Мазова Наталия. Исповедь травы

   И Черный Шрам неожиданно вывел меня к жилью. Давно уже на моем пути не попадалось даже развалин мертвых городов - я зашел слишком далеко от Каэр Мэйла, и вокруг меня были лишь ночь и смерть...
   Небольшой городок, а может, просто большое село, раскинулся в долине. Я спускался с холма и в сумеречном полусвете видел то, что уже в смертном оцепенении из последних сил держалось за жизнь. Вокруг были только мертвые поля под снегом, и сколько я ни вглядывался, не мог различить ни огней в домах, ни дымка над крышами... И вдруг... словно почти неуловимый порыв теплого ветра донесся откуда-то справа и коснулся моей щеки. Там была Жизнь! Неужели я близок к своей Цели?
   Я спрыгнул в глубокий снег и двинулся туда. Я почти плыл по глубокому снегу, рассекая его, как воду, всем телом. Идти было недалеко, но это движение сквозь снег отнимало у меня последние капли сил. Я уже понял, что это не Цель, а всего лишь крохотный островок, чудом выстоявший под наползающей Тенью... всего один дом... и полностью обессиленный, я рухнул на пороге этого дома, успев лишь несколько раз ударить в дверь.
   Очнулся я только на следующее утро, которое здесь мало отличалось от ночи.
   В этом доме жила только одна женщина - простая смертная, как и все в этих местах. Ее звали Кьяррид, она была очень стара - за восемьдесят. У нее не всегда хватало сил наколоть дров, и тепло с трудом удерживалось в ее доме - но в этом доме была Жизнь. Чистая вода. Вкусные лепешки. А на окне даже росло в горшке небольшое растение с маленьким розовым цветком. И еще в этом доме жили серый нагловатый петух без хвоста и шесть его жен. Как удалось сохраниться искорке Жизни в море распада? Это было немыслимо, непредставимо! В тех местах, которые я миновал, полулюди-полузвери давно бы пристукнули старую женщину, а кур съели...
   Она была добра и мудра, старая Кьяррид, которая с первого же момента стала звать меня внуком - я не открыл ей, что старше нее раз в двадцать... И не сразу я понял, что и весь городок не мертв окончательно только благодаря ей. Чем, какой силой удерживала она Тень? Но если я когда-либо в этой жизни встречал святую - это была матушка Кьяр.
   Я прожил у нее несколько дней - она ни за что не хотела отпускать меня в дальнейший путь, пока я хоть немного не наберусь сил. За гостеприимство я расплачивался песнями, которых она уже очень давно не слыхала, и силой Огня - никогда раньше не колол дрова, но пришлось, зато уж тепло от них из дома не уходило!
   Говорили мы мало. Она не знала, не могла знать тех подробностей о Тени, которые принес я, но безошибочно ощущала ее злую природу. Она предостерегла меня от Черных Шрамов - как я понял из ее слов, Тень специально протянула их в мир для движения своих порождений. "Тому, у кого душа насквозь прогнила, они уже ничего не сделают. А такого, как ты, и не подчинят, так искалечат. Нет, эти дороги человеку не пути".
   "Но никаких сил не хватит пробираться по такому снегу," ответил я. "Значит, мне уже не выбраться отсюда?"
   "А ты идешь туда, где светлее, или туда, где темнее?"
   Я понял, что она имеет в виду.
   "Меня учили - белый свет возможен лишь там, где есть все-все остальные цвета. И через одно цветное стеклышко можно многое увидеть, но чем больше цветов сложишь вместе, тем непрогляднее будет тьма за ними. А ведь до света не хватает, возможно, лишь одного оттенка..."
   Ее лицо озарилось улыбкой. "Правильно тебя научили. Темнее всего перед рассветом. Ты на верном пути, внучек". Помолчала и добавила: "У меня ведь семья была. Муж, сын, жена его да внучка. Муж умер, как все здесь - просто не проснулся. Тогда-то сын с женой испугались и решили уйти туда, где светлее, в город..."
   "В какой? Неужели в Кармэль?"
   "Нет, что ты! В Тамзнию".
