Мерфи Уоррен. Верховная жрица

   – Бунджи бежала из тюрьмы Драпчи, – сказал премьер без какого-либо вступления.
   Министр государственной безопасности мгновенно отреагировал на это заявление.
   – Я прикажу расстрелять всех, ответственных за такое грубое нарушение служебных обязанностей.
   – Ответственность несете в первую очередь вы сами.
   – Но я все это время был в Пекине и не имел никакой связи с Лхасой.
   – Однако теперь вы отправитесь в Лхасу и уладите этот неприятный инцидент.
   Министр государственной безопасности тотчас направился к двери.
   – Немедленно выезжаю, товарищ премьер, – произнес он, облегченно вздохнув.
   – Сядьте! Я еще не объяснил вам, как надо действовать... Вы поедете не один, – начал премьер, понизив голос до еле слышного шепота.
   Министр государственной безопасности кивнул.
   – «Огонь нельзя завернуть в бумагу», – привел премьер одно из конфуцианских изречений. – Происшедшее невозможно долго держать в тайне.
   – Люди уже открыто говорят про возвращение бунджи. И проявляют явное беспокойство.
   – Есть одна английская поговорка, – откликнулся премьер. – К сожалению, не помню дословно. Что-то вроде «с пожаром надо бороться огнем».
   – Если точно, «с огнем надо бороться огнем».
   Премьер сморщил свое бульдожье лицо.
   – Когда поедете в Лхасу, прихватите с собой огонь, с помощью которого, возможно, удастся потушить пожар. Вы знаете, что я подразумевая под «огнем».
   – Нет, – признался министр госбезопасности.
   Премьер посмотрел на кончик своей сигареты и подул на него. Красный огонек разгорелся сильнее.
   – Совсем небольшой огонек, – тихо сказал премьер, – и тлеет не так уж долго. Поэтому его пламя может стать для всех неожиданностью. Но не исключено, что этот крошечный огонек своим очистительным жаром поможет погасить большой пожар.
   Подумав, министр произнес:
   – Таши-лама ^[35]?
   Китайский премьер торжествующе кивнул.
   – Да, таши.
   – Не слишком ли рано отправлять таши в Тибет?
   – Будем надеяться, что не слишком поздно.
   Как-то странно озираясь по сторонам, министр поднялся, собираясь направиться к двери.
   – Еще несколько слов напоследок, – тихо бросил вдогонку премьер.
   Министр обернулся, явно озадаченный.
   – Да, товарищ премьер.
   – Это вы хитро придумали – отключить телефон. Я, пожалуй, воспользуюсь вашей уловкой, когда надо будет отделаться от этих стервятников, членов политбюро.

* * *

   Таши находился в своем роскошном доме в нескольких милях западнее Пекина. Сидел, медитируя, на подмостках, высоко над полированным полом из вишневого дерева. Отсюда он смотрел на всех своих слуг свысока, даже на самых рослых.
   Подоткнутые под шафранно-желтое облачение ноги его были невидимы. Ярко сверкающие, полные мудрости глаза отдыхали на страницах древнейшего манускрипта. Чтение таких вот древних манускриптов было одним из немногих его удовольствий.
   Китайское правительство удовлетворяло все, без исключения, желания таши. Единственное, в чем ему было отказано, это в возможности смотреть телевидение. Власти хотели уберечь ламу от его тлетворного влияния. Таши не выказывал недовольства по этому поводу, хотя телевидение его очень интересовало, а рассказы слуг только подогревали этот интерес.
   И вот таши перелистывал страницы своими короткими пальцами, которые никогда не знали труда, даже здесь, в раю трудящихся, где он теперь жил в ожидании часа своей славы. Власти заверяли его, что час этот уже близок.
   Бедняга уже довольно долгое время жил в изгнании. Вероятно, китайцы, не являясь последователями Будды, смотрели на время иначе, чем он. Но, будучи таши, он проявлял терпение, дожидаясь благоприятного расположения звезд, которое должно предшествовать его возвышению.
   Двойные двери открылись внутрь, вошел слуга, остановился и простерся ниц, прижавшись головой к роскошному ковру.
   – Говори, – медово-сладким голосом велел таши.
   – Час наступил, о таши!
   – Что ты хочешь сказать?
   – Тебя ожидает фей-чи, чтобы отвезти в святую Лхасу, о таши.
   Услышав неблагозвучное китайское слово, означающее «вещь, которая летает», такое неуместное в изысканной тибетской речи слуги, таши заморгал яркими карими глазами.
   – Я готов, – сказал он, откладывая книгу и выпрямляясь. С суровым выражением лица, решительно выдвинув вперед подбородок, он ждал, когда сильный слуга спустит его с подмостков.

