Мерфи Маргарет. Изгои

   Спрашивает, можно ли присесть к ней за столик в школьной столовой. На нее обращают внимание. У Энди есть мотоцикл. И вот теперь, на грани несомненного признания, на пороге искушения, жизнь ее рухнула.
   – Я выгляжу как кошмарная уродина! – выкрикнула она, голос сорвался на визг. Губы и язык распухли, и любое произнесенное слово вызывало боль. Она страдала, стонала и закрывала лицо руками.
   Мать Кирсти стала извиняться, но Грейс покачала головой. Она держала Кирсти за руку и говорила мягко, но настойчиво, объясняя, что произойдет, когда придет машина «скорой помощи» и отвезет ее в Стоматологический центр.
   – Мы собрали выбитые зубы, – утешала Грейс. – Там смогут поставить их на место.
   – Ага, сейчас! – Слезы боли и жалости к себе исчертили щеки Кирсти.
   – Когда опухоль спадет, тебе поставят скобки, чтобы зубы были прямыми.
   – Скобки! О боже…
   Слезы полились ручьем, и Грейс, желая подбодрить ее, сказала:
   – Прекрати, готова спорить, половина ребят в вашем классе носят скобки.
   Кирсти пожала плечами, не желая вникать в смысл. Энди Картер станет гулять с девчонкой, которая носит скобки на зубах? Ни за что!
   – Вам не понять! – рыдала она.
   На стоянку въехала «скорая помощь». Грейс подняла глаза, но регистратор сделала знак, что еще рано.
   – Том Круз носит на зубах скобки, – сообщила Грейс.
   – Не может быть!
   – Еще как может, – уверила Грейс. – С тех пор как поставил новые коронки.
   Глаза Кирсти стали круглыми от удивления.
   – Коронки?
   – А почему, ты думаешь, голливудские звезды щеголяют безукоризненными улыбками?
   Девочка на минутку над этим задумалась, прикладывая салфетку то к глазам, то ко рту.
   – Я считала, что они… это… ну, рождены шикарными.
   Грейс подняла брови, и Кирсти спросила:
   – Чего?
   – Бен Аффлек? – Тон Грейс стал заговорщицким, и Кирсти подалась вперед, страстно желая услышать сплетню. Грейс постучала по своим резцам. – Коронки.
   Собственная беда показалась Кирсти сущей ерундой.
   – Так значит, мои зубы закроют коронками?
   – Сколотые – конечно. Восхитительными фарфоровыми коронками.
   Кирсти уже почти успокоилась к тому времени, когда подошла «скорая», чтобы отвезти ее в Стоматологический центр. Глядя, как санитар провожает ее пациентку до машины, Грейс заметила у входа мужчину, стоявшего с выражением восторженного изумления на лице. Наружностью он был явно европеец, высокий, довольно элегантный, одет в длинное шерстяное пальто. Он шагнул вперед, стаскивая перчатки и протягивая руку:
   – Это было впечатляюще!
   Она сразу же узнала голос:
   – Мистер Андрич! Вы изменились.
   – Мирко, – напомнил он.
   – Сменили прическу!
   Его волосы теперь были коротко острижены. Они блестели, густые и черные, оттеняя оливковый цвет его кожи.
   – Я подумал, что пора входить в двадцать первый век. – Он провел рукой по волосам и улыбнулся с обезоруживающей застенчивостью, обнажив свои слегка искривленные зубы.
   – Вам идет, – сказала Грейс.
   В ответ он чуть наклонил голову – этакий намек на официальный поклон.
   – Простите меня, – перешел он к делу. – Я понимаю, что вы заняты, но мне хотелось бы с вами минутку поговорить.
   Беспокойство на его лице заставило Грейс тотчас же подумать о Наталье. Тревожное состояние переводчицы и ее недавняя выходка во время приема угнетали Грейс почти так же сильно, как и молчание Джеффа.
