– Звучит разумно. – Он ощущал, что Андрич все еще колебался, и знал, что попытка убеждать его дальше может только подтолкнуть к безоговорочному отказу.
   Немного погодя Андрич глубоко вздохнул и спросил:
   – Чего вы хотите?
   – София Хабиб, девушка, которая была убита. Нам известно, что она не проживала в предписанном ей общежитии. Нам нужно знать почему.
   – А вы видели эти общежития? – спросил Андрич.
   Рикмен постарался скрыть улыбку:
   – Вопреки тому, что показывают по телевизору, инспектор-детектив крайне редко выезжает на бытовые вызовы.
   Андрич отвернулся от окна вполоборота, держа руку в кармане брюк, вежливый и безразличный.
   – Буду откровенен. В большинстве случаев дома, отведенные под временное жилье, переполнены. Там сыро, грязно, а для девушки может быть и небезопасно. – В ответ на вопросительный взгляд Рикмена он пояснил: – На каждую одинокую женщину, прибывающую в вашу страну в поисках убежища, приходится двадцать мужчин. Некоторые из этих мужчин… – плохие люди. Другие… – Он вытащил руку из кармана и поднял ее, пытаясь подобрать слово. – Голодные? А она одна-одинешенька. Что она может сделать, чтобы защитить себя?
   – Ладно, – сказал Рикмен, чувствуя, что сейчас он хоть чего-то достиг. – Я понимаю, почему она могла не захотеть остаться на месте. Но нам нужно знать, куда она отправилась. Кто ее приютил. Кто отправил ее на панель.
   Андрич только молча кивал.
   – К тому же ее пособие получали каждую неделю, но не она, насколько мы выяснили.
   – А вот это уже опасно, – нахмурился Андрич.
   – Вам что-то известно? – спросил Рикмен резче, чем хотел бы.
   Андрич улыбнулся:
   – Я этого не говорил. Но там, где деньги, там и риск.
   – Мне нужно только имя.
   Андрич наклонил голову:
   – Я попытаюсь, но ничего не обещаю.

Глава 25

   Следствие шло своим чередом, но до раскрытия преступления было еще далеко. Еще четыре смерти, враждебность со всех сторон: местной общественности, иммигрантского сообщества и прессы. Рикмен возглавлял расследование особо тяжкого преступления – и никаких успехов. Моральный дух команды упал. Это слышалось в раздраженных диалогах и вялых ответах на телефонные звонки. Это было понятно по задержкам в сдаче рапортов и в появлении на совещаниях мужчин в помятом и растрепанном виде. Женщины скрывали круги под глазами тенями, а бледность румянами. Нельзя только было скрыть тот факт, что задор и энергия начальной стадии расследования иссякли, и людей засосала изнурительная рутина долгого следствия, Ведущего пока в никуда.
   Финансовая служба прикрыла начисление сверхурочных. Подразделение уже исчерпало бюджет, и любые работы сверх лимита времени могли теперь выполняться только за оклад.
   Кто-то записал региональные новости на Би-би-си и Ай-ти-ви, и, когда люди собрались в отделе на вечернее совещание, все расселись вокруг телевизора с кружками кофе в руках.
   Один сюжет был о продаже фейерверков несовершеннолетним. Двенадцатилетний мальчишка в центре города заходил в один магазин за другим, и только в двух ему отказали. Из остальных он выходил с полным пакетом.
   Другая студия показала репортаж о нападениях на дома иммигрантов. Со времени, когда было обнаружено тело Софии, произошло уже двадцать инцидентов: разбивали окна камнями, в прорези почтовых ящиков заталкивали отбросы и экскременты, забрасывали в квартиры петарды. Появились и встречные иски от местных жителей к иммигрантской молодежи, терроризировавшей детей на автобусных остановках и в парках.
   Было показано интервью с директором начальной Римской католической школы, запретившим празднование Хэллоуина в своей школе: директор объявил праздник пережитком языческих ритуалов и сокрушался о падении нравов и забвении христианских идеалов. На его заявление окружающие ответили ироническими возгласами. Журналист попытался перевести все в шутку, но директор стойко придерживался своих высоких моральных принципов. «У нас христианская школа, – говорил он, – и мы проводим христианский фестиваль на День Всех Святых. Те же, кто восхваляет силы зла, столкнутся со страшными последствиями».
   – Вот черт! – удивился Фостер. – Да им не полиция нужна, а Баффи – истребительница кровавых вампиров.
