежно ответил Амброзин.
Аврелий покачал головой и вышел во двор, чтобы помочь остальным.
Они энергично работали весь день, с неослабным энтузиазмом, как будто с их сердец свалился тяжкий груз.
На закате все было готово.
Аврелий и его товарищи, насквозь пропотевшие и с головы до ног покрытые пылью и грязью, осмотрели результаты своих трудов… катапульты и баллисты, выстроившиеся на бастионах, груды ядер, горы дротиков, ожидающие, когда их пустят в дело, восстановленные парапеты, огромное количество луков и стрел, разложенных так, чтобы они в любом месте и в любой момент оказались под рукой…
Сверкающие латы стояли у частокола. И панцирь Батиата красовался среди всех, начищенный, яркий, — его действительно соорудили из конских лат.
После того, как над ним хорошо поработали молотом, этот панцирь был готов защищать во время битвы мощный торс чернокожего Геркулеса. Они поужинали все вместе, усевшись вокруг костра, а потом собрались лечь спать.
— Все должны хорошенько отдохнуть, потому что завтра нам нужно быть готовыми к сражению, — сказал Амброзин. — На страже останусь я. Мои глаза пока еще достаточно хороши, а слух и того лучше.
Все устроились на ночь. Батиат лег возле еще теплой наковальни, подложив под голову вместо подушки свои новые латы. Ливия лежала в объятиях Аврелия в казарме. Деметр и Оросий выбрали для себя конюшню, решив, что рядом с лошадьми им будет уютнее всего. Ромул, укрытый походным одеялом, лежал под навесом за казармами. Ватрен прикорнул на бастионе, в сторожевой башне.
Амброзин бодрствовал у ворот, погруженный в мысли. Потом он осторожным, мягким толчком открыл ворота и подошел к огромному круглому камню. Там он начал собирать валявшиеся под вековым дубом цепки, сухие ветви и кору, складывая их в кучку. А после обошел колоссальный дуб и из огромного дупла извлек деревянный молоток и нечто круглое… это был барабан. Амброзин повесил барабан на ветку и изо всей силы ударил по нему молотком. Глухой рокот пронесся над горами, как голос внезапно налетевшей бури. Амброзин ударил еще раз, потом еще, еще…
Аврелий вскочил с постели в казарме.
— Что это такое? — спросил он.
Ливия взяла его за руку и потянула назад.
— Да просто гром, спи лучше.
Но звук становился все громче, глубже, он нарастал, усиливался, его повторяло эхо, разносившееся между холмами и утесами, заполнявшее долины… Аврелий прислушался, обеспокоенный.
— Нет, — покачал он головой. — Это не гром. Это похоже на сигнал тревоги… но для кого?
С башни послышался голос Ватрена:
— Эй, идите все сюда, скорее! Смотрите!
Товарищи поспешно схватили оружие и побежали на стену. И замерли, как зачарованные, глядя на открывшееся им зрелище. Каменный круг внизу пылал огнем. Гигантское пламя взвивалось между огромными каменными колоннами, швыряя в ночное небо потоки искр. А рядом с костром товарищи заметили тень, похожую на призрак.
— Это Амброзин творит свое волшебство, — сказал Аврелий. — А мы-то думали, что он стоит в карауле. Впрочем… я пошел спать. Ватрен, побудь здесь, пока он не вернется.
В домиках, разбросанных по окрестностям, одна за другой возникали вспышки света… пастухи и крестьяне, кузнецы и судовые плотники тоже начали зажигать огонь под изумленными взглядами жен и детей, пока вся страна не загорелась кострами — от склонов гор до меловых холмов, от морского побережья до Великой стены.
Рокот барабана достиг и ушей Кустенина. Он выскочил из постели и схватил меч. Из окна спальни он увидел огни — и понял, почему они горят, и что этим утром в порт не выйдет ни единый человек.
Он посмотрел на пустые постели Эгерии и Игрейны и подумал, что они теперь уже плывут в далеких и спокойных водах, устремляясь к надежному укрытию. Открыв шкаф, Кустенин достал из него знамя, серебряного дракона с пурпурным хвостом.
Потом разбудил одного из своих слуг и приказал ему приготовить оружие и оседлать коня.
— Но куда вы собрались в такой час, господин? — спросил удивленный слуга.
— Навестить одних моих друзей.
— Тогда зачем брать с собой меч?
Новый порыв ветра донес издали рокот барабана. Он становился все громче.
Кустенин вздохнул.
— Время пришло, — сказал он. — Время, когда человек должен сделать выбор между мечом и плугом.
Он прикрепил ножны с мечом к поясу и бегом спустился по лестнице к конюшням.
На рассвете Аврелий, Ватрен и все остальные, вооруженные до зубов, уже стояли на бастионах и молча смотрели на горизонт. Ромул ходил от одного воина к другому с большим котелком горячего супа. К Аврелию он подошел в последнюю очередь.
