Страница:
Форто выпятил свою гигантскую грудь.
— Когда мы выполним твою работу, Энли, я желаю хорошеньких девиц! Пусть дочери Драконьего Клюва продемонстрируют мне свою благодарность!
Молодой лейтенант весело захохотал. Кай продолжал мрачно молчать. Тут подбрела какая-то лошадь без всадника, и струя мочи ударила рядом с сапогами офицеров. Энли отвернулся. Круглое лицо Форто побагровело.
— Я этим займусь, — поспешно сказал Кай.
Он поймал поводья лошади и ушел с ней искать ее невнимательного хозяина. Форто провожал его взглядом, глядя полковнику в спину. Энли заметил, что Форто недоволен.
— Хороший человек, — заметил Форто, — но в нем нет веры. — Он повернулся к Энли и ткнул мясистым пальцем герцогу в грудь. — Надо иметь веру, герцог Энли. У тебя она есть?
— Веру во что?
— Веру во всемогущего Бога! — пророкотал Форто. Он убрал палец с груди Энли и указал им на флаг, развевающийся в центре плаца. Свет Бога, этот вездесущий символ, видимый по всему Нару, развевался на ветру. — Вот за что мы сражаемся, Энли. Не забывай. Если наши сердца будут чистыми, Бог дарует нам победу.
Энли натянуто улыбнулся:
— Я с радостью приму любую помощь Бога. Но не будь чересчур самоуверен. Нас не ждет приятная прогулка среди роз, которая тебе мыслится. На Драконьем Клюве уже зима. У моего брата большие отряды. И у него есть его воздушная армия.
— Ха! Слышал я об ученых птичках твоего брата. По-моему, ты слишком их боишься.
— И ты бы боялся, если бы хоть раз их видел, — заметил Энли. По его телу пробежала дрожь предвкушения. — Или дрался против них. Это не просто вороны, такие, к каким вы привыкли. Эти проклятые птицы размером с голову человека. И даже крупнее. Они жрут глаза и пьют кровь, как туча вурдалаков.
Услышав это описание, стоявший рядом с Форто лейтенант побледнел.
— Насколько они большие? — спросил он и расставил руки примерно на фут. — Такие?
— Больше, — ответил Энли. — Не как твоя голова, парень. Как голова генерала. Форто нахмурился:
— Это сплошной мозг.
— Ну и пусть. Вороны и это сожрут, если им это позволить. — Энли ухмыльнулся юному лейтенанту. — Возьми с собой шлем, юноша.
— Генерал? — пискнул офицер.
— Он пытается тебя запугать, Вэйл. Просто не теряй головы. Мы смахнем этих птичек с неба. — Он повернулся к Энли и захохотал. — Птицы, подумаешь! В тот день, когда я испугаюсь птиц, я повешусь.
Герцог пожал плечами.
— Этот день может наступить раньше, чем ты думаешь. Но мы будем думать об этом, когда он наступит, так?
— Генерал…
— Заткнись, Вэйл. Энли, я с нетерпением жду возможности расправиться с этими кровожадными птичками. Мой легион облачен в броню Небес! — Форто скрестил мясистые руки на груди. — У нас самих есть для вашего подонка братца сюрпризы.
— Например?
Генерал подбородком ткнул в сторону платформы с ракетами:
— Вот это.
Энли покачал головой:
— Не подействует. На севере уже зима. Слишком ветрено, чтобы применять ракеты.
— Это не ракеты, герцог Энли. — Форто наклонился к нему с заговорщической улыбкой. — Это нечто получше. Взгляд Энли скользнул по емкостям.
— Что в них? Кислота?
Форто обнял герцога за плечи и повел к платформе. При приближении своего военачальника инженеры зашевелились быстрее. Энли поежился под рукой генерала, но отстраняться не стал.
— Это нечто совсем особенное, — прошептал генерал. — От этого не уйти даже воздушной армии. Подарок военных лабораторий.
Емкости были размером со шлем — отполированный до блеска металл. Энли провел рукой по одной из них, пытаясь найти на прохладной поверхности какую-нибудь выбоину — но обнаружил лишь безупречную поверхность.
— Пусковые установки модифицированы, чтобы стрелять емкостями, — объяснил Форто. — Им не нужна такая точность, как ракетам.
— А что в них? — спросил Энли.
Он поднял одну емкость и осторожно встряхнул. Внутри плескалась какая-то жидкость. Он наклонил голову и прислушался, пытаясь понять, что говорит ему этот звук. А потом медленно поставил емкость на место, ужаснувшись пришедшей ему в голове догадке. Подняв взгляд на Форто, он увидел, что генерал ухмыляется.
— Гот! — с трудом проговорил герцог. — Так это…
— Смесь Б, — сказал Форто. — Разработанная без помощи министра Бовейдина. Именно то, что нужно, чтобы справиться с паразитами вашего братца.
— Нет! — возмущенно воскликнул Энли. — Вы не имеете право выпускать этот яд на Драконьем Клюве! Я этого не допущу!
— Да что ты говоришь? — рассмеялся Форто. — Энли, это решать не тебе. Это моя армия. И мне предстоит вести войну.
— Это моя страна, идиот! Я не позволю тебе превратить ее в пустыню только для того, чтобы уничтожить птиц! Форто оскорбился.
— Мы будем вести войну за северное ответвление, это не твоя территория. И я сделаю все, что потребуется, чтобы его захватить. Ренессанс, Энли. Вот о чем идет речь. Я уничтожу его на Драконьем Клюве, как уничтожил в Готе. И если ты будешь путаться под ногами… — Его трехпалая рука ухватила Энли за ворот. — Я брошу тебя птичкам твоего брата и буду смотреть, как они расклевывают тебе печень.
Герцог Энли очень медленно взял руку Форто и убрал ее со своей одежды. Он не стал отступать от бешено сверкающего глазами генерала. Вместо этого он прямо ответил на его взгляд.
— Я не позволю тебе убивать мою страну, Форто. Ты отправляешься со мной, чтобы подавить мятеж. И это все. Пока ты будешь на Драконьем Клюве, ты будешь подчиняться мне.
Ему было приятно произнести эти слова. Генерал не потрудился отступить, но тем не менее Энли почувствовал его удивление.
— Смесь будет при нас на тот случай, если она нам понадобится, — сказал Форто. — И если она нам понадобится, я ею воспользуюсь.
— Если она нам понадобится, считайте, что мы все погибли, генерал. — Энли снова обратил внимание на размер емкости. — Если вы выпустите этот яд при сильном ветре, нам будет негде спрятаться.
— Бог направляет меня, — уверенно ответил Форто. — Если будет Его воля на то, чтобы применить смесь, Он нас защитит.