   В комнате раздался смех – впервые за долгое время.
   Рикмен ощутил подавленность и раздражение команды, когда прибыл на совещание. Группа опроса отработала на участке три часа, с пяти до восьми вечера – лучшее время, чтобы застать людей дома. Их встречали с безразличием, если не с откровенной враждебностью.
   – Считай, тебе повезло, если хотя бы один из трех этих педиков уделит тебе время, – ворчал Танстолл.
   – Хуже нет, чем работать с этими иммигрантами, – поддержал еще кто-то.
   – Возможно, нам это поможет, – сказал Рикмен и передал пленку через комнату в угол, где была установлена аппаратура. Фостер вынул запись региональных новостей и поставил новую кассету.
   Запись была сделана в этот же день, чуть раньше. На экране – лазурно-голубое небо над многоквартирным домом, затем переход, и крупным планом – черная от копоти дверь и окно квартиры с балконом, где погибли четверо мужчин. Голос за кадром рассказывает о преступлении, потом объектив камеры опускается вниз, на репортера, стройную темноволосую женщину в красном костюме.
   – Рядом со мной, – говорит она, – находится Мирко Андрич, представитель общины беженцев. – Она немного повернулась, и камера отъехала, чтобы включить в кадр высокую элегантную фигуру Андрича. – Мистер Андрич, вы серб из Хорватии, и вам по собственному опыту знакомы подобные случаи, когда застарелая неприязнь между соседями перерастает в акты жестокого насилия.
   – Если все время помнить о зле и ненависти, то это пользы не принесет, – начал он. – Мы все схожи…
   Она перебила его:
   – Вы приехали в Великобританию, пережив личную трагедию, – ваша семья была уничтожена во время войны. Что вы чувствуете сейчас, когда вас и ваших друзей по несчастью называют паразитами, стремящимися поживиться на системе помощи беженцам?
   Он взглянул на нее, явно оскорбленный вопросом:
   – До сих пор мне такого никто не говорил. – Голос у него был на удивление спокойным.
   Женщина не нашла что сказать, а он использовал эту возможность и продолжил:
   – Я сам зарабатываю себе на жизнь. Я уже объяснял это. Но я считаю важным сказать людям следующее. Моя семья погибла в Балканской войне. Ваша страна предоставила мне кров и пищу. Дала надежду, которой у меня уже не было. И я всегда буду за это признателен.
   Не получив ответа, которого добивалась, репортер задала следующий вопрос:
   – Пятеро человек погибли в столкновениях на расовой почве – вас это не тревожит?
   – Конечно тревожит. Но я считаю, что еще слишком рано кого-то обвинять, – ответил он. – В Соединенном Королевстве человек считается невиновным, пока не будет доказано обратное, ведь так?
   Рикмен улыбнулся про себя. Андрич удачно изобразил простачка, поставив журналистку на место.
   Но она еще не сдалась и предприняла последнюю попытку:
   – Что вы думаете о действиях полиции в данной ситуации?
   Все дружно затаили дыхание возле телевизора, а кто-то даже охнул.
   Андрич ответил не сразу. Подумав, он сказал:
   – Я считаю, кто бы ни совершил эти преступления, он страшный, безнравственный человек, и полиции приходится нелегко, поскольку убийца хитер и коварен. Но я уверен, что полиция делает все возможное, чтобы найти и задержать его.
   – То есть вы верите, что все эти убийства взаимосвязаны, – ухватилась она за высказанное Мирко допущение.
   Он пожал плечами:
   – Кто знает? Но я совершенно уверен, что невозможно раскрыть преступление, если мы не поможем полиции. Мы все – иммигранты, жители Ливерпуля, работники телевидения и радио, журналисты.
   Пошел следующий информационный сюжет, и Фостер нажал «стоп» на пульте.
   – Комментарии? – спросил Рикмен.
   – Потребуется кое-что большее, чем добрые слова Андрича, чтобы удержать ситуацию под контролем в воскресную ночь, – сказал Фостер.
   Воскресенье, на которое попадал Хэллоуин, обещало стать тяжелым. Веселье праздничной «Ночи озорства» давно сменилось разрушительной вакханалией. Правила нормального поведения отметались, и полиция не успевала реагировать на случаи мелкого вандализма и антисоциальное поведение. В 2003 году особо мощные петарды использовались для подрыва автомобилей, телефонных будок и даже полицейских участков. Правда, после нескольких недель, когда город жил как в осаде, жизнь постепенно вернулась в нормальное русло. Но, поскольку расовая напряженность в городе резко возросла, темные личности могли легко использовать эту возможность для организации новых нападений.
