Страница:
— Кто там? — громко спросил он.
Наступила долгая тишина. Наконец в дверях возникла безмолвная тень — судя по росту, это был мужчина. Следом вышел еще один, потом — еще два. По цвету кожи Симон определил, что это не трийцы, и крикнул им:
— Я — Симон Даркис. Выходите и покажитесь, кто вы!
Силуэты двинулись вперед, и Шани испугалась. Четверо человек — двое в мундирах морского флота, двое в штатском — вышли на лунный свет и вопросительно посмотрели на Симона. Впереди шел высокий мужчина с чисто выбритым лицом, изрезанным шрамами.
— Даркис! — Моряк помахал рукой. — Это тот ребенок?
— Да, — объявил Симон. — Кто эти двое с тобой?
Все четверо шли к Симону, разглядывая испуганную девочку у него на руках. Моряк, заговоривший первым, расхохотался при виде ребенка.
— Капитан Н'Дек насчет тебя не ошибся! — со смехом проговорил он. — Он сказал, что ты приедешь — и с ребенком.
— А мы думали, что ты попался гогам! — добавил второй — один из тех, кто не был моряком.
Симон ответил ему ледяным взглядом.
— Кто вы, к черту, такие? — спросил он. — Вы не моряки.
Незнакомец не оскорбился тоном Симона. Вместо этого он протянул ему руку и сказал:
— У нас один и тот же господин, Симон Даркис. Мы о тебе знаем. И знаем о той работе, которую ты здесь выполнял. Симон ощетинился.
— Вас прислал Бьяджио? — спросил он настороженно. — Зачем?
— Нам поручено наблюдать за Шакалом, пока ты повезешь нашему повелителю его дочь, — ответил тот. Он говорил таким же напевным голосом, каким говорили многие Рошанны, и лицо у него было таким же непроницаемым. — Господин ожидает тебя на Кроуте, но ему нужны глаза здесь, в Люсел-Лоре.
«Сукин сын», — мысленно прошипел Симон. Бьяджио перестал доверять кому бы то ни было.
— И поэтому сейчас у берега стоят два корабля? — рявкнул он. — Дураки вы! Рядом ходят лисские шхуны! Если они заметят ваши проклятые корабли, нам конец!
— Шхун мы не видели, — ответил опешивший моряк. — И такова была воля Бьяджио. — Непочтительность Симона его потрясла, внушила почти благоговейный ужас. — Второй корабль приплыл, чтобы доставить вот этих двоих. Это все, что мне известно.
— Чтобы к рассвету его уже здесь не было! — прорычал Симон, снова поворачиваясь к Рошаннам. Он собирался сказать им, что Ричиус уплыл, но почему-то промолчал. — Вы меня поняли? — спросил он вместо этого. — До рассвета этот корабль должен исчезнуть!
— «Мститель» пришел два дня тому назад, — объяснил второй Рошанн. Он был ниже и смуглее своего товарища, и его черные волосы и белые зубы поблескивали в свете луны. — Он привез нас, и мы устроили себе базу в башне. Корабль уплывет, когда мы закончим, когда он нам больше не будет нужен.
— Нам велено доставить вас на борт «Устрашающего», — сказал моряк. Он попытался сделать вид, будто гнев Симона его не пугает. — Как только ты будешь готов.
— Капитан Н'Дек вас ждет, — сказал второй агент. Протянув руку, он погладил Шани по щечке. — Поторопись. Господин ждет свою добычу.
Симон резко отстранил Шани.
— Не лезь! — угрожающе бросил он. — И не говори мне, что я должен делать, Рошанн. Я — Черное Сердце!
Это имя обладало достаточным весом, чтобы стереть с лица агента ухмылку.
— И ты прекрасно справился со своим поручением, как и предвидел Господин. А теперь отправляйся и привези ребенка к нему. Возвращайся домой, Черное Сердце. Отдыхай на Кроуте.
Теплое тельце на руках у Симона заставило его на секунду замешкаться. Он поглядел на похищенного младенца. Шани смотрела на него: в ее глазах читалось недоумение, личико раскраснелось от холода. Из носика бежала тонкая струйка соплей. Симон прихватил рукав куртки и вытер струйку.
— Лодка тебя ждет, — сказал моряк, указывая в сторону скалистого берега. — Вон там.
Потому что они все наблюдали за ним и потому что он совершил это злое дело и возврата назад не было, Симон молча пошел к берегу и лодке, которой предстояло доставить его на борт «Устрашающего».
В полночь, когда луна стала садиться и в Фалиндаре воцарилась тишина, Дьяна Вэнтран сидела в одиночестве в спальне своей похищенной дочери. Димису и его воинам не удалось найти след Шани, и хотя они продолжали поиски, чувство безнадежности усиливалось с каждой минутой. Симон Даркис — если это действительно было его имя — исчез, и такое совпадение не оставило Дьяне сомнений относительно судьбы ее дочери. Глядя в окно на уходящую за горизонт луну, она услышала в тихом свисте морского ветра слова мужа:
«Рошанны повсюду!»
Тогда она ему не поверила. И Люсилер тоже не поверил. Теперь Дьяна поняла, что Ричиус говорил правду: золотой демон Бьяджио, который преследовал его в кошмарных снах, совершенно реален — и страшен. Треш мертва. Люди Димиса унесли ее тело и смыли с пола почти всю кровь. В эту ночь Дьяне не хотелось быть со своими подругами. Она настояла, что останется одна в комнате Шани. Глядя невидящими глазами в окно, Дьяна мрачно думала, что скажет Ричиус. Он уехал всего полтора дня назад — а она уже потеряла их дочь! Она снова осталась одна, как до встречи с Ричиусом, — и это знакомое чувство вызывало в ней гаев.
— Где ты, Симон? — прошептала она. Ей слышен был шум океана, она видела отражение лунного света на волнах… Все это успокоило ее, помогло собраться с мыслями. — Рошанн! — громко пропела она. — Где ты?
Нет сомнений — он прибыл в Люсел-Лор на корабле. Ни пешком, ни верхом ему бы сюда не добраться. Фалиндар находится на северной оконечности Люсел-Лора, очень далеко от дороги Сакцен — единственного пути, соединяющего трийцев с империей Нара. Дьяна всматривалась в океан, пытаясь вспомнить о нарце все, что можно. Он был высок и худ — и странно молчалив, особенно в последнее время. Несомненно, он обдумывал свое похищение. Дьяна вспомнила свой разговор с ним в коридоре, когда за Ричиусом приплыл Пракна. Казалось, он искренне ей сочувствует. И она была столь глупа, что поверила ему! Ричиус говорил правду: Рошанны — исчадья ада. Как оборотни.
— Моя вина! — прошептала она.
