Мазова Наталия. Исповедь травы

   - Не называй меня так, ведьма! - бездна разнообразных чувств, которую Он вкладывает в эти слова, просто не поддается описанию! Словно мгновенная вспышка опалила мне ресницы - и тут же угасла... - Я знаю, этим именем зовут меня там, снаружи, но ты меня так не зови!
   - Aen ye-o jthalet. Буду звать тебя просто Лугхад, раз тебе это нравится. Но ты давай тоже реши, как будешь ко мне обращаться - не все же звать меня ведьмой. На выбор - Эленд, Хиноль, Линда...
   Он снова смотрит на меня долго и пристально. Даже свечу поднес поближе, чтобы разглядеть. Ох, или я умру прямо сейчас, не сходя с места, или стану святой! В голову лезут эпитеты из Песни Песней и некий роман, когда-то залпом прочитанный на одной из лекций в Академии культур, вместо того, чтобы честно ее конспектировать...
   - Может быть, ты сочтешь это странным, а может, и нет... Я буду звать тебя Лиганор.
   Вот слепой-слепой, а шпроты чует, как говорит моя бабка Иванна! Lig-Anor - это же "Зеленое Пламя" на разговорной версии Языка Служения, самая суть моя! А Аргиноль - всего лишь анаграмма...
   Как внимателен Его взгляд... Реакцию проверяет. А почему, собственно, у молодой темпераментной ведьмы не должен дрожать ни один мускул, когда ей только что придумали имя?
   - Идет, - отвечаю я после паузы. - А теперь тащи гитару.
   Не говоря ни слова, Он подхватывает свечу и исчезает в проеме, ведущем в соседнюю комнату. Я остаюсь в полной темноте. Тишина... Долго Он там собирается копаться? Ладно, раз так, воспользуюсь случаем и переоденусь, а то этому зеленому шелку сто лет в обед, наступлю невзначай на подол - и тогда уже ни иголка, ни магия не спасут мое самое любимое платье...
   Через минуту я уже в черных широких брюках и блузке без рукавов - тоже черной, но сплошь затканной серебром. И словно дождавшись этого мига, из соседней комнаты доносятся аккорды гитары. Трать-тарарать! Бросив и сумку, и снятое платье, я кидаюсь туда - и застываю на пороге.
   Представьте себе помещение, которое слишком велико для слова "комната", но еще недостаточно для того, чтобы назвать его залом. Серые каменные стены уходят куда-то ввысь, и верх их в копоти - тот самый пожар, на который я обратила внимание еще снаружи. Потому-то потолка практически нет, над головой полуразрушенные перекрытия верхних этажей и осколки неба. С одного из них идеально полная луна бросает на пол драные клочья света. А Он сидит у самой стены в полосе тени, замерев неподвижно, лишь пальцы летают по струнам. Свеча у Его ног зажигает десятки бликов на темном лакированном корпусе гитары. Странно, только сейчас я заметила тонкое серебряное кольцо на Его правой руке...
   С моим появлением мелодия на секунду замирает, а потом словно взлетает ввысь, наливаясь силой и страстью - нечто напоминающее фламенко, но темнее и первобытнее. И снова я, плененная Его игрой, забываю про все на свете - подхожу к Нему, опускаюсь на пол и начинаю вторить поистине безумной мелодии переливами голоса. В темноте вокруг меня словно колышется занавес Силы - не знаю, светлой или все же темной, но необыкновенно мощной, - и мне это нравится почти до экстаза.
   Внезапно напор слегка отодвигается, звуки становятся тише и прозрачнее...
   - Луна взошла над Каэр Мэйлом, - слышу я Его голос, отрешенный, словно бесплотный, и абсолютно не человеческий. Голос Нездешнего.
   - Ты лучшая танцовщица из всех, кого я видал... Танцуй же, Лиганор - эта музыка для тебя.
   Фламенко - не самое великое мое достижение, я предпочитаю восточные стили, где руки, корпус и не так много ног... Но Он просит, и я шагаю на середину зала. Луна вспыхивает на моей одежде... Храни меня, Единая!
   Вверх
   на взметнувшейся к звездам волне,
   что пролиться вовне не смогла
   распадайся на взвесь и осадок!
