Мазова Наталия. Исповедь травы

   - Я крещу вас Огнем, - срывается с моих губ. - А та, что придет за мной, будет крестить вас... Радостью.
   И, окончательно перестав понимать, что и зачем делаю, я беру в руки венец Адалль-Фианны и надеваю его на голову Лоти.
   Вспышка - или это мне почудилось? - Лоти тянет руку к голове, пытаясь избавиться от того, что легло на нее не по рангу, но ее останавливает крик Снэйкра:
   - Не смей!!!
   Теперь все видят то же, что и я, кроме самой Лоти, а точнее, не видят - не видят трещины в золоте. Потому что ее больше нет. Корона сверкает, словно только что вышла из рук ювелира.
   А на меня накатывает, и я уже не понимаю, где я и что со мной... пыльный камень и цветное стекло - зеленое, желтое, белое... витраж... ну да, витраж в древнем соборе Ковнаса, очертания стрельчатой арки... да, арка, но теперь это дверной проем, до краев залитый пурпуром заката, и Лоти, в белом рыцарском облачении, встав на одно колено, протягивает меч над огнем... Лоти... Лота-стар, Азора Лотастар. О боги мои, я что, превратилась в выездную версию Круга Света?
   - О небо, что ты говоришь? - снова совсем близко глаза Лоти, и в них пляшет отсвет того пурпурного заката. - Меч, арка... и имя... Мое имя?
   - Да, - я с трудом перевожу дыхание. - Азора Лотастар, рыцарь света. Оруженосец Ярри, Жрицы Воительницы.
   - Значит, это она...? - Тэль-Арно так и не решается произнести вслух, и я ясно угадываю из этой заминки, что Лоти он предан не меньше, чем Снэйкр - своей Сульвас.
   И тогда я окончательно прихожу в себя.
   - Что там говорилось в вашем предсказании? Что корона станет целой, будучи возложена на голову истинной владелицы! И не сказано, что этой владелицей должна быть именно Королева! Может, потому и упало это сокровище под ноги Аньес, что было предназначено ее потомку?
   - А ведь правда... - растерянно произносит Сульвас. - Но кто же тогда ты?
   - Обычная ведьма, - роняю я легко и устало, зная, что теперь они верят каждому моему слову. - Ну может, не совсем обычная - я Видящая. В общем, то, чем так и не стали все вы, и чем не так уж трудно стать там, по ту сторону Тени.
   Полчаса спустя мы все еще сидим за столом, но теперь на нем жареное мясо с чесноком и горошек в подливе, ячменные лепешки и прекрасный нежный сыр, а также совершенно потрясающее вино, лилово-алое на просвет и почти не дурманящее голову.
   - Пей, Лигнор, - приговаривает Снэйкр, подливая мне. Такого тебе нигде в Каэр Мэйле не нальют - мы с Ниххатом снабжаемся из одних погребов.
   Вино, безусловно, роскошное, но я больше налегаю на еду. Не скажу, что я так уж привередлива, но едим мы с Лугхадом много меньше, чем мне хотелось бы, а поскольку кулинар из меня тот еще, то порой едим такую дрянь... И слава всем богам, какие только есть, что за этим столом я могу не вспоминать ни о каких изысканных манерах и насыщаться, не отвлекаясь!
   Сульвас зажгла свечи, и венец Адалль-Фианны на голове Лоти поблескивает как-то очень значительно. Она так и не сняла его и правильно, он очень идет к ее алому камзолу и длинным черным волосам. Подозреваю, кстати, что после рук Райнэи эта вещица утратила немалую часть заложенной в нее силы, так что никакой Королеве она уже власти не добавит. А вот чтобы выявить и усилить полускрытые способности такой, как Лоти - в самый раз.
   - Слушай, Лоти, - спрашиваю я негромко, одну ее, а не всех, кто за столом, - почему же вы тогда продолжаете служить Райнэе, если знаете ей цену?
   - А что, у нас есть какой-то выбор? - Лоти аккуратно намазывает лепешку маслом. - Сама же видела сегодня на лестнице. Так что все наше несогласие не выходит за пределы этого дома.
