ко мне и сказал:
- Пора идти!
- Сию минуту, - отозвался я.
- Понравился тебе мой рассказ, а? - спросил Мадуа, радостно улыбаясь.
- Замечательный рассказ! Ты - лучший рассказчик из всех, кого я
когда-либо слышал. Как бы мне хотелось погостить у вас на острове недельку!
- Я все рассказы знаю, - сказал Мадуа, гордо выпрямившись. - Мужчины с
Баду - лучшие воины Торресова пролива. Все острова боятся Баду. Тебе
повезло, что ты напал на меня. Один я знаю все истории Старых Людей.
- Как бы я хотел тут остаться!
- Я запишу для тебя все истории о нашем народе, - сказал Мадуа. -
Расскажу об острове Баду. Я сделаю это для тебя.
Он пристально посмотрел на меня и улыбнулся:
- Надеюсь, ты будешь рад получить от меня письмо?
- Я буду гордиться твоими письмами, хранить их и часто перечитывать.
- Пришлешь мне бумагу и карандаш? Я хорошо умею писать.
- Пришлю и бумагу и карандаш, - обещал я. - И пришлю тебе книги для
чтения. Ну что ж, пора идти.
- Пожмем друг другу руку, а? - предложил Мадуа.
Мы обменялись рукопожатием. Я пошел за аборигеном к берегу, где ждала
шлюпка. Мадуа стоял и смотрел нам вслед.
Остров Четверга - центр распределения грузов и почты не только для
островов Торресова пролива, но и для миссий на материке, на побережье залива
Карпентария. На западном побережье полуострова Кейп-Йорк находятся
религиозные миссии Мапун, Уэйпа и Орукун.
Мапун расположен около Порт-Масгрейв, в ста милях южнее острова
Четверга, Уэйпа - в пятидесяти милях ниже по берегу залива, а Орукун - в
пятидесяти милях ниже Уэйпы.
Миссию в Мапуне возглавлял Ф. Кейн. В ведении мистера Кейна также
находились люгеры, доставлявшие грузы для всех трех миссий. Он приехал на
остров Четверга, чтобы получить продовольствие для миссий на период дождей,
и согласился взять меня с собой и показать мне миссии. Наш люгер отплыл на
рассвете. На спокойное море падал розовый отблеск алеющего неба. Мы прошли
вдоль берегов острова Принца Уэльского, склоны которого были исчерчены
длинными тенями деревьев, и вошли в пролив Эндевор.
Западное побережье полуострова Кейп-Йорк представляет собой
однообразную равнину. За светлой полосой песчаного берега тянутся заросли.
Казуарины {Казуарина, или железное дерево, - дерево из семейства
казуариновых с проникающими членистыми ветвями в очень твердой древесиной.},
более неприхотливые, чем стройные кампешевые деревья и эвкалипты, растут у
самой воды. Их листва отбрасывает тень на белую кромку набегающих волн.
Отгороженная этим заслоном из деревьев безлюдная земля, казалось,
источала немую грусть, которую явственно ощущали люди на люгере. Лишь там,
где в сплошной стене деревьев пробили брешь реки, можно было, как через
приоткрытую дверь, заглянуть в глубь полуострова. Взору открывались
безмолвные темные плесы и широкие устья рек, стаи диких уток и гусей над
зелеными оврагами, заросли ризофор, под чьими корнями-щупальцами наверняка
скрывались крабы и крокодилы.
Когда-то по этим водным путям плавали темнокожие люди в лодках из коры;
всплеск пронзенной острогой рыбы и трепетное падение подбитой птицы
свидетельствовали о присутствии человека на этих ныне заброшенных берегах.
Теперь тут царит тишина, в которой таится безмолвное обвинение белым.
Реки носят чужие названия: Коттерел, Доубой, Макдональд, Джексон, Скардои.
Они пробиваются к морю через песчаные наносы.
Я обратил внимание на птиц, которые, нахохлившись, неподвижно сидели на
песке.
- Что это за птицы? - спросил я одного из членов экипажа - метиса,
которого окружающие называли Гарди.
- Не знаю, мистер Маршалл, - ответил, он. - Это знают только Старые
Люди.
"Старые Люди"... Эти слова постепенно наполнялись для меня новым
содержанием. Это не только наименование аборигенов, которые жили на
полуострове Кейп-Йорк до появления миссионеров; я воспринимал эти слова, как
почетный титул. Австралийцы из миссий упоминали о Старых Людях с оттенком
грусти, а я - почти с чувством благоговения.
Большинство жителей Мапуна - как метисов, так и чистокровных
австралийцев - родились уже после создания миссии. Они были грамотны, но уже
не помнили местных названий деревьев и животных. Эти австралийцы носили
европейскую одежду и работали на скотоводческих фермах. Они питались
консервами и знали цену деньгам. Но среди них еще было несколько стариков и
старух из племени мьял, которые помнили родной язык.
Вот это и были Старые Люди. Когда я о чем-нибудь спрашивал Гарди, он
чаще всего говорил, что ответить мне могут только Старые Люди.
Гарди был тихий, спокойный человек с мягким голосом. Он с гордостью
сообщил мне, что летал на самолете. Оказывается, попав в армию, Гарди был
направлен в Айрон-Рейндж на востоке полуострова, где выполнял работу
лесоруба. В Айрон-Рейндж он ехал верхом, а обратно летел на самолете.
Вспоминая свои впечатления от последнего полета, заметил, что в
самолете меня клонит ко сну.
- А меня нет, - ответил Гарди. - Я слышал, как один летчик сказал
другому: "Может, лучше вернуться?". От этих слов мне стало не по себе.
- Что-нибудь случилось с мотором?
- Нет. Просто был дождь и облака. Мы летели тумане, земли не было
видно.
У Гарди было стройное тело и тонкие ноги чистокровного аборигена.
Другой абориген - член экипажа, был крепко скроен и по внешнему виду
напоминал островитянина Торресова пролива. На его круглом лице залегли
глубокие складки, проходившие между бровей и от ноздрей к уголкам рта.
Когда Гарди стал за руль, этот абориген подошел ко мне. Я спросил, как
его зовут.
- Дэвид Мамуз Питт, - ответил он.
Я повторил его имя и спросил, что значит Мамуз.
- Мамуз - это вождь, предводитель племени. Человек, который все может.
- А твой отец был "Мамуз"?
- Да, мой отец был большим человеком на островах. Давно, когда миссии
еще не было, мой отец приехал на Торресовы острова с темнокожим американцем.
Целых семь лет он помогал основывать миссии. Моя мать была первой метиской в
Мапуне. Она родом из Бернтауна.
- Расскажи-ка мне подробнее о своем отце. Он, наверное, был интересным
человеком.
- Да, он часто рассказывал мне всякие истории. Было время - Старые Люди
работали на люгере, который зашел в эти края. Хозяину люгера, белому, были
нужны перламутровые раковины. Вот Старые Люди вылавливали их для него.
Раз они ушли в море надолго. Белый говорит Старым Людям: "Не пейте
воду. Надо беречь воду".