   Нет, не могла я сама придумать эти слова, эту перевитую серебром струн тонкость изощренного заклятия - это Его голос поет в глубине моего сознания: "Беспредельная сладость свободы отринуть свободу!.." Снова, по нарастающей, обращаясь в язык призрачного пламени на Его ладони, пока Он вдруг не ударяет что есть силы по струнам и не вскрикивает гортанно на Высокой Речи:
   - А-кхэй, со ирру! Эл-каста - айе!
   И - одновременно с этим луна над моей головой меркнет, словно облившись кровью!
   - Аййе-э!
   Не выдержав ужаса сверхъестественного напряжения, я падаю на колени перед Ним, волосы закрывают мне лицо. В последний миг за край распадающегося сознания цепляется мысль: "Затмение... это всего лишь лунное затмение..." Несколько секунд в зале пульсирует нечто такое, для описания чего у людей никогда не достанет слов - и медленно, медленно диск луны снова очищается, разгорающийся свет окрашивает серебром мои стиснутые руки... И нет уже безумства странной мелодии, только тихий перебор струн, и под него Он произносит несколько фраз на незнакомом мне языке - быстро, печально и как-то ласково. Когти, стиснувшие мою душу, разжались, хотя дрожь в коленях осталась. Нет, все-таки не зря Его прозвали Безумцем...
   - Слушай, что тут такое произошло сейчас? - голос мой дрожит, ничего не могу с собой поделать, но пожалуй, в такой ситуации это хоть кому не зазорно. - Что ты со мной...
   Он откладывает гитару, берет мои руки в свои.
   - Идем. Тебе сейчас лучше лечь. Ты оказалась крепче, чем я мог предполагать - я хорошо представлял, с какими силами играю, но клянусь чем угодно, что затмения я не предвидел!
   - Всего лишь не предвидел? Я уже почти поверила, что ты сам вызвал его своей песней!
   Я встаю, пошатываясь, бреду в первую комнату и почти падаю на Его постель. Он стоит рядом и даже не думает прикрыть меня одеялом, как сделал бы Флетчер - приходится и это сделать самой. Кстати, то, что постель относительно чистая, было моим великим заблуждением. Теоретически эти простыни, конечно, отстирываются, но я-то в данном случае практик, а не теоретик...
   - Прощения не прошу, - снова этот нечеловечески бесплотный голос. - Я ощутил, ЧТО есть ты, и был просто обязан даровать тебе еще одну Смертную Печать - самую, может быть, страшную из всех, Печать Жизни, - Он произнес "Dala'h", слово Высокой Речи, означающее "Зеленая стихия".
   - Зачем?
   - Потому что здесь Каэр Мэйл! - сказал Он, как отрезал. Да, ты могла умереть, если бы не выдержала - зато теперь я уверен, что с тобой не случится ничего хуже смерти.
   - Заставил меня участвовать в каком-то обряде Тени... говорю я нараспев, с изумляющим саму меня спокойствием. По-моему, даже против моей воли... - как назло, в мозгу крутятся слова Его заклятия, веющие призрачным ужасом: "И не лги, что ты волен и свят - ты пленен и не волен..."
   - Ты потом поймешь, что я сделал... - гитара снова в Его руках. - Но ты заслужила награду за то, чему я тебя подверг. Слушай же...
   Снова тихий перебор струн наполняет комнату, и снова Он не запел, а заговорил все на том же неведомом мне языке. Да, сильно же Его поломало, если не Он транслирует, а мне приходится считывать! Как всегда в таких случаях, я полностью понимаю все оттенки смысла, но не могу сказать, чем они создаются - красота текста проходит мимо меня...
   "Зачем толпа собралась на рыночной площади? Видно, снова пляшет Эмерит, красавица из красавиц. Слышите звуки бубна? Под жарким полуденным солнцем, в пыли, раскаленной июлем, танцует смуглая Эмерит, Солнце Ночи.