   - Лоти верно говорит, - вмешивается Снэйкр, - но пожалуй, не только поэтому. Леди Сульвас, конечно, уважают в городе, но особым влиянием она не пользуется. Мы трое - совсем другое дело: Лоти и Тэль - Рыцари Залов, а я готовлю им смену из молодых щенят. Поэтому и возможностей, и информации у нас куда больше. И если вдруг, паче чаяния, что-то случится... - он подмигивает мне, - скажем, объявится-таки истинная Королева...
   Я внимательнее вглядываюсь в Снэйкра. А ведь умен мечевластитель, ох как умен... Что бы там ни говорила Сульвас, но и она живет только прошлым - а вот любимый ее не забывает и о будущем, и обоих младшеньких, похоже, так же воспитал. Будь я тем, чего они все так ждут, честное слово, не пожелала бы себе иного лорда-правителя. Тем более, что, если я ничего не забыла, лорд-правитель и Лорд Избранный вовсе не обязаны быть одним лицом.
   Сульвас тем временем достает откуда-то из-за кресла гитару - тоже старую, как и все здесь, и более округлых очертаний, чем у того же Лугхада. Голос у инструмента низкий, глуховатый Сульвас перебирает струны, и аккорды звучат, словно мерные шаги:
   Здравствуй, путник! Слышишь, ветер свищет?
   Нас с тобой давно никто не ищет,
   Нас с тобой уже никто не помнит...
   Ночь темней - усталый мир огромен...
   Она не поет, а словно тихонько приговаривает над струнами, и песня такая же, как весь ее рассказ - спокойная и печальная. Я слушаю, затаив дыхание, и похоже, не только я...
   Я иду и млею от испуга:
   Бьется ль сердце под твоей кольчугой?
   Я с тобою - хоть на бой, хоть на кол!
   Слышишь, путник? Странно... ты заплакал...
   - А между прочим, - произносит Лоти, когда Сульвас кончает песню, - сегодня на лестнице в парк был убит Иэн Дорсет из "Счастливого дома". Убит Ниххатом по приказу лорда Райни.
   - Вот сволочи, - Снэйкр ставит бокал на стол. - Он-то им чем не угодил? Пел всякую безобидную ерунду...
   - Тем, что в конце концов сочинил такую ерунду, которую могли подхватить на улицах, - объясняю я. - И как на грех, Райнэя поминалась там не слишком почтительно.
   - Сука, - подает голос Иниана. - Была, есть и помрет сукой!
   - Ладно, - Снэйкр забирает гитару у Сульвас и передает Лоти. - Помянуть, однако, надо... Давай, Лоти, свою "Балладу о разбитой лютне".
   Та кивает, принимая гитару...
   Больше всего это похоже на слезы... бешеные слезы, выжатые из глаз ветром на полном скаку. Не могу подобрать для этой мелодии другого определения, кроме "отчаянная". Кажется, струны рвутся под ее пальцами - никогда прежде я не видела такой игры, но она как нельзя лучше соответствует ее голосу, неощутимо переливающемуся из молитвенного шепота в яростный, почти надрывный крик... С холодком в груди я узнаю в Лотином пении эхо своей собственной манеры Говорить. Вот только я на всю жизнь обречена Говорить, а не петь, в лучшем случае подпевать кому-то, ибо не дано мне ни сочинять музыку, ни играть самой. Оттого, наверное, и преклоняюсь так перед всеми, кто это умеет...
   О люди, не дай вам Господь никогда
   Разбитую лютню увидеть свою
   И имя, пропавшее вдруг без следа
   С расколотым миром в неравном бою!
   - слова, пронзительные, как плач лопнувшей струны, мчатся столь стремительно, что я совершенно не успеваю их запомнить. Лишь последний куплет занозой застревает в сознании:
   И меч мой взлетает... Ах да: "Не убий!"
   Нет, кончено все! Свет небес, помоги!
   На страшном суде, где архангел трубит,
   Любовь, говорят, покрывает грехи,
   Любовь, говорят, покрывает грехи...
