распространен сифилис. Если бы речь шла о белых, частые случаи заболевания
среди жителей Грут-Айленда, Арнхемленда и Кимберлея заставили бы
правительство немедленно организовать там больницы. Но, поскольку болеют
аборигены, это заболевание тактично именуется "кожным" и нередко
рассматривается как свойственное исключительно "черным", как лишнее
подтверждение того, что аборигенам не место в цивилизованном обществе.
Мы прошлись по обширному саду, почву для которого аборигенам пришлось
носить с другого конца острова. Было видно, что за деревьями хорошо
ухаживают. Сад наглядно свидетельствовал о том, каких успехов достигли
жители Грут-Айленда под руководством Грея.
Сначала эксперимент Грея подвергся недоброжелательной критике со
стороны миссий, но он упорно добивался своего. Если Грей достигнет
поставленной цели, колония сможет сама себя обеспечивать продовольствием,
Грей сказал австралийке, сидевшей вместе с другими женщинами в тени
акации:
- Покажи-ка своего ребенка мистеру Маршаллу!
Обращаясь ко мне, он добавил:
- Младенец родился три дня назад. Вам, наверное, будет интересно на
него взглянуть.
Женщина поднялась и подошла к соседнему дереву, в тени которого на
песке спал ребенок. Она взяла его на руки и принесла нам. Это был упитанный
малыш. Сморщенный кулачок, который он поднес ко рту, был облеплен песком.
Когда малыш открыл рот, я увидел, что и на языке у него песок.
Кожа ребенка, казалось, была слишком велика для его маленького тельца:
когда малыш двигал ручками или ножками, на них образовывались складки. Вся
кожа была покрыта тончайшими линиями, как будто в стране предков, из
которой, согласно поверью, явился ребенок, не хватило новой кожи и его
наскоро завернули в кожу старика.
На веках у новорожденного была корка. Грей сказал матери:
- Принеси его ко мне попозже, я пущу ему в глаза лекарство.
Пилот "Каталины" торопился продолжить полет. Мы заспешили к берегу. Был
полный прилив, и катер оказался еще дальше от берега, чем утром.
Мой "конь" ждал меня. У него по-прежнему был мрачный вид. Я взобрался к
нему на спину, поглощенный своими мыслями, но, когда он вошел в воду, вдруг
вспомнил, как он сбросил меня на песок утром. Одно дело, если тебя
сбрасывают на песок, другое - если тебя швырнут на дно большого катера.
- Опусти меня в лодку потихоньку, братец, - сказал я ему.
Казалось, он не расслышал моих слов. Я попытался еще раз:
- Ноги у меня больные, совсем слабые. Ты меня осторожно спусти в лодку,
как больного.
Никакого результата! Абориген и бровью не повел.
- Видел, как малыши сидят на шее у матерей? - наконец взмолился я. - Я
- как эти малыши. Мать осторожно опускает малыша на землю.
Тщетные мольбы! Этот парень - болван. А может быть, он глухой? Или ни
слова не понимает по-английски? Я погрузился в меланхолию, ясно представив
себе, что меня ждет. Вот пилот и команда осторожно поднимают меня: "Дело
дрянь... сломан позвоночник... никакой надежды на выздоровление". Затем меня
ждет больница в Дарвине - озабоченные врачи и хорошенькие медицинские сестры
со слезами на глазах.
"Сестра, вы могли бы отправить эту телеграмму моей жене, пока я еще
жив?"
Я быстро сочинил несколько превосходных, трогательных телеграмм. Потом
я представил себе искаженное ужасом лицо жены и дочурку, которая спрашивает:
"Мамочка, а папа никогда не вернется домой?"
Тут меня охватило страстное желание уберечь свою спину. Наклонив
голову, я грозно закричал прямо в ухо своему "носильщику":
- Если ты меня сбросишь в лодку, я тебе шею сверну!
Но и это не произвело на него никакого впечатления.
Я ужасно рассердился на самого себя. Зачем я приехал на север? Для
чего? Разве мне было плохо дома? Здесь жара, москиты, песчаные мухи... Вот я
сижу на спине у этого темнокожего, вместо того чтобы беседовать с друзьями в
баре...
Мы приближались к катеру с катастрофической быстротой.
Я сделал последнюю отчаянную попытку, В моих словах и голосе было
столько убеждения, столько искренности, что они тронули бы и камень.
- Полегче, братец! Полегче! - повторял я.
Абориген опустил меня в лодку так осторожно и мягко, как отец - родное
дитя.
Острова Крокодайл, расположенные вблизи северного побережья
Арнхемленда, отделены от материка узкой, полоской воды. На одном из островов
- Милингимби - организована методистская миссия.
Во время войны на острове находилась база военно-воздушных сил. Многие
летчики говорили об этой миссии как о самой интересной на севере Австралии.
Лейтенант Джек Слейд из отряда связи, расположенного в Дарвине, каждую
неделю вылетал на старом биплане "Дрэгон" в северные миссии.
В одно прекрасное утро я сел в "Дрэгон" вместе со Слейдом, и мы
отправились в Милингимби.
Большому самолету не страшны порывы ветра; он невозмутимо рассекает
воздух, опасаясь лишь грозовых туч. Но наш "Дрэгон" был целиком в его
власти. Мы не боролись с ветром. Беззаботный и веселый "Дрэгон" снижался и
поднимался, балансируя на плечах бегущих облаков.
Зная, что мне хочется получше разглядеть эту землю - убежище
аборигенов, Джек Слейд всячески шел мне навстречу. В дальнейшем мы совершили
вместе много полетов, и благодаря ему я по-настоящему увидел Арнхемленд.
Мы оставили позади затопленные лесистые участки вокруг Дарвина. Внизу
расстилались болота, питающие реку Аллигатор. Густая высокая трава, сгибаясь
под собственной тяжестью, лежала на поверхности воды.
- Буйволы! {Имеется в виду индийский водяной буйвол, или арни (Bubalus
Bubalus). Он был завезен в Австралию с о-ва Тимор и из Индии и одичал здесь
еще в первой половине XIX в.} - крикнул Слейд, стараясь перекрыть рев
мотора, - Сейчас снизимся!
Самолет пошел вниз, как птица, садящаяся на воду. Когда до земли
осталось всего несколько футов, "Дрэгон" понесся над зеленой, пропитанной
влагой, равниной.
Буйволы паслись стадами, парами или поодиночке. Они наблюдали за нашим
приближением, запрокинув голову, так что огромные рога ложились им на спину.
Когда "Дрэгон" с ревом пролетал над ними, животные разбегались, шлепая
копытами по воде и поднимая каскады брызг.