   Хэй-о, Эмер, Эмерит! Плечи твои заласканы солнцем, зацелованы солнцем руки, ветви плакучей ивы, и ноги твои, не знающие сандалий. Черна твоя одежда, но чернее волосы твои атласный лепесток ночи. Подобна гибкому стеблю, подобна змее и кошке, подобна цветку тюльпана - таков твой танец, Эмерит! Глаза твои - два солнца, такие же золотые.
   Ай, Эмерит, для всех ты - и ни для кого! Кто обнимал золотые плечи, не скрытые ночью шелка, кто ласкал обнаженные руки, кто целовал твои губы? Ветер, один только ветер, что налетает из дальних степей, неся с собой запах мяты и чабреца. Никто тебе не под стать, и никого ты не любишь, красавица из красавиц...
   Пришел в наш город ветер-бродяга, увидел пляску Эмерит, коснулся ее одежды - и полюбил ее страстно.
   Хэй, молодой чужестранец в зеленой одежде - ты как юный колос на майском ветру, такой же тонкий и гибкий. Светлые твои волосы тронуты солнцем рассвета. Гляди же во все глаза на ту, которой нет равных! Огонь искрометных глаз, ливень ночных волос, вихрь черного шелка - таков твой танец, Эмерит! Но что это? Впервые опустились черные ресницы, румянец окрасил щеки неужели и ты влюбилась, Солнце Ночи?
   Хэй-о, Эмер, Эмерит! Ночью, зеленой и душной, крадучись, спускаешься ты к ручью, что обсажен кипарисами. Плакучие ивы свесили пряди волос нерасчесанных - под ними ждет тебя любимый. Не подглядывал я, но видел сплетение рук и объятий. Не подслушивал я, но слышал жаркий шепот: "Люблю..." - или то ветер шелестел в ветвях кипарисов?
   Ай, ветер-бродяга - зачем ты стал человеком? Чтоб коснуться тела под черным шелком, чтоб снять поцелуем пыль с ножки, не знавшей сандалий... У неба есть звезды, тысячи глаз, а у деревьев есть уши. К чему же искать того, кто вас выдал?
   Есть у Эмерит два брата - один рыбак, другой наемник. И незавидна участь того, кто посягнет на честь их сестры!
   Перед самым рассветом, когда утихает ветер, выследили братья Эмерит с ее возлюбленным. Но не обнажил клинка молодой чужестранец со светлыми волосами - был он безоружен, когда достал его нож брата-наемника. Кровь запятнала одежду, алая на зеленом, и умер без стона бродяга... Горе вам, братья Эмерит зачем вы убили ветер?!
   И опустился на город зной - ни облачка, ни дуновения. Жара придавила город каменною плитой. Солнце, всюду одно лишь солнце, и листья деревьев стали как жесть - солнце сожгло их зелень, больше не дают они тени. Висят паруса рыбацких лодок как выйти в море без ветра? И опустела рыночная площадь. Где ты, красавица из красавиц, Эмерит, Солнце Ночи?
   Стоит над ручьем серый камень. Им стала танцовщица в горе, увидев, как умер безмолвно тот, кого она полюбила...
   Застыл на века в оцепенении проклятый город..."
   Он умолк. Воспоминание о последнем аккорде еще живо в гитаре, я ощущаю ее замирающий трепет в зачарованной тишине. Между прочим, пока Он говорил, я вполне успела прийти в себя...
   - Это легенда моего народа, - наконец поясняет Он негромко и грустно. - Я очень люблю это сказание.
   - Твоего народа? - удивленно переспрашиваю я. - Прости, ради всего святого - я считывала, как все ведьмы, язык не поняла...
   - Роардинэ, - мне показалось, или глаза Его в самом деле вспыхнули в темноте? - Слыхала про такой мир? Земля-саламандра под медным солнцем...
   - ...что медью лучей окрашивает волосы возлюбленным детям своим, - машинально заканчиваю я цитату, не спуская глаз с Его темно-огненной гривы.
   Да, теперь понятно... Только в одном мире видала я этот причудливый сплав Астура с кельтикой, даже странно, что сама сразу не догадалась... Боги мои, я все сильнее убеждаюсь, что Безумцем Его прозвали вполне заслуженно!
   - Ладно, - Он встает и направляется к двери в Лунный зал, как я уже называю мысленно это помещение. - Постарайся уснуть,.. Лиганор.
