Мерфи Маргарет. Изгои

   – Разошлите в аэропорты и на переправы.
   – Уже сделано, босс, – доложил Фостер.
   Хинчклиф кивнул. Он хотел бы еще раз обсудить с Фостером новую информацию и выяснить, где был Рикмен во время перестрелки, но надо было завершать совещание и приступать к работе.
   – Тони… – обратился старший инспектор к криминалисту.
   – Босс? – откликнулся тот.
   – Вы хотели дать нам прослушать какую-то запись.
   Мэйли вставил диск в ноутбук, объясняя по ходу дела:
   – Якубас Пятраускас сумел соединиться со Службой экстренной помощи во время нападения, закончившегося его смертью. На записи звонка слышны голоса Пятраускаса и оператора, но мы сумели различить еще кое-что. Над записью пришлось основательно поработать. Результаты на этом диске.
   Стояла полная тишина, пока он запускал программу и настраивал звук. Первая дорожка – необработанная запись: крики Пятраускаса, мольбы о помощи. Удар.
   – Это нож прошел сквозь перегородку, – пояснил Мэйли.
   Бульканье, затем глухой удар, когда Пятраускас упал на пол.
   Народ озадаченно переглядывался. Они услышали только голоса Пятраускаса и оператора.
   – А это результат, – сказал Мэйли.
   На этот раз голос Пятраускаса был неясным и приглушенным. Сразу после удара послышались два голоса. Первый казался только глухим рокотом, находясь ниже воспринимаемого ухом диапазона, второй же звучал громче и гораздо четче: «Ne! Nikakvog oruzja. Ne na ovom poslu».
   – Что это? – спросил кто-то.
   – Сербскохорватский, – пояснил Мэйли. – Он говорит: «Нет! Никаких стволов. Не на этом деле!»
   – Почему? – спросила Харт. – Слишком много шума?
   Гарви вклинился со своим вопросом:
   – А существует ли что-то вроде балканской мафии, контролирующей здешние этнические криминальные структуры?
   – Я мог бы выяснить в отделе спецопераций, – предложил Фостер.
   – Мирко Андрич ведь из тех краев, – влез Танстолл. – Мог бы помочь, так сказать.
   Это предложение вызвало выразительные стоны и тихое хихиканье.
   – Эй, Танстолл, – сказал Фостер. – У меня тетушка в Ланкашире. Думаешь, твоя мамочка ее знает?
   – Сэр! – раздался незнакомый голос. – Вся команда, любопытствуя, дружно обернулась. – Детектив Маккей, сэр. Отдел уголовного розыска Дувра. Он сказал «Мирко Андрич»?
   Хинчклиф кивнул:
   – Он оказывал нам помощь как посредник. Он вам известен?
   – Не лично, сэр, но… – Маккей глянул в сторону Фостера. – Он в этом списке, сержант.
   Фостер бегло просмотрел список, с трудом разбирая каракули Маккея. Андрич оказался на второй странице.
   – Никакого уголовного прошлого, – сообщил Фостер, – но подозревается в торговле наркотиками, людьми, сутенерстве и прочее.
   Наступила тишина. Внезапно слова на пленке обрели зловещий смысл: «Никаких стволов. Не на этом деле!» Удар ножом может быть вызван ссорой, ограблением, кражей с отягчающими обстоятельствами. Огнестрельное оружие означает уже организованную преступность: наркотики, торговлю людьми. И прочее…
   – Он находится под следствием? – спросил Хинчклиф.
   – Он в разработке отдела спецопераций, сэр. Не моя территория, – извинился Маккей.
   – Я выясню, – сказал Хинчклиф.
   Теперь они знали, что расследуемые убийства не имели расовых мотивов. Документы беженцев являлись товаром. А человек, которому полиция верила и от которого надеялась получать нужную информацию и консультации, находился, по всей вероятности, во главе этой преступной торговли.