   Я содрогнулся. Тамзния лежала за две Сути оттуда, и когда я проходил ее, то видел стаи подростков, охотящихся в поисках еды и на тех, кто старше, и на тех, кто младше...
   "А внучка не пошла с ними. Еще недолго пожила со мной, а потом ушла в другую сторону. Упорная была, и в глазах свет горел, когда уходила - знала, куда идет и зачем. И меня с собой звала, да я уж старая, отказалась... Не знаю, что с ней, а только знаю, что спаслась, чует сердце. Значит, и ты можешь спастись. Покажу тебе этот путь."
   Назавтра матушка Кьяр повела меня через весь городок. Он словно вымер - лишь редкие прохожие жались к стенкам домов, с опаской сторонясь друг друга. Дома, осевшие, полуразвалившиеся, точно вырастали из снега подобно уродливым грибам. А в тех, что покрепче, непременно были выбиты окна, и ледяной ветер свободно бродил по мертвому жилью...
   Последняя кривая улица обрывалась в белизну снежных полей. Мы стояли на краю. И у самых наших ног начиналась, вилась через все поле и пропадала вдали тропинка шириной в две моих ладони словно серебряная нить на белом бархате...
   "Вот единственный путь отсюда," - сказала матушка Кьяр. "Узкий и трудный, но прямой и довольно безопасный. Ты сильный, ты дойдешь. Ступай же."
   "Прямо сейчас?" - удивился я. "Я же еще с дровами не управился..."
   Она заглянула мне в глаза, что было не так-то просто - я был на две головы выше.
   "Так будет лучше. Я ведь тоже в любой момент могу уснуть и не проснуться. И кто знает, что будет, когда окажется слишком поздно? Иди, пока я еще могу благословить тебя на прощание."
   И тогда я ступил на тропинку и почувствовал, что она отзывается моим шагам, как натянутая струна гитары. Дойдя до леса, я оглянулся и в последний раз увидел на краю городка маленькую фигурку, укутанную в серебристо-серую шаль... Ты лучше меня разбираешься в этом, - неожиданно перебивает Он сам себя, - скажи: она ведь теперь святая? Люди могут ей молиться?
   - Конечно, могут, - твердо отвечаю я. - Когда мы вырвемся отсюда, мы отнесем ее имя Заступникам, чтобы они начертали на скрижалях Храма в Заветном: "Святая Кьяррид из Снежной Пустыни".
   - Заступница тех, кто блуждает во мраке, - эхом отозвался Лугхад. - Я долго шел по Серебряной Струне, я снова устал, но это была уже обычная человеческая усталость, а не бессилие на грани отчаяния. Мне не хотелось спать, и я шел, не останавливаясь, боясь сойти с тропинки. Иногда, когда меня мучила жажда, я опускался на колени и раскапывал снег рядом с Серебряной Струной. Под ним были ягоды, красные и кислые - не то клюква, не то брусника. Я ел их, и они придавали мне силы. Я шел сквозь миры, и ночь была уже непроглядна, но внутренним зрением я все время видел тропинку, и шел по ней, как по лучу...
   Вокруг меня не было никакого следа людей. Смерть Воды мир был занесен снегом и скован вечным льдом. Я понял, что уже близок, если можно так сказать, к линии фронта Тени, через которую придется прорываться с боем. Но даже это не тревожило меня сверх меры.
   ...Что было - теперь узнаешь ли? Я увидел зарево над мертвым лесом и невольно замедлил шаг. Холодок страха коснулся сердца, и я ощутил, как трепещет под моими ногами Серебряная Струна - наверное, ей тоже было страшно. Пересиливая себя, я двинулся вперед - чему быть, того не избежать.
   Лес разорвался внезапно, как покрывало - и предо мною предстала ограда старого кладбища, засыпанного снегом. Тропинка вилась вдоль самой ограды, еле различимая в призрачном свете, идущем непонятно откуда. Что-то темное и безымянное преграждало мне путь - не воспринимаемое чувствами, но дохнувшее в лицо ледяным ужасом. Я понял, что пройти мне не дадут.