   Она провела мистера Андрича в комнату для родственников. Удобные кресла, салфетки, телефонный аппарат, даже кофе-машина – место, где можно успокоиться, снять напряжение. Грейс попыталась избавиться от гнетущих ее мыслей и предложила Андричу присесть. Он неловко сел на краешек кресла, очевидно стесняясь, может, даже нервничая – так ей показалось.
   Андрич положил перчатки на стол, давая себе время собраться с мыслями и решить, с чего начать.
   – Доктор Грейс, – сказал он. – Вы меня не знаете, и я не удивился бы, если бы вы отнеслись ко мне с некоторой долей подозрительности. Но, пожалуйста, поверьте, я друг Натальи еще по Хорватии.
   – Конечно же, – заверила Грейс. – Наталья мне рассказывала.
   Целая гамма чувств промелькнула на его лице: радость, облегчение, возможно, даже удовольствие. Он скрестил руки, обхватив ладонями локти.
   – Родные Натальи были убиты. – Он поднял глаза на нее, и Грейс подтвердила, что ей известна эта часть Натальиной истории. – Она пережила очень плохие времена. – Его пальцы сжали локти еще сильнее, так, что побелели суставы.
   – Она сказала, что вы познакомились в Книне.
   – Уже после смерти ее родителей.
   – Вы заботились о ней?
   Он нахмурился:
   – Я делал что мог.
   Грейс ощутила, что он винит себя за что-то.
   – У Натальи и вправду дела наладились после того, как она перебралась сюда, – сказала она, желая его успокоить.
   Он чуть заметно улыбнулся:
   – Это хорошо. – Он колебался в нерешительности: – Вы ее ближайшая подруга, ведь так?
   Грейс пожала плечами:
   – Надеюсь, что да.
   Он вновь опустил глаза и стал разглядывать скрещенные руки.
   – Я разговаривал с ней вчера. Она была… как бы это сказать? – Он сдвинул брови, пытаясь подобрать точное слово.
   – Возбуждена? – подсказала Грейс.
   – Это значит «нервничает, кричит»?
   Грейс ответила ему грустной улыбкой, подумав: «Значит, не только на меня?»
   – Мне кажется, ее что-то гнетет. Но она могла бы поделиться своими тайнами с другом. Таким, как вы, – продолжил он.
   Грейс была тронута. Она решила, что он пришел с просьбой о защите, а Мирко Андрич пытается помочь Наталье.
   – Возможно, вы и правы. Но не думаю, что она мне доверится.
   – Вы же ее друг, – сказал он. – Вы врач – она должна вам доверять.
   – Наталья – очень скрытный человек, – попыталась объяснить Грейс. – Она не любит рассказывать о своем прошлом. Я даже не знаю, как она сюда попала.
   – Вот как! – Мирко откинулся назад, разжал руки, положил их на подлокотники кресла и повторил: – Вот как! Очень жаль.
   Тут до Грейс дошло, что Мирко Андрич, несмотря на элегантный и самоуверенный вид, еще очень молодой и неопытный человек, который и хотел бы помочь другу, но не знает, как к этому подступиться.
   – Все, что мы можем сделать, так это находиться рядом на случай, если ей надо будет к кому-то обратиться.
   Он нахмурился, не до конца убежденный, но не желающий показаться невежливым.
   – Вы мудрая женщина, доктор Грейс, – сказал он.
   Грейс улыбнулась, смутившись от лести.
   – Не мудрая, – поправила она. – Уступчивая.
   Он выглядел озадаченным, и она продолжила:
   – Я имела в виду, что нам придется этим довольствоваться. Если Наталья не хочет рассказывать, мы не сможем ее заставить.
   – Да, – хмуро согласился он. – Это так.
   Он на время замолчал, а Грейс ждала, чувствуя, что он на что-то решается.
   – Мне кажется… – замялся он, – Наталья мучается из-за чего-то, что она совершила в прошлом. Но это была борьба за выживание. Может, мой вид вызывает у нее тяжелые воспоминания о тех поступках. Поэтому… – ему явно трудно было закончить фразу, – я думаю, что не буду с ней видеться, пока она сама не захочет.