Там, где траву не прибило дождем, мы видели, как ровную зеленую
поверхность внезапно прорезали поднятые вверх темные головы животных. Потом
буйволы разбегались в стороны, приводя в движение траву и воду. Местность
изобиловала небольшими прудами, окаймленными тиной, в которых эти животные
любят валяться. Здесь лежали огромные самцы, выставив из воды только голову
и шею.
Мы летели все вперед над этим царством буйволов. Огромные животные так
далеко зашли в болота, что ни один охотник не смог бы их здесь настигнуть.
Водяные птицы сидели у них на спинах. На спине у одного буйвола я заметил
трех белых цапель.
Там, где болото высохло, на освещенных солнцем обмелевших местах
рыжевато-коричневые телята жались к своим матерям. Когда буйволицы,
напуганные ревом мотора, бросались прочь, телята бежали за ними. Годовалые
буйволы были светлее, чем взрослые животные; их безрогие головы казались мне
грозными.
Большинство животных было покрыто коркой засохшей тины, так что
определить их окраску было невозможно.
Но буйволы оказались не единственными обитателями болот. Здесь жили
ибисы, дикие утки, аисты, колпицы {Колпица (Platalea leucorodia) - птица
семейства ибисов отряда голенастых.}. Когда наш "Дрэгон" с шумом проносился
над ними, целые стаи птиц взлетали в воздух.
По мере того как мы углублялись в это царство воды и травы, гуси
встречались все чаще. Они взлетали впереди самолета, энергично махая
крыльями, поворачивались в воздухе и исчезали позади нас. На какое-то
мгновение мне становились видны их широкие спины, крылья с черной каймой и
белые треугольнички на хвосте. До взлета гуси сидели в своих гнездах в
густой траве. Две птицы взмыли перед самым носом самолета и пролетели над
нами, широко расставив ноги, чтобы сохранить равновесие, вытянув шею вперед.
Птиц было бесчисленное множество. Казалось, мы присутствуем при
сотворении пернатых! Все новые стаи, поднимались в воздух из своих зеленых
убежищ, и вот мы уже летим над трепещущим черно-белым ковром.
Мы пролетели над рекой, пересекавшей затопленную равнину. С обеих
сторон реку окаймляли деревья. Стаи белых цапель взлетали в воздух. Они
были, как белое облако на упавшем вниз зеленом небе.
На широких песчаных отмелях в устьях рек собралось несметное число
гусей. Подняв голову, они наблюдали за нами.
Мы пронеслись над самыми верхушками кампешевых деревьев, стоящих в
воде. Между стволами цвели голубые водяные лилии.
Северная Австралия от полуострова Кейп-Йорк до Брума - это край
стройных деревьев. Подобно аборигенам они живут недолго? их подтачивают
термиты. Пролетая над лесистыми участками севера, вы увидите лежащие на
земле стволы молодых деревьев. Они редко падают при сильном ветре,
сопутствующем сезону дождей. Наоборот, они валятся в тихую погоду, когда не
шелохнется ни один листок.
Под нами по-прежнему тянулись болота, но вскоре показались невысокие
скалистые горы с плоскими вершинами и отвесными склонами. Красноватые и
розовые скалы вырастали прямо из болота, как причудливые строения. Одни из
них напоминали соединенные между собой колонны. Иногда эти колонны
накренялись, как бы грозя обвалом. Другие стояли особняком.
Эти скалистые острова окружала заросшая лилиями вода. "Островов"
становилось все больше, и скоро болото превратилось в сеть широких каналов,
отделявших "острова" друг от друга.
Мы летели вдоль этих каналов: зубчатые верхушки утесов с обеих сторон
вздымались над самолетом. Наконец, мы взмыли вверх и оказались над открытой
равниной. Близ лагуны теснились строения миссии Оэнпелли. Выгрузив
продовольствие и почту, мы отправились дальше.
За Оэнпелли начиналось центральное плато. В одном месте водопад круто
падал с отвесной скалы. "Дрэгон" пронесся прямо над ее вершиной, сделал
вираж и пошел вниз над самым водопадом. Потом мы набрали высоту, вернулись,
снова перемахнули через скалу и снова с головокружительной быстротой
понеслись сквозь туман мелких брызг, поднимавшихся из бушующего бассейна, в
который низвергался водопад. Через открытое окно кабины мое лицо обдало
брызгами.
Между Оэнпелли и Милингимби на холмистой поросшей лесом местности
поднимается удивительная скала, высотой около 500 футов. Это Нимбува. Ее
вершина - огромный валун, который, как кажется, непрочно сидит на своем
основании. Все в целом напоминает полуотсеченную голову.
Нимбува - имя культурного героя {Культурный герой - мифологический
персонаж, давший людям огонь, полезные растения, племенные обычаи и т. д.}
аборигенов. Уроженцы этих мест считают скалу священной.
В густых зарослях за скалой Нимбува деревья стояли настороженно-тихо.
Внизу царила полнейшая тишина. Казалось, обитатели зарослей спрятались и
притаились перед самым нашим появлением, а как только мы удалимся, тишина
слетит, как покров; послышатся крики и громкий смех, деревья затрепещут,
махая ветвями; темнокожие дети выйдут из расщелин скал, из стволов,
деревьев. Все живое отбросит страх, и древние воины: пустятся в огневую
пляску. Быть может, где-то вдалеке аборигены, шагающие по затерянной
тропинке, услышат эти звуки и вздрогнут, словно увидев наяву то, о чем они
только что грезили.
Наверное, ни один живой человек не ступал на эту землю, охраняемую
духами и непроходимой чащей деревьев.
Вдруг Джек Слейд вскрикнул. "Дрэгон" описал круг, мы вернулись назад.
Под нами, среди деревьев, стоял шалаш аборигенов. Он имел куполообразную
форму. Каркас из изогнутых прутьев был покрыт корой, через низкий вход можно
было пробраться только ползком. Шалаш был заброшен. Неподалеку от него мы
увидели: эму и трех ее птенцов. Заслышав шум самолета, птицы пустились
наутек.
Можно было ожидать, что во время бреющего полета над Арнхемлендом
увидишь множество аборигенов. Однако, хотя они постоянно бродят по
полуострову, их редко можно увидеть. Они проходят по местам, где больше
пищи, и поэтому держатся рек или лесистых и богатых дичью районов.
Многочисленные группы попадаются только в прибрежной полосе. Недалеко от
реки Ливерпуль, родины известного племени, мы увидели еще один; покинутый
шалаш, и это было все.
Здания миссии Милингимби расположены в великолепной роще тамариндов
{Тамаринд (Tamarindus indica). или индийский финик, - дерево из'семейства
бобовых.} на прибрежном холме.