Энли отвернулся. Спор был проигран, Форто — марионетка Эррита, и если Эррит приказал ему взять с собой смесь, он ее возьмет. И воспользуется ею при первой капле дождя, ударе грома или падении сухого листа — что бы он ни принял за знамение свыше. Герцог ткнул носком сапога одну из емкостей, проверяя ее надежность. Он не предполагал, что Эррит осмелится использовать смесь против Драконьего Клюва. Мелькнула мрачная мысль, что Бьяджио мог недооценить ретивость епископа.
Генерал Форто, чье самолюбие было явно ущемлено, подошел к Энли и, схватив за плечо, бесцеремонно повернул его лицом к себе.
— Я думал, ты будешь доволен, — с горечью сказал он. — Смотри, что я для тебя сделал! — Он широко повел рукой, указывая на скопище солдат. — А ты устраиваешь мне сцену! Как полковник Кай или слабая женщина! Не забывай: это была твоя идея.
— Все прекрасно, — отозвался Энли. — Все, кроме яда. — Он прошел мимо Форто и направился к карете. — Будьте готовы выступить завтра.
— Черный Ренессанс! — крикнул Форто ему вслед. — Мы уничтожим эту опухоль!
Уходя от него, Энли втайне улыбнулся: «Главное, чтобы ты и дальше так думал, безумец».
19
— Когда мы выполним твою работу, Энли, я желаю хорошеньких девиц! Пусть дочери Драконьего Клюва продемонстрируют мне свою благодарность!
Молодой лейтенант весело захохотал. Кай продолжал мрачно молчать. Тут подбрела какая-то лошадь без всадника, и струя мочи ударила рядом с сапогами офицеров. Энли отвернулся. Круглое лицо Форто побагровело.
— Я этим займусь, — поспешно сказал Кай.
Он поймал поводья лошади и ушел с ней искать ее невнимательного хозяина. Форто провожал его взглядом, глядя полковнику в спину. Энли заметил, что Форто недоволен.
— Хороший человек, — заметил Форто, — но в нем нет веры. — Он повернулся к Энли и ткнул мясистым пальцем герцогу в грудь. — Надо иметь веру, герцог Энли. У тебя она есть?
— Веру во что?
— Веру во всемогущего Бога! — пророкотал Форто. Он убрал палец с груди Энли и указал им на флаг, развевающийся в центре плаца. Свет Бога, этот вездесущий символ, видимый по всему Нару, развевался на ветру. — Вот за что мы сражаемся, Энли. Не забывай. Если наши сердца будут чистыми, Бог дарует нам победу.
Энли натянуто улыбнулся:
— Я с радостью приму любую помощь Бога. Но не будь чересчур самоуверен. Нас не ждет приятная прогулка среди роз, которая тебе мыслится. На Драконьем Клюве уже зима. У моего брата большие отряды. И у него есть его воздушная армия.
— Ха! Слышал я об ученых птичках твоего брата. По-моему, ты слишком их боишься.
— И ты бы боялся, если бы хоть раз их видел, — заметил Энли. По его телу пробежала дрожь предвкушения. — Или дрался против них. Это не просто вороны, такие, к каким вы привыкли. Эти проклятые птицы размером с голову человека. И даже крупнее. Они жрут глаза и пьют кровь, как туча вурдалаков.
Услышав это описание, стоявший рядом с Форто лейтенант побледнел.
— Насколько они большие? — спросил он и расставил руки примерно на фут. — Такие?
— Больше, — ответил Энли. — Не как твоя голова, парень. Как голова генерала. Форто нахмурился:
— Это сплошной мозг.
— Ну и пусть. Вороны и это сожрут, если им это позволить. — Энли ухмыльнулся юному лейтенанту. — Возьми с собой шлем, юноша.
— Генерал? — пискнул офицер.
— Он пытается тебя запугать, Вэйл. Просто не теряй головы. Мы смахнем этих птичек с неба. — Он повернулся к Энли и захохотал. — Птицы, подумаешь! В тот день, когда я испугаюсь птиц, я повешусь.
Герцог пожал плечами.
— Этот день может наступить раньше, чем ты думаешь. Но мы будем думать об этом, когда он наступит, так?
— Генерал…
— Заткнись, Вэйл. Энли, я с нетерпением жду возможности расправиться с этими кровожадными птичками. Мой легион облачен в броню Небес! — Форто скрестил мясистые руки на груди. — У нас самих есть для вашего подонка братца сюрпризы.
— Например?
Генерал подбородком ткнул в сторону платформы с ракетами:
— Вот это.
Энли покачал головой:
— Не подействует. На севере уже зима. Слишком ветрено, чтобы применять ракеты.
— Это не ракеты, герцог Энли. — Форто наклонился к нему с заговорщической улыбкой. — Это нечто получше. Взгляд Энли скользнул по емкостям.
— Что в них? Кислота?
Форто обнял герцога за плечи и повел к платформе. При приближении своего военачальника инженеры зашевелились быстрее. Энли поежился под рукой генерала, но отстраняться не стал.
— Это нечто совсем особенное, — прошептал генерал. — От этого не уйти даже воздушной армии. Подарок военных лабораторий.
Емкости были размером со шлем — отполированный до блеска металл. Энли провел рукой по одной из них, пытаясь найти на прохладной поверхности какую-нибудь выбоину — но обнаружил лишь безупречную поверхность.
— Пусковые установки модифицированы, чтобы стрелять емкостями, — объяснил Форто. — Им не нужна такая точность, как ракетам.
— А что в них? — спросил Энли.
Он поднял одну емкость и осторожно встряхнул. Внутри плескалась какая-то жидкость. Он наклонил голову и прислушался, пытаясь понять, что говорит ему этот звук. А потом медленно поставил емкость на место, ужаснувшись пришедшей ему в голове догадке. Подняв взгляд на Форто, он увидел, что генерал ухмыляется.
— Гот! — с трудом проговорил герцог. — Так это…
— Смесь Б, — сказал Форто. — Разработанная без помощи министра Бовейдина. Именно то, что нужно, чтобы справиться с паразитами вашего братца.
— Нет! — возмущенно воскликнул Энли. — Вы не имеете право выпускать этот яд на Драконьем Клюве! Я этого не допущу!
— Да что ты говоришь? — рассмеялся Форто. — Энли, это решать не тебе. Это моя армия. И мне предстоит вести войну.
— Это моя страна, идиот! Я не позволю тебе превратить ее в пустыню только для того, чтобы уничтожить птиц! Форто оскорбился.
— Мы будем вести войну за северное ответвление, это не твоя территория. И я сделаю все, что потребуется, чтобы его захватить. Ренессанс, Энли. Вот о чем идет речь. Я уничтожу его на Драконьем Клюве, как уничтожил в Готе. И если ты будешь путаться под ногами… — Его трехпалая рука ухватила Энли за ворот. — Я брошу тебя птичкам твоего брата и буду смотреть, как они расклевывают тебе печень.
Герцог Энли очень медленно взял руку Форто и убрал ее со своей одежды. Он не стал отступать от бешено сверкающего глазами генерала. Вместо этого он прямо ответил на его взгляд.