Он взял молоток и наглухо заколотил отверстие в бочке с водой. Он
сказал: "Найдете много раковин - дам вам воды".
Ночью двое мужчин выбросили его за борт. Они позвали остальных:
"Вставайте, вставайте, мы бросили капитана в море". "Правильно, - сказали
те. - Теперь поплыли домой".
Они не знали, что с запада налетит ураган и потопит судно около
Джейни-Крик.
Старые Люди нарочно забросили рыболовные сети возле затонувшего люгера,
чтобы казалось, будто это капитан ловил рыбу. Когда с острова Четверга
пришли белые, им сказали, что капитана утащил крокодил.
Старые Люди сняли с люгера муку, мыло, лекарства - все, что там было.
Они съели мыло, выпили всю касторку и другие лекарства.
Это мне рассказал отец. Он тоже ел мыло. Там было много людей - с рек
Коэн, Пайн, Батавия. Все они были метисы.
Но тут приехали протектор аборигенов {"Протектор аборигенов" -
чиновник, ведающий делами аборигенов. Такая должность существует в каждом
штате Австралии.} с острова Четверга и один белый сержант. Протектор погубил
много людей. Он и сержант расстреляли всех, кто попался им на берегу. Они
стреляли по людям, бежавшим среди деревьев. Рядом с убитыми они оставляли
табак, топоры и другие подарки, чтобы показать Старым Людям, что белые - их
друзья и, значит, убивать белых нельзя. Они знали - придут друзья убитых,
станут подбирать трупы и возьмут подарки.
Но многим все-таки удалось убежать. Мой отец жил на реке, он так ловко
прятался, что его никто не мог найти.
- Как жаль, что я не знал твоего отца, - сказал я.
- Да, - сказал Дэвид, - мой отец был хороший человек.
Услышав какой-то звук, Дэвид поспешил на корму. Привязанная к поручням
удочка вздрагивала от тяжести крупной рыбы. Мистер Кейн вытащил рыбу на
палубу. Она билась и разевала пасть, показывая длинные острые зубы. Рыба
весила не меньше двадцати фунтов. Во время всей поездки у нас был неплохой
улов.
Мы прибыли в Мапун под вечер. Длинный ряд кокосовых пальм отбрасывал
тень на белый пляж и тянулся вглубь, к зданию миссии и хижинам метисов.
Ребятишки с криком бежали к морю, чтобы помочь вытащить шлюпку на берег.
Трудно было поверить, что это Австралия.
Кейн спросил меня, не хочу ли я выступить перед жителями миссии. Я с
радостью согласился.
И вот я стоял на церковной кафедре в Мапуне, глядя на обращенные ко мне
лица. Здесь были люди с кожей цвета слоновой кости, темно- и
светло-коричневых оттенков. У одних были тонкие черты лица, у других -
примитивные, грубые. У одних темную кожу освещали голубые глаза; у других
были светлые волосы.
Это были отверженные дети моей страны. Обычно белые считают метисов
низшими существами. Один из наших политических деятелей выступил со
следующим заявлением: "Как правило, метисы наследуют от обоих родителей их
пороки, а не добродетели". Говорят, что метисам не повезло вдвойне - их
родители, якобы наиболее опустившиеся представители обеих рас.
Эти широко распространенные взгляды основаны на расовых предрассудках и
незнании фактов. Метисы лишь в редких случаях происходят от опустившихся
белых и распущенных женщин-аборигенок. Зачастую они дети белых, уважаемых
своими согражданами, и темнокожих, уважаемых своими соплеменниками. Если бы
в нашем обществе расовые предрассудки не влияли на отношения между людьми,
из метисов выходили бы такие же люди, не хуже и не лучше, чем их белые отцы.
Но поскольку метисы чаще встречаются с презрением или снисхождением,
чем с уважением и пониманием, они начинают стыдиться своей, туземной крови и
всячески стараются выдать себя за белых.
Сестра милосердия, которая, когда началась война с Японией, должна была
эвакуировать детей-метисов из миссии на острове Крокер в Сидней, рассказала
мне, как болезненно реагировали дети, когда цвет их кожи вызывал любопытство
окружающих.
Однажды, когда группа белых стала глазеть на детей, одна из девочек с
кожей цвета меда спросила:
- Сестра, вы знаете, что говорят эти люди?
- Нет, они стоят слишком далеко от нас, - ответила та.
- Нетрудно догадаться.
- Что же они говорят?
- Они говорят: посмотрите-ка на этих черных детишек!
В поезде к сестре подошла одна из девочек и сказала со слезами, что
"белая леди" в вагоне назвала Дженни черной.
Другая девочка, перехватив любопытные взгляды группы белых, сказала с
горечью: "Нечего глядеть на нас. Вы думаете, что вы - белые, а ведь на самом
деле кожа у вас розовая".
Я не помню всего, что я говорил метисам Мапуна. Помню только, что в
какой-то связи сказал, что дети - гордость родителей. Тут я обратил внимание
на маленькую девочку, внимательно слушавшую меня. У нее была оливковая кожа,
льняные волосы, и голубые глаза. На ее лице была написана удивительная
чистота. Рядом с, ней сидела другая девочка с раскосыми, как у японцев,
глазами и прямыми черными волосами. Ее кожа была очень темной, но отливала
желтизной.
В другом углу я заметил темнокожего мальчика с тонкими нервными
ноздрями и изящно очерченным ртом. Позади него сидела темнокожая женщина с
младенцем, у которого кожа напоминала по цвету смолу камедного дерева.
Вокруг были другие лица, и все они, казалось, предъявляли мне молчаливое
обвинение.
Назначение таких миссий, как в Мапуне, - готовить метисов к жизни в
цивилизованном обществе. Но миссии не достигают сваей цели. Метисы все равно
не смогут стать полноправными гражданами северных городов Австралии до тех
пор, пока белое население этих городов не примет их в качестве таковых.
Метисы вовсе не лишены качеств, необходимых для того, чтобы стать
полноправными гражданами. Дело в том, что белые, эксплуатируют метисов и
способствуют их невежеству, считая их постоянным источником дешевой рабочей
силы. Вот почему сегодня метисы занимают столь приниженное положение.
Воспитание белых в духе расовой терпимости не менее важно для
дальнейшей судьбы метисов, чем воспитание самих метисов.
Выйдя из церкви, я пошел по песчаной дорожке мимо длинного ряда хижин,
в которых жили метисы. На крошечных верандах, скрестив ноги, сидели женщины.
Они улыбались мне. Одно из моих самых ярких впечатлений от Мапуна -
улыбки и смех местных жителей. Это приветливые люди, их легко рассмешить.
Жители Мапуна опрятны и чистоплотны и следят за своей внешностью.
Некоторые из девушек просто красивы, особенно те, в ком смешалась японская и
австралийская кровь. У них тонкие черты лица, прямые черные волосы и
великолепная гладкая кожа, по-видимому, не поддающаяся губительным лучам
жаркого тропического солнца.