   Грейс легонько сжала ему руку. Он, казалось, был приятно удивлен пониманием.
   – Дайте ей время, – сказала она, и Андрич печально улыбнулся в ответ.
   Вскоре после этого он ушел, добившись от нее обещания связаться с ним, в случае если он сможет хоть чем-то помочь, и вручив ей еще одну визитную карточку.
   Обычно Грейс сразу ехала в клинику на дневной амбулаторный прием и уже там съедала ланч в современной светлой ординаторской. Однако сегодня она была не в состоянии проделать двадцатиминутный путь за рулем без кофе. Поэтому она купила сандвич и вернулась с ним в ординаторскую госпиталя. Кто-то сварил целую кастрюлю кофе, и она налила себе чашку. Кофе был плохонький, но Грейс слишком устала, чтобы варить свежий, поэтому села на диван перед телевизором и стала смотреть последние региональные новости через «снежок» помех.
   Пожалуй, она догадывалась, что за «ужасные тайны» хранила Наталья. А мистер Андрич, конечно же, знал их наверняка. Может, если поговорить с ним чуть подольше, попросить под большим секретом посвятить ее…
   Грейс остановила себя: «Наталья права, тебе всегда все надо знать». Она откусила сандвич и сказала вслух:
   – Займись лучше своими треклятыми проблемами, Грейс Чэндлер.
   Она посидела еще минут десять, вполуха слушая новости сквозь шипение помех, и начала уже клевать носом, когда диктор вдруг объявил, что полиции удалось установить личность убитой, обнаруженной в мусорном баке в ливерпульском районе Токстет. Грейс резко встала, сильно ударившись ногой о журнальный столик и пролив кофе на диван, и без того усеянный пятнами разнообразнейших форм и расцветок. Внезапная вспышка ее активности вырвала из сладкой дремоты врачей-стажеров, дежуривших по двое суток и сейчас посапывавших на диванах в ожидании вызова.
   Бранясь сквозь зубы, она поставила чашку и захромала к телевизору. Изображение было нечетким, и Грейс стала нетерпеливо вертеть антенну, пока помехи не исчезли и изображение не прояснилось.
   – Министерство внутренних дел Великобритании, не подозревая о смерти, предоставило молодой женщине статус беженца как раз два дня назад, – говорил комментатор.
   На экране появилась фотография, и Грейс всматривалась в нее, пытаясь найти что-то общее между голодным подростком на снимке и образом убитой девушки, выжженном в ее памяти.
   – Полиция сообщает, что жертва, София Хабиб, афганка, исчезла из временного жилья несколько недель назад.
   Девушка на фотографии выглядела истощенной, волосы были тусклыми и бесцветными. Ее можно было узнать только по изумительному оттенку зеленых глаз. Эти глаза преследовали Грейс во сне, и даже в минуты пробуждения она все еще видела тело девушки, падающее в отвратительную внутренность мусоровоза. Глаза с застывшим выражением страха свидетельствовали о пережитых мучениях. Грейс вернулась к дивану, потеряв аппетит, ее усталость сменилась нервным возбуждением.
   Где же справедливость? Эта юная жизнь была изуродована войной и жестокостью, а страна, которая должна была предоставить девушке убежище, швырнула ее на панель торговать собой, отняла у нее безопасность и достоинство, а в конечном счете и саму жизнь. Грейс вылила остатки кофе в раковину, выбросила сандвич в корзину и отправилась на дневной прием.
   Небо плотно затянуло низкими облаками, ветра не было, деревья уже скинули свой яркий осенний наряд. Пока она ехала на юго-восток по Принс-авеню, солнце попыталось пробить толстый покров облачности. Когда-то вдоль дороги росли в два ряда платаны, их пестрая кора улавливала солнце даже в самый пасмурный день. Но они давно засохли и были заменены темнокорыми липами.