— Я не позволю тебе убивать мою страну, Форто. Ты отправляешься со мной, чтобы подавить мятеж. И это все. Пока ты будешь на Драконьем Клюве, ты будешь подчиняться мне.
Ему было приятно произнести эти слова. Генерал не потрудился отступить, но тем не менее Энли почувствовал его удивление.
— Смесь будет при нас на тот случай, если она нам понадобится, — сказал Форто. — И если она нам понадобится, я ею воспользуюсь.
— Если она нам понадобится, считайте, что мы все погибли, генерал. — Энли снова обратил внимание на размер емкости. — Если вы выпустите этот яд при сильном ветре, нам будет негде спрятаться.
— Бог направляет меня, — уверенно ответил Форто. — Если будет Его воля на то, чтобы применить смесь, Он нас защитит.
Энли отвернулся. Спор был проигран, Форто — марионетка Эррита, и если Эррит приказал ему взять с собой смесь, он ее возьмет. И воспользуется ею при первой капле дождя, ударе грома или падении сухого листа — что бы он ни принял за знамение свыше. Герцог ткнул носком сапога одну из емкостей, проверяя ее надежность. Он не предполагал, что Эррит осмелится использовать смесь против Драконьего Клюва. Мелькнула мрачная мысль, что Бьяджио мог недооценить ретивость епископа.
Генерал Форто, чье самолюбие было явно ущемлено, подошел к Энли и, схватив за плечо, бесцеремонно повернул его лицом к себе.
— Я думал, ты будешь доволен, — с горечью сказал он. — Смотри, что я для тебя сделал! — Он широко повел рукой, указывая на скопище солдат. — А ты устраиваешь мне сцену! Как полковник Кай или слабая женщина! Не забывай: это была твоя идея.
— Все прекрасно, — отозвался Энли. — Все, кроме яда. — Он прошел мимо Форто и направился к карете. — Будьте готовы выступить завтра.
— Черный Ренессанс! — крикнул Форто ему вслед. — Мы уничтожим эту опухоль!
Уходя от него, Энли втайне улыбнулся: «Главное, чтобы ты и дальше так думал, безумец».
19
Дочь Шакала
Когда солнце село, Симон Даркис зашагал по коридорам Фалиндара, направляясь к спальне Дьяны. У жены Шакала было время ужина: когда ее муж находился в отъезде, она ела с другими женщинами цитадели в главной кухне замка на первом этаже. Симон двигался с отработанной легкостью, не затаиваясь в тени, не ускоряя шаг в свете ламп. В голове гудел пульс, руки дрожали. Он кончил сражаться со своей совестью и спрятал ее на полку, в дальний угол своего натренированного мозга, откуда она не сможет его тревожить. В эту ночь он стал Черным Сердцем. Спальня Вэнтранов находилась в конце коридора, в окружении других столь же скромных помещений, и не охранялась. Двери комнат были полуоткрыты, в одних никого не было, из других доносились беззаботные голоса. Во время вечерней трапезы жители цитадели всегда собирались внизу, далеко от комнат Вэнтранов. Симон давно выучил весь их распорядок. Он с точностью до минуты знал, когда Дьяна находится с Шани — и когда ее с ней нет. Он почти не разговаривал с нею после отъезда Ричиуса в Лисе: она замкнулась в себе. Весь Фалиндар гудел пересудами о Шакале: как он оставил свою жену и ребенка, какая у него неутолимая жажда крови.
В этот день Симон следил за всеми передвижениями Дьяны. Он следовал за нею в тенях, невидимый, словно призрак. Он следил, как она гуляла с Шани в саду, видел, как она вдруг расплакалась и ушла… и наблюдал за ней с отстраненностью, удивлявшей его самого. Слишком расстроенная, чтобы заметить слежку, Дьяна занималась своими повседневными делами. Порой она проходила так близко от Рошанна, что он ощущал аромат ее духов. И вот теперь она оставила Шани с Треш, чтобы пойти поужинать вместе со всеми.
С непринужденным спокойствием Симон прошел по коридору к спальне Дьяны. У двери он задержался, прислушиваясь — и услышал тихие шаркающие шаги. Где-то в комнате открылась дверца, потом закрылась снова. Зашелестела одежда, потом послышалось какое-то царапанье. Опытный ум Симона быстро анализировал звуки. В комнате один человек, довольно легкий — наверное, няня-трийка. Ребенок скорее всего спит. Он сделал глубокий вдох, постарался успокоиться и, неестественно улыбаясь, постучал в дверь.
Легкие шаги приблизились к двери. Створка открылась. На пороге стояла трийка по имени Треш. При виде Симона ее глаза удивленно раскрылись.
— Симон? — проговорила она с сильным акцентом. Они были почти незнакомы, и Симона удивило, что она обратилась к нему по имени. — В чем дело?
— Дьяна, — сказал Симон. Он развел руками. — Шани. Дьяна хочет Шани, внизу. — Он притворился, будто не может подобрать нужные слова. — Внизу, да? Ты понимаешь?
— Я знаю твой язык, — ответила женщина. Она подозрительно сощурилась. — Что там с Дьяной?
— Все хорошо. Я только что был с ней, мы ужинали. — Симон пожал плечами. — Ей захотелось быть с девочкой. Наверное, эта история с Ричиусом. Она собиралась сама пойти за ней, но я сказал, что принесу ее. Вы спуститесь с нами вниз?
Треш поморщилась.
— Шани сейчас спит. Дьяна об этом знает. Ах уж эта девочка… — Она досадливо покачала головой. — В последние дни она с ума сходит.
Симон понимающе вздохнул:
— Ричиус…
— Да, этот ее муж… — Треш погрозила Симону пальцем. — Ты — его друг. Ты должен был его остановить. Вот теперь Дьяна и на тебя злится.
— Знаю, — соврал Симон. — Я виноват. Я пытался его разубедить, но Ричиус ничего не захотел слушать. Он упрямый, знаете ли. — Одним глазом он заглянул в комнату через плечо Треш. Шани нигде не было видно. — Мне передать Дьяне, что девочка спит? — спросил он. — Наверное, она поймет…
— Нет, нет, — проворчала Треш. — Я ее разбужу и отнесу вниз вместе с тобой. Это будет Дьяне полезно. В эти дни ей лучше, когда дочка рядом.
Нянька повернулась спиной к Симону и направилась в глубину комнаты. Симон крадучись двинулся следом. Желудок у него свело тошнотворным спазмом. Очень медленно он завел руку за спину и осторожно надавил на дверь — так, чтобы она закрылась бесшумно. Затем его рука нырнула к поясу — и в ней появился стилет.