Она не понимала, как Симону удалось принять такой истощенный и потрепанный вид. Очередной нарский фокус? Неужели он морил себя голодом и лежал на солнце? Он утверждал, будто скитается со времени окончания нарского вторжения. По словам Ричиуса, Симон питался чем придется: иногда крал, иногда собирал, что мог, стараясь не попадаться никому на глаза. В одном только Таттераке были сотни деревень.
Но башен не было.
Дьяна отпрянула от окна и чуть было не упала.
Башни!
Симон сказал, что видел башни. Но на юге заброшенных башен не было. Заброшенные башни были только…
Дьяна бросилась из спальни Шани в свою собственную, поспешно отыскав более теплую одежду и обувь. Она поспешно одевалась, натягивая одежду и шнуруя обувь, а ее сердце готово было разорваться от переполнявшей его надежды.
— Башни! — прерывающимся голосом выдохнула она. — Одна башня!
Далеко, за прибрежной долиной. Заброшенная уже много лет. Высокое мрачное строение, идеально подходящее для тайного убежища. И если Симон знал о ней, значит, он лгал, что приехал с юга.
— Он там, — сказала себе Дьяна. — Иначе быть не может…
Если он пытается спастись бегством, тогда там его должен дожидаться корабль.
В замке почти не осталось мужчин, которые могли бы помочь Дьяне, и она понимала, что они в любом случае ее с собой не возьмут. Она — женщина, а в Фалиндаре, живущем старыми обычаями, женщинам полагалось сидеть дома.
Она метнулась к двери и сбежала вниз по лестнице.
Ей нужен конь. Она не такая умелая всадница, как ее муж, но с конем справится. И Дьяна знала, что в конюшне есть для нее конь — боевой конь, к которому не смеет прикоснуться ни один трийский воин, даже сам Люсилер. Огонь.
Конь Ричиуса был резв, и Дьяна знала, что он остался без присмотра: все воины Фалиндара уехали искать Шани. Сбежав по лестнице, она остановилась, чтобы перевести дух и немного успокоиться. В этот поздний час почти все спали, но Дьяна не хотела рисковать. Если Димис или кто-нибудь из его воинов ее заметит, то заставит вернуться. А времени оставалось очень мало. Она осторожно прокралась по тихим переходам Фалиндара и благополучно добралась до больших дверей, которые вели к конюшням.
Дьяна вышла из дома, и ее обняла холодная ночь. Дыхание срывалось с губ белым облачком. Во дворе никого не было. Успокоившись, Дьяна пошла к конюшне. Это было пышное здание, слишком роскошное для своего назначения, но его строили в соответствии с прихотливыми вкусами прежних, царственных правителей Фалиндара. Большие резные двери, украшенные изображениями конских голов, были полуоткрыты. Дьяна заглянула внутрь. Как она и предвидела, Димис со своими людьми забрал на поиски Симона всех коней.
Кроме одного.
При виде Огня, стоящего в стойле в дальнем конце конюшни, Дьяна немного ободрилась. Жеребец вопросительно глянул на нее карими глазами.
— Тише, малыш, — прошептала она. Протянув руку, она погладила Огня по носу. — Я ничего плохого тебе не сделаю. Ты ведь меня помнишь? Я — Дьяна.
Конь шумно понюхал ее руку.
— Да! — проговорила она. — Это я. Пожалуйста, Огонь. Пожалуйста, позволь мне на тебя сесть.
Она сидела верхом на Огне всего один раз, да и то вместе с Ричиусом. Но Огонь был зверем добродушным, и Дьяна поспешно оседлала и взнуздала его, как это много раз делал при ней Ричиус. Потом она откатила ворота стойла и подошла к коню.
— Отвези меня к моей дочери, — сказала она. — Отвезешь?
Очень осторожно она поставила ногу в стремя. Огонь фыркнул. Дьяна погладила его по холке, заговорила ласково — а потом стремительно взлетела в седло. Конь задрожал. Дьяна крепко ухватилась за его шею, продолжая свои уговоры. Голос ее звучал нежно, словно колыбельная.
— Все в порядке, — сказала она. — Я тебя не обижу. Но нам надо торопиться. Мы с тобой нужны моему ребенку — ребенку твоего хозяина…
Конь двинулся к выходу. Дьяна крикнула, подбадривая его. Она ухватилась за поводья, постаралась вспомнить все, что ей известно о верховой езде, и направила Огня к дверям конюшни. Оказавшись на улице, конь остановился, ожидая ее команды.
— Спасибо тебе, — выдохнула Дьяна. — Лоррис и Прис, спасибо вам. Ну а теперь, Огонь, покажи мне свою хваленую быстроту!
«Устрашающий» покачивался на волнах, стоя на якоре невдалеке от берега Люсел-Лора. Симон пробыл на борту меньше часа, но его уже начало мутить. Он стоял на палубе, пытаясь привыкнуть к качке, и смотрел на стоявший рядом военный корабль. «Мститель» был больше, и его легче было заметить с берега. Симон тревожился, удастся ли кораблям добраться до Кроута, не встретив лиссцев. Если Пракна еще не ушел из трийских вод, то встреча неминуема.
Силуэт заброшенной башни на берегу был едва виден сквозь дымку. Два Рошанна, которых Бьяджио отправил шпионить за Вэнтраном, так и остались в этом свинарнике, не подозревая, что Шакала в Люсел-Лоре уже нет. Симон сам не понимал, почему не сказал об этом. Что-то происходило с ним, ему неподвластное. Он сообразил, что эти люди могут теперь начать охоту за Дьяной, и встревожился, но агенты были в очень невыгодном положении, да и о том, что Ричиуса нет, они тоже узнают не скоро.
— Я привезу малышку, — пробормотал Симон. — Ради Эрис. Но это — все.
За Ричиусом Бьяджио будет гоняться сам, Симон ему больше помогать не станет. Ребенка он доставит и тут же тайно сбежит вместе с Эрис. Да, жизнь Вэнтранов будет разбита, но Ричиус останется на свободе, чтобы охотиться за Бьяджио — а потом и за Симоном. И когда-нибудь, если только Боги вообще существуют, Бьяджио за все ответит. Как ни странно, Симон уже распланировал свою дальнейшую жизнь. Женившись на Эрис, он сбежит с Кроута, от Бьяджио, увезет Эрис туда, куда не знают дороги Рошанны, если есть на cвете такое место, и останется с ней до конца жизни. Эрис будет счастлива и беззаботна, а Симон будет полон страха и тревоги. Он постоянно будет думать о Бьяджио и его планах мести, будет вздрагивать от каждого шороха. И мысль о Ричиусе не будет отпускать ни днем ни ночью, мысль, что Нарский Шакал жизнь положит, чтобы найти убийцу своей дочери. Огромное, неумолимое чувство вины обрушилось на Симона.