   - А ты?
   Не удостоив меня ответом, Он уходит. Я долго лежу в темноте без сна и слышу, как за стенкой снова тихо заговорили струны. Явно импровизация - Он предоставил пальцам полную свободу, и они сами ткут из темноты, тишины и лунного света нечто грустное, нежное и ни на что не похожее... Чего бы я только не отдала, чтобы это было - обо мне!
   "Ночь... Адаманты на черном крыле..."
   Хэй-о, Эленд, Элендис...
   "ОНА МЕЧТАЛА О СЛИЯНИИ ЭНЕРГИЙ ИНЬ И ЯНЬ..."
   (семь суток спустя)
   Теперь я знаю, почему из ругиландца никогда не выйдет настоящего мотальца. И дело тут не в привычке к строгим нормам поведения - нет, просто эта поганая страна воспитывает в тебе такую чистоплотность, которая весьма усложняет бытие и при этом не корректируется даже вмешательством Круга Света. И я в этом плане не исключение - при необходимости я могу надеть кожаные штаны на голое тело, без всякого белья, но скорее умру, чем, вымывшись, снова влезу в грязную рубашку. А чего еще можно ждать от женщины, которая с детства усвоила, что лучший шампунь для ее волос - "Багульник" из серии "Разнотравье", и что лицо по утрам надо протирать "Деей" с зеленой полоской, ни в коем случае не с желтой, потому что желтая - для комбинированной кожи... Тьфу!
   Конечно, после шести лет странствий по мирозданию приучаешься справляться даже с такими проблемами. Сейчас я при желании могу почистить зубы и в средневековом городе, и в хальской степи. А если возможности постирать рубашку нет, хоть застрелись, просто украду себе чистую - не с прилавка, так через мелкий разрыв мироздания.
   Но Кармэль, похоже, откроет новую страницу в моем умении выживать в самых варварских условиях. Хотя бы потому, что здесь мироздание так просто не раздвинешь. А кроме того, трущобы они и есть трущобы, где угодно, но здесь - в особенности, ибо топлива тут мало, а воды еще меньше. Антисанитария полнейшая, и обиталище Лугхада - ее апофеоз и апогей.
   Дня три я спала с Ним в одной постели, понемногу приходя в отчаяние от такого смирения плоти - и опять же вовсе не потому, почему вы подумали, хотя и потому тоже... Просто хотелось лечь и помереть от одной мысли о том, что, кроме меня, некому стирать это безобразие. С каждым часом делалось все очевиднее, что в данном случае выгребать грязь из мироздания мне придется в самом что ни на есть прямом смысле этого слова...
   На четвертый день я нашла на квартальной свалке большой дырявый чан, кое-как подлатала его магически, затем, вздохнув, подсчитала наличные деньги и отправилась по городу в поисках мыльного корня. На шестой подралась с соседкой, девицей по имени Асса, из-за трех подгнивших досок, предназначенных в очаг. А уж как таскала воду для стирки, и не спрашивайте. Что ни придумаете, все будет правда.
   Сегодня - седьмой день, и я, как библейский Яхве, гляжу на дело рук своих и с некоторым изумлением понимаю, что, трать-тарарать, а ведь хорошо весьма! Никогда бы не поверила, что смогу откипятить ЭТО до такой чистоты, но вот поди ж ты... Одеяло, старенькая простыня и наволочки из грубого холста весело развеваются на горячем ветру. Плесневелая шерсть из оных наволочек уже давно валяется на свалке, а свежая - вот, рядом, в большом дерюжном куле. А я, дабы не пропадал столь дорого доставшийся мыльный раствор, мою все, что поддается мытью посуду, стены, пол...
   Солнце уже начинает по-вечернему золотиться, когда во дворе мелькает знакомый сполох темно-рыжих волос, особенно яркий в косых вечерних лучах. Нетвердые шаги по сбитым ступенькам, скрип двери... И снова заныли плечи, вспомнив тяжесть куля с шерстью, который я в одиночку тащила от самого Железного моста, в то время как Он, изверг такой... Ну держись!
   - Явился? - роняю я голосом профессиональной стервы-жены.