— Дьяна будет рада видеть малышку, — говорила тем временем Треш. — Она теперь такая печальная. Шани…
Голос Треш оборвался в ту же секунду, как стилет разрезал ее спинной мозг. Свободная рука Симона рванулась вперед и зажала ей рот — а тем временем он погрузил стилет еще глубже. Женщина содрогнулась, ноги у нее подкосились. Из раны Симону на руку плеснула кровь. От этого ощущения тошнота подступила ему к самому горлу, но он не разжимал рук и вгонял оружие все глубже, пока Треш не перестала дергаться. Из-под зажимавших ее рот пальцев Симона просочился тихий предсмертный хрип.
— Добрые люди попадают на Небеса, — прошептал Симон.
Эти слова заставили ее глаза широко раскрыться от ужаса. Симон бережно уложил трийку на пол, извлек стилет, но не убрал руки с ее губ.
— Прости меня, женщина, — искренне попросил он. — Иди с Богом. И прокляни меня, когда встретишься с Ним.
Умирающая нянька безуспешно попыталась пошевелить парализованными руками. Из ее глаз выкатилось несколько слезинок. Она несколько раз судорожно вздохнула, но легкие ее перестали забирать воздух. Беззвучный крик вырвался из ее рта…
А потом она умерла.
Симон опустился на колени рядом с мертвой женщиной. На долгие секунды он забыл о смертельной важности своего задания. Его захлестнула волна глубокого отвращения к себе. Осторожно протянув залитую кровью руку, он закрыл невидящие глаза пожилой трийки. А потом он оттащил ее мертвое тело в ближайшую спальню. По витавшим в воздухе ароматам он определил, что когда-то это была комната Дьяны — та, которую она делила с Ричиусом. Подолом платья Треш Симон стер кровь с пальцев и взял себя в руки. Нельзя, чтобы ребенок увидел его испуганным.
«Спокойней! — укоризненно сказал он себе. — Тише!»
И, повинуясь приказу, сердце его забилось ровнее. Дыхание стало спокойным. На его лице появилась безмятежная улыбка, словно лежавший у его ног труп был всего лишь сном. Как завороженный, Симон вышел из спальни в холл и быстро нашел дверь в комнату Шани. Когда он отворил ее, чтобы заглянуть внутрь, дверные петли заскрипели. Дочь Шакала он увидел сразу же: она спала в крошечной кроватке, застеленной белыми простынями. В комнате не было света, но через окно пробивались последние лучи заходящего солнца. Девочка улыбалась во сне, не зная еще, что ее нянька убита. Не будя малышку, Симон прокрался к ее кроватке и опустился рядом с ней на колени, внимательно разглядывая ребенка. У нее были отцовский разрез глаз и молочно-белая кожа матери. На лоб падала прядка светло-коричневых волос. Ей был год — и она умела только ковылять. Вывезти ее из крепости будет делом нелегким. Однако Симон обещал себе, что не причинит ей боли. Он подумал было заткнуть ей рот или даже сунуть в мешок, но отверг эту мысль и решил попробовать другой способ — если Небу будет угодно, он окажется удачным.
Он просто выйдет с девочкой из крепости.
Сейчас большинство обитателей цитадели ему доверяли, и если его увидят идущим с ребенком по направлению к кухне, то, возможно, никто не станет задавать ему вопросы. Симон осторожно протянул руку и убрал непослушный локон со лба ребенка.
— Шани! — дружелюбно и весело прошептал он. — Проснись. Мне надо отнести тебя к маме.
При звуке незнакомого голоса Шани открыла глаза. Они уставились на Симона с недоумением — но без страха.
— Привет! — проворковал он, ободряюще улыбнувшись девочке и не переставая гладить ее по головке. — Не бойся. Я ничего плохого тебе не сделаю. Тебя ждет мама. Мама.
Шани нахмурилась, а потом издала недовольный звук. Симон медленно снял с нее одеяльце и взял ее за руку. Ручка оказалась невероятно маленькой. И мягкой. Словно лепесток розы. Хрупкие пальчики инстинктивно ухватились за его руку.
— Меня зовут Симон, — сказал он. — Я… Он замолчал, не в силах докончить свою ложь. Перед его мысленным взором промелькнула Эрис, потом — Бьяджио, ожидающий ребенка с Помрачающим Рассудок. Несмотря на все усилия сохранять спокойствие, он задрожал.
— Шани, — отчаянно прошептал он, — я знаю, что ты не может меня понять, но все равно послушай. Я — дурной человек. Но я люблю одну женщину и не могу допустить ее смерти. Я увезу тебя в одно далекое место, но я постараюсь там тебя защитить. Я клянусь тебе в этом.
Как это ни странно, Шани ему улыбнулась и не попыталась отдернуть руку. Симон бережно поднял ее из кроватки. Всего через несколько часов Н'Дек и «Устрашающий» должны оказаться у берега и ждать его.
Он не ожидал, что малышка окажется такой доверчивой. Шани послушно стояла на ножках — хотя и не очень твердо — и даже проковыляла с ним к комоду, набитому одеждой. Симон раздел ее и поспешно натянул ей через голову какую-то дневную одежду. Шани крутилась и смеялась, наслаждаясь вниманием. Симон надел ей на ножки чулки и пару крохотных башмачков, а потом снова взял ее за руку. За стенами замка, совсем близко, он приготовил куртку, чтобы она не замерзла во время долгого пути к башне. Час назад он украл одного из драгоценных коней Фалиндара. И он знал, что исчезновение коня будет замечено очень быстро.
— Мы едем с тобой покататься верхом, — сказал он Шани. — Будь умницей. Пожалуйста!
Поев, Дьяна ушла из кухни, не обращая внимания на призывы подруг остаться и поговорить. В главном зале Фалиндара она постаралась разминуться с трийскими воинами и направилась туда, где позади крепости росло дерево сердца, а вниз, к океану, уходила отвесная скала. Сильно похолодало, а Дьяна была без накидки, но уже начала вставать луна, и пронизывавшая тело дрожь усиливала печаль. Дерево сердца, этот одинокий и легендарный символ богов, поднималось из каменистой земли, заслоняя лунный свет. Дьяна устремила на него взгляд — и, не в силах совладать с чувствами, расплакалась.
Без Ричиуса она осталась здесь одна. У нее не было абсолютно ничего общего со всеми, кто ее окружал. Все говорили, что она больше нарка, нежели трийка, что ей больше хочется быть мужчиной, а не женщиной. Ее независимость создала ей в Фалиндаре определенную репутацию, и теперь, когда муж отправился на свои глупые подвиги, Дьяна ощутила невыносимый груз одиночества. Обхватив плечи руками, она пыталась защититься от морского ветра.
Она не стала умолять Ричиуса остаться. Она отказывалась проливать из-за него слезы. А вот теперь она открыто плакала и жалела, что его нет рядом и он не может ее утешить. Но мужчины неразумны — даже такие хорошие люди, как Ричиус. И они слишком легко поддаются соблазну мести. Дьяна гневно смахнула со щек слезы. Она нужна Шани. Она не будет проявлять слабости, которой от нее ждут.