Глава 30

   Ни один смертный человек не видел бегства бунджи-ламы и ее защитников из тюрьмы Драпчи, но священная летопись отметила, что это чудесное деяние было совершено тайно, в полной темноте. При этом погибло много угнетателей. Все они умерли спокойно, даже не сознавая, что их настигла блаженная смерть, несомненно, дарованная им по бесконечному милосердию Агнца Света.

* * *

   – Может, нам следовало пристрелить нескольких парней, – пробормотала Скуирелли Чикейн, выскальзывая из ворот тюрьмы Драпчи в необыкновенно яркое лунное сияние. Млечный Путь, казалось, висел у них прямо над головой: протяни руку и дотронься.
   – Зачем? – просил Кула, который тащил по «АК-47» в каждой руке так, словно это были игрушечные пистолетики.
   – Не хватает драматизма, – пояснила Скуирелли.
   – Драматизма?
   – Мы просто переступаем через тела, – сказала Скуирелли. – Посмотрите, на них даже нет следов. Не очень-то впечатляюще это будет смотреться на пленке. Слишком нереально.
   Кула знаком остановил женщину. Впереди орудовал мастер Синанджу.
   – Вы просили мастера Синанджу не снимать больше скальпов с китайцев.
   – Но я не говорила, чтобы он снижал накал действия! Накал должен нарастать.
   – Вы говорите загадками, бунджи.
   – Называй меня Буддой Ниспосланным. Мне это больше нравится. Соответствует космическим масштабам. Несколько автоматных очередей не дадут публике уснуть на своих сиденьях.
   – Ты собираешься принимать простую публику? – недоуменно спросил Кула.
   – Нет, но должна же быть у меня своя. Все происходящее напоминает мне «Гудзонского ястреба» ^[36]. Нам нужна одна из тех сцен, что есть в фильме «На север, к северо-западу» ^[37].
   – Понятно, – кивнул Кула, увидев, что мастер Синанджу поманил их в темноте рукой – лишь на какой-то момент став зримым, он подтолкнул бунджи-ламу вперед.
   Впотьмах Кула обратился к Чиуну:
   – У бунджи было видение. Она говорит, что мы должны идти на север, к северо-западу.
   – Это не очень хороший план, – возразил Чиун.
   – Но ведь она бунджи!
   – Зовите меня Буддой Ниспосланным.
   – К северо-западу лежат горы, а за ними – Чамдо. Ты знаешь, кто там живет?
   Кула скорчил гримасу.
   – Кхампы, – буркнул он.
   – Кто такие кхампы? – поинтересовалась Скуирелли.
   – Горные охотники, – ответил кореец. – Бандиты.
   – Трусы, вот они кто. Прямо как бабы, – продолжил Кула. – Носят красные нити в волосах и думают, что похожи на монголов, – добавил он, чтобы просветить бунджи.
   – А звучит не так уж ужасно, – вмешалась Скуирелли.
   – Бунджи-ламе самой судьбой предназначено войти на Львиный трон, – перебил Чиун. – Ничто не должно помешать этому.
   – Да, да, Львиный трон. Где же он?
   – Вон там. – Чиун указал на Красную гору.
   В лунном свете можно было разглядеть во тьме длинное белое здание со множеством окон, из которых освещалось лишь одно.
   – Что это?
   – Неужели вы не узнаете дворец Потала, бунджи, – сказал Лобсанг, – обитель, где находится символ вашей земной власти?
   Скуирелли грустно поморщилась.
   – Нет, не узнаю. А должна была узнать?
   – Последнее ваше тело предупреждало, что вы не узнаете ничего из того, что происходило в вашей прошлой жизни, – напомнил Чиун.
   Скуирелли подняла глаза на огромное строение.
   – Ну такое большое сооружение я должна была бы узнать!
   – Мы поднимемся во дворец Потала, – сказал Чиун.
   В ночи много кто бодрствовал. Солдаты. Регулярные войска Народно-освободительной армии. Агенты общественной безопасности. Китайцы в штатской одежде. Тибетские коллаборационисты.
