Май Карл. Из Багдада в Стамбул

   – Бураджа! Бураджа! (Сюда! Сюда!) – слышал я крики у входа в долину.
   Это кричал шейх, пытавшийся воспользоваться создавшимся положением и ускользнуть. Курды услышали его, пришпорили коней и рванулись в его сторону. Я кинулся в ту же сторону и увидел такую картину: у входа в ущелье на земле лежал шейх, а Халеф и англичанин пытались связать его. Его брат индифферентно стоял поодаль.
   – Эмир, пощади моего брата! – попросил он.
   – Если ты приглядишь за шейхом, – ответил я.
   – Я выполню это, господин!
   Я соскочил с коня и приказал всем лечь на землю под скалами.
   – Стреляйте только по лошадям!
   – Так ты держишь слово, эмир? – гневно спросил Мохаммед Эмин.
   – Брат шейха ведет себя честно. Итак, первый залп по лошадям, а потом посмотрим!
   Беббе находились как раз на расстоянии выстрела. Я разрядил оба ствола двустволки и взялся за штуцер. Выстрелы прозвучали – и еще раз.
   – Они падают! – закричал англичанин. – Пять, шесть, девять лошадей! Да!
   Он поднялся из своего укрытия, чтобы, как и другие, перезарядить ружья. Даже Алло, угольщик, сделал выстрел из ружья шейха. Он был виноват в том, что один из беббе был ранен, пули же остальных попали куда надо.
   Первый залп заставил курдов замедлить свою скачку. Второй остановил их.
   – Come on! Вперед! – кричал Линдсей. – Выходим! Убьем этих собачьих мучителей!
   Он ухватил ружье за дуло и хотел в самом деле броситься на курдов. Я остановил его.
   – Вы что, с ума сошли, сэр? Хотите лишиться своего чудесного патентованного носа? Оставайтесь там, где стоите!
   – Но почему? Отличный же момент. Пошли, мистер!
   – Бессмысленно! Здесь безопаснее, а там – нет.
   – Безопаснее? Хм! Тогда лежите на канапе и предавайтесь дреме. Глупо! Глупо упускать этих парней. Да!
   – Только спокойнее. Видите – они поворачивают! Они получили хороший урок и теперь подумают над ним.
   Урок! Он стоил всего пары лошадей… Тут мне положил на плечо руку брат шейха.
   – Эмир, – сказал он, – я благодарен тебе. Ты ведь мог убить многих из них, больше, чем там лежит лошадей, но ты ведь этого не сделал! Ты христианин, но Аллах защитит тебя!
   – Но ты видишь, что наше оружие превосходит ваше?
   – Вижу.
   – Тогда пойди к беббе и расскажи им об этом.
   – Я непременно сделаю это. Но что станется с шейхом?
   – Он остается здесь. Даю тебе пятнадцать минут. Если ты не вернешься за это время с мирным посольством, шейх повиснет на вот этом суку. Постарайся не мешкать – я уже устал от этой бесполезной драки.
   – А если я принесу с собой мир?
   – Тогда я сразу же освобожу шейха.
   – А как с тем, что он у тебя выпрашивал?
   – Ничего не получит.
   – И даже ружье и пистолеты?
   – Нет. Он виновен в том нападении, которое мы только что отбили, и снисхождения пусть не ждет. Мы победители. Делай что хочешь!
   Он ушел, а я снова зарядил свои ружья. Пес лег у меня в ногах и вилял хвостом от радости, хотя от усталости язык почти вывалился у него из пасти.
   – Как ты думаешь, эмир, загрыз ли он того часового, на которого бросился тогда?
   – Надеюсь, нет. Думаю, Доян его отпустил, когда ему надоело – ведь он провел на часовом всю вторую половину дня и всю ночь. Бедное животное устало. Халеф, дай ему поесть. А воду ему дадим попозже.
   Шейх, связанный, лежал на земле и молчал, но его глаза следили за каждым нашим движением. По всему было видно, что он никогда не станет нашим союзником.