Глава 46

   Фостер заскочил к Джеффу Рикмену, чтобы ввести его в курс событий. В доме было холодно, в камине, как и раньше, сложены незажженные дрова. По дороге он купил готовой индийской еды навынос. Поставив пакет на каминную полку, спросил:
   – Ты превратил камин в святилище, или как?
   Рикмен молчал, пристально глядя на Фостера.
   – Грейс приготовила камин, чтобы ты мог разжечь его, согреться, просушить ноги в холодный вечер. Негоже казнить себя за то, что она… ушла.
   Рикмен отступил на шаг и ногой задвинул тарелку под кресло.
   – Ты выглядишь чертовски отвратительно, Джефф. И пахнешь не лучше. Когда ты последний раз брился и мылся?
   Рикмен провел рукой по лицу. Щетина стала уже мягкой. Два дня? Больше?
   – Топай наверх и приведи себя в порядок, – приказал ему Фостер. – А то с такой шерстью ты и есть не сможешь.
   Он был удивлен и слегка расстроен тем, что Рикмен беспрекословно пошел выполнять распоряжение. Джеффа Рикмена следует признать тяжелобольным, раз у него нет сил даже спорить.
   Когда Рикмен закрыл за собой дверь, Ли осмотрел комнату. В тарелках засохла недоеденная пища, в кофейных кружках – бурая корка. Фостер вовсе не страдал по домашнему уюту, но служба в морской пехоте приучила его к порядку.
   Он вскипятил в чайнике воду, отскоблил тарелки и ошпарил их кипятком, затем составил в посудомоечную машину. Не сразу, но нашел в углу кухонного чулана пульт управления центральным отоплением. Фостер включил его на полную мощность, захватил пару чистых вилок и вернулся в гостиную.
   У бутылки из-под виски, которую он видел в прошлый раз, теперь появилась подружка, уже почти пустая. Он свалил обе в ведро и вынес в бак на улице. Теперь он не мог смотреть на эти баки без того, чтобы не видеть лицо девушки, которую он все еще называл про себя Кэрри.
   Когда Рикмен в махровом халате, гладко выбритый и с мокрыми волосами спустился вниз, все было убрано, а Фостер стоял на коленях перед камином, осторожно раздувая огонь на щепе. Пламя потихоньку начинало лизать края поленьев.
   Рикмен уже было шагнул вперед, чтобы остановить Фостера, но вдруг осознал нелепость своих действий. Сохраняя в морозное время дом таким, каким его оставила Грейс, он не сохранит и ее рядом с собой.
   Они поели, и Фостер рассказал о том, что копам Дувра было известно про Андрича. Рикмен молча смотрел в огонь несколько долгих минут.
   – Мне надо было его проверить, – проговорил он наконец замогильным голосом.
   – Ты ничего бы не выяснил, Джефф. Его нет в нашей базе данных. Все сведения о нем – это сплетни и слухи. Он очень скользкий ублюдок, увертливый и хитрый.
   – Я верил ему.
   – Мы все верили. Полагали, что Лекс Джордан снимает сливки с выручки от украденных пособий беженцев. Человек, подобный Андричу, не стал бы принимать всерьез такие мелкие махинации. Но теперь считаем, что Джордан был убит, потому что угрожал всей лавочке. Убийство Софии привлекло внимание к афере в целом.
   Рикмен нахмурился:
   – Стало быть, убийство с поджогом – это была все-таки работа Андрича?
   Фостер опустил голову:
   – Они были накачаны наркотой и истекли кровью, совсем как София, но пожар устроил не Джордан. Этот – всего лишь подросший шпаненок, разинувший пасть на кусок, который не смог проглотить. Я думаю, Андрич использовал те же самые приемы убийства, чтобы перевести стрелки на старину Лекса. А то, как им выдрали зубы… – Он передернулся. – Кто бы ни сотворил это над ними, он не желал, чтобы их опознали.
   – Их документы гроша бы ломаного не стоили для Андрича, если бы установили, кто они такие, – сказал Рикмен, продолжая цепь умозаключений Фостера. – Переложив вину на Джордана и убив его, Андрич расчистил место для устройства Мерсисайдской ветви своего мерзкого бизнеса.