   Они шли по улицам Лхасы, стараясь никому не попадаться на глаза.
   Горожане спали беспокойным сном. Время от времени мимо пролетали джипы, ехали они достаточно быстро, но не на предельной скорости.
   – Они еще не успели объявить тревогу, – заметил Чиун.
   – А не объявить ли ее нам самим? – с надеждой спросила Скуирелли.
   – То есть как это? – удивился Чиун.
   – Послушайте, мы только что вырвались из тюрьмы, радуемся, точно у нас пикник. Но наш фильм не какая-нибудь дешевка. В такой я ни за что не стала бы сниматься. Впереди уже третье действие. Второе был «сплошной перепихончик, легли и встали, спасибо, мой пончик».
   Чиун и Кула пристально посмотрели на актрису.
   – Неужели вы не понимаете? – в отчаянии сказала Скуирелли. – Как только моя попа окажется на Львином троне, все будет кончено. Дальше спад. Мы могли бы иметь такой же финал, как в «Мисс Сайгон».
   Сопровождающие непонимающе уставились на свою повелительницу.
   – Послушайте, я еще не решила, обычный это фильм или мюзикл, понятно?
   – Понятно, – неопределенно кивнув, ответил Кула.
   – Захватив трон без борьбы, я его тут же потеряю. Должна быть упорная борьба.
   – Тибетцы борются вот уже сорок лет. Этого недостаточно? – удивился Кула.
   – Это их борьба. А я говорю о своей борьбе. О своей! В этом вся суть. Бунджи-лама должна стать символом борьбы. А они пусть идут в задницу!
   Над головой у них загудел вертолет, и они все разом примолкли. Кула направил оба автомата вверх как зенитные пулеметы, однако стрелять не стал. Ноготь, чиркнувший по спине, предупредил его о необходимости соблюдать осторожность.
   – Когда китайцы узнают, что мы сбежали, что они будут делать?
   – Искать нас.
   – Верно. – Скуирелли захлопала в ладоши. Наконец-то они начинают соображать! Сразу видно, что они ни черта не смыслят в постановке фильмов. – Они будут искать нас, – пояснила она, – а мы будем убегать. Затем победим их в решительной схватке, и я взойду на Львиный трон. Я, Скуирелли Чикейн, шестидесятилетняя бунджи-лама, к тому же еще и секс без приставки «экс».
   – Мы в меньшинстве. Каким же образом нам удастся их победить?
   Скуирелли приблизилась чуть ли не к самым их лицам и заговорщически понизила голос:
   – Не знаю. Но когда дело дойдет до решительной схватки, вы должны выполнить мою просьбу.
   – Хорошо, – согласился Кула.
   – Нет, – возразил Чиун.
   – Я должна спастись сама, собственными силами. Только так. В кульминационный момент героиня не может быть спасена второстепенными персонажами. Это просто не срабатывает. Возьмите, например, фильм «Ракетчик». Они приложили столько усилий, чтобы создать образ главного героя, но в самом конце Хоуард Хьюз таскал для него каштаны из огня. Естественно, что народ так и не повалил валом на этот фильм. Дураков нет.
   – У меня есть другой план, – остановил ее Чиун.
   – Какой? – спросила Скуирелли.
   – Вы сейчас уснете.
   – Усну?!
   Мастер Синанджу протянул два пальца с длинными ногтями к нерву, который волей богов находился у нее на шее, и мгновенно усыпил бунджи-ламу.
   Кула подхватил падающую Скуирелли Чикейн и перебросил через широкое плечо.
   – Ты правильно поступил, мастер. Под влиянием чрезмерного напряжения она несла что-то несуразное.
   – Она говорила вполне осмысленно, – возразил Чиун, трогаясь с места. – Поэтому я и решил даровать ей сон.
   – Ты понял все, что она сказала?
   – Да.
   – Объясни мне, пожалуйста.
   – Не сейчас, – откликнулся Чиун, торопясь отнести бунджи-ламу во дворец Потала еще до того, как будет объявлена тревога.
   Тогда-то и начнутся настоящие трудности.