— Где ребенок? — раздался рядом знакомый голос. Капитан Н'Дек, командир «Устрашающего». На его лице играла нелепая улыбка. — Что ты с ней сделал, шпион? За борт, что ли, выбросил?
— Она у меня в каюте, — ответил Симон. — Долгая езда ее утомила.
— У нас найдется для нее молоко и кое-какая еда, — объявил Н'Дек. — Немного, но должно хватить до безопасного порта. А там найдем все, что тебе может для нее понадобиться.
— Мне? Я не женщина, Н'Дек. Пусть о ней заботится кто-нибудь другой!
— У меня за последнее время сиськи тоже не выросли. Тебе следовало бы выкрасть няньку, шпион.
«Я бы так и сделал, но ее пришлось убить», — сердито подумал Симон.
— Ладно, девочка останется при мне, — согласился Симон. — Я не хочу, чтобы с ней что-нибудь случилось.
— Правильно мыслишь! — расхохотался Н'Дек. — Бьяджио не обрадуется мертвому младенцу. — Он замолчал и стал смотреть на воду. — Теперь он будет охотиться за Вэнтраном. Ты видел новых агентов?
Симон кивнул.
— Твой господин — интриган, Даркис. Меня это восхищает. Но он слишком много времени тратит на месть и слишком мало на то, чтобы отвоевать Железный Трон. Я отвезу тебя и девчонку обратно на Кроут, но после этого мне хотелось бы увидеть хоть какое-то продвижение. Я не мальчик на посылках.
— Бьяджио знает, что делает, — сказал Симон. — Он выступит против Эррита тогда, когда будет готов. И не раньше.
— Думаю, что он уже сделал первый ход, — сообщил капитан. — Я слышал, что адмирал Никабар с небольшой флотилией отплыл с Кроута к Драконьему Клюву на помощь герцогу Энли.
— Зачем? Что там есть такого, на Драконьем Клюве?
— Загадка, — ответил Н'Дек. — Понимаешь? Твой господин держит нас в неведении. И нам это не нравится. Симон невесело улыбнулся.
— И мне тоже, капитан Н'Дек. — Он повернулся, собираясь уйти к себе в каюту. — Когда мы отплываем?
— Прямо сейчас, — ответил Н'Дек. — Уже поднимаем якорь.
Симон поспешил уйти: ему больше не хотелось видеть Люсел-Лор.
Дьяне, впавшей в странное полузабытье, показалось, что она проехала чуть ли не сотню миль.
Огонь, привыкший у Ричиуса к быстрой езде, несся при свете луны ровным галопом, и время тоже неслось галопом рядом с ним по долине, по лесу, вдоль скалистого берега моря. Огонь был взмылен и предельно устал, но доблестный конь ни разу не сбился с ноги. Дьяна, сама почти лишившаяся сил, с трудом различала узкие дороги и лесные тропы. Фалиндар остался далеко позади, и мелькала жутковатая мысль, не заблудилась ли она, но почему-то Дьяна была уверена, что знает дорогу к башне. У нее перед глазами все плыло, руки немели от холода. Горячее тело Огня согревало ей ноги, и она старалась пригибаться ниже, чтобы защитить лицо от резкого ветра.
И наконец, когда ей уже стало казаться, что она вот-вот упадет с седла, вдали показался неясный силуэт башни. Рассвет был уже совсем близко. Солнце начало подниматься, пытаясь прогнать ночь. Впереди вырастала башня — темная и грозная. За башней, в море, был едва различим стоящий на якоре корабль. У Дьяны вспыхнула надежда. Симон еще здесь! Он наверняка в башне, дожидается рассвета.
— Времени осталось мало, — сказала она коню.
Она направила Огня к башне, стараясь держаться в тени. Пристальным взглядом она обшаривала прогалину, пытаясь различить хоть какое-то движение, но видела только опадающие листья. Утро принесет свет, а свет выдаст ее присутствие. Мысль об этом заставила ее торопиться. Казалось, Огонь разделяет ее тревогу. Он ступал бесшумно, неся всадницу с легкостью вышедшего на охоту ягуара. У редких деревьев на краю прогалины Дьяна заставила коня остановиться.
— Здесь, — прошептала она. — Дальше не надо.
Ей придется идти одной, оставив измученного коня отдыхать. Она различила вход в башню, темный и пустой. Внутри мерцал крошечный огонек. Дьяна закусила губу: она не сомневалась в том, что огонь зажег Симон. Соскользнув с седла, она благодарно потрепала Огня по холке. Он будет ее дожидаться, как всегда дожидался Ричиуса. Если она вернется. Если Симон ее не убьет. Если Шани еще жива.
«Хватит!»
Дьяна сжала руку в кулак. Ей не пришло в голову захватить с собой оружие — и теперь она об этом пожалела. Ей нужен был кинжал или топор — что угодно, что можно было бы всадить Симону в спину. Если с Шани что-то случилось, она ногтями выцарапает Симону сердце. Он ей заплатит.
Она двинулась по поляне к входу в башню и очень быстро до него добралась. В проеме она остановилась у осыпающейся стены и заглянула внутрь. Замеченный раньше огонек был виден совершенно ясно: он горел в глубине круглого помещения. Симона внутри не оказалось. Там вообще никого не было — по крайней мере так казалось на первый взгляд. Огонек выхватывал из темноты лишь очень небольшой кусок огромной комнаты. Дьяна прислушалась, и до нее донесся внезапный звук: шорох шагов. Ее взгляд метнулся к винтовой лестнице, уходящей в темноту. Кто-то спускался вниз. Дьяна собралась с духом и решительно вошла внутрь.
— Симон! — громко позвала она. — Спускайся сюда!
Рядом с ней что-то стремительно мелькнуло. Из черноты вынырнул человек, вспугнутый ее криком. Вниз по ступенькам бежал еще один и застыл в изумлении, увидев Дьяну. Тот, кто был позади, обхватил ее железной хваткой, прижав ей руки к туловищу. Дьяна сыпала проклятиями и извивалась, пытаясь высвободиться, но у нее не хватало сил. Она ощутила на шее горячее дыхание и почувствовала кислый запах перегара. Темноволосый мужчина на лестнице подошел ближе и уставился на нее.
— А ты еще кто такая? — прорычал он, вытаскивая из-за пояса кинжал. Дьяна отчаянно попыталась его лягнуть. Он увернулся, снова приблизился к ней, на этот раз осторожнее, и приставил ей к шее кинжал. — Отвечай, девчонка! Кто ты такая?
— Где Симон? — прошипела Дьяна. — Где моя малышка?
Державший Дьяну мужчина усилил хватку, у Дьяны прервалось дыхание. Она яростно взвыла, ухитрившись плюнуть на незнакомца с кинжалом. Тот отпрянул и разразился безумным хохотом.