Японцы - ловцы жемчуга, промышлявшие вдоль северного побережья
Австралии, покупали ласки местных женщин, снабжая их мужей рисом и табаком.
Их детям, несмотря на прекрасные внешние данные, нет места в городах
Австралии. Из всех метисов они - объект наибольшего презрения, хотя те,
которых я встретил в Мапуне, были приятными, умными людьми.
В Мапуне мало мужчин. В основном мужчины Мапуна работают на окрестных
скотоводческих фермах. Одна женщина сказала мне, что не виделась с мужем уже
два года. Это была стройная, опрятная женщина, довольно бойкая. У нее было
озорное улыбчивое лицо. Когда она вступала в разговор, остальные женщины
начинали весело смеяться.
Мы заговорили о книгах, и я спросил, что она читает.
- Я читаю книжки про любовь. Когда нет любви в жизни, приходится о ней
читать, - - ответила она с забавной гримасой, вызвав смех у своих подруг.
Я познакомился с одной местной девушкой - няней сына миссис Кейн,
пухлого мальчугана со светлыми волосами и важным выражением лица.
У Энни - так звали девушку - было приятное, умное лицо. Она говорила на
отличном английском языке с шотландским выговором: миссионер, у которого она
училась, был шотландец. Закрой я глаза, у меня могло бы создаться
впечатление, что моя собеседница - образованная девушка из Эдинбурга.
- У вас приятный голос, - сказал я Энни. - Мне нравится слушать вас.
Рассмеявшись, она ответила:
- Странные люди эти белые! Им кажется, что в моем голосе есть что-то
необычное. Когда миссис Кейц взяла меня с собой в Брисбен, все просили меня
побольше говорить, потому что им приятно слушать мои голос. Почему? Разве я
говорю не так, как белые?
- Не так, как большинство белых. Вы говорите, как образованная белая
девушка. Жителям Брисбена, конечно, казалось странным, что темнокожая
девушка может говорить так же хорошо, если не лучше, чем они.
- Наверное, они ожидали, что я стану коверкать английские слова? -
спросила Энни.
- Конечно.
- Мне не понравился Брисбен.
- Почему?
- Там слишком холодно.
- Холодно! Мне казалось, что в Брисбене жарко.
- Не так жарко, как у нас.
- Это верно. А люди вам понравились?
- Я чувствовала себя одинокой и чужой.
- Они относились к вам дружелюбно?
- О да! Те, с кем я встречалась, были очень дружелюбны, - ответила Энни
и добавила: - Но это не такое душевное дружелюбие.
- Что значит "не такое душевное дружелюбие"?
- Не такое, как здесь.
- Здесь вы - своя, - сказал я. - Здесь все равны.
- В том-то и дело, - сказала она с жаром. - А в Брисбене было
по-другому.
- Как хорошо было бы жить на свете, если бы цвет кожи не имел значения!
- сказал я.
- О, да, - согласилась девушка.
Она задумалась и после небольшой паузы продолжала:
- Я люблю Мапун. Когда я уезжаю, мне все время вспоминаются эти места.
Я люблю кокосовые пальмы и здешних людей. Мне кажется, что этот край полон
романтики. Иногда его красота навевает на меня грусть.
Энни - чистокровная представительница австралийских аборигенов, которых
в Мапуне немного. Ей двадцать лет.
Кроме мальчугана, которого нянчила Энни, у миссис Кейн было еще двое
сыновей: Рэймонд четырех лет и Илан - шести. Они пришли ко мне вместе с
маленьким темнокожим мальчиком, требуя, чтобы я выполнил данное им утром
обещание.
- Ты забыл про прогулку? - спросил Илан.
- Нет, но сейчас еще слишком жарко.
- А мне уже совсем холодно, - возразил Рэймонд.
- Разве? - спросил я без воодушевления.
- Мы готовы, - сказал Илан. - Когда ты будешь готов, можно идти.
Темнокожий малыш молчал. Он сосал палец и напряженно наблюдал за мной.
- Ладно, - сказал я. - Пошли!
Мои отношения с Иланом и Рэймондом уже достигли стадии полного
взаимного уважения. Мы подробно обсудили множество вопросов и выяснили, что
сходимся во взглядах. Братья все время сообщали мне различные сведения,
настаивая, чтобы я заносил их в свою записную книжку.
Рэймонд был здоровый, крепкий мальчик. На нем не было ничего, кроме
коротких штанишек; тело его было покрыто густым загаром. Он был готов на
любое, самое отчаянное приключение. Илан охотно признавал его превосходство
над собой и постоянно восхищался смелостью младшего брата. Сам он был не
такой "отчаянный" и больше любил рассказы о приключениях. Однажды, когда мы
беседовали о животных, Илан сказал мне: - У меня был поросенок, он умер. У
Рэймонда тоже был поросенок, он тоже умер. Мой поросенок выбежал под дождь,
потом прибежал. Потом опять убежал и лежал под дождем, а Рози - наша кухарка
- принесла его к печке. Думали, он откроет глаза, а он не открыл, потому что
совсем умер. Я очень плакал в тот вечер.
- Грустно, когда животные умирают, - сказал я.
- Да, - согласился Илан. - Это неправильно, когда маленькие животные, с
которыми играют дети, умирают. Например, щенки. Мужчины не играют с
собаками, и им их не жалко. А мальчики возятся с собаками, и им жалко, если
щенок умрет.
Прогулка началась. Будучи джентльменом, Рэймонд положил руку на плечо
темнокожего мальчика и представил его:
- Это Джон; он пойдет с нами. Он нам нравится.
Смысл его слов был мне ясен: он хотел исключить возможность возражений
с моей стороны. Я поспешил; рассеять его опасения, сказав:
- Здравствуй, Джон! Мне ты тоже нравишься.
Джон был молчаливым, но полезным спутником. Рэймонд обращался с ним,
как с доверенным лицом, поверяя ему на ухо свои тайны.
Меня заинтересовали следы на песке. Каждое утро я видел следы ящериц,
жуков и змей. Двигаясь по мелкому песку под кокосовыми пальмами, все эти
существа оставляли следы.
- Я ни разу не видел ни одной ящерицы, но на песке множество их следов,
- заметил я.
- Они выползают ночью. Я видел их, - сказал Илан.
- Змеи, наверное, тоже выползают ночью, - откликнулся я.
- Вот след ястреба, - Объявил Рэймонд, присев на корточки рядом с
обнаруженным им следом какой-то птицы.
Я посмотрел на следы.
- След курицы, - поправил я мальчика.
Рэймонд снова бросил беглый взгляд на следы:
- Ястреба, - сказал он упрямо.
- Курицы, - повторил я.
- Ястреба!
- Курицы!
Создалось щекотливое положение. Наша прогулка могла сорваться. Я не
знал, как выйти из тупика, и боялся, что нашей дружбе придет конец, но тут
выступил вперед Джон и, сдвинув брови, начал рассматривать следы. Он ничего
не сказал, но, поднявшись, стал рядом с Рэймондом. Это был плохой знак.
