- Девушка кладет руки на плечи, когда танцует ее сестра.
- А руки на затылке?
- Значит, танцует ее тетка.
Тут я заметил, что три старые австралийки пляшут уже не возле стола, а
в ста ярдах {Ярд равен 0,91 см.} от хижины.
Группа, танцевавшая перед хижиной, взяла более быстрый, стремительный
темп. Крики стали еще неистовее. Высокие ноты пронзали воздух, как летящее
копье. Танцующие не спускали глаз с кустарника, росшего по краям площадки.
Внезапно оттуда выбежало четверо разрисованных мужчин с копьями и
копьеметалками. Из желтых полос глины, украшавших их тела, торчали перья. Их
лица вселяли ужас: белая глина, которой они были обмазаны, придавала им
сходство с черепом. Трое из них быстрыми прыжками продвигались вперед,
потрясая копьями; их движения и крики согласовывались с ритмом танца,
продолжавшегося перед хижиной.
Четвертый мужчина, по-видимому, "охранявший" трех воинов, бегал из
стороны в сторону, словно расчищая им дорогу.
На некотором расстоянии от мужчин бежали четыре молодые женщины, по две
с каждой стороны.
Несколько раз группа танцующих перед хижиной внезапно останавливалась и
замолкала. Во время этих пауз женщины и мужчины, приближавшиеся к хижине,
застывали на месте.
Последний, эффектный пробег вывел их на открытую площадку перед
возбужденной группой танцующих, которые раскачивались, тряслись и
притоптывали, забыв обо всем на свете.
Представление продолжалось. Три женщины слились с толпой танцующих, а
четвертая, повернувшись спиной к главной группе, в которой находились
мужчины, изображавшие ее мужа и любовника, начала исполнять медленный танец.
Ее мягкие движения контрастировали с дикими криками и прыжками
остальных. Четверо мужчин мимикой передавали ревность мужа, колебания
любовника и сочувствие товарищей мужа.
Ритм убыстрялся. Казалось, трое мужчин решили убить "любовника".
Свирепое выражение лиц и угрожающие крики были настолько неподдельными, что,
когда они окружили его, я встал и начал проталкиваться вперед, опасаясь, что
танец плохо кончится.
"Муж", подпрыгивая на широко расставленных ногах, высоко подняв копье,
внезапно бросился на "любовника" и швырнул его на землю. Каждое движение,
даже падение "любовника", было выдержано в ритме танца.
Когда "муж" занес копье над поверженным соперником, он тоже сделал это
в ритме танца. Он снова и снова набрасывался на соперника, и на его лице
была написана такая ярость, что не верилось, будто он играет. Изо рта у него
вырывались свирепые крики, которые подхватывала толпа.
"Любовник" поднялся с земли. Соперники начали бороться, обхватив друг
друга руками. "Любовник" снова упал. Его голова ритмично покачивалась из
стороны в сторону, опускаясь все ниже и ниже.
Женщины в центре площадки продолжали танцевать, не обращая никакого
внимания на поединок.
Мужчины подхватили выкрики воинов с копьями, сопровождая их последними,
неистовыми прыжками.
А на краю площадки три старухи-австралийки пели и пританцовывали,
поднимая облако пыли:
- А-а-а-а...
Пора была открывать хижину. Танцоры с криками столпились вокруг нее,
передние прошли в дверь. Гирлянды колыхались на ветру. Алые цветы гибискуса
поникли от жары. Наступила передышка.
Затем люди вышли из хижины. Все двинулись к столу, пританцовывая на
ходу. Мы с мистером Сиднеем последовали за ними.
Характер танца изменился. Крики и прыжки теперь выражали радость и
веселье. Приближался кульминационный момент. Крики стали громче. Мужчины
высоко подпрыгивали, расставляя при этом ноги и сводя их вместе у земли.
Женщины подпрыгивали, разводя руки в стороны.
А позади них три старые австралийки все размахивали руками и
пританцовывали. Пот струился по их морщинистой коже.
Когда шум стал нестерпимым, а неистовые движения танцующих достигли
предела, все вдруг остановились. Все звуки стихли, все движения
прекратились. Люди упали на колени, сложив руки в молитвенной позе.
Наступила глубочайшая тишина. Я замер, невольно задержав дыхание.
- Они молятся, - сказал мне мистер Сидней. Позади коленопреклоненных
фигур три старухи снова стали петь и пританцовывать:
- А-а-а-а...
Жизнь опять вступила в свои права.
Мне обещали, что вечером аборигены покажут некоторые из своих обрядовых
танцев.
Судя по тому, что я видел в Орукуне, танцы аборигенов, как правило,
навеяны природой. У них есть танец крокодила, танец голубя, танец рыбы...
Все эти танцы исполняет большая группа танцоров, так сказать
кордебалет, и солисты. Во время каждого танца делают небольшие перерывы;
исполнители отдыхают и разговаривают друг с другом.
У исполнителей главных ролей способность передать содержание средствами
танца сочетается с актерским дарованием. Они в равной мере и танцоры и
актеры: танцуя, аборигены широко прибегают к мимике. Исполнение главных
ролей доступно далеко не всем. Для этого надо много тренироваться. Некоторым
исполнителям удаются танцы только одного определенного характера, в чем я
получил возможность убедиться.
Отдельные па требуют от танцоров большой ловкости. Тренировка
начинается еще в детском возрасте.
Я удивился, что аборигены выбрали для танцев площадку прямо перед
хижинами. Мужчина, которого я спросил об этом, объяснил, что они хотели
избавить меня от утомительного пути.
По краям площадки под пальмами расположилось много людей. Свет газовых
фонарей падал на плечи и лица девушек. Они мелодично переговаривались между
собой. На лежавшем перед хижиной бревне сидел юноша, держа за руку девушку.
Обрывки разговора, смех, шелест пальмовых листьев как бы сливались в одну
мелодию.
Тут я заметил Шарка. Он медленно вышел из темноты и сел неподалеку от
меня, обхватив ноги руками. Шарк искоса поглядывал на меня, не поворачивая
головы. Я протянул ему сигарету. Он схватил ее, бросив вокруг себя быстрый
взгляд, словно опасаясь, что кто-нибудь захочет отнять у него эту сигарету.
Мистер Сидней, сидевший рядом со мной, тоже заметил Шарка.
- А, Бентинк тут! - воскликнул он. - А где же твои жены?
Шарк улыбнулся и оглянулся на трех женщин, сидевших позади него. Сидней
включил принесенный им с собой фонарик и пошел поговорить с женщинами. Когда
свет упал на их лица, я увидел, что они смеются, сверкая белыми зубами. На
коленях они держали спящих детей. Одна девчушка лежала на песке, свернувшись
клубочком, как щенок. Женщины подняли руки над головой, приветствуя
миссионера. В трепещущем свете фонарика их розовые ладони напоминали
мотыльков.
