Страница:
Если бы мой конь не был таким опытным скакуном, мне бы не выдержать этой гонки и сидеть под каким-нибудь старым алоэ. Но конь был просто великолепен.
Наконец, ближе к концу дня мы увидели справа руины Эль-Химаара, а они расположены где-то в миле от Хиллы. Скоро показалась цепь холмов Эль-Муджаллиба, а южнее ее – местечко Амран ибн Али; мы проехали по садам Хиллы, расположенным на левом берегу Евфрата, и по высоченному мосту въехали в городок, славящийся своими паразитами, грязью и фанатичным до беспамятства населением. Мы постарались задержаться здесь как можно меньше, чтобы не устать от попрошаек-нищих, и поскакали дальше, в Бирс-Нимруд, к Вавилонской башне, расположенной в полутора часах на юго-запад от Хиллы. Поскольку этот город расположен как раз в центре целого комплекса руин, можно составить представление об огромной протяженности древнего Вавилона.
Солнце опустилось к горизонту, когда мы завидели развалины Бирс-Нимруд, со всех сторон окруженные болотами и песками. Сама башня могла превышать пятьдесят метров в высоту, но на ее месте был виден лишь одинокий десятиметровый несущий столб. Это был единственный след «матери городов», как именовали Вавилон, да и то с глубокой трещиной посредине.
Мы остановились у подножья развалин, и, пока готовился ужин, я поднялся на платформу, чтобы обозреть окрестности. Одиноко постоял наверху, пока лучи заходящего за горизонт солнца в последний раз в этот день высвечивали развалины некогда великого города.
Что за город был Вавилон?
Этот лежавший на Евфрате город, поделенный рекой на две части, имел, по Геродоту, в окружности 480 стадий, то есть 16 миль. Он был окружен стеной высотой 200 и толщиной 50 футов, снабженной переходами и башнями для длительной обороны, а также глубоким рвом с водой. Сто железных ворот служили входами в город, и от каждых ворот вела прямая улица к противоположным, так что Вавилон был разделен на четырехугольники. Трех– и четырехэтажные дома с красивыми внушительными фасадами были сооружены из обожженного кирпича, скрепленного раствором из жидкого асфальта. Все здания были разделены двориками. Море домов разбавлялось садами и площадями – в городе спокойно размещались два миллиона жителей.
Оба берега реки также скрывались за высокими толстыми стенами с воротами, которыми можно было пользоваться в светлую часть дня. Через реку был перекинут красивый мост 30 шагов шириной и длиной, по Страбону, около стадии. При необходимости его разбирали. Чтобы уменьшить напор воды при его постройке, к западу от города было вырыто озеро 12 миль в поперечнике и 75 футов глубиной, которым можно было регулировать уровень воды. Это водохранилище сохранялось еще долгие века, оно принимало на себя мощные наводнения, образуя гигантский резервуар, откуда брали воду для полей во время засух.
На концах моста стояло по дворцу, оба были связаны между собой подземным ходом, проходившим под Евфратом, как туннель под Темзой. Самыми главными зданиями были: царский дворец, около мили в окружности, новый дворец с тройным рядом стен, украшенный бесчисленными барельефами, висячие сады Семирамиды. Сады образовывали квадрат площадью 160 тысяч квадратных футов и были окружены стеной 22 фута толщиной. По широкой дуге поднимались амфитеатром и террасы, к которым вели ступени 10 футов шириной. Платформы этих террас были выложены камнями 16 на 4 фута, вода между ними не просачивалась. На камнях лежал промазанный глиной тростник, потом два ряда обожженного кирпича, связанного смолой, а все это было покрыто еще и свинцом, на него была насыпана толстым слоем земля, в которой крепились корни растений. На верхней террасе находился колодец, который наполнялся водой из Евфрата для полива этих самых садов. На каждой террасе также устраивались иллюминированные сады, где цвели диковинные деревья и откуда открывался изумительный вид на город.
Но самым диковинным строением Вавилона была башня, о которой нам сообщает Библия. Правда, там не приводится точная высота, а говорится только, что вершина ее доходит до небес. Толкователи талмуда утверждают, что она имела в высоту 70 миль, по иным сведениям – 25 тысяч шагов; во всяком случае, над ее постройкой трудился миллион людей в течение 12 лет. Конечно, эти цифры слишком завышены. Правда то, что посредине храма Баала стояла башня, имевшая в окружности 1000 шагов, а высота ее составляла 600—800 футов. Она состояла из восьми частей, причем, чем ближе к верху, тем меньше они были. По спиральной лестнице можно было подняться наверх. В каждой части были свои сады, залы с креслами, столами, посудой и прочим убранством из чистого золота. В нижней стояла статуя Баала, стоившая 1000 вавилонских талантов, то есть, по-нашему, миллионы талеров. В верхней части располагалась обсерватория, где астрономы и звездочеты производили свои наблюдения и вычисления.
Ксеркс ограбил башню и ее богатство, которое, по Диодору, составляло 6300 талантов в золоте.
По легенде, под башней располагался колодец – такой же глубокий, как высока была сама башня. В этом колодце были подвешены падшие ангелы Варуд и Маруд с цепями на ногах, а на самом дне таилась разгадка всех волшебств мира. Таким был Вавилон. А сейчас!..
Здесь, в Бирс-Нимруде, я думал о своей родине, где впервые прочитал Библию. Разве мог я тогда представить, что на берегах Евфрата, у озер и каналов будут сидеть бездомные дети Авраамовы, их псалтыри и струнные инструменты – немо висеть на ивах, а их слезы лучше всяких слов скажут о несбывшихся чаяниях. А если какая-то арфа и зазвучит, то расскажет о тоске по городу, укрывшему святость Иеговы, а в конце песни будут слова: «Я воздену очи горе, на вершины, откуда снизойдет помощь мне». И Господь услышал эти мольбы. Зазвучал мощный голос Иеремии из Анафофа, и плачущий народ услышал его слова: «Слово, которое изрек Господь о Вавилоне и о земле Халдеев через Иеремию пророка: «Хотя бы Вавилон возвысился до небес, и хотя бы он на высоте укрепил твердыню свою; но от Меня придут к нему опустошители, говорит Господь. Пронесется гул вопля от Вавилона и великое разрушение от земли Халдейской, ибо Господь опустошит Вавилон и положит конец горделивому голосу в нем. Зашумят волны их как большие воды, раздастся шумный голос их. Ибо придет на него, на Вавилон, опустошитель, и взяты будут ратоборцы его, сокрушены будут луки их…»
Стоя здесь, на этих развалинах, я живо представил, как сбывались пророчества Иеремии. Шестьсот тысяч пеших воинов, сто двадцать тысяч всадников, тысяча колесниц, не считая всадников на верблюдах, – с такой силой царь Кир подошел к городу и захватил его, невзирая на мощные укрепления и запас продовольствия на двадцать лет. Позже Дарий приказал снести стены, а Ксеркс вывез все богатства. Когда в Вавилон прибыл Александр Великий, он хотел вновь отстроить башню, выставив 10 тысяч рабочих, но его внезапная смерть положила конец реставрационным работам. С тех пор город все быстрее и быстрее опускался в пучину разрушения, и сегодня от него остались лишь хаотично разбросанные каменные глыбы, в которых уже не разберется даже пытливый взгляд исследователя.