— Твоя малышка? — повторил он. — Ты — мать этой сучки? Жена Шакала?
— Где она? Чудовище! Где моя дочь?
Темноволосый воззрился на нее, не веря своей удаче.
— Донхедрис, кажется, нам с тобой повезло! Эта красоточка — жена Вэнтрана!
Донхедрис оторвал ее от пола.
— Ого! — громогласно воскликнул он у нее над ухом. — Так ты та бабенка, ради которой Вэнтран предал императора! Ты и в самом деле милашка!
Он быстро лизнул ей шею. Чудовищное ощущение заставило Дьяну пронзительно вскрикнуть.
— Подонки! — Она была в отчаянии, ужас захлестывал ее. — Боже, где она? Где…
— Здесь ее нет, — объявил темный, играя кинжалом. — Как и Черного Сердца, того, которого ты зовешь Симоном. Он увез ее.
— Нет!
— Увез, и ты уже ничего не сделаешь. — Мужчина озадаченно нахмурился. — Вопрос теперь в том, что делать с тобой. Твой муж знает, что ты здесь, женщина?
— Ричиуса нет! — бросила ему Дьяна. — Он уехал в Лисе, чтобы…
В гневе она проговорилась и теперь поспешно прикусила язык, проклиная себя за глупость. Темноволосый подошел к ней ближе.
— А вот это любопытно, — проговорил он. Поднеся руку к подбородку Дьяны, он больно его стиснул. — Говори! Говори, или я вырву тебе зубы.
Дьяна зажмурилась от мучительной боли.
— Я ничего тебе не скажу! — хрипло сказала она.
— У человека во рту тридцать два зуба. Интересно, а у трийцев их сколько?
— Не надо! — предостерег его Донхедрис. — Бьяджио будет недоволен, если ты ее повредишь. Ее надо отвезти на Кроут, к Помрачающему Рассудок.
— Точно! — согласился его напарник, довольно улыбнувшись. Он разжал пальцы, сжимавшие Дьяне подбородок. — Раз Шакал уехал, нам здесь делать нечего. А Господин будет доволен лишней добычей. Нам с тобой очень повезло, Донхедрис. — Плоской стороной лезвия он провел Дьяне по щеке. — Ты еще увидишься со своим отродьем, — пригрозил он ей. — И с тобой будет счастлив увидеться еще кое-кто. И этот кое-кто получше меня умеет заставлять говорить.
20
Наступила долгая тишина. Наконец в дверях возникла безмолвная тень — судя по росту, это был мужчина. Следом вышел еще один, потом — еще два. По цвету кожи Симон определил, что это не трийцы, и крикнул им:
— Я — Симон Даркис. Выходите и покажитесь, кто вы!
Силуэты двинулись вперед, и Шани испугалась. Четверо человек — двое в мундирах морского флота, двое в штатском — вышли на лунный свет и вопросительно посмотрели на Симона. Впереди шел высокий мужчина с чисто выбритым лицом, изрезанным шрамами.
— Даркис! — Моряк помахал рукой. — Это тот ребенок?
— Да, — объявил Симон. — Кто эти двое с тобой?
Все четверо шли к Симону, разглядывая испуганную девочку у него на руках. Моряк, заговоривший первым, расхохотался при виде ребенка.
— Капитан Н'Дек насчет тебя не ошибся! — со смехом проговорил он. — Он сказал, что ты приедешь — и с ребенком.
— А мы думали, что ты попался гогам! — добавил второй — один из тех, кто не был моряком.
Симон ответил ему ледяным взглядом.
— Кто вы, к черту, такие? — спросил он. — Вы не моряки.
Незнакомец не оскорбился тоном Симона. Вместо этого он протянул ему руку и сказал:
— У нас один и тот же господин, Симон Даркис. Мы о тебе знаем. И знаем о той работе, которую ты здесь выполнял. Симон ощетинился.
— Вас прислал Бьяджио? — спросил он настороженно. — Зачем?
— Нам поручено наблюдать за Шакалом, пока ты повезешь нашему повелителю его дочь, — ответил тот. Он говорил таким же напевным голосом, каким говорили многие Рошанны, и лицо у него было таким же непроницаемым. — Господин ожидает тебя на Кроуте, но ему нужны глаза здесь, в Люсел-Лоре.
«Сукин сын», — мысленно прошипел Симон. Бьяджио перестал доверять кому бы то ни было.
— И поэтому сейчас у берега стоят два корабля? — рявкнул он. — Дураки вы! Рядом ходят лисские шхуны! Если они заметят ваши проклятые корабли, нам конец!
— Шхун мы не видели, — ответил опешивший моряк. — И такова была воля Бьяджио. — Непочтительность Симона его потрясла, внушила почти благоговейный ужас. — Второй корабль приплыл, чтобы доставить вот этих двоих. Это все, что мне известно.
— Чтобы к рассвету его уже здесь не было! — прорычал Симон, снова поворачиваясь к Рошаннам. Он собирался сказать им, что Ричиус уплыл, но почему-то промолчал. — Вы меня поняли? — спросил он вместо этого. — До рассвета этот корабль должен исчезнуть!
— «Мститель» пришел два дня тому назад, — объяснил второй Рошанн. Он был ниже и смуглее своего товарища, и его черные волосы и белые зубы поблескивали в свете луны. — Он привез нас, и мы устроили себе базу в башне. Корабль уплывет, когда мы закончим, когда он нам больше не будет нужен.
— Нам велено доставить вас на борт «Устрашающего», — сказал моряк. Он попытался сделать вид, будто гнев Симона его не пугает. — Как только ты будешь готов.
— Капитан Н'Дек вас ждет, — сказал второй агент. Протянув руку, он погладил Шани по щечке. — Поторопись. Господин ждет свою добычу.
Симон резко отстранил Шани.
— Не лезь! — угрожающе бросил он. — И не говори мне, что я должен делать, Рошанн. Я — Черное Сердце!
Это имя обладало достаточным весом, чтобы стереть с лица агента ухмылку.
— И ты прекрасно справился со своим поручением, как и предвидел Господин. А теперь отправляйся и привези ребенка к нему. Возвращайся домой, Черное Сердце. Отдыхай на Кроуте.
Теплое тельце на руках у Симона заставило его на секунду замешкаться. Он поглядел на похищенного младенца. Шани смотрела на него: в ее глазах читалось недоумение, личико раскраснелось от холода. Из носика бежала тонкая струйка соплей. Симон прихватил рукав куртки и вытер струйку.
— Лодка тебя ждет, — сказал моряк, указывая в сторону скалистого берега. — Вон там.