— Ну, и как? — спросил мальчик. Аврелий попробовал суп.
— Вкусно, — одобрил он. — Пожалуй, ни в одном из военных лагерей я такого не пробовал.
Ромул улыбнулся.
— Может, мы зря так старались. Может, они и не придут.
— Может…
— Знаешь, о чем я тут думал? — сказал мальчик. — Здесь очень хорошее место для всех нас. Этот лагерь однажды может превратиться в деревню, а я, пожалуй, даже найду тут девушку по душе. Я вообще-то встретил одну в городе, у нее рыжие волосы… ты ее знаешь?
Аврелий улыбнулся.
— Мне это нравится… Ты начал думать о девушках, вот ведь как. Это значит, ты становишься взрослым, но это также значит и то, что твои раны понемногу заживают. И однажды воспоминания о родителях перестанут причинять тебе такую острую боль, и ты сможешь начать лелеять мечты о любви, которая останется с тобой на всю жизнь.
Ромул вздохнул.
— Ну, возможно, ты и прав. Но мне еще и четырнадцати не исполнилось. В моем возрасте так нужен отец!
Он налил немного супа в свою чашку и принялся за еду, стараясь скрыть чувства. Но время от времени мальчик искоса поглядывал на Аврелия, — и видел, что тот тоже смотрит на него.
— Да, суп отличный, — сказал, наконец, Ромул. — Ливия умеет готовить.
— Не сомневаюсь, — откликнулся Аврелий. — Скажи-ка мне вот что. Если бы твой отец был сейчас здесь, о чем бы ты его спросил?
— Да ни о чем особенном. Я просто привык часто бывать рядом с ним, вот как мы с тобой сейчас, за завтраком, за обедом. Мы не слишком много разговаривали, так, перекидывались словами. Просто каждый из нас знал, что он не один, понимаешь?
— Понимаю, — кивнул Аврелий. — Мне тоже очень не хватает моих родителей, хотя я намного старше тебя.
Какое-то время они молчали, глядя на горизонт. Потом Аврелий нарушил тишину.
— Знаешь что? У меня никогда не было детей, и я не знаю, будут ли они у меня когда-нибудь. Я хочу сказать… ну, мы ведь не знаем, что нас ждет, какой поворот судьбы, и…
— Я знаю, — со вздохом откликнулся Ромул.
— Но я хотел бы знать…
— Что?
Аврелий показал на свое бронзовое кольцо с монограммой, вырезанной на маленькой камее.
— Теперь я знаю, что это кольцо действительно мое. Оно принадлежало нашей семье, и я хотел спросить… я хотел спросить, не примешь ли ты его.
Ромул уставился на легионера, глаза мальчика вспыхнули.
— Ты имеешь в виду, что хочешь…
— Да. Если ты его примешь — я буду считать тебя своим сыном.
— Прямо сейчас? Здесь?
— Hic etnunc, — сказал Аврелий. — Если ты согласен.
Ромул бросился к нему и пылко обхватил за шею.
— Согласен, всем сердцем и всей душой! — воскликнул он. — Хотя… боюсь, я не смогу называть тебя отцом. Я ведь всегда звал тебя просто Аврелием.
— Мне это вполне подходит, тем более что это мое настоящее имя.
Ромул протянул ему правую руку. Аврелий снял кольцо со своего среднего пальца и надел на большой палец мальчика, — предварительно убедившись, что с других пальцев кольцо свалится.
— Сим я беру тебя в сыновья, Ромул Август Цезарь Аврелий Амброзии Вентид… Британский! И пусть будет так до тех пор, пока ты жив.
Ромул снова обнял легионера.
— Спасибо! Я буду почитать тебя, как ты того заслуживаешь.
— Но — предупреждаю! — тут же сказал Аврелий. — Теперь ты должен прислушиваться к моим советам, как к советам отца, и выполнять мои приказы…
Ромул не успел ответить, потому что с самой высокой башни раздался громкий голос Деметра.
— Они идут!
Аврелий закричал:
— Все по местам! Ромул, иди к Амброзину, он уже знает, что нужно делать. Быстрее, быстрее!
И тут раздался протяжный вой труб — тот самый звук, который товарищи уже слышали однажды, в Дертоне, в тот день, когда легион был атакован полчищами варваров Мледона. Длинный ряд всадников в латах показался из-за холмов к востоку от крепости; тяжелая кавалерия быстро приближалась к лагерю легиона. И тут же конники расступились в центре, открыв огромного воина, чье лицо было скрыто золотой маской. В его руке сверкал великолепный меч.
Аврелий махнул Ватрену и Деметру, стоявшим у катапульт и баллист.
— Смотрите! — крикнул Деметр. — Кто-то выехал вперед, направляется к нам!
— Может, они хотят договориться? — предположил Ватрен, перегибаясь через парапет.
Один из всадников, сопровождаемый двумя тяжело вооруженными воинами, несся к крепости, неся белый лоскут, привязанный к копью, — знак переговоров. Посланники остановились прямо под палисадом.