Справа от башни я заметил дорогу, ведущую в Кербелу, а слева – ту, что вела в Меджед-Али. На севере лежала Тамазия, а за западными развалинами стены – Джебель Меновие. Я бы с удовольствием задержался здесь еще, но солнце совсем скрылось и сумерки заставили спуститься к моим спутникам.
Женская палатка была уже поставлена, и, кроме Линдсея и Халефа, все уже спали. Халефу нужно было еще прислужить мне, а Линдсей хотел выяснить наши планы на ближайшие дни. Я перенес наш разговор на утро, залез под свое одеяло и попытался заснуть. Сон никак не шел, а наступало какое-то лихорадочное полузабытье, которое мне не принесло бодрости, а только еще больше утомило.
Под утро ударили заморозки, которые потом сменились жарой. Какая-то странная ломота охватила мои члены, и, несмотря на темноту, мне показалось, что все вокруг меня вертится, будто я еду на карусели. Я подумал о лихорадке и принял дозу хинина, и все это в каком-то бредовом состоянии, которое можно скорее назвать обмороком, чем сном.
Когда я, наконец, пришел в себя, вокруг кипела жизнь. Удивительно, но я проспал до девяти часов, и Караван Смерти прямо на наших глазах делился на две части: одна шла в Кербелу, а вторая – в Меджед-Али. Халеф предложил мне фиги и воду. Выпить глоток я еще мог, а вот есть – нет. Я находился в таком состоянии, которое походит на тяжелое похмелье, знакомое мне по юношеским годам, когда, будучи студентом, не пропускал молодежных пирушек, воспетых Виктором Штефелем, автором «Гаудеамуса».
Я собрал все силы, чтобы выйти из этого гнетущего состояния, и мне это немного удалось; наконец-то я смог переговорить с Хасаном Арджир-мирзой, который уже собирался в путь – большая часть паломников уже прошла. Я настойчиво попросил его быть все время настороже и держать оружие наготове. Он кивнул с легкой усмешкой и обещал встретиться на том же месте 15-го или 16-го мухаррама. В полдень он отбыл.
Перед расставанием ко мне подъехала на верблюде Бенда.
– Эмир, я уверена, что мы увидимся вновь, – сказала она, – хотя ты и беспокоишься. Но чтобы ты успокоился, дай мне свой кинжал – я отдам его, когда вернусь!
– Вот он, возьми!
Этот клинок мне подарил Исла бен Мафлей и написал на нем: «Только после победы – в ножны». Я не сомневался, что храбрая девушка постоит за себя в случае опасности.
После того как мирза Селим бросил мне несколько прозвучавших почти враждебно слов прощания, небольшая кавалькада отъехала, и мы долго провожали ее взглядами. На этом мои силы иссякли. Халеф заметил это раньше, чем я.
– Сиди, тебя качает! – воскликнул он. – И лицо бледное! Покажи язык!
Я показал.
– Он совсем синий, сиди! У тебя высокая температура. Прими лекарство и сразу ложись!
Для начала я просто сел, потому как стоять не мог. Потом выпил воды с уксусом и приложил тряпку, смоченную в уксусе, ко лбу.
– Мистер, – сказал Линдсей, – хотите со мной на поиски места для раскопок?
– Нет, я не смогу, пожалуй.
– Тогда и я останусь здесь.
– В этом нет нужды, у меня температура, это часто бывает в поездках. Халеф при мне, вы спокойно можете ехать, но не отъезжайте далеко, ибо, если вы, не дай Бог, наткнетесь на шиитов, я не смогу вам помочь.
Он уехал со своими людьми, а я закрыл глаза. Халеф сидел неотлучно при мне и подливал уксуса на тряпку. Я не знаю, как долго это продолжалось, но неожиданно услыхал шаги, и прямо у меня над ухом прозвучал вопрос:
– Кто вы такие?
Я открыл глаза. Возле нас стояли три вооруженных до зубов араба, их лошадей нигде не было видно. Вид у них был довольно дикий, лица каменные, и ждать хорошего от них не приходилось.
– Странники, – ответил Халеф.
– Вы не шииты! Из какого вы племени?
– Мы пришли из далеких земель за Египтом и принадлежим к племенам Западной Сахары. А почему ты спрашиваешь?
– Ты можешь к ним принадлежать, а вот этот – франк.
Почему он не встал?
– Он болен, у него температура.
– А где остальные, которые были с вами еще недавно?
– Они в Кербеле.
– И тот франк, который тоже был с вами?
– Он где-то рядом.
– А чей это вороной?
– Он принадлежит этому эфенди.
– Сдайте свое и его оружие!
Он подошел к лошади и взял ее за повод. Это сработало, как самое действенное лекарство – жар мигом улетучился, и я уже стоял на ногах.
– Стой. Тот, кто коснется коня хоть пальцем, получит пулю!
Мужчина живо отпрянул и со страхом уставился на направленный на него револьвер.
Здесь, неподалеку от Багдада, он уже познал этот вид оружия и не без оснований побаивался его.
– Я только потрогал, – сказал он.
– Касайся кого хочешь, но только не нас. Что тебе здесь надо?
– Я увидел вас и решил вам услужить.
– А где ваши лошади?
– У нас их нет.
– Ты лжешь! Я по складкам твоего одеяния вижу, что ты ездишь верхом. Откуда ты знаешь, что здесь находятся двое франков?
– Я слышал это от паломников, которые вас видели на дороге.
– Ты снова лжешь. Мы ни одному из них не говорили, кто мы.
– Если ты нам не веришь, мы уйдем.
Они попятились, бросая сладострастные взгляды на наших лошадей и оружие, и исчезли между развалинами.
– Халеф, ты очень неумно ответил им, – заметил я. – Пойдем посмотрим, на самом ли деле они ушли.
Мы последовали за чужаками, но очень медленно, ибо слабость вернулась ко мне сразу же, как прошел гнев, и перед глазами все опять так поплыло, что я едва различал окружающие предметы.
– Ты их видишь? – спросил я, когда мы миновали развалины.
– Да, вон они побежали к своим лошадям.
– Сколько у них животных?
– Три лошади. А сам ты что, не видишь?
– Нет, все расплывается.
– Вот они сели и поехали галопом. Ох! Аллах-иль-Аллах! Там их целая группа, они их поджидают!
– Арабы?
– Слишком далеко, чтобы рассмотреть.
– Беги и принеси мою подзорную трубу!
Пока он бегал к моему коню, я пытался вспомнить, где же я слышал голос этого араба. Этот грубый, охрипший голос явно был мне знаком… Тут вернулся Халеф и протянул мне трубу, но кроваво-красный туман застил мне глаза, и наблюдение пришлось вести ему.
– Это персы!
– Ага! Можешь распознать лица?
– Нет, они уже все вместе и поехали прочь.
– Быстро и на запад. Так?
Халеф ответил утвердительно, и я, наконец, взял трубу. Приступ головокружения прошел.