Глава 31

   Римо понимал, что совершил ошибку, сбив вертолет. Как бы подтверждая его опасения, над гористым горизонтом поднялось тонкое коричневое облачко пыли.
   Перед ним стлалась волнистая лента дороги, ведущей из Непала в Лхасу. Деваться ему было некуда: никаких ответвлений от основного шоссе, идущего через узкий горный перевал с отвесными склонами с обеих сторон, нет.
   Облачко пыли может означать только одно: навстречу приближается колонна. Грузовики это для перевозки торговых грузов или военная техника – не имеет значения. Пребывание в Тибете строго запрещено всем иностранцам. Вполне вероятно, что его, Римо, передадут агентам Бюро общественной безопасности.
   Он быстро покатил вниз. Может, там, в скалах, найдется какое-нибудь укрытие?
   К сожалению, его джип тоже поднимал за собой облачко пыли, хорошо заметное в гаснущем свете дня.
   Римо сосредоточил все свое внимание на управлении машиной. И тут сказывались навыки, привитые ему мастером Синанджу. По вибрации руля он ощущал все камни, через которые проезжал автомобиль, амортизаторы сообщали ему обо всех ямках, а уж опасные места дороги он нутром чувствовал.
   Езда здесь была сплошным кошмаром. Сразу же за перевалом без каких-либо предупредительных знаков дорога резко сужалась, у Римо даже дух захватило.
   Как раз за одним из таких плавных горбов навстречу ему вылетел джип Народно-освободительной армии. Дорога была слишком узкой, чтобы спокойно разъехаться. Один из джипов неминуемо должен был врезаться в каменную стену или опрокинуться в зияющую пропасть.
   Машины шли на сближение на скорости около пятидесяти миль в час.
   Побледневшее лицо водителя встречного джипа исказилось от страха. Рассчитывать на его находчивость не приходилось. У Римо оставалась всего одна канистра бензина, но Лхасы еще не было видно, поэтому он принял единственно возможное решение.
   Перед, казалось бы, неминуемым столкновением Уильямс резко выкрутил руль вправо.
   Джип въехал на горный склон.
   В последний момент Римо выпрыгнул и взлетел в воздух. Он исполнил сальто, походившее на те, какие обычно показывают замедленной съемкой, и так мягко опустился на пассажирское сиденье рядом с водителем, глаза которого округлились от страха и изумления, что амортизаторы почти не отреагировали.
   Водитель уставился на капот джипа Римо и впервые заметил неожиданно появившегося пассажира, только когда руль перехватила невероятно сильная белая рука.
   Выругавшись по-китайски, водитель попытался крутануть баранку. Бесполезно: руль, казалось, был приварен к рулевой колонке.
   Шофер попытался нажать на педаль тормоза. Но кто-то сильным пинком сбросил его ногу с педали и нажал на акселератор. Джип ускорил ход.
   Это было чистейшим безумием. Дорога была слишком узка и извилиста, чтобы ехать на такой большой скорости. Особенно, если бы началась борьба за обладание рулем. Но никакой борьбы и быть не могло, настолько велико было превосходство Римо в силе.
   Автомобиль сильно раскачивался, прыгал, но каждый раз, когда казалось, что он вот-вот свалится в пропасть, каким-то образом отворачивал от нее. Сильнее же всего водителя-китайца бесило то обстоятельство, что незнакомец держал руль одной рукой.
   Эта безумная езда закончилась ошеломляюще внезапно.
   Нога незнакомца с педали газа перескочила на тормозную педаль.
   Джип остановился, словно ударившись о невидимую стену. Сам водитель, однако, остановиться не смог. Он вылетел через лобовое стекло, пронесся над капотом и продолжил движение.
   Тщетно китаец пытался хоть за что-нибудь зацепиться. Зацепиться было не за что. Тем временем в действие вступила сила тяжести. В следующий миг голова в шлеме ударилась о каменную стену, после чего в расплющенном мозгу китайца уже не промелькнуло ни единой мысли.
   Римо отъехал назад, развернул джип и поехал в прежнем направлении. Он потерял время, зато приобрел полный бак бензина. Если повезет, ему удастся проскочить мимо приближающейся моторизованной колонны.
   Взглянув вниз на равнину, он понял, что шансов у него почти нет.
   Колонна была танковая. Три тускло-зеленых советских «Т-62» ехали один за другим. Время от времени их округлые башни поворачивались в разные стороны, видимо, угрожая притаившимся снайперам.
   На башне головного танка был установлен пулемет, и солдат в зеленой форме бил короткими очередями куда ни попадя. Под градом пуль три пасущихся яка, источник пропитания всех тибетцев, вздрогнув от страха, заревели и повалились на землю прямо с недожеванной травой в зубах.
   Затем пулеметчик заметил двадцатифутового сидящего Будду на склоне горы. Статуя, видимо, была очень древняя, и, чтобы вырубить ее в граните на такой высоте, где воздух сильно разряжен, вероятно, потребовалось много лет.
   Пулеметчик сосредоточился и тщательно прицелился. В следующий же миг от лика Будды, пусть и изрядно выветрившегося, но все еще прочного, полетели каменные осколки.
   Расстреляв ленту до конца, пулеметчик вытащил карманную рацию и бодро кому-то отрапортовал.
   В джипе, очевидно, ехал разведчик, подумал Римо. Может, они ищут именно его. Ну что ж, скоро найдут. А потом всю свою оставшуюся, очень короткую, жизнь будут жалеть, что нашли.