   – Потребуются дополнительные силы для патрулирования в вероятных очагах напряженности, и не на одну ночь…
   – Они получат сверхурочные, босс? – вылез Танстолл.
   У Рикмена дернулся уголок рта.
   – Что это ты заговорил про переработку, Танстолл? Изнываешь от скуки на расследовании особо важного дела? Предпочитаешь снова влезть в униформу?
   – Нет, нет, босс, – залепетал Танстолл. – Это просто… праздное типа любопытство.
   Рикмен продолжил:
   – Школы устраивают дискотеки и другие мероприятия, и мы категорически не рекомендуем «Трик-о-трит», если за детьми нет пристального надзора. Появились слухи об отравлениях шоколадом и сладостями.
   – Зачем мешать естественному отбору? – проворчал Фостер.
   – Что?
   Смешки затихли, толком и не начавшись.
   Фостер округлил глаза.
   – Недостатки воспитания, босс, – начал он оправдываться, поняв, что выступил слишком громко. – Никак не соображу, когда надо держать рот на замке.
   – Учись, – посоветовал ему Рикмен. – И побыстрее. – Он дождался, пока каждый не уяснил себе, что он не находит подобные замечания забавными, и тогда продолжил: – Результаты повторного вскрытия Софии оказались неубедительными, но мы точно знаем, что она была не связана, но зато накачана наркотиками, как и жертвы поджога. Итак, один и тот же прием как лишнее доказательство возможной связи этих дел. И если кто-то нацелил свой удар на здешних иммигрантов, мы должны выяснить почему.
   – Не хочу глупо выглядеть… – Рикмен чуть не вздрогнул, опять услышав голос Танстолла. – Это, понятное дело, какой-то расист, а как же еще? – закончил Танстолл.
   – Почему ты так думаешь?
   Танстолл заерзал на месте:
   – Потому что все они иностранцы.
   – Да, – подтвердил Рикмен. – Но могут быть и другие – необычные – причины, почему были выбраны именно эти люди. Нужно не предполагать, а искать и доказывать.
   Он мог бы привести в качестве примера свой случай: анализ крови, обнаруженной на одежде Софии, позволил предположить, что Рикмен побывал у нее на квартире, что он был с ней знаком, что, видимо, порезался тем самым ножом, которым убил ее. Однако он решил не привлекать лишний раз внимания коллег к этому набору фактов.
   Наоми Харт надевала пальто, когда зазвонил телефон. Было уже поздно, почти все разошлись по домам, поэтому она с неохотой подняла трубку свободной рукой, продолжая попытки другой попасть в рукав.
   – Детектив Харт.
   Вдруг лицо ее сделалось сосредоточенным, она заметно волновалась и чуть не порвала подкладку рукава, торопясь выхватить ручку и сделать запись. Через некоторое время она постучала в дверь кабинета инспектора Рикмена.
   – Джордан, похоже, попался, босс. Позвонили на телефон доверия.
   Рикмен поднял на нее глаза:
   – Звонок анонимный?
   – Только агентурная кличка, – ответила Наоми, – но информацию проверили, все сходится.
   – Рассказывай.
   – Согласно источнику, София жила с Джорданом несколько недель. Затем он отправил ее работать. Похоже, на панели она пробыла всего несколько дней, до того как ее убили.
   Рикмен перевел дыхание:
   – Так. Нам нужны вещественные доказательства. Я получу ордер на арест, а вы позвоните в отдел криминалистики, пусть будут готовы прислать специалиста.
   – Все пока работают на месте преступления с поджогом, босс, – ответила она. – У них нет свободных криминалистов.
   – Скажите, пусть вызывают свободного от дежурства. Я хочу, чтобы криминалист прибыл, как только Джордан окажется под стражей.
   Он передал информацию Хинчклифу, но извещать группу «Холмс» было уже поздно: их рабочее время закончилось. Утром он запросит новую схему, включающую последнюю информацию. Она позволяет выявить связи, которые невозможно проследить при изучении письменных рапортов, – суммирует информацию, выделяет взаимосвязанные факты, упрощает элементы расследования.
   Хинчклиф вызвал Рикмена и Фостера к себе в кабинет, когда доставили Джордана. В этот день старший инспектор проторчал шесть часов в суде, куда был вызван для предъявления доказательств по перестрелке на Мэтью-стрит.