– Халеф, – обратился я к малышу, – эти персы как раз те, кто преследует мирзу. Селим-ага с ними в сговоре. Вчера ночью он их разыскал и доложил, что мы здесь, в БирсНимруде, должны расстаться. Они послали этих троих узнать, уехал ли Хасан-Арджир, и теперь помчались за ним вдогонку, чтобы настичь его прежде, чем он доберется до Кербелы.
– О, сиди, это же ужасно! Надо ехать за ними!
– Само собой. Готовь лошадей!
– Надо вернуть англичанина! Он поехал, я видел, в Ибрахим-Шалил.
– Тогда Бог с ним, слишком много времени потеряем.
Давай быстрее!
Я присмотрелся и увидел, как группа скачет во весь опор на запад. Тут я вырвал листок из записной книжки и набросал несколько строк, чтобы поставить англичанина в известность о том, что произошло. Я просил его уехать из Бирс-Нимруда и ждать нашего возвращения на канале Анана, потому как здесь, возле башни, на него могли напасть, если наше предприятие не удастся. Листок я заткнул в трещину кладки так, чтобы Линдсей сразу его заметил. Потом мы вскочили в седла и поскакали.
Невероятно, но дух имеет огромную власть над телом! Мое недомогание полностью исчезло, как будто его и не было, голова была холодной, а взгляд острым. Мы добрались до тропы пилигримов, обгоняя паломников и нищих, испускавших в наш адрес проклятья. Но мы этого не замечали. Вот миновали павшего мула и увидели, как двое парней снова заворачивают в саван полуразложившееся тело. Вонь стояла такая, что меня чуть не вырвало.
– Сиди, ты совсем бледный! – закричал Халеф и схватился за повод моего коня. – Остановимся, а то ты свалишься!
– Вперед!
– Нет, стой, у тебя глаза, как у сумасшедшего, давай переждем.
– Нет, вперед!
Я думал, что кричу, но на самом деле, как оказалось, издавал какие-то нечленораздельные звуки. Лошадь моя, тем не менее, скакала во весь опор. Длилось это недолго, вдруг мне показалось, будто начало действовать сильное рвотное средство. Пришлось останавливаться. Заметив слизь и желчь, а также болевые ощущения, я крикнул из последних сил Халефу:
– Скачи дальше, оставь меня здесь!
– Как оставить? – спросил он ошарашенно.
– У меня чума!
– Чума?! Аллах керим! Как же так, сиди?
– Да. Я думал, что просто лихорадка. Теперь вижу точно – чума.
– Но ведь это ужасно!
– Да, уходи, ищи англичанина. Он позаботится о тебе. Он в Бирс-Нимруде или на канале Анана.
Я через силу выдавливал из себя слова. Вместо того чтобы бежать, Халеф схватил мою пылающую руку.
– Сиди, – сказал он, – разве я могу тебя бросить?
– Уходи!
– Нет, Аллах покарает меня, если я тебя покину. У тебя на зубах темная ржавчина, язык заплетается. Да, это чума, но я ее не боюсь. Кто останется при сиди, когда он страдает? Кто помолится за него, если он, не дай Бог, умрет? О эфенди, как мне жаль тебя! Давай, я помогу тебе забраться в седло, мы поищем место, где я смогу за тобой ухаживать.
– Ты в самом деле способен на это, Халеф?
– Во имя Аллаха, господин! Я не оставлю тебя!
– Я не забуду этого. Может, продержусь еще какое-то время. Поехали за персами?
– Сиди, тебе не нужно…
– Вперед же!
Я дал шпоры вороному, и Халеф волей-неволей последовал за мной. Вскоре я вынужден был умерить свой пыл, в глазах снова потемнело, и я во всем доверился Халефу, взявшему на себя бразды правления. Каждый шаг лошади отзывался болью в голове, я не видел, кто нам попадался по дороге, а только крепко цеплялся двумя руками за седло.
Через довольно долгое время мы нагнали караван, и я попытался различить, кто же его составляет. Безмолвно промчались мы через жуткие миазмы, но искомого я не обнаружил.
– Ты не увидел их, Халеф? – спросил я, когда мы добрались до головы каравана.
– Нет.
– Тогда давай завернем левее. Они не могли уклониться вправо. Видишь птиц над караваном?
– Да, стервятников, господин.
– Они выискивают падаль по запаху. Смотри, один полетел левее, к нам. Я беспомощен, полагаюсь на тебя.
– А если он ринется в бой, сиди?
– В таком случае моя душа поборет болезнь. Вперед!
Процессия исчезла слева. Мы скакали, как могли быстро.
– Вон, эль-бюдж[19], сверху!
– Падает или кружит?
– Кружит.
– Скачи так, чтобы мы оказались как раз под ним. Он замечает или дерущихся людей, или готовую жертву.
Десять минут прошли в тишине. Несмотря на слабость, я подготовил ружье. Расстояние не смутило бы меня, если бы не мое состояние… При этом я заметил, насколько я ослабел – тяжелая двустволка, которую я когда-то легко удерживал одной рукой, казалась мне сегодня многокилограммовой гирей.
– Сиди, смотри, лежат тела! – крикнул Халеф, протягивая руку.
– Скорее туда!
Мы подъехали, и жуткая картина, открывшаяся нам, навсегда запечатлелась в моей памяти. На земле, в отдалении, распростерлись пять тел. В страшном волнении я спрыгнул с коня и наклонился над первым. Кровь стучала молоточками в ушах и руки дрожали, когда я отворачивал воротник накидки с лица трупа. Это был Садык, немой, который сбежал от нас в горах Курдистана.
Я побежал дальше. Следующей была Хальва, верная старая служанка, убитая одной пулей в висок.
Одновременно Халеф вскрикнул:
– Вай! Это же жена перса!
Я подскочил. Да, это была она – Джанна, краса и гордость Хасана Арджира. Ее тоже застрелили, а рядом, с откинутой рукой, будто хотел заслонить ее от пули, распростерся сам Хасан, присыпанный песком и пылью. Его раны свидетельствовали о дикой схватке – даже на руках были ссадины и порезы.
Обезумев от боли, я вскричал:
– Мой Бог, почему же он мне не поверил?!
– Да, – мрачно произнес Халеф. – Он сам во всем виноват. Он верил своему предателю больше, чем тебе. А там еще кто-то. Подойдем.
Дальше всех лежала женщина на взбитом копытами песке. Это была Бенда.
– Аллах проклянет агу, это он ее убил.
– Нет, Халеф! Ты узнаешь кинжал, который торчит в ее сердце? Я одолжил его ей. Ее рука еще недавно сжимала его рукоять. Ага оттащил ее от других; вот следы ее ног на песке. Наверное, она ранила его, а потом сама себя убила, когда не могла больше сопротивляться. Хаджи Халеф Омар, я остаюсь здесь. Я лягу рядом с ними!
– Сиди, в них уже нет жизни, они мертвы, мы не сможем их оживить, но способны отомстить!
Я не ответил. Она лежала передо мной, бледная, с закрытыми глазами и полуоткрытым ртом, как будто забывшись тяжелым сном. Голова у меня горела, позвоночник больше не держал тело, колени подогнулись, и я медленно опустился на песок. У меня было ощущение, что я погружаюсь, все глубже и глубже, сначала в голубоватую, а потом во все более темную бездну – без остановки, без дна, без конца, и на отдалении миллиона миль я слышал слабеющий голос Халефа: «Сиди, сиди, очнись, мы должны отомстить!..»
После долгого забытья я, наконец, перестал падать в бездну, и достиг, если можно так сказать, места, где прочно закрепился. Меня удержали две сильные руки. Я взглянул на человека, их обладателя, в глазах у него стояли слезы. Я хотел что-то сказать, но мне это удалось с большим трудом:
– Халеф, не плачь!
– О господин, я считал уже тебя умершим. Хамдулиллах! Ты жив! Поднимайся! Вот их следы! Мы пойдем за убийцами и уничтожим их всех! Клянусь Аллахом!
Я покачал головой.
– Я так устал. Подложи мне одеяло под голову.
– Ты пока не можешь ехать верхом, господин?
– Нет.
– Прошу тебя, постарайся!
Верный Халеф пытался мыслями о мести отвлечь меня от болезни, но это ему не удавалось. Он упал на землю и заколотил кулаками по песку.
– Пусть Аллах покарает этих несчастных, которых я не могу догнать! Аллах покарает и чуму, которая отнимает силы у сиди! Пусть Аллах покарает… Аллах-иль-Аллах, я червь, я несчастный, который не может помочь! Лучше всего мне здесь лечь и умереть!
Тут я встрепенулся.
– Халеф, ты что, хочешь, чтобы бородач съел этих умерших?
– Хочешь похоронить их?
– Да.
– А где и как?
– Разве можно как-нибудь иначе, чем в песке?
– Это трудная работа, господин. Я сам с ней справлюсь. А этого Садыка, который предал своего хозяина, пусть сожрут стервятники. Но сначала я посмотрю, не осталось ли при них каких-то вещей.
Поиск ничего не дал. У них забрали абсолютно все. Какие ценности попали в лапы этих грабителей! Чудо, как уцелел кинжал у Бенды! Убийцы, наверное, побоялись разжать стиснутые пальцы девушки. Я попросил Халефа навсегда оставить острый клинок в сердце убитой. Этим оружием я все равно никогда бы уже не воспользовался.
Мы стали потихоньку рыть яму. Кроме собственных рук и ножей, у нас ничего не имелось. Углубившись на фут и обнаружив спрессовавшийся песок, мы поняли, что работа займет не меньше недели.
– Так дело не пойдет, – сказал Халеф. – Надо что-то решать.
– Давай вернемся к башне, она в двух часах езды отсюда.
– Валлахи, я об этом не подумал. Мы заберем англичанина и его инструменты.
– А тем временем стервятники съедят все, что можно.
– Тогда я поеду, а ты оставайся.
– Ты можешь попасть в руки грабителей. Я предполагаю, что они отправились в Бирс-Нимруд, чтобы забрать наше оружие и лошадей, до которых они так охочи.
– Я разнесу их в клочья!
– Ты один – всех?!
– Ты прав, сиди. Я не могу тебя покинуть, ведь ты болен.
– Мы поедем оба.
– А мертвецы?
– Уложим их на лошадей, а сами пойдем рядом.
– Ты для этого слишком слаб, господин! Посмотри, как утомила тебя даже эта легкая работа! У тебя ноги дрожат.
– Они дрожат, но несут меня. Пошли!
И мы занялись печальной и нелегкой работой – укладывать тела на лошадей. Поскольку у нас было мало ремней и веревок, мне пришлось разрезать лассо, которое неизменно было со мной во всех поездках, но я расстался с ним без сожаления, ибо был абсолютно уверен, что метавшая его без промаха рука скоро станет холодной, как лед. Мы закрепили тела по двое с каждого бока лошади, взяли их за поводья и двинулись в путь.
Дорогу эту я никогда не забуду. Если бы не верный Халеф, я бы уже свалился раз десять. Буквально после каждого шага я падал на колени, через короткие промежутки останавливался, чтобы собрать остатки – не сил, нет, их давно не было – последней энергии. Два часа езды превратились в долгое путешествие.
Солнце садилось. Вместо того чтобы вести лошадь, я висел на поводьях. Так я двигался, полуповиснув, полушагая, влекомый вороным и Халефом.
Нам приходилось идти по безлюдным местам, чтобы не навлечь подозрений, и к башне мы прибрели только поздним вечером. Разве мог я когда-нибудь предполагать, что именно здесь закончится бег моей беспокойной жизни!
Мы остановились на том же самом месте, где разбили лагерь прошлым вечером.
Следов англичанина нигде не было. Записки – тоже. Наверняка он ее прочитал и по моему указанию отправился на канал. Мы сгрузили тела, привязали лошадей и легли – больше нам ничего не оставалось. «Я знаю, мы еще увидимся», – сказала тогда Бенда. Да уж, скоро точно увидимся! Несмотря на смертельную усталость, я попытался сконцентрироваться на происходящем. Если бы я был понастойчивее и отговорил Хасана от опрометчивых поступков… Если б не болезнь, я бы настиг этого Селим-агу и предотвратил преступление. Я никак не мог отделаться от чувства вины, хотя уже прошло достаточно времени.
Я провел ужасную ночь. При почти нормальной температуре у меня был учащенный пульс, дыхание было прерывистым, язык – сухим и белым, а фантазия порождала такие жуткие образы, что мне приходилось то и дело звать Халефа, чтобы он уверил меня – реальность ли это или кошмарный бред. Часто из этих фантазий меня выводили боли в костях, шее и затылке (я описываю эти симптомы только потому, что у нас эта болезнь чрезвычайно редка), и поэтому поутру я бодрствовал в отличие от Халефа и заметил у себя на шее и под мышками припухлости и карбункулы, а также кроваво-красные пятна на груди и внутренней поверхности рук. Теперь уже мне все было окончательно ясно, и я принялся будить хаджи.
При виде всего этого он пришел в ужас. Я попросил у него воды и послал к каналу, чтобы он нашел там англичанина и привез сюда. После трех часов отсутствия, показавшихся мне вечностью, он вернулся один. Он долго искал, но ничего, кроме кирки, не обнаружил, а возле нее множество следов копыт, которые свидетельствовали о развязавшейся битве. Он привез кирку с собой, она принадлежала одному из рабочих, нанятых Линдсеем. Напали ли на них? Но следов крови нигде не было! Что делать? Я разволновался еще больше. Мой внешний вид во время отсутствия Халефа явно ухудшился, ибо тот испугался еще больше и стал просить меня принять лекарства. Но разве это были лекарства! Хинин, хлороформ, мышьяк, арника, опий, нашатырный спирт и подобные «примочки» совершенно не помогали. Что я понимал в лечении чумы! Я слышал, что нужны свежий воздух, очищение кожи в ваннах и вскрытие карбункулов, и начал обсуждать с хаджи, как это можно получить. Должен же быть где-то рядом какой-то источник, родник. Бросив взгляд в восточном направлении, я подумал, что по ту сторону южных развалин должна быть вода, и попросил Халефа поехать и удостовериться, прав ли я или нет.
Наконец, ближе к концу дня мы увидели справа руины Эль-Химаара, а они расположены где-то в миле от Хиллы. Скоро показалась цепь холмов Эль-Муджаллиба, а южнее ее – местечко Амран ибн Али; мы проехали по садам Хиллы, расположенным на левом берегу Евфрата, и по высоченному мосту въехали в городок, славящийся своими паразитами, грязью и фанатичным до беспамятства населением. Мы постарались задержаться здесь как можно меньше, чтобы не устать от попрошаек-нищих, и поскакали дальше, в Бирс-Нимруд, к Вавилонской башне, расположенной в полутора часах на юго-запад от Хиллы. Поскольку этот город расположен как раз в центре целого комплекса руин, можно составить представление об огромной протяженности древнего Вавилона.
Солнце опустилось к горизонту, когда мы завидели развалины Бирс-Нимруд, со всех сторон окруженные болотами и песками. Сама башня могла превышать пятьдесят метров в высоту, но на ее месте был виден лишь одинокий десятиметровый несущий столб. Это был единственный след «матери городов», как именовали Вавилон, да и то с глубокой трещиной посредине.
Мы остановились у подножья развалин, и, пока готовился ужин, я поднялся на платформу, чтобы обозреть окрестности. Одиноко постоял наверху, пока лучи заходящего за горизонт солнца в последний раз в этот день высвечивали развалины некогда великого города.
Что за город был Вавилон?
Этот лежавший на Евфрате город, поделенный рекой на две части, имел, по Геродоту, в окружности 480 стадий, то есть 16 миль. Он был окружен стеной высотой 200 и толщиной 50 футов, снабженной переходами и башнями для длительной обороны, а также глубоким рвом с водой. Сто железных ворот служили входами в город, и от каждых ворот вела прямая улица к противоположным, так что Вавилон был разделен на четырехугольники. Трех– и четырехэтажные дома с красивыми внушительными фасадами были сооружены из обожженного кирпича, скрепленного раствором из жидкого асфальта. Все здания были разделены двориками. Море домов разбавлялось садами и площадями – в городе спокойно размещались два миллиона жителей.
Оба берега реки также скрывались за высокими толстыми стенами с воротами, которыми можно было пользоваться в светлую часть дня. Через реку был перекинут красивый мост 30 шагов шириной и длиной, по Страбону, около стадии. При необходимости его разбирали. Чтобы уменьшить напор воды при его постройке, к западу от города было вырыто озеро 12 миль в поперечнике и 75 футов глубиной, которым можно было регулировать уровень воды. Это водохранилище сохранялось еще долгие века, оно принимало на себя мощные наводнения, образуя гигантский резервуар, откуда брали воду для полей во время засух.
На концах моста стояло по дворцу, оба были связаны между собой подземным ходом, проходившим под Евфратом, как туннель под Темзой. Самыми главными зданиями были: царский дворец, около мили в окружности, новый дворец с тройным рядом стен, украшенный бесчисленными барельефами, висячие сады Семирамиды. Сады образовывали квадрат площадью 160 тысяч квадратных футов и были окружены стеной 22 фута толщиной. По широкой дуге поднимались амфитеатром и террасы, к которым вели ступени 10 футов шириной. Платформы этих террас были выложены камнями 16 на 4 фута, вода между ними не просачивалась. На камнях лежал промазанный глиной тростник, потом два ряда обожженного кирпича, связанного смолой, а все это было покрыто еще и свинцом, на него была насыпана толстым слоем земля, в которой крепились корни растений. На верхней террасе находился колодец, который наполнялся водой из Евфрата для полива этих самых садов. На каждой террасе также устраивались иллюминированные сады, где цвели диковинные деревья и откуда открывался изумительный вид на город.
Но самым диковинным строением Вавилона была башня, о которой нам сообщает Библия. Правда, там не приводится точная высота, а говорится только, что вершина ее доходит до небес. Толкователи талмуда утверждают, что она имела в высоту 70 миль, по иным сведениям – 25 тысяч шагов; во всяком случае, над ее постройкой трудился миллион людей в течение 12 лет. Конечно, эти цифры слишком завышены. Правда то, что посредине храма Баала стояла башня, имевшая в окружности 1000 шагов, а высота ее составляла 600—800 футов. Она состояла из восьми частей, причем, чем ближе к верху, тем меньше они были. По спиральной лестнице можно было подняться наверх. В каждой части были свои сады, залы с креслами, столами, посудой и прочим убранством из чистого золота. В нижней стояла статуя Баала, стоившая 1000 вавилонских талантов, то есть, по-нашему, миллионы талеров. В верхней части располагалась обсерватория, где астрономы и звездочеты производили свои наблюдения и вычисления.
Ксеркс ограбил башню и ее богатство, которое, по Диодору, составляло 6300 талантов в золоте.
По легенде, под башней располагался колодец – такой же глубокий, как высока была сама башня. В этом колодце были подвешены падшие ангелы Варуд и Маруд с цепями на ногах, а на самом дне таилась разгадка всех волшебств мира. Таким был Вавилон. А сейчас!..
Здесь, в Бирс-Нимруде, я думал о своей родине, где впервые прочитал Библию. Разве мог я тогда представить, что на берегах Евфрата, у озер и каналов будут сидеть бездомные дети Авраамовы, их псалтыри и струнные инструменты – немо висеть на ивах, а их слезы лучше всяких слов скажут о несбывшихся чаяниях. А если какая-то арфа и зазвучит, то расскажет о тоске по городу, укрывшему святость Иеговы, а в конце песни будут слова: «Я воздену очи горе, на вершины, откуда снизойдет помощь мне». И Господь услышал эти мольбы. Зазвучал мощный голос Иеремии из Анафофа, и плачущий народ услышал его слова: «Слово, которое изрек Господь о Вавилоне и о земле Халдеев через Иеремию пророка: «Хотя бы Вавилон возвысился до небес, и хотя бы он на высоте укрепил твердыню свою; но от Меня придут к нему опустошители, говорит Господь. Пронесется гул вопля от Вавилона и великое разрушение от земли Халдейской, ибо Господь опустошит Вавилон и положит конец горделивому голосу в нем. Зашумят волны их как большие воды, раздастся шумный голос их. Ибо придет на него, на Вавилон, опустошитель, и взяты будут ратоборцы его, сокрушены будут луки их…»
Стоя здесь, на этих развалинах, я живо представил, как сбывались пророчества Иеремии. Шестьсот тысяч пеших воинов, сто двадцать тысяч всадников, тысяча колесниц, не считая всадников на верблюдах, – с такой силой царь Кир подошел к городу и захватил его, невзирая на мощные укрепления и запас продовольствия на двадцать лет. Позже Дарий приказал снести стены, а Ксеркс вывез все богатства. Когда в Вавилон прибыл Александр Великий, он хотел вновь отстроить башню, выставив 10 тысяч рабочих, но его внезапная смерть положила конец реставрационным работам. С тех пор город все быстрее и быстрее опускался в пучину разрушения, и сегодня от него остались лишь хаотично разбросанные каменные глыбы, в которых уже не разберется даже пытливый взгляд исследователя.