* * *

   Капитан Дуфу Иту из четвертой полевой армии разыскивал вертолет, посланный с карательной целью. До сих пор о нем ни слуху ни духу.
   В этих не прощающих ошибок горах с их разреженным воздухом, где даже танки задыхаются от недостатка кислорода, с вертолетами часто случаются аварии. Без сомнения, вертолет сел. Вероятно, совершил вынужденную посадку.
   Или же, в худшем случае, его подбил этот трижды проклятый Чуши Гангдрук. В глубине души капитан надеялся, что так оно и есть на самом деле. С тех пор как Пекин разрешил въезд иностранцев в Тибет, ему запретили практиковаться в учебной стрельбе по тибетским монастырям. А капитану уже опостылело вести огонь по якам и изваяниям Будды.
   Так как в настоящее время в Тибете шло восстание, доступ сюда иностранцам был временно запрещен, однако все уцелевшие монастыри были уже сфотографированы. Пекин осуждал использование их в качестве мишеней для стрельбы.
   Тем не менее время от времени все же можно было побаловаться, возложив всю вину на движение сопротивления.
   Капитан Дуфу ехал в головном «Т-62». Конечно, рискованно, потому что можно было наткнуться на мину, но до сих пор командиры ехали посреди или в конце колонны, и Чуши Гангдрук соответственно изменил свою тактику.
   Соответственно изменил свою тактику и капитан Дуфу. В последнее время Чуши Гангдрук обычно не взрывал головные танки.
   Капитан приказал открыть люк, потому что дышать в этом разреженном воздухе было трудно. Он, как и всё солдаты, под мышкой держал желтую кислородную подушку с пластиковой трубкой и двумя отводами для ноздрей. При необходимости всегда можно хлебнуть кислорода.
   Капитан Дуфу обозревал в бинокль безграничные негостеприимные горы, когда «Т-62» вдруг резко остановился. Приказа останавливать танк он не давал, поэтому, опустив бинокль, повернул голову, готовясь выплеснуть всю свою ярость на глупого водителя.
   Тот ошеломленно указывал вперед.
   Посреди дороги перед посланным на разведку джипом стоял какой-то человек. Но это был отнюдь не разведчик-шофер, а худой белый человек с большими круглыми глазами и в тонкой черной одежде, при одном взгляде на которую капитана пробрала дрожь: какой дурак может так легко одеваться здесь, на «крыше мира»?!
   – Вперед! – приказал капитан Дуфу.
   «Т-62» рванулся вперед.
   Белый по-прежнему спокойно продвигался им навстречу. Он не проявлял ни малейших признаков волнения или страха, разве что как-то по-особенному крутил своими большими кистями рук. Глядя на эти манипуляции темными оценивающими глазами, капитан Дуфу решил, что парень просто их разогревает.
   Но с какой целью? Ведь он не вооружен.
   Танк упорно полз по дороге, следом, тяжело громыхая, грозные и неумолимые, два других.
   Иностранец продолжал идти по прямой, и водитель, естественно, взял в сторону, намереваясь объехать его справа.