Теперь принялся изучать следы Илан, Наконец, он сказал, обращаясь к
Рэймонду:
- Все-таки это след курицы, Рэймонд. - Повернувшись ко мне, он добавил:
- Зато раньше Рэймонд нашел следы ястреба.
- Много следов, - поспешил сказать Рэймонд.
- Не сомневаюсь, - сказал я.
Напряжение рассеялось. Мы продолжали идти, вместе, рассуждая о следах
вообще.
- Когда ты вернешься домой, ты запишешь все, что мы тебе сказали -
спросил Илан.
- Конечно.
- Тебе не придется расспрашивать кого-нибудь еще. Мы тебе все расскажем
про следы.
- Я и не собираюсь спрашивать кого-нибудь еще, - сказал я. - Вы
рассказали мне все, что я хотел знать.
- А мы еще много чего знаем, - сказал Илан. - Если ты будешь ходить с
нами, мы еще много чего расскажем тебе про следы. Верно, Рэймонд?
- Конечно, - ответил тот.
Восхищенный взгляд, брошенный Джоном на Рэймонда, ясно показывал, что
тот согласен с таким утверждением.
Я предложил мальчикам поплескаться в море, но они дали мне понять, что
это опасно.
- Тут водятся медузы с длинным синим жалом, - сказал Илан. - Они
гоняются за людьми. Ужалит - умрешь.
Илан явно интересовался проблемой смерти. Наше внимание привлекло
мертвое насекомое, покрытое муравьями. Лицо мальчика исказилось. Он сказал:
- Это было живое существо. А теперь? Теперь оно мертвое. И никогда уже
не будет ползать по деревьям.
- Насекомое умерло, поэтому могут жить муравьи, - сказал я.
- Оно лучше муравьев, - возразил мальчик.
Рэймонд ухватился за свисавшую с дерева веревку, сильно раскачался,
чтобы взлететь как можно выше, затем внезапно отпустил веревку. Он описал
дугу в воздухе, упал на мягкий песок и покатился по нему. Джон побежал
поднять его, но Рэймонд гордо встал без посторонней помощи.
- Когда ты вырастешь, будешь выступать в цирке, качаться на трапеции, -
сказал я.
- Рэймонд все может, - сказал Илан и добавил: - Иногда мне хочется быть
взрослым!
- Ты просто счастливец, - сказал я. - Ты знаешь, что скоро вырастешь. А
взрослые знают, что маленькими им больше не бывать, и это грустно,
- Ведь правда, можно стать большим, если ты маленький? - спросил он.
- Правда. А вот я большой, но уже никогда не смогу стать маленьким. Это
грустно.
- Не так уж я хочу быть большим, - сказал мальчик.
- Я хотел бы совершать храбрые поступки.
- И я тоже.
- А обязательно надо быть большим, чтобы совершать храбрые поступки?
- Нет, не обязательно.
- Можно быть большим, даже когда ты маленький, верно?
- Да. Вот ты, например, такой.
- О-о! - воскликнул он, смутившись, и погрузил в песок босую ногу.
- Разве горячий песок не обжигает тебе пятки? (Сам я ощущал, как песок
жжет мне ноги сквозь подошвы ботинок.)
- Когда мы были маленькие, - обжигал, - ответил он. - А теперь кожа
огрубела. Смотри! - и он вышел из тени на солнце.
- Мои ноги на таком песке поджарились бы.
- В нем можно сварить яйцо.
- Однажды курица снесла яйцо, и мы его нашли, - сказал Илан. - Яйцо
сварилось! Может быть, его надо было еще поварить, но совсем чуточку.
Мы подошли к пальмовой роще, в тени которой стояли строения миссии.
Впереди расстилался луг, а за ним полоса кустарника, словно колебавшегося в
знойном воздухе.
Я заметил на шее у Рэймонда подвешенный на шнурке медный свисток, в
который был вделан маленький компас. Мальчик частенько поглядывал на компас:
свистнет в свисток, вытащит его изо рта и серьезно посмотрит на компас,
словно получая сведения величайшей важности.
- С компасом не заблудишься, - объявил он мне.
- Как он работает? - спросил я. - Почему с ним не заблудишься?
- Надо идти туда, куда указывает маленькая стрелка, - объяснил Рэймонд.
- Но ведь она указывает вон туда. - Я кивнул в сторону деревьев, росших
в противоположной от домов стороне. - Если ты пойдешь туда, то заблудишься.
- С моим компасом мы не заблудимся. Верно, Илан?
- Верно, - подтвердил Илан. - Мы вышли бы на берег, а по берегу пришли
бы домой.
- Вот видишь! - воскликнул Рэймонд.
- Тогда пошли, куда указывает стрелка, - предложил я.
Мы пересекли луг и подошли к большой проволочной западне для ворон. В
ней лежала куча костей. В западне была одна ворона. Она металась в испуге,
натыкаясь на стенки.
Разыгрывая из себя гида, Илан объяснил мне:
- Это западня для ворон. Ворона попадает сюда, - он показал пальцем на
отверстие в крыше. - Ей уже не выбраться. Тогда берут палку, продевают руку
в дыру и убивают ворону.
Он просунул в отверстие палку и ударил птицу. Ворона совсем обезумела.
- Не делай этого! Это жестоко, - сказал я.
- Ворон надо убивать, - твердо заявил он.
- Но ты ее мучаешь. Ее надо убить сразу.
Мальчик бросил палку и озадаченно поглядел на ворону.
- Ворона - ошибка природы, - сказал он. - Все, что надо убивать, -
ошибка природы.
Я не сразу нашел ответ. Илан повернулся ко мне и сказал:
- Может быть, рассказать тебе еще что-нибудь о воронах?
- Пожалуй, хватит, - ответил я.
- Больше никого не расспрашивай о воронах. Мы рассказали тебе все.
Можешь это записать; когда вернешься домой.
Оставив западню позади, мы вошли в заросли акации и казуарина. Я
остановился и, взяв на себя роль руководителя экспедиции, скомандовал:
- Ко мне!
Мальчики выстроились передо мной. Мой тон настроил их на серьезный лад.
- Мужчины, наши запасы воды иссякают, - торжественно объявил я. -
Положение опасное. Мы не менее чем в ста милях от дома, и только наш друг
Джон может спасти нас.
Это заявление обеспокоило Рэймонда. Очевидно, он не слишком полагался
на Джона как на проводника. Он бросил взгляд на компас, затем оглянулся на
строения миссии, которые виднелись за деревьями, и заметно приободрился.
- В ста милях от дома! - взволнованно сказал он.
- Веди нас, Макдуфф! - сказал я Джону.
- Его зовут Джои, - поправил Рэймонд.
- Веди нас, Джон!
Джон пошел вперед плавным широким шагом, отличающим коренных
австралийцев. Рэймонд и Илан запугали за ним, высоко держа голову и
взмахивая руками. Джон был неутомим. Он увел бы нас в Центральный Квинсленд,
если бы я не попросил его остановиться, чтобы взглянуть на компас.