Справа от башни я заметил дорогу, ведущую в Кербелу, а слева – ту, что вела в Меджед-Али. На севере лежала Тамазия, а за западными развалинами стены – Джебель Меновие. Я бы с удовольствием задержался здесь еще, но солнце совсем скрылось и сумерки заставили спуститься к моим спутникам.
Женская палатка была уже поставлена, и, кроме Линдсея и Халефа, все уже спали. Халефу нужно было еще прислужить мне, а Линдсей хотел выяснить наши планы на ближайшие дни. Я перенес наш разговор на утро, залез под свое одеяло и попытался заснуть. Сон никак не шел, а наступало какое-то лихорадочное полузабытье, которое мне не принесло бодрости, а только еще больше утомило.
Под утро ударили заморозки, которые потом сменились жарой. Какая-то странная ломота охватила мои члены, и, несмотря на темноту, мне показалось, что все вокруг меня вертится, будто я еду на карусели. Я подумал о лихорадке и принял дозу хинина, и все это в каком-то бредовом состоянии, которое можно скорее назвать обмороком, чем сном.
Когда я, наконец, пришел в себя, вокруг кипела жизнь. Удивительно, но я проспал до девяти часов, и Караван Смерти прямо на наших глазах делился на две части: одна шла в Кербелу, а вторая – в Меджед-Али. Халеф предложил мне фиги и воду. Выпить глоток я еще мог, а вот есть – нет. Я находился в таком состоянии, которое походит на тяжелое похмелье, знакомое мне по юношеским годам, когда, будучи студентом, не пропускал молодежных пирушек, воспетых Виктором Штефелем, автором «Гаудеамуса».
Я собрал все силы, чтобы выйти из этого гнетущего состояния, и мне это немного удалось; наконец-то я смог переговорить с Хасаном Арджир-мирзой, который уже собирался в путь – большая часть паломников уже прошла. Я настойчиво попросил его быть все время настороже и держать оружие наготове. Он кивнул с легкой усмешкой и обещал встретиться на том же месте 15-го или 16-го мухаррама. В полдень он отбыл.
Перед расставанием ко мне подъехала на верблюде Бенда.
– Эмир, я уверена, что мы увидимся вновь, – сказала она, – хотя ты и беспокоишься. Но чтобы ты успокоился, дай мне свой кинжал – я отдам его, когда вернусь!
– Вот он, возьми!
Этот клинок мне подарил Исла бен Мафлей и написал на нем: «Только после победы – в ножны». Я не сомневался, что храбрая девушка постоит за себя в случае опасности.
После того как мирза Селим бросил мне несколько прозвучавших почти враждебно слов прощания, небольшая кавалькада отъехала, и мы долго провожали ее взглядами. На этом мои силы иссякли. Халеф заметил это раньше, чем я.
– Сиди, тебя качает! – воскликнул он. – И лицо бледное! Покажи язык!
Я показал.
– Он совсем синий, сиди! У тебя высокая температура. Прими лекарство и сразу ложись!
Для начала я просто сел, потому как стоять не мог. Потом выпил воды с уксусом и приложил тряпку, смоченную в уксусе, ко лбу.
– Мистер, – сказал Линдсей, – хотите со мной на поиски места для раскопок?
– Нет, я не смогу, пожалуй.
– Тогда и я останусь здесь.
– В этом нет нужды, у меня температура, это часто бывает в поездках. Халеф при мне, вы спокойно можете ехать, но не отъезжайте далеко, ибо, если вы, не дай Бог, наткнетесь на шиитов, я не смогу вам помочь.
Он уехал со своими людьми, а я закрыл глаза. Халеф сидел неотлучно при мне и подливал уксуса на тряпку. Я не знаю, как долго это продолжалось, но неожиданно услыхал шаги, и прямо у меня над ухом прозвучал вопрос:
– Кто вы такие?
Я открыл глаза. Возле нас стояли три вооруженных до зубов араба, их лошадей нигде не было видно. Вид у них был довольно дикий, лица каменные, и ждать хорошего от них не приходилось.
– Странники, – ответил Халеф.
– Вы не шииты! Из какого вы племени?
– Мы пришли из далеких земель за Египтом и принадлежим к племенам Западной Сахары. А почему ты спрашиваешь?
– Ты можешь к ним принадлежать, а вот этот – франк.
Почему он не встал?
– Он болен, у него температура.
– А где остальные, которые были с вами еще недавно?
– Они в Кербеле.
– И тот франк, который тоже был с вами?
– Он где-то рядом.
– А чей это вороной?
– Он принадлежит этому эфенди.
– Сдайте свое и его оружие!
Он подошел к лошади и взял ее за повод. Это сработало, как самое действенное лекарство – жар мигом улетучился, и я уже стоял на ногах.
– Стой. Тот, кто коснется коня хоть пальцем, получит пулю!
Мужчина живо отпрянул и со страхом уставился на направленный на него револьвер.
Здесь, неподалеку от Багдада, он уже познал этот вид оружия и не без оснований побаивался его.
– Я только потрогал, – сказал он.
– Касайся кого хочешь, но только не нас. Что тебе здесь надо?
– Я увидел вас и решил вам услужить.
– А где ваши лошади?
– У нас их нет.
– Ты лжешь! Я по складкам твоего одеяния вижу, что ты ездишь верхом. Откуда ты знаешь, что здесь находятся двое франков?
– Я слышал это от паломников, которые вас видели на дороге.
– Ты снова лжешь. Мы ни одному из них не говорили, кто мы.
– Если ты нам не веришь, мы уйдем.
Они попятились, бросая сладострастные взгляды на наших лошадей и оружие, и исчезли между развалинами.
– Халеф, ты очень неумно ответил им, – заметил я. – Пойдем посмотрим, на самом ли деле они ушли.
Мы последовали за чужаками, но очень медленно, ибо слабость вернулась ко мне сразу же, как прошел гнев, и перед глазами все опять так поплыло, что я едва различал окружающие предметы.
– Ты их видишь? – спросил я, когда мы миновали развалины.
– Да, вон они побежали к своим лошадям.
– Сколько у них животных?
– Три лошади. А сам ты что, не видишь?
– Нет, все расплывается.
– Вот они сели и поехали галопом. Ох! Аллах-иль-Аллах! Там их целая группа, они их поджидают!
– Арабы?
– Слишком далеко, чтобы рассмотреть.
– Беги и принеси мою подзорную трубу!
Пока он бегал к моему коню, я пытался вспомнить, где же я слышал голос этого араба. Этот грубый, охрипший голос явно был мне знаком… Тут вернулся Халеф и протянул мне трубу, но кроваво-красный туман застил мне глаза, и наблюдение пришлось вести ему.
– Это персы!
– Ага! Можешь распознать лица?
– Нет, они уже все вместе и поехали прочь.
– Быстро и на запад. Так?
Халеф ответил утвердительно, и я, наконец, взял трубу. Приступ головокружения прошел.
– Халеф, – обратился я к малышу, – эти персы как раз те, кто преследует мирзу. Селим-ага с ними в сговоре. Вчера ночью он их разыскал и доложил, что мы здесь, в БирсНимруде, должны расстаться. Они послали этих троих узнать, уехал ли Хасан-Арджир, и теперь помчались за ним вдогонку, чтобы настичь его прежде, чем он доберется до Кербелы.
– О, сиди, это же ужасно! Надо ехать за ними!
– Само собой. Готовь лошадей!
– Надо вернуть англичанина! Он поехал, я видел, в Ибрахим-Шалил.
– Тогда Бог с ним, слишком много времени потеряем.
Давай быстрее!
Я присмотрелся и увидел, как группа скачет во весь опор на запад. Тут я вырвал листок из записной книжки и набросал несколько строк, чтобы поставить англичанина в известность о том, что произошло. Я просил его уехать из Бирс-Нимруда и ждать нашего возвращения на канале Анана, потому как здесь, возле башни, на него могли напасть, если наше предприятие не удастся. Листок я заткнул в трещину кладки так, чтобы Линдсей сразу его заметил. Потом мы вскочили в седла и поскакали.
Невероятно, но дух имеет огромную власть над телом! Мое недомогание полностью исчезло, как будто его и не было, голова была холодной, а взгляд острым. Мы добрались до тропы пилигримов, обгоняя паломников и нищих, испускавших в наш адрес проклятья. Но мы этого не замечали. Вот миновали павшего мула и увидели, как двое парней снова заворачивают в саван полуразложившееся тело. Вонь стояла такая, что меня чуть не вырвало.
– Сиди, ты совсем бледный! – закричал Халеф и схватился за повод моего коня. – Остановимся, а то ты свалишься!
– Вперед!
– Нет, стой, у тебя глаза, как у сумасшедшего, давай переждем.
– Нет, вперед!
Я думал, что кричу, но на самом деле, как оказалось, издавал какие-то нечленораздельные звуки. Лошадь моя, тем не менее, скакала во весь опор. Длилось это недолго, вдруг мне показалось, будто начало действовать сильное рвотное средство. Пришлось останавливаться. Заметив слизь и желчь, а также болевые ощущения, я крикнул из последних сил Халефу:
– Скачи дальше, оставь меня здесь!
– Как оставить? – спросил он ошарашенно.
– У меня чума!
– Чума?! Аллах керим! Как же так, сиди?
– Да. Я думал, что просто лихорадка. Теперь вижу точно – чума.
– Но ведь это ужасно!
– Да, уходи, ищи англичанина. Он позаботится о тебе. Он в Бирс-Нимруде или на канале Анана.
Я через силу выдавливал из себя слова. Вместо того чтобы бежать, Халеф схватил мою пылающую руку.
– Сиди, – сказал он, – разве я могу тебя бросить?
– Уходи!
– Нет, Аллах покарает меня, если я тебя покину. У тебя на зубах темная ржавчина, язык заплетается. Да, это чума, но я ее не боюсь. Кто останется при сиди, когда он страдает? Кто помолится за него, если он, не дай Бог, умрет? О эфенди, как мне жаль тебя! Давай, я помогу тебе забраться в седло, мы поищем место, где я смогу за тобой ухаживать.
– Ты в самом деле способен на это, Халеф?
– Во имя Аллаха, господин! Я не оставлю тебя!
– Я не забуду этого. Может, продержусь еще какое-то время. Поехали за персами?
– Сиди, тебе не нужно…
– Вперед же!
Я дал шпоры вороному, и Халеф волей-неволей последовал за мной. Вскоре я вынужден был умерить свой пыл, в глазах снова потемнело, и я во всем доверился Халефу, взявшему на себя бразды правления. Каждый шаг лошади отзывался болью в голове, я не видел, кто нам попадался по дороге, а только крепко цеплялся двумя руками за седло.
Через довольно долгое время мы нагнали караван, и я попытался различить, кто же его составляет. Безмолвно промчались мы через жуткие миазмы, но искомого я не обнаружил.
– Ты не увидел их, Халеф? – спросил я, когда мы добрались до головы каравана.
– Нет.
– Тогда давай завернем левее. Они не могли уклониться вправо. Видишь птиц над караваном?
– Да, стервятников, господин.
– Они выискивают падаль по запаху. Смотри, один полетел левее, к нам. Я беспомощен, полагаюсь на тебя.
– А если он ринется в бой, сиди?
– В таком случае моя душа поборет болезнь. Вперед!
Процессия исчезла слева. Мы скакали, как могли быстро.
– Вон, эль-бюдж[19], сверху!
– Падает или кружит?
– Кружит.
– Скачи так, чтобы мы оказались как раз под ним. Он замечает или дерущихся людей, или готовую жертву.
Десять минут прошли в тишине. Несмотря на слабость, я подготовил ружье. Расстояние не смутило бы меня, если бы не мое состояние… При этом я заметил, насколько я ослабел – тяжелая двустволка, которую я когда-то легко удерживал одной рукой, казалась мне сегодня многокилограммовой гирей.
– Сиди, смотри, лежат тела! – крикнул Халеф, протягивая руку.
– Скорее туда!
Мы подъехали, и жуткая картина, открывшаяся нам, навсегда запечатлелась в моей памяти. На земле, в отдалении, распростерлись пять тел. В страшном волнении я спрыгнул с коня и наклонился над первым. Кровь стучала молоточками в ушах и руки дрожали, когда я отворачивал воротник накидки с лица трупа. Это был Садык, немой, который сбежал от нас в горах Курдистана.
Я побежал дальше. Следующей была Хальва, верная старая служанка, убитая одной пулей в висок.
Одновременно Халеф вскрикнул:
– Вай! Это же жена перса!
Я подскочил. Да, это была она – Джанна, краса и гордость Хасана Арджира. Ее тоже застрелили, а рядом, с откинутой рукой, будто хотел заслонить ее от пули, распростерся сам Хасан, присыпанный песком и пылью. Его раны свидетельствовали о дикой схватке – даже на руках были ссадины и порезы.
Обезумев от боли, я вскричал:
– Мой Бог, почему же он мне не поверил?!
– Да, – мрачно произнес Халеф. – Он сам во всем виноват. Он верил своему предателю больше, чем тебе. А там еще кто-то. Подойдем.
Дальше всех лежала женщина на взбитом копытами песке. Это была Бенда.
– Аллах проклянет агу, это он ее убил.
– Нет, Халеф! Ты узнаешь кинжал, который торчит в ее сердце? Я одолжил его ей. Ее рука еще недавно сжимала его рукоять. Ага оттащил ее от других; вот следы ее ног на песке. Наверное, она ранила его, а потом сама себя убила, когда не могла больше сопротивляться. Хаджи Халеф Омар, я остаюсь здесь. Я лягу рядом с ними!
– Сиди, в них уже нет жизни, они мертвы, мы не сможем их оживить, но способны отомстить!