   Но тот повернул налево, вновь оказавшись на пути маленькой танковой колонны.
   Водитель подал налево.
   Человек вновь оказался у него на пути.
   Казалось, капитан Дуфу вот-вот закипит от гнева. Он знал, что на прогнившем Западе широко распространялись фотографии одного китайского контрреволюционера, прославившегося тем, что он остановил танковую колонну, распластав перед ней свое хрупкое тело.
   – Что делать, капитан? – спросил водитель.
   – Вперед! Он отойдет в сторону.
   Танк медленно пополз вперед, гусеницы приминали гравий неумолимо и безжалостно: гибель грозила всякому, кто по своей глупости окажется под ними.
   Но человек не сдвинулся с места, огромные вращающиеся кисти рук его напоминали машинные поршни в их непрерывном движении.
   – Капитан! – нервно воскликнул водитель.
   – Вперед! Он отпрыгнет в сторону.
   Танк продолжал движение.
   Ствол сточетырнадцатимиллиметрового орудия оказался над самой головой иностранца. Из тени ствола на китайцев, казалось, смотрели пустые глазницы слегка ухмыляющегося черепа. Капитан почувствовал какой-то животный страх, по спине у него поползли мурашки.
   – Это что еще за идиот? – злобно выпалил он.
   Еще мгновение – и стальные гусеницы сомнут, расплющат слабую человеческую плоть.
   Внезапно иностранец скрылся из виду.
   – Капитан! – завопил водитель.
   – Вперед!
   Танк прошел еще четыре ярда.
   Гусеницы загромыхали как-то по-другому, непривычно и потому странно. Что-то, видимо, с ними случилось.
   Капитан осмотрел танк сбоку. Как будто все в порядке. Оглянулся назад, и увидел, что размотавшиеся гусеницы танка, подобно сброшенной змеиной чешуе, лежат на дороге, и на них уже наползает следующий танк.
   Скрежет от прикосновения металла к металлу был ужасающий. Дикая какофония! Размотались гусеницы и второго танка. Водитель второго стального коня явно пребывал в смятении.
   – Колонна, стой! – скомандовал капитан Дуфу. Но было уже поздно.
   Третий танк, не выдержав должного интервала, с ходу врезался во второй. Лязг от столкновения двух боевых машин сильно смахивал на звон колокола судьбы над этой побежденной страной.
   И вдруг кто-то схватил капитана Дуфу за щиколотки с такой неимоверной силой, что он выронил бинокль и громко завопил. Казалось, ноги его сжимают неумолимые тиски палача.
   Те же стальные руки стащили капитана Дуфу вниз, и он оказался лицом к лицу с иностранцем, который, хотя и выглядел человеком, обладал поистине нечеловеческой силой.
   Нападающий отпустил одну руку, капитан ощутил приятное облегчение, но в следующий же миг освободившаяся рука схватила капитана Дуфу за короткие черные волосы и пропихнула его голову в открытый люк в чреве танка. Через этот люк иностранец и проник в неуязвимый, как обычно считалось, «Т-62».
   Голова капитана стукнулась о шоссе. Оно оказалось прочнее головы. Капитан Дуфу перестал существовать.