   – Только он не рассчитывал на то, что Танстолл обратит свой острый ум на эту проблему.
   Услышав имя Танстолла, Рикмен не мог не улыбнуться.
   – Но зачем сразу четверых?… – задался он вопросом. – Или Андрич использовал навязчивую идею прессы о расистских мотивах в качестве прикрытия, чтобы избавиться от нежелательных людей?
   – Насколько мы поняли, он выполнял срочный заказ на четыре ближневосточных удостоверения личности, – пояснил Фостер. – Похоже, что эти четыре жертвы вскоре должны были получить статус беженцев.
   – Необходимо еще раз опросить тех парнишек – Минки и компанию.
   – Мы пытались. Они смертельно напуганы.
   Рикмен понял. Даже если Андрич и не угрожал им, достаточно было включить телевизор, чтобы понять, что в том доме произошло массовое убийство.
   – Зато теперь, зная о существовании югославского следа, мы запросили Интерпол о проведении розыска по отпечаткам пальцев парня, подстреленного на кладбище группой быстрого реагирования.
   – Что по отпечаткам с… – Рикмен не смог закончить.
   – Отпечатки, снятые с Грейс?
   Рикмен с трудом кивнул.
   – Отправили и их. – Ли помолчал, не в силах посмотреть другу в лицо. – Тони Мэйли полагает, что они получили хорошие образцы с сигаретных окурков, найденных на кладбище. Надеемся, что это отпечатки киллера.
   – Окурки могло оставить местное хулиганье, подновлявшее свои непристойные граффити, а могла и Дезире – она курит, – заметил Рикмен.
   Фостер пожал плечами:
   – Ты прав. Однако, если мы сможем исключить хулиганов и проститутку, это уже кое-что.
   – Конечно. – Двадцать четыре часа назад у них не было и этого. Тут Рикмену пришла в голову новая мысль. – Интерпол не сможет провести пробу на перекрестную совместимость ДНК, – сказал он, готовый снова впасть в отчаяние.
   – Но если они установят личность парня с кладбища по его отпечаткам пальцев, если они смогут связать его с Андричем…
   Рикмен следовал цепи рассуждений Фостера:
   – Тогда мы, по крайней мере, сможем арестовать Андрича по подозрению.
   Когда Фостер уже собрался уходить, Рикмен задал последний вопрос:
   – Что думает старший инспектор по поводу твоей неизвестно откуда взявшейся информации?
   Фостер пожал плечами:
   – Он об этом не упоминал.
   – Понятно. Послушай, Ли… Я понимаю, что не вовремя, но хочу, чтобы ты знал – я очень признателен за то, что ты для меня делаешь.
   Он удивлял Фостера уже много раз за последние две недели, и вот сейчас опять удивил. Смущенный этим проявлением чувств, Фостер сжал Рикмену плечо и посмотрел в лицо:
   – Тебе не следует перемогать это в одиночку, Джефф. Повидайся с родными, расскажи им. Позволь им помочь тебе.
   Как мог Рикмен объяснить Фостеру, что его брат – почти чужой ему человек, да еще и полусумасшедший после катастрофы? Что жена брата не имеет ни минуты покоя, понимая, что может потерять мужа так же безвозвратно, как если бы его жизнь оборвалась в ночь аварии? Разве Рикмен имел право еще добавить ей тревоги?
   Он кивнул:
   – Я подумаю над этим.
   Фостер внимательно посмотрел на него, будто пытался прочитать его мысли.
   – Тебе бы изжить из себя ярость, Джефф. Она тебя просто изматывает, – сказал он наконец.
   Рикмену пришло на ум, что Фостер, вероятно, неспроста это говорит. Тот никогда особенно не распространялся о своей воинской службе, но Рикмен знал, что его друг участвовал в боевых действиях.
   – Я не могу избавиться от нее, Ли. Пока не могу, – ответил он.
   Только ярость сейчас и держала его – избавься он от нее, так, наверно, развалится на части.