Потому что они все наблюдали за ним и потому что он совершил это злое дело и возврата назад не было, Симон молча пошел к берегу и лодке, которой предстояло доставить его на борт «Устрашающего».
В полночь, когда луна стала садиться и в Фалиндаре воцарилась тишина, Дьяна Вэнтран сидела в одиночестве в спальне своей похищенной дочери. Димису и его воинам не удалось найти след Шани, и хотя они продолжали поиски, чувство безнадежности усиливалось с каждой минутой. Симон Даркис — если это действительно было его имя — исчез, и такое совпадение не оставило Дьяне сомнений относительно судьбы ее дочери. Глядя в окно на уходящую за горизонт луну, она услышала в тихом свисте морского ветра слова мужа:
«Рошанны повсюду!»
Тогда она ему не поверила. И Люсилер тоже не поверил. Теперь Дьяна поняла, что Ричиус говорил правду: золотой демон Бьяджио, который преследовал его в кошмарных снах, совершенно реален — и страшен. Треш мертва. Люди Димиса унесли ее тело и смыли с пола почти всю кровь. В эту ночь Дьяне не хотелось быть со своими подругами. Она настояла, что останется одна в комнате Шани. Глядя невидящими глазами в окно, Дьяна мрачно думала, что скажет Ричиус. Он уехал всего полтора дня назад — а она уже потеряла их дочь! Она снова осталась одна, как до встречи с Ричиусом, — и это знакомое чувство вызывало в ней гаев.
— Где ты, Симон? — прошептала она. Ей слышен был шум океана, она видела отражение лунного света на волнах… Все это успокоило ее, помогло собраться с мыслями. — Рошанн! — громко пропела она. — Где ты?
Нет сомнений — он прибыл в Люсел-Лор на корабле. Ни пешком, ни верхом ему бы сюда не добраться. Фалиндар находится на северной оконечности Люсел-Лора, очень далеко от дороги Сакцен — единственного пути, соединяющего трийцев с империей Нара. Дьяна всматривалась в океан, пытаясь вспомнить о нарце все, что можно. Он был высок и худ — и странно молчалив, особенно в последнее время. Несомненно, он обдумывал свое похищение. Дьяна вспомнила свой разговор с ним в коридоре, когда за Ричиусом приплыл Пракна. Казалось, он искренне ей сочувствует. И она была столь глупа, что поверила ему! Ричиус говорил правду: Рошанны — исчадья ада. Как оборотни.
— Моя вина! — прошептала она.
Она не понимала, как Симону удалось принять такой истощенный и потрепанный вид. Очередной нарский фокус? Неужели он морил себя голодом и лежал на солнце? Он утверждал, будто скитается со времени окончания нарского вторжения. По словам Ричиуса, Симон питался чем придется: иногда крал, иногда собирал, что мог, стараясь не попадаться никому на глаза. В одном только Таттераке были сотни деревень.
Но башен не было.
Дьяна отпрянула от окна и чуть было не упала.
Башни!
Симон сказал, что видел башни. Но на юге заброшенных башен не было. Заброшенные башни были только…
Дьяна бросилась из спальни Шани в свою собственную, поспешно отыскав более теплую одежду и обувь. Она поспешно одевалась, натягивая одежду и шнуруя обувь, а ее сердце готово было разорваться от переполнявшей его надежды.
— Башни! — прерывающимся голосом выдохнула она. — Одна башня!
Далеко, за прибрежной долиной. Заброшенная уже много лет. Высокое мрачное строение, идеально подходящее для тайного убежища. И если Симон знал о ней, значит, он лгал, что приехал с юга.
— Он там, — сказала себе Дьяна. — Иначе быть не может…
Если он пытается спастись бегством, тогда там его должен дожидаться корабль.
В замке почти не осталось мужчин, которые могли бы помочь Дьяне, и она понимала, что они в любом случае ее с собой не возьмут. Она — женщина, а в Фалиндаре, живущем старыми обычаями, женщинам полагалось сидеть дома.
Она метнулась к двери и сбежала вниз по лестнице.
Ей нужен конь. Она не такая умелая всадница, как ее муж, но с конем справится. И Дьяна знала, что в конюшне есть для нее конь — боевой конь, к которому не смеет прикоснуться ни один трийский воин, даже сам Люсилер. Огонь.
Конь Ричиуса был резв, и Дьяна знала, что он остался без присмотра: все воины Фалиндара уехали искать Шани. Сбежав по лестнице, она остановилась, чтобы перевести дух и немного успокоиться. В этот поздний час почти все спали, но Дьяна не хотела рисковать. Если Димис или кто-нибудь из его воинов ее заметит, то заставит вернуться. А времени оставалось очень мало. Она осторожно прокралась по тихим переходам Фалиндара и благополучно добралась до больших дверей, которые вели к конюшням.
Дьяна вышла из дома, и ее обняла холодная ночь. Дыхание срывалось с губ белым облачком. Во дворе никого не было. Успокоившись, Дьяна пошла к конюшне. Это было пышное здание, слишком роскошное для своего назначения, но его строили в соответствии с прихотливыми вкусами прежних, царственных правителей Фалиндара. Большие резные двери, украшенные изображениями конских голов, были полуоткрыты. Дьяна заглянула внутрь. Как она и предвидела, Димис со своими людьми забрал на поиски Симона всех коней.
Кроме одного.
При виде Огня, стоящего в стойле в дальнем конце конюшни, Дьяна немного ободрилась. Жеребец вопросительно глянул на нее карими глазами.
— Тише, малыш, — прошептала она. Протянув руку, она погладила Огня по носу. — Я ничего плохого тебе не сделаю. Ты ведь меня помнишь? Я — Дьяна.
Конь шумно понюхал ее руку.
— Да! — проговорила она. — Это я. Пожалуйста, Огонь. Пожалуйста, позволь мне на тебя сесть.
Она сидела верхом на Огне всего один раз, да и то вместе с Ричиусом. Но Огонь был зверем добродушным, и Дьяна поспешно оседлала и взнуздала его, как это много раз делал при ней Ричиус. Потом она откатила ворота стойла и подошла к коню.
— Отвези меня к моей дочери, — сказала она. — Отвезешь?
Очень осторожно она поставила ногу в стремя. Огонь фыркнул. Дьяна погладила его по холке, заговорила ласково — а потом стремительно взлетела в седло. Конь задрожал. Дьяна крепко ухватилась за его шею, продолжая свои уговоры. Голос ее звучал нежно, словно колыбельная.
— Все в порядке, — сказала она. — Я тебя не обижу. Но нам надо торопиться. Мы с тобой нужны моему ребенку — ребенку твоего хозяина…
Конь двинулся к выходу. Дьяна крикнула, подбадривая его. Она ухватилась за поводья, постаралась вспомнить все, что ей известно о верховой езде, и направила Огня к дверям конюшни. Оказавшись на улице, конь остановился, ожидая ее команды.