— Чего вы хотите? — спросил Ватрен.
— Наш господин, Вортиген, готов пощадить ваши жизни, если вы выдадите ему юного самозванца, который утверждает, что он есть Ромул Август, и дезертира, защищающего его, известного под именем Аврелия.
— Погодите-ка, — сказал Ватрен. — Я должен посоветоваться с товарищами.
Он повернулся к Батиату и что-то ему прошептал.
— Ну, и что я должен передать господину? — настойчиво спросил посланник.
— Что мы согласны! — прорычал Ватрен.
— Для начала вот тебе мальчик! — заорал Батиат. Он высунулся из-за парапета, держа в руках здоровенный узел. И прежде чем варвар успел сообразить, что к чему, узел полетел прямиком в него. Это был валун, завернутый в одеяло, — он угодил в варвара и вышиб его из седла.
Сопровождавшие посланца всадники развернули коней и помчались прочь, а Ватрен кричал им вслед:
— Эй, погодите, у меня есть для вас еще один малыш!
— Они от этого еще сильнее взбесятся, — заметил Аврелий.
— А что, есть какая-то разница? — поинтересовался Ватрен.
— Нет, конечно. Будьте наготове: они приближаются.
Трубы загудели снова, и широкий фронт всадников рванулся вперед. Когда они были уже в четверти мили от стен крепости, они снова перестроились, и вперед выдвинулся боевой таран, который толкали восемь всадников.
— Они думают, что снова очутились в Дертоне! — закричал Аврелий. — Катапульты, готовьсь!
Вражеские конники тем временем заметно сбавили ход, потому что добрались до открытого места, усаженного «лилиями». Две лошади, мчавшиеся впереди, покатились по земле, выбросив своих всадников прямо на острые зубья, скрытые в траве. Таран потерял равновесие и на полной скорости развернулся влево. Колеса, не выдержав неправильной нагрузки, разлетелись вдребезги, и таран перевернулся и покатился вниз по склону холма, налетая на камни, — и, наконец, свалился в озеро.
Катапульты выстрелили — и еще четыре варвара, пытавшиеся удрать, были поражены на месте. Восторженные крики раздались на бастионах крепости, но тут снова загудели трубы варваров. Тяжело вооруженные варвары остановились, пропуская вперед пехоту.
— Внимание! — предупредил Деметр. — У них зажигательные стрелы!
— Луки! — приказал Аврелий. — Остановите стольких, скольких сумеете!
Пешие воины варваров бегом бросились к крепости. Но скоро стало ясно, что это просто-напросто кое-как вооруженные слуги, высланные вперед в качестве жертвенных баранов, — они должны были расчистить путь тяжелой кавалерии. За спинами несчастных варвары держали наготове луки, готовясь убить любого, кто попытается повернуть назад. Пешие солдаты поняли, что открытая местность опасна, — поняли сразу, как только первый из них закричал от боли, наступив на острый зубец. Его нога оказалась пронзенной насквозь.
Пехотинцы разделились на два отряда, огибая опасную зону, и начали пускать зажигательные стрелы. Часть этих солдат быстро оказалась выведенной и строя меткими выстрелами Ливии и остальных, но другие спрятались за обломками скал и деревьями и продолжали посылать в крепость пылающие шары. Деревянные колья палисада, старые и очень сухие, сразу же загорелись. Появилось еще множество пеших солдат — с осадными лестницами в руках; они побежали к стенам, однако их пригвоздил к земле огонь баллист и туча стрел, полетевших с бастионов.
Всадники в это время возобновили наступление. Они явно выжидали до этого времени, когда сгорит один из участков частокола, чтобы прорваться именно в этом месте.
Аврелий подозвал своих бойцов.
— У нас нет ни воды, ни людей, чтобы гасить пожар, а Вульфила скоро бросит своих воинов через брешь. Ватрен и Деметр, вы продолжайте вести огонь; постарайтесь сбить как можно больше врагов своей артиллерией. Но когда они ворвутся внутрь, нам придется бежать отсюда. Мы оставили на поле наших цветочков свободный проход. Батиат, ты станешь нашим боевым тараном. Двинешься по центру, мы за тобой. Мы их уведем на каменистый участок, и им придется разделиться и спешиться, кони там не пройдут. Так что у нас остается еще надежда.
Часть палисада с грохотом рухнула, взметнув к небу фонтаны искр и облака дыма, — и в то же мгновение вражеская кавалерия поднялась в галоп, направляясь к возникшей бреши. Баллисты и катапульты развернулись на своих платформах и осыпали варваров ядрами, сбив с ног, по меньшей мере, полдюжины лошадей, — а те, покатившись вниз по склону, остановили еще нескольких. Второй залп усилил хаос в рядах противника; потом в варваров полетели стрелы, а когда враг подобрался ближе — на него обрушились дротики, сначала легкие, для дальнего боя, а потом и тяжелые, предназначенные для ударов с близкого расстояния. Земля уже была усыпана мертвыми телами, однако варвары продолжали наступать, явно намереваясь нанести решающий удар.