   Он посмотрел, как Фостер отъехал от дома, и устало потащился в гостиную. Аромат карри наполнял все помещение. Он сложил пустые картонки на поднос и вынес во двор, в мусорный контейнер. Ночь была темной и безлунной, небо щедро усыпано звездами. Он долго стоял, глядя вверх на их тоскливый свет, пока холод не пробрал до костей и убаюканные тишиной ночные звуки не начали шелестеть вокруг.
   На душе немного полегчало. Обжигающий жар потери смягчился до ноющей боли, пульсирующей вместе с сердцем. Спад напряжения принес огромную усталость. Он наконец-то захотел спать.
   Дом был наполнен усыпляющим теплом. Забраться наверх, казалось, не хватит сил, но он преодолел лестницу ступенька за ступенькой и рухнул на постель одетым. Представил, что Грейс в ванной, на подоконнике горят ароматические свечи, а радио играет что-то мелодичное и успокаивающее.
   Но в голову настойчиво лезли иные воспоминания: мертвая Грейс. Ее шея под невозможным углом. Ее лицо закутано в пластик. Он дрожал, стонал, силился вызвать в памяти один из дней прошлой осени, когда Грейс сгребала на лужайке листья. Воинственная сосредоточенность на ее лице удивила его так, что он расхохотался, и Грейс налетела на него как регбист, завалила в огромную разноцветную кучу.
   Мысли плыли, бессвязные и тягостные, но уже не такие мучительные, как раньше. Боль притупляли вспыхивающие перед глазами картинки: Грейс, возмущенная его смехом… Грейс сама хохочет, падает, роняет его, листья переплелись с золотыми прядями ее чудесных волос… Он уснул.
   Глухой удар.
   Рикмен проснулся мгновенно. Что это он слышал? Грейс! Возбужденный, радостный, он скатился с кровати. Шагнул в темноту. Замер как вкопанный.
   Грейс мертва.
   И опять – преследовавший его каждую минуту чудовищный образ: Грейс, ее голова и руки запечатаны в пластиковые пакеты. Боль удвоилась.
   Невозможно дышать. Воздуха не хватает.
   Шатаясь, он добрался до ванной, и его вырвало в унитаз. На полу лежал полупустой флакон шампуня, сброшенный с подоконника слабым колыханием штор. Он умылся и вернулся в спальню. Комната была переполнена ее присутствием: косметика в беспорядке разбросана на туалетном столике, вмятина от головы на подушке, ее халат, брошенный на спинку стула, роман на тумбочке, заложенный закладкой с рекламой лекарств. И ее запах – сильный, осязаемый – в воздухе и на постельном белье.
   Он пошел по дому. В каждой комнате – новая вспышка боли. Он не убегал от нее, и боль опять сделалась нестерпимой. Ужаснее всего было думать, что Грейс умерла испуганной.
   Для него вина Андрича не нуждалась в доказательствах. Единственное, чего он страшился, – что это сойдет Андричу с рук. Что смерть Грейс останется безнаказанной.

Глава 47

   Два дня он не выходил из дома, держался подальше от окон. Журналисты кружились вокруг как чайки за траулером, стремясь урвать свой кусок. Смерть Джордана занимала первые полосы газет, о ней сообщали в теленовостях по всем каналам. Предположение о том, что Джордан убил Грейс, сделало Рикмена мишенью репортеров. Таблоиды и местные газеты пытались достучаться до него во что бы то ни стало. Слова соболезнования журналисты кричали через почтовый ящик, сопровождая предложениями изложить свою точку зрения на произошедшее. Записки, визитки, письма и цветы они посылали в надежде, что он откроет дверь, даст им сделать столь нужную фотографию убитого горем возлюбленного. Почту он сваливал, не распечатывая, в мусор, а городской телефон отключил.
   Наступил поздний рассвет третьего дня без Грейс, окрасив золотистым цветом облака над городом. Рикмен спал в кресле, положив рядом мобильник. Когда прозвенел телефон, было почти семь тридцать утра, свет низкого солнца просачивался сквозь деревья в саду, отбрасывая сложный узор на коврик у него в ногах.
