копьеметалку, хотя копья у него не было. Грудь и плечи пересекали выпуклые
шрамы от надрезов.
В поисках темы для разговора я спросил его, что это за шрамы. Он
неохотно ответил:
- Мы делаем рубцы, так красивее...
- Как наносят такие рубцы? - спросил я.
Фред ответил скороговоркой, словно это скучная тема для беседы:
- Острым камнем. Потом в надрез втирают золу. Получается красивый шрам.
Фред нетерпеливо махнул рукой, как бы покончив с этим вступлением, и
перешел к основному:
- Ты знаешь Америку, а?
Он услышал об Америке от американских летчиков, размещавшихся во время
войны неподалеку от миссии Милингимби.
- Я никогда не был в Америке. Америка за океаном.
- Там много курева - "Лаки Страйк", "Кэмел"...
- Много сигарет давали тебе американцы? - спросил я.
- Много. Американцы - все как один настоящие джентльмены. Верно, что
Америка очень большая?
- Да. Там живет много людей. У них большие дома, такие высокие, как
четыре дерева, поставленные одно на другое.
Мои последние слова едва не изменили отношения Фреда ко мне. Он
посмотрел на меня с некоторым сомнением, но когда я его заверил, что говорю
правду и у меня в комнате есть снимки таких зданий, то вернул себе его
дружеское расположение.
Я попросил его рассказать что-нибудь о своей жизни. Фред сказал:
- Родился я у залива Бокаут. Мой отец и мой дед, все наши старики
пришли издалека давно-давно... Моя мать была из одного племени, отец - из
другого. Я оставил мать, пошел за отцом. Говорил на языке отца. Теперь
говорю иногда на языке матери, иногда на языке отца.
Тут я опять сказал, что хотел бы присоединиться к женщинам, которые
ищут моллюсков.
- Женщины! - фыркнул Фред. - От иных женщин - одни неприятности.
Болтают да болтают ночи напролет. Мы поедим моллюсков, когда они их наберут.
Фред поднялся. Я пошел с ним к дверям его хижины. Он подбросил дров в
костер. По-видимому, мысль о съедобных моллюсках настроила его более
миролюбиво по отношению к женщинам. Дожидаясь их возвращения, он сказал:
- У меня жена хорошая, приносит много еды. Я себе сижу, она тащит еду,
варит еду. Я ем. Так каждый день. Работать не приходится.
- У тебя только одна жена? - спросил я.
- Две, - мрачно ответил он, оглядываясь по сторонам, словно желая
удостовериться, что его никто не слышит. - Мой брат умер, - продолжал он
таким тоном, словно брат, умерев, совершил против него преступление. - Я
получил его жену. Вот болтунья! Она сейчас в саду.
Позднее я узнал, что первая жена Фреда ужасно ревновала его к своей
сопернице. Обе оказались острыми на язык, и в конце концов Фред ожесточился
против женщин. Первая жена в избытке снабжала его "женской пищей", а это
было для Фреда мерилом в оценке женщин. Вторая жена не отличалась особыми
способностями в этой области. Она работала в саду миссии.
Раньше Фред отличался буйным нравом. Когда нарушался порядок в лагере,
зачинщиком почти всегда был Фред. Он хорошо говорил на двух диалектах, и его
язвительное красноречие частенько приводило врагов в бешенство...
Ныне Фред - ярый защитник обычаев племени, строго порицающий "вольное"
поведение молодежи. (Впрочем, такая эволюция не редкость и среди белых.)
Костер разгорелся. По груди Фреда струился пот. Тут я решился задать
вопрос, который уже давно собирался выяснить.
- По-твоему, от белых плохо пахнет, Фред?
- Попахивает, - последовал лаконичный ответ.
Поскольку я регулярно принимал душ, то спросил с некоторым чувством
самодовольства:
- А от меня пахнет?
- Еще как, - ответил Фред, скривившись.
Первая жена Фреда вернулась с берега. Ее жестянка была полна моллюсков.
Она поставила жестянку на огонь, не добавляя воды, и присела на корточки
рядом с нами, ожидая, пока ракушки раскроются от пара. К нам подсели дети.
Мы молча смотрели на жестянку. Мимо нас прошло четверо аборигенов из
зарослей. Они были покрыты пылью и явно утомлены длинной дорогой. На копье,
которое нес абориген, шедший впереди, раскачивалась игуана, с копьеметалки
свисали две крупные рыбины. Второй мужчина нес на плечах валляби. Двое
других несли еще одну игуану и несколько рыб, нанизанных на копье, которое
они держали за концы.
Фред посмотрел на них с восхищением и не без зависти.
- Много еды. Хорошие охотники! - сказал он.
Он перевел свой взгляд на жестянку с моллюсками. "Женская еда" явно
потеряла для него всякую привлекательность.
Женщина сняла жестянку с огня и вытряхнула содержимое на лист
оцинкованного железа. От горки моллюсков поднимался пар.
Фред принялся за моллюсков. Он просовывал большой палец между
полуоткрытыми створками раковин и клал содержимое себе на ладонь, затем
отбрасывал ракушки ловким движением руки, отработанным долгой практикой.
Когда его ладонь наполнялась, он быстро отправлял содержимое в рот и.
тянулся за следующей раковиной, не нарушая ритма своих движений.
Фред ел, приговаривая: "Вкусная еда". Его разочарование прошло. Жена и
дети Фреда уплетали моллюсков столь же усердно. Я с трудом открыл несколько
раковин и попробовал содержимое. Оно было приятным на вкус. Когда горка
моллюсков исчезла, Фред откинулся назад и, дымя сигаретой, которой я его
угостил, объявил, что расскажет мне историю.
Он рассказал мне несколько мифов о культурных героях. Я уже записал
много таких мифов. Поэтому, выбрав удобный момент, я попросил его для
разнообразия рассказать о чем-нибудь, что случилось на самом деле. Моя
просьба привела его в замешательство. Немного поразмыслив, он объявил, что
таких историй он не знает.
- Да мне и не нужно историю, - объяснил я. - Расскажи мне просто о
знакомом тебе человеке, о чем-нибудь, что с ним приключилось. Знаешь ты
какого-нибудь мужчину, который убежал с чужой женой и был убит? Или вот:
когда ты был молод и жил в зарослях, не было ли среди вас женщины, которую
часто похищали мужчины? Расскажи мне что-нибудь такое, что произошло на
самом деле. Чтобы каждое слово было правдой! Если вспомнишь что-нибудь
подходящее, я дам тебе две сигареты.