   Последние четыре часа он проводил пресс-конференцию, затем обсуждал с начальством вопросы координации оперативных и следственных подразделений, состояние которой суперинтендант охарактеризовал как «кризисное». Группа опроса в следующие два дня будет уменьшена, пока не пройдет Хэллоуин. Отдел по связям с общественностью должен более интенсивно работать с иммигрантскими организациями. Возможно, удастся выявить информацию для следствия. Выходные и отпуска до понедельника отменяются.
   Начинало сказываться напряжение. Щеки Хинчклифа покрылись красными пятнами – у него явно поднялось давление. Он даже ослабил галстук и расстегнул верхнюю пуговицу рубашки.
   – Сержант Фостер, я хочу, чтобы допрос вели вы, – сказал Хинчклиф.
   Фостер тревожно глянул на Рикмена:
   – У меня с Джорданом вышла небольшая история.
   – История?
   – Я задерживал его несколько раз, – начал Фостер, рассчитывая, что старший инспектор не станет это проверять. – Это может помешать его сотрудничеству со следствием.
   Хинчклиф сверкнул ледяной улыбкой:
   – А я и не жду от него сотрудничества, сержант Фостер.
   Фостер кашлянул:
   – Сэр, но было бы хорошо, если бы мы услышали от него чуть больше, чем фразу «Никаких комментариев!».
   Фостер очень старался, но его глубоко угнетал тот факт, что для убеждения начальника он не мог использовать свою ослепительную улыбку. Лицо Хинчклифа опасно потемнело, и Рикмен был вынужден вмешаться.
   – Детектив Харт уже проводила допросы по моему указанию, – доложил он. – Она опытный работник. Я считаю, что она справится с этой задачей.
   Хинчклиф уже собрался отказать, но Рикмен заговорил снова:
   – Сержант Фостер мог бы присутствовать на допросе, чтобы вмешаться, если возникнет необходимость.
   У Хинчклифа заходили желваки. Он переводил взгляд с Рикмена на Фостера, обдумывая решение.
   – Мне нужна будет видеозапись допроса, – выдавил он наконец. – Адвокат Джордана присутствует при обыске. К тому времени как он заявится сюда, комната для допросов должна быть подготовлена к работе.

Глава 26

   Джефф Рикмен потер глаза – в них будто песку насыпали. Дожидаясь, пока Харт кончит допрашивать Джордана, он, чтобы успокоиться, переделал всю накопившуюся бумажную работу. Рикмен хотел быть уверен, что Джордана уже увезут, когда он начнет просматривать запись допроса.
   Он страшился увидеть Лекса Джордана даже на пленке. А ведь Джордан был всего лишь сутенер, мелкий мошенник с большим самомнением, тип, создавший собственную извращенную вселенную и поместивший себя в ее центр. Его авторитет зиждился на жестокости: он зверски обращался с проститутками, держа их в страхе, а страх заразителен. Другая мелкая шпана – прихлебатели этого дутого гиганта – уважала его, потому что о нем шла слава чувака буйного и опасного. Хотя много ли надо, чтобы заставить женщину бояться? Рикмен знал это на собственном опыте.
   На самом деле Рикмен страшился не Джордана, а самого себя, полностью потерявшего самоконтроль. Джордан увидел ту часть Джеффа, которую он старательно прятал, и она довольно долгое время о себе не напоминала.
   Он пристально смотрел на видеокассету, датированную и подписанную присутствующими офицерами и Джорданом. Подпись сутенера – тщательно отработанный росчерк из петель и завитушек. Рикмен смотрел на нее, чувствуя слабость и отвращение к себе. Он заставил себя взять кассету и понес в демонстрационную, где находился телевизор и видео и где, он знал, его не потревожат.
   Он сел в первом ряду кресел и нажал кнопку на пульте.
   Наоми Харт сидит прямо и уверенно, локти на столе, руки крепко держат кожаную папку с тисненой эмблемой полицейского управления Мерсисайда. Ли Фостер в стороне от основной группы пытается выглядеть спокойным – неудачно.
   – Расскажите, что вам известно о Софии Хабиб, Лекс, – начинает Харт.
   Джордан сдвинул брови. Темноволосый, широкий в кости, с длинным туловищем и коротковатыми ногами, с развитой мускулатурой – употреби он свою силу с добрыми намерениями, мог бы заставить многих женщин чувствовать себя защищенными.
   – Хабиб? – повторил он. – Не думаю, что мне известно это имя, милочка. – У него было южноливерпульское протяжное произношение, медлительное и вкрадчивое.