   И снова отчаяние неведомо куда несущейся мелодии - и вдруг словно остановка на полном бегу, плавный, печальный перебор, и на фоне его Лоти отрешенно выговаривает финальные слова:
   - Лезвие меча скользит по камням, и скрежет царапает кристальную твердыню безмолвия, застывшего не одну сотню лет назад. Неужели, неужели я не успела?!...
   Воцаряется благоговейная тишина. Но я не позволяю ей продлиться слишком долго:
   - Это твоя вещь, Лоти?
   Она кивает.
   - Знаешь ли ты, что сейчас я услышала то, что можно поставить почти вровень со Словами Луга? Не всякому Мастеру Ордена дано так проецировать эмоции, как это делаешь ты - и без всякого обучения!
   - Я всегда знала, что Лоти - лучшая и сильнейшая из нас, откликается Сульвас. - Она и без короны была нашей любимицей.
   - Я давно пытаюсь что-то делать, - Лоти смотрит на меня. Но мне не у кого учиться, и я не знаю, хорошо я это делаю или плохо. А как вы появились, стала мечтать - вот бы у Лугхада поучиться... Потому и на лестницу к вам бегала все время, но подойти боялась. Кстати, ты сказала - Мастера Ордена... это кто такие?
   Я гляжу на щель между портьерами - она едва видна, на улице уже почти стемнело, - и понимаю, что сегодня я дома не ночую. Ничего, Он будет слишком поглощен своими глюками, чтобы чересчур беспокоиться обо мне, а я - сейчас я в первую очередь член Ордена, и во вторую, и в третью, и лишь в десятую - все остальное. И никогда в жизни не прощу себе, если вот прямо сейчас не загружу Лоти по программе-максимум! Такие самородки и в Городе-для-Всех на улице не валяются, а уж здесь, в Кармэле...
   Нам постелили в комнате Лоти, на большой кровати, где можно было улечься вдвоем - но мы в эту ночь так и не легли. Лоти прихватила с собой гитару Сульвас, горя желанием показать мне все, что у нее есть, и... слава богам, что акустика в этом доме, как в хорошей студии звукозаписи! А что касается меня, я уже давно привыкла спать не по ночам, а с рассвета до полудня живя с Ним, привыкнешь и не к такому.
   Откуда, откуда это - в ней, здесь? "Откройте лаву скорей ценою смерти моей - вы сами себя уничтожите в ней! Да, Свет идет, Свет грядет, я - лишь судьбы поворот, и станет тайное явным в означенный год..." Или дар Серидов, который так боялся потерять ее отец, и заключается в этом? Если не врут легенды и рукопись Пола Открывателя, Аньес вроде тоже умела петь, но Слов, кажется, не складывала...
   Когда за окнами проступает первая синева, я все-таки собираюсь домой. Лоти, естественно, сопровождает меня. По версии для слуг и остальных Последних - ради охраны, но я-то вижу, как горят от нетерпения ее глаза - еще немного, и она познакомится с самим загадочным Безумцем! На всякий случай предупреждаю ее о том, что мое истинное достоинство в Ордене при Нем упоминать никак не полагается - не время еще...
   На улице зябко, плащ и покрывало плохо спасают от утренней свежести. По дороге наш разговор и не думает прекращаться, так что долгий путь до "замка ужаса" пролетает незамеченным. Лишь когда в створе переулка вырастают знакомые развалины, я понимаю, что все, пришли...
   И тут Лоти вцепляется мне в плащ и выдыхает потрясенно:
   - Ой... Ты только глянь...
   Над городом встает ярко-розовый рассвет, зажегший пожар в тех окнах, где еще уцелело пыльное стекло. Этот же пожар полыхает и в большом квадратном проломе на башенке, хотя никакого стекла там давно нет... Там есть Лугхад, небрежно сидящий на подоконнике (третий этаж!) - одна нога согнута в колене, другая свисает вниз, упираясь в какую-то выбоину в камне. Его романтически растрепанные волосы - ну конечно, опять забыл причесаться! - костром полыхают в золотисто-розовом свете утра. На коленях Его гитара, и Он отрешенно перебирает ее струны, устремив взор даже не вдаль, а вовне. Застывшее прекрасное лицо без малейшего следа мысли или чувства, глаза, словно затянутые хрусталем - что видит Он сейчас, недоступное простым смертным?..