   Мы с волнением ждали ответа от курдов. Они столпились в одном месте и по бурной жестикуляции было заметно, что спор идет жаркий. Наконец наш посол вернулся.
   – Я принес мир, эмир, – сообщил он.
   – На каких условиях?
   – Условий нет.
   – Такого я не ожидал, ты старательно потрудился. Я благодарю тебя!
   – Пойми вначале, прежде чем благодарить меня, господин. Хоть я и принес тебе мир, но эти беббе не идут ни на какие условия!
   – А, и это вы называете миром? Ладно. Скажи им, что я забираю твоего брата, их шейха, с собой в качестве заложника.
   – И сколько ты будешь его держать у себя?
   – Столько, сколько мне захочется. Столько, сколько мне понадобится, чтобы понять, что вы нас оставили в покое. А потом отпущу его живым и невредимым.
   – Я верю тебе. Позволь сообщить это моим братьям.
   – Иди к ним и прикажи им скакать к горам, окружающим равнину. Если я увижу, что они возвращаются, – шейх умрет.
   Он уехал, и вскоре мы увидели, как курды сели на лошадей и потянулись на север. Сам он вернулся за своей лошадью.
   – Эмир, – обратился он ко мне. – Я был твоим пленником. Ты предоставляешь мне свободу?
   – Да, ты мой друг. Вот, возьми пистолеты брата. Не ему, а тебе я их возвращаю. Ружье же останется собственностью мужчины, которому я его подарил.
   Он подождал, пока связанного шейха не водрузили на лошадь. Потом помахал рукой:
   – Живи долго, господин! Аллах да благословит твои руки и ноги! Ты берешь с собой человека, который стал тебе и мне врагом, но все же я прошу о снисхождении для него, ибо это сын моего отца.
   Он долго смотрел нам вслед, пока мы не исчезли. Шейх же даже не удостоил его взглядом – ясно было, что они стали заклятыми врагами.
   Мы двинулись на юг. Халеф и Алло поместили шейха между собой, и мы ехали практически молча. Я заметил, что мои действия за последние два дня не вызывали у моих спутников большого восторга. Открыто об этом почти ничего не говорилось, но я видел это по их взглядам, лицам и поведению. Хотя мне легче было бы стерпеть открытое выражение недовольства, чем молчаливые упреки.
   Да и природа вокруг была какая-то мрачная. Мы ехали мимо гор, голых ущелий, а вечером стало холодно, как зимой. Ночь, проведенная между двух неприветливых скал, не прибавила радужного настроения.
   Незадолго до рассвета я, взяв ружье и оседлав вороного, направился добыть дичи. После долгих поисков удалось подстрелить несчастного барсука – он оказался моей единственной добычей. Все спутники уже поднялись. Взгляд, которым удостоил меня Халеф, подсказал мне, что за время моего отсутствия что-то стряслось. Долго ждать не пришлось. Едва я слез с лошади, Мохаммед Эмин спросил меня:
   – Эмир, как долго нам терпеть здесь этого шейха?
   – Если ты расположен поговорить на эту тему, удали сначала пленного, а то он понимает по-арабски не хуже своего брата.
   – Алло может взять его на свое попечение.
   Я последовал этому совету, отвез шейха подальше и оставил под присмотром угольщика, которому наказал получше следить за ним, и вернулся к остальным.
   – Теперь нас не подслушают, – сказал Мохаммед Эмин, – и я повторяю свой вопрос: как долго мы будем нянчиться с этим беббе?
   – А почему ты об этом спрашиваешь?
   – Разве у меня нет на это права, эфенди?
   – У тебя есть право, и я его не оспариваю. Я хотел оставить его у нас, пока не удостоверюсь, что нас не преследуют.
   – Как ты хочешь в этом убедиться?
   – А вот как я рассуждаю. Мы продолжаем наш путь до полудня; вы разбиваете лагерь в определенном нами месте, я же скачу назад – и нахожу или не нахожу беббе. Утром после завтрака я снова с вами.
   – Стоит ли враг стольких усилий?
   – Не враг стоит, а наша безопасность.
   – А почему ты не хочешь сделать все проще?