   Их листья толстым слоем устилали утрамбованный гравий и кювет, превращаясь в бурый перегной. Одинокий серебристый луч все же пробился сквозь облака и осветил опавшую листву, превращая грязно-коричневый цвет в кроваво-красный. Потом облака сомкнулись, и небо вновь стало бледным, серым и неподвижным, будто труп.
   Грейс поставила машину на стоянку позади клиники и пошла вокруг здания к центральному входу. К ней образовалась уже целая очередь, хотя прием должен был начаться лишь через двадцать минут. Люди пришли искать у нее помощи и утешения, совета и облегчения, а она чувствовала себя сегодня не готовой это им дать.
   Наталья сегодня была сама не своя, путалась, переспрашивала пациентов, не поспевала за Грейс. Во время паузы – один больной вышел, а очередной не успел войти – Грейс легонько дотронулась до Натальиной руки.
   – У тебя все в порядке? – спросила она.
   – Со мной все… – начала Наталья дежурный ответ, но потом вздохнула и сказала: – Нет, на самом-то деле все паршиво.
   Она посмотрела в глаза Грейс, и та увидела те же боль и муку, что на фотографии Софии Хабиб.
   – Паршиво, – повторила Наталья. – Но ты ничем не можешь помочь, Грейс. Ничем.
   Она помолчала, и, когда заговорила снова, в голосе слышались слезы:
   – Я должна справиться с этим сама.
   Глядя на встревоженное лицо подруги, темные круги у нее под глазами, Грейс вспомнила свой недавний совет Мирко Андричу. Почему-то давать хорошие советы всегда легче, чем самому им следовать.
   – Я разговаривала сегодня с Мирко, – сказала она. – Он приходил в госпиталь.
   Наталья вспыхнула:
   – Он не имел никакого права!…
   – Он переживает за тебя, – заступилась за Мирко Грейс. – И я тоже.
   – Я сама могу о себе позаботиться.
   – В самом деле? А та несчастная девушка не смогла?
   Привычная осторожность вернулась в Натальины глаза.
   – Какое это имеет отношение ко мне? – вызывающе спросила она.
   – Ну да, понимаю… Ты не тот случай. Ты пошла дальше. У тебя есть работа. Что же ты тогда так нервничаешь? Почему не хочешь поделиться со мной?
   – Это не имеет отношения к работе, Грейс.
   – Если тебе хоть что-то известно о ее смерти…
   Робкий стук в дверь предварил появление невысокого, испуганного на вид мужчины.
   – Мне выйти? – тут же спросил он.
   – Нет, – сказала Наталья раньше, чем Грейс успела ответить. – Оставайтесь. Наш разговор уже закончен.
   Грейс смотрела на Наталью, борясь с желанием схватить подругу за плечи и встряхнуть как следует. Наталья избегала ее взгляда. Тогда, изобразив на лице профессиональную улыбку, она пригласила мужчину:
   – Пожалуйста, входите.
   Грейс стоило большого напряжения закончить прием: она боялась сорваться – уж слишком много всего навалилось на нее за последние дни. Она мучительно размышляла, что же на самом деле так тревожит Наталью. Грейс была озадачена, раздражена и ничего не могла с этим поделать.

Глава 18

   В тот день после обеда шел нескончаемый холодный дождь.
   Комната, предоставленная группе, расследовавшей дело Софии Хабиб, гудела: промокшие офицеры приходили и уходили. Вода натекала лужами под куртками, наброшенными на спинки стульев. Окна запотели, а помещение пропахло мокрой одеждой и несвежей едой. Этажом выше перед комнатой группы «Холмс» выстроилась очередь.
   Нескольких полицейских отправили опросить иммигрантов во временном общежитии, где предположительно проживала София Хабиб. Городской совет и благотворительные организации выручили переводчиками.