— Спасибо тебе, — выдохнула Дьяна. — Лоррис и Прис, спасибо вам. Ну а теперь, Огонь, покажи мне свою хваленую быстроту!
«Устрашающий» покачивался на волнах, стоя на якоре невдалеке от берега Люсел-Лора. Симон пробыл на борту меньше часа, но его уже начало мутить. Он стоял на палубе, пытаясь привыкнуть к качке, и смотрел на стоявший рядом военный корабль. «Мститель» был больше, и его легче было заметить с берега. Симон тревожился, удастся ли кораблям добраться до Кроута, не встретив лиссцев. Если Пракна еще не ушел из трийских вод, то встреча неминуема.
Силуэт заброшенной башни на берегу был едва виден сквозь дымку. Два Рошанна, которых Бьяджио отправил шпионить за Вэнтраном, так и остались в этом свинарнике, не подозревая, что Шакала в Люсел-Лоре уже нет. Симон сам не понимал, почему не сказал об этом. Что-то происходило с ним, ему неподвластное. Он сообразил, что эти люди могут теперь начать охоту за Дьяной, и встревожился, но агенты были в очень невыгодном положении, да и о том, что Ричиуса нет, они тоже узнают не скоро.
— Я привезу малышку, — пробормотал Симон. — Ради Эрис. Но это — все.
За Ричиусом Бьяджио будет гоняться сам, Симон ему больше помогать не станет. Ребенка он доставит и тут же тайно сбежит вместе с Эрис. Да, жизнь Вэнтранов будет разбита, но Ричиус останется на свободе, чтобы охотиться за Бьяджио — а потом и за Симоном. И когда-нибудь, если только Боги вообще существуют, Бьяджио за все ответит. Как ни странно, Симон уже распланировал свою дальнейшую жизнь. Женившись на Эрис, он сбежит с Кроута, от Бьяджио, увезет Эрис туда, куда не знают дороги Рошанны, если есть на cвете такое место, и останется с ней до конца жизни. Эрис будет счастлива и беззаботна, а Симон будет полон страха и тревоги. Он постоянно будет думать о Бьяджио и его планах мести, будет вздрагивать от каждого шороха. И мысль о Ричиусе не будет отпускать ни днем ни ночью, мысль, что Нарский Шакал жизнь положит, чтобы найти убийцу своей дочери. Огромное, неумолимое чувство вины обрушилось на Симона.
— Где ребенок? — раздался рядом знакомый голос. Капитан Н'Дек, командир «Устрашающего». На его лице играла нелепая улыбка. — Что ты с ней сделал, шпион? За борт, что ли, выбросил?
— Она у меня в каюте, — ответил Симон. — Долгая езда ее утомила.
— У нас найдется для нее молоко и кое-какая еда, — объявил Н'Дек. — Немного, но должно хватить до безопасного порта. А там найдем все, что тебе может для нее понадобиться.
— Мне? Я не женщина, Н'Дек. Пусть о ней заботится кто-нибудь другой!
— У меня за последнее время сиськи тоже не выросли. Тебе следовало бы выкрасть няньку, шпион.
«Я бы так и сделал, но ее пришлось убить», — сердито подумал Симон.
— Ладно, девочка останется при мне, — согласился Симон. — Я не хочу, чтобы с ней что-нибудь случилось.
— Правильно мыслишь! — расхохотался Н'Дек. — Бьяджио не обрадуется мертвому младенцу. — Он замолчал и стал смотреть на воду. — Теперь он будет охотиться за Вэнтраном. Ты видел новых агентов?
Симон кивнул.
— Твой господин — интриган, Даркис. Меня это восхищает. Но он слишком много времени тратит на месть и слишком мало на то, чтобы отвоевать Железный Трон. Я отвезу тебя и девчонку обратно на Кроут, но после этого мне хотелось бы увидеть хоть какое-то продвижение. Я не мальчик на посылках.
— Бьяджио знает, что делает, — сказал Симон. — Он выступит против Эррита тогда, когда будет готов. И не раньше.
— Думаю, что он уже сделал первый ход, — сообщил капитан. — Я слышал, что адмирал Никабар с небольшой флотилией отплыл с Кроута к Драконьему Клюву на помощь герцогу Энли.
— Зачем? Что там есть такого, на Драконьем Клюве?
— Загадка, — ответил Н'Дек. — Понимаешь? Твой господин держит нас в неведении. И нам это не нравится. Симон невесело улыбнулся.
— И мне тоже, капитан Н'Дек. — Он повернулся, собираясь уйти к себе в каюту. — Когда мы отплываем?
— Прямо сейчас, — ответил Н'Дек. — Уже поднимаем якорь.
Симон поспешил уйти: ему больше не хотелось видеть Люсел-Лор.
Дьяне, впавшей в странное полузабытье, показалось, что она проехала чуть ли не сотню миль.
Огонь, привыкший у Ричиуса к быстрой езде, несся при свете луны ровным галопом, и время тоже неслось галопом рядом с ним по долине, по лесу, вдоль скалистого берега моря. Огонь был взмылен и предельно устал, но доблестный конь ни разу не сбился с ноги. Дьяна, сама почти лишившаяся сил, с трудом различала узкие дороги и лесные тропы. Фалиндар остался далеко позади, и мелькала жутковатая мысль, не заблудилась ли она, но почему-то Дьяна была уверена, что знает дорогу к башне. У нее перед глазами все плыло, руки немели от холода. Горячее тело Огня согревало ей ноги, и она старалась пригибаться ниже, чтобы защитить лицо от резкого ветра.
И наконец, когда ей уже стало казаться, что она вот-вот упадет с седла, вдали показался неясный силуэт башни. Рассвет был уже совсем близко. Солнце начало подниматься, пытаясь прогнать ночь. Впереди вырастала башня — темная и грозная. За башней, в море, был едва различим стоящий на якоре корабль. У Дьяны вспыхнула надежда. Симон еще здесь! Он наверняка в башне, дожидается рассвета.
— Времени осталось мало, — сказала она коню.
Она направила Огня к башне, стараясь держаться в тени. Пристальным взглядом она обшаривала прогалину, пытаясь различить хоть какое-то движение, но видела только опадающие листья. Утро принесет свет, а свет выдаст ее присутствие. Мысль об этом заставила ее торопиться. Казалось, Огонь разделяет ее тревогу. Он ступал бесшумно, неся всадницу с легкостью вышедшего на охоту ягуара. У редких деревьев на краю прогалины Дьяна заставила коня остановиться.
— Здесь, — прошептала она. — Дальше не надо.