   Харт чуть опустила подбородок и пристально посмотрела на Джордана:
   – Не называйте меня милочка.
   Он кивнул:
   – Прекрасно. Тогда не называйте меня Лекс.
   Харт улыбнулась. Он не смутил ее.
   «Молодец», – подумал Рикмен.
   – Она была беженкой из Афганистана, – пояснила Харт.
   Он покачал головой:
   – Никаких воспоминаний.
   Он развалился на стуле, слегка отвернувшись от двух офицеров, проводящих допрос. У Рикмена сложилось впечатление, что, если бы стул не был привинчен к полу, Джордан откинулся бы назад на двух ножках, а ноги водрузил на стол – ступни широко расставлены, одной он отбивал какой-то ритм.
   – Мы полагаем, вы с ней сожительствовали, – сказала Харт.
   Он смотрел на нее недоверчиво:
   – Только не я, дорогуша. Меня не привлекают ананасы – предпочитаю английские яблочки. Ну, ты понимаешь?
   – У нас есть свидетельские показания, согласно которым София жила у вас в течение трех недель в период с конца сентября до середины октября.
   «Хорошо. Заставь его отрицать, а потом дожми фактами. При таком методе суд присяжных видит, кто на самом деле лжет».
   Джордан улыбнулся. Один из верхних клыков у него был кривой и выдавался вперед, будто у ощерившегося бульдога.
   – Что за свидетель? – Он резко наклонился вперед.
   Харт не шелохнулась:
   – Этого я сказать не могу.
   Плотоядный оскал исчез с лица Джордана – Рикмен понял, что тот заволновался. Догадался ли он, что это был звонок информатора? Вот, должно быть, Лекс изумится, если узнает, что кто-то из его девиц осмелился донести на него!
   – Мы имеем право знать, – вступил адвокат Джордана.
   Джордан вновь широко улыбнулся. Несомненно, он уверен: стоит ему узнать имя информатора, проблема исчезнет. Глядя на его огромные, как у грузчика, руки, зная, на что Джордан способен, Рикмен почувствовал, что тот, наверно, прав.
   Джордан откинулся назад, громко хлопнув ладонями по столу:
   – Меня это не колышет, голубушка. Мне нечего скрывать.
   Присутствующие-то знали, что есть, но присяжные нет, и если Харт не припрет его каким-нибудь фактом, они скорее вспомнят его слова, чем ее.
   – Криминалисты собрали большое количество улик. – Харт доверительно подалась вперед. – Вы не особенно следите за чистотой в доме, мистер Джордан. – Джордан смотрел на нее как кот на птичку, но на Харт это никак не действовало. – Я думаю, что криминалисты докажут присутствие Софии в вашем доме. А вы как считаете?
   Джордан выключил улыбку. Он не отвечал целых полминуты, пока пережевывал то, что сказала Харт. Она спокойно ждала, опираясь на локти, положив свободно сложенные руки перед собой.
   – Как она выглядит, эта София? – спросил наконец Джордан.
   Харт по достоинству оценила этот вопрос: для умного присяжного было бы очевидно, что сначала он не знал точно, о какой Софии идет речь. Она достала фото из папки и повернула его к камере.
   – Я предъявляю мистеру Джордану фотографию мисс Хабиб, – четко произнесла она.
   Тот сделал вид, что внимательно рассматривает фото, затем пожал плечами:
   – Я встречаюсь с множеством девушек.
   – Уверена, что да, – с презрением сказала Харт. – Это был первый знак враждебности, проявленный Наоми.
   Рикмен напрягся: «Не горячись, Наоми. Покажешь свои чувства и упустишь его».
   Он удивился, увидев, что Джордан улыбается. Похоже, он, самовлюбленный и заносчивый, неверно истолковал ее замечание, приняв за комплимент.
   – Показали бы сразу, я бы и ответил.
   Харт чуть склонила голову на сторону: она еще не получила прямого ответа.
   Джордан слегка пожал плечами:
   – Она пожила у меня немножко. Хорошая девочка. Мы нашли общий язык. У нее была небольшая беда…
   – Что за беда?
   – Откуда мне знать. Она не говорила по-английски.
   – Тем не менее вы умудрились «найти общий язык».
   – Мы пользовались международным языком, понимаешь, о чем я, лапуль? – Он ухмыльнулся, будто говоря: «Почему бы нам было не порезвиться?»