- Пора идти!
- Сию минуту, - отозвался я.
- Понравился тебе мой рассказ, а? - спросил Мадуа, радостно улыбаясь.
- Замечательный рассказ! Ты - лучший рассказчик из всех, кого я
когда-либо слышал. Как бы мне хотелось погостить у вас на острове недельку!
- Я все рассказы знаю, - сказал Мадуа, гордо выпрямившись. - Мужчины с
Баду - лучшие воины Торресова пролива. Все острова боятся Баду. Тебе
повезло, что ты напал на меня. Один я знаю все истории Старых Людей.
- Как бы я хотел тут остаться!
- Я запишу для тебя все истории о нашем народе, - сказал Мадуа. -
Расскажу об острове Баду. Я сделаю это для тебя.
Он пристально посмотрел на меня и улыбнулся:
- Надеюсь, ты будешь рад получить от меня письмо?
- Я буду гордиться твоими письмами, хранить их и часто перечитывать.
- Пришлешь мне бумагу и карандаш? Я хорошо умею писать.
- Пришлю и бумагу и карандаш, - обещал я. - И пришлю тебе книги для
чтения. Ну что ж, пора идти.
- Пожмем друг другу руку, а? - предложил Мадуа.
Мы обменялись рукопожатием. Я пошел за аборигеном к берегу, где ждала
шлюпка. Мадуа стоял и смотрел нам вслед.
Остров Четверга - центр распределения грузов и почты не только для
островов Торресова пролива, но и для миссий на материке, на побережье залива
Карпентария. На западном побережье полуострова Кейп-Йорк находятся
религиозные миссии Мапун, Уэйпа и Орукун.
Мапун расположен около Порт-Масгрейв, в ста милях южнее острова
Четверга, Уэйпа - в пятидесяти милях ниже по берегу залива, а Орукун - в
пятидесяти милях ниже Уэйпы.
Миссию в Мапуне возглавлял Ф. Кейн. В ведении мистера Кейна также
находились люгеры, доставлявшие грузы для всех трех миссий. Он приехал на
остров Четверга, чтобы получить продовольствие для миссий на период дождей,
и согласился взять меня с собой и показать мне миссии. Наш люгер отплыл на
рассвете. На спокойное море падал розовый отблеск алеющего неба. Мы прошли
вдоль берегов острова Принца Уэльского, склоны которого были исчерчены
длинными тенями деревьев, и вошли в пролив Эндевор.
Западное побережье полуострова Кейп-Йорк представляет собой
однообразную равнину. За светлой полосой песчаного берега тянутся заросли.
Казуарины {Казуарина, или железное дерево, - дерево из семейства
казуариновых с проникающими членистыми ветвями в очень твердой древесиной.},
более неприхотливые, чем стройные кампешевые деревья и эвкалипты, растут у
самой воды. Их листва отбрасывает тень на белую кромку набегающих волн.
Отгороженная этим заслоном из деревьев безлюдная земля, казалось,
источала немую грусть, которую явственно ощущали люди на люгере. Лишь там,
где в сплошной стене деревьев пробили брешь реки, можно было, как через
приоткрытую дверь, заглянуть в глубь полуострова. Взору открывались
безмолвные темные плесы и широкие устья рек, стаи диких уток и гусей над
зелеными оврагами, заросли ризофор, под чьими корнями-щупальцами наверняка
скрывались крабы и крокодилы.
Когда-то по этим водным путям плавали темнокожие люди в лодках из коры;
всплеск пронзенной острогой рыбы и трепетное падение подбитой птицы
свидетельствовали о присутствии человека на этих ныне заброшенных берегах.
Теперь тут царит тишина, в которой таится безмолвное обвинение белым.
Реки носят чужие названия: Коттерел, Доубой, Макдональд, Джексон, Скардои.
Они пробиваются к морю через песчаные наносы.
Я обратил внимание на птиц, которые, нахохлившись, неподвижно сидели на
песке.
- Что это за птицы? - спросил я одного из членов экипажа - метиса,
которого окружающие называли Гарди.
- Не знаю, мистер Маршалл, - ответил, он. - Это знают только Старые
Люди.
"Старые Люди"... Эти слова постепенно наполнялись для меня новым
содержанием. Это не только наименование аборигенов, которые жили на
полуострове Кейп-Йорк до появления миссионеров; я воспринимал эти слова, как
почетный титул. Австралийцы из миссий упоминали о Старых Людях с оттенком
грусти, а я - почти с чувством благоговения.
Большинство жителей Мапуна - как метисов, так и чистокровных
австралийцев - родились уже после создания миссии. Они были грамотны, но уже
не помнили местных названий деревьев и животных. Эти австралийцы носили
европейскую одежду и работали на скотоводческих фермах. Они питались
консервами и знали цену деньгам. Но среди них еще было несколько стариков и
старух из племени мьял, которые помнили родной язык.
Вот это и были Старые Люди. Когда я о чем-нибудь спрашивал Гарди, он
чаще всего говорил, что ответить мне могут только Старые Люди.
Гарди был тихий, спокойный человек с мягким голосом. Он с гордостью
сообщил мне, что летал на самолете. Оказывается, попав в армию, Гарди был
направлен в Айрон-Рейндж на востоке полуострова, где выполнял работу
лесоруба. В Айрон-Рейндж он ехал верхом, а обратно летел на самолете.
Вспоминая свои впечатления от последнего полета, заметил, что в
самолете меня клонит ко сну.
- А меня нет, - ответил Гарди. - Я слышал, как один летчик сказал
другому: "Может, лучше вернуться?". От этих слов мне стало не по себе.
- Что-нибудь случилось с мотором?
- Нет. Просто был дождь и облака. Мы летели тумане, земли не было
видно.
У Гарди было стройное тело и тонкие ноги чистокровного аборигена.
Другой абориген - член экипажа, был крепко скроен и по внешнему виду
напоминал островитянина Торресова пролива. На его круглом лице залегли
глубокие складки, проходившие между бровей и от ноздрей к уголкам рта.
Когда Гарди стал за руль, этот абориген подошел ко мне. Я спросил, как
его зовут.
- Дэвид Мамуз Питт, - ответил он.
Я повторил его имя и спросил, что значит Мамуз.
- Мамуз - это вождь, предводитель племени. Человек, который все может.
- А твой отец был "Мамуз"?
- Да, мой отец был большим человеком на островах. Давно, когда миссии
еще не было, мой отец приехал на Торресовы острова с темнокожим американцем.
Целых семь лет он помогал основывать миссии. Моя мать была первой метиской в
Мапуне. Она родом из Бернтауна.
- Расскажи-ка мне подробнее о своем отце. Он, наверное, был интересным
человеком.
- Да, он часто рассказывал мне всякие истории. Было время - Старые Люди
работали на люгере, который зашел в эти края. Хозяину люгера, белому, были
нужны перламутровые раковины. Вот Старые Люди вылавливали их для него.
Раз они ушли в море надолго. Белый говорит Старым Людям: "Не пейте
воду. Надо беречь воду".