— Уходим! — закричал Аврелий. — Через южные ворота! Мы их обойдем с фланга! Амброзии, спрячь мальчика!
Батиат, уже облаченный в кирасу и шлем, надежно закрывавший голову и лицо, ожидал товарищей, сидя в седле своего гигантского жеребца. На лошади тоже были металлические латы, а всадник угрожающе размахивал боевым топором. Батиат выглядел не как живой человек, а как самая настоящая военная машина. Остальные, вскочив в седла, выстроились клином.
— Вперед! — выкрикнул Аврелий. — Наружу!
Ворота распахнулись в тот момент, когда первые вражеские всадники уже приближались к бреши в частоколе. Отряд помчался через открытое пространство — впереди Батиат, за ним все прочие. Они неслись по тропе, свободной от «лилий».
А Ромул в это время вырвался из рук своего наставника и вскочил в седло своего пони, размахивая ножом вместо меча. И погнал свою маленькую лошадку следом за друзьями, чтобы сражаться бок о бок с ними. Амброзин побежал за мальчиком, крича: «Стой! Вернись!» — но через минуту понял, что остался один в открытом поле.
Аврелий заговорил первым.
— Я остаюсь здесь, — сказал он.
— Что? — удивился Ватрен. — Ты что, парень, потерял рассудок?
— Если ты остаешься, то и я тоже, — заявил Батиат, похлопывая по мечу и топору, которые принес с собой.
— Да, понимаю, — кивнул Деметр. — Мы останемся здесь и прикроем бегство Амброзина и Ромула. Это правильно.
— Да, это правильно, — согласился Оросий. — Значит, и Ливия тоже сможет спастись.
Ливия шагнула вперед — в боевом одеянии амазонки, с луком на плече и колчаном стрел в руках.
— Я люблю Аврелия, — сказала девушка. — И я буду с ним до тех пор, пока того пожелает Господь, но жить без него я не в силах. Это мое последнее слово.
И тут в центре круга друзей как-то незаметно возник Ромул.
— Не думайте, что я намерен бежать, если вы останетесь здесь, — сказал мальчик. Его твердый, решительный голос стал ниже, глубже, как будто это был голос зрелого мужчины. — Мы уже прошли вместе через все мыслимые и немыслимые трудности, и с этого момента я не намерен больше с вами расставаться. Вы — это все, что осталось у меня в мире, вы — мои любимые друзья. Я не желаю покидать вас ни по какой причине, и если даже вы силой вынудите меня уйти, я вернусь. Далее если меня привяжут к лодке, я сумею спрыгнуть в море и доплыть до берега.
Амброзин поднял руку, прося внимания.
— Я люблю этого мальчика, как родного сына, и я готов в любую минуту отдать за него всю кровь… но он уже стал взрослым. Боль, страх, страдание и невзгоды закалили его. И он теперь имеет право сам принимать решения, а нам следует их уважать… и, прежде всего мне. Наша судьба сейчас подходит к поворотному моменту, и очень скоро мы узнаем, что нам предстоит. И в этот момент я хочу быть рядом с вами. То, что удерживает нас вместе, то, что не позволяет нам разбежаться в разные стороны при первых признаках какой-либо угрозы, — настолько сильно, что превышает даже страх смерти. И это нечто будет держать нас вместе до самого конца. Не могу объяснить вам, что я почувствовал, услышав сейчас ваши слова. Таких слов просто не существует. И мне нечего предложить вам, кроме моей глубокой привязанности и совета, подсказанного мне всемилостивым Господом. Мне жаль моего друга Кустенина, ведь он будет тщетно ждать нас на старом причале, но есть более сильные связи, есть более важные потребности.
Наступило молчание — молчание, наполненное горячими чувствами. И чувство покоя и уверенности вселилось в каждого, покоя, который испытывает каждый, кто готов пожертвовать собой ради любви, и дружбы, и веры, и преданности…
Первым заговорил Ватрен, в обычной своей грубоватой манере.
— Ну, тогда пора браться за это, а? — сказал он. — Я лично не собираюсь позволить им прирезать меня, как какую-нибудь овцу. Я намерен прихватить с собой в ад десяток-другой этих вонючих варваров.
— Это уж точно! — воскликнул Батиат. — Меня всегда просто тошнило от этих веснушчатых уродцев!
Амброзин не сумел скрыть улыбку.
— Я уже слышал от тебя что-то в этом роде, Батиат, — сказал он. — И знаешь, у меня, пожалуй, кое-что для тебя найдется… я нашел это прошлой ночью, когда не мог заснуть. Идемте-ка со мной.