   – Как же ты мыслишь это?
   – Ты знаешь, что он наш враг?
   – Даже очень большой враг!
   – Который и после жизни будет нам врагом?
   – Обязательно.
   – Который нас предавал, даже находясь в наших же руках, когда звал своих из долины, а ты в это время спасал пса…
   – Это правда.
   – По законам кочевых арабов он многократно заслужил смерть.
   – Эти законы имеют силу здесь?
   – Они действительны везде, где почитают Коран.
   – Вы хотите пленного судить? Даже наверняка обговорили ему приговор? Каков же он?
   – Смерть!
   – Почему же вы не привели его в исполнение?
   – Разве мы могли это сделать без тебя, эмир?
   – У вас просто не хватило мужества сделать это без меня. Но есть ли у вас сердце судить пленного в мое отсутствие? Ох, Мохаммед Эмин, ты пошел по скользкой дорожке, и смерть пленного может стать и твоей смертью тоже!
   – Как это понять?
   – Да очень просто. Вот сидит мой друг Дэвид Линдсей – бей, а вот мой храбрый хаджи Халеф Омар. Как ты думаешь, разрешили бы они тебе казнить его в мое отсутствие?
   – Они бы нам не мешали. Они знают, что мы сильнее.
   – Это правда, вы – храбрейшие из хаддединов, но эти люди тоже не ведали страха. А как ты думаешь, что бы я сделал, увидев последствия ваших действий?
   – Ты бы уже ничего не изменил.
   – Да, это правда, но последовала бы другая смерть – ваша. Я бы воткнул ваш нож в землю и боролся бы с вами уже как мститель того, кого вы убили. Аллах знает, удалось бы вам победить меня.
   – Эмир, давай не будем об этом. Ты видишь, мы всегда спрашиваем тебя, прежде чем что-то делать. Шейх заслужил смерть, давай же об этом посоветуемся!
   – Советоваться? Разве я не обещал его брату, что мы не тронем его, если нас не станут преследовать?
   – То было опрометчивое обещание. Ты дал его, не спросив нас. Ты что, наш шейх, раз позволяешь себе действовать совсем без нашего участия?
   Это был выпад, которого я не ожидал. Я немного собрался с мыслями, а потом сказал:
   – Да, вы правы, я действовал, не советуясь ни с кем. Но это случилось не потому, что я возомнил себя высшим существом, а из других побуждений. Вы не понимаете курдского языка, и я был единственным, кто мог с ними разговаривать. Мог ли я переводить вам все наши разговоры? Разве в такой обстановке мыслимо обговаривать каждый шаг, каждое слово со своими спутниками, не говорящими на этом языке? Это явно не было бы нам всем на пользу.
   – С тех пор как мы повстречались с беджат, твои советы ни разу не были хороши.
   – Я с этим не согласился бы, хотя оспаривать ничего не буду. Я не Аллах, а человек, и мне свойственно ошибаться. В свое время вы доверили мне руководство над вами; теперь я вижу, что доверие растворилось, и я добровольно складываю полномочия. Мохаммед Эмин, ты самый старый из нас и тебе по праву принадлежит право командования.
   Этого они не ожидали, но последняя фраза весьма польстила старому хаддедину.
   – Это твое твердое решение, эмир? И ты действительно считаешь, что я могу стать вашим предводителем?
   – Да, ты так же умен, как и мужествен.
   – Я благодарю тебя! Но я не знаю языка курдов.
   – Я буду твоим переводчиком.
   Этот славный человек не понимал, что из-за особых отношений в нашем небольшом сообществе не представлялось возможным держать руководство в одних руках.
   – И потом, – продолжил я, – придем же мы когда-нибудь в области, где говорят по-арабски.
   – А остальные согласны с твоим предложением? – спросил Мохаммед.
   – Хаджи Халеф Омар сделает все, как я, а англичанина сейчас спрошу.
   Когда я рассказал Линдсею суть вопроса, он сухо возразил:
   – Не делайте ошибок, мистер! У хаддединов что-то имеется за пазухой, мы для них слишком гуманны! Да.