Он взял молоток и наглухо заколотил отверстие в бочке с водой. Он
сказал: "Найдете много раковин - дам вам воды".
Ночью двое мужчин выбросили его за борт. Они позвали остальных:
"Вставайте, вставайте, мы бросили капитана в море". "Правильно, - сказали
те. - Теперь поплыли домой".
Они не знали, что с запада налетит ураган и потопит судно около
Джейни-Крик.
Старые Люди нарочно забросили рыболовные сети возле затонувшего люгера,
чтобы казалось, будто это капитан ловил рыбу. Когда с острова Четверга
пришли белые, им сказали, что капитана утащил крокодил.
Старые Люди сняли с люгера муку, мыло, лекарства - все, что там было.
Они съели мыло, выпили всю касторку и другие лекарства.
Это мне рассказал отец. Он тоже ел мыло. Там было много людей - с рек
Коэн, Пайн, Батавия. Все они были метисы.
Но тут приехали протектор аборигенов {"Протектор аборигенов" -
чиновник, ведающий делами аборигенов. Такая должность существует в каждом
штате Австралии.} с острова Четверга и один белый сержант. Протектор погубил
много людей. Он и сержант расстреляли всех, кто попался им на берегу. Они
стреляли по людям, бежавшим среди деревьев. Рядом с убитыми они оставляли
табак, топоры и другие подарки, чтобы показать Старым Людям, что белые - их
друзья и, значит, убивать белых нельзя. Они знали - придут друзья убитых,
станут подбирать трупы и возьмут подарки.
Но многим все-таки удалось убежать. Мой отец жил на реке, он так ловко
прятался, что его никто не мог найти.
- Как жаль, что я не знал твоего отца, - сказал я.
- Да, - сказал Дэвид, - мой отец был хороший человек.
Услышав какой-то звук, Дэвид поспешил на корму. Привязанная к поручням
удочка вздрагивала от тяжести крупной рыбы. Мистер Кейн вытащил рыбу на
палубу. Она билась и разевала пасть, показывая длинные острые зубы. Рыба
весила не меньше двадцати фунтов. Во время всей поездки у нас был неплохой
улов.
Мы прибыли в Мапун под вечер. Длинный ряд кокосовых пальм отбрасывал
тень на белый пляж и тянулся вглубь, к зданию миссии и хижинам метисов.
Ребятишки с криком бежали к морю, чтобы помочь вытащить шлюпку на берег.
Трудно было поверить, что это Австралия.
Кейн спросил меня, не хочу ли я выступить перед жителями миссии. Я с
радостью согласился.
И вот я стоял на церковной кафедре в Мапуне, глядя на обращенные ко мне
лица. Здесь были люди с кожей цвета слоновой кости, темно- и
светло-коричневых оттенков. У одних были тонкие черты лица, у других -
примитивные, грубые. У одних темную кожу освещали голубые глаза; у других
были светлые волосы.
Это были отверженные дети моей страны. Обычно белые считают метисов
низшими существами. Один из наших политических деятелей выступил со
следующим заявлением: "Как правило, метисы наследуют от обоих родителей их
пороки, а не добродетели". Говорят, что метисам не повезло вдвойне - их
родители, якобы наиболее опустившиеся представители обеих рас.
Эти широко распространенные взгляды основаны на расовых предрассудках и
незнании фактов. Метисы лишь в редких случаях происходят от опустившихся
белых и распущенных женщин-аборигенок. Зачастую они дети белых, уважаемых
своими согражданами, и темнокожих, уважаемых своими соплеменниками. Если бы
в нашем обществе расовые предрассудки не влияли на отношения между людьми,
из метисов выходили бы такие же люди, не хуже и не лучше, чем их белые отцы.
Но поскольку метисы чаще встречаются с презрением или снисхождением,
чем с уважением и пониманием, они начинают стыдиться своей, туземной крови и
всячески стараются выдать себя за белых.
Сестра милосердия, которая, когда началась война с Японией, должна была
эвакуировать детей-метисов из миссии на острове Крокер в Сидней, рассказала
мне, как болезненно реагировали дети, когда цвет их кожи вызывал любопытство
окружающих.
Однажды, когда группа белых стала глазеть на детей, одна из девочек с
кожей цвета меда спросила:
- Сестра, вы знаете, что говорят эти люди?
- Нет, они стоят слишком далеко от нас, - ответила та.
- Нетрудно догадаться.
- Что же они говорят?
- Они говорят: посмотрите-ка на этих черных детишек!
В поезде к сестре подошла одна из девочек и сказала со слезами, что
"белая леди" в вагоне назвала Дженни черной.
Другая девочка, перехватив любопытные взгляды группы белых, сказала с
горечью: "Нечего глядеть на нас. Вы думаете, что вы - белые, а ведь на самом
деле кожа у вас розовая".
Я не помню всего, что я говорил метисам Мапуна. Помню только, что в
какой-то связи сказал, что дети - гордость родителей. Тут я обратил внимание
на маленькую девочку, внимательно слушавшую меня. У нее была оливковая кожа,
льняные волосы, и голубые глаза. На ее лице была написана удивительная
чистота. Рядом с, ней сидела другая девочка с раскосыми, как у японцев,
глазами и прямыми черными волосами. Ее кожа была очень темной, но отливала
желтизной.
В другом углу я заметил темнокожего мальчика с тонкими нервными
ноздрями и изящно очерченным ртом. Позади него сидела темнокожая женщина с
младенцем, у которого кожа напоминала по цвету смолу камедного дерева.
Вокруг были другие лица, и все они, казалось, предъявляли мне молчаливое
обвинение.
Назначение таких миссий, как в Мапуне, - готовить метисов к жизни в
цивилизованном обществе. Но миссии не достигают сваей цели. Метисы все равно
не смогут стать полноправными гражданами северных городов Австралии до тех
пор, пока белое население этих городов не примет их в качестве таковых.
Метисы вовсе не лишены качеств, необходимых для того, чтобы стать
полноправными гражданами. Дело в том, что белые, эксплуатируют метисов и
способствуют их невежеству, считая их постоянным источником дешевой рабочей
силы. Вот почему сегодня метисы занимают столь приниженное положение.
Воспитание белых в духе расовой терпимости не менее важно для
дальнейшей судьбы метисов, чем воспитание самих метисов.
Выйдя из церкви, я пошел по песчаной дорожке мимо длинного ряда хижин,
в которых жили метисы. На крошечных верандах, скрестив ноги, сидели женщины.
Они улыбались мне. Одно из моих самых ярких впечатлений от Мапуна -
улыбки и смех местных жителей. Это приветливые люди, их легко рассмешить.
Жители Мапуна опрятны и чистоплотны и следят за своей внешностью.
Некоторые из девушек просто красивы, особенно те, в ком смешалась японская и
австралийская кровь. У них тонкие черты лица, прямые черные волосы и
великолепная гладкая кожа, по-видимому, не поддающаяся губительным лучам
жаркого тропического солнца.