* * *

   Римо пролез в водительское отделение и с той же легкостью, с какой выдирают корень из размягченной земли, оторвал водителю голову.
   Расправившись с экипажем первого танка, Римо занялся остальными. Устроившись на баке с горючим, он пробил в нем пальцем дыру и ударил камнем о камень около струйки вытекающего топлива. Одной искры оказалось достаточно.
   Уильямс уже бежал по пастбищу, когда танки взорвались.
   Огненный шар взметнулся ввысь, словно гневный кулак к кобальтовому небу. В ответ низкие дождевые облака вспыхнули зловещим алым светом; казалось, именно от них исходили те громовые раскаты, что заполнили собой всю округу.
   – Это вам возмездие за Бумб Фунов, которые не увидят освобожденного Тибета, – пробормотал Римо, садясь в джип и объезжая останки боевых машин, где во всепожирающем пламени мести Гонпо Джигме корчились почерневшие тела танкистов.
   Кто бы ни был этот Гонпо Джигме, на своем пути он крушил все и вся.

Глава 32

   Старый Тондуп Финтсо ходил по лабиринту дворца Потала, поворачивая большие молитвенные колеса, которые натужно скрипели при каждом обороте.
   Светильники на яковом масле горели лишь в его комнате, по всему же дворцу они зажигались только во время посещения достопримечательности туристами.
   Кроме самого Тондупа Финтсо, бывшего настоятеля монастыря, павшего до положения простого гида, во всем дворце не осталось ни одной живой души. А опустело здание после прихода китайцев с их репродукторами, пропагандой и машинами на колесах, оскверняющими землю. Неужели они не понимают, что колеса ранят землю и возбуждают гнев богов? Что в один прекрасный день боги потребуют их к ответу? Или им на все наплевать?
   Из Поталы были вывезены золотые изваяния Будды, дорогие ковры и гобелены, все, что можно переплавить или использовать для украшения домов коммунистов, которые лишь на словах отвергают приверженность к материальным благам. Только апартаменты далай-ламы остались нетронутыми, здесь на календаре черным был отмечен день, когда он бежал из страны. Дворец ждал его. Однажды он вернется, непременно вернется. А до тех пор ему, Тондупу Финтсо, придется быть музейным гидом, занимаясь бессмысленными делами и влача безрадостное существование.
   Он скучал по исполненному таинственного значения пению монахов, которое продолжалось целыми днями, захватывая и большую часть ночи. Скучал про янтарному мерцанию больших медных светилен, наполненных яковым маслом, по чистому белому жертвенному огню, чье святое сияние озаряло все внутренние покои.