   . – Босс? – Голос Фостера звенел от возбуждения. – Мы начинаем атаку.
   – Что у вас есть?
   – Результаты лабораторных анализов позволили вычислить стрелка на кладбище.
   Сердце Рикмена часто забилось.
   – Как он связан с Андричем?
   – Его зовут Боян Кост. Хорват. На родине за ним числятся вооруженное ограбление, вымогательство, контрабанда – всего понемногу. Война дала ему шанс преуспеть. С Андричем болтается примерно с девяносто пятого года.
   – В качестве кого?
   – Телохранителя. Отсидел срок за изнасилование, позже перебрался сюда, ну и все.
   – Грейс… – Горло у Джеффа сжалось. – Это его отпечатки пальцев были?…
   – Нет, – твердо сказал Фостер. – Они не соответствуют отпечаткам с… – он запнулся, – места убийства. Но послушай, Джефф…
   Рикмен навострил уши: Фостер никогда не называл его по имени в процессе обсуждения рабочих вопросов.
   – Мы установили наличие контактов между Андричем и Капстиком. Всего лишь несколько звонков Капстика на мобильник Андрича. Немного, согласен, но достаточно, чтобы арестовать и допросить ублюдка.
   И, следовательно, достаточно, чтобы снять отпечатки пальцев и взять пробы ДНК.
   – Арестуйте их, Ли, – сказал Рикмен хриплым от волнения голосом. – Отловите их всех до последнего.
   Фостер глубоко вздохнул:
   – Андрич живет в съемной квартире, босс. Ему ничто не мешает иметь другую базу, о которой мы и не подозреваем. – Они оба понимали, что это сводит на нет их шансы разыскать Наталью живой. – Мы отслеживаем его телефонные разговоры с того момента, как он стал подозреваемым. Но он осторожен. Пара входящих на мобильник и ничего по городскому.
   – Надо установить за ним наблюдение, Ли. Арест Андрича может подтолкнуть его сообщников к убийству Натальи.
   – Суперинтендант не даст санкцию на скрытое наблюдение, пока у нас не будет против него более весомых улик. Но все спланировано и сработает, как только его выпустят.
   Рикмен почувствовал боль в сердце:
   – Ты полагаешь, его выпустят?
   Он и сам знал ответ. Рикмен снова и снова тщательно рассматривал ситуацию во время своего вынужденного безделья, и получалось, что в любом случае Андрич выйдет на свободу.
   – Ненадолго, вот увидишь, – утешал Фостер.
   – Да? Подумай хорошенько, Ли. Вы не поймаете его на паре звонков солиситору. Он скажет, что консультировался, пытаясь помочь полиции. А полиция Мерсисайда доверяла его советам, это известно всем, он был звездой телевизионных новостей.
   – Все это так, – сказал Фостер. – Но его наемный бандюк убил Джордана – он не сможет уйти от наказания после этого.
   – Есть баллистическое подтверждение, что Лекс застрелен из этого ствола?
   – Пока нет, но…
   – Даже если и будет, он отвертится. Я прямо слышу его сейчас… – Рикмен встал и начал ходить по комнате. – «У Коста была личная неприязнь к Джордану, он действовал без моего ведома». Такой способен найти множество правдоподобных объяснений, которые его выгородят.
   – Что же нам делать, босс? – Фостер не сердился на Рикмена. Он понимал чувства друга и сам был расстроен. – Мы собираем доказательства, но они все косвенные…
   – Единственный способ засадить Андрича – это улики, которые привяжут его к одному из убийств.
   – Невозможно! Андрич слишком хитер, чтобы запачкать руки.
   – Да уж, – вздохнул Рикмен. – Пока у нас на него ничего нет.
   Охраннику очень хотелось звякнуть мистеру Андричу и сообщить, что с ним хочет побеседовать полиция. Фостер убедил его, что в этом нет необходимости, и оставил офицера за стойкой в качестве гарантии, что их визит на четвертый этаж окажется сюрпризом.