Старый друид направился к преторию. Остальные потянулись за ним, и все вошли в старый командный пункт. Стол и походный табурет командира все еще стояли здесь, вместе с несколькими свитками пергамента; это были какие-то документы легиона. И еще на стене висел написанный на тонкой доске поблекший портрет удивительно красивой женщины. Амброзин уверенно прошел через помещение и поднял одну из соломенных циновок. Под ней оказалась крышка люка. Старый друид поднял ее, жестом предлагая товарищам спуститься в подземелье.
Аврелий нырнул под пол первым — и не поверил собственным глазам: он увидел вооружение легиона Дракона! В безупречном порядке здесь были разложены по меньшей мере двадцать боевых комплектов, еще поблескивавших смазкой…
Изготовленные на древний манер чешуйчатые панцири, шлемы и щиты, целые связки метательных дротиков, такие, какие использовались в славные дни Траяна и Адриана. Были тут и баллисты и катапульты с запасом массивных железных ядер, — разобранные, но явно в безупречном состоянии; нашлось и то, что солдаты почему-то окрестили «лилиями», — смертельно опасные трезубцы, которые, будучи закопаны в землю, создавали защиту против вражеской конницы и тяжелой кавалерии.
— При всем уважении к твоим философским рассуждениям, я все же скажу, что это — наилучший вклад, какой только ты мог внести в наше дело, — воскликнул Ватрен, хлопая Амброзина по спине. — Вперед, мальчики, да посмешим! Деметр, помоги-ка мне вынести баллисты и катапульты.
— Основную их часть разверните на восток, — приказал Аврелий. — Это самая уязвимая из наших сторон, и они почти наверняка попытаются атаковать нас оттуда.
— Оросий, Батиат! — продолжил Ватрен. — Берите лопаты и кирки, установите эти лилии там, где велит Аврелий, — он тут у нас главный стратег. Ливия, неси снаряды на стены, там же клади стрелы и дротики… и камни, все камни, какие только удастся найти. Каждый должен подобрать себе полный комплект снаряжения: шлем, нагрудную броню, вообще все, что придется впору. Кроме Батиата, пожалуй; тут вроде ничего нет его размера. Батиат смущенно огляделся по сторонам.
— Нет, погоди-ка, а как насчет вон той конской брони? Несколько ударов молотом — и она будет тебе впору.
Оба они расхохотались во все горло, уставившись на огромную кирасу, предназначенную для боевого коня, и побежали наверх, чтобы взяться за дело.
— А как насчет меня? — спросил Ромул. — Что мне делать?
— Ничего, — ответил Ватрен. — Ты — император.
— Тогда я помогу Ливии, — решил мальчик, схватил связку дротиков и понес их наверх.
Аврелий задержался в комнате командира. Он подошел к командирскому столу, на котором лежали свитки пергамента. Один в особенности привлек внимание легионера — безупречной, изысканной каллиграфией. На свитке оказались начертаны стихи: «Exaudi теreginamundi,intersidereos Koma receptapolos…» «Внемли моим словам, столица Рим, царица мира, ты, кого приветствуют небесные созвездия…»
Это было начало De rediti suo Рутилия Намациана, последнего гимна величию Рима, написанного семьдесят лет назад, накануне нападения Аларика. Аврелий вздохнул и спрятал пергамент под кирасу, поближе к сердцу, как некий талисман.
Амброзин как раз выбирался из подземелья, и легионер подошел к нему.
— Когда ты увидишь, что все потеряно, бери мальчика и прячься с ним под землей. Дождетесь темноты — и тогда идите искать Кустенина. Проси его помочь, как сумеет. Ты сумеешь убедить Ромула, и, возможно, вам удастся найти какое-то место, может, в Ирландии, где вы начнете новую жизнь.
— В этом не будет необходимости, — безмятежно ответил Амброзин.
Аврелий покачал головой и вышел во двор, чтобы помочь остальным.
Они энергично работали весь день, с неослабным энтузиазмом, как будто с их сердец свалился тяжкий груз.
На закате все было готово.
Аврелий и его товарищи, насквозь пропотевшие и с головы до ног покрытые пылью и грязью, осмотрели результаты своих трудов… катапульты и баллисты, выстроившиеся на бастионах, груды ядер, горы дротиков, ожидающие, когда их пустят в дело, восстановленные парапеты, огромное количество луков и стрел, разложенных так, чтобы они в любом месте и в любой момент оказались под рукой…
Сверкающие латы стояли у частокола. И панцирь Батиата красовался среди всех, начищенный, яркий, — его действительно соорудили из конских лат.
После того, как над ним хорошо поработали молотом, этот панцирь был готов защищать во время битвы мощный торс чернокожего Геркулеса. Они поужинали все вместе, усевшись вокруг костра, а потом собрались лечь спать.
— Все должны хорошенько отдохнуть, потому что завтра нам нужно быть готовыми к сражению, — сказал Амброзин. — На страже останусь я. Мои глаза пока еще достаточно хороши, а слух и того лучше.