Фред погрузился в мучительное раздумье. Вдруг он вскочил и подошел к
своей жене, которая теперь сидела у входа в хижину. Он заговорил с ней с
серьезным видом, но, наверное, она не сумела ему помочь. Фред почесал
затылок, лицо его выразило огорчение. Он пошел к хижине Гарри и, размахивая
руками, стал о чем-то упрашивать старика. Гарри затянулся своей малайской
трубкой и задумчиво уставился в землю. Наконец он вытащил изо рта трубку и
произнес несколько слов. На лице Фреда заиграла довольная улыбка. Он
вернулся и сел передо мной с видом фокусника, который сейчас вытащит из
пустой шляпы кролика.
- Знаю хорошую, настоящую историю! - сказал он, скрестив ноги и
наклонившись вперед.
- Отлично! Гарри тоже ее знает?
- Гарри знал всех этих людей. Я тоже знал этих людей...
Фред то говорил, то умолкал, как бы совершая мысленное путешествие в
прошлое. Он рассказал мне о красавице Букумакари, которую похитил мужчина по
имени Муравил, о том, как Муравил убил мужа Букумакари, и о мести ее
соплеменников.
На следующее утро я опять встретил Фреда. В одной руке он нес сверток
из коры, в другой - копье и копьеметалку. За ним шли его жены и дети.
- Здравствуй, - сказал я. - Куда собрался?
- Вы меня извините, сегодня я не могу с вами разговаривать, - сказал
Фред. - Ухожу на два-три дня. У меня дело.
"Дело" Фреда было завернуто в кору. Из свертка торчали раскрашенные
кости его покойного родственника. Череп был разукрашен красными полосами. Я
не испытывал желания задерживать Фреда: от останков исходил тяжелый запах.
Фред с семьей направились к болотистому участку позади миссии, двигаясь
с прирожденной легкостью, отличающей аборигенов.
Я присоединился к сестре Пик, совершавшей свой обычный обход "дикого"
лагеря.
Старый абориген, по имени Сэм, повел нас по узкой тропинке. На лице
Сэма всегда играла веселая улыбка, открывавшая два уцелевших зуба. Он сам
себя назначил моим проводником и повсюду водил меня.
Сэм был худой высокий старик. Когда-то он повредил себе ногу у
щиколотки. При ходьбе больная нога слегка волочилась. Мне всегда удавалось
отличить след Сэма от следов других аборигенов, чем я очень гордился.
Думаю, что Сэм был изрядный мошенник, но он мне нравился.
Когда мы вышли на лужайку перед хижинами, собаки, ворча, окружили нас.
Женщины кричали на них, награждая их шлепками. После трепки собаки
угомонились и подобрели.
Сестра Пик задержалась перед одной из хижин. Из низкого входного
отверстия тянуло сладковатым запахом тления. Опустившись на четвереньки, я
просунул в отверстие голову и плечи.
После яркого солнца мне показалось, что в хижине совершенно темно.
Потом мои глаза привыкли к полумраку. Прямо передо мной находилось нечто,
по-видимому, когда-то бывшее человеческим лицом.
Глаза, пристально смотревшие на меня, обладали удивительно живым
взглядом. В своей страшной оправе они напоминали два ярких уголька в
обуглившемся куске мяса. Казалось, черты лица расплавились от нестерпимого
жара. Женщина пыталась прикрыть свое страшное лицо беспалой рукой. Позади
нее сидела на корточках другая женщина, упираясь подбородком в распухшие
колени и обхватив их иссохшими руками.
В углу виднелась фигура мужчины. Ворчала собака. Двое детей, сидевших у
задней стены хижины, наблюдали за мной, наклонившись вперед. Маленький
ребенок с чистой, гладкой кожей полз по земляному полу к первой женщине. Она
протянула изуродованные руки и подняла его.
Я отпрянул. Все поплыло у меня перед глазами...
- Что это за люди? - - спросил я наконец, все еще чувствуя себя
разбитым.
- Прокаженные, - ответила сестра Пик.
До войны прокаженных Арнхемленда ссылали на остров Чэннел близ Дарвина.
Трудно себе представить, каким жестоким наказанием является для аборигена
насильственное изгнание из его тотемического центра, где он чувствует; себя
в безопасности.
Если человеку вообще дано ощущать себя частицей окружающей природы, то
австралийские аборигены в высокой степени наделены этой способностью. Для
них природа - часть их самих, они из нее не выделились. Дух породившей его
матери привязывает аборигена к тем местам, где он появился на свет.
Абориген верит, что пришел из страны предков, где возникли его
культурные герои и куда они возвратились. Он верит, что тоже возвратится в
страну предков, когда погребальные обряды освободят его душу. Но для того,
чтобы получить доступ в страну предков, он должен умереть в своем
тотемическом центре или в крайнем случае туда должны быть перенесены его
останки. Стоит ему умереть вне этого священного уголка земли, частицей
которой он является, и его ждет вечное одиночество в чужой стране среди злых
духов.
Как должны страдать прокаженные, уверенные в том, что их ждет именно
такая участь, если их заставит покинуть родные края!
Нет ничего удивительного в том, что, по словам сестры Пик, больные
проказой прячутся в зарослях. Они знают, что миссионер обязан связаться с
полицией в Дарвине и обеспечить их выселение.
На следующий день рано поутру я вернулся вместе с Сэмом в лагерь с
запасом табака. Я был уверен, что прокаженные уйдут только днем.
Но они уже ушли, их убежище опустело. Несколько аборигенов сидели
неподалеку, обстругивая осколками стекла древки копий. Они сказали, что не
знают, куда ушли напуганные больные.
Сэм терпеливо ждал меня. Я собрался уходить, как вдруг заметил, что в
зарослях кто-то движется. Под низким саговником я увидел спину кенгуру,
который передвигался неторопливыми прыжками.
- Кенгуру! - закричал я, обращаясь к Сэму.
- Да, кенгуру, - согласился он без воодушевления.
Деревья и кусты мешали мне разглядеть животное. Кажется, у него был
белый хвост. Голова кенгуру, насколько я мог разглядеть, несколько
напоминала голову человека. Согнутая спина животного чуть поблескивала.
Кенгуру медленно поскакал прочь.
- Ну и странный кенгуру! - воскликнул я. - Пойду-ка погляжу.
- Он ушел, - сказал Сэм.
- Ушел, - подхватили аборигены.
- А может быть, он еще там, - сказал я. - Пойду-ка посмотрю.
Так я и сделал. На сей раз Сэм шел позади меня,. Аборигены последовали
за нами как бы из чувства долга. На том месте, где был кенгуру, мы
обнаружили только траву и деревья.
- Ищите следы, - скомандовал я. - Должны же быть следы.
Аборигены послушно стали искать следы на земле между деревьями. Они
отбрасывали босыми ногами ветки и листья, время от времени останавливаясь и
осматриваясь вокруг. Откидывая листья, Сэм, по-видимому, ушиб палец на ноге
о камень. Он разразился градом слов на своем языке. Остальные уставились на
него с удивлением. Не иначе как он выразился самым неподобающим образом!