   – Они хотят учинить правосудие. Но все ли захотят признать шейха Мохаммеда? Знает ли он дорогу?
   – Да уж. В таком случае я выберу проводником обычную кукушку. Я англичанин и поступаю как мне вздумается.
   – Мне передать ему это?
   – Скажите, и вообще скажите все, что думаете. Меня вполне устроит и то, что и этот угольщик станет маэстро.
   Я передал все Хаддедину:
   – Дэвид Линдсей согласен. Ему все равно, кто предводитель – ты или Алло-уголыцик. Он эмир из Инглистана, и его право делать все что он захочет.
   Мохаммед Эмин недовольно сдвинул брови – его главенство в самом начале уже дало трещину.
   – Тот, кто мне доверяет, будет мной доволен, – произнес он. – Только теперь давайте поговорим о беббе. Он заслужил смерть. Итак, пуля или удавка?
   – Ни то и ни другое. Я уже говорил тебе, что поручился за его жизнь словом.
   – Эмир, оно не стоит уже ничего, так как я стал предводителем. То, что я скажу, будет выполнено!
   – Да, верно, но когда согласны остальные. Я не позволю, чтобы мое слово было нарушено!
   – Эфенди!
   – Шейх Мохаммед Эмин!
   Тут маленький Халеф вынул один из своих пистолетов и спросил меня:
   – Сиди, может быть, надо кому-то прострелить голову? Именем Аллаха, я исполню все мгновенно!
   – Хаджи Халеф Омар, отложи оружие, мы ведь друзья. Хотя хаддедины, кажется, об этом забывают, – ответил я спокойно.
   – Господин, мы не забываем, – попытался защищаться Амад эль-Гандур, – но и ты не должен забывать, что ты – христианин, находящийся в обществе правоверных мусульман. Здесь действуют законы Корана, и христианин не должен мешать проводить их в жизнь. Ты защитил брата этого шейха, а его самого мы уж не упустим. Почему ты нам приказывал стрелять только в лошадей? Разве мы мальчики, носящие детские игрушки? Почему мы должны щадить предателей? Учение, которое ты проповедуешь, еще будет стоить тебе жизни!
   – Молчи, Амад эль-Гандур, ты сам еще ребенок, хотя и носишь имя, означающее «герой». Сначала стань настоящим мужчиной, а потом говори!
   – Господин, – вскричал он гневно, – я мужчина!
   – Нет. Если бы ты был мужчиной, ты бы знал, что таковой никогда не нарушит данного обещания!
   – Ты его и не нарушишь, беббе будем наказывать мы.
   – Я запрещаю это.
   – А я приказываю! – закричал Мохаммед Эмин и в гневе вскочил.
   – Разве ты здесь повелеваешь? – спросил я.
   – А разве ты здесь запрещаешь? – ответил он вопросом.
   – Да. Слово, данное мною, дает мне такое право.
   – Твое слово на нас не распространяется. Мы позволяли себе подчиняться человеку, который любит наших врагов. Ты забыл, что я для тебя сделал. Я принял тебя как гостя, я защищал тебя, я дал тебе коня, стоившего половину моей жизни. Ты неблагодарный!
   Я почувствовал, как кровь отлила у меня от лица и рука потянулась к кинжалу, но мне удалось сдержаться.
   – Забери свои слова обратно, – холодно процедил я, поднимаясь.
   Я дал знак Халефу и пошел к месту, где лежал пленный шейх под охраной Алло. Там я сел. Минуту спустя там же уселся англичанин.
   – Что нового, мистер? – спросил он. – Да они, похоже, сдурели. Скажите, в кого надо стрелять, – я мигом!
   – В того, кто попытается притронуться к пленному.
   – А кто это?
   – Хаддедины. Шейх Мохаммед бросил мне, что я неблагодарный. Я верну ему вороного!
   – Вороного? Вы с ума сошли, мистер, отдавать такое животное, после того как оно стало вашим! Надеюсь, все еще уладится!
