Мерфи Уоррен. Верховная жрица

   Женщина улыбнулась сразу всем своей самой обворожительной улыбкой.
   – Попробую угадать. Вы делегация, присланная Народной Республикой, чтобы поздравить меня с шестидесятилетием.
   Лица азиатов вытянулись, старик опять сплюнул в камин.
   – Догадка оказалась неверной? О'кей, извините. Кто же вы такие?
   – Я мастер Синанджу, в будущем Чиун Великий, со мной святой жрец Лобсанг Дром Ринпоче и монгол Кула.
   – А этот сексуал?..
   Гости нахмурились, и прежде всего сам «сексуал».
   – Это наш слуга, – объявил человек с милым лицом, который назвал себя Чиуном.
   – Поменяйте его на мою служанку!
   – Так не пойдет, – запротестовал «сексуал» с большими руками.
   – Ты не хочешь быть моим мальчиком? – обидчиво спросила Скуирелли.
   – Я свободный человек.
   – Сейчас же прекрати! – крикнул мастер Синанджу. – Принеси сундук прежнего бунджи-ламы, Римо.
   Белый, которого звали Римо, вышел из комнаты. Скуирелли с удовольствием отметила, что он движется, как танцовщик. Лучше, чем Нуреев, – глаз не оторвешь.
   В его отсутствие старый восточный человек заговорил вкрадчивым голосом:
   – О огневолосая обладательница многих жизней! Мы прибыли сюда издалека, чтобы сообщить тебе важные известия.
   – Желаю счастливого дня рождения, – запела Скуирелли, – желаю себе счастливого дня рождения. Надеюсь, что «сексуал» – превосходный танцовщик. Боже, какое у него могучее телосложение!
   Видя, что никто не присоединяется к ней, она остановилась.
   – Значит, вы явились сюда не для того, чтобы поздравить меня? Скажите же девочке, зачем вы прибыли?
   – Оракул сообщил нам, что ты обитаешь здесь, на земле Малибу, – продолжал Чиун. – И как мы теперь видим, он сказал правду. Здесь мы тебя и нашли.
   – Мастер Синанджу всегда говорит правду, – подхватил монгол Кула.
   – Да, верно, – поддержал тибетец Лобсанг.
   – Обо мне пишут книги, – проговорила Скуирелли.
   – А теперь пришло время проверить истинность другого прорицания оракула, – как ни в чем не бывало заявил оракул.
   – Оракул? Пророчествовал обо мне? За моей спиной?
   – Оракул предсказал, что ты будешь следующим бунджи-ламой.
   – Никогда не слышала о бунджи-ламе, – призналась Скуирелли. – Я как-то встречала делийского агнца ^[18]. На званом вечере вместе с Ричардом Гиром ^[19]. Есть тут какая-нибудь связь?
   На этот раз в камин плюнул тибетец.
   – Умирая естественной смертью, – начал он, – бунджи-лама перевоплощается в младенца, родившегося в тот самый момент, когда жизнь покидает тело умирающего. Что до последнего бунджи-ламы, то он предрек, что обретет новую плоть вдали от Тибета, а также назвал некоторые признаки, по которым его смогут найти регенты.
   – Все это, похоже, имеет космическое значение, – покачала головой актриса.
   – Посмотрите на эту белую женщину, которую зовут Скуирелли Чикейн, – провозгласил мастер Синанджу. – Не правда ли, у нее огненные волосы?
   – Да.
   – Верно.
   – Даже некрашеные, – кивнула Скуирелли, взъерошив лохматую, морковного цвета шевелюру.
   – Мы помним, что сорок шестой бунджи-лама прежде всего предсказал, что в своем следующем воплощении будет иметь волосы цвета огня.
   – Боже мой, да ведь это он обо мне! – воскликнула Скуирелли. – В своей предыдущей жизни я была бунджи-ламой?
   – Первое испытание она выдержала. Теперь надо удостовериться, помнит ли эта женщина какую-нибудь реликвию из своей прошлой жизни.
   – Покажите мне реликвию! Покажите реликвию! – взволнованно запричитала Скуирелли.