   Фостер неловко передвинулся, и Джордан уставился на него провоцирующим взглядом. Глядя на его лицо, Рикмен предположил, что сестра Джордана рассказала ему о своих лихих плясках с сержантом. После минутного колебания Фостер скрестил руки и затих.
   – Вам следует высказаться точнее, мистер Джордан, – продолжала Харт. – Каков был характер ваших взаимоотношений с мисс Хабиб?
   Следующие несколько вопросов должны стать решающими. Если Харт сошлется на криминальное досье Джордана – в особенности на осуждение его за сутенерство, – это видеодоказательство будет неприемлемым в суде.
   – Вы хотите знать, занимались ли мы сексом?
   – А вы занимались?
   Джордан самодовольно растянул губы в ухмылке:
   – Она была девушка нежная. Хотела показать мне свою признательность.
   Рикмен почти увидел, как Харт считает до десяти, не отводя взгляда от Джордана.
   – Вы подтверждаете, что занимались сексом с мисс Хабиб?
   – А вам-то что до этого?
   – Нам нужно установить факт.
   Джордан взглянул на своего адвоката. Тот поднял брови: «Тебе решать».
   – Ну да, я занимался с ней сексом. Ну и что?
   – Вы знаете, сколько ей было лет?
   Джордан колебался. Он толком не понимал, чем ему может грозить этот вопрос. Харт действовала просто замечательно.
   Он прищурился и сказал:
   – Девятнадцать, судя по ее словам.
   Харт пристально смотрела на него некоторое время, прежде чем начала говорить. Качество видеозаписи было не настолько хорошим, чтобы Рикмен мог разглядеть пот, выступивший на верхней губе Джордана, но он очень выразительно вытер рот тыльной стороной ладони. Парень заволновался.
   – Ей было семнадцать, согласно официальным записям.
   Джордан облегченно улыбнулся:
   – Бабы! Всегда врете про свой возраст.
   Харт спешила, пока Джордан расслабился:
   – Когда ушла мисс Хабиб?
   – В середине месяца, – ответил Джордан.
   – Число?
   – Я вам не долбаные говорящие часы.
   – Почему она ушла?
   – Я не знаю. Я уже говорил, она была не больно-то сильна в английском.
   – Она жила у вас три недели?
   Он пожал плечами:
   – Примерно так.
   – И она нисколько не преуспела в английском?
   Он снова осклабился, показывая свой кривой клык:
   – Выучила с десяток слов. То, что можно назвать профессиональной терминологией.
   Она упустила момент, и Рикмен выругался от разочарования.
   – Итак, вы не знаете, почему она ушла?
   – Слушайте, – начал он, раздражаясь от настойчивости вопросов. – Однажды я проснулся, а ее нет. Такое случается – она была взбалмошной, у нее часто менялось настроение.
   – Раньше вы сказали, что она была «хорошей девочкой».
   – Тинейджер. То золото, а не ребенок, то мегера – не дай бог никому.
   – Женщины, тинейджеры… – Харт вздохнула. – Они для вас сплошная головоломка. Да? Мистер Джордан?
   Он уставился на нее сквозь полуопущенные веки, затем отвел взгляд, смеясь про себя над какой-то своей шуткой.
   – Вы готовили ее к определенному роду деятельности, мистер Джордан? – Его голова дернулась назад, он зло уставился на нее, и Харт продолжила. – Готовили на панель? То есть взяли к себе домой, занимались с ней сексом. Учили ее «профессиональной терминологии»…
   – Она его за пояс заткнула, – прошептал Рикмен.
   Джордан выпучил глаза. Подался к ней, и Рикмен увидел, как напрягся Фостер, готовый среагировать.
   – Вы вовлекли мисс Хабиб в проституцию? – спросила Харт.
   Джордан чуть нахмурился, но плечи оставались расслабленными. Рикмен ждал, что сейчас Харт провалит допрос, предъявив его криминальное досье.
   – И на кой мне это надо? – спросил он.
   – Вот это вы мне и объясните. – Харт откинулась назад. – Я никак не могу понять, почему некоторые мужчины стремятся жить, используя девушек как источник прибыли.
   Рикмен подался вперед. На этот раз она, пожалуй, не сдержится.
   – А я не могу понять, почему вы обо мне такое подумали.
   – Потому, мистер Джордан…
   «Не делай этого, Наоми. Замолчи! Не говори присяжным, что он известен как сутенер», – взмолился про себя Джефф.
   Но Наоми оказалась хитрее.