   Тут подошел Халеф, ведя двух лошадей – одна была его собственная, а другая – та, которую я забрал у беббе. На ней было седло вороного. У моего маленького хаджи в глазах стояли слезы и голос дрожал, когда он произнес:
   – Ты правильно поступил, господин. Шайтан попутал хаддединов. Забрать плеть и вернуть его им?
   – Я прощаю его. Давай собираться.
   – Сиди, а что мы будем делать, если они все же захотят убить шейха?
   – Мы застрелим их сразу же.
   – Это мне по душе. Аллах накажет их!
   Пленника снова привязали к его лошади, и мы сели верхом – я, конечно же, не на вороного, а на Бледного Лиса, которого в Германии назвали бы «четырехсотталерным жеребцом». Маленький караван тронулся в путь и проехал мимо хаддединов, сидевших в траве. Может, до этого они думали, что все еще обойдется. Но когда поняли, что намерения мои тверды, они вскочили.
   – Эмир, куда ты? – спросил Мохаммед Эмин.
   – Куда-нибудь, – ответил я коротко.
   – Без нас?
   – Как вам заблагорассудится!
   – А где вороной?
   – Там, где он привязан!
   – Машалла, он ведь твой!
   – Он снова твой. Салам! Мир тебе!
   Я пришпорил лошадь, и мы поехали рысью. Не проехали мы и английской мили, как увидели этих двоих. Они ехали за нами. Амад эль-Гандур скакал на вороном, а своего вел на поводу. Но жеребца обратно я ни за что бы не забрал.
   Мохаммед Эмин подъехал с моей стороны, а сын остался чуть сзади.
   – Я думал, что я буду предводителем, эмир… – начал он.
   – Нам нужен проводник, а не тиран!
   – Я хочу наказать беббе, который взял в плен меня и моего сына. Тебе-то я что сделал?
   – Мохаммед Эмин, ты потерял любовь и внимание со стороны трех человек, которые жертвовали ради ваших жизней своим здоровьем и до сегодняшнего дня могли пойти за вас на смерть.
   – Эфенди, прости нас!
   – Нет.
   – Возьми назад жеребца.
   – Никогда!
   – Ты хочешь опозорить мою седую бороду?
   – Как раз она-то вместе с преклонным возрастом должна была подсказать тебе, что злость до добра не доводит. – И что же, теперь все дети бени-арабов будут рассказывать, что шейх хаддединов забрал обратно подарок, который вручал, не зная, что делает?
   – Пусть рассказывают!
   – Ты жесток, эмир, ты ниспосылаешь позор на мою голову!
   – Ты сам этого захотел. Ты был моим другом. Тебе это не понадобилось. Теперь можешь возвращаться к своим с жеребцом в придачу.
   – Тебе надо забрать его обратно.
   – Я бы сделал это для тебя, но сейчас это уже невозможно. Взгляни назад!
   Он повернул голову.
   – Я ничего не вижу. О чем ты, эмир?
   – Разве ты не видишь, что у вороного уже есть владелец?
   – Я понял теперь, эфенди. Амад эль-Гандур сойдет с коня.
   – Я не возьму его. Сын твой надел свое седло и взнуздал животное – это уже знак, что коня у меня забрали. Если бы ты вернул мне его в таком же виде, без седла и прочего, я бы еще подумал. Амад эль-Гандур бросил тут мне, что я христианин и соответственно действую, он же – мусульманин, но действует не соответственно, ибо он сел на коня, чью спину попирал неверный! Расскажи об этом своим знакомым правоверным!
   – Аллах-иль-Аллах! Какую ошибку мы совершили! Старый шейх вызывал у меня жалость, но я ничем не мог ему помочь. Мог ли я обрушить позор на свою голову, чтобы освободить его от угрызений совести? Я не мог ничего такого придумать. Наверное, его протест долго зрел в нем и наконец выплыл наружу. Беббе оказался последней каплей. И хотя потеря вороного была для меня большой травмой, я не собирался жертвовать дорогими мне принципами ради кровожадных привычек этих номадов.
   Хаддедин долго ехал молча рядом со мной. Наконец спросил нерешительно:
   – Отчего ты сердишься на меня?