Все устроились на ночь. Батиат лег возле еще теплой наковальни, подложив под голову вместо подушки свои новые латы. Ливия лежала в объятиях Аврелия в казарме. Деметр и Оросий выбрали для себя конюшню, решив, что рядом с лошадьми им будет уютнее всего. Ромул, укрытый походным одеялом, лежал под навесом за казармами. Ватрен прикорнул на бастионе, в сторожевой башне.
Амброзин бодрствовал у ворот, погруженный в мысли. Потом он осторожным, мягким толчком открыл ворота и подошел к огромному круглому камню. Там он начал собирать валявшиеся под вековым дубом цепки, сухие ветви и кору, складывая их в кучку. А после обошел колоссальный дуб и из огромного дупла извлек деревянный молоток и нечто круглое… это был барабан. Амброзин повесил барабан на ветку и изо всей силы ударил по нему молотком. Глухой рокот пронесся над горами, как голос внезапно налетевшей бури. Амброзин ударил еще раз, потом еще, еще…
Аврелий вскочил с постели в казарме.
— Что это такое? — спросил он.
Ливия взяла его за руку и потянула назад.
— Да просто гром, спи лучше.
Но звук становился все громче, глубже, он нарастал, усиливался, его повторяло эхо, разносившееся между холмами и утесами, заполнявшее долины… Аврелий прислушался, обеспокоенный.
— Нет, — покачал он головой. — Это не гром. Это похоже на сигнал тревоги… но для кого?
С башни послышался голос Ватрена:
— Эй, идите все сюда, скорее! Смотрите!
Товарищи поспешно схватили оружие и побежали на стену. И замерли, как зачарованные, глядя на открывшееся им зрелище. Каменный круг внизу пылал огнем. Гигантское пламя взвивалось между огромными каменными колоннами, швыряя в ночное небо потоки искр. А рядом с костром товарищи заметили тень, похожую на призрак.
— Это Амброзин творит свое волшебство, — сказал Аврелий. — А мы-то думали, что он стоит в карауле. Впрочем… я пошел спать. Ватрен, побудь здесь, пока он не вернется.
В домиках, разбросанных по окрестностям, одна за другой возникали вспышки света… пастухи и крестьяне, кузнецы и судовые плотники тоже начали зажигать огонь под изумленными взглядами жен и детей, пока вся страна не загорелась кострами — от склонов гор до меловых холмов, от морского побережья до Великой стены.
Рокот барабана достиг и ушей Кустенина. Он выскочил из постели и схватил меч. Из окна спальни он увидел огни — и понял, почему они горят, и что этим утром в порт не выйдет ни единый человек.
Он посмотрел на пустые постели Эгерии и Игрейны и подумал, что они теперь уже плывут в далеких и спокойных водах, устремляясь к надежному укрытию. Открыв шкаф, Кустенин достал из него знамя, серебряного дракона с пурпурным хвостом.
Потом разбудил одного из своих слуг и приказал ему приготовить оружие и оседлать коня.
— Но куда вы собрались в такой час, господин? — спросил удивленный слуга.
— Навестить одних моих друзей.
— Тогда зачем брать с собой меч?
Новый порыв ветра донес издали рокот барабана. Он становился все громче.
Кустенин вздохнул.
— Время пришло, — сказал он. — Время, когда человек должен сделать выбор между мечом и плугом.
Он прикрепил ножны с мечом к поясу и бегом спустился по лестнице к конюшням.
На рассвете Аврелий, Ватрен и все остальные, вооруженные до зубов, уже стояли на бастионах и молча смотрели на горизонт. Ромул ходил от одного воина к другому с большим котелком горячего супа. К Аврелию он подошел в последнюю очередь.
— Ну, и как? — спросил мальчик. Аврелий попробовал суп.
— Вкусно, — одобрил он. — Пожалуй, ни в одном из военных лагерей я такого не пробовал.
Ромул улыбнулся.
— Может, мы зря так старались. Может, они и не придут.
— Может…
— Знаешь, о чем я тут думал? — сказал мальчик. — Здесь очень хорошее место для всех нас. Этот лагерь однажды может превратиться в деревню, а я, пожалуй, даже найду тут девушку по душе. Я вообще-то встретил одну в городе, у нее рыжие волосы… ты ее знаешь?
Аврелий улыбнулся.
— Мне это нравится… Ты начал думать о девушках, вот ведь как. Это значит, ты становишься взрослым, но это также значит и то, что твои раны понемногу заживают. И однажды воспоминания о родителях перестанут причинять тебе такую острую боль, и ты сможешь начать лелеять мечты о любви, которая останется с тобой на всю жизнь.
Ромул вздохнул.
— Ну, возможно, ты и прав. Но мне еще и четырнадцати не исполнилось. В моем возрасте так нужен отец!
Он налил немного супа в свою чашку и принялся за еду, стараясь скрыть чувства. Но время от времени мальчик искоса поглядывал на Аврелия, — и видел, что тот тоже смотрит на него.