   "Камень гроба отвален, и нет его здесь..." - торопливо заговорил я. Мне казалось, что именно это Слово будет наиболее действенным...
   Страшный хохот, эхом отдававшийся в лесу, заметался между могил и оглушил меня. На ограде, где секунду назад никого не было, теперь сидела огромная коричневато-черная хищная птица. Голову ее венчала корона - венец мертвенного, бледножелтого призрачного света, ничего не освещавшего.
   "Ха-ха-ха-ха! Теперь ты в моей власти!" - страшный скрипучий голос, злобное карканье. "Камень гроба! Земля, камень, небытие! Здесь я в полной своей силе! Ты сам призвал меня, жалкий певец, вообразивший себя магом, и сам избрал Землю своей гибелью!"
   И тут я, холодея от ужаса, увидел, что у птицы голова женщины, и на моих глазах лицо ее стало лицом Райнэи! Невольно я вскинул руку, пытаясь закрыться от страшного зрелища, и сам не зная почему, вдруг воскликнул: "Оборони меня, Кьяррид!"
   "Карр!" - раздалось в ответ. "Кьяррр меррртва! Мерррртва!" И с этими словами порождение кошмаров кинулось мне в лицо. Я отступил, сошел с Серебряной Струны и упал на колени в снег. Птица с лицом Райнэи ударила меня крыльями по голове - и дальше пустота...
   Лугхад замолкает, пытаясь справиться с дрожью. Мне тоже сильно не по себе - я как наяву представила все, о чем Он рассказывает...
   - То, что было потом, я помню, как в тумане - разум мой был мертв тогда... Я шел назад в Каэр Мэйл, возвращался по Черным Шрамам туда, откуда не бегут. Грязная птица в венце страшного света сидела на моем плече, и из глаз моих струился холод небытия... Я снова шел, не таясь и ничего не чувствуя, через города в кольце распада, и любой, завидев меня, убегал прочь с криком ужаса - я казался им вестником Бездны, я и был в тот миг порождением Тени...
   Так вернулся я к подножию Каэр Мэйла, и у ворот города злобная птица сорвалась с моего плеча и с издевательским хохотом растаяла в небе. Я снова был свободен, но в памяти моей зияли провалы, хотя кое-что я все же сумел не забыть, а в душе прочно поселилось отчаяние - я больше не верил в спасение и в победу Света. И когда не стало злобной воли, пленившей меня, я без сил упал лицом в выжженную траву на склоне. Если бы я мог, то заплакал бы - но я никогда этого не умел. И так я пролежал не знаю сколько, а потом встал и вошел в Каэр Мэйл, чтобы стать для него Лугом Безумцем, певцом непостижимого...
   И снова Он умолкает. А я смотрю не на Него - на Лоти. Что происходит сейчас в ее душе? Не вступила ли в ней эта новая правда в страшную войну со всем предыдущим смыслом ее жизни, с верой в истинную Королеву и прежние времена? Ибо когда Он вот так вспоминает - не поверить невозможно.
   - Что тогда творилось со мной, сейчас уже трудно представить. Тебе знакомо состояние, когда не можешь быть с кем-то, но еще больше не можешь - без него?
   - Знакомо, - отвечаю я, стиснув зубы.
   - Через месяц после неудачной попытки бегства я и сотворил первую из пяти Смертных Печатей...
   - Это был танец Черной Луны? - перебиваю я с дрожью.
   - Нет, Смерть Огня была второй, только второй. А первую Смерть Воды - ты еще не слыхала... - и вдруг, резко приблизив свое лицо к моему: - Хочешь - здесь и сейчас?
   Глаза в глаза...
   - Да - хочу!
   Тишина повисает над поляной, обласканной осенью. И в этой тишине тот, кто еще два часа назад звался Лугом Безумцем, а теперь вспомнил себя настоящего, словно в первый раз касается струн...
   Волны ли тревожно бьются о берег, вторя аккордам, или это кровь пульсирует у меня в висках? Вот... еще... да это же именно та песня, что пригрезилась мне в Башне исступленной ночью, когда Хозяин бросил на меня Храниэль, а сам скрылся неизвестно куда! Да, я узнаю ее!