Эти чудесные деревья - воспоминание о периоде, когда северное побережье
Австралии посещали торговцы-малайцы. Малайские прау приплывали к Арнхемленду
из Макасара (остров Целебес) задолго до того, как капитан Кук впервые
приблизился к восточным берегам Австралии. Их пригонял северо-западный
муссон, а возвращались они, когда начинал дуть юго-восточный ветер.
По-видимому, Милингимби было постоянным местом стоянки прау малайских
купцов. На острове бил родник, и они могли пополнять здесь запасы воды.
Родник, известный под названием Макасар-Уэлл, тоже окружают высокие
тамаринды. На берегах водоема лежат целые груды раковин, свидетельствуя о
пиршествах аборигенов. Вероятно, здесь когда-то было место племенных сборов.
Малайцы с Целебеса ели у источника рис и фрукты, а покончив с трапезой,
бросали на землю косточки тамаринда. Эти косточки дали ростки и выросли в
могучие деревья.
Когда я приехал в Милингимби, достопочтенный Эллемор, на чьем попечении
Находится миссия, был в отъезде. Нас встретил достопочтенный Мели Тукай,
фиджиец. Он повез нас к поселку.
Остров Милингимби изобилует песчаными мухами и москитами. Приходится
все время отгонять москитов. После ужина миссис Эллемор принесла жестянки,
наполненные хвойными опилками. Она подожгла их с помощью горящей бумаги.
Хотя дым и предохранял нас, все же пришлось смазать лицо и руки специальным
составом, который действует около двух часов.
Во время моего пребывания в Милингимби меня мучили песчаные мухи. От их
укусов на коже появляются волдыри. Много раз, ощущая укусы, я пристально
рассматривал свои руки, но тщетно. Мои мучители были невидимы.
Эти крошечные насекомые, размером меньше булавочной головки, легко
проникают сквозь противомоскитную сетку. В результате укусов песчаных мух
нередко возникает раздражение кожи, а иногда и лихорадка.
В Милингимби приходится оберегать от насекомых даже домашнюю птицу.
Ночью под насест ставят жестянки с тлеющими опилками.
На следующий день, в воскресенье, я отправился в церковь. Служба велась
в открытом строении. Изнурительная жара, которую можно переносить, пока вас
обдувает ветерком, в закрытом помещении становится совершенно нестерпимой.
Слева сидели мужчины, в центре - ребятишки, справа - женщины с грудными
детьми. Казалось, у каждой женщины был грудной ребенок. Дети лежали на
коленях у матерей. Некоторые из них спали, сидя у женщин на плечах или лежа
прямо на земляном полу.
Рядом с молодым миссионером, читавшим проповедь, стоял худой старый
абориген. Его острая седая бородка ясно говорила о малайском влиянии. Он был
одет в чистую рубашку и брюки цвета хаки. У старика было доброе лицо с
умными глазами, он держался очень прямо. Этот абориген переводил проповедь
фразу за фразой на язык своего народа.
Старик переводил легко и уверенно. Хотя для передачи смысла он
употреблял больше слов, чем миссионер, слушатели были явно захвачены его
красноречием.
Имя старика было Макарвола, но его обычно называли Гарри. Пожалуй,
Гарри из Милингимби - самый популярный абориген севера Австралии. Каждый
этнограф, побывавший в этих краях, немало узнал от этого человека, дававшего
сведения об обычаях и преданиях своего народа.
Собравшиеся в церкви люди слушали проповедь с напряженным вниманием.
На полу между скамьями расположилось несколько собак. Собаки аборигенов
- гладкошерстые, белые с рыжевато-коричневыми пятнами. В них течет кровь
динго; они бросаются на незнакомых людей.
Аборигены любят своих собак, и все же собаки влачат тут жалкое
существование. Хозяева часто бьют их, как правило, рукой по голове. Собаки,
по-видимому, принимают это, как должное. Они покорно стоят с закрытыми
глазами, подставив голову, вздрагивая при каждом ударе. Когда наказание
окончено, собака бурно проявляет свою радость. Она прыгает вокруг хозяина и
норовит лизнуть ему руку.
Две собаки стали рычать друг на друга. Одна из женщин, пробормотав
что-то на родном языке, сильно ударила провинившуюся собаку. Та безропотно
ждала следующего удара. Их последовало два. Вторая собака легла на спину
возле женщины, подняв передние лапы. Женщина положила загрубелую ступню псу
на грудь, потом отвела ногу. Собака взяла ногу женщины в пасть, осторожно
сжала зубами л стала лизать.
Голый темнокожий ребенок взобрался на собаку. Та повернула голову и
лизнула младенца в лицо.
Многие дети присматривали за младшими братьями и сестрами, сидевшими
рядом с ними. Они выговаривали малышам, если те начинали ерзать, и
прекращали начинающийся было плач.
Я обратил внимание на мальчика лет двенадцати, присматривавшего за
братишкой. Обняв его за плечи, он время от времени наклонялся и что-то
шептал ему на ухо. Его слова, по-видимому, рассмешили малыша: Он прикрыл рот
ладонью, чтобы не рассмеяться.
Церковные гимны исполнялись на языке аборигенов. Пели дружно, а дети -
громче всех.
Каждое утро сестра Пик, монахиня из миссии, раздавала детям молоко. Они
собирались вокруг нее, держа в руках жестяные кружки, болтая как стайка
попугаев. Матери спускали на землю малышей, которых несли на руках, и ждали,
пока те получат свою порцию молока.
Я пошел вместе с сестрой Пик в амбулаторию, где собрались аборигены,
нуждавшиеся в медицинской помощи. Это было небольшое, но хорошо
оборудованное помещение со скамейкой вдоль наружной стены. На скамье сидели
несколько женщин и детей.
Около двери на земле сидела женщина и кормила грудью ребенка. Рядом с
ней стоял старик. Он опирался на одну ногу; вторая нога была согнута в
колене, и ступня лежала чуть выше колена первой ноги. Вероятно, стоять в
этой журавлиной позе удобно: мужчины охотно ее принимают.
У аборигенов много излюбленных поз, рассчитанных на то, чтобы дать
отдых усталым мышцам. Иногда они стоят, держа за спиной копьеметалку,
продетую с обоих боков под локти. Они легко принимают такую позу благодаря
прямой осанке. Я часто видел, как они идут через заросли, опираясь спиной о
копьеметалку.
Самая распространенная поза отдыха - это присесть на корточки, подтянув
колени к подбородку.