— Да, суп отличный, — сказал, наконец, Ромул. — Ливия умеет готовить.
— Не сомневаюсь, — откликнулся Аврелий. — Скажи-ка мне вот что. Если бы твой отец был сейчас здесь, о чем бы ты его спросил?
— Да ни о чем особенном. Я просто привык часто бывать рядом с ним, вот как мы с тобой сейчас, за завтраком, за обедом. Мы не слишком много разговаривали, так, перекидывались словами. Просто каждый из нас знал, что он не один, понимаешь?
— Понимаю, — кивнул Аврелий. — Мне тоже очень не хватает моих родителей, хотя я намного старше тебя.
Какое-то время они молчали, глядя на горизонт. Потом Аврелий нарушил тишину.
— Знаешь что? У меня никогда не было детей, и я не знаю, будут ли они у меня когда-нибудь. Я хочу сказать… ну, мы ведь не знаем, что нас ждет, какой поворот судьбы, и…
— Я знаю, — со вздохом откликнулся Ромул.
— Но я хотел бы знать…
— Что?
Аврелий показал на свое бронзовое кольцо с монограммой, вырезанной на маленькой камее.
— Теперь я знаю, что это кольцо действительно мое. Оно принадлежало нашей семье, и я хотел спросить… я хотел спросить, не примешь ли ты его.
Ромул уставился на легионера, глаза мальчика вспыхнули.
— Ты имеешь в виду, что хочешь…
— Да. Если ты его примешь — я буду считать тебя своим сыном.
— Прямо сейчас? Здесь?
— Hic etnunc, — сказал Аврелий. — Если ты согласен.
Ромул бросился к нему и пылко обхватил за шею.
— Согласен, всем сердцем и всей душой! — воскликнул он. — Хотя… боюсь, я не смогу называть тебя отцом. Я ведь всегда звал тебя просто Аврелием.
— Мне это вполне подходит, тем более что это мое настоящее имя.
Ромул протянул ему правую руку. Аврелий снял кольцо со своего среднего пальца и надел на большой палец мальчика, — предварительно убедившись, что с других пальцев кольцо свалится.
— Сим я беру тебя в сыновья, Ромул Август Цезарь Аврелий Амброзии Вентид… Британский! И пусть будет так до тех пор, пока ты жив.
Ромул снова обнял легионера.
— Спасибо! Я буду почитать тебя, как ты того заслуживаешь.
— Но — предупреждаю! — тут же сказал Аврелий. — Теперь ты должен прислушиваться к моим советам, как к советам отца, и выполнять мои приказы…
Ромул не успел ответить, потому что с самой высокой башни раздался громкий голос Деметра.
— Они идут!
Аврелий закричал:
— Все по местам! Ромул, иди к Амброзину, он уже знает, что нужно делать. Быстрее, быстрее!
И тут раздался протяжный вой труб — тот самый звук, который товарищи уже слышали однажды, в Дертоне, в тот день, когда легион был атакован полчищами варваров Мледона. Длинный ряд всадников в латах показался из-за холмов к востоку от крепости; тяжелая кавалерия быстро приближалась к лагерю легиона. И тут же конники расступились в центре, открыв огромного воина, чье лицо было скрыто золотой маской. В его руке сверкал великолепный меч.
Аврелий махнул Ватрену и Деметру, стоявшим у катапульт и баллист.
— Смотрите! — крикнул Деметр. — Кто-то выехал вперед, направляется к нам!
— Может, они хотят договориться? — предположил Ватрен, перегибаясь через парапет.
Один из всадников, сопровождаемый двумя тяжело вооруженными воинами, несся к крепости, неся белый лоскут, привязанный к копью, — знак переговоров. Посланники остановились прямо под палисадом.
— Чего вы хотите? — спросил Ватрен.
— Наш господин, Вортиген, готов пощадить ваши жизни, если вы выдадите ему юного самозванца, который утверждает, что он есть Ромул Август, и дезертира, защищающего его, известного под именем Аврелия.
— Погодите-ка, — сказал Ватрен. — Я должен посоветоваться с товарищами.
Он повернулся к Батиату и что-то ему прошептал.
— Ну, и что я должен передать господину? — настойчиво спросил посланник.
— Что мы согласны! — прорычал Ватрен.
— Для начала вот тебе мальчик! — заорал Батиат. Он высунулся из-за парапета, держа в руках здоровенный узел. И прежде чем варвар успел сообразить, что к чему, узел полетел прямиком в него. Это был валун, завернутый в одеяло, — он угодил в варвара и вышиб его из седла.
Сопровождавшие посланца всадники развернули коней и помчались прочь, а Ватрен кричал им вслед:
— Эй, погодите, у меня есть для вас еще один малыш!
— Они от этого еще сильнее взбесятся, — заметил Аврелий.
— А что, есть какая-то разница? — поинтересовался Ватрен.
— Нет, конечно. Будьте наготове: они приближаются.