- Вот счастливые, правда? - сказал Сидней, вернувшись на свое место. -
Всегда смеются!
Перед нами стояла группа человек в пятьдесят - женщины по бокам,
мужчины в центре. Высокий мужчина, по-видимому исполнявший роль
церемониймейстера, что-то крикнул. Начался "танец крокодила". Исполнители
пригнулись к земле, притоптывая в такт. Ритм отбивали мужчины, ударяя одной
деревянной дощечкой о другую. Каждому притопу соответствовал хлопок в
ладоши. Танцующие подхватили ритм, издавая звуки, напоминающие резкое
покашливание.
Один из "солистов" вышел на середину полукруга, образованного
танцующими, и опустился на землю боком, скрестив ноги. Опершись о локоть, он
подражал движениям крокодила: ритмично подрагивая всем телом, скрещивал и
разводил ноги, подергивал плечами и, продолжая лежать, медленно
поворачивался, опираясь о локоть. Время от времени он быстро переворачивался
и переносил тяжесть тела на другой локоть, обращая лицо в противоположную
сторону.
Второй "солист" кружился вокруг первого с копьем и копьеметалкой. Он
потрясал копьем в такт; иногда он приближался к танцору-"крокодилу",
прикасался к нему копьеметалкой, а затем, продолжая танцевать, отдалялся от
своего партнера.
Танцор-"крокодил" несколько раз бросался на воина с копьем. Он так
правдоподобно изображал крокодила, что у меня по коже пробегали мурашки.
Всякий раз, когда воин с копьем убегал от "крокодила", "кордебалет" начинал
еще энергичнее притоптывать ногами, издавая громкие крики.
Воин с копьем, пригнувшись к земле, стал осторожно приближаться к
"крокодилу". Он стал над ним и, когда звуковой аккомпанемент достиг
кульминации, взмахнул копьем. Копье прошло между рукой и грудью "крокодила".
"Крокодил" прижал копье>рукой к боку, так что оно стояло прямо, колеблясь в
унисон с конвульсивными движениями танцора, имитировавшего агонию.
В следующем танце - "танце голубей" - ведущие партии исполняли мужчины
и женщины. Менее драматичный, чем "танец крокодила", "танец голубей" давал
исполнителям возможность импровизировать и поэтому представлял больший
интерес.
Двое мужчин, держась вместе, вышли в центр площадки. Они выделывали
ногами шаркающие движения, которые повторял "кордебалет". "Солисты"
показывали, как голуби клюют и пьют, как они ухаживают за голубками. Они
складывали губы бантиком и имитировали воркование голубей, вскидывали руки
вверх, подражая взмахам крыльев, вытягивали шеи. Затем мужчины уступили
место двум женщинам. Склонив голову и сложив руки под грудью, женщины
проделали аналогичные движения, изображая голубок.
В этом танце участвовало большое количество танцоров обоего пола.
Уровень мастерства исполнителей был далеко не одинаков. Эта разница особенно
бросилась в глаза при исполнении следующего номера программы - "танца рыбы".
На землю положили два копья. Два танцора подняли их и стали изображать, как
пронзают копьем рыбу. Казалось, это несложный танец, и все-таки в нем в
большей мере, чем в остальных, выявилось мастерство каждого танцора.
Появление двух молоденьких девушек, по-видимому, "солировавших" в этом танце
впервые, вызвало большое оживление. Они заметно волновались. Их неловкие
движения порой вызывали смешок у зрителей. Хотя девушки явно путались, они
все-таки довели танец до конца и были вознаграждены бурей аплодисментов.
Был исполнен еще один танец - "Мальпа" - и представление окончилось.
Матери унесли спящих детей. Все разошлись.
На следующий день мы уехали из Орукуна. Утром, когда я вышел на улицу,
под деревьями манго меня ждал трактор с прицепом, набитым ребятишками. Я
взобрался на прицеп, и мы отправились к реке. Вереницы людей тянулись по
дороге в том же направлении. Шагавшие рядом с матерями дети завистливо
смотрели на нас. Я окликнул их, знаками давая понять, что на прицепе есть
еще места. Когда они подбежали, я помог им взобраться. Шлюпка уже ждала. На
берегу собралось много аборигенов. В стороне от других я заметил Шарка. Он
стоял неподвижно, уставившись на воду. Могло показаться, что Шарк задумался,
но я знал - он прекрасно видит все происходящее. Я не спускал с Шарка глаз,
уверенный, что он посмотрит на меня. В самом деле, Шарк медленно повернул
голову.
- Прощай! - крикнул я и помахал ему рукой. Он вздрогнул и украдкой
бросил взгляд на стоящих вокруг, желая проверить, наблюдают ли за ним.
Удостоверившись, что это не так, он снова посмотрел на меня и приоткрыл зубы
в улыбке. Он быстро поднял руку и неловко махнул ею, потом отвернулся и
опять уставился на воду.
Прощай, Шарк, темнокожий Дон-Жуан! Ты мне очень понравился.
Я забрался в шлюпку.
- Апо-о-о-о!- закричали аборигены, когда шлюпка отчалила.
"Апо" значит "до свидания". До меня еще долго доносились голоса людей,
хотя сами они уже казались цветным пятном под деревьями.
Солнце не взошло, а выскочило из-за узкой полоски земли на горизонте. Я
сидел, свесив ноги за борт, и любовался длинной серебряной дорожкой,
пересекавшей море.
Рядом сидел старый метис с острова Самоа, которого мы взяли на борт,
когда на обратном пути заехали в Мапун. Его звали Дэн де Буш (по его словам,
частица "де" означала, что в его жилах течет французская кровь).
На нем была ярко-красная набедренная повязка; на груди и голове росли
белые, как снег, волосы. Взгляд у него был усталый. Он сказал, что много раз
наблюдал точно такой же восход, когда солнце выскакивает из-за горизонта,
как пробка из бутылки, только бесшумно.
Свет отражался от волн, гребни которых перерезали линию горизонта. Я
сказал Дэну:
- Посмотри вдаль. Интересно, что происходит на горизонте? Видишь, как
там поднимаются волны?
- Там рождаются ветры, - сказал Дэн.
- Я тоже так думаю!
Мне было приятно общество этого человека, который так хорошо
почувствовал мое настроение. Я сказал:
- Взгляни-ка туда! Кажется, что земля на небе!
Действительно, тонкая полоска земли, отделявшая на горизонте небо от
моря, напоминала кинжал, лезвие которого, занесенное над водой, повисло в
легком тумане.
Дэн чуть улыбнулся и сказал:
- Здесь недалеко до другого моря. Оно начинается по ту сторону
полуострова. Может быть, мы его увидим
- А ты бывал когда-нибудь в северной части полуострова Кейп-Йорк? -
спросил я его.
- Мой отец когда-то работал на Фрэнка Джардина. Мальчишкой я жил в
Сомерсете.
Я побывал в Сомерсете во время своего первого посещения полуострова
Кейп-Йорк. В свое время там обосновался Джон Джардин, который в 1863 году
был назначен представителем австралийского правительства в этих краях.
Два его сына, Фрэнк и Алек, приехали туда из Рокхемптона в 1865 году.
После возвращения отца в Рокхемптон Фрэнк поселился в Сомерсете. Он расширил
добычу жемчуга. Именно Фрэнк Джардин в 1869 году открыл, что команду судна
"Спервер" убили аборигены с острова Принца Уэльского. В отместку он истребил
всех жителей этого острова.
Усадьба в Сомерсете находится примерно в пяти милях от мыса. Теперь она
заброшена и стала обиталищем термитов. Чудесный сад пришел в запустение.
Там растут сотни кокосовых пальм. Земля под ними усеяна опавшими
орехами. Внутри дома - царство тараканов и сороконожек. Толстая паутина
свисает со стен и потолков. В просторных комнатах стоит запах плесени.
- Расскажи мне что-нибудь о Фрэнке Джардине, - попросил я Дэна.
- Когда я был мальчишкой, - начал Дэн, - я видел, как Джардин обучает
солдат-туземцев. Он учил их убивать людей. Отправляясь в заросли верхом,
Джардин брал с собой двух собак. Он срубал дерево, покрывал бревно одеялом и
оставлял в палатке, а сам ложился в кустах. Приходили туземцы, бросали копья
в палатку. Тут Джардин из кустов убивал семь-восемь человек.
- А были люди, с которыми он обращался хорошо? - спросил я.
- На Джардина работало много народа - гавайцы, малайцы, филиппинцы.
Если они его обманывали, он их убивал,
- Не можешь ли ты описать какой-нибудь такой случай?
- Помнится, однажды Джардин смотрел с веранды в подзорную трубу через
пролив на остров Олбани и увидел мужчину, который стоял на скале и держал в
руке копье. На груди у мужчины висела большая раковина. Джардин выстрелил,
потом свистнул. На свист явились солдаты-туземцы. Он приказал им: "Берите
лодку и плывите на остров. Привезете крокодила, которого я убил".
Они поплыли на остров, увидели убитого и сказали: "Это не крокодил, это
человек". Мужчина лежал на земле рядом со своим копьем. В раковине была
пробита дыра.
Мы помолчали, потом я спросил:
- А твой отец ладил с Джардином?
- Мистер Джардин никогда не направлял на моего отца ружье. Мой отец
очень помогал ему. Он был единственный, кто ладил с Джардином.
Через несколько недель я встретил белого, отец которого работал у
Джардина. Я упомянул о карательных экспедициях и расстрелах, с помощью
которых Джардин "управлял" населением островов Торресова пролива и
Кейп-Йорка.
- Расстрелы - это слишком мягко сказано! - воскликнул мой собеседник. -
Отец рассказывал мне об одном туземце, который с двумя товарищами в
отсутствие Джардина совершил налет на Сомерсет и увез какие-то припасы.
Джардин бросился в погоню, убил обоих сообщников туземца, а его самого
тяжело ранил. Туземец залез в болото и дышал через камышовую трубочку.
Джардин знал, что туземец где-то недалеко, и сел на берегу с ружьем, чтобы
подкараулить его. Но тот оставался под водой до темноты, а потом убежал.
Такова первая страница истории приобщения аборигенов к цивилизации на
полуострове Кейп-Йорк...
К вечеру мы прибыли на остров Четверга. Я решил переночевать на люгере.
Гарди отвез мистера Кейна на берег в шлюпке, потом пошел смотреть фильмы,
демонстрировавшиеся для солдат, расквартированных на острове. Дэвид Мамуз
Питт отправился спать. Мы с Дэном, обливаясь потом, сидели на палубе и
прислушивались к отдаленным раскатам грома.
Внезапно совсем стемнело. Два светлых пятна - белая голова Дэна и белые
волосы на его груди - вот все, что можно было разглядеть.
Прежде Дэн был ныряльщиком. Теперь он состарился ("Уже не хватает
дыхания!"). Одно время Дэн жил на острове Нагир. Он рассказал мне, как ему
приходилось нырять за перламутровыми раковинами, из которых делают пуговицы.
- Когда я был молодой, я опускался чуть ли не на десять саженей
{Морская сажень = 182 см.}. Вода совсем прозрачная, опускался все ниже и
ниже. Как увижу две раковины, хватаю одну, вторую - вот так! (Он показал
мне, как он быстро захватывал раковины.) Беру по одной в каждую руку и
начинаю подниматься.
Приподняв голову, Дэн имитировал руками движения пловца.
- Некоторые жадничали. Опустятся на десять саженей, увидят три
раковины, схватят одну, схватят вторую - все им мало. Хватают третью и
начинают подниматься, но очень медленно: воздуху не хватает. Приходится
бросать все раковины. Случалось, на берегу они теряли сознание.
Когда опускаешься на полторы сажени - времени много: надевай на каждый
палец по раковине. Раз нырнул - десять ракушек.
- Наверное, ты начал нырять еще мальчиком?
- Каждый мальчик учится нырять за раковинами. Иногда мальчикам делают
надрез на переносице и на макушке.
- Зачем?
- Делают надрез осколком стекла, чтобы воздух не задерживался. Мне
сделали такие надрезы, видишь?
- Вижу. А кто их тебе сделал?
- Однажды я увидел, как парню делают надрезы. Я спросил у него, зачем
они. Он ответил: "С надрезами можно нырять глубже - чувствуешь себя более
легким". И он сделал мне надрезы.
- Странный обычай, - сказал я. - По-моему, от этого только ослабеешь.
Ты в самом деле считаешь, что надрез делает тело более легким?
- Так оно и есть. Когда кровь вытекает, чувствуешь себя легче.
- Сколько же времени ты оставался под водой?
- Три-четыре минуты. Некоторые могли и дольше.
- Я могу пробыть под водой только минуту, - заметил я.
Дэн усмехнулся.
- Когда ныряют, не едят ни мяса, ни сахара, ни джема. Если их есть, не
хватит воздуха. Завтрак - пресная лепешка и вода. Целых восемнадцать лет
проработал я ловцом...
До меня донесся скрип весел. Я встал и перегнулся через поручни.
К люгеру подошла шлюпка, из которой на борт перебрались четыре
аборигена. Услышав наши голоса со своего люгера, стоявшего неподалеку на
якоре, они решили поболтать с нами. Я тепло поздоровался с гостями,
обменявшись рукопожатием с каждым, что привело их в смущение.
- Мы с Дэном говорили о ловле раковин, - сказал я, когда все уселись. -
Кому-нибудь из вас случалось нырять?
- Мне, - ответил один из гостей. - И вот что я заработал.
Он вытянул ногу. Я зажег спичку. На том месте, где положено быть икре,
я увидел впадину.
- Акула, - тихо сказал Дэн, заглянувший через мое плечо.
- Вот это да! - сказал я. - Как это случилось?
- Я нырял за раковинами, - объяснил абориген. - Вижу - акула. Я
вынырнул, полез в лодку, а нога оставалась еще в воде. Акула как схватит - и
вырвала все мясо.
- Большая акула? - спросил Дэн.
Зубы аборигена сверкнули в улыбке:
- Около трех футов.
- Удивительно, что такая маленькая акула напала на человека, - сказал
я. - И не побоялась же!
- Маленькая акула, да большая пасть, - сказал абориген.
Тут все заговорили о своих встречах с акулами. Акул привлекают светлые
цвета, так что ловцы раковин стараются не показывать ладони и ступни. Им
зачастую приходится неподвижно сидеть на дне, пока вокруг плавают акулы.
Вспомнили и каменную рыбу {Каменная рыба, или рыба-камень, - австралийская
рыба вида Centropogon.}. Она прячется на скалах, готовая выставить свои
ядовитые иглы, если на нее нечаянно наступить.
- Я криком кричал всю ночь напролет, - сказал Дэн, припоминая, какую
боль причиняют эти иглы.
Мои собеседники заспорили, какими средствами лучше лечиться от яда
каменной рыбы. Парень с изуродованной ногой верил в сок молочного дерева
{Молочное, или коровье, дерево (Brosimum galactodendron) - растение из
семейства тутовых. Его млечный сок употребляется в пищу, за что он и получил
свое название.}.
- Оно растет по соседству с ризофорами. Сломаешь ветку, и сок вытекает.
Он смягчает боль и снимает отек. Но если съесть лепешку, испеченную на
костре из веток этого дерева, можно умереть.
Тем временем взошла луна. В ее бледном свете отчетливо выделялись
небольшие круглые шрамы на кистях рук моих собеседников.
На мой вопрос, откуда эти шрамы, один из мужчин ответил:
- Угорь укусил. Большой угорь, он живет среди скал.
Заговорили об осьминогах. Дэн сказал:
- И все-таки хуже всего гроупер {Гроупер - так в Австралии называют
крупную рыбу рода Oligorus, достигающую 2м 30 см в длину. В некоторых
районах земного шара это же название применяется к другим видам рыб.}.
Хватает тебя, как наживку. Акула откусывает кусок, а гроупер заглатывает
целиком.
Все согласились, что гроупер страшнее всего. Он достигает огромных
размеров. Живет он в расщелинах скал. Абориген с искалеченной ногой сказал:
- Плохо придется, если остановишься перед такой расщелиной, когда
ныряешь за раковинами. Он тебя схватит, и нет человека. Я делаю так...
Он встал и вытянул руки в стороны, как ловец, прислонившийся к
коралловому рифу. Он повернул голову в сторону и посмотрел налево, на
палубу.
- Расщелина там, куда я смотрю. В ней гроупер. Раковина лежит на песке
перед расщелиной. Глядите!
Он быстро наклонился вбок и схватил воображаемые раковины, лежащие на
песке перед убежищем страшного гроупера.
- Главное - быстрота, - сказал он. - Если станешь перед расщелиной, он
тебя схватит.
Мне это показалось бессмысленным.
- Зачем же брать раковины, лежащие перед расщелиной? Зачем рисковать
жизнью из-за нескольких жалких раковин? Их всюду сколько хочешь.
Они посмотрели на меня с некоторым изумлением. Ловцы опускаются под
воду за раковинами в любом месте. Они никогда не жалуются на опасности. С их
точки зрения, это звучало бы смешно. Ведь ловцу платят именно за то, что он
добывает раковины.
Выслушав их аргументы, я спросил:
- Сколько же платят за такую работу?
- Двадцать пять шиллингов в месяц, - последовал ответ.
На следующий день мне представился случай увидеть, как островитяне
Торресова пролива плавают под водой.
Баржа, перевозившая солдат на остров Гуд, высадила трех аборигенов и
меня близ Уэйвира - крошечного островка, расположенного на полпути между
островом Четверга и островом Гуд. Баржа должна была зайти за нами вечером,
на обратном пути. За это время аборигены обещали показать мне, как они бьют
рыбу копьями.
Наша шлюпка направилась к берегу. Вскоре мы достигли подветренной
стороны острова. Здесь море было совсем спокойное, шлюпка плавно
покачивалась на воде.
Один из аборигенов надел защитные очки, взял короткое копье и
погрузился в воду. Я ожидал, что он помедлит какое-то время, набирая воздух
в легкие, но он погрузился мгновенно. На поверхности воды осталась лишь
легкая рябь. Перегнувшись через борт, я вглядывался в прозрачную воду. Я
видел морское дно. Плоские камни, лежавшие среди водорослей, которые
ритмично поднимались и опускались, казалось, тоже колыхались.
Солнечные блики, проникавшие под воду, скользили по темной коже
аборигена. Он рассекал воду над камнями, неторопливо шевеля ногами и
поворачивая голову из стороны в сторону в поисках добычи.
Вдруг под водой что-то произошло. Вода заволновалась, скрыв от моего
взора подводный мир. Абориген вынырнул, держа в руке полосатую рыбу,
пронзенную копьем. Он бросил рыбу на дно шлюпки, где она продолжала биться,
выпучив глаза. Я хотел поднять рыбу, но мои спутники остановили меня: по их
словам, у нее ядовитые плавники.
Охотник погружался снова и снова. Он всплывал, чтобы набрать в легкие
воздуха, спокойно и легко, без резких толчков. Сверкающие капли воды усыпали
его густые волосы, казавшиеся сухими, словно перья утки. Иногда он плыл под
самой поверхностью моря, так что виднелась его курчавая макушка. Всплывая,
абориген ловил воздух открытым ртом. Затем он погружался снова и плавно
скользил вглубь, совершенно не возмущая воду. Иногда он исчезал под лодкой,
охотясь в расщелинах между огромными плоскими глыбами, составляющими
основание острова.
Пока он плавал под водой, другой абориген стоял на носу шлюпки, держа
над головой длинное копье. Он пристально всматривался в воду возле шлюпки.
Хотя я напряженно смотрел в ту же точку, я видел лишь расплывчатые тени и
яркие блики, покрывавшие морскую гладь.
Вдруг абориген подскочил и выбросил вперед копье. Он прыгнул в море,
копье пронзило воду. Когда он вынырнул, на острие торчала рыбина - такая
крупная, что я с трудом мог ее поднять. Пока мы плавали вокруг острова
следом за нашим подводным охотником, абориген с копьем убил еще несколько
- А руки на затылке?
- Значит, танцует ее тетка.
Тут я заметил, что три старые австралийки пляшут уже не возле стола, а
в ста ярдах {Ярд равен 0,91 см.} от хижины.
Группа, танцевавшая перед хижиной, взяла более быстрый, стремительный
темп. Крики стали еще неистовее. Высокие ноты пронзали воздух, как летящее
копье. Танцующие не спускали глаз с кустарника, росшего по краям площадки.
Внезапно оттуда выбежало четверо разрисованных мужчин с копьями и
копьеметалками. Из желтых полос глины, украшавших их тела, торчали перья. Их
лица вселяли ужас: белая глина, которой они были обмазаны, придавала им
сходство с черепом. Трое из них быстрыми прыжками продвигались вперед,
потрясая копьями; их движения и крики согласовывались с ритмом танца,
продолжавшегося перед хижиной.
Четвертый мужчина, по-видимому, "охранявший" трех воинов, бегал из
стороны в сторону, словно расчищая им дорогу.
На некотором расстоянии от мужчин бежали четыре молодые женщины, по две
с каждой стороны.
Несколько раз группа танцующих перед хижиной внезапно останавливалась и
замолкала. Во время этих пауз женщины и мужчины, приближавшиеся к хижине,
застывали на месте.
Последний, эффектный пробег вывел их на открытую площадку перед
возбужденной группой танцующих, которые раскачивались, тряслись и
притоптывали, забыв обо всем на свете.
Представление продолжалось. Три женщины слились с толпой танцующих, а
четвертая, повернувшись спиной к главной группе, в которой находились
мужчины, изображавшие ее мужа и любовника, начала исполнять медленный танец.
Ее мягкие движения контрастировали с дикими криками и прыжками
остальных. Четверо мужчин мимикой передавали ревность мужа, колебания
любовника и сочувствие товарищей мужа.
Ритм убыстрялся. Казалось, трое мужчин решили убить "любовника".
Свирепое выражение лиц и угрожающие крики были настолько неподдельными, что,
когда они окружили его, я встал и начал проталкиваться вперед, опасаясь, что
танец плохо кончится.
"Муж", подпрыгивая на широко расставленных ногах, высоко подняв копье,
внезапно бросился на "любовника" и швырнул его на землю. Каждое движение,
даже падение "любовника", было выдержано в ритме танца.
Когда "муж" занес копье над поверженным соперником, он тоже сделал это
в ритме танца. Он снова и снова набрасывался на соперника, и на его лице
была написана такая ярость, что не верилось, будто он играет. Изо рта у него
вырывались свирепые крики, которые подхватывала толпа.
"Любовник" поднялся с земли. Соперники начали бороться, обхватив друг
друга руками. "Любовник" снова упал. Его голова ритмично покачивалась из
стороны в сторону, опускаясь все ниже и ниже.
Женщины в центре площадки продолжали танцевать, не обращая никакого
внимания на поединок.
Мужчины подхватили выкрики воинов с копьями, сопровождая их последними,
неистовыми прыжками.
А на краю площадки три старухи-австралийки пели и пританцовывали,
поднимая облако пыли:
- А-а-а-а...
Пора была открывать хижину. Танцоры с криками столпились вокруг нее,
передние прошли в дверь. Гирлянды колыхались на ветру. Алые цветы гибискуса
поникли от жары. Наступила передышка.
Затем люди вышли из хижины. Все двинулись к столу, пританцовывая на
ходу. Мы с мистером Сиднеем последовали за ними.
Характер танца изменился. Крики и прыжки теперь выражали радость и
веселье. Приближался кульминационный момент. Крики стали громче. Мужчины
высоко подпрыгивали, расставляя при этом ноги и сводя их вместе у земли.
Женщины подпрыгивали, разводя руки в стороны.
А позади них три старые австралийки все размахивали руками и
пританцовывали. Пот струился по их морщинистой коже.
Когда шум стал нестерпимым, а неистовые движения танцующих достигли
предела, все вдруг остановились. Все звуки стихли, все движения
прекратились. Люди упали на колени, сложив руки в молитвенной позе.
Наступила глубочайшая тишина. Я замер, невольно задержав дыхание.
- Они молятся, - сказал мне мистер Сидней. Позади коленопреклоненных
фигур три старухи снова стали петь и пританцовывать:
- А-а-а-а...
Жизнь опять вступила в свои права.
Мне обещали, что вечером аборигены покажут некоторые из своих обрядовых
танцев.
Судя по тому, что я видел в Орукуне, танцы аборигенов, как правило,
навеяны природой. У них есть танец крокодила, танец голубя, танец рыбы...
Все эти танцы исполняет большая группа танцоров, так сказать
кордебалет, и солисты. Во время каждого танца делают небольшие перерывы;
исполнители отдыхают и разговаривают друг с другом.
У исполнителей главных ролей способность передать содержание средствами
танца сочетается с актерским дарованием. Они в равной мере и танцоры и
актеры: танцуя, аборигены широко прибегают к мимике. Исполнение главных
ролей доступно далеко не всем. Для этого надо много тренироваться. Некоторым
исполнителям удаются танцы только одного определенного характера, в чем я
получил возможность убедиться.
Отдельные па требуют от танцоров большой ловкости. Тренировка
начинается еще в детском возрасте.
Я удивился, что аборигены выбрали для танцев площадку прямо перед
хижинами. Мужчина, которого я спросил об этом, объяснил, что они хотели
избавить меня от утомительного пути.
По краям площадки под пальмами расположилось много людей. Свет газовых
фонарей падал на плечи и лица девушек. Они мелодично переговаривались между
собой. На лежавшем перед хижиной бревне сидел юноша, держа за руку девушку.
Обрывки разговора, смех, шелест пальмовых листьев как бы сливались в одну
мелодию.
Тут я заметил Шарка. Он медленно вышел из темноты и сел неподалеку от
меня, обхватив ноги руками. Шарк искоса поглядывал на меня, не поворачивая
головы. Я протянул ему сигарету. Он схватил ее, бросив вокруг себя быстрый
взгляд, словно опасаясь, что кто-нибудь захочет отнять у него эту сигарету.
Мистер Сидней, сидевший рядом со мной, тоже заметил Шарка.
- А, Бентинк тут! - воскликнул он. - А где же твои жены?
Шарк улыбнулся и оглянулся на трех женщин, сидевших позади него. Сидней
включил принесенный им с собой фонарик и пошел поговорить с женщинами. Когда
свет упал на их лица, я увидел, что они смеются, сверкая белыми зубами. На
коленях они держали спящих детей. Одна девчушка лежала на песке, свернувшись
клубочком, как щенок. Женщины подняли руки над головой, приветствуя
миссионера. В трепещущем свете фонарика их розовые ладони напоминали
мотыльков.