   Он замирает, осекшись на полушаге. Пауза в лучших традициях Академического театра...
   - Я тебе покажу! Ты у меня заречешься лажу гнать перед зрителями!
   Лугхаду ничего не стоит увернуться от брошенной мокрой тряпки, которой я только что терла пол. Я ведь ни с какого боку не снайпер... и минус на минус неожиданно для нас обоих дает плюс - тряпка врезается Ему в затылок, приводя в полный беспорядок и без того растрепанную медную гриву.
   - Слушай, а кто дал тебе право говорить со мной в таком тоне? - тряпка моментально проделывает обратный путь - и снова не минует цели. Вот зараза, прямо в лицо... - Да кто ты вообще такая?
   - Кто? Хотя бы женщина, которую ты уже семь дней как не можешь выставить из дому! Идиотка, которая глюки от тебя гоняет! А кроме того, готовит тебе жрать, убирается в этом гадюшнике и латает твое барахло, именуемое одеждой! - Он приближается ко мне, но я обхожу Его одним прыжком и снова достаю мокрой тряпкой по шее.
   - Но все равно, как ты смеешь?! - Он снова уворачивается и - видали когда-нибудь, как быстро взлетает на дерево преследуемая кошка? Вот так, по-кошачьи, Он в каких-то две секунды оказывается на самом верху полуразрушенной лестницы на третий этаж. Знает, что туда я не полезу, а если и полезу, то все равно не догоню...
   - А вот и смею! - я хватаю метлу и, кое-как вскарабкавшись на перекрытия второго этажа, пытаюсь достать Его своим оружием. - Я у самой стойки была, в дальнем углу! Если ты меня не видел, это еще не значит, что и я ничего не видела! Опять полчаса гитару настраивал и рассуждал про "эти дрова, которые у меня в руках", опять сбился на середине песни и все начал заново... Да за что же мне наказание такое - думала встретить здесь легенду, а встретила, прости Господи...
   - Да плевать я хотел на то, что ты думала! В конце концов, сегодня у меня просто день такой дурацкий - с утра все из рук валится...
   - У тебя каждый день такой. Лорды кинут тебе что-нибудь, а ты на это тут же пиво покупаешь в ближайшем третьесортном заведении. И ладно бы пиво, а то ведь такую козью мочу побольше да подешевле...
   - Трать-тарарать, имею я право промочить горло во время пения или как? - я не без удовольствия отмечаю, что Он уже успел перенять мой универсальный заменитель богохульств и непечатностей.
   - Вот именно, промочить горло, а не надираться до потери самоконтроля! Оттого и песни начинаешь по пять раз и никак не можешь начать!
   Во время этой перебранки Он непрерывно ускользает из зоны досягаемости метлы, вынуждая меня забираться все выше и выше... Так мы на крышу скоро выберемся, если только я раньше не упаду и шеиньку себе не сверну.
   Со двора доносятся голоса соседей: "Что там опять такое творится?" - "Да Лигнор эта приблудная своего двинутого Лугхада тряпкой учит." - "И правильно делает, матушка Маллен. Будь ты хоть шваль распоследняя, а я бы тоже не стерпела, если б мой сожитель каждый вечер домой вваливался пьяный да без руны в кармане..."
   - Слышишь, чего про тебя говорят матушка Маллен с Ассой? бросаю я Ему. - И не стыдно тебе такое про себя слушать?
   Мы оба уже стоим на подоконнике выбитого окна.
   - Да, стыдно, - выговаривает Он, опустив глаза. - Но наверное, я уже не могу... по-иному... Я забыл, как играл когда-то...
   - И снова ты говоришь неправду, - я безжалостна. - Как по ночам и для меня, так ты ТАК играешь, что камни плачут и лунные затмения происходят. А как для людей...
   - Замолчи, не надо больше! - судорога пробегает по Его лицу, и Он делает шаг к краю подоконника...
   - Разобьешься!!! - визжу я, уронив метлу и не помня себя от ужаса. А Он спокойно шагает в пустоту... и пока я тщетно пытаюсь протолкнуть в грудь хоть немного воздуха, аккуратно приземляется на ноги.