   – Я не сержусь на тебя, Мохаммед Эмин, но меня поражает, что твое сердце жаждет крови того, кого простил твой друг.
   – Ладно, я исправлю свою ошибку!
   Он развернулся. За мной следом ехали англичанин с Халефом, за ними – Алло с пленным, а замыкал шествие Амад эль-Гандур. Я не стал поворачиваться, полагая, что Эмин хочет поговорить с сыном, Халеф и Линдсей тоже не оборачивались. Мы сделали это, только когда услышали крик хаддедина:
   – Скачи назад и будь свободен!
   Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что он перерезал путы пленника, который сразу же схватил поводья, чтобы пустить лошадь галопом.
   – Шейх Мохаммед, что ты наделал! – закричал Халеф.
   – Гром и молнии, бывает же такое с людьми, – проговорил англичанин.
   – Я правильно поступил, эмир? – спросил Мохаммед.
   – Ты действовал как мальчишка! – сказал я.
   – Я лишь выполнял твою волю! – оправдался он.
   – Кто тебе сказал, что я собираюсь так быстро отпустить его на волю? Выкуп потерян, теперь мы снова в опасности.
   – Да простит его Аллах! Давайте пустимся в погоню за беббе!
   – Мы его не догоним, – вразумил его я. – Наши лошади за ним не угонятся, разве что вороной.
   – Амад, за ним! – крикнул Мохаммед Эмин сыну. – Верни его назад или убей!
   Амад повернул коня и помчался назад. Шагов через пятьсот жеребец заупрямился, однако Амад был не из тех, кого удавалось обмануть норовистым жеребцам. И вот он уже ускакал. Конечно, мы поехали за ним. Обогнув скалу, мы снова увидели Амада. Он продолжал сражаться с жеребцом, но на этот раз вороной все же вышиб парня из седла и вернулся пустой, подошел ко мне и, фыркая, положил красивую голову мне на бедро.
   – Аллах Акбар! – сказал Халеф. – Он дает лошади сердце лучшее, чем некоторым людям. Как жаль, сиди, что твоя честь не позволяет тебе взять его обратно!
   Хаддедину пришлось несладко, он с трудом поднялся, но, когда я его осмотрел, оказалось, что обошлось без повреждений.
   – Этот жеребец настоящий шайтан, – сказал он. – Раньше-то он меня носил!
   – Ты забыл, что после этого он носил меня, – объяснил я, – и теперь он подпускает только тех, кого я разрешаю.
   – Я больше ни за что не сяду на этого шайтана!
   – Ты умно поступал, что раньше не садился на него. Если бы я сидел в этом седле, шейх от вас не ушел бы.
   – Так садись, эмир, и скачи за ним! – попросил Эмин.
   – Не надо меня принуждать!
   – Но тогда беббе уйдет!
   – Пусть так будет, но виноват в этом будешь ты!
   – Ну и ерунда! – подал голос англичанин. – Глупая история, как неприятно! Да!
   – Что же делать, сиди? – спросил Халеф. – Снова встречаться с беббе?
   – Да ничего. Я бы послал за ним своего пса, но он слишком дорог мне.
   Надо было ставить какие-то точки в этой истории. Я подошел к хаддединам и поинтересовался:
   – Вы сегодня поутру, когда я охотился на барсука, обсуждали в присутствии шейха Габойи наш маршрут?
   Они медлили с ответом, за них сказал Халеф:
   – Да, сиди, они говорили об этом.
   – Но только по-арабски, – оправдался Эмин.
   В другой ситуации я бы взорвался от ярости, но тут спросил тихим голосом:
   – И что же вы обсуждали?
   – То, что мы едем в Бистан.
   – А больше ничего? Подумай. Надо вспомнить каждое сказанное слово. Любая мелочь может стоить всем жизни!
   – Я еще говорил, что из Бистана мы, наверное, поскачем в Ахмед– Кулван или Киззельзи, чтобы выйти к озеру Кюпри.
   – Ну ты и глупец, Мохаммед Эмин. Я не сомневаюсь, что шейх бросится за нами. Ты все еще жаждешь быть нашим предводителем?