Японцы - ловцы жемчуга, промышлявшие вдоль северного побережья
Австралии, покупали ласки местных женщин, снабжая их мужей рисом и табаком.
Их детям, несмотря на прекрасные внешние данные, нет места в городах
Австралии. Из всех метисов они - объект наибольшего презрения, хотя те,
которых я встретил в Мапуне, были приятными, умными людьми.
В Мапуне мало мужчин. В основном мужчины Мапуна работают на окрестных
скотоводческих фермах. Одна женщина сказала мне, что не виделась с мужем уже
два года. Это была стройная, опрятная женщина, довольно бойкая. У нее было
озорное улыбчивое лицо. Когда она вступала в разговор, остальные женщины
начинали весело смеяться.
Мы заговорили о книгах, и я спросил, что она читает.
- Я читаю книжки про любовь. Когда нет любви в жизни, приходится о ней
читать, - - ответила она с забавной гримасой, вызвав смех у своих подруг.
Я познакомился с одной местной девушкой - няней сына миссис Кейн,
пухлого мальчугана со светлыми волосами и важным выражением лица.
У Энни - так звали девушку - было приятное, умное лицо. Она говорила на
отличном английском языке с шотландским выговором: миссионер, у которого она
училась, был шотландец. Закрой я глаза, у меня могло бы создаться
впечатление, что моя собеседница - образованная девушка из Эдинбурга.
- У вас приятный голос, - сказал я Энни. - Мне нравится слушать вас.
Рассмеявшись, она ответила:
- Странные люди эти белые! Им кажется, что в моем голосе есть что-то
необычное. Когда миссис Кейц взяла меня с собой в Брисбен, все просили меня
побольше говорить, потому что им приятно слушать мои голос. Почему? Разве я
говорю не так, как белые?
- Не так, как большинство белых. Вы говорите, как образованная белая
девушка. Жителям Брисбена, конечно, казалось странным, что темнокожая
девушка может говорить так же хорошо, если не лучше, чем они.
- Наверное, они ожидали, что я стану коверкать английские слова? -
спросила Энни.
- Конечно.
- Мне не понравился Брисбен.
- Почему?
- Там слишком холодно.
- Холодно! Мне казалось, что в Брисбене жарко.
- Не так жарко, как у нас.
- Это верно. А люди вам понравились?
- Я чувствовала себя одинокой и чужой.
- Они относились к вам дружелюбно?
- О да! Те, с кем я встречалась, были очень дружелюбны, - ответила Энни
и добавила: - Но это не такое душевное дружелюбие.
- Что значит "не такое душевное дружелюбие"?
- Не такое, как здесь.
- Здесь вы - своя, - сказал я. - Здесь все равны.
- В том-то и дело, - сказала она с жаром. - А в Брисбене было
по-другому.
- Как хорошо было бы жить на свете, если бы цвет кожи не имел значения!
- сказал я.
- О, да, - согласилась девушка.
Она задумалась и после небольшой паузы продолжала:
- Я люблю Мапун. Когда я уезжаю, мне все время вспоминаются эти места.
Я люблю кокосовые пальмы и здешних людей. Мне кажется, что этот край полон
романтики. Иногда его красота навевает на меня грусть.
Энни - чистокровная представительница австралийских аборигенов, которых
в Мапуне немного. Ей двадцать лет.
Кроме мальчугана, которого нянчила Энни, у миссис Кейн было еще двое
сыновей: Рэймонд четырех лет и Илан - шести. Они пришли ко мне вместе с
маленьким темнокожим мальчиком, требуя, чтобы я выполнил данное им утром
обещание.
- Ты забыл про прогулку? - спросил Илан.
- Нет, но сейчас еще слишком жарко.
- А мне уже совсем холодно, - возразил Рэймонд.
- Разве? - спросил я без воодушевления.
- Мы готовы, - сказал Илан. - Когда ты будешь готов, можно идти.
Темнокожий малыш молчал. Он сосал палец и напряженно наблюдал за мной.
- Ладно, - сказал я. - Пошли!
Мои отношения с Иланом и Рэймондом уже достигли стадии полного
взаимного уважения. Мы подробно обсудили множество вопросов и выяснили, что
сходимся во взглядах. Братья все время сообщали мне различные сведения,
настаивая, чтобы я заносил их в свою записную книжку.
Рэймонд был здоровый, крепкий мальчик. На нем не было ничего, кроме
коротких штанишек; тело его было покрыто густым загаром. Он был готов на
любое, самое отчаянное приключение. Илан охотно признавал его превосходство
над собой и постоянно восхищался смелостью младшего брата. Сам он был не
такой "отчаянный" и больше любил рассказы о приключениях. Однажды, когда мы
беседовали о животных, Илан сказал мне: - У меня был поросенок, он умер. У
Рэймонда тоже был поросенок, он тоже умер. Мой поросенок выбежал под дождь,
потом прибежал. Потом опять убежал и лежал под дождем, а Рози - наша кухарка
- принесла его к печке. Думали, он откроет глаза, а он не открыл, потому что
совсем умер. Я очень плакал в тот вечер.
- Грустно, когда животные умирают, - сказал я.
- Да, - согласился Илан. - Это неправильно, когда маленькие животные, с
которыми играют дети, умирают. Например, щенки. Мужчины не играют с
собаками, и им их не жалко. А мальчики возятся с собаками, и им жалко, если
щенок умрет.
Прогулка началась. Будучи джентльменом, Рэймонд положил руку на плечо
темнокожего мальчика и представил его:
- Это Джон; он пойдет с нами. Он нам нравится.
Смысл его слов был мне ясен: он хотел исключить возможность возражений
с моей стороны. Я поспешил; рассеять его опасения, сказав:
- Здравствуй, Джон! Мне ты тоже нравишься.
Джон был молчаливым, но полезным спутником. Рэймонд обращался с ним,
как с доверенным лицом, поверяя ему на ухо свои тайны.
Меня заинтересовали следы на песке. Каждое утро я видел следы ящериц,
жуков и змей. Двигаясь по мелкому песку под кокосовыми пальмами, все эти
существа оставляли следы.
- Я ни разу не видел ни одной ящерицы, но на песке множество их следов,
- заметил я.
- Они выползают ночью. Я видел их, - сказал Илан.
- Змеи, наверное, тоже выползают ночью, - откликнулся я.
- Вот след ястреба, - Объявил Рэймонд, присев на корточки рядом с
обнаруженным им следом какой-то птицы.
Я посмотрел на следы.
- След курицы, - поправил я мальчика.
Рэймонд снова бросил беглый взгляд на следы:
- Ястреба, - сказал он упрямо.
- Курицы, - повторил я.
- Ястреба!
- Курицы!
Создалось щекотливое положение. Наша прогулка могла сорваться. Я не
знал, как выйти из тупика, и боялся, что нашей дружбе придет конец, но тут
выступил вперед Джон и, сдвинув брови, начал рассматривать следы. Он ничего
не сказал, но, поднявшись, стал рядом с Рэймондом. Это был плохой знак.