   Причина хрустального взора стоит тут же, на подоконнике, еще полная на четверть.
   - Десять лет расстрела через повешение, - непроизвольно вырывается у меня. - Без права переписывания!
   - За что ты его так? Он же безумно прекрасен...
   - Именно что безумно, трать-тарарать! - я оглядываюсь в поисках подходящего обломка кирпича. - Печальный демон, блинн, дух изгнанья! Только звезды на бледном челе не хватает, да еще гальки, пересыпаемой из одной обожженной ладони в другую! Ты думаешь, это он меня всю ночь ждет?
   - А разве не так?
   - Все может быть, но скорее всего, просто пребывает в трансе. Честное слово, иногда мне так хочется повесить этого романтического героя на ближайшем суку, чтоб душу не травил!
   - Кажется, понимаю, - тихо произносит Лоти. - Рядом с ним невозможно находиться слишком долго - это как боль...
   Я уже прицелилась в бутыль "Катшаангри" и отвожу руку для броска...
   - Хэй!.. Менестрель!
   В тени у стены дома стоит Китт, дочка матушки Маллен и сестра Ярта, и смотрит снизу вверх на этого нечеловечески прекрасного изверга. На ней лилово-розовое платье с золотым шитьем, явно с чужого плеча - ноги путаются в подоле, корсаж болтается на еще неразвитой груди. Явно наследство от какой-нибудь кабацкой шлюхи... Под глазами разводы от краски, размазанной с белесых ресниц, а в бесцветно-белые волосы воткнута ветка цикория, судя по всему, недавно сорванная близ уличной канавы.
   Ума не приложу, кто может польститься на это существо четырнадцати лет, тощее, бледное, как всходы подвальных грибов, и с характером помоечного котенка. А ведь на то, что она получает за ночь, фактически кормится семья из трех человек. Братец-то ее чаще попадается, чем действительно приносит домой что-то существенное. Эх, поучила бы я его технологии этого дела, не будь он таким поросенком и не таскай последнее у таких же, как сам!
   - Менестрель! - Китт снова выкрикивает непривычное слово и, по-моему, получает огромное удовольствие от того, что знает его и может произнести.
   Хрустальное выражение на лице Лугхада разбивает бледная тень улыбки:
   - Ты меня зовешь, маленькая принцесса?
   Нацеленный на окно кирпич выпадает из моей руки.
   - Тебя... Сыграй мне что-нибудь! Только понятное, а не как вы с Лигнор по ночам, про какую-то магию - "растопи мой лед", и еще эти, как их... хлопья пены сна, вот!
   Его улыбка делается шире, словно поднимающееся солнце озаряет задумчивое лицо. Медленно, словно в полусне, Он берет первый аккорд...
   - Слушай, маленькая принцесса Крысиного квартала. Слушай песнь рассвета, как пели ее влюбленные рыцари своим прекрасным дамам из высоких замков, в прекрасной стране, унесенной в небо дымом костра...
   Ой, что сейчас будет! Можно только гадать, куда уехала Его крыша за эту ночь, когда я не занималась установкой ее обратно на место...
   Свет!!! Что это? Разве такое можно извлечь из простой гитары? Как голос далекого рога, как серебряный отсвет, разгорающийся в восточной части неба...
   - Радость моя, вот и все!
   Боль умерла на рассвете,
   В нежных перстах облаков...
   Даже сквозь плащ я чувствую ногти Лоти, вцепившейся в мою руку. Следы останутся... А мне самой даже вцепиться не во что...
   Китт, раскрыв рот, сидит на земле с головой, запрокинутой вверх, и слушает. Слушает - я поняла это по дрожи, охватившей меня - Смертную Печать Ветра, слушает альбу, какую не слагали и самой Адалль-Фианне! И песня эта уравняла сейчас Китт, и благородную воительницу Лоти, одетую в алый бархат, и меня, студентку Академии Культур в Авиллоне, всю из себя насквозь интеллектуально изысканную... Без различия наших званий и знаний Он дарует нам крылья, и души наши парят в рассветном небе, а здесь, на земле, остались лишь оцепеневшие тела, не способные пошевелиться, пока не кончится колдовство...