Аборигены чрезвычайно стойко переносят боль. Даже дети и грудные
младенцы проявляют удивительный стоицизм. У младенца, которого кормила
грудью женщина, сидевшая на земле у входа, был под мышкой нарыв величиной с
яблоко. Кожа на опухоли так туго натянулась, что казалась светлой. Бедному
ребенку приходилось отставлять ручку от бока. И все-таки он почти никогда не
плакал!
Пока сестра оказывала больному ребенку помощь, мать кормила его грудью.
Он жадно сосал, отрываясь только тогда, когда руки сестры причиняли ему
боль. Тут он тихонько хныкал.
Мне полюбился этот малыш, он стал для меня символом мужества. Каждое
утро я ждал, чтобы мать его принесла, в надежде, что нарыв прорвался. И вот
наступило утро, когда ручка ребенка спокойно свисала вдоль бока. Мать
радостно улыбалась.
Пациенты, ждавшие своей очереди на скамье, страдали от разных недугов.
Их лечили от фурункулов и сыпи, ушных и глазных болезней, от кашля и
растяжения связок. Дети с болячками на ногах принимали горячие ножные ванны,
ожидая, пока сестра Пик сделает им перевязку.
Сестре помогала девочка лет десяти с очень привлекательным личиком. Она
сама вызвалась носить бинты, тазы с горячей водой и баночки с мазью. Сестра
рассказала мне, что несколько недель назад девочку привели в амбулаторию со
страшным нарывом, Сначала девочка, ужасно боялась, но потом благодарность
пересилила, и каждое утро она добровольно являлась в амбулаторию; помогать.
Девочка была прирожденной сестрой милосердия. Искусно и умело она смазывала
и перевязывала болячки другим детям, которые относились к ней с полным
доверием.
Как правило, аборигены обожают лекарства. Они глотают их с гримасой и
тут же расплываются в довольной улыбке, словно лекарство уже помогло им.
Оказав помощь пациентам в амбулатории, сестра Пик ежедневно
отправлялась в обход жилищ аборигенов, чтобы обслужить лежачих больных и
оказать медицинскую помощь тем из них, которые жили вне миссии и боялись
прийти в амбулаторию.
В Милингимби два поселка аборигенов. Они расположены по обе стороны
зданий миссии. Один служит пристанищем для тех австралийцев, которые все еще
живут жизнью предков. Время от времени они появляются на несколько дней в
миссии и снова уходят. Бурера с мыса Стюарт (к западу от Милингимби) -
независимый, смелый народ - часто проходят по территории миссии после охоты,
нагруженные дичью. Случается, враждебные группы затевают ссоры, а иногда и
драки, в которых гибнут мужчины, сраженные копьями.
Второй поселок населяют более "цивилизованные" аборигены. Их
предводитель - Гарри. Они носят набедренные повязки и регулярно моются.
Сначала в Милингимби был только один лагерь. Потом Гарри увел
отколовшуюся группу аборигенов и основал второй лагерь. Я спросил его, чем
это было вызвано. Оказывается, в первом лагере дети Гарри не могли выучиться
правильно говорить на родном языке; по его словам, некоторые аборигены из
этого лагеря говорят на очень плохом языке. Он добавил, что они часто
ругаются, и это дурно сказывается на детях.
Обе группы относились друг к другу с некоторой враждебностью еще и
потому, что многие члены группы Гарри, включая его самого, не были исконными
жителями острова. Гарри родился у залива Арнхем, к востоку от Милингимби;
некоторые аборигены пришли сюда из местностей, жителей которых бурера
считали своими врагами.
Я шел позади сестры Пик по тропинке, проложенной в высокой траве,
которая доходила мне почти до плеч. Лагерь "диких" аборигенов состоял из
шалашей и хижин из оцинкованного железа, стоявших на лужайке, окруженной
зарослями пандануса.
Рослые мужчины, на которых не было ничего, кроме балара - куска коры
или материи, подвязанной к поясу, сидели на корточках в тени деревьев.
Некоторые изготовляли копья. Женщины, одетые так же, как и мужчины,
выглядывали из своих шалашей и хижин. Одна женщина плела сумку.
У мужчин была развитая грудная клетка, мощное телосложение и тонкие
ноги; на груди и плечах - рубцы, указывающие, к какому племени они
принадлежат. Со шнурков на шее свисали плетеные мешочки, набитое корой. Это
"маджинджи". Готовясь к бою, воин кусает маджинджи, чтобы прибавить себе
храбрости.
Мужчины и женщины дружелюбно улыбались мне, когда я угощал их табаком.
Как и все "дикие" -аборигены, которых мне привелось видеть, они держались с
чувством собственного достоинства. Гордая, независимая осанка,
неторопливость, с которой они принимали мои подарки, - все это было
неосознанным отражением их веры в свое превосходство.
Я восхищался ими за это. Мне, представителю белой расы, хотелось бы так
же легко и естественно завоевывать уважение темнокожих, с которыми .я
встречался.
Сестра Пик осматривала ребенка, родившегося два дня назад. Поперек лба
у ребенка проходила белая полоса, на груди глиной были нанесены племенные
знаки. У него был больной вид, и сестра Пик сказала женщине, чтобы та
принесла его в амбулаторию. Женщина объяснила сестре Пик на своем языке, что
ребенка должны вылечить знаки, нарисованные у него на теле. Однако сестра
настаивала на своем, и мать обещала принести ребенка на прием.
Пока сестра Пик занималась старухой, распластавшейся на земле с
закрытыми глазами, с лицом, выражавшим безнадежность и смирение, я подошел к
костру, перед которым сидели на корточках старая женщина со сморщенным лицом
и маленькая девочка. Позднее я узнал, что мать девочки умерла, и теперь ее
матерью; считается эта старуха.
Горка золы и угля разделяла, тлеющие концы двух поленьев костра.
Старуха бросала на эту горку мелких крабов и переворачивала их палкой. Время
от времени девочка, запустив пальцы между угольками, вытаскивала и съедала
краба, не меняя позы. Она ела очень быстро. Иногда она поднимала на меня
глаза и улыбалась. На зубах у нее была зола.
Подошел старик, неся дудку длиной около шести футов, около шести дюймов
{Дюйм равен 2,5 см.} в диаметре. Он показал на дудку пальцем, видимо, желая
привлечь мое внимание.
- Диджери-ду! - сказал он.
Диджери-ду - один из немногих музыкальных инструментов австралийцев. Я
знаками попросил старика поиграть на нем. Он приложил тонкий конец дудки к
губам и извлек из нее две глубокие, мелодичные ноты, попеременно повторяя
их. У меня по коже пробежали мурашки, словно во мне внезапно пробудился
какой-то далекий первобытный инстинкт.