Трубы загудели снова, и широкий фронт всадников рванулся вперед. Когда они были уже в четверти мили от стен крепости, они снова перестроились, и вперед выдвинулся боевой таран, который толкали восемь всадников.
— Они думают, что снова очутились в Дертоне! — закричал Аврелий. — Катапульты, готовьсь!
Вражеские конники тем временем заметно сбавили ход, потому что добрались до открытого места, усаженного «лилиями». Две лошади, мчавшиеся впереди, покатились по земле, выбросив своих всадников прямо на острые зубья, скрытые в траве. Таран потерял равновесие и на полной скорости развернулся влево. Колеса, не выдержав неправильной нагрузки, разлетелись вдребезги, и таран перевернулся и покатился вниз по склону холма, налетая на камни, — и, наконец, свалился в озеро.
Катапульты выстрелили — и еще четыре варвара, пытавшиеся удрать, были поражены на месте. Восторженные крики раздались на бастионах крепости, но тут снова загудели трубы варваров. Тяжело вооруженные варвары остановились, пропуская вперед пехоту.
— Внимание! — предупредил Деметр. — У них зажигательные стрелы!
— Луки! — приказал Аврелий. — Остановите стольких, скольких сумеете!
Пешие воины варваров бегом бросились к крепости. Но скоро стало ясно, что это просто-напросто кое-как вооруженные слуги, высланные вперед в качестве жертвенных баранов, — они должны были расчистить путь тяжелой кавалерии. За спинами несчастных варвары держали наготове луки, готовясь убить любого, кто попытается повернуть назад. Пешие солдаты поняли, что открытая местность опасна, — поняли сразу, как только первый из них закричал от боли, наступив на острый зубец. Его нога оказалась пронзенной насквозь.
Пехотинцы разделились на два отряда, огибая опасную зону, и начали пускать зажигательные стрелы. Часть этих солдат быстро оказалась выведенной и строя меткими выстрелами Ливии и остальных, но другие спрятались за обломками скал и деревьями и продолжали посылать в крепость пылающие шары. Деревянные колья палисада, старые и очень сухие, сразу же загорелись. Появилось еще множество пеших солдат — с осадными лестницами в руках; они побежали к стенам, однако их пригвоздил к земле огонь баллист и туча стрел, полетевших с бастионов.
Всадники в это время возобновили наступление. Они явно выжидали до этого времени, когда сгорит один из участков частокола, чтобы прорваться именно в этом месте.
Аврелий подозвал своих бойцов.
— У нас нет ни воды, ни людей, чтобы гасить пожар, а Вульфила скоро бросит своих воинов через брешь. Ватрен и Деметр, вы продолжайте вести огонь; постарайтесь сбить как можно больше врагов своей артиллерией. Но когда они ворвутся внутрь, нам придется бежать отсюда. Мы оставили на поле наших цветочков свободный проход. Батиат, ты станешь нашим боевым тараном. Двинешься по центру, мы за тобой. Мы их уведем на каменистый участок, и им придется разделиться и спешиться, кони там не пройдут. Так что у нас остается еще надежда.
Часть палисада с грохотом рухнула, взметнув к небу фонтаны искр и облака дыма, — и в то же мгновение вражеская кавалерия поднялась в галоп, направляясь к возникшей бреши. Баллисты и катапульты развернулись на своих платформах и осыпали варваров ядрами, сбив с ног, по меньшей мере, полдюжины лошадей, — а те, покатившись вниз по склону, остановили еще нескольких. Второй залп усилил хаос в рядах противника; потом в варваров полетели стрелы, а когда враг подобрался ближе — на него обрушились дротики, сначала легкие, для дальнего боя, а потом и тяжелые, предназначенные для ударов с близкого расстояния. Земля уже была усыпана мертвыми телами, однако варвары продолжали наступать, явно намереваясь нанести решающий удар.
— Уходим! — закричал Аврелий. — Через южные ворота! Мы их обойдем с фланга! Амброзии, спрячь мальчика!
Батиат, уже облаченный в кирасу и шлем, надежно закрывавший голову и лицо, ожидал товарищей, сидя в седле своего гигантского жеребца. На лошади тоже были металлические латы, а всадник угрожающе размахивал боевым топором. Батиат выглядел не как живой человек, а как самая настоящая военная машина. Остальные, вскочив в седла, выстроились клином.
— Вперед! — выкрикнул Аврелий. — Наружу!
Ворота распахнулись в тот момент, когда первые вражеские всадники уже приближались к бреши в частоколе. Отряд помчался через открытое пространство — впереди Батиат, за ним все прочие. Они неслись по тропе, свободной от «лилий».
А Ромул в это время вырвался из рук своего наставника и вскочил в седло своего пони, размахивая ножом вместо меча. И погнал свою маленькую лошадку следом за друзьями, чтобы сражаться бок о бок с ними. Амброзин побежал за мальчиком, крича: «Стой! Вернись!» — но через минуту понял, что остался один в открытом поле.