И Сэм и другие мужчины искали следы довольно неохотно.
- Нет следов, - твердили они.
- Следы должны быть, - настаивал я. - Называете себя следопытами, а не
можете найти следов кенгуру!
- Нет следов...
- Ничего не понимаю! - воскликнул я с раздражением. - Несколько минут
назад здесь был кенгуру - и исчез, не оставив следов!
Мы повернули назад. Я никак не мог понять, отчего аборигены с такой
неохотой отвечали на мои вопросы. Я не сомневался, что действительно видел
кенгуру.
Я расстался с Сэмом у здания миссии. Позднее я увидел из окна своей
комнаты, что он и еще пятеро мужчин, сопровождавших меня в поисках кенгуру,
что-то рисуют на клочках бумаги и картона, найденных возле опустевшего
военного аэродрома.
По приезде в Милингимби я объявил аборигенам, что угощаю сигаретой за
любой сделанный для меня рисунок, и раздал им свои старые карандаши. У меня
накопилась целая стопка рисунков, но осталось очень мало сигарет.
Аборигены относились к рисованию, как к игре. Люди, никогда прежде не
рисовавшие, являлись ко мне с рисунками изображавшими рыб, опоссумов и
кенгуру.
Они все чаще посещали бывшую авиабазу в поисках бумаги. "Художники"
всегда были окутаны табачным дымом.
Из окна я видел, что Сэм рисует с редким проворством. Любому художнику,
выполняющему моментальные рисунки, было далеко до Сэма. Взглянув на свой
скудный запас сигарет, я решил сойти вниз, чтобы оградить себя от полного
разорения и заодно расспросить про белохвостого кенгуру.
Подойдя к "художникам", я уселся рядом с Сэмом и заговорил без всяких
обиняков:
- Ну-ка, скажите мне правду об этом кенгуру. Я думал, вы мне друзья. Я
рассказываю вам истории, даю сигареты, а вы, оказывается, не говорите мне
правды,
"Нет следов", - сказали вы, а потом взяли и прикрыли следы листьями. Я
все видел! Не думайте, что вам удалось меня провести. И это называется
друзья! Мужчины не обманывают друзей. Вот сидит Сэм. Я даю ему по сигарете
за каждый сделанный им рисунок. Что же он рисует? Змей! У меня таких змей
уже добрая сотня. А рисует он змей потому, что рисовать их легко. Я прошу
его нарисовать мне тотемные эмблемы, которые вы изображаете на груди
мальчиков во время обряда их посвящения в мужчин, а он рисует одних змей. Но
я никогда не жалуюсь. Я продолжаю давать ему сигареты. Я каждый день
что-нибудь рассказываю Сэму, а он не хочет сказать правду об этих следах.
Теперь скажите мне правду. Что это было там, в зарослях?
Пока я говорил, замешательство, сначала выразившееся на лицах
аборигенов, сменилось озабоченностью, а затем испугом. Когда я кончил, они
заговорили между собой на своем языке, размахивая руками. Я почувствовал по
их тону, что они спорят. Наконец они пришли к согласию.
Сэм выступил от лица всех присутствующих:
- Ты нам друг, настоящий друг. Извини, что мы солгали насчет кенгуру.
Это был человек с язвами на теле. Он очень испугался. Не хотел тебя видеть -
боялся, что его увезут далеко от Дарвина.
- Это прокаженный?
- Да, прокаженный.
- Но мне показалось, что я видел белый хвост?
- У него болит нога. Она не сгибается. На ноге белая глина.
- Как же он ходит? - спросил я.
- Да он не ходит, он прыгает, как кенгуру.
- Как же он живет? - спросил я озабоченно. - Где берет еду? Ведь
охотиться он не может!
Сэм замолк, не зная, открыть ли мне последнюю тайну. Наконец он
признался:
- Мы носим ему еду. Это наш брат.
- Спасибо вам, что вы мне все рассказали. По-моему, вы все
замечательные ребята.
Они усмехнулись. Сэм сказал:
- А теперь расскажи нам что-нибудь, а? Расскажи про мистера Уорнера.
Аборигены обожали слушать рассказы "про мистера Уорнера", в особенности
мужчины постарше.
Доктор Ллойд Уорнер был профессором этнографии Чикагского университета.
Приехав в Австралию, он в течение нескольких лет (1926-1929) изучал
австралийцев северо-восточного Арнхемленда. Несколько месяцев он, провел в
Милингимби. Он был, великодушным человеком и снискал уважение аборигенов.
Гарри служил Уорнеру проводником во время нескольких экспедиций. Сэму тоже
довелось встречаться с этим ученым.
По возвращении в Америку Уорнер написал исследование о жизни населения
этой части Арнхемленда (A Black Civilization). Я читал эту книгу. В ней есть
записи рассказов, поведанных Уорнеру жителями Милингимби. Вожди аборигенов
открыли ему немало тайн. Он описал в книге многих аборигенов, которых хорошо
знали мои собеседники.
Особое внимание Уорнер уделил рагалку (колдуну) по имени Лаинджура,
который впоследствии погиб от удара копьем. По мнению аборигенов, Лаинджура
колдовством добился смерти многих своих соплеменников. Эти случаи описаны
Уорнером, которому все подробно рассказал сам Лаинджура. Я помнил записи о
злодеяниях Лаинджуры наизусть, а поскольку Уорнер приводил имена его жертв,
мужчины постарше, знавшие этих лю.дей, горели желанием послушать меня.
Рассказы Лаинджуры о том, как он убивал свои жертвы, - чистейшая
фантастика. Но так как аборигены считают, что люди умирают только в
результате злого умысла, мои слушатели принимали их на веру.
Считается, что все колдуны убивают свои жертвы одним и тем же
традиционным способом {Это не совсем точно. Согласно верованиям
австралийцев, существует несколько магических приемов, с помощью которых
можно убить человека.}. Колдун ждет подходящего случая, чтобы ударом или
наговором привести человека в бессознательное состояние. Затем сбоку под
ребрами он делает надрез и, зажав в руке заостренную щепку, просовывает руку
в надрез. Он добирается до сердца потерявшего сознание человека и пронзает
сердце этим деревянным шипом. Затем колдун собирает кровь жертвы в сосуд из
коры и прячет его в кустарнике. Натерев рану соком луковиц орхидеи, он
прикладывает к ней зеленых муравьев. Муравьи кусают тело, вызывая
раздражение, и рана постепенно затягивается. От нее не остается и следа.
Колдун размахивает над потерявшим сознание человеком копьеметалкой и
предсказывает, что тот через три дни умрет.
Человек, не пострадавший от операции, о которой он ничего не знает,
поднимается как ни в чем не бывало. Но спустя три дня он умирает или
насильственной смертью, или от тяжелой болезни, или без какой-либо видимой
причины. Австралийцы верят, что колдун может убивать - и убивает - людей
таким способом. Бенни Чарджер из Мапуна рассказал мне одну историю, из
которой вытекает, что жители полуострова Кейп-Йорк тоже верят в это.
Я рассказывал аборигенам из Милингимби про черную магию Лаинджуры,
основываясь на книге доктора Уорнера. Поскольку они хорошо знали этого
колдуна и твердо верили в его силу, они слушали меня, затаив дыхание. Почти
все люди любят фантастические рассказы!
Однажды вечером, когда я шел один, меня поманил прятавшийся за деревом
старик. Он всегда слушал мои рассказы о колдуне. Я подошел к нему.
- Возьми, - шепнул он и сунул мне в руку заостренную щепку. На ней были
вырезаны какие-то линии.
- Это она и есть? - спросил я.
- Да.
Он тут же ушел, словно опасаясь, что кто-то нас увидит.
Сэм оказался самым благодарным слушателем рассказов "про Уорнера".
Сейчас он попросил меня рассказать еще что-нибудь из этой серии. Я вспомнил,
что списке злодеяний Лаинджуры было еще одно, о котором я не рассказывал.
- Я расскажу вам, как однажды Лаинджура околдовал Маравану, которого
потом пронзил копьем Илькари. А Илькари бежал с женой Мараваны...
Насколько мне было известно, мои слушатели знали, и Маравану и Илькари
- или слышали о них.
Аборигены обступили меня плотнее. Кто-то крякнул от удовольствия. Сэм
засмеялся от радости и дружески положил мне на плечо руку. Все они понимали
по-английски настолько, чтобы следить за моим рассказом. Переводчик не
требовался.
Я стал рассказывать, как Лаинджура околдовал Маравану. Именно Лаинджура
был повинен в его смерти, хотя фактически Маравана пал от руки Илькари.
Илькари, желая взять жену Мараваны, которую любил еще до Ее замужества,
выследил Маравану и пронзил его копьем.
То был жестокий рассказ о зверском убийстве. Однако Сэм явно
наслаждался им. Когда я описывал, как кровожадный Илькари готовился
совершить преступление, Сэм придвинулся поближе ко мне и радостно твердил:
"Да, да!", чтобы показать, что он все понял. Когда я описывал, как Илькари
преследовал свою жертву, Сэм запрокинул голову, заливаясь пронзительным
смехом.
Его восторг вдохновил меня, и я, отступив от оригинала, сильно
приукрасил рассказ доктора Уорнера. Под конец я сам увлекся своими
выразительными эпитетами и жестами.
На Милингимби обрушились ливни. Аборигены считали, что ненастье
накликала одна старуха. Я видел, как она стояла на берегу с развевавшимися
на ветру волосами, пристально вглядываясь вдаль. Интересно, знала ли она,
какое обвинение над ней тяготеет? Аборигены спешили пройти мимо, словно
боялись ее.
С наступлением плохой погоды обострились и без того напряженные
отношения между двумя враждующими лагерями. Я не раз видел, как раскрашенные
глиной мужчины приближались к лагерю Гарри, выкрикивая бранные слова и
угрожающе замахиваясь копьями. Дальше этого дело не шло, но было ясно, что
когда-нибудь копья все-таки полетят и попадут в кого-нибудь.
Миссия не вмешивалась в "туземные конфликты": так назывались
разногласия и ссоры между группами аборигенов или проступки, за которые
полагалось наказание по обычаям племени. Миссия вмешивалась в тех случаях,
когда случались кражи ее имущества (весьма редкое происшествие) или
нарушались правила и порядки, принятые на ее территории.
Постоянно возникавшие столкновения из-за женщин относились к категории
"туземных конфликтов". Как правило, аборигены разрешают такие споры в
соответствии с обычаями племени.
Тем не менее, когда одна женщина лет восемнадцати, постоянно убегавшая
от мужа и по местным критериям не отличавшаяся устойчивой нравственностью,
стала красть имущество миссии, это было воспринято как решающее
доказательство ее неспособности жить в соответствии с обычаями своего
народа. Возмущенные старейшины решили, что это "туземный конфликт". Они
привели женщину на берег, посадили в выдолбленную из ствола лодку и отвезли
на маленький, почти лишенный растительности остров и полумиле от Милингимби.
Там ее и оставили. Строгость наказания встревожила меня. Я стал
расспрашивать аборигенов, как эта женщина будет жить на острове без копья,
без воды и пищи.
Мои опасения их забавляли. Ничего, она не пропадет, заверили меня.
Будет собирать моллюсков, добывать огонь трением дерева о дерево. Во всяком
случае, долго она на острове не останется. Какой-нибудь абориген из зарослей
ночью перевезет ее в лодке на берег.
В тот вечер я долго смотрел на остров, лежавший подобно темной тени на
сверкающей поверхности моря. Вдруг во мгле вспыхнул огонек, затем я увидел
ровное пламя костра.
Три дня спустя женщина исчезла. За ней приплыл какой-то абориген,
которому была нужна жена.
Напряжение, охватившее миссию, усилилось, когда аборигены с мыса
Кейп-Стюарт - те самые, которые требовали себе жен, - убили вола,
принадлежавшего миссии. Эти аборигены все чаще стали являться в миссию. Они
всегда шли друг за другом легкой, горделивой поступью, неизменно приводившей
меня в восторг. Они шагали, свободно расправив могучие плечи. Под кожей
переливались тугие мускулы. Они были вооружены грозным оружием - копьями с
широким наконечником, острым, как нож.
В конце концов один из этих аборигенов довел напряжение,
накапливавшееся неделя за неделей, до взрыва. Он пытался схватить Руби,
замужнюю дочь Фреда, когда та собирала корни водяных лилий поодаль от
миссии. Руби убежала, но это происшествие вызвало нее возмущение в лагере.
Дали знать Фреду. Он тут же вернулся домой, оставив свое "дело". Выражение
лица Фреда говорило о том, что он готов на решительный шаг, которого от него
ожидают.
Узнав о возвращении Фреда, я пошел его разыскивать, чтобы поточнее
узнать, что случилось с Руби. Я был уверен, что Фред расскажет мне об этом.
Он всегда был готов подробнейшим образом рассказать о любом, происшествии,
независимо от того, присутствовал он при нем или нет.
Фред сидел под тамариндом и на всякий случай мастерил копьеметалку.
Было утро. На изготовление оружия и подготовку обличительной речи в его
распоряжении оставался целый день. Я попросил его рассказать, что,
собственно, произошло и почему он с таким усердием вырезает новую
копьеметалку.
Фред охотно согласился. Мы с ним успели стать закадычными друзьями. Я
шрамы от надрезов.
В поисках темы для разговора я спросил его, что это за шрамы. Он
неохотно ответил:
- Мы делаем рубцы, так красивее...
- Как наносят такие рубцы? - спросил я.
Фред ответил скороговоркой, словно это скучная тема для беседы:
- Острым камнем. Потом в надрез втирают золу. Получается красивый шрам.
Фред нетерпеливо махнул рукой, как бы покончив с этим вступлением, и
перешел к основному:
- Ты знаешь Америку, а?
Он услышал об Америке от американских летчиков, размещавшихся во время
войны неподалеку от миссии Милингимби.
- Я никогда не был в Америке. Америка за океаном.
- Там много курева - "Лаки Страйк", "Кэмел"...
- Много сигарет давали тебе американцы? - спросил я.
- Много. Американцы - все как один настоящие джентльмены. Верно, что
Америка очень большая?
- Да. Там живет много людей. У них большие дома, такие высокие, как
четыре дерева, поставленные одно на другое.
Мои последние слова едва не изменили отношения Фреда ко мне. Он
посмотрел на меня с некоторым сомнением, но когда я его заверил, что говорю
правду и у меня в комнате есть снимки таких зданий, то вернул себе его
дружеское расположение.
Я попросил его рассказать что-нибудь о своей жизни. Фред сказал:
- Родился я у залива Бокаут. Мой отец и мой дед, все наши старики
пришли издалека давно-давно... Моя мать была из одного племени, отец - из
другого. Я оставил мать, пошел за отцом. Говорил на языке отца. Теперь
говорю иногда на языке матери, иногда на языке отца.
Тут я опять сказал, что хотел бы присоединиться к женщинам, которые
ищут моллюсков.
- Женщины! - фыркнул Фред. - От иных женщин - одни неприятности.
Болтают да болтают ночи напролет. Мы поедим моллюсков, когда они их наберут.
Фред поднялся. Я пошел с ним к дверям его хижины. Он подбросил дров в
костер. По-видимому, мысль о съедобных моллюсках настроила его более
миролюбиво по отношению к женщинам. Дожидаясь их возвращения, он сказал:
- У меня жена хорошая, приносит много еды. Я себе сижу, она тащит еду,
варит еду. Я ем. Так каждый день. Работать не приходится.
- У тебя только одна жена? - спросил я.
- Две, - мрачно ответил он, оглядываясь по сторонам, словно желая
удостовериться, что его никто не слышит. - Мой брат умер, - продолжал он
таким тоном, словно брат, умерев, совершил против него преступление. - Я
получил его жену. Вот болтунья! Она сейчас в саду.
Позднее я узнал, что первая жена Фреда ужасно ревновала его к своей
сопернице. Обе оказались острыми на язык, и в конце концов Фред ожесточился
против женщин. Первая жена в избытке снабжала его "женской пищей", а это
было для Фреда мерилом в оценке женщин. Вторая жена не отличалась особыми
способностями в этой области. Она работала в саду миссии.
Раньше Фред отличался буйным нравом. Когда нарушался порядок в лагере,
зачинщиком почти всегда был Фред. Он хорошо говорил на двух диалектах, и его
язвительное красноречие частенько приводило врагов в бешенство...
Ныне Фред - ярый защитник обычаев племени, строго порицающий "вольное"
поведение молодежи. (Впрочем, такая эволюция не редкость и среди белых.)
Костер разгорелся. По груди Фреда струился пот. Тут я решился задать
вопрос, который уже давно собирался выяснить.
- По-твоему, от белых плохо пахнет, Фред?
- Попахивает, - последовал лаконичный ответ.
Поскольку я регулярно принимал душ, то спросил с некоторым чувством
самодовольства:
- А от меня пахнет?
- Еще как, - ответил Фред, скривившись.
Первая жена Фреда вернулась с берега. Ее жестянка была полна моллюсков.
Она поставила жестянку на огонь, не добавляя воды, и присела на корточки
рядом с нами, ожидая, пока ракушки раскроются от пара. К нам подсели дети.
Мы молча смотрели на жестянку. Мимо нас прошло четверо аборигенов из
зарослей. Они были покрыты пылью и явно утомлены длинной дорогой. На копье,
которое нес абориген, шедший впереди, раскачивалась игуана, с копьеметалки
свисали две крупные рыбины. Второй мужчина нес на плечах валляби. Двое
других несли еще одну игуану и несколько рыб, нанизанных на копье, которое
они держали за концы.
Фред посмотрел на них с восхищением и не без зависти.
- Много еды. Хорошие охотники! - сказал он.
Он перевел свой взгляд на жестянку с моллюсками. "Женская еда" явно
потеряла для него всякую привлекательность.
Женщина сняла жестянку с огня и вытряхнула содержимое на лист
оцинкованного железа. От горки моллюсков поднимался пар.
Фред принялся за моллюсков. Он просовывал большой палец между
полуоткрытыми створками раковин и клал содержимое себе на ладонь, затем
отбрасывал ракушки ловким движением руки, отработанным долгой практикой.
Когда его ладонь наполнялась, он быстро отправлял содержимое в рот и.
тянулся за следующей раковиной, не нарушая ритма своих движений.
Фред ел, приговаривая: "Вкусная еда". Его разочарование прошло. Жена и
дети Фреда уплетали моллюсков столь же усердно. Я с трудом открыл несколько
раковин и попробовал содержимое. Оно было приятным на вкус. Когда горка
моллюсков исчезла, Фред откинулся назад и, дымя сигаретой, которой я его
угостил, объявил, что расскажет мне историю.
Он рассказал мне несколько мифов о культурных героях. Я уже записал
много таких мифов. Поэтому, выбрав удобный момент, я попросил его для
разнообразия рассказать о чем-нибудь, что случилось на самом деле. Моя
просьба привела его в замешательство. Немного поразмыслив, он объявил, что
таких историй он не знает.
- Да мне и не нужно историю, - объяснил я. - Расскажи мне просто о
знакомом тебе человеке, о чем-нибудь, что с ним приключилось. Знаешь ты
какого-нибудь мужчину, который убежал с чужой женой и был убит? Или вот:
когда ты был молод и жил в зарослях, не было ли среди вас женщины, которую
часто похищали мужчины? Расскажи мне что-нибудь такое, что произошло на
самом деле. Чтобы каждое слово было правдой! Если вспомнишь что-нибудь
подходящее, я дам тебе две сигареты.
Фред погрузился в мучительное раздумье. Вдруг он вскочил и подошел к
своей жене, которая теперь сидела у входа в хижину. Он заговорил с ней с
серьезным видом, но, наверное, она не сумела ему помочь. Фред почесал
затылок, лицо его выразило огорчение. Он пошел к хижине Гарри и, размахивая
руками, стал о чем-то упрашивать старика. Гарри затянулся своей малайской
трубкой и задумчиво уставился в землю. Наконец он вытащил изо рта трубку и
произнес несколько слов. На лице Фреда заиграла довольная улыбка. Он
вернулся и сел передо мной с видом фокусника, который сейчас вытащит из
пустой шляпы кролика.
- Знаю хорошую, настоящую историю! - сказал он, скрестив ноги и
наклонившись вперед.
- Отлично! Гарри тоже ее знает?
- Гарри знал всех этих людей. Я тоже знал этих людей...
Фред то говорил, то умолкал, как бы совершая мысленное путешествие в
прошлое. Он рассказал мне о красавице Букумакари, которую похитил мужчина по
имени Муравил, о том, как Муравил убил мужа Букумакари, и о мести ее
соплеменников.
На следующее утро я опять встретил Фреда. В одной руке он нес сверток
из коры, в другой - копье и копьеметалку. За ним шли его жены и дети.
- Здравствуй, - сказал я. - Куда собрался?
- Вы меня извините, сегодня я не могу с вами разговаривать, - сказал
Фред. - Ухожу на два-три дня. У меня дело.
"Дело" Фреда было завернуто в кору. Из свертка торчали раскрашенные
кости его покойного родственника. Череп был разукрашен красными полосами. Я
не испытывал желания задерживать Фреда: от останков исходил тяжелый запах.
Фред с семьей направились к болотистому участку позади миссии, двигаясь
с прирожденной легкостью, отличающей аборигенов.
Я присоединился к сестре Пик, совершавшей свой обычный обход "дикого"
лагеря.
Старый абориген, по имени Сэм, повел нас по узкой тропинке. На лице
Сэма всегда играла веселая улыбка, открывавшая два уцелевших зуба. Он сам
себя назначил моим проводником и повсюду водил меня.
Сэм был худой высокий старик. Когда-то он повредил себе ногу у
щиколотки. При ходьбе больная нога слегка волочилась. Мне всегда удавалось
отличить след Сэма от следов других аборигенов, чем я очень гордился.
Думаю, что Сэм был изрядный мошенник, но он мне нравился.
Когда мы вышли на лужайку перед хижинами, собаки, ворча, окружили нас.
Женщины кричали на них, награждая их шлепками. После трепки собаки
угомонились и подобрели.
Сестра Пик задержалась перед одной из хижин. Из низкого входного
отверстия тянуло сладковатым запахом тления. Опустившись на четвереньки, я
просунул в отверстие голову и плечи.
После яркого солнца мне показалось, что в хижине совершенно темно.
Потом мои глаза привыкли к полумраку. Прямо передо мной находилось нечто,
по-видимому, когда-то бывшее человеческим лицом.
Глаза, пристально смотревшие на меня, обладали удивительно живым
взглядом. В своей страшной оправе они напоминали два ярких уголька в
обуглившемся куске мяса. Казалось, черты лица расплавились от нестерпимого
жара. Женщина пыталась прикрыть свое страшное лицо беспалой рукой. Позади
нее сидела на корточках другая женщина, упираясь подбородком в распухшие
колени и обхватив их иссохшими руками.
В углу виднелась фигура мужчины. Ворчала собака. Двое детей, сидевших у
задней стены хижины, наблюдали за мной, наклонившись вперед. Маленький
ребенок с чистой, гладкой кожей полз по земляному полу к первой женщине. Она
протянула изуродованные руки и подняла его.
Я отпрянул. Все поплыло у меня перед глазами...
- Что это за люди? - - спросил я наконец, все еще чувствуя себя
разбитым.
- Прокаженные, - ответила сестра Пик.
До войны прокаженных Арнхемленда ссылали на остров Чэннел близ Дарвина.
Трудно себе представить, каким жестоким наказанием является для аборигена
насильственное изгнание из его тотемического центра, где он чувствует; себя
в безопасности.
Если человеку вообще дано ощущать себя частицей окружающей природы, то
австралийские аборигены в высокой степени наделены этой способностью. Для
них природа - часть их самих, они из нее не выделились. Дух породившей его
матери привязывает аборигена к тем местам, где он появился на свет.
Абориген верит, что пришел из страны предков, где возникли его
культурные герои и куда они возвратились. Он верит, что тоже возвратится в
страну предков, когда погребальные обряды освободят его душу. Но для того,
чтобы получить доступ в страну предков, он должен умереть в своем
тотемическом центре или в крайнем случае туда должны быть перенесены его
останки. Стоит ему умереть вне этого священного уголка земли, частицей
которой он является, и его ждет вечное одиночество в чужой стране среди злых
духов.
Как должны страдать прокаженные, уверенные в том, что их ждет именно
такая участь, если их заставит покинуть родные края!
Нет ничего удивительного в том, что, по словам сестры Пик, больные
проказой прячутся в зарослях. Они знают, что миссионер обязан связаться с
полицией в Дарвине и обеспечить их выселение.
На следующий день рано поутру я вернулся вместе с Сэмом в лагерь с
запасом табака. Я был уверен, что прокаженные уйдут только днем.
Но они уже ушли, их убежище опустело. Несколько аборигенов сидели
неподалеку, обстругивая осколками стекла древки копий. Они сказали, что не
знают, куда ушли напуганные больные.
Сэм терпеливо ждал меня. Я собрался уходить, как вдруг заметил, что в
зарослях кто-то движется. Под низким саговником я увидел спину кенгуру,
который передвигался неторопливыми прыжками.
- Кенгуру! - закричал я, обращаясь к Сэму.
- Да, кенгуру, - согласился он без воодушевления.
Деревья и кусты мешали мне разглядеть животное. Кажется, у него был
белый хвост. Голова кенгуру, насколько я мог разглядеть, несколько
напоминала голову человека. Согнутая спина животного чуть поблескивала.
Кенгуру медленно поскакал прочь.
- Ну и странный кенгуру! - воскликнул я. - Пойду-ка погляжу.
- Он ушел, - сказал Сэм.
- Ушел, - подхватили аборигены.
- А может быть, он еще там, - сказал я. - Пойду-ка посмотрю.
Так я и сделал. На сей раз Сэм шел позади меня,. Аборигены последовали
за нами как бы из чувства долга. На том месте, где был кенгуру, мы
обнаружили только траву и деревья.
- Ищите следы, - скомандовал я. - Должны же быть следы.
Аборигены послушно стали искать следы на земле между деревьями. Они
отбрасывали босыми ногами ветки и листья, время от времени останавливаясь и
осматриваясь вокруг. Откидывая листья, Сэм, по-видимому, ушиб палец на ноге
о камень. Он разразился градом слов на своем языке. Остальные уставились на
него с удивлением. Не иначе как он выразился самым неподобающим образом!
И Сэм и другие мужчины искали следы довольно неохотно.
- Нет следов, - твердили они.
- Следы должны быть, - настаивал я. - Называете себя следопытами, а не
можете найти следов кенгуру!
- Нет следов...
- Ничего не понимаю! - воскликнул я с раздражением. - Несколько минут
назад здесь был кенгуру - и исчез, не оставив следов!
Мы повернули назад. Я никак не мог понять, отчего аборигены с такой
неохотой отвечали на мои вопросы. Я не сомневался, что действительно видел
кенгуру.
Я расстался с Сэмом у здания миссии. Позднее я увидел из окна своей
комнаты, что он и еще пятеро мужчин, сопровождавших меня в поисках кенгуру,
что-то рисуют на клочках бумаги и картона, найденных возле опустевшего
военного аэродрома.
По приезде в Милингимби я объявил аборигенам, что угощаю сигаретой за
любой сделанный для меня рисунок, и раздал им свои старые карандаши. У меня
накопилась целая стопка рисунков, но осталось очень мало сигарет.
Аборигены относились к рисованию, как к игре. Люди, никогда прежде не
рисовавшие, являлись ко мне с рисунками изображавшими рыб, опоссумов и
кенгуру.
Они все чаще посещали бывшую авиабазу в поисках бумаги. "Художники"
всегда были окутаны табачным дымом.
Из окна я видел, что Сэм рисует с редким проворством. Любому художнику,
выполняющему моментальные рисунки, было далеко до Сэма. Взглянув на свой
скудный запас сигарет, я решил сойти вниз, чтобы оградить себя от полного
разорения и заодно расспросить про белохвостого кенгуру.
Подойдя к "художникам", я уселся рядом с Сэмом и заговорил без всяких
обиняков:
- Ну-ка, скажите мне правду об этом кенгуру. Я думал, вы мне друзья. Я
рассказываю вам истории, даю сигареты, а вы, оказывается, не говорите мне
правды,
"Нет следов", - сказали вы, а потом взяли и прикрыли следы листьями. Я
все видел! Не думайте, что вам удалось меня провести. И это называется
друзья! Мужчины не обманывают друзей. Вот сидит Сэм. Я даю ему по сигарете
за каждый сделанный им рисунок. Что же он рисует? Змей! У меня таких змей
уже добрая сотня. А рисует он змей потому, что рисовать их легко. Я прошу
его нарисовать мне тотемные эмблемы, которые вы изображаете на груди
мальчиков во время обряда их посвящения в мужчин, а он рисует одних змей. Но
я никогда не жалуюсь. Я продолжаю давать ему сигареты. Я каждый день
что-нибудь рассказываю Сэму, а он не хочет сказать правду об этих следах.
Теперь скажите мне правду. Что это было там, в зарослях?
Пока я говорил, замешательство, сначала выразившееся на лицах
аборигенов, сменилось озабоченностью, а затем испугом. Когда я кончил, они
заговорили между собой на своем языке, размахивая руками. Я почувствовал по
их тону, что они спорят. Наконец они пришли к согласию.
Сэм выступил от лица всех присутствующих:
- Ты нам друг, настоящий друг. Извини, что мы солгали насчет кенгуру.
Это был человек с язвами на теле. Он очень испугался. Не хотел тебя видеть -
боялся, что его увезут далеко от Дарвина.
- Это прокаженный?
- Да, прокаженный.
- Но мне показалось, что я видел белый хвост?
- У него болит нога. Она не сгибается. На ноге белая глина.
- Как же он ходит? - спросил я.
- Да он не ходит, он прыгает, как кенгуру.
- Как же он живет? - спросил я озабоченно. - Где берет еду? Ведь
охотиться он не может!
Сэм замолк, не зная, открыть ли мне последнюю тайну. Наконец он
признался:
- Мы носим ему еду. Это наш брат.
- Спасибо вам, что вы мне все рассказали. По-моему, вы все
замечательные ребята.
Они усмехнулись. Сэм сказал:
- А теперь расскажи нам что-нибудь, а? Расскажи про мистера Уорнера.
Аборигены обожали слушать рассказы "про мистера Уорнера", в особенности
мужчины постарше.
Доктор Ллойд Уорнер был профессором этнографии Чикагского университета.
Приехав в Австралию, он в течение нескольких лет (1926-1929) изучал
австралийцев северо-восточного Арнхемленда. Несколько месяцев он, провел в
Милингимби. Он был, великодушным человеком и снискал уважение аборигенов.
Гарри служил Уорнеру проводником во время нескольких экспедиций. Сэму тоже
довелось встречаться с этим ученым.
По возвращении в Америку Уорнер написал исследование о жизни населения
этой части Арнхемленда (A Black Civilization). Я читал эту книгу. В ней есть
записи рассказов, поведанных Уорнеру жителями Милингимби. Вожди аборигенов
открыли ему немало тайн. Он описал в книге многих аборигенов, которых хорошо
знали мои собеседники.
Особое внимание Уорнер уделил рагалку (колдуну) по имени Лаинджура,
который впоследствии погиб от удара копьем. По мнению аборигенов, Лаинджура
колдовством добился смерти многих своих соплеменников. Эти случаи описаны
Уорнером, которому все подробно рассказал сам Лаинджура. Я помнил записи о
злодеяниях Лаинджуры наизусть, а поскольку Уорнер приводил имена его жертв,
мужчины постарше, знавшие этих лю.дей, горели желанием послушать меня.
Рассказы Лаинджуры о том, как он убивал свои жертвы, - чистейшая
фантастика. Но так как аборигены считают, что люди умирают только в
результате злого умысла, мои слушатели принимали их на веру.
Считается, что все колдуны убивают свои жертвы одним и тем же
традиционным способом {Это не совсем точно. Согласно верованиям
австралийцев, существует несколько магических приемов, с помощью которых
можно убить человека.}. Колдун ждет подходящего случая, чтобы ударом или
наговором привести человека в бессознательное состояние. Затем сбоку под
ребрами он делает надрез и, зажав в руке заостренную щепку, просовывает руку
в надрез. Он добирается до сердца потерявшего сознание человека и пронзает
сердце этим деревянным шипом. Затем колдун собирает кровь жертвы в сосуд из
коры и прячет его в кустарнике. Натерев рану соком луковиц орхидеи, он
прикладывает к ней зеленых муравьев. Муравьи кусают тело, вызывая
раздражение, и рана постепенно затягивается. От нее не остается и следа.
Колдун размахивает над потерявшим сознание человеком копьеметалкой и
предсказывает, что тот через три дни умрет.
Человек, не пострадавший от операции, о которой он ничего не знает,
поднимается как ни в чем не бывало. Но спустя три дня он умирает или
насильственной смертью, или от тяжелой болезни, или без какой-либо видимой
причины. Австралийцы верят, что колдун может убивать - и убивает - людей
таким способом. Бенни Чарджер из Мапуна рассказал мне одну историю, из
которой вытекает, что жители полуострова Кейп-Йорк тоже верят в это.
Я рассказывал аборигенам из Милингимби про черную магию Лаинджуры,
основываясь на книге доктора Уорнера. Поскольку они хорошо знали этого
колдуна и твердо верили в его силу, они слушали меня, затаив дыхание. Почти
все люди любят фантастические рассказы!
Однажды вечером, когда я шел один, меня поманил прятавшийся за деревом
старик. Он всегда слушал мои рассказы о колдуне. Я подошел к нему.
- Возьми, - шепнул он и сунул мне в руку заостренную щепку. На ней были
вырезаны какие-то линии.
- Это она и есть? - спросил я.
- Да.
Он тут же ушел, словно опасаясь, что кто-то нас увидит.
Сэм оказался самым благодарным слушателем рассказов "про Уорнера".
Сейчас он попросил меня рассказать еще что-нибудь из этой серии. Я вспомнил,
что списке злодеяний Лаинджуры было еще одно, о котором я не рассказывал.
- Я расскажу вам, как однажды Лаинджура околдовал Маравану, которого
потом пронзил копьем Илькари. А Илькари бежал с женой Мараваны...
Насколько мне было известно, мои слушатели знали, и Маравану и Илькари
- или слышали о них.
Аборигены обступили меня плотнее. Кто-то крякнул от удовольствия. Сэм
засмеялся от радости и дружески положил мне на плечо руку. Все они понимали
по-английски настолько, чтобы следить за моим рассказом. Переводчик не
требовался.
Я стал рассказывать, как Лаинджура околдовал Маравану. Именно Лаинджура
был повинен в его смерти, хотя фактически Маравана пал от руки Илькари.
Илькари, желая взять жену Мараваны, которую любил еще до Ее замужества,
выследил Маравану и пронзил его копьем.
То был жестокий рассказ о зверском убийстве. Однако Сэм явно
наслаждался им. Когда я описывал, как кровожадный Илькари готовился
совершить преступление, Сэм придвинулся поближе ко мне и радостно твердил:
"Да, да!", чтобы показать, что он все понял. Когда я описывал, как Илькари
преследовал свою жертву, Сэм запрокинул голову, заливаясь пронзительным
смехом.
Его восторг вдохновил меня, и я, отступив от оригинала, сильно
приукрасил рассказ доктора Уорнера. Под конец я сам увлекся своими
выразительными эпитетами и жестами.
На Милингимби обрушились ливни. Аборигены считали, что ненастье
накликала одна старуха. Я видел, как она стояла на берегу с развевавшимися
на ветру волосами, пристально вглядываясь вдаль. Интересно, знала ли она,
какое обвинение над ней тяготеет? Аборигены спешили пройти мимо, словно
боялись ее.
С наступлением плохой погоды обострились и без того напряженные
отношения между двумя враждующими лагерями. Я не раз видел, как раскрашенные
глиной мужчины приближались к лагерю Гарри, выкрикивая бранные слова и
угрожающе замахиваясь копьями. Дальше этого дело не шло, но было ясно, что
когда-нибудь копья все-таки полетят и попадут в кого-нибудь.
Миссия не вмешивалась в "туземные конфликты": так назывались
разногласия и ссоры между группами аборигенов или проступки, за которые
полагалось наказание по обычаям племени. Миссия вмешивалась в тех случаях,
когда случались кражи ее имущества (весьма редкое происшествие) или
нарушались правила и порядки, принятые на ее территории.
Постоянно возникавшие столкновения из-за женщин относились к категории
"туземных конфликтов". Как правило, аборигены разрешают такие споры в
соответствии с обычаями племени.
Тем не менее, когда одна женщина лет восемнадцати, постоянно убегавшая
от мужа и по местным критериям не отличавшаяся устойчивой нравственностью,
стала красть имущество миссии, это было воспринято как решающее
доказательство ее неспособности жить в соответствии с обычаями своего
народа. Возмущенные старейшины решили, что это "туземный конфликт". Они
привели женщину на берег, посадили в выдолбленную из ствола лодку и отвезли
на маленький, почти лишенный растительности остров и полумиле от Милингимби.
Там ее и оставили. Строгость наказания встревожила меня. Я стал
расспрашивать аборигенов, как эта женщина будет жить на острове без копья,
без воды и пищи.
Мои опасения их забавляли. Ничего, она не пропадет, заверили меня.
Будет собирать моллюсков, добывать огонь трением дерева о дерево. Во всяком
случае, долго она на острове не останется. Какой-нибудь абориген из зарослей
ночью перевезет ее в лодке на берег.
В тот вечер я долго смотрел на остров, лежавший подобно темной тени на
сверкающей поверхности моря. Вдруг во мгле вспыхнул огонек, затем я увидел
ровное пламя костра.
Три дня спустя женщина исчезла. За ней приплыл какой-то абориген,
которому была нужна жена.
Напряжение, охватившее миссию, усилилось, когда аборигены с мыса
Кейп-Стюарт - те самые, которые требовали себе жен, - убили вола,
принадлежавшего миссии. Эти аборигены все чаще стали являться в миссию. Они
всегда шли друг за другом легкой, горделивой поступью, неизменно приводившей
меня в восторг. Они шагали, свободно расправив могучие плечи. Под кожей
переливались тугие мускулы. Они были вооружены грозным оружием - копьями с
широким наконечником, острым, как нож.
В конце концов один из этих аборигенов довел напряжение,
накапливавшееся неделя за неделей, до взрыва. Он пытался схватить Руби,
замужнюю дочь Фреда, когда та собирала корни водяных лилий поодаль от
миссии. Руби убежала, но это происшествие вызвало нее возмущение в лагере.
Дали знать Фреду. Он тут же вернулся домой, оставив свое "дело". Выражение
лица Фреда говорило о том, что он готов на решительный шаг, которого от него
ожидают.
Узнав о возвращении Фреда, я пошел его разыскивать, чтобы поточнее
узнать, что случилось с Руби. Я был уверен, что Фред расскажет мне об этом.
Он всегда был готов подробнейшим образом рассказать о любом, происшествии,
независимо от того, присутствовал он при нем или нет.
Фред сидел под тамариндом и на всякий случай мастерил копьеметалку.
Было утро. На изготовление оружия и подготовку обличительной речи в его
распоряжении оставался целый день. Я попросил его рассказать, что,
собственно, произошло и почему он с таким усердием вырезает новую
копьеметалку.
Фред охотно согласился. Мы с ним успели стать закадычными друзьями. Я