   Все для тебя в этот день
   Горы, и реки, и травы,
   Это утро - последний подарок земли,
   Так прими его в вечность с собой!
   "Плачь..." Что еще и остается, услышав такое, как не плакать! Последнее скользящее движение пальцев по струнам - и тишина, бездонная, безбрежная... Я и Лоти - два соляных столпа, застывших в обнимку. А Китт вдруг вскакивает и ловко карабкается вверх по полуразрушенной стене, добирается до второго этажа - дальше нет опоры для ног...
   - Лови!
   Лугхад небрежно выхватывает из воздуха ветку цикория и, улыбаясь, подносит к лицу, словно желая вдохнуть неповторимый аромат... заррраза!
   - Благодарю тебя, принцесса...
   Лоти испуганно хватает меня за плащ, но я, отбросив чары, спокойно выхожу в пределы Его видимости. Китт, завидев Лоти в форме Рыцаря Залов, ойкает и на всякий случай исчезает в развалинах - у девчонок ее возраста не бывает лицензий на занятие древнейшим промыслом.
   - А вот и я, - говорю я как ни в чем не бывало. - Прошу прощения, что заставила ждать меня всю ночь, но если бы не эта девушка, могла бы совсем не вернуться. Иди сюда, познакомлю с очень хорошим человеком.
   В следующую секунду Лоти издает самый громкий вопль за сегодняшнее утро: Лугхад откладывает гитару и спокойно прыгает вниз с приличной высоты. Я уже успела привыкнуть к этой Его манере. Когда-нибудь Он таки сломает себе ногу, даром что Нездешний, как кошка, всегда приземляется на лапы...
   - Мой привет и поклон вам, госпожа, - произносит Он, оказавшись перед Лоти.
   - Да озарит солнце твою удачу, Мастер Лугхад, - склоняется та перед ним. - Я Лотиа-Изар Серид, воительница Залов Ночи, но... я тоже иногда слагаю песни. И хотя только от подруги твоей слышала я об обычаях братства, именуемого Орден Слова, но все же прошу тебя о радости стать твоей Ученицей, пока не встретится мне учитель моего Пути.
   - По-моему, она Растящая Кристалл, - поясняю я и добавляю с уже дежурной конспирацией: - Я, конечно, в этом не сильна, проверь лучше сам.
   - Что ж, пойдем в дом, Лотиа-Изар, - произносит Он, ничуть не удивившись. - Буду рад услышать, как поет моя гитара под твоими руками.
   Я прячу злорадную ухмылку: гитара-то осталась наверху, и желая скрыть от меня ночную отключку (хотя что уж тут скрывать, емкость прекрасно видна с улицы), Он сам полезет за ней по ненадежной лестнице... Пить надо меньше! Древняя мудрость, но от того не менее верная...
   "ОТНИМИ МОЕ СЕРДЦЕ У ТЕХ, КТО ПРИХОДИТ ИЗ СНОВ..."
   - Говори, Лиганор.
   Ночь. Еще одна из многих бессонных ночей, проведенных мною подле Безумца. Как обычно, мы сидим на полу в зале, открытой в небо, и пламя одинокой свечи, стоящей меж нами, вздрагивает от наших голосов.
   Каждый раз почти дословно повторяется этот наш диалог:
   - Что говорить, Лугхад?
   - Слова.
   - Я... не умею... как надо...
   - Все равно. Говори что хочешь, светлое, темное, чужое или даже свое - каким бы несовершенным ни было, говори, как умеешь... Дай мне твой голос.
   Я смотрю в небо. Сегодня луны нет. Две или три звезды поблескивают меж обгорелых балок.
   - И снова не будет света
   В разрывах туч фиолетовых,
   Заплачет осеннее небо
   О тех, кого рядом нету
   В ту ночь на излете лета.
   И стены тонкими станут,
   И звезды странного цвета
   В забвенье, как в воду канут.
   Утихнут пустые споры
   И все мы иными станем,
   И молча в окна заглянем,
   Где свет одиноких фар
   Дрожит на асфальте влажном,
   И в том отголоске спора
   Неважное станет важным...