   - Не дождешься! - отвечает Он в рифму и машет мне снизу рукой.
   Когда я спускаюсь вниз, Он стоит у распахнутого окна кухни и грызет какую-то травинку. Низкое вечернее солнце как раз за Его головой, лучи его смешались с медью взлохмаченных волос, окружая голову огненным нимбом. Ох, боги мои...
   - Ну, что же не бьешь? - тихо говорит Он, пряча глаза.
   - Да рука на тебя такого не поднимается, - вздыхаю я.
   - Знаешь, - еще тише, почти шепчет, - не надо так, пожалуйста... Те же лорды смеются - мне как сквозь воду, а от тебя больно услышать даже просто, как вчера: "ты не потряс меня"... не знаю, почему.
   - А ты думаешь, стала бы я простую бездарность тряпкой по всему дому гонять? - отвечаю я тоже шепотом. - Отвернулась бы и забыла. А твои песни мне душу переворачивают, потому и не могу слушать, как ты - Ты! - лажаешь...
   Смотрит в сторону... А я стою и жду непонятно чего, словно вот сейчас Он рассмеется и обнимет меня, и сразу вся эта беготня с метлой по разрушенным перекрытиям обратится просто в игру, затеянную двумя друзьями от избытка энергии.
   Так поступил бы Флетчер. Но Он не Флетчер, и наивно ждать от Него таких же реакций - ни разу не видела я даже тени улыбки на этом неправдоподобно красивом лице.
   Вместо этого Он наклоняется и целует мою руку - у запястья, с внутренней стороны. Так, а этого Он откуда набрался?
   - Зря ты это, - резко говорю я. - Таким жестом и оскорбить можно. У меня руки всегда были чистые.
   - Что? - не понимает Он.
   - Так целуют шрамы, - объясняю я нехотя.
   - Какие шрамы?
   - От бритвы. А иногда, - теперь моя очередь прятать глаза, - от гвоздей.
   - Не понимаю...
   - И очень хорошо, что не понимаешь, - кстати, я ничуть не удивилась бы, если бы за Ним числился и этот непростительный грех. Но Он не носит браслетов, и нетрудно увидеть, что запястья Его так же чисты, как и мои, без единого следа порезов.
   - Эко лихое мудерсло... - вырывается у меня почти непроизвольно.
   - А это что за ругательство? - тут же откликается Он.
   - Это не ругательство, - невольно улыбаюсь я. - Это когда-то давно, еще детенышами, мы играли в магию. Было такое правило: в придуманном заклятье все согласные заменяются любыми другими, гласные не трогаются. И один мальчишка сделал заклятье: "Да станет это живое существо ледяным мороком". Через три дня заклятье знали наизусть абсолютно все...
   И тут я впервые за все время вижу Его губы, чуть дрогнувшие в доверчивом подобии улыбки!
   - Кажется, я понял, - и свет из бирюзовых глаз. Вот честное слово, именно из-за таких улыбок - только чуть поярче и убегают из дому разные Нелли и Маэстины...
   - Брат мой... - срывается с моих губ еле слышно.
   - Лиганор! - я вскидываю голову. - Слушай... Если ты обещаешь мне одну вещь, клянусь тебе чем угодно, что сегодняшняя история в "Вечном зове" никогда не повторится.
   - Обещаю, только скажи, что именно...
   - Танцуй под мою гитару перед людьми - и я буду петь, как пою только по ночам.
   - Ты в самом деле этого хочешь? - замираю я.
   Наши взгляды встречаются - и одними губами, как молитву, Он произносит:
   - Все в твоей власти...
   С торжествующей улыбкой я погружаю обе руки в шелковистую медь:
   - Ну смотри у меня! Будешь во время концерта, как это у тебя водится, из бутылки с пивом отхлебывать - разобью ее без всякого сострадания!
   Терцет II. УТЕШЕНИЕ ДУШИ
   "СЛЫШИШЬ, НЕБО ЗОВЕТ НАС..."