Теперь принялся изучать следы Илан, Наконец, он сказал, обращаясь к
Рэймонду:
- Все-таки это след курицы, Рэймонд. - Повернувшись ко мне, он добавил:
- Зато раньше Рэймонд нашел следы ястреба.
- Много следов, - поспешил сказать Рэймонд.
- Не сомневаюсь, - сказал я.
Напряжение рассеялось. Мы продолжали идти, вместе, рассуждая о следах
вообще.
- Когда ты вернешься домой, ты запишешь все, что мы тебе сказали -
спросил Илан.
- Конечно.
- Тебе не придется расспрашивать кого-нибудь еще. Мы тебе все расскажем
про следы.
- Я и не собираюсь спрашивать кого-нибудь еще, - сказал я. - Вы
рассказали мне все, что я хотел знать.
- А мы еще много чего знаем, - сказал Илан. - Если ты будешь ходить с
нами, мы еще много чего расскажем тебе про следы. Верно, Рэймонд?
- Конечно, - ответил тот.
Восхищенный взгляд, брошенный Джоном на Рэймонда, ясно показывал, что
тот согласен с таким утверждением.
Я предложил мальчикам поплескаться в море, но они дали мне понять, что
это опасно.
- Тут водятся медузы с длинным синим жалом, - сказал Илан. - Они
гоняются за людьми. Ужалит - умрешь.
Илан явно интересовался проблемой смерти. Наше внимание привлекло
мертвое насекомое, покрытое муравьями. Лицо мальчика исказилось. Он сказал:
- Это было живое существо. А теперь? Теперь оно мертвое. И никогда уже
не будет ползать по деревьям.
- Насекомое умерло, поэтому могут жить муравьи, - сказал я.
- Оно лучше муравьев, - возразил мальчик.
Рэймонд ухватился за свисавшую с дерева веревку, сильно раскачался,
чтобы взлететь как можно выше, затем внезапно отпустил веревку. Он описал
дугу в воздухе, упал на мягкий песок и покатился по нему. Джон побежал
поднять его, но Рэймонд гордо встал без посторонней помощи.
- Когда ты вырастешь, будешь выступать в цирке, качаться на трапеции, -
сказал я.
- Рэймонд все может, - сказал Илан и добавил: - Иногда мне хочется быть
взрослым!
- Ты просто счастливец, - сказал я. - Ты знаешь, что скоро вырастешь. А
взрослые знают, что маленькими им больше не бывать, и это грустно,
- Ведь правда, можно стать большим, если ты маленький? - спросил он.
- Правда. А вот я большой, но уже никогда не смогу стать маленьким. Это
грустно.
- Не так уж я хочу быть большим, - сказал мальчик.
- Я хотел бы совершать храбрые поступки.
- И я тоже.
- А обязательно надо быть большим, чтобы совершать храбрые поступки?
- Нет, не обязательно.
- Можно быть большим, даже когда ты маленький, верно?
- Да. Вот ты, например, такой.
- О-о! - воскликнул он, смутившись, и погрузил в песок босую ногу.
- Разве горячий песок не обжигает тебе пятки? (Сам я ощущал, как песок
жжет мне ноги сквозь подошвы ботинок.)
- Когда мы были маленькие, - обжигал, - ответил он. - А теперь кожа
огрубела. Смотри! - и он вышел из тени на солнце.
- Мои ноги на таком песке поджарились бы.
- В нем можно сварить яйцо.
- Однажды курица снесла яйцо, и мы его нашли, - сказал Илан. - Яйцо
сварилось! Может быть, его надо было еще поварить, но совсем чуточку.
Мы подошли к пальмовой роще, в тени которой стояли строения миссии.
Впереди расстилался луг, а за ним полоса кустарника, словно колебавшегося в
знойном воздухе.
Я заметил на шее у Рэймонда подвешенный на шнурке медный свисток, в
который был вделан маленький компас. Мальчик частенько поглядывал на компас:
свистнет в свисток, вытащит его изо рта и серьезно посмотрит на компас,
словно получая сведения величайшей важности.
- С компасом не заблудишься, - объявил он мне.
- Как он работает? - спросил я. - Почему с ним не заблудишься?
- Надо идти туда, куда указывает маленькая стрелка, - объяснил Рэймонд.
- Но ведь она указывает вон туда. - Я кивнул в сторону деревьев, росших
в противоположной от домов стороне. - Если ты пойдешь туда, то заблудишься.
- С моим компасом мы не заблудимся. Верно, Илан?
- Верно, - подтвердил Илан. - Мы вышли бы на берег, а по берегу пришли
бы домой.
- Вот видишь! - воскликнул Рэймонд.
- Тогда пошли, куда указывает стрелка, - предложил я.
Мы пересекли луг и подошли к большой проволочной западне для ворон. В
ней лежала куча костей. В западне была одна ворона. Она металась в испуге,
натыкаясь на стенки.
Разыгрывая из себя гида, Илан объяснил мне:
- Это западня для ворон. Ворона попадает сюда, - он показал пальцем на
отверстие в крыше. - Ей уже не выбраться. Тогда берут палку, продевают руку
в дыру и убивают ворону.
Он просунул в отверстие палку и ударил птицу. Ворона совсем обезумела.
- Не делай этого! Это жестоко, - сказал я.
- Ворон надо убивать, - твердо заявил он.
- Но ты ее мучаешь. Ее надо убить сразу.
Мальчик бросил палку и озадаченно поглядел на ворону.
- Ворона - ошибка природы, - сказал он. - Все, что надо убивать, -
ошибка природы.
Я не сразу нашел ответ. Илан повернулся ко мне и сказал:
- Может быть, рассказать тебе еще что-нибудь о воронах?
- Пожалуй, хватит, - ответил я.
- Больше никого не расспрашивай о воронах. Мы рассказали тебе все.
Можешь это записать; когда вернешься домой.
Оставив западню позади, мы вошли в заросли акации и казуарина. Я
остановился и, взяв на себя роль руководителя экспедиции, скомандовал:
- Ко мне!
Мальчики выстроились передо мной. Мой тон настроил их на серьезный лад.
- Мужчины, наши запасы воды иссякают, - торжественно объявил я. -
Положение опасное. Мы не менее чем в ста милях от дома, и только наш друг
Джон может спасти нас.
Это заявление обеспокоило Рэймонда. Очевидно, он не слишком полагался
на Джона как на проводника. Он бросил взгляд на компас, затем оглянулся на
строения миссии, которые виднелись за деревьями, и заметно приободрился.
- В ста милях от дома! - взволнованно сказал он.
- Веди нас, Макдуфф! - сказал я Джону.
- Его зовут Джои, - поправил Рэймонд.
- Веди нас, Джон!
Джон пошел вперед плавным широким шагом, отличающим коренных
австралийцев. Рэймонд и Илан запугали за ним, высоко держа голову и
взмахивая руками. Джон был неутомим. Он увел бы нас в Центральный Квинсленд,
если бы я не попросил его остановиться, чтобы взглянуть на компас.