   Наоми Харт ждала звонка. Она коротала время, заполняя записную книжку. Ее сослуживцы занимались собственными версиями расследования, не всегда удачно: в частности, никто из них не мог найти юриста, подготовившего прошение мисс Хабиб о предоставлении убежища.
   Жертву опознали в одной из благотворительных организаций, к данному моменту полиция уже получила подтверждение из Министерства внутренних дел и Службы поддержки беженцев. Установление имени жертвы породило новый всплеск энтузиазма. Полицейские стремились достичь реальных успехов. Для честолюбивых это было как соревнование.
   Взрыв хохота в углу комнаты заставил Харт поднять глаза. Ну да, сержант Фостер отмочил очередную непечатную шутку. Каждый раз, когда ей казалось, что он уже начинает ей нравиться, Фостер выдавал что-нибудь такое, что выводило ее из себя и отталкивало от него. Она вернулась к своим записям и скорее почувствовала, чем увидела, как он продефилировал мимо нее и вышел из комнаты.
   Некоторое время спустя Харт подошла к кабинету инспектора Рикмена. В приоткрытую дверь она увидела инспектора и сержанта Фостера, с головой ушедших в бумажную работу. Она легонько постучала по косяку, и Рикмен поднял голову.
   – У нас имеются успехи, босс, – доложила она, стараясь, чтобы голос ее звучал ровно. Несмотря на противоречивое отношение к детективу Фостеру, ей хотелось выглядеть в его глазах особой сдержанной и невозмутимой.
   Рикмен вздернул подбородок – жест любопытства и ободрения.
   – Знаете такого Джордана? – спросила она.
   Рикмен медлил с ответом.
   – Алекса Джордана? – наконец спросил он.
   Харт утвердительно кивнула:
   – Его сестра работает на станции переливания крови.
   – Ну и?
   Харт почувствовала смутное раздражение. Он что, хочет, чтобы она ему разжевала и в рот положила?
   – Дженнифер Грант, урожденная Джордан. Она брала у вас кровь во время донорской сдачи.
   Фостер даже не поднял глаз от своей работы, и ей пришлось подавить в себе порыв выхватить эти дурацкие отчеты у него из-под носа. Сестра Джордана подставила Рикмена, это очевидно, но ни Фостер, ни сам инспектор этим даже не заинтересовались.
   – И мы можем связать ее с кражей крови? – спросил Рикмен.
   Харт почувствовала легкое разочарование. Рикмен со своим нудным вниманием к мелочам портил все удовольствие от ее успеха в расследовании.
   – Ну конечно, она не одна имеет доступ, – неохотно согласилась Наоми. – Но учитывая характер деятельности ее брата…
   Фостер бросил ручку на стопку бумаг, которые читал, и перебил Харт:
   – Ладно. Это вроде как присутствовать при чужом телефонном разговоре: один говорит, а что другой отвечает – неизвестно. Как насчет того, чтобы заполнить пробелы?
   – Джордан – сутенер, – пояснила Харт. – На него работает по меньшей мере полдюжины проституток.
   Фостер наморщил лоб, затем его осенило:
   – Так это Лекс Джордан! Никто, кроме мамаши, Алексом его не зовет.
   – Лекс, Алекс – какая разница, – сказала Харт, теперь даже не пытаясь скрыть свое разочарование. – Я думаю, это именно его сестра взяла вашу кровь, босс.
   – Выходит, это она хотела подставить Рикмена? – спросил Фостер.
   Харт не успела заметить, как на секунду напряглось лицо Джеффа.
   – Вот это я и собираюсь выяснить, – сказала она. – Составите мне компанию, сержант?
   Фостер одарил ее одной из своих хитрых улыбок:
   – Ли Фостер – парень не компанейский, Наоми.
   Харт переводила взгляд с одного на другого. Ну что такое? Какой-то мальчишеский клуб – девчонкам ничего знать не положено? Она подавила в себе раздражение несправедливостью системы и сказав: «Отлично», развернулась на каблуках.
   – Детектив Харт, – окликнул Фостер.