   – Эмир, прости меня, но я уверен, что шейх нас не догонит. Он должен слишком долго скакать обратно, чтобы повстречать своих беббе.
   – Ты так думаешь? Я познал много народов, изучил их характеры, и обмануть меня непросто. Брат шейха – честный человек, но он не вождь. Он добился у них только нашего отъезда, и я даю голову на отсечение, что они преследуют нас, не показываясь на глаза. Пока шейх был с нами, они робели, а сейчас… Они отомстят нам за все, прежде всего за убитых лошадей!
   – Нам нечего их бояться, – храбрился Амад эльГандур, – потому что на тех лошадях они все не смогут за нами гнаться. А если подъедут, мы встретим их ружьями.
   – Это звучит бодро, но дело может повернуться иначе. Они устроят засаду или же нападут среди ночи.
   – Мы выставим часовых!
   – Нас всего шестеро и столько же часовых нам нужно для безопасности. Надо подумать о чем-то другом.
   Наш проводник-угольщик держался чуть позади группы. Он ожидал порицаний в свой адрес, что не воспрепятствовал бегству шейха Габойи.
   – Как далеко на юг ездят беббе? – спросил я Алло.
   – До самого моря.
   – Они знают всю местность?
   – Абсолютно всю. Знают так же хорошо, как я знаю каждую долину между Дергезином и Миком, между Нвейзгие и Дженаверой.
   – Нам придется выбрать другую дорогу, чем та, по которой мы ехали до сих пор. На запад сейчас нельзя. Как далеко отсюда на восток до главной цепи гор Загрос?
   – Восемь часов, если мы поедем поверху.
   – А если понизу?
   – Это совсем иной маршрут. Я знаю дальше внизу один проход. Если скакать от восхода солнца, мы переночуем в надежном лесу и утром достигнем гор Загрос.
   – Там персидская граница, если я не ошибаюсь?
   – Да, там курдские земли Тератул граничат с персидским районом Сакиз, относящимся к Зинне.
   – А есть ли там курды джиаф?
   – Да, есть, и они весьма воинственны.
   – Вполне возможно, они примут нас спокойно, ведь мы им ничего плохого не сделали. Может, имя хана Хайдара Мирлама окажется для нас пропуском. Веди нас к проходу. Едем на восток!
   Этот разговор происходил по-курдски. Я перевел его на арабский моим спутникам, и они согласились. После того как Амад эль-Гандур снова переседлал свою старую лошадь, мы продолжили путь. Мохаммед Эмин вел жеребца на поводу.
   Пока все это решалось, наступил полдень. Мы только-только приблизились к проходу. Мы находились среди гор и стремились лишь на восток, стараясь не оставлять следов своего продвижения.
   Где-то через час местность начала заметно понижаться, и на мой вопрос Алло ответил, что здесь должна быть большая долина.
   Утренняя ссора в нашем братском коллективе оставила глубокий след в душах, и он читался на моем лице как нельзя лучше. Я совсем не мог смотреть на своего жеребца. Бледный Лис тоже был неплохим конем, но курды предпочитают гонять лошадей, и я чувствовал себя в седле как новичок на рыцарском турнире, сидя на сухопарой кляче, чьи скрытые способности еще предстоит изучить. Жеребца же я знал как свои пять пальцев.
   К вечеру мы достигли леса, где намеревались устроить ночлег. За все время мы не встретили ни души и добыли дичи на ужин. Молча поужинали и легли спать.
   У меня были первые часы вахты, и я сидел поодаль, прислонившись к дереву. Тут подошел Халеф, склонился передо мной и спросил тихим голосом:
   – Сиди, твое сердце опечалено, но разве конь тебе дороже, чем твой верный хаджи Халеф Омар?
   – Нет, Халеф. За тебя я отдал бы десять или больше таких коней!
   – Так утешься, мой добрый сиди, ведь я с тобой и останусь с тобой, и никакой хаддедин не разлучит нас.
   Он положил руку на сердце и растянулся рядом со мной.