Ей придется идти одной, оставив измученного коня отдыхать. Она различила вход в башню, темный и пустой. Внутри мерцал крошечный огонек. Дьяна закусила губу: она не сомневалась в том, что огонь зажег Симон. Соскользнув с седла, она благодарно потрепала Огня по холке. Он будет ее дожидаться, как всегда дожидался Ричиуса. Если она вернется. Если Симон ее не убьет. Если Шани еще жива.
«Хватит!»
Дьяна сжала руку в кулак. Ей не пришло в голову захватить с собой оружие — и теперь она об этом пожалела. Ей нужен был кинжал или топор — что угодно, что можно было бы всадить Симону в спину. Если с Шани что-то случилось, она ногтями выцарапает Симону сердце. Он ей заплатит.
Она двинулась по поляне к входу в башню и очень быстро до него добралась. В проеме она остановилась у осыпающейся стены и заглянула внутрь. Замеченный раньше огонек был виден совершенно ясно: он горел в глубине круглого помещения. Симона внутри не оказалось. Там вообще никого не было — по крайней мере так казалось на первый взгляд. Огонек выхватывал из темноты лишь очень небольшой кусок огромной комнаты. Дьяна прислушалась, и до нее донесся внезапный звук: шорох шагов. Ее взгляд метнулся к винтовой лестнице, уходящей в темноту. Кто-то спускался вниз. Дьяна собралась с духом и решительно вошла внутрь.
— Симон! — громко позвала она. — Спускайся сюда!
Рядом с ней что-то стремительно мелькнуло. Из черноты вынырнул человек, вспугнутый ее криком. Вниз по ступенькам бежал еще один и застыл в изумлении, увидев Дьяну. Тот, кто был позади, обхватил ее железной хваткой, прижав ей руки к туловищу. Дьяна сыпала проклятиями и извивалась, пытаясь высвободиться, но у нее не хватало сил. Она ощутила на шее горячее дыхание и почувствовала кислый запах перегара. Темноволосый мужчина на лестнице подошел ближе и уставился на нее.
— А ты еще кто такая? — прорычал он, вытаскивая из-за пояса кинжал. Дьяна отчаянно попыталась его лягнуть. Он увернулся, снова приблизился к ней, на этот раз осторожнее, и приставил ей к шее кинжал. — Отвечай, девчонка! Кто ты такая?
— Где Симон? — прошипела Дьяна. — Где моя малышка?
Державший Дьяну мужчина усилил хватку, у Дьяны прервалось дыхание. Она яростно взвыла, ухитрившись плюнуть на незнакомца с кинжалом. Тот отпрянул и разразился безумным хохотом.
— Твоя малышка? — повторил он. — Ты — мать этой сучки? Жена Шакала?
— Где она? Чудовище! Где моя дочь?
Темноволосый воззрился на нее, не веря своей удаче.
— Донхедрис, кажется, нам с тобой повезло! Эта красоточка — жена Вэнтрана!
Донхедрис оторвал ее от пола.
— Ого! — громогласно воскликнул он у нее над ухом. — Так ты та бабенка, ради которой Вэнтран предал императора! Ты и в самом деле милашка!
Он быстро лизнул ей шею. Чудовищное ощущение заставило Дьяну пронзительно вскрикнуть.
— Подонки! — Она была в отчаянии, ужас захлестывал ее. — Боже, где она? Где…
— Здесь ее нет, — объявил темный, играя кинжалом. — Как и Черного Сердца, того, которого ты зовешь Симоном. Он увез ее.
— Нет!
— Увез, и ты уже ничего не сделаешь. — Мужчина озадаченно нахмурился. — Вопрос теперь в том, что делать с тобой. Твой муж знает, что ты здесь, женщина?
— Ричиуса нет! — бросила ему Дьяна. — Он уехал в Лисе, чтобы…
В гневе она проговорилась и теперь поспешно прикусила язык, проклиная себя за глупость. Темноволосый подошел к ней ближе.
— А вот это любопытно, — проговорил он. Поднеся руку к подбородку Дьяны, он больно его стиснул. — Говори! Говори, или я вырву тебе зубы.
Дьяна зажмурилась от мучительной боли.
— Я ничего тебе не скажу! — хрипло сказала она.
— У человека во рту тридцать два зуба. Интересно, а у трийцев их сколько?
— Не надо! — предостерег его Донхедрис. — Бьяджио будет недоволен, если ты ее повредишь. Ее надо отвезти на Кроут, к Помрачающему Рассудок.
— Точно! — согласился его напарник, довольно улыбнувшись. Он разжал пальцы, сжимавшие Дьяне подбородок. — Раз Шакал уехал, нам здесь делать нечего. А Господин будет доволен лишней добычей. Нам с тобой очень повезло, Донхедрис. — Плоской стороной лезвия он провел Дьяне по щеке. — Ты еще увидишься со своим отродьем, — пригрозил он ей. — И с тобой будет счастлив увидеться еще кое-кто. И этот кое-кто получше меня умеет заставлять говорить.
20
Пробуждения
Лорла Лон, целиком сжившаяся со своей новой личностью, весь день бродила по залам и притворам огромного храма, изумляясь хитроумию его архитекторов и строителей. Ее поразил Гот, ее очаровал Драконий Клюв, но возносящийся к небесам Собор Мучеников запечатлелся в ее душе навсегда. Святой отец Эррит, которого она теперь называла просто «отец», был к ней очень добр: он покупал ей безделушки и дорогую одежду и позволял появляться во всех помещениях ее нового дома. За исключением нескольких святых мест, Лорле разрешалось ходить куда угодно, дотрагиваться до любой заинтересовавшей ее вещи — и она исследовала все тайны храма с любопытством ребенка. Она больше не скучала по Энли и Драконьему Клюву. Она немного скучала по Нине, потому что Нина была молода, а в храме молодых женщин не было совсем. Там были монашки, но Лорле они не нравились, потому что они были старые и злые и постоянно смотрели на нее с осуждением. Однако журить ее никто не смел. Она была любимицей святого отца, и своим новым положением она пользовалась в полной мере. Каждый вечер она садилась вместе с Эрритом за роскошную трапезу, иногда в обществе священников, а иногда только вдвоем.
И они могли разговаривать и смеяться вместе. И каждый день приносил новые приключения. Она часто наблюдала за приходящими в храм паломниками: белокожими дорианцами и янтарными кроутами, за бедняками и богачами и за нищими, умоляющими о подаянии. Проходили церемонии и пышные, сложные молебны, на которых сам Эррит призывал Бога снизойти на собравшихся — и люди падали в обморок, не выдержав прикосновения Его невидимого перста. На Седьмой День, самый святой день недели, главный притвор собора переполняли нарские аристократы, а вокруг здания собирались любопытные простолюдины. Эти простолюдины, которым места внутри не полагалось, дожидались под дождем, чтобы Эррит вышел на балкон и передал им послание с Небес. Огромный собор был настоящим театром, цирком с пышными шествиями и блеском — и Лорла наслаждалась его спектаклями.