   В этот момент возвратился Римо с сундуком. Скуирелли зачарованно следила за тем, как его открывают. Наконец изнутри гадко пахнуло, и перед ней предстала безглавая мумия в сидячем положении. Голова же покоилась на коленях мертвеца так, будто это было самое естественное для нее место.
   – Что это? – отшатнулась женщина.
   – Старый бунджи-лама, – ответил Лобсанг, вынимая из скрюченных коричневых пальцев мумии бронзовый трезубец с колокольчиком и потрясая им перед широко раскрытыми глазами Скуирелли.
   – Вы узнаете этот дордже?
   – Дордже?!
   – Этот церемониальный жезл, – пояснил тибетец, – является символом власти бунджи-ламы.
   Скуирелли озадаченно сдвинула брови.
   – Нет, черт возьми. А почему не звенит колокольчик?
   – Она выдержала второе испытание, – объявил Чиун.
   – Выдержала?
   – Было предсказано, то сорок седьмой бунджи-лама не узнает никаких атрибутов своей прежней власти.
   – Совершенно верно. Я не узнаю эту штуку. – И глядя на изъеденное лишаем лицо старого бунджи-ламы, добавила: – По правде говоря, я не узнаю саму себя.
   – Что за чушь! – возмутился Римо. – Конечно, она не узнает! Она никогда в жизни не видела старого бунджи-ламу. Что за идиотское испытание?
   – Молчи, белоглазый, – оборвал его Лобсанг.
   – Есть еще и другие испытания, – сказал мастер Синанджу. – Покажите нам свое левое плечо.
   Скуирелли расстегнула верхние пуговицы розовой пижамы, подставляя «сексуалу» свое плечо. Казалось, тот со скучающим видом смотрит в окно. Скуирелли подумала, что он предпочитает взглянуть на отражение. Мужчины такие хитрецы!
   – Посмотрите на знак. Вот уже многие века этот знак отличает всех бунджи-лам.
   Скуирелли вздрогнула. Старый азиат показывал наманикюренным пальцем на ее голое плечо.
   – Знак? Какой знак? – воскликнула артистка, всматриваясь в плечо. На нем и в самом деле виднелась какая-то ямочка.
   – Боже! Подумать только! Никогда раньше не видела этой родинки.
   – Это след от вакцинации, дура, – фыркнул Римо.
   – Что за диковинное слово «вакцинация»? – поинтересовался Лобсанг.
   – Это редкое слово, означает «отличительный знак бунджи-ламы», ведь слава бунджи-ламы достигла даже этой отсталой страны, – объяснил Чиун.
   Тибетец подошел поближе и покосился на знак. Его и без того худое лицо вытянулось еще сильнее.
   – Знак тот самый? – заволновалась Скуирелли. – Скажите мне, тот самый? Я просто запуталась в своих прежних жизнях, не знаю, чего и ждать.
   – Знак именно такой, какой описывают древние тексты, – откликнулся Лобсанг. – Но вы – женщина с белыми глазами, а с белыми глазами еще никто не был тулку.
   – Что такое тулку?
   – Воплощение, инкарнация.
   – Зовите меня белоглазой тулку. Хотя вообще-то глаза у меня голубые.
   – Есть еще одно испытание. Последний бунджи-лама не говорил о нем, но оно известно всем Безымянным Почитателям, Прозревающим Свет Во Тьме, – с расстановкой проговорил Лобсанг.
   – Что это за испытание?
   – Я должен видеть ваш пупок.
   – Ради Бога! – И Скуирелли задрала пижаму до самой груди. Римо по-прежнему делал вид, будто смотрит в окно.
   – Все верно! – воскликнул Лобсанг. – Пупок у нее выдается вперед, как у всех предыдущих лам.
   – Значит, вы считаете, что я бунджи-лама?
   Чиун повелительно поднял руку.
   – Остается еще одно заключительное испытание.
   – Что за испытание? Я наверняка его выдержу. Всегда выдерживаю все тесты. Запросто решаю кроссворды, разгадываю любые анаграммы. Только скажите, что мне надо сделать.
   – Надо все выяснить об идоле, – обратился к мужчинам Чиун.
   – Да, об идоле, – поддержал его Кула. – Есть ли у вас здесь буддийский храм, О Свет, Который, Возможно, Засияет Во Тьме?
   – Нет.
   – А где же вы поклоняетесь вашим предкам?
   – Обычно я разговариваю с ними по телефону.
   – Если мы не найдем идола, то должны будем отвергнуть ее кандидатуру, – нахмурился Лобсанг Дром.
   – Но я вовсе не хочу, чтобы вы отвергли мою кандидатуру, – простонала Скуирелли. – Я хочу быть бунджи-ламой! И я заслуживаю этого. Кем я только не была в своих прошлых жизнях! Вот только царицей Савской не довелось. Ею хочет быть моя подруга Пупи.
   – Стало быть, можно отправляться домой? – спросил Римо.
   – Прежде чем уйти, надо обыскать весь этот дом и убедиться, что идола здесь нет. Или же, наоборот, он есть, – безапелляционно заявил Чиун.
   – Я, кажется, догадываюсь, о чем вы говорите, и помогу вам в ваших поисках, – обнадежила гостей Скуирелли.
   – Это единственный во всем мире идол, которого перед самой смертью подробно описал последний бунджи-лама, – вещал мастер Синанджу, осматривая комнату и стараясь при этом не глядеть на каминную полку.
   Случилось так, что Римо Уильямс, который смотрел по сторонам, лишь бы не встречаться взглядом со Скуирелли Чикейн, заметил золотую статуэтку с мечом и без лица.
   Захлопав глазами, он открыл рот и тут же, прикусив язык, подошел к каминной доске со статуэткой, дабы собой загородить ее.
   – Почему бы вам не обыскать другие комнаты, – предложил он азиатам. – Эту я уже тщательно осмотрел.

Глава 9

   Стоило только всем покинуть гостиную, как Римо повернулся, схватил с камина позолоченную статуэтку и стал метаться по комнате в поисках укромного местечка.
   Мебель у актрисы была из красного дерева, сугубо современная и состояла всего из нескольких предметов. Римо хотел было сунуть статуэтку под диван, но, зная Чиуна, предположил, что именно там он и будет ее искать.
   Оставался лишь камин. Уильямс недовольно поморщился – ведь это была не его собственность, – но и случай выдался чрезвычайный. Что бы ни задумывал Чиун, дело всегда кончалось неприятностями!
   Римо швырнул вещицу в камин, за горящее полено. Полено же как назло оказалось не настоящим, а изготовленным из папье-маше. Не выдержав удара, оно развалилось надвое, в воздух взвился целый столб искр.
   Теперь статуэтка лежала среди клочков горящей бумаги, открытая для всех взглядов.
   – Черт! – в сердцах выругался Римо.
   Выбора у него не оставалось. Надо во что бы то ни стало спрятать эту проклятую штуковину! Опустившись на колено, Римо сунул руку в огонь и так стремительно вытащил несчастную статуэтку, что не опалил ни одного волоска на руке.
   Вещица, однако, сильно разогрелась. Стараясь избежать ожогов, Римо рванулся к сундуку, спрятал ее под сидящей мумией бунджи-ламы и торопливо захлопнул крышку.
   Вернувшись через несколько минут, мастер Синанджу заметил, что Римо стоит с деланно скучающим видом.
   Заподозрив неладное, Чиун насторожился:
   – Что ты тут делал?
   – Ничего. Только перевернул полено. – Римо указал на камин, стараясь ничем себя не выдать.
   И тут вдруг с радостным воплем в комнату ворвался Кула.
   – Я нашел идола! Нашел идола без лица!
   И монгол поднял золотую статуэтку, знакомую всем, кто наблюдал раздачу призов Академией.
   – Это тот самый идол, о котором говорил бунджи-лама! – вскричал Чиун. – Тот самый!
   – В самом деле? – удивилась Скуирелли.
   – Это ваш идол? – строго спросил Лобсанг.
   – Да, конечно, мой.
   – Им была подперта дверь, ведущая в комнату с колодцем. Как будто это какая-нибудь ненужная вещь.
   – Да, я подпирала этой статуэткой дверь. А что делать бедной девочке, когда у нее столько идолов!
   – Он не похож на Будду, – заметил Лобсанг – Как его зовут?
   – «Оскар».
   – «Ос-кар»? Как он оказался в ваших руках?
   – Да он у меня уже миллион лет.
   И тут все вдруг заметили дым.
   – Откуда этот дымок? – спросил Чиун.
   – Из сундука старого бунджи-ламы! – воскликнул Кула. – Видишь? Бунджи-лама требует нашего внимания.
   – Проклятие! – выругался Римо.
   Монгол откинул крышку сундука. Изнутри вырвался столб вонючего дыма. Запах был такой, будто горит высохшая навозная куча.
   – Что ты хочешь нам открыть, О Свет Угасший? – спросил Лобсанг у сморщенной мумии.
   Но старый бунджи-лама, окутанный дымом, по-прежнему молча сидел. И вдруг его расшитое золотом одеяние вспыхнуло ярким пламенем.
   – Старый бунджи-лама весь пылает! – воскликнул Лобсанг. – Он покидает нас. Что это может значить?
   – Это значит, – сухо отозвался Римо, – что он горит.
   Прямо у всех на глазах мумия почернела, съежилась и превратилась в груду закоптившихся костей и пепла.
   Взорам присутствующих вдруг открылась золотая статуэтка без лица, с мечом в соединенных вместе руках.
   – Смотрите! – закричал Кула. – Еще один идол без лица. Точно такой же, как и первый!
   – Это знак, – изрек Чиун. – Бунджи-лама подтвердил, что идол истинный, магическим образом явив другого, точно такого же.
   – Это правда? – поинтересовался Лобсанг у Скуирелли.
   – По-моему, весьма убедительно, – усмехнулась та в ответ.
   При этих словах Лобсанг Дром и монгол Кула простерлись ниц перед Скуирелли Чикейн.
   – Мы твои слуги, о Свет, наконец-то Воссиявший! – воскликнули они.
   Скуирелли Чикейн радостно завопила:
   – Я – бунджи-лама! Я – бунджи-лама! Я так и знала, у меня такая потрясающая карма. Это даже лучше, чем выиграть в «Колесе фортуны».
   – Она бунджи-лама, – недовольно хмыкнул Римо.
   Актриса от радости танцевала по всей комнате.
   – Вот будет новость для моих друзей. Вот будет новость для моей матери. Я бунджи-лама. И буду такой бунджи-ламой, какой свет не видывал!
   – Вот уж поистине чудо, – прорычал Кула, смахивая с глаз слезу.
   Приблизившись к мастеру Синанджу, Римо шепнул:
   – Не хотелось бы нарушать всеобщее ликование, но это я спрятал «Оскара» в сундуке.
   – Я знаю.
   – Откуда?!
   – Потому что заметил, как вытянулось твое бледное лицо, когда ты увидел статуэтку.
   – Погоди минуточку. Ты хочешь сказать, что вывел всех из комнаты, потому что знал, что я спрячу статуэтку?
   – Да.
   – Почему же ты не указал на нее сам?
   – Потому что я указал на все остальные знаки. Пора было выступить кому-нибудь другому.
   – А как насчет второй статуэтки?
   Чиун пожал плечами.
   – Иногда боги улыбаются дважды за один день.
   – Прекрасно. Выходит, я помогаю тебе в твоих обманах.
   – Никто ни к чему тебя не принуждал.
   – Что будем делать раньше?
   – Праздновать великое событие. Наши буддийские друзья наконец-то нашли свою затерявшуюся верховную жрицу, – произнес Чиун.
   – Похоже, верховная жрица уже празднует свою великую удачу. – Римо кивнул на Скуирелли Чикейн. Присев на корточки, она, как стареющий битник, отбивала барабанную дробь по лысой голове Лобсанга Дрома; тот, впрочем, не жаловался.

* * *

   – Итак, – начала актриса, удобно устраиваясь на диване, – расскажите мне о бунджи-ламе. Какова я была? Кто были мои возлюбленные? Любила ли я тогда вишни в шоколаде?
   Все сели на полу в кружок, в позу лотоса. Служанка подала им тофу ^[20] и морковный сок. Скуирелли уплетала за обе щеки замороженный персиковый йогурт.
   Римо отсел в сторонку, потому что ему не нравилось, как на него поглядывает актриса. Если бы за похотливый взгляд давали срок, она получила бы на полную катушку.
   – Не важно, кем вы были, – произнес Лобсанг. – Важно, кем вы отныне станете.
   – Да?
   – Вы бунджи-лама.
   – Вы хотите сказать, что я была бунджи-ламой? Но ведь лама – это животное. – Скуирелли хмуро взглянула на свой йогурт. – Я видела целое стадо, когда в последний раз была в Перу От этих животных пахло еще противнее, чем от мокрых овец.
   – О Свет Воссиявший! Вы были бунджи-ламой во времена минувшие и теперь вновь возродились. Вы всегда были бунджи-ламой и всегда будете бунджи-ламой, пока наконец не обретете духовное совершенство и круг ваших перерождений не замкнется.
   Проглотив йогурт, женщина покачала головой:
   – Я вас не понимаю. Как я, Скуирелли Чикейн, могу быть бунджи-ламой?
   – Теперь вы уже не Скуирелли Чикейн, – объяснил Лобсанг, – а бунджи-лама.
   – О'кей, – задумчиво протянула Скуирелли. – Допустим, я бунджи-лама. К этому делу надо отнестись серьезно. Прежде всего я должна знать, как одевается бунджи-лама.
   Лобсанг Дром растерянно захлопал глазами.
   – Как одевается?
   – Да. Каков должен быть мой гардероб? Ведь должен же быть у меня гардероб!
   – Конечно. Я захватил с собой ваше одеяние для медитации.
   – Римо, – скомандовал Чиун, – принеси новой бунджи-ламе одеяние для медитации.
   Римо поднялся.
   – Иди помедленнее, Римо! – крикнула ему вслед Скуирелли. – Я хочу помедитировать на твои ягодицы.
   Римо с убитым видом, пятясь, вышел из комнаты.
   Через несколько мгновений он вернулся с сундучком из эбенового дерева. Лобсанг Дром, поставив его перед собой, с благоговением открыл. Достав оттуда свернутое шелковое одеяние, он с церемонным поклоном протянул его Чикейн.
   Женщина взяла балахон, развернула, и ее стареющее лицо гамена разочарованно перекосилось.
   – Оранжевая мантия? Но это же не мой цвет! А ничего цвета бургунднского вина у вас нет?
   Лобсанг вздрогнул.
   – Она получила плохое воспитание, – тотчас нашелся Чиун. – Совершенно очевидно, что новая бунджи-лама, затерявшись вдали от Тибета, страдает амнезией.
   Лобсанг кивнул.
   – Она действительно страдает от потери памяти.
   – Я?
   – Она должна получить новое воспитание и образование, – настаивал Чиун.
   – Вы буддистка? – спросил Лобсанг у Скуирелли.
   – Баптистка.
   – Это одно и то же.
   – Тут сам черт не разберется, – вмешался Римо.
   – По-моему, мы не представились друг другу как следует. – Женщина покосилась на Уильямса. – Я Скуирелли Чикейн.
   – Римо Буттафуоко, – отозвался Уильямс.
   – Какой-нибудь родственник?
   – Он моя сестра.
   – Сестра?
   – Да. Но это пока еще не открылось.
   Скуирелли с озадаченным видом посмотрела не него.
   – Знаете, я подозревала это.
   – Весьма проницательно с вашей стороны.
   – Вы знаете сутры? – спросил Лобсанг.
   Женщина оторвала взгляд от пустой чашки из-под йогурта.
   – Сутры?
   – Ну да, учили вы их в детстве?
   – У меня есть «Камасутра». – Она сладко улыбнулась Римо. – Я знаю эту книгу наизусть. Практика позволяет достичь совершенства.
   – С этого дня, – изрек Лобсанг, – вам надлежит соблюдать обет целомудрия.
   – Обет целомудрия?!
   – Да. Вам не следует есть мяса и яиц, и вы должны ежедневно заниматься медитацией.
   – Я уже придерживаюсь всех этих принципов.
   – Вот доказательство, что она истинная буддистка, хотя и сбилась с праведного пути.
   – Послушайте, я сделаю все что нужно, только бы стать бунджи-ламой!
   – Вы пожалеете об этом.
   – Ш-ш-ш, – зашипел на него Чиун.
   – Интересно почему? – насторожилась Скуирелли.
   – Потому что я уже участвовал в затеях Чиуна. Все они кончаются одинаково: вокруг одно дерьмо. Он же выходит сухим из воды.
   – Я вижу, вы неплохо просвещены.
   – Во всяком случае, не внушаю себе, будто бы уже некогда жил.
   – Но ведь так оно и было, – тряхнула головой Скуирелли. – Будьте, как и я, человеком открытым.
   – Если вы человек открытый, то только потому, что у вас дыры в голове.
   – Римо и в самом деле жил в прошлом, – мягко сказал Чиун.
   – Ни хрена подобного!
   – Ты был Лу Обесчещенным. Корейцем и мастером Синанджу.
   – Это верно, Белый Тигр? – спросил Кула. – Ты и в самом деле был корейцем в своей прежней жизни?
   Все вопросительно и весьма благожелательно посмотрели на Римо. Он чувствовал себя пьяницей, явившимся на свое первое антиалкогольное собрание.
   – Я не хочу об этом говорить, – буркнул он и поспешно выскочил из дома.

* * *

   Римо понуро брел по берегу, то и дело хмуря брови и ощущая противное посасывание под ложечкой. Тем не менее, следов за ним на песке не оставалось. Ходить вкрадчиво, как кошка, вошло у него в привычку, и теперь он даже не сознавал этого.
   Смеркалось. Прибой что-то бормотал на своем древнем языке, вода расстилалась по песку холодным пенным покрывалом, и она непременно смыла бы все следы, если бы даже Римо умудрился их оставить.
   Уильямса воспитали католиком. Он также изучил западную физику, утверждающую, что человек не может обогнать мчащийся автомобиль, влезать по плоской стене высокого здания, увернуться от летящей пули и загнать палец в стальную плиту. Однако под наставничеством Чиуна Римо научился подобным премудростям. И вот после того как мастер Синанджу разрушил его иллюзорные представления об этом мире и своем в нем месте, он бросил вызов и его религиозным верованиям.
   Когда Харолд В. Смит нанимал Чиуна, чтобы тренировать Римо, он всего лишь хотел иметь хорошо обученного убийцу, владеющего боевым искусством Синанджу, для проведения необходимых американцам операций. Однако белый человек, отобранный для этой цели Смитом, все сильнее и сильнее ощущал себя продолжателем длинного рода мастеров Синанджу.
   Двадцать лет назад Уильямс не чувствовал никаких неудобств, живя представлениями сразу о двух мирах, он как-то смирился с этим, все еще сохраняя верность своей стране. Но какая-то часть его души тянулась к унылой корейской деревушке в Западно-Корейском заливе, где возник род Синанджу, который еще за много столетий до рождения Христова служил тронам старого мира. По мнению Римо, он не был связан с корейцами кровными узами. Но долг, традиции и честь объединяли его со всеми предшественниками-мастерами. Мастера Синанджу появлялись всего один-два раза в столетие. А он был первым белым человеком в их клане и мог по праву гордиться этим.
   Много лет назад, во время выполнения одного из их первых заданий, Чиун поведал своему ученику о прорицании Синанджу. Однажды мастер Синанджу, говорилось в этом прорицании, обучит белого человека, и тот погибнет, почитая солнце. Ученик этот по прозванию Белый Тигр станет аватарой Разрушителя Шивы, Индийского бога разрушения.
   Римо не без иронии выслушал рассказ учителя, посчитав его еще одной забавной байкой корейца, призванной скрасить суровую действительность, вроде байки о том, как детей топят в море. Долгое время Уильямсу казалось, что этой выдумкой Чиун пытается скрыть замешательство при мысли о том, что обучает некорейца.
   Но с Римо стали происходить удивительные вещи. Иногда он ненадолго впадал в беспамятство, очнувшись же, недоумевал. Он вроде бы и не терял сознания, но у его ног, например, лежал поверженный враг, а в памяти совершенно не отложились подробности схватки. Происходило и нечто худшее: во время войны в Персидском заливе Римо лишился памяти аж на несколько дней.
   В тот раз Чиун попытался объяснить ученику, что в него вселялся Шива, и уже недалеко то время, когда грозный бог всецело завладеет его бренным телом.
   В тот день Римо также выбежал из комнаты.
   Нечто подобное случилось с Уильямсом во время выполнения одного из последних заданий, но на этот раз у него сохранилось лишь смутное воспоминание о нем.
   Ни ученик, ни учитель никогда и словом не обмолвились о происшедшем, однако у обоих осталось ощущение некоторой неловкости. Римо не хотел вторгаться в какую-либо другую жизнь, как не хотел никакого вмешательства и в свое сознание. Он хотел быть самим собой, Римо.
   Чувствовалось, что Чиун нервничает все сильнее и сильнее из-за такого рода эпизодов с учеником. Как бы ни были страшны прорицания, действительность была куда более угрожающей. Мастер Синанджу опасался, что Шива окончательно завладеет сознанием ученика, и тогда он потеряет его. Римо же и в мыслях не допускал, что род Синанджу может прерваться. Что до Чиуна, то он был убежден, что в жилах Римо течет корейская кровь.
   Уильямс, впрочем, считал, что это невозможно.
   Чиун поведал Римо также, что некто Лу Обесчещенный, мастер Синанджу времен Древнего Рима, по своей слабости допустил гибель самого великого человека, которому когда-либо служили Синанджу.
   Ученик в глубине души лишь посмеивался, и так бы все и продолжалось, если бы не повстречался он в один прекрасный момент с Айвори, шриланкийкой, которую никогда прежде не видел, но тотчас вспомнил, стоило ему лишь взглянуть на нее. Оказалось, он знает девушку по прежней жизни.
   Чиун сказал ему, что они любили друг друга две тысячи лет назад. Римо был мастером Лу, а она – жрицей Кали, грозной супругой бога Шивы. И в той жизни, и в этой смерть разъединяет их в миг высочайшего блаженства. Римо старался подавлять память о прошлой жизни, и это ему неплохо удавалось. Вплоть до сегодняшнего дня.
   А ведь некогда все казалось таким реальным! Таким красочно-ярким.
   Может, он и в самом деле воплощение Шивы? И был когда-то мастером Лу?
   – Кто же я такой, черт побери?! – в сердцах буркнул Римо, шагая по песку.
   Волны Тихого океана, увенчанные тонкими белыми гребешками, бесконечными рядами накатывали на берег и растекались до полного исчезновения – такие же вечные, как и звезды. Римо мрачно смотрел вдаль.
   Волны продолжали свои набеги, звезды продолжали пылать холодным огнем. Кто осмелится утверждать, что дух его не может возродиться в какой-то другой жизни?
   – Да пропади все пропадом! – со злостью бросил Римо и двинулся по направлению к дому. Одно можно сказать с уверенностью: Скуирелли Чикейн не бунджи-лама. Вся эта история лишь очередное немыслимое надувательство Чиуна.

Глава 10

   Скуирелли Чикейн, поедая вишни в шоколаде, лежала на своей розовой, в виде сердца, кровати.
   – Привет, мама. Это я, Скуирл. У меня просто потрясные новости!
   – Ты встретила мужчину?
   – Нет, сразу четверых.
   – Не слишком ли это, дорогая? Даже для тебя...
   – Что ты, мама, я совсем о другом. Выбрось из головы всякие грязные мысли. Ко мне явились четверо мужчин с совершенно сногсшибательными новостями.