   – Сержант? – Она не пыталась быть вежливой.
   – Вы проделали огромный труд. Не так ли, босс?
   – Да, – согласился Рикмен. – Отличная работа.
   Брови Харт полезли вверх. «Ну дела! Он чуть не подавился этими словами», – подумала она.
   Рикмен ждал, пока стук каблучков детектива Харт стихнет в конце коридора. Сестра Джордана. Он должен был понять это раньше. Он ведь уже почти догадался: перебирая в памяти процедуру сдачи крови – минуту за минутой, – он был близок к тому, чтобы узнать это лицо.
   Рикмен с недоверием уставился на Фостера:
   – Черт тебя дери, Фостер! Ты не знал, что она сестра Джордана?
   Фостер ощетинился:
   – Да уж поверьте, босс, не знал! – Через мгновение он сам себе улыбнулся: – Хотя она могла бы и подороже ценить свои таланты. Телка, чей язычок способен выговорить слово «флеботомистка», не должна так легко сдаваться какому-то копу… вроде меня.
   – Ли, это может доставить и тебе серьезные неприятности.
   Фостер пожал плечами:
   – Ну была у меня пара свиданий с хорошенькой женщиной со станции переливания. И что? Не моя вина, что она оказалась бякой.
   Несколько мгновений Рикмен рассматривал Фостера. Его наглость способна просто-таки в могилу свести.
   – Как бы то ни было, я больше переживаю за тебя, – сказал Фостер.
   Рикмен почувствовал, как ему сводит челюсти:
   – Почему бы это?
   – Потому что за всем этим стоит Джордан. И ты это тоже понимаешь.
   Рикмен не ответил. Перед глазами промелькнула картинка-воспоминание: теплый августовский вечер, поднятый кулак Джордана, женщина с распахнутыми от ужаса глазами, кровь на ее лице, окровавленный кулак Джордана.
   – Лекс Джордан, босс, – повторил Фостер. – Вряд ли он твой фанат и горячий поклонник. Ситуация меньше всего похожа на случайное стечение обстоятельств, зато отчетливо напоминает злой умысел, разве нет?
   Рикмен отъехал с креслом от стола и запустил пятерню в волосы:
   – Ты прав. – Он устал обманывать, устал держать это в себе, сидеть по ночам без сна, потому что беспокойство и вина не давали ему уснуть. – Возможно, если бы я рассказал Хинчклифу правду…
   – Подожди, – сказал Фостер, вставая со стула, чтобы запереть дверь. – Ну скажешь ты ему правду, и что это тебе даст? Еще один отпуск по семейным обстоятельствам. На этот раз постоянный. Девушка мертва, босс. Если ты потеряешь работу, это не поможет ни ей, ни кому-то еще – разве что таким, как Джордан.
   – Если мы выдвинем обвинение его сестре, предъявим ей…
   – И тебя ткнут носом в дерьмо. Она будет твердить, что знать не знает, как донорская кровь попала на одежду Кэрри, и мы ничего не докажем.
   Рикмен понимал, что Фостер прав. За время, прошедшее между сдачей крови и обнаружением факта ее пропажи, много людей могли иметь к ней доступ. Иди докажи, что кровь не взял некто, решивший отомстить всем копам и рассуждавший попросту: подойдет кровь любого гада.
   – Позволь мне поболтать с ней по-дружески, – попросил Фостер. – Посмотрим, может, я смогу чего добиться.
   – Нет, Ли, это не твоя проблема.
   – Давай посмотрим правде в глаза, босс, – сказал Фостер. – Я и так пострадал из-за своей наглости. По собственной воле попал в переплет. – Не дойдя до двери кабинета, он вдруг остановился. – Ты Грейс еще не рассказал? – Не дождавшись ответа, продолжил: – Ты все-таки намерен покаяться старшему инспектору? – Ли покачал головой. – Если тебе так уж нужно прощение, то у дока более отходчивая натура.