   Его голос вплетается в мелодию - и я, не в силах просто слушать это, срываюсь с места, еще успев заметить вспышку испуга в глазах Лоти - а потом она срывается за мной! Полностью отдавшись неистовой мелодии, кружимся мы вокруг костра, словно повторяя своим танцем то, о чем Он поет:
   - И битва была, и померкло светило
   За черной грядой облаков...
   "То брат мой явился на зов..." Неужели и вправду это был Его зов в ту далекую ночь? Немыслимый, сквозь миры и времена дошедший до Башни Теней, как свет очень далекой звезды, и случайно попавший в резонанс со мной, которая тоже причастна Огню и тоже медленно умирала оттого, что - не вместе?!
   Но как бы то ни было - Он позвал, и я явилась. ВЯ Вотозвалась на молитву того, кто молился МНЕ...
   ...по ветрам осенних бурь...
   Лоти уже отбежала в сторону, почти упала, ибо не может непривычный человек выдержать так долго в таком темпе - и снова это странно соответствует словам песни. Нет, я-то не упаду... хвала небесам, это все же конец, Он завершает песню тающим аккордом и сам роняет гитару...
   В глазах его застыл осторожный вопрос: ну как?
   - Вроде бы ничего не случилось, - с трудом выговариваю я, опускаясь рядом. - Мироздание не рухнуло, солнце с неба не упало... но по-моему, могло и упасть. Ты, это, осторожнее в следующий раз при простых смертных!
   - Только так, только такими словами я мог выразить то, что рвало тогда мою душу на части! А потом, за каких-то полгода, пришли и остальные четыре. И веришь ли, я сам их смертельно боюсь. Райнэя добилась своего! Боль сделала то, чего не могли сотворить ни любовь, ни страх - в моих руках оказалось сверхоружие, сверхзаклятие для Тени. Наверное, если спеть их все пять в нужном порядке, они способны убить все живое в любой душе...
   Я содрогаюсь. Похоже, что тут Он абсолютно прав.
   - У тебя есть оправдание: ты не ведал, что творил.
   - Да нет, наверное, даже ведал. Иначе - почему Смертных Печатей Камня и Жизни не слышал еще ни один человек...
   - Разве? Ты ведь пел мне Смерть Зеленой Стихии тогда, в первую ночь, когда было затмение...
   - Но ты же не человек, - произносит он просто и спокойно. - Ты Королева. И то, что ты пока не знаешь, что значит быть Помнящей, не меняет ничего.
   - Во-первых, все мы - люди, - строго возражаю я. - Ты, я, Лоти - без различия свойств и предначертаний. У всех нас души созданы по одинаковым моделям, и информагия не разбирает, кто из нас простой смертный, а кто сложный. При желании убить можно любого. А во-вторых, - тут я, по старой памяти, тянусь к темно-пламенным волосам, но перехватываю Его новый, непривычный взгляд - "не смей!" - и поспешно опускаю руку. - Во-вторых, если ты даже иного мнения на этот счет, остерегайся его высказывать. В Каэр Мэйле и без того плохо приживается идея, что Мера доступна любому и Радость одна для всех...
   Неожиданно я умолкаю, пораженная новой простой мыслью.
   - Ой, Гитранн... А стоит ли нам вообще возвращаться в Каэр Мэйл? Не проще ли попытаться пробиться на Зодиакальный Круг отсюда - теперь-то ты можешь мне помочь?
   - А как же я? - вдруг подает голос Лоти, молчавшая все это время. - Я же отсюда сама не выберусь. Да, ты говоришь, что всякий может научиться, но сейчас-то я пока не научилась!
   - Мы можем взять тебя с собой, - говорю я в сильном смущении - как я посмела забыть...
   - Не знаю, хочу ли я этого... Все-таки Кармэль моя родина, какой бы он ни был - я люблю его и желаю ему блага. И потом, ты сама учила меня, что свеча нужнее там, где ночь, а не там, где день...
   - Тогда, может быть, оставим Гитранна тут, а я...