   Когда я Говорю, голос у меня очень меняется, струной дрожит в темноте, и я слушаю его отстраненно, словно Говорю не я, а кто-то другой. Это _мое_ Сплетение - старое-престарое, в Ордене оно давно уже успело в классику войти. А если вещь постоянно на слуху, забываешь, что когда-то сам ее сложил...
   - Так плакал осенний Город,
   Струясь по ночной листве,
   Стекая по мокрой траве,
   И ветви вздыхают печально,
   И в этом шелесте веток
   Я слышала плач по лету...
   А дождь бахромой хрустальной
   Глаза фонарей закроет,
   Слепые окна затянет
   И тайну ночь не откроет,
   И снова меня обманет.
   Тот дождь, напоенный светом,
   Всю ночь мне в окно стучался
   Так Город прощался с летом.
   Так Город со мной прощался.
   - Хорошо... - Он откидывается на стену и закрывает глаза в бессилии наслаждения. Так мог бы сказать человек, завернувшийся в теплое одеяло после суток под проливным холодным дождем. Так говорят, когда под напором лекарства или магии целителя медленно отступает боль, уже успевшая стать привычной, но от того не менее нестерпимая...
   - Хорошо... Тепло...
   Сколько раз, проснувшись ночью от непонятной тревоги, я обретала Его на разрушенных перекрытиях или на крыльце, с гитарой и полупустой бутылкой чего-нибудь золотого или красного, а то и просто со свечой в руках, и взор устремлен ввысь, а движения губ складываются в страстное: "Я прошу, подари мне покой!" Я подхожу, сажусь рядом, и мы молчим час, другой... А потом Он начинает петь, и в песне той исступленная мольба - нет, не ко мне, я здесь так просто, как олицетворение женщины вообще, и до моих чувств нет ему никакого дела... а к другой, непостижимо прекрасной, чувственно-холодной, чье имя даже не Райнэя на самом-то деле, а Черная Мэльд - невзаимная любовь. Та, что питается этими мольбами и находит высшее наслаждение в том, чтобы на них не отвечать... В такие ночи лунный свет кажется мне материальным воплощением Его тоски.
   После третьей подобной ночи я поняла, что НИКОГДА в Него не влюблюсь. И не спрашивайте, почему - мне бы для себя это внятно определить... Порой я словно со стороны вижу в Нем себя, свои, успевшие стать привычным мироощущением страдания по Флетчеру. И сразу делается так неловко - словно украла чужие Слова для выражения того, чего сама на самом деле уже не чувствую... ВСнова я взгляд тревожный свой буду прятать под Взвездным покрывалом - разве я многого не знала рядом с тобой, Врядом с тобой... рядом с тобой... Видимость верности храня...
   Но, к счастью, иногда - теперь все чаще - бывают и другие ночи, когда Он зажигает свечу, берет мою руку в свои и приказывает: "Говори!" - словно хочет, чтобы я заглушила что-то в Его душе звуками своего голоса. И я говорю, то взахлеб, то нараспев, не помня себя, не успевая облизывать сохнущие губы. В основном не свое. И чувствую, как Он впитывает мои Слова всей кожей, всей сущностью своей, как тепло очага, как прохладную воду среди июльского зноя - и радуюсь от сознания, что могу хоть что-то, что нужна Ему здесь, сейчас и такая, какая есть. Потому что настанет день, и опять придет ночь - и снова Его будет томить это, непонятное... Ибо сказано: "nai rae mon dimir-ulkva on karningol..." - "не утолить мне жажды до конца всего сущего..."
   - Лугхад... Можно странный вопрос? Кто я для тебя?
   - Завершение, - отвечает Он словно через силу. - Лилия огненная. Дуновение ветра в камере заключенного пожизненно. Но как женщина ты мне неинтересна, если ты это имеешь в виду. Нельзя спать со своей памятью.
   А чего еще, спрашивается, можно было ожидать? Все и так давно понятно. Или надеялась - скажет-таки: "Сестра"?
   - Спать-то как раз можно с кем угодно, - опять словно кто-то за язык потянул! Сейчас опять придет в раздражение и будет не так уж неправ. - Вот только зачем?
   - Действительно, зачем? - неожиданная улыбка расцветает на Его лице, - Ты ведь умеешь дарить наслаждение совсем другим путем.
   - Через танец? - Боги мои, ну почему я все время забываю, что Он Нездешний?! Это же Он о со-творении, которое для его расы было и будет превыше близости тел!
   - И через танец в том числе... Еще Говори. Хочешь, попробуй прямо с ходу, импровизируй.
   - Вот этого уж я совсем не умею. Это и не каждому Мастеру дано, а я - так, пытаюсь что-то делать...
   - У тебя обязательно должно получиться. А я тебя поддержу, - Он легко берет мои руки в свои. - Только не бойся, не зажимай свое пламя. Отрешись от всего, пусть мир струится сквозь тебя, как во время танца. Слова придут сами.
   Тонкие сухие пальцы, ласковое тепло в моих стынущих ладонях...
   - Рассвет золотые травы расчесывал гребнем ветра... начинаю я нерешительно - и вдруг словно окно распахнулось: Тебя позвала я с башни - вновь не было мне ответа. А в небе сплелись узором обрывки неспетых песен, и мне, белокрылой чайке, вдруг мир показался тесен...
   Он улыбается, ободряя меня. Действительно потрясающе... Каков же Он в полной силе своей, если даже сейчас способен на такое? Нодди и то так не умеет, она хороший учитель, но чтобы вот так, словно общая кровеносная система... А Слово льется, как вино в бокал:
   - Когда-то меня учили - словами играть опасно, - но я выбирать не стану меж черным и темно-красным. Мой меч - осока с болота, иного мне и не надо, и плащ мой соткан из пыли, и ты не моя награда...
   Надо будет попробовать так с Флетчером... Флетчер... Доведется ли теперь нам вообще сделать вместе хоть что-нибудь? А главное - уверена ли я, что и в самом деле все еще хочу этого?
   - Но ветви столетних сосен опять пожирает пламя - и значит, судьба нам снова встречаться в небе глазами. Пока не забыто Имя древнейшего Откровенья, тебе - или нам обоим - наш Бог дарует прощенье...
   - А говорила, не сможешь, - кажется, Ему это доставило удовольствие не меньше, чем мне. - Кому это ты так красиво сказала?
   - Да никому вообще-то...
   - Не пойми неправильно - я совсем не имел в виду себя... настала Его очередь смутиться. - Но есть же у тебя там, откуда ты пришла, кто-то, кто тебе не безразличен? Женщина с твоей внешностью и твоими способностями просто не может быть одна.
   - Еще как может, - отвечаю я спокойно. - А это действительно - никому.
   Самое смешное, что это правда. Разве что самую малость Флетчеру, да и то лишь потому, что подумала о нем, когда ЭТО сквозь меня искало дорогу в мир...
   - Лугхад... А ты когда-нибудь уже пробовал с кем-то... как со мной? - снова по-дурацки получилось. Словно у любовника спрашиваю: "Я у тебя первая?" Ну человек я, что поделать, смертная! И для подобных таинств в нашем языке и слов-то нет!
   - Не спрашивай... Все равно не в моих силах ответить, снова близко-близко мерцающие тоской глаза, и пламя свечи начинает потрескивать. Я почти физически ощущаю Его боль от невозможности вспомнить.
   Интересно, сколько Ему лет на самом деле? Хотя бы с точностью до века! Я все больше и больше утверждаюсь в мысли, что он старше Хозяина - значит, более двух тысяч...
   - Oltro on-raem na Gil-ae-Talli... - неожиданно срывается с Его губ. Я вздрагиваю, как пронзенная мечом - еще ни разу в моем присутствии не заговаривал Он на Языке Служения. А фраза эта в переводе значит - "Дай мне Свет и Суть"! С нею обращаются к жрицам Андсиры перед свершением таинства!
   - Что ты сказал?! - так и вскидываюсь я.
   Он словно очнулся от сна.
   - Разве я что-то говорил?
   - Говорил, - я безжалостно повторяю фразу.