- Вот счастливые, правда? - сказал Сидней, вернувшись на свое место. -
Всегда смеются!
Перед нами стояла группа человек в пятьдесят - женщины по бокам,
мужчины в центре. Высокий мужчина, по-видимому исполнявший роль
церемониймейстера, что-то крикнул. Начался "танец крокодила". Исполнители
пригнулись к земле, притоптывая в такт. Ритм отбивали мужчины, ударяя одной
деревянной дощечкой о другую. Каждому притопу соответствовал хлопок в
ладоши. Танцующие подхватили ритм, издавая звуки, напоминающие резкое
покашливание.
Один из "солистов" вышел на середину полукруга, образованного
танцующими, и опустился на землю боком, скрестив ноги. Опершись о локоть, он
подражал движениям крокодила: ритмично подрагивая всем телом, скрещивал и
разводил ноги, подергивал плечами и, продолжая лежать, медленно
поворачивался, опираясь о локоть. Время от времени он быстро переворачивался
и переносил тяжесть тела на другой локоть, обращая лицо в противоположную
сторону.
Второй "солист" кружился вокруг первого с копьем и копьеметалкой. Он
потрясал копьем в такт; иногда он приближался к танцору-"крокодилу",
прикасался к нему копьеметалкой, а затем, продолжая танцевать, отдалялся от
своего партнера.
Танцор-"крокодил" несколько раз бросался на воина с копьем. Он так
правдоподобно изображал крокодила, что у меня по коже пробегали мурашки.
Всякий раз, когда воин с копьем убегал от "крокодила", "кордебалет" начинал
еще энергичнее притоптывать ногами, издавая громкие крики.
Воин с копьем, пригнувшись к земле, стал осторожно приближаться к
"крокодилу". Он стал над ним и, когда звуковой аккомпанемент достиг
кульминации, взмахнул копьем. Копье прошло между рукой и грудью "крокодила".
"Крокодил" прижал копье>рукой к боку, так что оно стояло прямо, колеблясь в
унисон с конвульсивными движениями танцора, имитировавшего агонию.
В следующем танце - "танце голубей" - ведущие партии исполняли мужчины
и женщины. Менее драматичный, чем "танец крокодила", "танец голубей" давал
исполнителям возможность импровизировать и поэтому представлял больший
интерес.
Двое мужчин, держась вместе, вышли в центр площадки. Они выделывали
ногами шаркающие движения, которые повторял "кордебалет". "Солисты"
показывали, как голуби клюют и пьют, как они ухаживают за голубками. Они
складывали губы бантиком и имитировали воркование голубей, вскидывали руки
вверх, подражая взмахам крыльев, вытягивали шеи. Затем мужчины уступили
место двум женщинам. Склонив голову и сложив руки под грудью, женщины
проделали аналогичные движения, изображая голубок.
В этом танце участвовало большое количество танцоров обоего пола.
Уровень мастерства исполнителей был далеко не одинаков. Эта разница особенно
бросилась в глаза при исполнении следующего номера программы - "танца рыбы".
На землю положили два копья. Два танцора подняли их и стали изображать, как
пронзают копьем рыбу. Казалось, это несложный танец, и все-таки в нем в
большей мере, чем в остальных, выявилось мастерство каждого танцора.
Появление двух молоденьких девушек, по-видимому, "солировавших" в этом танце
впервые, вызвало большое оживление. Они заметно волновались. Их неловкие
движения порой вызывали смешок у зрителей. Хотя девушки явно путались, они
все-таки довели танец до конца и были вознаграждены бурей аплодисментов.
Был исполнен еще один танец - "Мальпа" - и представление окончилось.
Матери унесли спящих детей. Все разошлись.
На следующий день мы уехали из Орукуна. Утром, когда я вышел на улицу,
под деревьями манго меня ждал трактор с прицепом, набитым ребятишками. Я
взобрался на прицеп, и мы отправились к реке. Вереницы людей тянулись по
дороге в том же направлении. Шагавшие рядом с матерями дети завистливо
смотрели на нас. Я окликнул их, знаками давая понять, что на прицепе есть
еще места. Когда они подбежали, я помог им взобраться. Шлюпка уже ждала. На
берегу собралось много аборигенов. В стороне от других я заметил Шарка. Он
стоял неподвижно, уставившись на воду. Могло показаться, что Шарк задумался,
но я знал - он прекрасно видит все происходящее. Я не спускал с Шарка глаз,
уверенный, что он посмотрит на меня. В самом деле, Шарк медленно повернул
голову.
- Прощай! - крикнул я и помахал ему рукой. Он вздрогнул и украдкой
бросил взгляд на стоящих вокруг, желая проверить, наблюдают ли за ним.
Удостоверившись, что это не так, он снова посмотрел на меня и приоткрыл зубы
в улыбке. Он быстро поднял руку и неловко махнул ею, потом отвернулся и
опять уставился на воду.
Прощай, Шарк, темнокожий Дон-Жуан! Ты мне очень понравился.
Я забрался в шлюпку.
- Апо-о-о-о!- закричали аборигены, когда шлюпка отчалила.
"Апо" значит "до свидания". До меня еще долго доносились голоса людей,
хотя сами они уже казались цветным пятном под деревьями.
Солнце не взошло, а выскочило из-за узкой полоски земли на горизонте. Я
сидел, свесив ноги за борт, и любовался длинной серебряной дорожкой,
пересекавшей море.
Рядом сидел старый метис с острова Самоа, которого мы взяли на борт,
когда на обратном пути заехали в Мапун. Его звали Дэн де Буш (по его словам,
частица "де" означала, что в его жилах течет французская кровь).
На нем была ярко-красная набедренная повязка; на груди и голове росли
белые, как снег, волосы. Взгляд у него был усталый. Он сказал, что много раз
наблюдал точно такой же восход, когда солнце выскакивает из-за горизонта,
как пробка из бутылки, только бесшумно.
Свет отражался от волн, гребни которых перерезали линию горизонта. Я
сказал Дэну:
- Посмотри вдаль. Интересно, что происходит на горизонте? Видишь, как
там поднимаются волны?
- Там рождаются ветры, - сказал Дэн.
- Я тоже так думаю!
Мне было приятно общество этого человека, который так хорошо
почувствовал мое настроение. Я сказал:
- Взгляни-ка туда! Кажется, что земля на небе!
Действительно, тонкая полоска земли, отделявшая на горизонте небо от
моря, напоминала кинжал, лезвие которого, занесенное над водой, повисло в
легком тумане.
Дэн чуть улыбнулся и сказал:
- Здесь недалеко до другого моря. Оно начинается по ту сторону
полуострова. Может быть, мы его увидим
- А ты бывал когда-нибудь в северной части полуострова Кейп-Йорк? -
спросил я его.
- Мой отец когда-то работал на Фрэнка Джардина. Мальчишкой я жил в
Сомерсете.
Я побывал в Сомерсете во время своего первого посещения полуострова
Кейп-Йорк. В свое время там обосновался Джон Джардин, который в 1863 году
был назначен представителем австралийского правительства в этих краях.
Два его сына, Фрэнк и Алек, приехали туда из Рокхемптона в 1865 году.
После возвращения отца в Рокхемптон Фрэнк поселился в Сомерсете. Он расширил
добычу жемчуга. Именно Фрэнк Джардин в 1869 году открыл, что команду судна
"Спервер" убили аборигены с острова Принца Уэльского. В отместку он истребил
всех жителей этого острова.
Усадьба в Сомерсете находится примерно в пяти милях от мыса. Теперь она
заброшена и стала обиталищем термитов. Чудесный сад пришел в запустение.
Там растут сотни кокосовых пальм. Земля под ними усеяна опавшими
орехами. Внутри дома - царство тараканов и сороконожек. Толстая паутина
свисает со стен и потолков. В просторных комнатах стоит запах плесени.
- Расскажи мне что-нибудь о Фрэнке Джардине, - попросил я Дэна.
- Когда я был мальчишкой, - начал Дэн, - я видел, как Джардин обучает
солдат-туземцев. Он учил их убивать людей. Отправляясь в заросли верхом,
Джардин брал с собой двух собак. Он срубал дерево, покрывал бревно одеялом и
оставлял в палатке, а сам ложился в кустах. Приходили туземцы, бросали копья
в палатку. Тут Джардин из кустов убивал семь-восемь человек.
- А были люди, с которыми он обращался хорошо? - спросил я.
- На Джардина работало много народа - гавайцы, малайцы, филиппинцы.
Если они его обманывали, он их убивал,
- Не можешь ли ты описать какой-нибудь такой случай?
- Помнится, однажды Джардин смотрел с веранды в подзорную трубу через
пролив на остров Олбани и увидел мужчину, который стоял на скале и держал в
руке копье. На груди у мужчины висела большая раковина. Джардин выстрелил,
потом свистнул. На свист явились солдаты-туземцы. Он приказал им: "Берите
лодку и плывите на остров. Привезете крокодила, которого я убил".
Они поплыли на остров, увидели убитого и сказали: "Это не крокодил, это
человек". Мужчина лежал на земле рядом со своим копьем. В раковине была
пробита дыра.
Мы помолчали, потом я спросил:
- А твой отец ладил с Джардином?
- Мистер Джардин никогда не направлял на моего отца ружье. Мой отец
очень помогал ему. Он был единственный, кто ладил с Джардином.
Через несколько недель я встретил белого, отец которого работал у
Джардина. Я упомянул о карательных экспедициях и расстрелах, с помощью
которых Джардин "управлял" населением островов Торресова пролива и
Кейп-Йорка.
- Расстрелы - это слишком мягко сказано! - воскликнул мой собеседник. -
Отец рассказывал мне об одном туземце, который с двумя товарищами в
отсутствие Джардина совершил налет на Сомерсет и увез какие-то припасы.
Джардин бросился в погоню, убил обоих сообщников туземца, а его самого
тяжело ранил. Туземец залез в болото и дышал через камышовую трубочку.
Джардин знал, что туземец где-то недалеко, и сел на берегу с ружьем, чтобы
подкараулить его. Но тот оставался под водой до темноты, а потом убежал.
Такова первая страница истории приобщения аборигенов к цивилизации на
полуострове Кейп-Йорк...
К вечеру мы прибыли на остров Четверга. Я решил переночевать на люгере.
Гарди отвез мистера Кейна на берег в шлюпке, потом пошел смотреть фильмы,
демонстрировавшиеся для солдат, расквартированных на острове. Дэвид Мамуз
Питт отправился спать. Мы с Дэном, обливаясь потом, сидели на палубе и
прислушивались к отдаленным раскатам грома.
Внезапно совсем стемнело. Два светлых пятна - белая голова Дэна и белые
волосы на его груди - вот все, что можно было разглядеть.
Прежде Дэн был ныряльщиком. Теперь он состарился ("Уже не хватает
дыхания!"). Одно время Дэн жил на острове Нагир. Он рассказал мне, как ему
приходилось нырять за перламутровыми раковинами, из которых делают пуговицы.
- Когда я был молодой, я опускался чуть ли не на десять саженей
{Морская сажень = 182 см.}. Вода совсем прозрачная, опускался все ниже и
ниже. Как увижу две раковины, хватаю одну, вторую - вот так! (Он показал
мне, как он быстро захватывал раковины.) Беру по одной в каждую руку и
начинаю подниматься.
Приподняв голову, Дэн имитировал руками движения пловца.
- Некоторые жадничали. Опустятся на десять саженей, увидят три
раковины, схватят одну, схватят вторую - все им мало. Хватают третью и
начинают подниматься, но очень медленно: воздуху не хватает. Приходится
бросать все раковины. Случалось, на берегу они теряли сознание.
Когда опускаешься на полторы сажени - времени много: надевай на каждый
палец по раковине. Раз нырнул - десять ракушек.
- Наверное, ты начал нырять еще мальчиком?
- Каждый мальчик учится нырять за раковинами. Иногда мальчикам делают
надрез на переносице и на макушке.
- Зачем?
- Делают надрез осколком стекла, чтобы воздух не задерживался. Мне
сделали такие надрезы, видишь?
- Вижу. А кто их тебе сделал?
- Однажды я увидел, как парню делают надрезы. Я спросил у него, зачем
они. Он ответил: "С надрезами можно нырять глубже - чувствуешь себя более
легким". И он сделал мне надрезы.
- Странный обычай, - сказал я. - По-моему, от этого только ослабеешь.
Ты в самом деле считаешь, что надрез делает тело более легким?
- Так оно и есть. Когда кровь вытекает, чувствуешь себя легче.
- Сколько же времени ты оставался под водой?
- Три-четыре минуты. Некоторые могли и дольше.
- Я могу пробыть под водой только минуту, - заметил я.
Дэн усмехнулся.
- Когда ныряют, не едят ни мяса, ни сахара, ни джема. Если их есть, не
хватит воздуха. Завтрак - пресная лепешка и вода. Целых восемнадцать лет
проработал я ловцом...
До меня донесся скрип весел. Я встал и перегнулся через поручни.
К люгеру подошла шлюпка, из которой на борт перебрались четыре
аборигена. Услышав наши голоса со своего люгера, стоявшего неподалеку на
якоре, они решили поболтать с нами. Я тепло поздоровался с гостями,
обменявшись рукопожатием с каждым, что привело их в смущение.
- Мы с Дэном говорили о ловле раковин, - сказал я, когда все уселись. -
Кому-нибудь из вас случалось нырять?
- Мне, - ответил один из гостей. - И вот что я заработал.
Он вытянул ногу. Я зажег спичку. На том месте, где положено быть икре,
я увидел впадину.
- Акула, - тихо сказал Дэн, заглянувший через мое плечо.
- Вот это да! - сказал я. - Как это случилось?
- Я нырял за раковинами, - объяснил абориген. - Вижу - акула. Я
вынырнул, полез в лодку, а нога оставалась еще в воде. Акула как схватит - и
вырвала все мясо.
- Большая акула? - спросил Дэн.
Зубы аборигена сверкнули в улыбке:
- Около трех футов.
- Удивительно, что такая маленькая акула напала на человека, - сказал
я. - И не побоялась же!
- Маленькая акула, да большая пасть, - сказал абориген.
Тут все заговорили о своих встречах с акулами. Акул привлекают светлые
цвета, так что ловцы раковин стараются не показывать ладони и ступни. Им
зачастую приходится неподвижно сидеть на дне, пока вокруг плавают акулы.
Вспомнили и каменную рыбу {Каменная рыба, или рыба-камень, - австралийская
рыба вида Centropogon.}. Она прячется на скалах, готовая выставить свои
ядовитые иглы, если на нее нечаянно наступить.
- Я криком кричал всю ночь напролет, - сказал Дэн, припоминая, какую
боль причиняют эти иглы.
Мои собеседники заспорили, какими средствами лучше лечиться от яда
каменной рыбы. Парень с изуродованной ногой верил в сок молочного дерева
{Молочное, или коровье, дерево (Brosimum galactodendron) - растение из
семейства тутовых. Его млечный сок употребляется в пищу, за что он и получил
свое название.}.
- Оно растет по соседству с ризофорами. Сломаешь ветку, и сок вытекает.
Он смягчает боль и снимает отек. Но если съесть лепешку, испеченную на
костре из веток этого дерева, можно умереть.
Тем временем взошла луна. В ее бледном свете отчетливо выделялись
небольшие круглые шрамы на кистях рук моих собеседников.
На мой вопрос, откуда эти шрамы, один из мужчин ответил:
- Угорь укусил. Большой угорь, он живет среди скал.
Заговорили об осьминогах. Дэн сказал:
- И все-таки хуже всего гроупер {Гроупер - так в Австралии называют
крупную рыбу рода Oligorus, достигающую 2м 30 см в длину. В некоторых
районах земного шара это же название применяется к другим видам рыб.}.
Хватает тебя, как наживку. Акула откусывает кусок, а гроупер заглатывает
целиком.
Все согласились, что гроупер страшнее всего. Он достигает огромных
размеров. Живет он в расщелинах скал. Абориген с искалеченной ногой сказал:
- Плохо придется, если остановишься перед такой расщелиной, когда
ныряешь за раковинами. Он тебя схватит, и нет человека. Я делаю так...
Он встал и вытянул руки в стороны, как ловец, прислонившийся к
коралловому рифу. Он повернул голову в сторону и посмотрел налево, на
палубу.
- Расщелина там, куда я смотрю. В ней гроупер. Раковина лежит на песке
перед расщелиной. Глядите!
Он быстро наклонился вбок и схватил воображаемые раковины, лежащие на
песке перед убежищем страшного гроупера.
- Главное - быстрота, - сказал он. - Если станешь перед расщелиной, он
тебя схватит.
Мне это показалось бессмысленным.
- Зачем же брать раковины, лежащие перед расщелиной? Зачем рисковать
жизнью из-за нескольких жалких раковин? Их всюду сколько хочешь.
Они посмотрели на меня с некоторым изумлением. Ловцы опускаются под
воду за раковинами в любом месте. Они никогда не жалуются на опасности. С их
точки зрения, это звучало бы смешно. Ведь ловцу платят именно за то, что он
добывает раковины.
Выслушав их аргументы, я спросил:
- Сколько же платят за такую работу?
- Двадцать пять шиллингов в месяц, - последовал ответ.
На следующий день мне представился случай увидеть, как островитяне
Торресова пролива плавают под водой.
Баржа, перевозившая солдат на остров Гуд, высадила трех аборигенов и
меня близ Уэйвира - крошечного островка, расположенного на полпути между
островом Четверга и островом Гуд. Баржа должна была зайти за нами вечером,
на обратном пути. За это время аборигены обещали показать мне, как они бьют
рыбу копьями.
Наша шлюпка направилась к берегу. Вскоре мы достигли подветренной
стороны острова. Здесь море было совсем спокойное, шлюпка плавно
покачивалась на воде.
Один из аборигенов надел защитные очки, взял короткое копье и
погрузился в воду. Я ожидал, что он помедлит какое-то время, набирая воздух
в легкие, но он погрузился мгновенно. На поверхности воды осталась лишь
легкая рябь. Перегнувшись через борт, я вглядывался в прозрачную воду. Я
видел морское дно. Плоские камни, лежавшие среди водорослей, которые
ритмично поднимались и опускались, казалось, тоже колыхались.
Солнечные блики, проникавшие под воду, скользили по темной коже
аборигена. Он рассекал воду над камнями, неторопливо шевеля ногами и
поворачивая голову из стороны в сторону в поисках добычи.
Вдруг под водой что-то произошло. Вода заволновалась, скрыв от моего
взора подводный мир. Абориген вынырнул, держа в руке полосатую рыбу,
пронзенную копьем. Он бросил рыбу на дно шлюпки, где она продолжала биться,
выпучив глаза. Я хотел поднять рыбу, но мои спутники остановили меня: по их
словам, у нее ядовитые плавники.
Охотник погружался снова и снова. Он всплывал, чтобы набрать в легкие
воздуха, спокойно и легко, без резких толчков. Сверкающие капли воды усыпали
его густые волосы, казавшиеся сухими, словно перья утки. Иногда он плыл под
самой поверхностью моря, так что виднелась его курчавая макушка. Всплывая,
абориген ловил воздух открытым ртом. Затем он погружался снова и плавно
скользил вглубь, совершенно не возмущая воду. Иногда он исчезал под лодкой,
охотясь в расщелинах между огромными плоскими глыбами, составляющими
основание острова.
Пока он плавал под водой, другой абориген стоял на носу шлюпки, держа
над головой длинное копье. Он пристально всматривался в воду возле шлюпки.
Хотя я напряженно смотрел в ту же точку, я видел лишь расплывчатые тени и
яркие блики, покрывавшие морскую гладь.
Вдруг абориген подскочил и выбросил вперед копье. Он прыгнул в море,
копье пронзило воду. Когда он вынырнул, на острие торчала рыбина - такая
крупная, что я с трудом мог ее поднять. Пока мы плавали вокруг острова
следом за нашим подводным охотником, абориген с копьем убил еще несколько