   - Лотиа-Изар совершенно права, - неожиданно твердо и уверенно говорит Гитранн. - Грош цена нам и нашей силе, если мы сбежим из Города-под-Тенью в день праздника. Никто не называет сделанной неоконченную работу, а мы сейчас в ответе за тех, кому подарили надежду.
   - Я просто боюсь за тебя, - тихо выговариваю я. - Страшно: вот снова придет ночь, и ты опять начнешь путать сон с явью...
   - Теперь не начну, - он кладет руку на мое плечо. - Я верю в себя - и в тебя. Неужели вдвоем не отобьемся?
   - Втроем, - вмешивается Лоти. - Возможно, и я кое-что смогу, если очень понадобится.
   - Все, сдаюсь, - я, смеясь, поднимаю руки. - Убедили, пристыдили, разбили наголову, уличили и возымели. Еще часок посидим - и возвращаемся в Кармэль.
   ...НЕБО БЕЗ ПЯТИ...
   Обратный переход проходит легко, как и любое возвращение в знакомое место. Шаг - и мы уже в бурьяне между полуобвалившейся галереей Ассы и сараями.
   - Который час? - тут же озабоченно спрашивает Лоти. - Я должна быть в Залах самое позднее в половине шестого.
   - Тогда тебе бегом надо бежать, - отвечает Гитранн. Поторопишься, так успеешь. Но все-таки жалко, что вечером тебя не будет на лестнице.
   - Зато у меня был этот день в лесу, - расцветает улыбкой Лоти. - Лучшего праздника и придумать невозможно. А про вас на лестнице мне обязательно кто-нибудь расскажет.
   Она машет рукой и быстро исчезает в пыльном переулке, а мы с Гитранном направляемся домой. Я иду рядом с Ним и поражаюсь, как изменились Его осанка и походка - теперь это легкая, скользящая поступь Нездешнего, и потрепанный плащ не висит занавеской, а изящно лежит на Его плечах, и глаза сияют. Когда мы проходим через двор, у Ассы и Китт, сидящих на шаткой скамеечке возле дома матушки Маллен, при взгляде на Него вырывается восторженное "ой!".
   Дома мы долго смотрим друг на друга и молчим. Что бы и как бы теперь ни сложилось, но видно, нашей жизни вдвоем уже не быть такой, как прежде. Этого нового Лугхада - нет, не Лугхада, а Магистра Гитранна - я никогда не посмею гонять по дому тряпкой и обзывать наглой рыжей мордой. А Он сам - захочет ли, чтобы и дальше одежду Ему стирала Жрица Танцовщица? И уж точно никогда больше не возьмет за руки и не будет упиваться несовершенными моими Словами - пришел конец безумной и немотивированной мистике наших ночей...
   А я, если честно, уже настолько привыкла к этой жизни, что даже память о Флетчере как-то потускнела, расплылась, даже закралось сомнение - да нужен ли мне именно он, или мне все равно, при ком числиться и с кем меняться энергией души? Во всяком случае, теперь наши уличные спектакли и беготня от полиции в разных версиях Города кажутся мне лишь игрой, восхитительной, но необязательной... А еще точнее - репетицией, подготовкой к тому настоящему, чем стала для меня кармэльская Лестница в Небеса.
   Между прочим, хоть я и вернула Его Камень на место, Огонь из Него тоже никуда не делся, я не перестаю его ощущать. Так теперь, похоже, и останется причастность сразу трем стихиям. Редкая и чрезвычайно ценная информагическая структура, в Братстве таких людей называют Корректорами...
   - Спасибо тебе за все, - нарушает Он молчание. - Когда-то давно я слышал легенду о древней языческой богине, которая сошла в ад, чтобы вывести оттуда своего возлюбленного. Но она сделала это ради того, кого любила, а ты...
   - А что я? - вздыхаю я тяжело. - Я как все, ничем не лучше твоей богини. Между прочим, ты сам меня позвал, а я только откликнулась.
   - Как это позвал? Когда?
   - Не знаю когда. Я услышала твой зов шестого мая, в Башне Теней. Мне было очень плохо и тяжело - и я услышала Смерть Воды, не зная, что это такое. А потом пошла и поклялась спасти одного великого менестреля, если мне за это будет возвращен другой.
   - Кто он... этот другой? Ты любишь его?
   - Его зовут Хэмбридж Флетчер. Здесь, в Кармэле, я ни разу не произносила этого имени.
   - Я не знаю его. Он смертный?
   - Ты прекрасно знаешь его - он тоже Помнящий, - заминаюсь на секунду, но все же решаюсь: - Хейнед Виналкар, прозванный менестрелем-наемником.
   - О, Хейн Голос Ночи! Наслышан, хотя встречаться и не доводилось - у нас разные сферы влияния. Но вообще-то в мое время он входил в первую пятерку некой неписаной иерархии Ордена.
   - А для меня он первый и единственный, - я опускаю взгляд. - Вторая и лучшая половина души моей.
   - Что ж, выбор, достойный Танцующего Пламени, - Он легко поднимается. - Ладно, сегодня твой день рождения, и я не хочу, чтобы ты думала о грустном. Сколько там еще осталось до шести часов?
   - Времени до хрена, - беспечно отзываюсь я. - Ты давай иди переодевайся во все лучшее, а я пока голову вымою во дворе.
   Распустив по плечам мокрые волосы, я присаживаюсь на скамеечку рядом с Ассой и Китт. Здесь единственное во всем дворе пятно солнца, волосы быстро высохнут.
   - Ну что, как жизнь? - начинаю я разговор первой.
   Асса тут же расплывается в улыбке.
   - Ты знаешь, Лигнор, а тот парень, который у кожевника подмастерье, мне вчера предложение сделал! Я до сих пор не верю!
   - Тебя можно поздравить, - говорю я от души.
   - У него, правда, еще нет столько денег, чтоб мне из "Вечного зова" уйти, но говорит, что ближе к весне будет. Вот тогда и свадьбу сыграем.
   - И ты представляешь, - перебивает Китт, - у них, когда они вдвоем, прямо все так здорово, так здорово! Не то что ударить, и не обзовет ее никогда, а все "лапка моя". Так все хорошо, ну прямо как у вас с Лугхадом!
   - Скажешь тоже, - смеюсь я. - Я его, бывает, и ругаю как попало, и метлой могу огреть...
   - А все равно. Вот когда папка мамку бил, пока был жив, это сразу видно было, что зло срывает. А вы и деретесь, как целуетесь. Как это у вас так получается? Вот бы мне научиться!
   - Тут и уметь ничего не надо. Просто замечай в другом только хорошее. Пусть главным для тебя будет не то, что он на чистый пол вваливается в грязных башмаках, а то, что он мастер на все руки, и шутить умеет, как никто, и главное, тебя любит. Тогда и ругать ты будешь его грязные ботинки, а не его самого, если ты понимаешь, о чем я.
   - Вроде понимаю, - шевелит бровями Китт. - Как ты говоришь, прямо все так складно выходит. У нас тут все были злые, а как ты появилась, так откуда что и взялось! И мамка теперь улыбается, и даже песни поет, когда стряпает, совсем как ты. И Ярт мне вчера откуда-то пол-огурца принес - не все сам сожрал.
   - И цветы во дворе все лето цвели, - добавляет Асса. - Не лилии, конечно - зонтики да желтоглаз - но раньше только бурьян и был. И вода в колодце, говорят, иногда появляется.
   Я молчу. А что тут можно сказать?
   - От тебя будто какое-то тепло идет вокруг, - снова говорит Асса. - Это... не знаю, как сказать - будто весна осенью. Вроде такой же человек, как мы все - или это у вас в Буром Лесу люди такие?
   - Может быть, - медленно отвечаю я. - У нас народ другой. Мы не рвем друг другу глотку из-за куска хлеба.
   - Так в лесу небось всем всего хватает, - завистливо вздыхает Китт. - Сама ж говорила - у вас грибы прямо из земли растут и еще ягоды.
   - Да не в этом дело. Просто когда живешь с травами и зверями, нельзя хранить в себе злость. Иначе они почувствуют и обидятся, и вот тогда и не будет ни грибов, ни ягод. Лес учит радости.
   - А у нас город, - Асса поднимает глаза к небу. - Травы почти нет, один камень.
   - Все равно. В любом месте можно найти что-то, достойное восхищения - если искать, конечно. Все зависит только от того, как к этому относишься. Ведь даже камень любит, когда ему радуются.
   - Как это? - не понимает Асса.
   - А вот так. Вон у тебя браслет на руке так и сияет, - я скашиваю глаза на снизку розового кварца, обнявшую запястье девушки. - А я ведь помню, как ты его выбирала... Маленькая радость, которую ты носишь с собой, оттого и людям в глаза бросается. И уж всяко красивее, чем ожерелье на знатной леди, которая о его красоте и не думает, думает лишь, сколько тысяч рун болтается у нее на шее...
   - Ты вот про зверей говоришь... - снова влезает Китт. - А между прочим, мы с девчонками у себя в бардаке крысу приручили. Мы теперь ей в одно и то же место объедки складываем, а она уже понимает и не грызет новых дырок по всем углам. Один мужик ее убить хотел, так мы не дали, говорим - не трогай, это наша Крысь-Крысь.
   - Ну вот видишь! Всегда и везде можно найти что-то такое, от чего на душе делается светлее. Вы поймите одно: никто во всем мире не в силах запретить вам любить и радоваться, а радость освещает все вокруг. Вот и вся моя премудрость.
   - Ты обязательно приходи к нам на свадьбу. С Лугхадом вдвоем и приходите - буду потом всем и каждому рассказывать, что вы у нас на свадьбе играли!
   - Эх, Асса, - развожу я руками, - если б я сама знала, что с нами будет через день и через два! Вот нахамлю я очередному лорду, к которому в постель идти не пожелаю, да подошлет он к нам наемных убийц...
   - Его тогда весь город на части разорвет, - убежденно говорит Асса. - Вы даже не знаете, что будет с тем, кто посмеет вас тронуть - вы у нас одни. Самая главная радость, какая есть в городе!
   - Спасибо, Асса, - я жму ей руку. - Ты не представляешь, как много для меня значат эти твои слова.
   Расчесывая на ходу волосы, я иду к своей двери, не позволив Ассе и Китт увидеть, с какой злой издевкой усмехаюсь. Если так пойдет и дальше, я скоро стану завзятой проповедницей, этакой кармэльской святой Льюланной, что якобы обращала на путь истинный даже искушавших ее демонов. "А Будда - это тоже наш товарищ - издал указ друг друга всем любить..." Главное, на войну ни в коем разе не ходить! Остальное произойдет само собой...
   Трать-тарарать, если бы мир можно было спасти одной проповедью, не было бы нужды в появлении Братства!
   Гитранн встает мне навстречу - новая рубашка сияет белизной, на коричневом бархате камзола тонкой золотой нитью вышиты листья винограда. Плащ зеленовато-желтый, но очень красивого оттенка - как осенняя листва ясеня. Нет, как хотите, но даже по меркам Нездешних Его облик - это что-то особенное. Впервые я с некоторой неловкостью подумала, как, наверное, бледно смотрюсь на Его фоне...
   - Знаешь что, Лиганор? Может, и тебе сегодня не стоит быть в черном? Оставь только покрывало, а платье надень зеленое. Оно куда больше идет тебе.
   - Ты что, мысли читаешь? - ухмыляюсь я. - Или я вместе с памятью и эстетство тебе вернула?
   - Нет, эстетство - это исключительно твой недостаток, отвечает Он в том же тоне. - Просто вдруг почувствовал, до какой степени осточертел тебе черный шелк.
   - Золотые слова, - ухмыляюсь я еще шире. - И главное, вовремя сказанные!
   Давненько я, однако, не надевала этого платья. А вот сейчас надела - и сразу словно легче стала, хожу, как летаю. Такой вызов Каэр Мэйлу... но сегодня праздник, сегодня можно.
   Ожерелье, браслеты, подвески - все, что звенит и поет. И конечно, Его подарок, гребень из магического янтаря, короной сверкающий в моих волосах. Сверху покрывало - увы, без него не обойтись...