   Двух офицеров поставили у лифта и лестницы, перекрыв все пути отхода. Фостер постучал. На нем под рубашкой был бронежилет, как и на всех остальных двенадцати полицейских. Только его был легкий и тонкий – из кевлара – и совсем незаметный. Поэтому когда Андрич посмотрел в глазок, то увидел улыбающегося офицера полиции в обыкновенном костюме, которого он смутно помнил по своему визиту в полицейский участок. Тем не менее он был осмотрителен. Осторожность не раз сохраняла ему жизнь и уберегала от тюрьмы. Соблюдать осторожность ему подсказывал инстинкт.
   Он надел цепочку, перед тем как приоткрыть дверь. Успел сказать только «Чем могу…», как дверь распахнулась под стремительным натиском пятерых мужчин. Остальные ввалились следом за ними, и Андрич был буквально размазан по стене. В считанные секунды на него надели наручники, и полицейские растеклись по апартаментам, внимательно обследуя комнаты.
   – Где Кост? – потребовал ответа Фостер, повышая голос, чтобы перекрыть крики.
   – Кто?
   Фостер приподнял подбородок, и офицеры, державшие Андрича, развернули его лицом к сержанту.
   – Боян Кост. Где он?
   Андрич позволил себе слабо улыбнуться:
   – Занят по работе.
   В дверном проеме в конце холла появился мужчина. Он целился из пистолета, и четверо полицейских одновременно вскинули оружие, передернув затворы.
   Андрич сказал одно слово: «Ne!», и мужчина разжал руку, оставив ствол покачиваться на указательном пальце.
   – Клади! – закричал полицейский. – На пол! Быстро! Шаг назад!
   Мужчина подчинился, сделав шаг от оружия.
   – Теперь лёг! Выполнять!
   Тот стоял, скрестив руки и бесстрастно глядя на них, как вышибала на смутьянов. К нему двинулся Фостер, проигнорировав предостерегающие возгласы. Оказавшись перед телохранителем Андрича, он стремительно применил боевой прием – и тот тяжело рухнул на натертый паркет.
   Фостер тут же оказался сверху и мгновенно защелкнул наручники. Мужик рычал и взбрыкивал в попытке сбросить его с себя.
   – Ты можешь выбрать либо легкий, либо тяжелый путь, приятель, – сказал Фостер, задыхаясь от усилий удержать его. – Мне без разницы, можем доставить тебя в тюрягу и на инвалидной коляске. Можешь туда войти, а можешь въехать, смотря что выберешь.
   Андрич хладнокровно оглядел холл, толпу полицейских в форме и в гражданском платье и спокойно сказал:
   – Конечно же, мы идем с вами, офицер. Нам нечего скрывать.
   Телохранитель тут же перестал сопротивляться, и Фостер передал его одному из вооруженных офицеров.
   – Боян Кост? – спросил Фостер.
   Тот отрывисто ответил: «Ne».
   – Твое имя?
   Мужик улыбнулся. И Фостер был уверен, что плюнул бы под ноги, если б не боялся испортить дубовый паркет хозяина.
   – Не сомневайся, мы снимем «пальчики» и пропустим через компьютер, – сказал Фостер.
   Андрич не проявил никакого интереса, пока Фостер не добавил:
   – А если ничего не получится, прогоним через базу Интерпола.
   Андрич не сводил с Фостера пристального взгляда, будто запоминая каждую черточку его лица. Затем он посмотрел на телохранителя.
   – Ничего не говорить, – сказал ему по-сербски.
   Тот чуть мигнул в ответ.
   – Что ты сказал? – потребовал Фостер.
   Андрич ухмыльнулся:
   – Мне надо транслятор. – У него вдруг проявился жуткий акцент, а речь стала корявой. – Мой английский – нет хорошо.
   Фостер уставился на него:
   – Дерьмо ты последнее, Андрич.