Девочка, поедавшая крабов, подошла и стала рядом со мной. Наверное она
среди жителей Грут-Айленда, Арнхемленда и Кимберлея заставили бы
правительство немедленно организовать там больницы. Но, поскольку болеют
аборигены, это заболевание тактично именуется "кожным" и нередко
рассматривается как свойственное исключительно "черным", как лишнее
подтверждение того, что аборигенам не место в цивилизованном обществе.
Мы прошлись по обширному саду, почву для которого аборигенам пришлось
носить с другого конца острова. Было видно, что за деревьями хорошо
ухаживают. Сад наглядно свидетельствовал о том, каких успехов достигли
жители Грут-Айленда под руководством Грея.
Сначала эксперимент Грея подвергся недоброжелательной критике со
стороны миссий, но он упорно добивался своего. Если Грей достигнет
поставленной цели, колония сможет сама себя обеспечивать продовольствием,
Грей сказал австралийке, сидевшей вместе с другими женщинами в тени
акации:
- Покажи-ка своего ребенка мистеру Маршаллу!
Обращаясь ко мне, он добавил:
- Младенец родился три дня назад. Вам, наверное, будет интересно на
него взглянуть.
Женщина поднялась и подошла к соседнему дереву, в тени которого на
песке спал ребенок. Она взяла его на руки и принесла нам. Это был упитанный
малыш. Сморщенный кулачок, который он поднес ко рту, был облеплен песком.
Когда малыш открыл рот, я увидел, что и на языке у него песок.
Кожа ребенка, казалось, была слишком велика для его маленького тельца:
когда малыш двигал ручками или ножками, на них образовывались складки. Вся
кожа была покрыта тончайшими линиями, как будто в стране предков, из
которой, согласно поверью, явился ребенок, не хватило новой кожи и его
наскоро завернули в кожу старика.
На веках у новорожденного была корка. Грей сказал матери:
- Принеси его ко мне попозже, я пущу ему в глаза лекарство.
Пилот "Каталины" торопился продолжить полет. Мы заспешили к берегу. Был
полный прилив, и катер оказался еще дальше от берега, чем утром.
Мой "конь" ждал меня. У него по-прежнему был мрачный вид. Я взобрался к
нему на спину, поглощенный своими мыслями, но, когда он вошел в воду, вдруг
вспомнил, как он сбросил меня на песок утром. Одно дело, если тебя
сбрасывают на песок, другое - если тебя швырнут на дно большого катера.
- Опусти меня в лодку потихоньку, братец, - сказал я ему.
Казалось, он не расслышал моих слов. Я попытался еще раз:
- Ноги у меня больные, совсем слабые. Ты меня осторожно спусти в лодку,
как больного.
Никакого результата! Абориген и бровью не повел.
- Видел, как малыши сидят на шее у матерей? - наконец взмолился я. - Я
- как эти малыши. Мать осторожно опускает малыша на землю.
Тщетные мольбы! Этот парень - болван. А может быть, он глухой? Или ни
слова не понимает по-английски? Я погрузился в меланхолию, ясно представив
себе, что меня ждет. Вот пилот и команда осторожно поднимают меня: "Дело
дрянь... сломан позвоночник... никакой надежды на выздоровление". Затем меня
ждет больница в Дарвине - озабоченные врачи и хорошенькие медицинские сестры
со слезами на глазах.
"Сестра, вы могли бы отправить эту телеграмму моей жене, пока я еще
жив?"
Я быстро сочинил несколько превосходных, трогательных телеграмм. Потом
я представил себе искаженное ужасом лицо жены и дочурку, которая спрашивает:
"Мамочка, а папа никогда не вернется домой?"
Тут меня охватило страстное желание уберечь свою спину. Наклонив
голову, я грозно закричал прямо в ухо своему "носильщику":
- Если ты меня сбросишь в лодку, я тебе шею сверну!
Но и это не произвело на него никакого впечатления.
Я ужасно рассердился на самого себя. Зачем я приехал на север? Для
чего? Разве мне было плохо дома? Здесь жара, москиты, песчаные мухи... Вот я
сижу на спине у этого темнокожего, вместо того чтобы беседовать с друзьями в
баре...
Мы приближались к катеру с катастрофической быстротой.
Я сделал последнюю отчаянную попытку, В моих словах и голосе было
столько убеждения, столько искренности, что они тронули бы и камень.
- Полегче, братец! Полегче! - повторял я.
Абориген опустил меня в лодку так осторожно и мягко, как отец - родное
дитя.
Острова Крокодайл, расположенные вблизи северного побережья
Арнхемленда, отделены от материка узкой, полоской воды. На одном из островов
- Милингимби - организована методистская миссия.
Во время войны на острове находилась база военно-воздушных сил. Многие
летчики говорили об этой миссии как о самой интересной на севере Австралии.
Лейтенант Джек Слейд из отряда связи, расположенного в Дарвине, каждую
неделю вылетал на старом биплане "Дрэгон" в северные миссии.
В одно прекрасное утро я сел в "Дрэгон" вместе со Слейдом, и мы
отправились в Милингимби.
Большому самолету не страшны порывы ветра; он невозмутимо рассекает
воздух, опасаясь лишь грозовых туч. Но наш "Дрэгон" был целиком в его
власти. Мы не боролись с ветром. Беззаботный и веселый "Дрэгон" снижался и
поднимался, балансируя на плечах бегущих облаков.
Зная, что мне хочется получше разглядеть эту землю - убежище
аборигенов, Джек Слейд всячески шел мне навстречу. В дальнейшем мы совершили
вместе много полетов, и благодаря ему я по-настоящему увидел Арнхемленд.
Мы оставили позади затопленные лесистые участки вокруг Дарвина. Внизу
расстилались болота, питающие реку Аллигатор. Густая высокая трава, сгибаясь
под собственной тяжестью, лежала на поверхности воды.
- Буйволы! {Имеется в виду индийский водяной буйвол, или арни (Bubalus
Bubalus). Он был завезен в Австралию с о-ва Тимор и из Индии и одичал здесь
еще в первой половине XIX в.} - крикнул Слейд, стараясь перекрыть рев
мотора, - Сейчас снизимся!
Самолет пошел вниз, как птица, садящаяся на воду. Когда до земли
осталось всего несколько футов, "Дрэгон" понесся над зеленой, пропитанной
влагой, равниной.
Буйволы паслись стадами, парами или поодиночке. Они наблюдали за нашим
приближением, запрокинув голову, так что огромные рога ложились им на спину.
Когда "Дрэгон" с ревом пролетал над ними, животные разбегались, шлепая
копытами по воде и поднимая каскады брызг.