Дьяна вернулась в цитадель и поднялась по винтовой лестнице, ведущей в ее комнаты. В коридоре стояла тишина. Дверь в покои Дьяны оказалась чуть приотворенной. Не подозревая ни о чем, она распахнула дверь.
— Я пришла, Треш, — проговорила она по-трийски. — Шани! Ты не спишь?
Ответа не было. Она не услышала ни звука. Дьяна поспешила в комнату дочери — и ахнула, увидев беспорядок в комоде с вещами девочки. Вся одежда Шани — крошечные трийские юбки и шали — были разбросаны по полу. Кроватка была расстелена, но пуста. У Дьяны отчаянно заколотилось сердце. Она бросилась к себе в комнату… и увидела на полу странно скрючившуюся Треш.
Дьяна застыла на месте. Онемев и затаив дыхание, она смотрела на мертвую женщину. Треш лежала в алой луже, глаза у нее были закрыты, руки и ноги застыли в неестественной позе. Жизнь вытекла из нее, окрасив доски пола. Дьяна начала отступать — сначала медленно, а потом все быстрее.
— Шани! — закричала она во весь голос, выбегая из своей комнаты. — Кто-нибудь, помогите!
В коридоре начали открываться двери. Из комнат выглядывали изумленные лица трийцев, услышавших крик Дьяны. Она начала спрашивать каждого, не видели ли они Шани, но каждый только недоуменно качал головой, не подозревая, что в комнате лежит убитая женщина. Дьяна не потрудилась ничего им объяснить. Она понеслась вниз по лестнице, перепрыгивая сразу через три ступени. Она могла думать только о Симоне.
— Мерзавец! — бормотала она, уже не сомневаясь в том, кто виновен в происшедшем. — Это ты сделал, чудовище…
Она поймала себя на том, что проклинает сразу и Симона, и Ричиуса: нарца — за то, что он увез Шани, мужа — за то, что он ее оставил. Невыносимая мысль о том, что, возможно, Шани…
— Нет! — вскрикнула она, отказываясь допустить такое. — Ты не отнимешь мою малышку!
Бьяджио…
Это имя звучало у нее в мозгу словно колокол. В конце лестницы она столкнулась с Димисом. Заметив ее состояние, воин заставил ее остановиться.
— В чем дело, женщина? — сурово вопросил он. Дьяна сгребла его рубашку обеими руками.
— Моя дочь! Ты ее видел? Ты видел Шани?
Димис с явным недоумением нахмурился:
— Не видел. В чем дело?
— А Симон? Его ты видел?
— Дьяна, нет. Я…
— Димис, помоги мне! Он увез ее, я в этом уверена. У меня в спальне лежит мертвая Треш! Он убил ее и увез Шани. Мне надо ее найти!
Она попыталась вырваться, но воин продолжал крепко держать ее.
— Остановись сейчас же! — резко приказал он. — Где Треш? Что случилось?
Дьяна торопливо объяснила, как поднялась наверх и обнаружила у себя в спальне убитую Треш. Ее дочь исчезла, объяснила она, а забрать ее мог только Симон.
— Ричиус был прав, Димис, — повторила она. — Он увез ее. Нам надо его найти. Лоррис и Прис, помогите мне!
— Ты пойдешь на кухню и будешь там ждать с женщинами, — приказал Димис. Он крепко схватил ее за плечи, заставляя слушать его слова. — Оставайся с ними. Мы найдем твою дочь и этого негодяя, — прорычал он. — Мы их найдем, Дьяна. А теперь иди.
— Димис…
— Иди! — рявкнул он, отталкивая ее от себя. Он не стал дожидаться, чтобы она ушла, а резко повернулся и начал громко требовать людей и коней. На его крик сбежались воины. По приказу своего командира они бросились к воротам, рассыпаясь в цепочку. Дьяна привалилась к стене и закрыла глаза. Все потери, перенесенные ею в жизни, меркли по сравнению с бездной, которая поглощала ее сейчас.
Украденный Симоном конь, черный и быстрый, был невидим в ночи. Посадив перед собой завернутую в куртку дочь Шакала, Симон низко пригнулся в седле и поехал по тропам, пролегавшим по травянистым долинам и лесам, мимо зорких сов и все дальше и дальше от башен Фалиндара. В первый час пути Шани не издала ни звука, но к концу второго часа она начала хныкать. Симон попытался ее развеселить, но замедлить бег коня не решался. От каждого резкого толчка бедняжка испытывала все большее неудобство и громко протестовала. К третьему часу Шани уже рыдала по весь голос.
— Тише, девочка. Тише! — умолял ее Симон.
Они ехали по густому лесу, ориентируясь только на луну. Симон боялся, как бы конь не сломал ногу. Шани захлебывалась плачем. Было очень поздно, и час встречи стремительно приближался. Симон ехал достаточно быстро, но опасался, как бы нетерпеливый Н'Дек не уплыл сразу же после полуночи. Недавно побывавшие у берегов Люсел-Лора корабли Лисса могли спугнуть капитана — или он мог решить, что его пассажира разоблачили. Симон старался не думать об этом, и пронзительные крики Шани помогли ему отвлекаться от этих мыслей.
— Уже недалеко, малышка, — сказал он, пытаясь ее утешить. — Я понимаю, что холодно. Мне очень жаль.
Ему действительно было жаль. Как это ни удивительно, он сожалел о каждом своем шаге. Но потом он вспоминал об Эрис и обезумевшем Бьяджио и справлялся со своим раскаянием. Держа одной рукой поводья, второй он обнимал девочку, надежно удерживая ее на коне и стараясь по возможности согреть. Казалось, Шани жмется к нему. Естественная человеческая потребность в тепле была сильнее страха, и девочка зарывалась в куртку Симона. Она была легонькой, как ее мать. Симон держал ее бережно, словно яйцо с тонкой скорлупой.
Сейчас Дьяна уже обнаружила пропажу дочери. Можно не сомневаться, что она в отчаянии и ужасе. Симон понимал, что погубил ее — возможно, гораздо более жестоко, чем убитую им Треш. По крайней мере нянька уже не страдает. А вот страданию Дьяны не будет конца.
— Твоя мать очень сильно тебя любит, — рассеянно проговорил он, продолжая скачку под кронами фруктовых деревьев. — Если это будет в моих силах, ты еще с ней увидишься. Я сделаю это, если смогу. И да поможет мне Бог.
Если Бог не глух к молитвам убийцы, если Он хоть немного заботится о невинных детях, Он укажет Симону путь. Эта мысль заставила Симона стиснуть зубы. Ему вдруг захотелось, чтобы Бог проклял его, утащил его в ад за все его бесчисленные грехи и обрек на вечное пламя. Испытывая к себе страшное отвращение, он принес Небесам мысленный обет: он с радостью будет гореть в пламени, лишь бы спасти и Эрис, и малышку Вэнтрана.
Еще час ехал Симон в темноте, сокращая расстояние от Фалиндара до своего места назначения. Путь, на который у пешего Симона ушел когда-то целый день, конь преодолел в считанные часы, и шум прибоя известил Симона, что башня близко.
И у Симона Даркиса сжалось сердце от ужаса. Он чуть замедлил бег коня и наклонил голову, прислушиваясь. Даже Шани прекратила плач: далекий шум прибоя ее успокоил. Симон принюхался и ощутил соленый запах океана. Прищурившись, он всмотрелся в горизонт, и его натренированные глаза различили темные очертания башни. С новыми силами он дал коню шенкеля, торопя его вперед. Тропа была узкой и опасной, но время было на исходе — как и терпение Симона. Когда конь замешкался, он снова стиснул ему бока, на этот раз еще сильнее, выместив все свое чувство вины и страх на боках бедного животного. Но, выехав на поляну около башни, Симон натянул поводья и перевел коня на медленную рысь, а потом вообще остановил, оказавшись в тени здания. У него на руках Шани взбрыкнула ножкой и протестующе всхлипнула. Симон невесело ей улыбнулся.
— Ты правильно боишься, девочка, — признался он. Возле башни никого не было, но в лунном свете Симон различил на воде две черные точки. Он ошеломленно устремил взгляд к горизонту. Два корабля? Что делает Н'Дек? Не беспокоясь о том, что конь убежит, Симон спешился и снял с седла свой драгоценный сверток, но не стал спускать девочку на землю. Вместо этого, бросив измученного скакуна, он осторожно направился к башне, неся Шани на руках. Открытая арка дверного проема манила тьмой. Симон затаил дыхание. Ощутив его тревогу, Шани сделала то же. В темной глубине баТини послышался шорох: звук от соприкосновения подошвы с камнем. Услышав этот звук во второй раз, он остановился.
В этот день Симон следил за всеми передвижениями Дьяны. Он следовал за нею в тенях, невидимый, словно призрак. Он следил, как она гуляла с Шани в саду, видел, как она вдруг расплакалась и ушла… и наблюдал за ней с отстраненностью, удивлявшей его самого. Слишком расстроенная, чтобы заметить слежку, Дьяна занималась своими повседневными делами. Порой она проходила так близко от Рошанна, что он ощущал аромат ее духов. И вот теперь она оставила Шани с Треш, чтобы пойти поужинать вместе со всеми.
С непринужденным спокойствием Симон прошел по коридору к спальне Дьяны. У двери он задержался, прислушиваясь — и услышал тихие шаркающие шаги. Где-то в комнате открылась дверца, потом закрылась снова. Зашелестела одежда, потом послышалось какое-то царапанье. Опытный ум Симона быстро анализировал звуки. В комнате один человек, довольно легкий — наверное, няня-трийка. Ребенок скорее всего спит. Он сделал глубокий вдох, постарался успокоиться и, неестественно улыбаясь, постучал в дверь.
Легкие шаги приблизились к двери. Створка открылась. На пороге стояла трийка по имени Треш. При виде Симона ее глаза удивленно раскрылись.
— Симон? — проговорила она с сильным акцентом. Они были почти незнакомы, и Симона удивило, что она обратилась к нему по имени. — В чем дело?
— Дьяна, — сказал Симон. Он развел руками. — Шани. Дьяна хочет Шани, внизу. — Он притворился, будто не может подобрать нужные слова. — Внизу, да? Ты понимаешь?
— Я знаю твой язык, — ответила женщина. Она подозрительно сощурилась. — Что там с Дьяной?
— Все хорошо. Я только что был с ней, мы ужинали. — Симон пожал плечами. — Ей захотелось быть с девочкой. Наверное, эта история с Ричиусом. Она собиралась сама пойти за ней, но я сказал, что принесу ее. Вы спуститесь с нами вниз?
Треш поморщилась.
— Шани сейчас спит. Дьяна об этом знает. Ах уж эта девочка… — Она досадливо покачала головой. — В последние дни она с ума сходит.
Симон понимающе вздохнул:
— Ричиус…
— Да, этот ее муж… — Треш погрозила Симону пальцем. — Ты — его друг. Ты должен был его остановить. Вот теперь Дьяна и на тебя злится.
— Знаю, — соврал Симон. — Я виноват. Я пытался его разубедить, но Ричиус ничего не захотел слушать. Он упрямый, знаете ли. — Одним глазом он заглянул в комнату через плечо Треш. Шани нигде не было видно. — Мне передать Дьяне, что девочка спит? — спросил он. — Наверное, она поймет…
— Нет, нет, — проворчала Треш. — Я ее разбужу и отнесу вниз вместе с тобой. Это будет Дьяне полезно. В эти дни ей лучше, когда дочка рядом.
Нянька повернулась спиной к Симону и направилась в глубину комнаты. Симон крадучись двинулся следом. Желудок у него свело тошнотворным спазмом. Очень медленно он завел руку за спину и осторожно надавил на дверь — так, чтобы она закрылась бесшумно. Затем его рука нырнула к поясу — и в ней появился стилет.
— Дьяна будет рада видеть малышку, — говорила тем временем Треш. — Она теперь такая печальная. Шани…
Голос Треш оборвался в ту же секунду, как стилет разрезал ее спинной мозг. Свободная рука Симона рванулась вперед и зажала ей рот — а тем временем он погрузил стилет еще глубже. Женщина содрогнулась, ноги у нее подкосились. Из раны Симону на руку плеснула кровь. От этого ощущения тошнота подступила ему к самому горлу, но он не разжимал рук и вгонял оружие все глубже, пока Треш не перестала дергаться. Из-под зажимавших ее рот пальцев Симона просочился тихий предсмертный хрип.
— Добрые люди попадают на Небеса, — прошептал Симон.
Эти слова заставили ее глаза широко раскрыться от ужаса. Симон бережно уложил трийку на пол, извлек стилет, но не убрал руки с ее губ.
— Прости меня, женщина, — искренне попросил он. — Иди с Богом. И прокляни меня, когда встретишься с Ним.
Умирающая нянька безуспешно попыталась пошевелить парализованными руками. Из ее глаз выкатилось несколько слезинок. Она несколько раз судорожно вздохнула, но легкие ее перестали забирать воздух. Беззвучный крик вырвался из ее рта…
А потом она умерла.
Симон опустился на колени рядом с мертвой женщиной. На долгие секунды он забыл о смертельной важности своего задания. Его захлестнула волна глубокого отвращения к себе. Осторожно протянув залитую кровью руку, он закрыл невидящие глаза пожилой трийки. А потом он оттащил ее мертвое тело в ближайшую спальню. По витавшим в воздухе ароматам он определил, что когда-то это была комната Дьяны — та, которую она делила с Ричиусом. Подолом платья Треш Симон стер кровь с пальцев и взял себя в руки. Нельзя, чтобы ребенок увидел его испуганным.
«Спокойней! — укоризненно сказал он себе. — Тише!»
И, повинуясь приказу, сердце его забилось ровнее. Дыхание стало спокойным. На его лице появилась безмятежная улыбка, словно лежавший у его ног труп был всего лишь сном. Как завороженный, Симон вышел из спальни в холл и быстро нашел дверь в комнату Шани. Когда он отворил ее, чтобы заглянуть внутрь, дверные петли заскрипели. Дочь Шакала он увидел сразу же: она спала в крошечной кроватке, застеленной белыми простынями. В комнате не было света, но через окно пробивались последние лучи заходящего солнца. Девочка улыбалась во сне, не зная еще, что ее нянька убита. Не будя малышку, Симон прокрался к ее кроватке и опустился рядом с ней на колени, внимательно разглядывая ребенка. У нее были отцовский разрез глаз и молочно-белая кожа матери. На лоб падала прядка светло-коричневых волос. Ей был год — и она умела только ковылять. Вывезти ее из крепости будет делом нелегким. Однако Симон обещал себе, что не причинит ей боли. Он подумал было заткнуть ей рот или даже сунуть в мешок, но отверг эту мысль и решил попробовать другой способ — если Небу будет угодно, он окажется удачным.
Он просто выйдет с девочкой из крепости.
Сейчас большинство обитателей цитадели ему доверяли, и если его увидят идущим с ребенком по направлению к кухне, то, возможно, никто не станет задавать ему вопросы. Симон осторожно протянул руку и убрал непослушный локон со лба ребенка.
— Шани! — дружелюбно и весело прошептал он. — Проснись. Мне надо отнести тебя к маме.
При звуке незнакомого голоса Шани открыла глаза. Они уставились на Симона с недоумением — но без страха.
— Привет! — проворковал он, ободряюще улыбнувшись девочке и не переставая гладить ее по головке. — Не бойся. Я ничего плохого тебе не сделаю. Тебя ждет мама. Мама.
Шани нахмурилась, а потом издала недовольный звук. Симон медленно снял с нее одеяльце и взял ее за руку. Ручка оказалась невероятно маленькой. И мягкой. Словно лепесток розы. Хрупкие пальчики инстинктивно ухватились за его руку.
— Меня зовут Симон, — сказал он. — Я… Он замолчал, не в силах докончить свою ложь. Перед его мысленным взором промелькнула Эрис, потом — Бьяджио, ожидающий ребенка с Помрачающим Рассудок. Несмотря на все усилия сохранять спокойствие, он задрожал.
— Шани, — отчаянно прошептал он, — я знаю, что ты не может меня понять, но все равно послушай. Я — дурной человек. Но я люблю одну женщину и не могу допустить ее смерти. Я увезу тебя в одно далекое место, но я постараюсь там тебя защитить. Я клянусь тебе в этом.
Как это ни странно, Шани ему улыбнулась и не попыталась отдернуть руку. Симон бережно поднял ее из кроватки. Всего через несколько часов Н'Дек и «Устрашающий» должны оказаться у берега и ждать его.
Он не ожидал, что малышка окажется такой доверчивой. Шани послушно стояла на ножках — хотя и не очень твердо — и даже проковыляла с ним к комоду, набитому одеждой. Симон раздел ее и поспешно натянул ей через голову какую-то дневную одежду. Шани крутилась и смеялась, наслаждаясь вниманием. Симон надел ей на ножки чулки и пару крохотных башмачков, а потом снова взял ее за руку. За стенами замка, совсем близко, он приготовил куртку, чтобы она не замерзла во время долгого пути к башне. Час назад он украл одного из драгоценных коней Фалиндара. И он знал, что исчезновение коня будет замечено очень быстро.
— Мы едем с тобой покататься верхом, — сказал он Шани. — Будь умницей. Пожалуйста!
Поев, Дьяна ушла из кухни, не обращая внимания на призывы подруг остаться и поговорить. В главном зале Фалиндара она постаралась разминуться с трийскими воинами и направилась туда, где позади крепости росло дерево сердца, а вниз, к океану, уходила отвесная скала. Сильно похолодало, а Дьяна была без накидки, но уже начала вставать луна, и пронизывавшая тело дрожь усиливала печаль. Дерево сердца, этот одинокий и легендарный символ богов, поднималось из каменистой земли, заслоняя лунный свет. Дьяна устремила на него взгляд — и, не в силах совладать с чувствами, расплакалась.
Без Ричиуса она осталась здесь одна. У нее не было абсолютно ничего общего со всеми, кто ее окружал. Все говорили, что она больше нарка, нежели трийка, что ей больше хочется быть мужчиной, а не женщиной. Ее независимость создала ей в Фалиндаре определенную репутацию, и теперь, когда муж отправился на свои глупые подвиги, Дьяна ощутила невыносимый груз одиночества. Обхватив плечи руками, она пыталась защититься от морского ветра.
Она не стала умолять Ричиуса остаться. Она отказывалась проливать из-за него слезы. А вот теперь она открыто плакала и жалела, что его нет рядом и он не может ее утешить. Но мужчины неразумны — даже такие хорошие люди, как Ричиус. И они слишком легко поддаются соблазну мести. Дьяна гневно смахнула со щек слезы. Она нужна Шани. Она не будет проявлять слабости, которой от нее ждут.
Дьяна вернулась в цитадель и поднялась по винтовой лестнице, ведущей в ее комнаты. В коридоре стояла тишина. Дверь в покои Дьяны оказалась чуть приотворенной. Не подозревая ни о чем, она распахнула дверь.
— Я пришла, Треш, — проговорила она по-трийски. — Шани! Ты не спишь?
Ответа не было. Она не услышала ни звука. Дьяна поспешила в комнату дочери — и ахнула, увидев беспорядок в комоде с вещами девочки. Вся одежда Шани — крошечные трийские юбки и шали — были разбросаны по полу. Кроватка была расстелена, но пуста. У Дьяны отчаянно заколотилось сердце. Она бросилась к себе в комнату… и увидела на полу странно скрючившуюся Треш.
Дьяна застыла на месте. Онемев и затаив дыхание, она смотрела на мертвую женщину. Треш лежала в алой луже, глаза у нее были закрыты, руки и ноги застыли в неестественной позе. Жизнь вытекла из нее, окрасив доски пола. Дьяна начала отступать — сначала медленно, а потом все быстрее.
— Шани! — закричала она во весь голос, выбегая из своей комнаты. — Кто-нибудь, помогите!
В коридоре начали открываться двери. Из комнат выглядывали изумленные лица трийцев, услышавших крик Дьяны. Она начала спрашивать каждого, не видели ли они Шани, но каждый только недоуменно качал головой, не подозревая, что в комнате лежит убитая женщина. Дьяна не потрудилась ничего им объяснить. Она понеслась вниз по лестнице, перепрыгивая сразу через три ступени. Она могла думать только о Симоне.
— Мерзавец! — бормотала она, уже не сомневаясь в том, кто виновен в происшедшем. — Это ты сделал, чудовище…
Она поймала себя на том, что проклинает сразу и Симона, и Ричиуса: нарца — за то, что он увез Шани, мужа — за то, что он ее оставил. Невыносимая мысль о том, что, возможно, Шани…
— Нет! — вскрикнула она, отказываясь допустить такое. — Ты не отнимешь мою малышку!
Бьяджио…
Это имя звучало у нее в мозгу словно колокол. В конце лестницы она столкнулась с Димисом. Заметив ее состояние, воин заставил ее остановиться.
— В чем дело, женщина? — сурово вопросил он. Дьяна сгребла его рубашку обеими руками.
— Моя дочь! Ты ее видел? Ты видел Шани?
Димис с явным недоумением нахмурился:
— Не видел. В чем дело?
— А Симон? Его ты видел?
— Дьяна, нет. Я…
— Димис, помоги мне! Он увез ее, я в этом уверена. У меня в спальне лежит мертвая Треш! Он убил ее и увез Шани. Мне надо ее найти!
Она попыталась вырваться, но воин продолжал крепко держать ее.
— Остановись сейчас же! — резко приказал он. — Где Треш? Что случилось?
Дьяна торопливо объяснила, как поднялась наверх и обнаружила у себя в спальне убитую Треш. Ее дочь исчезла, объяснила она, а забрать ее мог только Симон.
— Ричиус был прав, Димис, — повторила она. — Он увез ее. Нам надо его найти. Лоррис и Прис, помогите мне!
— Ты пойдешь на кухню и будешь там ждать с женщинами, — приказал Димис. Он крепко схватил ее за плечи, заставляя слушать его слова. — Оставайся с ними. Мы найдем твою дочь и этого негодяя, — прорычал он. — Мы их найдем, Дьяна. А теперь иди.
— Димис…
— Иди! — рявкнул он, отталкивая ее от себя. Он не стал дожидаться, чтобы она ушла, а резко повернулся и начал громко требовать людей и коней. На его крик сбежались воины. По приказу своего командира они бросились к воротам, рассыпаясь в цепочку. Дьяна привалилась к стене и закрыла глаза. Все потери, перенесенные ею в жизни, меркли по сравнению с бездной, которая поглощала ее сейчас.
Украденный Симоном конь, черный и быстрый, был невидим в ночи. Посадив перед собой завернутую в куртку дочь Шакала, Симон низко пригнулся в седле и поехал по тропам, пролегавшим по травянистым долинам и лесам, мимо зорких сов и все дальше и дальше от башен Фалиндара. В первый час пути Шани не издала ни звука, но к концу второго часа она начала хныкать. Симон попытался ее развеселить, но замедлить бег коня не решался. От каждого резкого толчка бедняжка испытывала все большее неудобство и громко протестовала. К третьему часу Шани уже рыдала по весь голос.
— Тише, девочка. Тише! — умолял ее Симон.
Они ехали по густому лесу, ориентируясь только на луну. Симон боялся, как бы конь не сломал ногу. Шани захлебывалась плачем. Было очень поздно, и час встречи стремительно приближался. Симон ехал достаточно быстро, но опасался, как бы нетерпеливый Н'Дек не уплыл сразу же после полуночи. Недавно побывавшие у берегов Люсел-Лора корабли Лисса могли спугнуть капитана — или он мог решить, что его пассажира разоблачили. Симон старался не думать об этом, и пронзительные крики Шани помогли ему отвлекаться от этих мыслей.
— Уже недалеко, малышка, — сказал он, пытаясь ее утешить. — Я понимаю, что холодно. Мне очень жаль.
Ему действительно было жаль. Как это ни удивительно, он сожалел о каждом своем шаге. Но потом он вспоминал об Эрис и обезумевшем Бьяджио и справлялся со своим раскаянием. Держа одной рукой поводья, второй он обнимал девочку, надежно удерживая ее на коне и стараясь по возможности согреть. Казалось, Шани жмется к нему. Естественная человеческая потребность в тепле была сильнее страха, и девочка зарывалась в куртку Симона. Она была легонькой, как ее мать. Симон держал ее бережно, словно яйцо с тонкой скорлупой.
Сейчас Дьяна уже обнаружила пропажу дочери. Можно не сомневаться, что она в отчаянии и ужасе. Симон понимал, что погубил ее — возможно, гораздо более жестоко, чем убитую им Треш. По крайней мере нянька уже не страдает. А вот страданию Дьяны не будет конца.
— Твоя мать очень сильно тебя любит, — рассеянно проговорил он, продолжая скачку под кронами фруктовых деревьев. — Если это будет в моих силах, ты еще с ней увидишься. Я сделаю это, если смогу. И да поможет мне Бог.
Если Бог не глух к молитвам убийцы, если Он хоть немного заботится о невинных детях, Он укажет Симону путь. Эта мысль заставила Симона стиснуть зубы. Ему вдруг захотелось, чтобы Бог проклял его, утащил его в ад за все его бесчисленные грехи и обрек на вечное пламя. Испытывая к себе страшное отвращение, он принес Небесам мысленный обет: он с радостью будет гореть в пламени, лишь бы спасти и Эрис, и малышку Вэнтрана.
Еще час ехал Симон в темноте, сокращая расстояние от Фалиндара до своего места назначения. Путь, на который у пешего Симона ушел когда-то целый день, конь преодолел в считанные часы, и шум прибоя известил Симона, что башня близко.
И у Симона Даркиса сжалось сердце от ужаса. Он чуть замедлил бег коня и наклонил голову, прислушиваясь. Даже Шани прекратила плач: далекий шум прибоя ее успокоил. Симон принюхался и ощутил соленый запах океана. Прищурившись, он всмотрелся в горизонт, и его натренированные глаза различили темные очертания башни. С новыми силами он дал коню шенкеля, торопя его вперед. Тропа была узкой и опасной, но время было на исходе — как и терпение Симона. Когда конь замешкался, он снова стиснул ему бока, на этот раз еще сильнее, выместив все свое чувство вины и страх на боках бедного животного. Но, выехав на поляну около башни, Симон натянул поводья и перевел коня на медленную рысь, а потом вообще остановил, оказавшись в тени здания. У него на руках Шани взбрыкнула ножкой и протестующе всхлипнула. Симон невесело ей улыбнулся.
— Ты правильно боишься, девочка, — признался он. Возле башни никого не было, но в лунном свете Симон различил на воде две черные точки. Он ошеломленно устремил взгляд к горизонту. Два корабля? Что делает Н'Дек? Не беспокоясь о том, что конь убежит, Симон спешился и снял с седла свой драгоценный сверток, но не стал спускать девочку на землю. Вместо этого, бросив измученного скакуна, он осторожно направился к башне, неся Шани на руках. Открытая арка дверного проема манила тьмой. Симон затаил дыхание. Ощутив его тревогу, Шани сделала то же. В темной глубине баТини послышался шорох: звук от соприкосновения подошвы с камнем. Услышав этот звук во второй раз, он остановился.