   Они тщательно обыскали квартиру, комнату за комнатой. Каждая была отделана и обставлена с не бросающейся в глаза роскошью, которую Андрич мог себе позволить, потому что эксплуатировал, терроризировал и убивал несчастных измученных людей. И пока ему удавалось уходить от наказания.
   Сержант Фостер выходил последним. В коридоре на батарее отопления лежали перчатки Андрича. Не дав себе времени задуматься, Фостер достал из кармана два пакета для вещдоков. Один он надел на руку, взял перчатки и положил во второй пакет, который запечатал и засунул обратно в карман.
   Они задержали Андрича на двадцать четыре часа. По его словам, у него нет никаких сведений о пропавшей Наталье Сремач и он очень тревожится.
   – Непохоже, что вы ночей не спите, – произнес Фостер.
   Андрич вежливо ждал перевода на сербскохорватский. Это был хороший ход. Перевод замедлял допрос, смягчал выражения, и, хотя Фостер иногда замечал вспышку раздражения, Андрич ни разу не допустил ошибки и не ответил на вопрос без посредника. Это давало ему время подумать, а заодно и остыть.
   Андрич поведал, что ведет законные импортно-экспортные операции. Да, он владеет некоторой собственностью. Это в наше время намного надежней, чем фондовая биржа. Взял на работу Коста, потому что ему нужна была его сила. Обитатели лондонских районов, где он владеет собственностью, иногда бывают чуточку грубоватыми. Он отдает предпочтение сербам и хорватам, потому что это упрощает общение.
   На вопрос о Капстике он пожал плечами. Может, тот и звонил. Андрич не мог вспомнить. У него добрые отношения с общиной беженцев. Люди спрашивают его совета, он делает что может, чтобы помочь. Даже полиция иногда просит его подсказки. Говоря это, он, не отрываясь, смотрел Фостеру в лицо, провоцируя сержанта опровергнуть его слова.
   Допросили Капстика. Сначала тот сказал, что не помнит об этих звонках, затем – что часто звонит в различные агентства.
   – А какое агентство представляет мистер Андрич? – спросил Фостер.
   – Он… – Капстик повернулся к своему адвокату, прося подсказки.
   Его адвокат поднял плечи и развел руками. Мистер Капстик уже так основательно запутался, что адвокат удивлялся, а есть ли вообще смысл в его присутствии на допросе.
   – Он… предоставляет жилье? – полувопросительно произнес Капстик, внимательно следя за реакцией Фостера.
   – Вы меня спрашиваете или отвечаете?
   Лицо мистера Капстика приняло то высокомерное и даже надменное выражение, с каким он появился на первом допросе.
   – Я выдвигаю в качестве предположения, что я мог спросить мистера Андрича, имеется ли у него какое-нибудь жилье, подходящее одному из моих клиентов, – выдал он тираду.
   – Или, может, просто даете ему знать, что нашли очередного подходящего беженца с хорошими перспективами на получение вида на жительство, – вставила Харт.
   Мистер Капстик плотно сжал губы, и Фостер забеспокоился, что он опять откажется говорить. Капстик говорящий был лучше Капстика молчащего. Пока он говорит, существует возможность, что он, сам того не желая, скажет что-то полезное.
   – Мистер Андрич не упоминал, что у вас было соглашение по жилью, – возразил Фостер.
   – А что он говорил? – спросил Капстик, бледнея так, что даже губы у него побелели.
   – Вы хотите, чтобы я докладывал вам, что нам рассказал Андрич? – спросил Фостер усмехнувшись.
   Капстик понял глупость своего вопроса и замолчал, но всем присутствующим было ясно, что он отказался бы признать любые слова Андрича.
   На следующее утро в половине одиннадцатого Фостер позвонил Рикмену. Боян Кост ускользнул. Несмотря на описание и фотографии, разосланные в порты и аэропорты, он исчез. Фостер все еще репетировал, что ему сказать, а телефон уже звенел на другом конце линии. Он сочинил эту речь и повторил ее раз сто в течение последнего часа, но когда Рикмен взял трубку, то сказал только: