Мерфи Уоррен. Верховная жрица

   – Должен тебя предупредить, что американский народ окажет сопротивление.
   – Я тебе кое-что покажу, – отозвался Кула, вынимая из изукрашенного ларца толстую книгу в кожаном переплете. Он нашел какую-то определенную страницу и передал фолиант Римо. Пробежав глазами строчки, тот увидел, что речь там идет о Чингисхане. Толстый палец Кулы указал на последний абзац.

   В былые времена критически настроенные персидские, китайские и арабские писатели клеймили Чингисхана как жестокого, безжалостного разрушителя, но его терроризм, в сущности, представлял собой тщательно рассчитанный вид психологической войны. Он никогда не ставил своей целью истребление людей вообще, как Гитлер, или какого-то общественного класса в частности, как Сталин и Мао. Несмотря на то что Чингисхан и разрушил несколько культурных центров, как правитель он проявлял терпимость к разным религиям и этническим меньшинствам. Сегодня Китай относится к нему сочувственно, Россия – осуждающе, тогда как в Монголии его почитают как символ монгольской государственности...

   – Что за идиот накатал такую чушь? – спросил монгола Римо.
   – Это отрывок из знаменитой мудрой американской книги, которая называется «Энциклопедия», – гордо ответил тот.
   В руках Римо и в самом деле держал энциклопедию. Ту самую энциклопедию, которую можно найти во всех школьных и университетских библиотеках.
   – Это открывает нам новые глубины падения политических взглядов, – пробурчал он, возвращая том.
   Кула так и лучился улыбкой.
   – Болдбатор Хан хорошо изучил западный образ мышления. Если мы станем убивать и грабить, не обращая внимания на национальную принадлежность, религию и цвет кожи, нас никто не осудит. К тому же мы, разумеется, проявим милосердие в своих завоевательных походах. Если какой-нибудь город, к примеру, сдастся без сопротивления, будут истреблены только мужчины.
   – Как вы добры к бедным отсталым американцам! – саркастически пролепетал Римо.
   – Будущее за царством мира, принесенного Монголией! – по-прежнему сияя, провозгласил Кула.
   – Будет очень хорошо, – одобрил Чиун, – если вы принесете восточную культуру в эту прозябающую во мраке невежества страну.
   Посмотрев на учителя, Римо спросил:
   – Значит, когда монгольская кавалерия вторгнется в нашу страну, ты будешь молчаливо наблюдать со стороны? Но ведь Америка платит тебе золотом!
   – Император Смит нанимает мастера Синанджу с одной-единственной целью: чтобы по его приказу он расправлялся с врагами Америки, – сказал Чиун. – Предотвращение каких-либо вторжений не входит в мои обязанности. Если император объявит Болдбатора Хана врагом Америки, я его убью. С сожалением, конечно, – добавил он, чтобы хоть как-то ублаготворить Кулу.
   – А если ты убьешь моего Хана, я вынужден буду отрубить твою прославленную голову, – парировал Кула. – Хотя и буду очень огорчен.
   – Какая смертная рука может остановить события, – вмешался Лобсанг Дром, – может предотвратить события, предопределенные Колесом Судьбы?
   – Но ведь мы все равно возродимся! – засмеялся Кула. – Все, кроме Белого Тигра, который, как христианин, лишен такой возможности.
   – А я и не хочу возрождаться, – заявил Римо. – Так-то вот!
   – Римо хочет сказать, что не желает возрождаться христианином, – поддел его Чиун.
   – Чушь собачья! – выпалил Уильямс и отправился в туалет, чтобы набрать воды из-под крана. Когда он вернулся, Кула и Лобсанг с нескрываемым ужасом уставились на бумажный стаканчик в его руке.
   – В чем дело? – удивился Римо.
   – Неужели ты собираешься пить воду, предназначенную для мытья рук? – спросил монгол.
   Белый придурок, с удовольствием осушив бумажный стаканчик, ответил:
   – Колодезная вода вредна для моего здоровья.

Глава 7

   Утром, в шестидесятый день своего рождения, Скуирелли Чикейн проснулась, ожидая просветления.
   Она сбросила прикрывавшую лицо маску и часто заморгала голубыми глазами, глядя на струящийся из окон солнечный свет. Тихий океан снаружи катил свои волны на ее частный пляж.
   – Мне шестьдесят! – воскликнула она, садясь на постели. И цветом, и текстурой волосы ее походили на морковные очистки. – Это как раз тот возраст, когда женщины обретают мудрость.
   Однако в солнечном сиянии не чувствовалось никакой мудрости. Только глазам стало больно. Правда, плеск волн приятно отдавался в голове.
   – Надо выровнять чакры ^[12], – пробормотала она, закрывая искрящиеся голубые глаза.
   Но чакры никак не выравнивались. Особенно чакра тепла. Опять заупрямилась, проклятая.
   Зазвонил телефон.
   – Скуирл, куколка моя, как дела?
   – Чудесно, Джулиус.
   – Отлично. Ты прочла отправленный тебе сценарий?
   – Только три страницы. Придется отвергнуть.
   – Отвергнуть? Почему? По-моему, для тебя это просто находка! Свободомыслящая женщина решает в пятьдесят лет завести ребенка, отправляется в больницу, где хранится банк спермы, и через десять лет вычисляет, что это была сперма юноши, которого она любила еще в средней школе. Дама находит отца своего ребенка, они влюбляются друг в друга, но что-то мешает их любви. Выясняется, что это брат-близнец ее бывшего возлюбленного, сам же он умер несколько лет назад. И она решает вырастить малыша без отца. Идеальная любовная история для женщин девяностых. Все возвращается на круги своя, она свободна.
   – И те же одежды, что в моей прежней картине?
   – Дались тебе эти шмотки! Мы выделим больше денег на твой гардероб, ведь это для тебя, а не для кого-то еще!
   – Очень мило с твоей стороны, Джулиус, но сегодня я открываю новую страницу. Хватит с меня дурацких ролей!
   – Как? Ты же ведь королева наивности! И обаяния, конечно.
   – Чего только обо мне не писали, всего и не упомнишь. Ты знаешь, уже за сорок меня по-прежнему называли «кинозвездой с лицом гамена».
   – Ну и что? Ты и в самом деле олицетворяешь юность. В нашем деле это очень важно.
   – С сегодняшнего дня я воплощаю старость.
   – И что же ты, по-твоему, собой представляешь?
   – Блистательную, полную жизненных сил шестидесятилетнюю женщину.
   – Когда же ты успела стать шестидесятилетней?
   – Сегодня утром. Я как будто заново родилась, Джулиус. Выбрось все сценарии, которые тебе присылают. Отныне я старая Скуирелли Чикейн. Закажи для меня такие сценарии, которые делают для Джессики Тэнди ^[13].
   – Джессика Тэнди? Не хочу говорить о ней ничего плохого, прелестная женщина. Но выглядит она как женщина, забальзамированная еще при жизни. Она будто маринованная.
   – Джессика Тэнди? Я могу взять пример и с Барбары Стрейзанд.
   – Скуирелли, куколка! Послушай меня, глупышка. Если хочешь, то, конечно, можешь спустить в унитаз свою карьеру, это твое право, но не отправляй туда и своего любящего агента. Ведь у меня есть дети.
   – Или будет по-моему, или пусть все летит в тартарары, Джулиус. Пришли мне все сценарии о старухах, какие у тебя есть. И помни, я всегда могу написать еще одну книгу.
   – О'кей, я сделаю все, что могу. Но мне это не по душе. Как и весь этот бред о твоем шестидесятилетии. Никому, даже матери, не заикайся об этом.
   – Нет, буду кричать об этом со всех крыш. Мне шестьдесят. Отныне мне плевать на мужчин, на секс и на все такое.
   Скуирелли дала отбой. И почти сразу же набрала какой-то номер.
   – Привет, Бев. Говорит Скуирелли. Сегодня мой день рождения. Шестьдесят стукнуло. Представляешь, какая радость! У меня тут гениальная идея. Написать книгу для серии «Помоги себе», но на этот раз с другой точки зрения. Заглавие такое: «Скуирелли: секс без приставки „экс“. Отлично, не правда ли?
   Холодно-вежливый голос на другом конце провода произнес:
   – Не думаю, что читатели набросятся на книгу с таким названием.
   – Не дури! Читатели набросятся на любую книгу с моим именем. Всегда набрасывались.
   – Нужна хорошая реклама... Что с тобой происходит?
   – Со мной всегда что-нибудь происходит.
   Незримый собеседник долго молчал, затем протянул:
   – Ты вспомнила что-нибудь из своих прежних жизней?
   – Я тебе не рассказывала, что была посудомойкой во времена Генриха VIII и он даже приударял за мной?
   – Пожалуй, это недостаточно пикантно, чтобы написать целую книгу.
   – Чего ты хочешь от посудомойки? Пробиться наверх в те времена было не так-то просто.
   – Хорошо, если у тебя будет что-нибудь пригодное для опубликования, звони.
   В трубке воцарилась тишина, и Скуирелли Чикейн уставилась на дырочки, откуда слышалось гудение.
   – Что с ними со всеми? Можно подумать, я подцепила чуму. Я не болела чумой вот уже... В какой прошлой жизни я болела этой ужасной заразой?..
   Лежа на спине, Скуирелли смотрела в потолок. Потолок был розовый. Точно такой же, как и стены и все остальное убранство спальни.
   – О'кей, – медленно произнесла женщина, – сегодня у меня выходной... Неудачный день рождения, – поправилась она. – До сих пор у меня была такая удивительная карма. Но, похоже, она изменилась к худшему. – Артистка закрыла глаза и стала опять выравнивать чакры. Как только они выровняются, все встанет на свои места.
   Но чакры упорно не выравнивались, а утро тем временем уже истекало, превращаясь в день.
   – Я думаю, – произнесла она, вновь усаживаясь на постели, – что мне пора прибегнуть к старому, испытанному приему: побывать в одной из своих прежних жизней.
   Скуирелли поползла по своей большой, в форме сердца, кровати и взяла с ночного столика парочку серебряных палочек для еды. С их помощью она достала из отделанного бирюзой ларца небольшое количество какого-то коричневатого вещества, положила его в медную чашечку украшенной серебряной сканью хукки ^[14], лежавшей на столике. Ловко орудуя серебряными палочками, измельчила вещество, и Зиппо принесла ей уголек.
   В трубке постепенно забурлило, и Скуирелли Чикейн взяла янтарный мундштук в рот. Глубоко вдохнула, задержала дыхание и выдохнула с хорошо усвоенной томностью.
   Очень приятное ощущение. Просто чудесное. Она сделала еще вдох, скользнула под розовое атласное одеяло и с удовольствием стала затягиваться. Прекрасный бханг ^[15], просто превосходный. Все ее существо наполнилось блаженством.
   Окутанная облачком дыма, Скуирелли воображала себе, что находится очень далеко от своего сонного городка в Виргинии.
   Бханг воскрешал самые драгоценные воспоминания. Даже не верилось, что прошло столько лет.
   – Шестьдесят лет, – пробормотала она. – Шестьдесят лет!
   Двести сорок сезонов. Сорок три фильма. Двадцать восемь пьес и мюзиклов. Шесть автобиографий и одна книга, посвященная самораскрытию. Тридцать две прожитые жизни. Правда, одна телевизионная комедия кончилась провалом, но что поделаешь, всякое бывает. Тем более что надо все время зарабатывать себе на хлеб.
   Все эти шестьдесят лет она жила полной жизнью. Очень много путешествовала. И где бы ни появлялась, ее повсюду встречали с радостью. Правда, перуанские власти выставили ее из страны за то, что она утверждала, будто пирамиды инков построили горшечники. Кое-где у нее случались неприятности с таможенниками из-за небольшого количества галлюциногенов. Но всем своим существом она ощущала, что лучшее еще впереди. В конце-то концов она ведь Телец!
   Достаточно расслабившись и примирившись с миром, Скуирелли отложила трубку и попыталась встать.
   Едва оторвав голову от подушки, она услышала какой-то хруст в поясничном отделе позвоночника. Пришлось лечь.
   – Что с моим позвоночником? – удивленно пробормотала женщина.
   Она решила попробовать еще раз, но с большим трудом только чуть-чуть приподнялась.
   – Имельда, принеси целебные кристаллы. Быстро!
   Ее верная служанка-филиппинка обработала кристаллами шишковатую спину актрисы, однако это не помогло.
   – Я вызову доктора, мисс Скуирелли.
   – Зачем? Доктора такие старомодные.
   – Но вы же не можете встать с кровати.
   – Пройдет. Возможно, я просто простудилась. Закрой все окна и хорошенько растопи камин. Главное – разогреть мои мудрые старые косточки.
   – Думаю, это не помешает, – откликнулась Имельда, прикрывая хозяйку одеялом.
   – Надеюсь.
   – Тепло очень полезно при артрите.
   – Артрите?
   – У моей бедной матери было то же самое, что и у вас, мисс Скуирелли. Прохладным сырым утром она не могла даже повернуться.
   – Артрит! Не может быть. Ведь я строго соблюдаю диету, делаю упражнения как йог. И кроме того, ведь я Телец.
   – Вы уже не молодая женщина.
   И служанка отправилась за углем, чтобы растопить камин.
   Скуирелли Чикейн лежала на своих розовых атласных простынях. На фоне розовой атласной наволочки ярко горела копна ее рыжих волос. Своими голубыми глазами она обеспокоенно смотрела в розовый потолок.
   – Мне шестьдесят, и я рассыпаюсь на части, – простонала женщина. – Почему это происходит со мной? И почему сейчас?

Глава 8

   Лобсанг Дром и монгол Кула выжидательно уставились на Римо Уильямса.
   – Где живет бунджи-лама, Белый Тигр? – спросил Кула.
   – А я тут при чем? – пожал плечами Римо.
   – Страна-то твоя, – пояснил Кула. – Ты что, не знаешь своих соседей?
   – Мы только что объехали всю эту долбаную страну.
   – Надо обратиться к оракулу, – провозгласил Чиун.
   Все четверо осмотрелись. Здесь, в аэропорту, в нескольких местах были установлены видеомониторы.
   – Какого спросим оракула? – осведомился Лобсанг. – Их тут много.
   – Каждый из нас задаст один и тот же вопрос, кому-нибудь да улыбнется удача, – высказал свое мнение мастер Синанджу.
   Кула и Лобсанг, привлекая к себе насмешливые взгляды, застыли рядом с мониторами.
   – Римо, быстрее, – заторопил Чиун. – Надо срочно выяснить, где живет Скуирелли Чикейн. Или я останусь без монгольского золота.
   – А ты не мог подумать об этом заранее, перед отлетом?
   – Путешествие не путешествие, если не сопровождается неожиданностями.
   – Поспешишь – людей насмешишь, – хмыкнул Римо. – Надо позвонить Смиту. В его компьютерах масса бесполезных сведений.
   – Только не Смиту.
   – Почему?
   – Если спросить у него адрес Скуирелли Чикейн, он сразу же потребует объяснений. И тут же догадается, что я калымлю.
   Ученик тяжело вздохнул.
   – Не «калымлю», а подрабатываю. Впрочем, делай, как знаешь.
   Чиун тотчас хлопнул в ладоши.
   – Римо было откровение, – объявил он. – Нам следует поступить так, как он скажет.
   Тибетец и монгол, прищурив глаза, подозрительно уставились на Белого Тигра.
   – Думаю, для начала нам надо взять напрокат автомобиль, – предложил он.
   Кула с Лобсангом нехотя последовали за мастерами Синанджу к стойке прокатного агентства. Увидев, что всеми делами за стойкой заправляет женщина, монгол вдруг попросил:
   – Пожалуйста, окажите мне честь нанять автомобиль, который доставит нас до места назначения.
   Видя, что никто, кроме него, не домогается этой чести, Кула шепнул:
   – Римо, научи меня, какими нежными словами американцы дают понять женщинам, что обладают большой мужской силой и бесчисленными стадами яков. Я хочу научиться ухаживать за американками. Когда Америка окажется под нашей милосердной пятой, ни одна женщина не останется неудовлетворенной.
   – Обычно начинают со слов: «У меня большой герпес».
   Кула деловито заторопился к стойке и, вытащив золотую карточку, начал:
   – Я монгол Кула, владелец бессчетных стад яков. И в отличие от ваших американских слабаков у меня большой герпес.
   Через минуту он вернулся с квитанцией в руке, лицо его расплылось в широкой усмешке.
   – Она был просто сражена! Сильно побледнела от удивления, глаза стали как блюдца.
   – Не мог же я дать тебе плохой совет, – сказал Римо.
   В автомобиле оказался сотовый телефон, и, едва они тронулись с места, как Римо набрал номер справочного бюро, стараясь дышать ртом, потому что запах, исходивший от сундука со старым бунджи-ламой, – а сундук поставили рядом с ним, на пассажирское сиденье, – ничуть не выветрился. Открыть окна? Это было бесполезно: снаружи почти так же сильно воняло.
   – Мне нужны номера голливудских туристических автобусных агентств, – сказал он в трубку. – Всех, без исключения.
   – Карандаш приготовили? – спросил оператор.
   – В этом нет необходимости, – ответил Римо и тотчас поднес трубку к уху мастера Синанджу, чтобы тот запоминал услышанное.
   Затем Уильямс принялся обзванивать все автобусные агентства, каждый раз непременно спрашивая: «Ваш автобусный маршрут проходит мимо дома Скуирелли Чикейн?»
   Получив наконец утвердительный ответ, Римо выяснил адрес турагентства, и они покатили туда.
   Им повезло. Они подъехали к агентству как раз в тот момент, когда автобус тронулся с места, отправляясь в очередную маршрутную поездку. Римо успел пристроиться за ним.
   Вот и приморский поселок Малибу. Осталось только подождать, когда водитель объявит через мегафон, где находится дом Скуирелли Чикейн.
   Заглушая шум двигателя, водитель наконец произнес:
   – Как раз чуть впереди находится дом нашей многоодаренной Скуирелли.
   Неожиданно откуда-то сбоку, завывая, выкатила машина «скорой помощи», и Римо пришлось подать в сторону. Автобус уехал вперед, а бело-желтая «скорая помощь» с ревом помчалась по дороге с надписью «частная».
   – М-да, – проронил Уильямс.
   – Что это? – испуганно спросил Лобсанг. – Что означает этот ужасный вой?
   – Это машина «скорой помощи», – сдавленно проговорил Чиун. – В этой стране она употребляется только в двух случаях: чтобы доставить больного к доктору или увезти усопшего.
   – Едет как раз туда, где живет бунджи-лама, – обеспокоенно пробормотал Кула.
   Лобсанг нервно сглотнул.
   – Если она умерла, нам придется заново начать поиски.
   – Быстрее, Римо! – завопил Чиун. – Мы должны спасти бунджи-ламу от смерти, не то наши поиски затянутся на многие годы!
   Долгим выдохом очистив легкие от вони старого бунджи-ламы, Уильямс до упора выжал педаль акселератора.

* * *

   Скуирелли Чикейн с закрытыми глазами лежала на коврике перед камином, стараясь выровнять свои чакры. Она надеялась, что, если ей удастся это сделать, спину отпустит. Мысль была неплохая, возможно, ей удалось бы выполнить задуманное, но по какой-то причине в глазах у нее все двоилось. Несмотря на то, что они были закрыты. Может, бханг так действует?
   Скуирелли открыла глаза. Вокруг по-прежнему все двоилось. Всего в нескольких дюймах от ее розовых ногтей плясали раздвоенные языки пламени. Треск стоял такой, будто горел лес.
   – Замечательный бханг! – громко произнесла женщина. Теперь всего было вдвое больше, начиная с пальцев и кончая многочисленными наградами: «Оскарами», «Тони», «Эмми» ^[16] и другими. Она попыталась вспомнить, сколько «Оскаров» получила. Три или четыре? Трудно сказать. Копии хранились во всех принадлежавших ей домах, начиная с небольшого парижского коттеджа и кончая лондонской квартирой. Лежа на спине, актриса чувствовала, как при малейшем движении потрескивают ее позвонки.
   – Может, пригласить хиропрактика? – задалась она вопросом, глядя в высокий белый потолок.
   Зазвонил телефон. Имельда тотчас протянула аппарат и принесла трубку, чтобы Скуирелли не вздумала садиться, рискуя вывихнуть какой-нибудь позвонок.
   – Хелло, – процедила актриса сквозь плотно стиснутые зубы.
   – Хелло, – ответил низкий вкрадчивый голос. – Как поживает моя любимая шестидесятилетняя нимфетка?
   – Уоррен? Ты помнишь день моего рождения? Как это мило с твоей стороны!
   – Как я могу забыть? – На какую-то долю секунды наступила неловкая пауза. – Теперь, когда тебе исполнилось шестьдесят, почему бы нам не повеселиться?
   – Ах, Уоррен. Побойся Бога! Ты же мне как брат.
   – Да, но ты единственная голливудская актриса, с которой я еще не переспал.
   – Ах ты, похотливый сатир!
   – Это отказ?
   – Да.
   – А может, согласие?
   – Нет.
   – Но ты подумаешь об этом, ладно?
   – Повесь трубку, Имельда, – велела Скуирелли, отодвигаясь от аппарата.
   Имельда положила трубку на радиотелефон и покинула комнату.
   – А кое-кто считает, будто я кокетка, – пробормотала женщина и только тут осознала, что приподнималась во время разговора.
   Она попробовала двинуть ногами и тут же скорчилась, стала извиваться и кричать от боли так, что испуганная Имельда немедленно вызвала «скорую помощь».

* * *

   Влетевшие в комнату врачи бегло осмотрели пациентку, и один из них констатировал:
   – Спазм позвоночника.
   Другой принюхался, посмотрел в расширенные зрачки Скуирелли и добавил:
   – Да еще и накачалась чего-то.
   Они принесли доску для выпрямления позвоночника и попробовали привязать женщину к ней. Но та только корчилась и кричала еще громче.
   Врачи раздумывали, что бы предпринять еще, когда в комнате вдруг раздался громкий, как храмовый колокол, голос и сосновый паркет задрожал под тяжелыми шагами.
   – Я монгол Кула, человек с большим герпесом, – загрохотало вокруг, – и убью любого христианина, который осквернит бунджи-ламу прикосновением своих рук.
   Врачи, подняв глаза, увидели здоровенного азиата, размахивающего серебряным кинжалом, и тотчас попятились назад.
   – Мы не хотим никаких неприятностей, дружище, – выдавил кто-то из них.
   – Если вы отойдете прочь от этой женщины, никаких неприятностей и не будет, – проскрипел в ответ еще один голос.
   Небольшой восточный человечек в кимоно из алого шелка, окинув присутствующих внимательным взглядом, сразу же заметил Скуирелли Чикейн, привязанную к доске. Он тотчас отвязал ее и отшвырнул доску.
   – Западная медицина, – язвительно выдохнул он. – Счастье, что мы прибыли как раз вовремя и они не успели воткнуть какие-нибудь штуки в горло бунджи-ламе или отрезать ей уши.
   – Больным здесь отрезают уши? – удивился Лобсанг Дром.
   – Западные врачи – шарлатаны. Они считают себя вправе вырезать любой орган или придаток, если полагают, что он поражен раком.
   – Да, верно, – подтвердил Римо. – Ушной рак – смертельная болезнь. Всех подряд косит.
   И тут сонный голос с пола произнес:
   – Кто такой бунджи-лама?
   Никто не ответил на этот вопрос. Скуирелли Чикейн увидела, что над ней склонилось милое азиатское лицо. Много лет назад актриса побывала с визитом доброй воли в Китае, вот там-то она и видела такие доверчивые лица. До сих пор люди порицают ее за ту давнишнюю поездку, поскольку по возвращении домой женщина похвалила китайские власти. Ворчат главным образом республиканцы. Что с них взять, они такие необразованные!
   – Кто вы такой? – спросила Скуирелли милое доверчивое лицо.
   – Я мастер Синанджу и пришел сюда, чтобы избавить вас от страданий.
   – Думаю, у меня что-то не в порядке с чакрами, мистер Синатра.
   Над ней склонилось другое восточное лицо, весьма озабоченное.
   – Я Лобсанг Дром, из Тибета. Вы знаете о чакрах?
   – Да, конечно.
   – Вы буддистка?
   – Да, – ответил за нее другой восточный человек.
   – Баптистка, – уточнила Скуирелли.
   – Бап-тистка?
   – Это американское слово, означающее «буддистка», – пояснил человек с доверчивым лицом.
   – Звучит вполне правдоподобно, – согласилась Скуирелли, предпочитая плыть по течению.
   – Ты можешь вылечить ее, мастер?
   – Вы можете вылечить меня, мистер Синатра? – ухватилась за эту возможность Скуирелли, предположив, что старый человечек – какой-нибудь отдаленный родственник Фрэнка.
   Восточный человечек тут же одной рукой приподнял ей голову, а другой стал лечить позвоночник. Скуирелли почувствовала сильное тепло в области шеи, затем ее охватила сонливость. Она задремала, но за сомкнутыми веками видела, как чакры ее выравниваются.
   Глаза женщины вдруг открылись, человечек отнял свои сильные руки.
   – Можете сесть, – сказал он, вставая.
   Скуирелли поджала под себя ноги, типичные ноги танцовщицы. Теперь они полностью повиновались ее воле. Она удивленно села, не ощущая в спине никакой боли или онемения.
   – Вы хиропрактик? – спросила она, усаживаясь в позе лотоса.
   Повернув голову, восточный старичок сплюнул в огонь.
   – Энергия в вашем организме была не сбалансирована. В позвоночнике ощущался избыток ветра. Я убрал вредный ветер.
   Скуирелли растерянно захлопала глазами. Она никогда не слышала о ветре в позвоночнике. Но это звучало сугубо современно и потому, очевидно, правильно. Такова была суть ее личной философии: если звучит правильно, стало быть, так оно и есть. Актриса увидела незнакомых людей, сразу четверых, не считая служанки и двух врачей, которые робко упаковывали доску для выпрямления позвоночника и собирали аптечку первой помощи. Впрочем, они тут же тихонько удалились.
   Двое незнакомцев оказались азиатами, которых она уже видела. Третий, по всей видимости, тоже азиат, но он отличался от своих собратьев: был громаден, как Конан ^[17]. Четвертый – белый – отличался неуловимой небрежностью в одежде. Кроме того, Скуирелли еще ни у кого не видела таких больших рук. Да и в том, как он двигался, было что-то необъяснимо любопытное. Скуирелли глаз от него не могла оторвать. Гости же, в свой черед, во все глаза смотрели на нее. Она, правда, не находила в этом ничего особенного. В конце концов она ведь Скуирелли Чикейн, гордость сцены и экрана, певица и обладательница многих жизней!