Я не ответил. Она лежала передо мной, бледная, с закрытыми глазами и полуоткрытым ртом, как будто забывшись тяжелым сном. Голова у меня горела, позвоночник больше не держал тело, колени подогнулись, и я медленно опустился на песок. У меня было ощущение, что я погружаюсь, все глубже и глубже, сначала в голубоватую, а потом во все более темную бездну – без остановки, без дна, без конца, и на отдалении миллиона миль я слышал слабеющий голос Халефа: «Сиди, сиди, очнись, мы должны отомстить!..»
После долгого забытья я, наконец, перестал падать в бездну, и достиг, если можно так сказать, места, где прочно закрепился. Меня удержали две сильные руки. Я взглянул на человека, их обладателя, в глазах у него стояли слезы. Я хотел что-то сказать, но мне это удалось с большим трудом:
– Халеф, не плачь!
– О господин, я считал уже тебя умершим. Хамдулиллах! Ты жив! Поднимайся! Вот их следы! Мы пойдем за убийцами и уничтожим их всех! Клянусь Аллахом!
Я покачал головой.
– Я так устал. Подложи мне одеяло под голову.
– Ты пока не можешь ехать верхом, господин?
– Нет.
– Прошу тебя, постарайся!
Верный Халеф пытался мыслями о мести отвлечь меня от болезни, но это ему не удавалось. Он упал на землю и заколотил кулаками по песку.
– Пусть Аллах покарает этих несчастных, которых я не могу догнать! Аллах покарает и чуму, которая отнимает силы у сиди! Пусть Аллах покарает… Аллах-иль-Аллах, я червь, я несчастный, который не может помочь! Лучше всего мне здесь лечь и умереть!
Тут я встрепенулся.
– Халеф, ты что, хочешь, чтобы бородач съел этих умерших?
– Хочешь похоронить их?
– Да.
– А где и как?
– Разве можно как-нибудь иначе, чем в песке?
– Это трудная работа, господин. Я сам с ней справлюсь. А этого Садыка, который предал своего хозяина, пусть сожрут стервятники. Но сначала я посмотрю, не осталось ли при них каких-то вещей.
Поиск ничего не дал. У них забрали абсолютно все. Какие ценности попали в лапы этих грабителей! Чудо, как уцелел кинжал у Бенды! Убийцы, наверное, побоялись разжать стиснутые пальцы девушки. Я попросил Халефа навсегда оставить острый клинок в сердце убитой. Этим оружием я все равно никогда бы уже не воспользовался.
Мы стали потихоньку рыть яму. Кроме собственных рук и ножей, у нас ничего не имелось. Углубившись на фут и обнаружив спрессовавшийся песок, мы поняли, что работа займет не меньше недели.
– Так дело не пойдет, – сказал Халеф. – Надо что-то решать.
– Давай вернемся к башне, она в двух часах езды отсюда.
– Валлахи, я об этом не подумал. Мы заберем англичанина и его инструменты.
– А тем временем стервятники съедят все, что можно.
– Тогда я поеду, а ты оставайся.
– Ты можешь попасть в руки грабителей. Я предполагаю, что они отправились в Бирс-Нимруд, чтобы забрать наше оружие и лошадей, до которых они так охочи.
– Я разнесу их в клочья!
– Ты один – всех?!
– Ты прав, сиди. Я не могу тебя покинуть, ведь ты болен.
– Мы поедем оба.
– А мертвецы?
– Уложим их на лошадей, а сами пойдем рядом.
– Ты для этого слишком слаб, господин! Посмотри, как утомила тебя даже эта легкая работа! У тебя ноги дрожат.
– Они дрожат, но несут меня. Пошли!
И мы занялись печальной и нелегкой работой – укладывать тела на лошадей. Поскольку у нас было мало ремней и веревок, мне пришлось разрезать лассо, которое неизменно было со мной во всех поездках, но я расстался с ним без сожаления, ибо был абсолютно уверен, что метавшая его без промаха рука скоро станет холодной, как лед. Мы закрепили тела по двое с каждого бока лошади, взяли их за поводья и двинулись в путь.
Дорогу эту я никогда не забуду. Если бы не верный Халеф, я бы уже свалился раз десять. Буквально после каждого шага я падал на колени, через короткие промежутки останавливался, чтобы собрать остатки – не сил, нет, их давно не было – последней энергии. Два часа езды превратились в долгое путешествие.
Солнце садилось. Вместо того чтобы вести лошадь, я висел на поводьях. Так я двигался, полуповиснув, полушагая, влекомый вороным и Халефом.
Нам приходилось идти по безлюдным местам, чтобы не навлечь подозрений, и к башне мы прибрели только поздним вечером. Разве мог я когда-нибудь предполагать, что именно здесь закончится бег моей беспокойной жизни!
Мы остановились на том же самом месте, где разбили лагерь прошлым вечером.
Следов англичанина нигде не было. Записки – тоже. Наверняка он ее прочитал и по моему указанию отправился на канал. Мы сгрузили тела, привязали лошадей и легли – больше нам ничего не оставалось. «Я знаю, мы еще увидимся», – сказала тогда Бенда. Да уж, скоро точно увидимся! Несмотря на смертельную усталость, я попытался сконцентрироваться на происходящем. Если бы я был понастойчивее и отговорил Хасана от опрометчивых поступков… Если б не болезнь, я бы настиг этого Селим-агу и предотвратил преступление. Я никак не мог отделаться от чувства вины, хотя уже прошло достаточно времени.
Я провел ужасную ночь. При почти нормальной температуре у меня был учащенный пульс, дыхание было прерывистым, язык – сухим и белым, а фантазия порождала такие жуткие образы, что мне приходилось то и дело звать Халефа, чтобы он уверил меня – реальность ли это или кошмарный бред. Часто из этих фантазий меня выводили боли в костях, шее и затылке (я описываю эти симптомы только потому, что у нас эта болезнь чрезвычайно редка), и поэтому поутру я бодрствовал в отличие от Халефа и заметил у себя на шее и под мышками припухлости и карбункулы, а также кроваво-красные пятна на груди и внутренней поверхности рук. Теперь уже мне все было окончательно ясно, и я принялся будить хаджи.
При виде всего этого он пришел в ужас. Я попросил у него воды и послал к каналу, чтобы он нашел там англичанина и привез сюда. После трех часов отсутствия, показавшихся мне вечностью, он вернулся один. Он долго искал, но ничего, кроме кирки, не обнаружил, а возле нее множество следов копыт, которые свидетельствовали о развязавшейся битве. Он привез кирку с собой, она принадлежала одному из рабочих, нанятых Линдсеем. Напали ли на них? Но следов крови нигде не было! Что делать? Я разволновался еще больше. Мой внешний вид во время отсутствия Халефа явно ухудшился, ибо тот испугался еще больше и стал просить меня принять лекарства. Но разве это были лекарства! Хинин, хлороформ, мышьяк, арника, опий, нашатырный спирт и подобные «примочки» совершенно не помогали. Что я понимал в лечении чумы! Я слышал, что нужны свежий воздух, очищение кожи в ваннах и вскрытие карбункулов, и начал обсуждать с хаджи, как это можно получить. Должен же быть где-то рядом какой-то источник, родник. Бросив взгляд в восточном направлении, я подумал, что по ту сторону южных развалин должна быть вода, и попросил Халефа поехать и удостовериться, прав ли я или нет.