Там, где траву не прибило дождем, мы видели, как ровную зеленую
поверхность внезапно прорезали поднятые вверх темные головы животных. Потом
буйволы разбегались в стороны, приводя в движение траву и воду. Местность
изобиловала небольшими прудами, окаймленными тиной, в которых эти животные
любят валяться. Здесь лежали огромные самцы, выставив из воды только голову
и шею.
Мы летели все вперед над этим царством буйволов. Огромные животные так
далеко зашли в болота, что ни один охотник не смог бы их здесь настигнуть.
Водяные птицы сидели у них на спинах. На спине у одного буйвола я заметил
трех белых цапель.
Там, где болото высохло, на освещенных солнцем обмелевших местах
рыжевато-коричневые телята жались к своим матерям. Когда буйволицы,
напуганные ревом мотора, бросались прочь, телята бежали за ними. Годовалые
буйволы были светлее, чем взрослые животные; их безрогие головы казались мне
грозными.
Большинство животных было покрыто коркой засохшей тины, так что
определить их окраску было невозможно.
Но буйволы оказались не единственными обитателями болот. Здесь жили
ибисы, дикие утки, аисты, колпицы {Колпица (Platalea leucorodia) - птица
семейства ибисов отряда голенастых.}. Когда наш "Дрэгон" с шумом проносился
над ними, целые стаи птиц взлетали в воздух.
По мере того как мы углублялись в это царство воды и травы, гуси
встречались все чаще. Они взлетали впереди самолета, энергично махая
крыльями, поворачивались в воздухе и исчезали позади нас. На какое-то
мгновение мне становились видны их широкие спины, крылья с черной каймой и
белые треугольнички на хвосте. До взлета гуси сидели в своих гнездах в
густой траве. Две птицы взмыли перед самым носом самолета и пролетели над
нами, широко расставив ноги, чтобы сохранить равновесие, вытянув шею вперед.
Птиц было бесчисленное множество. Казалось, мы присутствуем при
сотворении пернатых! Все новые стаи, поднимались в воздух из своих зеленых
убежищ, и вот мы уже летим над трепещущим черно-белым ковром.
Мы пролетели над рекой, пересекавшей затопленную равнину. С обеих
сторон реку окаймляли деревья. Стаи белых цапель взлетали в воздух. Они
были, как белое облако на упавшем вниз зеленом небе.
На широких песчаных отмелях в устьях рек собралось несметное число
гусей. Подняв голову, они наблюдали за нами.
Мы пронеслись над самыми верхушками кампешевых деревьев, стоящих в
воде. Между стволами цвели голубые водяные лилии.
Северная Австралия от полуострова Кейп-Йорк до Брума - это край
стройных деревьев. Подобно аборигенам они живут недолго? их подтачивают
термиты. Пролетая над лесистыми участками севера, вы увидите лежащие на
земле стволы молодых деревьев. Они редко падают при сильном ветре,
сопутствующем сезону дождей. Наоборот, они валятся в тихую погоду, когда не
шелохнется ни один листок.
Под нами по-прежнему тянулись болота, но вскоре показались невысокие
скалистые горы с плоскими вершинами и отвесными склонами. Красноватые и
розовые скалы вырастали прямо из болота, как причудливые строения. Одни из
них напоминали соединенные между собой колонны. Иногда эти колонны
накренялись, как бы грозя обвалом. Другие стояли особняком.
Эти скалистые острова окружала заросшая лилиями вода. "Островов"
становилось все больше, и скоро болото превратилось в сеть широких каналов,
отделявших "острова" друг от друга.
Мы летели вдоль этих каналов: зубчатые верхушки утесов с обеих сторон
вздымались над самолетом. Наконец, мы взмыли вверх и оказались над открытой
равниной. Близ лагуны теснились строения миссии Оэнпелли. Выгрузив
продовольствие и почту, мы отправились дальше.
За Оэнпелли начиналось центральное плато. В одном месте водопад круто
падал с отвесной скалы. "Дрэгон" пронесся прямо над ее вершиной, сделал
вираж и пошел вниз над самым водопадом. Потом мы набрали высоту, вернулись,
снова перемахнули через скалу и снова с головокружительной быстротой
понеслись сквозь туман мелких брызг, поднимавшихся из бушующего бассейна, в
который низвергался водопад. Через открытое окно кабины мое лицо обдало
брызгами.
Между Оэнпелли и Милингимби на холмистой поросшей лесом местности
поднимается удивительная скала, высотой около 500 футов. Это Нимбува. Ее
вершина - огромный валун, который, как кажется, непрочно сидит на своем
основании. Все в целом напоминает полуотсеченную голову.
Нимбува - имя культурного героя {Культурный герой - мифологический
персонаж, давший людям огонь, полезные растения, племенные обычаи и т. д.}
аборигенов. Уроженцы этих мест считают скалу священной.
В густых зарослях за скалой Нимбува деревья стояли настороженно-тихо.
Внизу царила полнейшая тишина. Казалось, обитатели зарослей спрятались и
притаились перед самым нашим появлением, а как только мы удалимся, тишина
слетит, как покров; послышатся крики и громкий смех, деревья затрепещут,
махая ветвями; темнокожие дети выйдут из расщелин скал, из стволов,
деревьев. Все живое отбросит страх, и древние воины: пустятся в огневую
пляску. Быть может, где-то вдалеке аборигены, шагающие по затерянной
тропинке, услышат эти звуки и вздрогнут, словно увидев наяву то, о чем они
только что грезили.
Наверное, ни один живой человек не ступал на эту землю, охраняемую
духами и непроходимой чащей деревьев.
Вдруг Джек Слейд вскрикнул. "Дрэгон" описал круг, мы вернулись назад.
Под нами, среди деревьев, стоял шалаш аборигенов. Он имел куполообразную
форму. Каркас из изогнутых прутьев был покрыт корой, через низкий вход можно
было пробраться только ползком. Шалаш был заброшен. Неподалеку от него мы
увидели: эму и трех ее птенцов. Заслышав шум самолета, птицы пустились
наутек.
Можно было ожидать, что во время бреющего полета над Арнхемлендом
увидишь множество аборигенов. Однако, хотя они постоянно бродят по
полуострову, их редко можно увидеть. Они проходят по местам, где больше
пищи, и поэтому держатся рек или лесистых и богатых дичью районов.
Многочисленные группы попадаются только в прибрежной полосе. Недалеко от
реки Ливерпуль, родины известного племени, мы увидели еще один; покинутый
шалаш, и это было все.
Здания миссии Милингимби расположены в великолепной роще тамариндов
{Тамаринд (Tamarindus indica). или индийский финик, - дерево из'семейства
бобовых.} на прибрежном холме.
Эти чудесные деревья - воспоминание о периоде, когда северное побережье
Австралии посещали торговцы-малайцы. Малайские прау приплывали к Арнхемленду
из Макасара (остров Целебес) задолго до того, как капитан Кук впервые
приблизился к восточным берегам Австралии. Их пригонял северо-западный
муссон, а возвращались они, когда начинал дуть юго-восточный ветер.
По-видимому, Милингимби было постоянным местом стоянки прау малайских
купцов. На острове бил родник, и они могли пополнять здесь запасы воды.
Родник, известный под названием Макасар-Уэлл, тоже окружают высокие
тамаринды. На берегах водоема лежат целые груды раковин, свидетельствуя о
пиршествах аборигенов. Вероятно, здесь когда-то было место племенных сборов.
Малайцы с Целебеса ели у источника рис и фрукты, а покончив с трапезой,
бросали на землю косточки тамаринда. Эти косточки дали ростки и выросли в
могучие деревья.
Когда я приехал в Милингимби, достопочтенный Эллемор, на чьем попечении
Находится миссия, был в отъезде. Нас встретил достопочтенный Мели Тукай,
фиджиец. Он повез нас к поселку.
Остров Милингимби изобилует песчаными мухами и москитами. Приходится
все время отгонять москитов. После ужина миссис Эллемор принесла жестянки,
наполненные хвойными опилками. Она подожгла их с помощью горящей бумаги.
Хотя дым и предохранял нас, все же пришлось смазать лицо и руки специальным
составом, который действует около двух часов.
Во время моего пребывания в Милингимби меня мучили песчаные мухи. От их
укусов на коже появляются волдыри. Много раз, ощущая укусы, я пристально
рассматривал свои руки, но тщетно. Мои мучители были невидимы.
Эти крошечные насекомые, размером меньше булавочной головки, легко
проникают сквозь противомоскитную сетку. В результате укусов песчаных мух
нередко возникает раздражение кожи, а иногда и лихорадка.
В Милингимби приходится оберегать от насекомых даже домашнюю птицу.
Ночью под насест ставят жестянки с тлеющими опилками.
На следующий день, в воскресенье, я отправился в церковь. Служба велась
в открытом строении. Изнурительная жара, которую можно переносить, пока вас
обдувает ветерком, в закрытом помещении становится совершенно нестерпимой.
Слева сидели мужчины, в центре - ребятишки, справа - женщины с грудными
детьми. Казалось, у каждой женщины был грудной ребенок. Дети лежали на
коленях у матерей. Некоторые из них спали, сидя у женщин на плечах или лежа
прямо на земляном полу.
Рядом с молодым миссионером, читавшим проповедь, стоял худой старый
абориген. Его острая седая бородка ясно говорила о малайском влиянии. Он был
одет в чистую рубашку и брюки цвета хаки. У старика было доброе лицо с
умными глазами, он держался очень прямо. Этот абориген переводил проповедь
фразу за фразой на язык своего народа.
Старик переводил легко и уверенно. Хотя для передачи смысла он
употреблял больше слов, чем миссионер, слушатели были явно захвачены его
красноречием.
Имя старика было Макарвола, но его обычно называли Гарри. Пожалуй,
Гарри из Милингимби - самый популярный абориген севера Австралии. Каждый
этнограф, побывавший в этих краях, немало узнал от этого человека, дававшего
сведения об обычаях и преданиях своего народа.
Собравшиеся в церкви люди слушали проповедь с напряженным вниманием.
На полу между скамьями расположилось несколько собак. Собаки аборигенов
- гладкошерстые, белые с рыжевато-коричневыми пятнами. В них течет кровь
динго; они бросаются на незнакомых людей.
Аборигены любят своих собак, и все же собаки влачат тут жалкое
существование. Хозяева часто бьют их, как правило, рукой по голове. Собаки,
по-видимому, принимают это, как должное. Они покорно стоят с закрытыми
глазами, подставив голову, вздрагивая при каждом ударе. Когда наказание
окончено, собака бурно проявляет свою радость. Она прыгает вокруг хозяина и
норовит лизнуть ему руку.
Две собаки стали рычать друг на друга. Одна из женщин, пробормотав
что-то на родном языке, сильно ударила провинившуюся собаку. Та безропотно
ждала следующего удара. Их последовало два. Вторая собака легла на спину
возле женщины, подняв передние лапы. Женщина положила загрубелую ступню псу
на грудь, потом отвела ногу. Собака взяла ногу женщины в пасть, осторожно
сжала зубами л стала лизать.
Голый темнокожий ребенок взобрался на собаку. Та повернула голову и
лизнула младенца в лицо.
Многие дети присматривали за младшими братьями и сестрами, сидевшими
рядом с ними. Они выговаривали малышам, если те начинали ерзать, и
прекращали начинающийся было плач.
Я обратил внимание на мальчика лет двенадцати, присматривавшего за
братишкой. Обняв его за плечи, он время от времени наклонялся и что-то
шептал ему на ухо. Его слова, по-видимому, рассмешили малыша: Он прикрыл рот
ладонью, чтобы не рассмеяться.
Церковные гимны исполнялись на языке аборигенов. Пели дружно, а дети -
громче всех.
Каждое утро сестра Пик, монахиня из миссии, раздавала детям молоко. Они
собирались вокруг нее, держа в руках жестяные кружки, болтая как стайка
попугаев. Матери спускали на землю малышей, которых несли на руках, и ждали,
пока те получат свою порцию молока.
Я пошел вместе с сестрой Пик в амбулаторию, где собрались аборигены,
нуждавшиеся в медицинской помощи. Это было небольшое, но хорошо
оборудованное помещение со скамейкой вдоль наружной стены. На скамье сидели
несколько женщин и детей.
Около двери на земле сидела женщина и кормила грудью ребенка. Рядом с
ней стоял старик. Он опирался на одну ногу; вторая нога была согнута в
колене, и ступня лежала чуть выше колена первой ноги. Вероятно, стоять в
этой журавлиной позе удобно: мужчины охотно ее принимают.
У аборигенов много излюбленных поз, рассчитанных на то, чтобы дать
отдых усталым мышцам. Иногда они стоят, держа за спиной копьеметалку,
продетую с обоих боков под локти. Они легко принимают такую позу благодаря
прямой осанке. Я часто видел, как они идут через заросли, опираясь спиной о
копьеметалку.
Самая распространенная поза отдыха - это присесть на корточки, подтянув
колени к подбородку.