Но из всего, что происходило в соборе, Лорла предпочитала свадьбы. Каждый день в храме появлялась вереница нар-ских дам в белых нарядах, пышных и безупречных, с широко распахнутыми глазами, полными слез. Лорле они казались прекрасными, а их видные мужья, разряженные с королевской роскошью, заставляли ее печалиться. Они напоминали Лорле о ее истинном возрасте и о том, каким карликом она стала и какой кажется окружающим. Они будили в ней что-то животное, какое-то чувство, которое рвалось на волю. Отец Эррит редко совершал бракосочетания, обычно предоставляя это своим подчиненным, но порой, в случае особо влиятельной пары или просто когда он был настроен благодушно, он сам являлся в собор и проводил церемонию. В этом случае собравшиеся приветственно кричали, плакали и бросали на алтарь золотые монеты. Эррит объяснил Лорле, что это — дары Богу и именно поэтому их сгребают священнослужители.
После приезда в собор Лорла видела сиротский приют только в окно кареты. Она не нуждалась в друзьях, и ее пугало то, с чем она может там столкнуться. Эррит предлагал сводить ее в приют, чтобы она могла познакомиться со своими ровесниками, но Лорла упорно отказывалась, играя на слабостях епископа: она говорила ему, что ей никто не нужен, кроме него. При этих словах его странные синие глаза таяли — и Лорла понимала, что уже может управлять Эрритом. Все складывалось так, как предсказывал герцог Энли: священник не смог перед ней устоять. Однако причина здесь была не та, о которой говорил Энли. Эррит привязался к ней потому, что он был печален, одинок и встревожен важными вещами. Он не оказался похотливым демоном, как опасалась Лорла. Он был добр к ней. И он делал ей подарки, не ожидая награды, просто по щедрости души. Порой Лорле было больно о нем думать, потому что она твердо помнила свой долг. Каким бы хорошим ни казался Эррит, он был врагом Господина, а значит, он должен быть уничтожен.
Девятый день ее пребывания в соборе ничем не отличался от предыдущих: ничего особенного не происходило, но ее ждало множество открытий. По просьбе Эррита Лорла избегала большого зала, где трудился художник Дараго, но в этот день у нее было почему-то бунтарское настроение, и после обеда она спустилась вниз, чтобы увидеть, что за поразительные фрески творит легендарный художник. Она никогда не видела Дараго, но Эррит предостерег ее: по его словам, это был человек суровый, не терпящий, чтобы ему мешали. Прилагая все старания, чтобы остаться незамеченной, Лорла прокралась к большому залу, вздрагивая от скрипа своих башмаков на мраморном полу. Зал был ярко освещен десятком факелов, а также естественным светом, лившимся сквозь цветные стекла витражных окон. Стоял шум от усердной работы подмастерьев. Слышны были и голоса, по большей части юные. А потом резкий окрик заставил остальных замолкнуть.
И они могли разговаривать и смеяться вместе. И каждый день приносил новые приключения. Она часто наблюдала за приходящими в храм паломниками: белокожими дорианцами и янтарными кроутами, за бедняками и богачами и за нищими, умоляющими о подаянии. Проходили церемонии и пышные, сложные молебны, на которых сам Эррит призывал Бога снизойти на собравшихся — и люди падали в обморок, не выдержав прикосновения Его невидимого перста. На Седьмой День, самый святой день недели, главный притвор собора переполняли нарские аристократы, а вокруг здания собирались любопытные простолюдины. Эти простолюдины, которым места внутри не полагалось, дожидались под дождем, чтобы Эррит вышел на балкон и передал им послание с Небес. Огромный собор был настоящим театром, цирком с пышными шествиями и блеском — и Лорла наслаждалась его спектаклями.
Но из всего, что происходило в соборе, Лорла предпочитала свадьбы. Каждый день в храме появлялась вереница нар-ских дам в белых нарядах, пышных и безупречных, с широко распахнутыми глазами, полными слез. Лорле они казались прекрасными, а их видные мужья, разряженные с королевской роскошью, заставляли ее печалиться. Они напоминали Лорле о ее истинном возрасте и о том, каким карликом она стала и какой кажется окружающим. Они будили в ней что-то животное, какое-то чувство, которое рвалось на волю. Отец Эррит редко совершал бракосочетания, обычно предоставляя это своим подчиненным, но порой, в случае особо влиятельной пары или просто когда он был настроен благодушно, он сам являлся в собор и проводил церемонию. В этом случае собравшиеся приветственно кричали, плакали и бросали на алтарь золотые монеты. Эррит объяснил Лорле, что это — дары Богу и именно поэтому их сгребают священнослужители.
После приезда в собор Лорла видела сиротский приют только в окно кареты. Она не нуждалась в друзьях, и ее пугало то, с чем она может там столкнуться. Эррит предлагал сводить ее в приют, чтобы она могла познакомиться со своими ровесниками, но Лорла упорно отказывалась, играя на слабостях епископа: она говорила ему, что ей никто не нужен, кроме него. При этих словах его странные синие глаза таяли — и Лорла понимала, что уже может управлять Эрритом. Все складывалось так, как предсказывал герцог Энли: священник не смог перед ней устоять. Однако причина здесь была не та, о которой говорил Энли. Эррит привязался к ней потому, что он был печален, одинок и встревожен важными вещами. Он не оказался похотливым демоном, как опасалась Лорла. Он был добр к ней. И он делал ей подарки, не ожидая награды, просто по щедрости души. Порой Лорле было больно о нем думать, потому что она твердо помнила свой долг. Каким бы хорошим ни казался Эррит, он был врагом Господина, а значит, он должен быть уничтожен.
Девятый день ее пребывания в соборе ничем не отличался от предыдущих: ничего особенного не происходило, но ее ждало множество открытий. По просьбе Эррита Лорла избегала большого зала, где трудился художник Дараго, но в этот день у нее было почему-то бунтарское настроение, и после обеда она спустилась вниз, чтобы увидеть, что за поразительные фрески творит легендарный художник. Она никогда не видела Дараго, но Эррит предостерег ее: по его словам, это был человек суровый, не терпящий, чтобы ему мешали. Прилагая все старания, чтобы остаться незамеченной, Лорла прокралась к большому залу, вздрагивая от скрипа своих башмаков на мраморном полу. Зал был ярко освещен десятком факелов, а также естественным светом, лившимся сквозь цветные стекла витражных окон. Стоял шум от усердной работы подмастерьев. Слышны были и голоса, по большей части юные. А потом резкий окрик заставил остальных замолкнуть.