   Пожалуй, он был бы даже красив, этот рыжеволосый парень, если б не копировал так старательно Лугхада. Впрочем, чушь - он явно переигрывает. То, что у Лугхада - нечеловеческое напряжение, полнейшая, до последней капли, самоотдача, у этого типа стало банальной истерикой. Смотреть на то, как он закатывает глаза и потрясает огненно-рыжими нечесаными патлами, мне еще более неприятно, чем на их предыдущий номер, когда он скакал вокруг черненькой девочки с гитарой, как сибирский шаман на рабочем месте, потрясал бубном и орал, заглушая песню, что-то нечленораздельное. И такое ощущение, что волосы у него крашеные, хотя с чего бы... Но уж больно яркий оттенок, особенно в сравнении с темной медью Лугхада, которая наливается живым огнем лишь в лучах света.
   Лугхад сейчас шляется где-то по кабакам совсем в другой части города, а может быть, сидит на полуобвалившейся башенке нашего "замка ужаса" и сверху меланхолично взирает на вечерний Кармэль. Во всяком случае, вечер сегодня пропал - утром я наступила босой ногой на осколок бутылки. Рана не то чтобы глубокая, но нормально танцевать я смогу дня через три, не раньше. Трать-тарарать, вот поймаю Ярта, этого маленького свиненка - и пусть не рассчитывает на мой гуманизм! Я его живенько отучу пить пиво тайком от матери, а потом швырять пустые бутылки в окна соседям!
   Пока что гоп-компания во главе с рыжим шаманом обосновалась на нашем заветном месте - третьей площадке широкой парадной лестницы, ведущей в парк, которую я, по аналогии с Городом Дорожного Миража, зову Лестницей на Небеса. Ну, нам они не конкуренты - они здесь только потому, что Даммис, их флейтист, спросил у меня разрешения. В отличие от шамана и черненькой, с ним я знакома уже давно - вместе голубей крали из голубятни толстого Форка. Но тем не менее стоит зажить моей ноге - и эта троица тут же отправится искать себе другое место. Пока я здесь, Лестница моя по праву первооткрывателя.
   Однако надо отдать им должное - толпу они собрали немногим меньше той, что собираем мы с Лугхадом. И не только простонародье - вон тот алый камзол явно принадлежит Рыцарю Залов из личной охраны лорда Райни, Владыки Каэр Мэйла. Да и вообще хватает народу, которому дозволено носить оружие, а также дам под покрывалами. Но все же - сколько ни бейся в истерике этот деятель, никогда ему не играть так, как Лугхаду. У того, бывает, руки почти и не движутся по струнам, а гитара сама поет. И в безумии, и в беспамятстве Магистр остается Магистром...
   Два с небольшим месяца, как я под Тенью - а для всего Кармэля, или Каэр Мэйла, как называет его Безумец, я уже давно Лигнор-танцовщица, одна из городских достопримечательностей, сумасшедшая подружка ненормального Лугхада (ибо нормальная женщина с таким не свяжется)... Сразу говорю, дабы пресечь все возможные кривотолки: что бы ни говорили на этот счет в Кармэле, отношения между нами так и остались чисто братскими, что, скажем так, вполне меня устраивает. Уж лучше я буду хранить верность Флетчеру, чем лишний раз подтвержу справедливость цитаты из моей ученицы Клейдры: "Любовь его лишь с гитарой, всю страсть отдает он песне..." С менестрелями оно так частенько бывает, и хватит об этом...
   Первые пять дней моих гастролей в "Багровой луне" уже благополучно забыты, так как я засунула зеленое платье на самое дно сумки. Оно было нужно лишь для привлечения Его внимания. Сейчас же я одеваюсь в черное, как большинство горожан, изредка - в бледно-желтое, в общем, выгляжу вполне обычно для Кармэля.
   После того бешеного вечера, когда я отхлестала Лугхада мокрой тряпкой, и начались наши вечерние концерты на предмет заработка - мое обещание танцевать под его гитару сломило Его упрямство. Он и сейчас куда охотнее играет для меня, чем поет сам, но голос Его постепенно обретает прежнюю власть. И это так странно не сочетается с Его все еще человеческой, кармэльской манерой держаться - развязной и в то же время отстраненной... Такая углубленность в бездны прошлой боли до сих пор мешает Ему - не только Говорить, но даже полноценно работать на публику.