Аборигены чрезвычайно стойко переносят боль. Даже дети и грудные
младенцы проявляют удивительный стоицизм. У младенца, которого кормила
грудью женщина, сидевшая на земле у входа, был под мышкой нарыв величиной с
яблоко. Кожа на опухоли так туго натянулась, что казалась светлой. Бедному
ребенку приходилось отставлять ручку от бока. И все-таки он почти никогда не
плакал!
Пока сестра оказывала больному ребенку помощь, мать кормила его грудью.
Он жадно сосал, отрываясь только тогда, когда руки сестры причиняли ему
боль. Тут он тихонько хныкал.
Мне полюбился этот малыш, он стал для меня символом мужества. Каждое
утро я ждал, чтобы мать его принесла, в надежде, что нарыв прорвался. И вот
наступило утро, когда ручка ребенка спокойно свисала вдоль бока. Мать
радостно улыбалась.
Пациенты, ждавшие своей очереди на скамье, страдали от разных недугов.
Их лечили от фурункулов и сыпи, ушных и глазных болезней, от кашля и
растяжения связок. Дети с болячками на ногах принимали горячие ножные ванны,
ожидая, пока сестра Пик сделает им перевязку.
Сестре помогала девочка лет десяти с очень привлекательным личиком. Она
сама вызвалась носить бинты, тазы с горячей водой и баночки с мазью. Сестра
рассказала мне, что несколько недель назад девочку привели в амбулаторию со
страшным нарывом, Сначала девочка, ужасно боялась, но потом благодарность
пересилила, и каждое утро она добровольно являлась в амбулаторию; помогать.
Девочка была прирожденной сестрой милосердия. Искусно и умело она смазывала
и перевязывала болячки другим детям, которые относились к ней с полным
доверием.
Как правило, аборигены обожают лекарства. Они глотают их с гримасой и
тут же расплываются в довольной улыбке, словно лекарство уже помогло им.
Оказав помощь пациентам в амбулатории, сестра Пик ежедневно
отправлялась в обход жилищ аборигенов, чтобы обслужить лежачих больных и
оказать медицинскую помощь тем из них, которые жили вне миссии и боялись
прийти в амбулаторию.
В Милингимби два поселка аборигенов. Они расположены по обе стороны
зданий миссии. Один служит пристанищем для тех австралийцев, которые все еще
живут жизнью предков. Время от времени они появляются на несколько дней в
миссии и снова уходят. Бурера с мыса Стюарт (к западу от Милингимби) -
независимый, смелый народ - часто проходят по территории миссии после охоты,
нагруженные дичью. Случается, враждебные группы затевают ссоры, а иногда и
драки, в которых гибнут мужчины, сраженные копьями.
Второй поселок населяют более "цивилизованные" аборигены. Их
предводитель - Гарри. Они носят набедренные повязки и регулярно моются.
Сначала в Милингимби был только один лагерь. Потом Гарри увел
отколовшуюся группу аборигенов и основал второй лагерь. Я спросил его, чем
это было вызвано. Оказывается, в первом лагере дети Гарри не могли выучиться
правильно говорить на родном языке; по его словам, некоторые аборигены из
этого лагеря говорят на очень плохом языке. Он добавил, что они часто
ругаются, и это дурно сказывается на детях.
Обе группы относились друг к другу с некоторой враждебностью еще и
потому, что многие члены группы Гарри, включая его самого, не были исконными
жителями острова. Гарри родился у залива Арнхем, к востоку от Милингимби;
некоторые аборигены пришли сюда из местностей, жителей которых бурера
считали своими врагами.
Я шел позади сестры Пик по тропинке, проложенной в высокой траве,
которая доходила мне почти до плеч. Лагерь "диких" аборигенов состоял из
шалашей и хижин из оцинкованного железа, стоявших на лужайке, окруженной
зарослями пандануса.
Рослые мужчины, на которых не было ничего, кроме балара - куска коры
или материи, подвязанной к поясу, сидели на корточках в тени деревьев.
Некоторые изготовляли копья. Женщины, одетые так же, как и мужчины,
выглядывали из своих шалашей и хижин. Одна женщина плела сумку.
У мужчин была развитая грудная клетка, мощное телосложение и тонкие
ноги; на груди и плечах - рубцы, указывающие, к какому племени они
принадлежат. Со шнурков на шее свисали плетеные мешочки, набитое корой. Это
"маджинджи". Готовясь к бою, воин кусает маджинджи, чтобы прибавить себе
храбрости.
Мужчины и женщины дружелюбно улыбались мне, когда я угощал их табаком.
Как и все "дикие" -аборигены, которых мне привелось видеть, они держались с
чувством собственного достоинства. Гордая, независимая осанка,
неторопливость, с которой они принимали мои подарки, - все это было
неосознанным отражением их веры в свое превосходство.
Я восхищался ими за это. Мне, представителю белой расы, хотелось бы так
же легко и естественно завоевывать уважение темнокожих, с которыми .я
встречался.
Сестра Пик осматривала ребенка, родившегося два дня назад. Поперек лба
у ребенка проходила белая полоса, на груди глиной были нанесены племенные
знаки. У него был больной вид, и сестра Пик сказала женщине, чтобы та
принесла его в амбулаторию. Женщина объяснила сестре Пик на своем языке, что
ребенка должны вылечить знаки, нарисованные у него на теле. Однако сестра
настаивала на своем, и мать обещала принести ребенка на прием.
Пока сестра Пик занималась старухой, распластавшейся на земле с
закрытыми глазами, с лицом, выражавшим безнадежность и смирение, я подошел к
костру, перед которым сидели на корточках старая женщина со сморщенным лицом
и маленькая девочка. Позднее я узнал, что мать девочки умерла, и теперь ее
матерью; считается эта старуха.
Горка золы и угля разделяла, тлеющие концы двух поленьев костра.
Старуха бросала на эту горку мелких крабов и переворачивала их палкой. Время
от времени девочка, запустив пальцы между угольками, вытаскивала и съедала
краба, не меняя позы. Она ела очень быстро. Иногда она поднимала на меня
глаза и улыбалась. На зубах у нее была зола.
Подошел старик, неся дудку длиной около шести футов, около шести дюймов
{Дюйм равен 2,5 см.} в диаметре. Он показал на дудку пальцем, видимо, желая
привлечь мое внимание.
- Диджери-ду! - сказал он.
Диджери-ду - один из немногих музыкальных инструментов австралийцев. Я
знаками попросил старика поиграть на нем. Он приложил тонкий конец дудки к
губам и извлек из нее две глубокие, мелодичные ноты, попеременно повторяя
их. У меня по коже пробежали мурашки, словно во мне внезапно пробудился
какой-то далекий первобытный инстинкт.
Девочка, поедавшая крабов, подошла и стала рядом со мной. Наверное она