   Простит ли его Грейс? За то, что не рассказал ей. За то, что натворил. За то, что он ничем не отличается от Лекса Джордана.
   Фостер прошагал через всю комнату прямо к ней. Харт почти собралась уходить.
   – Можно на пару слов? – спросил он.
   – Конечно.
   Ли почувствовал зимнюю стужу в ее спокойном взгляде. Харт вышла из сети, отключила компьютер и подняла на него глаза, скрестив руки.
   – Кофе сварим?
   – Там уже сварили. – Она указала подбородком в сторону кофе-машины.
   Фостер почесал затылок. Она имела право на подобную холодность после того, как они столь несерьезно отнеслись к ее серьезному выводу. Он оглядел комнату. Никто не обращал на них никакого внимания, но он все же предложил:
   – Пойдем отсюда.
   Он даже не оглянулся посмотреть, пошла ли она за ним. Знал, что простое любопытство гарантирует ему по меньшей мере несколько минут ее внимания.
   В кухне никого не было. Фостер нырнул внутрь, придержав дверь для Харт, затем прислонился к косяку, чтоб не открыли.
   Она смотрела на него внимательно, руки скрещены, одна бровь соблазнительно изогнута дугой.
   – Прежде всего хочу извиниться за пустую болтовню в кабинете босса, – начал он. – Ты действительно проделала работу отлично.
   Наоми осталась равнодушной. Она не клюнула на неуклюжую лесть. Фостер набрал побольше воздуха:
   – Дело в том, что сестра Джордана… короче, я ее знаю.
   – Ты знаком с Дженнифер Грант?
   Он прочистил горло:
   – Знаком – это еще мягко сказано…
   Харт прикрыла глаза:
   – Я должна была и сама догадаться! И что стряслось? Ты ее жестоко обидел, она решила слямзить твою кровь и перепутала?
   Фостер не стал пускаться в объяснения, что никогда не дает своим женщинам повода для обид. Он постарался изобразить смущение:
   – Как ты посмотришь на то, если я переговорю с ней до тебя?
   Харт с сомнением покачала головой:
   – Я, право, не знаю, сержант…
   – Ну же, Наоми! Ты ведь понимаешь, что она легко от всего откажется. А я смогу по крайней мере выяснить, нет ли у нас еще каких-то причин для беспокойства.
   Она пристально смотрела на него несколько секунд в нерешительности, потом заявила:
   – При одном условии. Все, чего ты от нее добьешься, попадет в мой рапорт.
   Он вскинул руки, не то клянясь, не то защищаясь.
   – Господь с тобой! Я и не собираюсь присваивать твои лавры, – горячо сказал он.
   И сказал, как ни странно, чистую правду.
   Дженнифер Грант позвонила ему несколько часов спустя после их разговора:
   – Ты жалкий лукавый козел, Фостер!
   – Пусть, лишь бы справедливость восторжествовала, – ответил он. – Неужто ты тратишь на то, чтобы выругать меня, единственный телефонный звонок, положенный при аресте?
   Ли и сейчас лукавил: он отлично знал, что никакого вреда ей не причинили. Харт рассказала, что Дженнифер все отрицала, а доказательств для серьезного обвинения было явно недостаточно.
   – Размечтался! – откликнулась Дженнифер. – Я звоню из собственной квартиры, которую, между прочим, как раз дезинфицирую.
   – Ну, я-то вряд ли занес в твой дом инфекцию. Разве что у тебя там завалялась пара пыльных чертей под кроватью…
   – Или таракан в человеческий рост, – добавила она.
   Фостер медленно улыбнулся, откинувшись в кресле.
   – Детка, ты дивно хороша в постели, но, понимаешь, я же все-таки коп, – ласково сообщил он. – Каково мне было узнать, что ты связана родственными узами с этим куском сутенерского дерьма?
   – Меня тошнит от тебя, Фостер.
   Улыбка Фостера стала шире:
   – Ты гонишь, Джен. Тебе просто по кайфу меня изводить.